Сбитая в полёте мысль Пётра Алексеевича так и осталась недодуманной — потеряв наметившиеся очертания, она потускнела и ушла на глубину, в придонный ил, где окуклилась в дрёме, как множество других незавершённых мыслей.
«Вот взять искусство, — размышлял он. — Ведь очевидно, что оно — особая форма консервации энергии. Человек это чувствует, когда слушает великую музыку, смотрит живопись, достойную этого слова, или читает талантливый текст, подзаряжаясь от них, как от чудесных батареек, токами необыкновенной силы.
Должны быть в сердце человека четыре цитадели: честь, долг, семья и собственность. — Пётр Алексеевич четыре раза рубанул ребром ладони воздух и тут же снова рубанул: — Да, милые мои, честь, долг, семья и собственность. По значимости — именно в таком порядке. И порядок этот незыблем и ревизии не подлежит, как табель о рангах, как старшинство карт в колоде: туз бьёт короля, король — даму, дама — валета... А в игры, где старше всех шестёрка, сам не играю и другим не советую
Бог не может быть творцом зла, — хлебнул из кружки кваса Пётр Алексеевич. — Как зло есть несовершенное добро, так и насилие есть несовершенная любовь. Поэтому всевластие любви должно направляться не на отрицание, а на чудесное преображение несовершенного
В любой традиции, куда ни плюнь, безбрачное и бездетное существование расценивается как бесцельное. Любовь — пружина механизма живой природы, если угодно, условие её существования. Ты же биолог... Она — коренной зачин всего на свете. Ещё Гесиод говорил: мол, раньше всех, и смертных, и бессмертных, родился Эрос, бог юнейший и старейший. —
