Получив твое письмо, я было собрался тут же на него ответить, но решил начать его в 1948 году, а кончить в 1949-ом. Это дает мне возможность рассказать, как я встретил Новый год. Ты писала в своем письме, что этот день ты проведешь со мной — моей карточкой, моими письмами. Так вот мы провели с тобой вместе наш новогодний вечер. Я тоже перечитал все твои дорогие строчки, всматривался в твое печальное и строгое лицо, такое любимое, и так пробыл наедине с тобой всю новогоднюю ночь, до четырех часов утра, когда и у вас в Ленинграде пробило двенадцать. Я написал стихотворение, которое начинается так:
В разгаре ночь. Торжественный и чистый
Созвездья расстилает небосвод,
И дни свои, как неживые листья
В невозвратимость отряхает год…
Это начало единственного за 1948 год стихотворения. Не теряю надежды прочесть его тебе целиком, когда настанет день нашего свидания. Перечел твои письма и за чувством твоей глубокой тоски и боли прочел нечто новое в тебе, что меня взволновало: ты стала еще глубже, сумела в окружившей тебя пустоте одиночества добыть новые душевные ценности, — плоды зрелости. Так я понимаю твое настроение: «Если бы я умела молиться, мне было бы легче». Деточка моя родная, я сознаю, как тяжело (почти трагически) сложилась твоя судьба на всем ее коротком протяжении. Не отчаивайся, найди в себе стойкость, ты уже находишься (так я чувствую) на такой ступени внутренней зрелости, когда вырабатывается философское отношение к окружающему и себе самому. Это не есть подавление в себе живого восприятия действительности, — это умение подняться над ней и оценить ее изменчивость и текучесть. Жизнь «процессуальна», как часто говорил Николай Павлович. Расти вглубь, накапливай новые и новые извилины в своей душе, тебе откроются новые, до сих пор скрытые, переживания, чувства, мысли — целый мир! Пусть не покидает тебя надежда на нашу встречу и жизнь.
