И все же для основной массы населения города этих беспорядков и кровопролития, казалось, не существовало. Ибн аль-Араби поражался поведению людей во время небольших волнений. Бунтовщики заперлись в цитадели, лучники городской стражи осыпали их стрелами, а солдаты, разделившись на два лагеря, сражались между собой. Если бы такое случилось в аль-Андалус, бои шли бы по всему городу, торговцы позакрывали бы лавки, и нормальная жизнь была бы полностью парализована. Здесь же ничего подобного не наблюдалось: аль-Араби с удивлением записал, что в этом довольно маленьком городе жизнь течет как обычно:
Из-за беспорядков ни один базар не закрылся, ни один обыватель не присоединился к сражающимся, ни один аскет не покинул своего места в мечети Аль-Акса, и ни один ученый спор не был прерван (Hiyari, p. 131).
Купол Скалы — не мечеть. В нем отсутствует стена киблы, обращенная в сторону Мекки, и мало места для молитвы. Центр помещения занимает Скала, а вокруг нее устроены два круговых прохода, образованные сорока колоннами. Это святилище, реликварий, что для Иерусалима вовсе не необычно,
мозаичной карте Иерусалима периода Юстиниана, обнаруженной в 1884 г. при раскопках византийской церкви в Мадабе (Медве) на территории современной Иордании.
Иисус проповедовал религию любви и прощения, а его последователи, придя к власти, стали клеймить иудеев как врагов общества, оттеснять их на задворки жизни и превращать в таких же изгоев, какими сами христиане были на заре собственной истории.
Он не видел необходимости принижать Иисуса-человека в угоду духовной сущности Слова. Поскольку воплотившись, Господь добровольно и навечно связал себя с родом человеческим, образ Иисуса-человека раскрывал непреходящее расположение Бога к людям. Тем самым не требовалось отвергать материальный мир — поистине, можно было прямо в нем искать Бога.
Целое поколение христиан выросло в мире, где их никто не преследовал и где они не ожидали со дня на день Второго пришествия Христа. Эти христиане уверенно чувствовали себя в Римской империи, что не могло не отразиться на их религиозных представлениях. Им тяжко было все время стремиться ввысь и хотелось обрести Бога здесь, на земле; поэтому доктрина Афанасия о воплощении была им ближе, чем чисто духовное учение Евсевия.
Мощь того духовного отклика, который вызвало у них открытие гробницы Христа, показывает, что мифы священной географии уходят корнями глубоко в человеческую психику. Внезапное потрясение или неожиданное обретение осязаемого символа религии или культуры способно возродить восторженное отношение к священному пространству
христианам надлежит сквозь плотское естество видеть божественное Слово. После временного пребывания на земле Слово вернулось в сферу духа, и христиане должны следовать туда за ним. Возведение человеческой сущности Иисуса в ранг вечной ценности представлялось Евсевию таким же извращением и глупостью, как приверженность иудеев земному городу Иерусалиму. Христиане постоянно заняты катарсисом, очищением, они учатся постигать духовный смысл Писания и находить в историческом событии вневременную истину. Соответственно, само это событие — воскресение Иисуса — не было, по Евсевию, тем ошеломляющим прорывом божественного в наш мир, каким видел его Афанасий
