Я бы понял, что бывает такое, когда ты не хочешь возвращаться, не хочешь никого видеть, а хочешь: только мелкий острый снег, дождь, пустая дорога. Все ради пустой дороги.
Это камни поют в долине южной реки — далеко-далеко отсюда, возле самых гор, возле самого моря, и нет в этой песне никакой жалобы, никакой горести, никакого смысла, они поют, но не плачут, поют сами себе, сами себе радуются.
Я представляю, как легко и быстро, с совершенно чужим и красивым телом, плыву кролем, вначале фиксируясь на «к себе — от себя — вперед», но потом, со временем, забывая, думая только о цели и о воде. О цели даже меньше, потому что ведь ты доплывешь в любом случае, тебе некуда деться отсюда.
Но вообще-то об этом сложно, невероятно сложно, поэтому лучше просто ответь сейчас на вопрос, даже если я не услышу, даже если в мои разбившиеся, закатившиеся глаза заглянет фельдшер скорой помощи, но ты все равно скажи: правда же, что это не я виноват?
Не слегка, блин, вовсе даже не слегка, что ты говоришь такое — некоторые камни нужно бить резко, горько, потому что иначе они не зазвучат, они капризные; а некоторые — нежные, с ними нужно ласково, тонкими женскими пальчиками: поглаживаешь больше, не бьешь.
