Оглавление

ГОРЕ ЯХВЕ

(Новое об Акте творения)

Потомки Евы и Адама.

Был ли божественный уряд,

Шесть дней великой колыбели,

Был ли заветный райский сад,

Где Яхве мы в глаза смотрели?

Поскольку Яхве глух и нем,

Синай блаженный перерыли,

В саваннах Африки Эдем,

В степях Австралии открыли.

Не гасит жажды знаний брага,

Науки мутен свет во мгле…

Как совместить мне Божье благо

Со злом, царящим на земле?

Мучительное «Выбирай!» —

Проклятье мыслящей элиты.

Как объяснить, что ад и рай

Мне совокупно в душу влиты?

Я не хочу столетней лжи.

Ответ один родят сомненья:

И вдруг забила Землю дрожь,

И был с небес мне глас великий:

— Поэт! В инстанции конечной

Услышан логоса вопрос.

Ты бьешься над загадкой вечной,

Бесстрашен дилетанта нос.

Я для души Адама с Евой

Из белой глины строил дом,

Но подлый змей, достав из чрева,

В корыто бросил мне назём!..

Я знал, что рано или поздно,

Как я невинных ни пасу,

В полдневный жар иль в вечер росный

Познанья древо отрясут.

…В Эдеме непотребства клики —

Чем воспрепятствую молве?

Грехов кощунственных улики —

Огрызки яблок на траве.

Страх и любовь в одно слились.

Кому теперь счастливым верить?

Адам и Ева обнялись,

Еще наивные, как звери.

Грех жерновом повис на вые —

Открылся людям знанья срам.

Нагих себя узрев впервые,

Стыдятся Ева и Адам.

Я свел Адама за порог,

Рыдая словно бы на тризне,

Но страх тогда меня борол,

Чтоб не вкусил от древа жизни.

Вкусив от древа бытия,

Спасется тот, кто не был грешен,

Но в белой глине — помнил я —

Кусок назема был размешан.

Но худшее случилось все ж,

Хоть принял я крутые меры, —

Ослушники засели в рожь

И предались страстям Венеры.

Взаимно стали познавать,

Кто больше праведен, кто грешен…

Страсть плотская была нова

Для них. Но опыт был успешен.

Особенно старалась Ева,

Её манило жизни древо.

О, затаённые желанья!

О, безгреховные мечты!

О, радость первого признанья!

О, страсти алые цветы!

Но горек плод любовной скуки,

Сомненье — алчущий упырь.

Познание — отец разлуки,

Любви неверный поводырь.

О, Боже! Как я оплошал,

Чету несчастных изгоняя.

Волною далеко окрест

Пронесся плач, подобный грому.

Я на колена пал во ржи:

— Прости последнему из парий,

О, Милосердый, но скажи,

Чем неудачен твой сценарий?

Доднесь по слову Твоему

Адамы в поте злаки жали,

А Евы, как Ты пожелал,

В скорбях детей своих рождали.

Прогресса пасынки, толпой

Спешим стезею однократной,

Из праха вызваны Тобой,

В прах возвращаемся обратно.

О святый Боже! В летний день

Дрожу я словно от мороза.

Ужель над раем пала тень

И древу жизни есть угроза?

Где Тигр с Евфратом роют глину,

Из книг священных знаю я:

Мне чудный лектор возгласил:

— Ну, так и быть, расставим точки. —

Жизнь, метафизик-примитив, —

Не грани Невского проспекта:

Есть негатив и позитив,

В проблеме несколько аспектов.

(Сии сугубые слова

Бальзамом были мне на душу.

И пусть пылала голова,

До ночи я готов был слушать.)

— Вставала Ева утром ранним,

Адам минуточки не спал, —

Процесс взаимного познанья

Обвалом горным нарастал.

Без моего благословенья,

Друг другу на плечи, волной,

Спешили вспрыгнуть поколенья,

Как прыгает на брег прибой.

Я скрыл от жадных взоров Евы —

Керуб не дремлет у ворот! —

В Эдеме горнем жизни древо,

Но я идею не сберег.

Не знает Хроноса табу

Эдема сладкое блаженство.

Строптивцы, обманув судьбу,

Богов добыли совершенство.

Людские заявили сонмы

На юность вечную права.

Приняв в наследство хромосомы,

Бессмертны стали, как трава.

Без обрезанья и полива

В Эдеме древо бытия…

Земная жизнь манит счастливых,

И людям стал не нужен Я.

Но место свято не простынет:

Где нет Меня, там — новый бог.

Скажу словами я простыми —

Адама я не уберег.

И вот — Она, пороков друза,

Взошла, сверкая, к небесам.

И труд, и золото, и музу

Простак несет к ее ногам!

…Утих вдали небесный гром,

Как будто стиснул горло ком.

— Змея на троне мировом!

Поэт, ты понял, я о ком?

Мой сын Адам подругу Евой

Глубокомысленно нарёк,

Считая, что воркует с девой,

Что «Ева» значит — жизни ток.

Лингвистике благодаря

Завеса тайн открылась ныне:

Ей имя страшное — Хевья —

Змееподобная богиня.

Керубы поздно донесли,

Что приключилось с этой «девой».

Адам! В раю белье твое трясли,

Ведь Змей сожительствовал с Евой!

Конечно, ты и сам не промах,

Лихой гусар на стороне,

Ты пахнешь потом и назёмом,

Что Змей тайком подбросил мне.

Но по сравнению с женой

Ты агнец чистый, ты — безгрешен.

Царю Небесный! Боже мой!

Как я горюю неутешен…

И эта Ева, иль Хевья,

Адама сердце покорила:

Его в потомках повторя,

Ему бессмертье подарила…

Но нет отступнику добра!

Ключ веры истинной иссяк.

Да не родит свинья бобра,

А все того же порося!

Кого ж она ему родила,

Злосчастная девица-скверна?

Геракла или Автандила?

Тьфу! — Прощелыгу постмодерна!

Что крыж, что поросячье ухо —

Хоть плюй бесстыжему в лицо,

Для благородства сердце глухо

Забывшего Закон отцов.

Еще возносят Божьи храмы

До облаков свои кресты,

Но Божество не для Адама,

Его желания просты.

Не думай: Яхве стар и зол,

Бормочет, что на ум попало —

У Евы-матушки подол

Поднят до самого «не балуй».

Когда-то Еву познавая,

Адам твердил ей о любви,

О плодородии, о рае,

И крест его животворил.

Сегодня требует он перца,

Как зверь ликует на свободе,

Вся вера там, где ниже сердца,

А культ один — центризма боди.

Адам, мой сын, скорбей сосуд,

Зачем тебя я вздумал пнуть?

Порок и страсть тебя сосут,

Тебе то хочется «нюхнуть»,

То «либиднуть», то «эдипнуть»…

Увы мне! Я, устав, грустил

В субботу первую творенья,

Прийди, очисти ны от лжи,

С тобою мы, врага Гонитель!

В душе — предательства дрожанье,

В гиматии — полно прорех:

Грех любострастья, грех стяжанья,

Грех зависти и пьянства грех.

И все-таки, мы дорожим

Святыми некогда словами.

Ты путь спасенья укажи,

Пребудь, Бессмертный, между нами!

…И тихий, кроткий глас вельми

Мне отвечал, скорбя в зените:

— Виновен я перед детьми,

И вы печаль мою примите.

И одинокая сосна,

Стоявшая колонной в поле,

Склонилась, нежности полна,

Передо мной в суровом горе.

И туча белыми космами,

HОМО ВЕТХИЙ

(Записки маргинала)

Музыка В. Грунера[1]

(Музыкально-драматическая буффонада)

Светило солнце сквозь ненастье

На краткое слепое счастье.

    х

Я шёл с толпою — новой веры инок,

За просветлённым поспевал народом.

Толпа свалила на блошиный рынок,

А я упёрся в новые ворота…

    х

Я в стаде родился,

Где умных, ушлых, резвых

Смиряла Пастыря железная рука.

Меня кормило стадо и жалело,

И маску сони-байбака

Свинцовую мне на лицо надело.

Почили пастыри,

Жизнь быльем поросла…

К душе свинцовая личина приросла.

    х

Школяр, студент, учёный муж, авторитет,

Двурушник-конвергент…

Страх с дерзостью меня точили обоюдно.

На кухне был я диссидент,

Ханжа и лжец прилюдно.

    х

О, поздняя, ленивая весна,

Со сна заговорившая страна!

Я думал, мы толпой совковою

Под песнь Высоцкого дворовую

Возьмёмся — вся-то недолга! —

И схватим фатум за рога.

Но, видно, песню мы вели не ту —

И с песнею шагнули в пустоту.

    х

Был мой энтузиазм рожден

Надеждою на словеса,

Наивной верой в чудеса утроен.

Я был тогда без дела возбуждён.

(Зато теперь бессмысленно спокоен.)

    х

Меня накрыл событий вал,

Подвёл проснувшийся не к времени азарт.

Под европейские благотворительные грёзы,

Под христианские всё очищающие слёзы,

Под спирт Royal

Отечество я просвистал

И собственный прошляпил фарт.

    х

Я полагал, что, временем разбужен,

Как Брут, идею не предам,

Что буду сыновьям и внукам нужен,

Свободу по наследству передам.

    х

Эпоха гениев-вождей сменилась круто

Эпохой наглых молодцов,

Свободой нищенства попотчевала Брута

Компания дешёвых хитрецов.

    х

Я не из «клёвых», не из «деловых»,

Мне не понять на этот счёт упрёков.

Мне по остаткам головы

Грохочет жизнь тяжёлым роком.

    х

Я — Одиссей, войны Троянской дембель,

Не узнаю отеческой Итаки.

С сумой холщовою,

Ржаной мусолю крендель

И не мечтаю о приличной драке.

    х

С вознёй блошиной я мирюсь,

Хотя меня вы от неё увольте.

Но по карманам распихать святую Русь —

Позвольте, господа, позвольте!

Такое — невозможный для меня скандал.

Слежу я в страхе за крутым авралом:

Смакует радостно дельцов кагал

Пейзаж последний за седым Уралом.

    х

Мне бешеная зависть сводит зев,

А стыд облизывает жалами огня:

Свежуют Отчину, условности презрев,

Увы, свежуют без меня!

    х

О, Богом брошенная,

Сатаною кинутая нация!

Порядочных у нас «упёртыми» зовут.

«Продвинутых» ликует популяция:

Анатомы из банков и бутиков

Им иссекли стыда худой лоскут.

    х

В дверной глазок гляжу

На новой жизни завязь,

Гневлив, сварлив, растерян, стар и гол.

А новые, невинно забавляясь,

Ворованной победой упиваясь,

Плюют в лицо мне жвачкою «Дирол».

    х

Судьбою взысканные господа и дамы,

Повремените барыши считать.

Скажите, дорогие, прямо:

Кто ваши, как вы говорите, черепки,

Отец и мать?

Приблудные!

В имперский нескончаемый застой,

Распалены свободной прессой,

Мы, иномыслящие, подарили вас

Между Парижем и Москвой

Гулёным горничным и зажигалкам-стюардессам.

То была наша сублимация:

Если не честь, не долг, так хоть…

Мы разряжались в алкоголь и похоть.

Мы, позабытые, прошли.

Вы, байстрюки, от нас произошли…

    х

Я с кафедры учил подросших вас,

Как душу алчностью не испохабить,

На пальцах разделял законы и мухлёж.

Вы поняли, что если «по закону» грабить,

То это будет вовсе не грабёж.

На собственность и рынок

Я вам открыл глаза, бандитам,

Вы, меня выслушав,

По властным этажам пошли шнырять.

Вы оформляли наскоро залоги и кредиты,

Не собираясь взятое вертать.

Меня вела моя неверная орбита,

Я целил Самовластью в глаз,

А вышло — в бровь.

И вот вы победители, элита.

Я — чёрной кости «loser».

Вы — «голубая кровь».

    х

А между тем, природа наша с вами

Одна, друзья,

Кенты, или, если хотите, кенты.

Вы пуганы Паханом,

Как Пастырем был пуган я,

Вы и сегодня кухонные диссиденты.

    х

Недалеко ушла от «чёрной» ваша кость,

Налётчики из верхней сотни.

Ваша хвалёная ухватка, «креативность» —

Искусство щипача из подворотни.

    х

Настанет день, вас потревожат трошки

Не будущая власть, так будущий народ простой.

 Грунер В. И. Композитор, лауреат Всероссийского конкурса молодых композиторов (1980, 1985).

МЕТЕЛЬ

(Сказание)

Приняв на грудь порато,

В лесу, в глуши метельной

Плескались без нательного.

(В России, между нами,

Метели — что цунами!)

Но дивно: собутыльники

И в мыльне и в парильне

По пьяни или сдуру

Справляли процедуру…

Не сняв нагольных шуб!

Певец! Прославь струнами

Российское цунами,