Не трать, мой родной, своих нервов на меня, всю бодрость, всю силу воли, все береги только для себя. Не занимайся самоанализом, для меня ты и так достаточно хорош, лучшего мне не надо, лишь бы ты был со мной
Впрочем, с тобой я всегда, даже в часы, когда занята работой. Мучительна боль, разве может она на минуту утихнуть. Родной мой, светлый мой, поддерживай в себе бодрость духа. Мы обязательно будем вместе и соберем еще плоды, которые несет зрелость. Длинна дорога, но конец пути приближается. Будем верить в свидание
Любимый мой, обнимаю тебя, целую горячо, благословляю, шлю бесчисленные приветы. Только бы ты был здоров.
Родной мой, будем верить в нашу предстоящую встречу, в нашу жизнь. Я ни на минуту не теряю надежды, всегда о тебе думаю, всегда помню, всегда с тобой. Пусть и тебя не покидает вера в наше счастье.
Не приуныла ли ты. Не верю в это. Ты сама жизнерадостность. Жду, дорогая, твоих вестей
Получив твое письмо, я было собрался тут же на него ответить, но решил начать его в 1948 году, а кончить в 1949-ом. Это дает мне возможность рассказать, как я встретил Новый год. Ты писала в своем письме, что этот день ты проведешь со мной — моей карточкой, моими письмами. Так вот мы провели с тобой вместе наш новогодний вечер. Я тоже перечитал все твои дорогие строчки, всматривался в твое печальное и строгое лицо, такое любимое, и так пробыл наедине с тобой всю новогоднюю ночь, до четырех часов утра, когда и у вас в Ленинграде пробило двенадцать. Я написал стихотворение, которое начинается так:
В разгаре ночь. Торжественный и чистый
Созвездья расстилает небосвод,
И дни свои, как неживые листья
В невозвратимость отряхает год…
Это начало единственного за 1948 год стихотворения. Не теряю надежды прочесть его тебе целиком, когда настанет день нашего свидания. Перечел твои письма и за чувством твоей глубокой тоски и боли прочел нечто новое в тебе, что меня взволновало: ты стала еще глубже, сумела в окружившей тебя пустоте одиночества добыть новые душевные ценности, — плоды зрелости. Так я понимаю твое настроение: «Если бы я умела молиться, мне было бы легче». Деточка моя родная, я сознаю, как тяжело (почти трагически) сложилась твоя судьба на всем ее коротком протяжении. Не отчаивайся, найди в себе стойкость, ты уже находишься (так я чувствую) на такой ступени внутренней зрелости, когда вырабатывается философское отношение к окружающему и себе самому. Это не есть подавление в себе живого восприятия действительности, — это умение подняться над ней и оценить ее изменчивость и текучесть. Жизнь «процессуальна», как часто говорил Николай Павлович. Расти вглубь, накапливай новые и новые извилины в своей душе, тебе откроются новые, до сих пор скрытые, переживания, чувства, мысли — целый мир! Пусть не покидает тебя надежда на нашу встречу и жизнь.
Заживление есть закон самой жизни, хотя разум соглашается с этим не в момент, когда причинена боль, но лишь позднее, когда нарастают новые ткани. Рано или поздно, скорее поздно, чем рано, разум приходит к этому выводу и обнаруживает этим жизнерадостную свою природу.
Пиши же мне ты, родная моя, пусть не будет этих пустот, ненужных и таких безотрадных. Не считайся со мной. Это плохой принцип: «око за око» и «зуб за зуб».
Целую, любимая
Твой всей душой
Саня.
Родная Наталинька,
мне было очень радостно слышать твой утренний трогательный голос весь еще повитый сном. Представляю себе мою родную девочку, теплую и сонную, кутающуюся в свой полинялый халатик и дрожащую от резкого ощущения пробуждения. Целую тебя, дорогая моя, любимая, бедная, верная и преданная.
Мне этой ночью приснилась какая-то мелодия и пела во мне в течение всего сна. Однако утром я ее потерял
