«Давно — отвергнутый тобою…»* Давно — отвергнутый тобою, Я шел по этим берегам И, полон думой роковою, Мгновенно кинулся к волнам. Они приветливо яснели. На край обрыва я ступил — Вдруг волны грозно потемнели, И страх меня остановил! Поздней — любви и счастья полны, Ходили часто мы сюда, И ты благословляла волны, Меня отвергшие тогда. Теперь — один, забыт тобою, Чрез много роковых годов, Брожу с убитою душою Опять у этих берегов. И та же мысль приходит снова — И на обрыве я стою, Но волны не грозят сурово, А манят в глубину свою…
«Мы с тобой бестолковые люди…»* Мы с тобой бестолковые люди: Что минута, то вспышка готова! Облегченье взволнованной груди, Неразумное, резкое слово. Говори же, когда ты сердита, Всё, что душу волнует и мучит! Будем, друг мой, сердиться открыто: Легче мир — и скорее наскучит. Если проза в любви неизбежна, Так возьмем и с нее долю счастья: После ссоры так полно, так нежно Возвращенье любви и участья…
«Ты всегда хороша несравненно…»* Ты всегда хороша несравненно, Но когда я уныл и угрюм, Оживляется так вдохновенно Твой веселый, насмешливый ум; Ты хохочешь так бойко и мило, Так врагов моих глупых бранишь, То, понурив головку уныло, Так лукаво меня ты смешишь; Так добра ты, скупая на ласки, Поцелуй твой так полон огня, И твои ненаглядные глазки Так голубят и гладят меня, — Что с тобой настоящее горе Я разумно и кротко сношу И вперед — в это темное море — Без обычного страха гляжу…
Крестьянина я отдал в повара, Он удался; хороший повар — счастье! Но часто отлучался со двора И званью неприличное пристрастье Имел: любил читать и рассуждать. Я, утомясь грозить и распекать, Отечески посек его, каналью; Он взял да утопился, дурь нашла! Живя согласно с строгою моралью, Я никому не сделал в жизни зла.
Человек* Когда сверкнет звезда полночи На полусонную Неву, Ряды былых событий очи Как будто видят наяву… Я мыслю: где ты, век деяний Царя великого Петра? Где гений мира, гений браней И славы русского орла? И слышу голос: «Слоем пыли Давно покрыт прошедший век, И дань обычную могиле Вовремя отдал человек!» Обоих нет. Но память века С ним закатилась навсегда, А память славы человека Горит и светит как звезда…
«Мы с тобой бестолковые люди…»* Мы с тобой бестолковые люди: Что минута, то вспышка готова! Облегченье взволнованной груди, Неразумное, резкое слово. Говори же, когда ты сердита, Всё, что душу волнует и мучит! Будем, друг мой, сердиться открыто: Легче мир — и скорее наскучит. Если проза в любви неизбежна, Так возьмем и с нее долю счастья: После ссоры так полно, так нежно Возвращенье любви и участья…
«Еду ли ночью по улице темной…»* Еду ли ночью по улице темной, Бури заслушаюсь в пасмурный день — Друг беззащитный, больной и бездомный, Вдруг предо мной промелькнет твоя тень! Сердце сожмется мучительной думой. С детства судьба невзлюбила тебя: Беден и зол был отец твой угрюмый, Замуж пошла ты — другого любя. Муж тебе выпал недобрый на долю: С бешеным нравом, с тяжелой рукой; Не покорилась — ушла ты на волю, Да не на радость сошлась и со мной… Помнишь ли день, как, больной и голодный, Я унывал, выбивался из сил? В комнате нашей, пустой и холодной, Пар от дыханья волнами ходил. Помнишь ли труб заунывные звуки, Брызги дождя, полусвет, полутьму? Плакал твой сын, и холодные руки, Ты согревала дыханьем ему. Он не смолкал — и пронзительно звонок Был его крик… Становилось темней; Вдоволь поплакал и умер ребенок… Бедная, слез безрассудных не лей! С горя да с голоду завтра мы оба Так же глубоко и сладко заснем; Купит хозяин, с проклятьем, три гроба — Вместе свезут и положат рядком… В разных углах мы сидели угрюмо. Помню, была ты бледна и слаба, Зрела в тебе сокровенная дума, В сердце твоем совершалась борьба. Я задремал. Ты ушла молчаливо,
Родина* И вот они опять, знакомые места, Где жизнь текла отцов моих, бесплодна и пуста, Текла среди пиров, бессмысленного чванства, Разврата грязного и мелкого тиранства; Где рой подавленных и трепетных рабов Завидовал житью последних барских псов, Где было суждено мне божий свет увидеть, Где научился я терпеть и ненавидеть, Но, ненависть в душе постыдно притая, Где иногда бывал помещиком и я; Где от души моей, довременно растленной, Так рано отлетел покой благословленный, И неребяческих желаний и тревог Огонь томительный до срока сердце жег… Воспоминания дней юности — известных Под громким именем роскошных и чудесных, — Наполнив грудь мою и злобой и хандрой, Во всей своей красе проходят предо мной… Вот темный, темный сад… Чей лик в аллее дальной Мелькает меж ветвей, болезненно-печальный? Я знаю, отчего ты плачешь, мать моя! Кто жизнь твою сгубил… о! знаю, знаю я!. Навеки отдана угрюмому невежде, Не предавалась ты несбыточной надежде — Тебя пугала мысль восстать против судьбы, Ты жребий свой несла в молчании рабы… Но знаю: не была душа твоя бесстрастна; Она была горда, упорна и прекрасна, И всё, что вынести в тебе достало сил, Предсмертный шепот твой губителю простил!. И ты, делившая с страдалицей безгласной И горе и позор ее судьбы ужасной, Тебя уж также нет, сестра души моей!
Провидению было угодно создать человека так, что ему нужны внезапные потрясенья, восторг, порыв и хотя мгновенное забвенье от житейских забот; иначе, в уединении, грубеет нрав и вселяются разные пороки.
