* * *
забыт и узнан утра свет зелёный
имя цидонии
melanglanz прекрасный
бежевый тюль
междустекольный мир трещинок старых рам
опавших крыл
в одуванчик засовывала она хоботок свой
и снова рождался в разуме запах
забытый зимой, где спала она в обители
мушек
в четвёртый миллиард раз
он был забыт и узнан:
о! запах горячего песка в дюнах
солнце тореро, заходящее в пыльные стёкла,
городá мёртвых в цветущих степях
вновь родившейся
памяти
там, далеко, за Якутией, ещё дальше, где дикая мать живёт
радуйся, гнев мой,
гневайся, моя радость,
на фальшивом празднике нет нам места.
радость моя, нарядная, как невеста,
гнев мой весёлый, в бараках смейся,
плачущий пламень,
amen!
гнев мой прекрасный, как водородная бомба,
радость моя сокровенная в катакомбах,
вместе с богами огнём прицельным
расплескайтесь, как волосы Вероники,
гнев животворный мой,
радость смертельная
dique!
легче крыл стрекозы пари, прекрасный
гнев мой, оставив фальшивый праздник,
ты, сумасшедшая моя радость,
здравствуй!
горлинкой бейся, крутись юлою,
бешеным дервишем, русским плясом,
дикими осами, осью земною,
на баррикадах рабочим классом,
пьяной от гнева лежи в канаве,
на фальшивом празднике нет нам места.
гневайся, радость,
радуйся, гнев мой,
ave!
вызревает отец в сердцевине сына
вдали распадается солнце
конец света —
это легко как целуясь
прислониться к стене дождя
он вдохнул и заплакал,
был воздух колюч,
была матерью ночь-простыня.
он вдохнул и заплакал:
в замочную скважину
луч проникнет и ранит меня.
жаркое-жаркое лето будет печь меня год от года,
как яблоко в духовке, но стоит меня испечь —
и стылая зима заморозит меня, как воду.
в уши мои войдут звук битвы и звук молитвы,
рёв двигателя, лязг тормозов,
но смогу ли услышать новый, опасный, как бритва,
неисповедимый зов? —
цвет фиолетовый — цадди — стеклянные колокольчики на ветру —
сине-фиолетовый — айин — в безветренном воздухе холод внезапный
и дуновенье тепла,
и облака — ламед — над озером соберутся
в образ, который напомнит мне то, что я полюблю.
и если я брошу в пруд камень — возникнет рябь.
я буду видеть, как солнце пробивается сквозь тучи,
как туман вьётся плющом по склону,
я буду видеть синий, зелёный, сине-зелёный,
я узнаю гром, пар, бьющий из-под земли, и смерч, —
он вдохнул и заплакал.
может быть наше время тянулось как будто мы дети
не летело как эти лу́ны ветрá снегá
когда мама нас обнимала много столетий
как поля и реки горы и берега
как слепые щенки наощупь рядом с собакой
мы пробирались сами не зная куда
чтоб ветра над холмами чтоб выходя из мрака
видеть в лучах друг друга юные города
видеть тела и тени на долгом пути познанья
узнать тмин и анис розу и барбарис
ходить по земле прыгать вверх падать вниз
на сырую траву страданья
когда мама разжала руки когда мы упали
мы увидели её слёзы в валах тумана
разлились океаны такие открылись раны
дымящиеся как дали
может быть наше время тянулось как будто мы боги
а теперь его мышка пестиком в ступке толчёт
скоро старуха с клюкой пройдёт по дороге
мамино сердце с собой в узелке пронесёт
есть уровень моря ниже которого только небо
и граница вечных снегов за которой только живые цветы
это падение в живые цветы опыление детством и снова
пролетит над головой иероглифом красота стая диких уток
и лежат средь руин на моих мостовых полые кости драконов
я принёс вам что-то... что-то небесное...
[моё горящее сердце]
