Ольга Верещагина

Поезда, вагоны, перегоны

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Ольга Верещагина, 2018

— Билетики, билетики готовим… А вы тут у меня вдвоем пока едете? Хорошо, когда свобода в купе и лишних ушей нет… Ну, что, девчонки, грустите? Все мы девчонки до самой пенсии… А чего — это было? Я не поняла… Для кого этот концерт с выходом устроила твоя мамаша? Хотела еще и в вагон за тобой сигануть. Ну и, шустрая… А ты, извини, я на — ты… Я — Вера, а как зовут тебя?

16+

ISBN 978-5-4493-9844-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Поезда, вагоны, перегоны
2. Поезда, вагоны перегоны
3. Ты меня окликнул на перроне
4. Два счастливых дня
5. Одиночество вдвоем, полностью
6. Сёмочка, сейчас
7. Мелена. Новороссийские зарисовки
8. Ночное такси
9. На полпути к счастью…
10. А жизнь на пенсии только начинается
11. Неожиданное свидание

Поезда, вагоны перегоны

Мне часто задают вопросы, почему мои  рассказы, написаны  в виде  разговоров в вагоне поезда. Думаю  многим знакома эта обстановка  купе  и вагона, располагающая  к откровенным, ни к чему не обязывающим  беседам по душам.

 Мне часто, по  своей  работе, приходилось ездить в дальние командировки. Сколько интересных людей  и судеб  я  встретила в своих поездках. Сколько попутчиков, просто доверяли  свои  тайны незнакомым им людям, не решаясь всё рассказать своим близким. Я вышла на пенсию  и решила, что  все эти истории  нужно записать  и  издать  небольшим, а может и большим  сборником. Да простят  меня  скептики, мол  сюжет однообразен — поезд, но  судьбы и истории написала  сама жизнь, и такое придумать  автору  не под силу. Единственно что я изменяю — это имена, города и высказываю, иногда, своё  мнение. Прошу  меня простить за это. С уважением и наилучшими пожеланиями, Ольга Верещагина.

P.S. Жду от вас, мои читатели, ваши  истории. Буду счастлива, если поделитесь. Клятвенно обещаю, тайну  сохраню.

Поезда, вагоны, перегоны,

И колес  старательная   дробь,

Мне осталось в жизни, так не много,

Сожалеть  о том, что не  сбылось.

Сяду в поезд, и  налью я  чаю,

И поеду, просто в никуда,

Будет мой сосед смотреть, скучая,

На  бегущие в окошечке дома.

Поезд — жизнь сигналит в повороты,

Я иду, освободите путь,

Я  сижу и слушаю трезвоны,

Ложечки в стакане, ну и пусть.

Жизнь, что поезд, все куда-то мчится,

Оставляя сзади города,

Может что-то в ней  еще  случится,

Полустанок, станция, река.

Выйду  на перроне, оглянусь я,

Просто  постою  и посмотрю,

И увижу, как народ в вагоне,

Все   гадает про судьбу  мою.

Стук, стук, стук, а может и не стоит

Выходить, а дальше все катить,

Но  меня, все что-то беспокоит,

Тук, тук, тук, а сердце все болит.

Поезда, вагоны, перегоны

http://www.stihi.ru/2015/04/24/3163

© Copyright: Ольга Верещагина, 2017

Свидетельство о публикации №217030400953

Ты меня окликнул на перроне

(Дружба, счастье и любовь  за колбасу не продаются)

http://www.stihi.ru/2014/08/18/9994

Ты меня окликнул на перроне,

Посмотрел внимательно в глаза,

Годы пролетели, ну и что же,

Мы  не  молодые — это да.

Мысли вороньем кружили в памяти,

Тучи сизые, как стаи голубей.

Жизнь, воровкой, как на паперти,

Все глумилась и смеялась — веселей!

Из вагонов грязных и прокуренных,

Пассажиры выходили на перрон,

Ты стоял, такой взволнованный,

И в руках сжимал букет  цветов.

Розы желтые светились свежестью,

Солнышки, в тревожной полутьме,

Ты хотел сказать мне, что — то нежное,

Но молчал, и было грустно мне…

Пассажиры, кутаясь от холода,

Всё спешили поскорее разойтись,

Мы стояли  на перроне в городе,

И не знали, как, куда идти…

Что сказать, что две судьбы поломаны,

Очень трудно все с нуля начать,

В полутьме замерзшего перрона,

Так не просто новую дорогу отыскать.

Ты меня окликнул на перроне,

Посмотрел внимательно в глаза,

Годы пролетели, ну и что же?

Мы не молоды, так это не беда…

© Copyright: Ольга Верещагина, 2014

Свидетельство о публикации №114081809994

— Поезд Москва — Владикавказ через 30 минут прибывает на конечную станцию. Сдаём постель. Готовимся к выходу. Не забываем вещи… — громко предупреждала проводница, по имени Вера, оставшихся пассажиров своего купейного вагона.

Пассажиров до конечной станции осталось немного. Многие вышли по пути следования.

Алёна стояла у окна и напряжённо всматривалась в бегущие мимо столбы, как — будто бы их считала. Она стояла и сосредоточено о чём — то думала. О чём я, конечно, догадывалась, но не спешила с выводами.

Я сидела в своем купе и наблюдала за ней в приоткрытую дверь. Алёна стояла, держась двумя руками за поручни, и покачивалась, в такт движения поезда, изредка встряхивая копной пшеничных волос, разметавшихся по ее плечам. Она волновалась, и это была очень заметно. Часто поправляла свои волосы, то откинет их за спину, то пытается собрать в пучок, и только очередной крен или толчок вагона вынуждал ее ухватиться за поручни, копна непослушных волос опять хаотично рассыпалась по плечам.

Мне хотелось её убедить в том, что не стоит так волноваться, что всё скоро разрешится в ту или иную сторону, и что станет спокойнее и легче, но я молчала, да и она бы меня сейчас не услышала. Она была, там где-то в своих сомнения и переживаниях. Ей предстояло коренным образом изменить свою жизнь, и это её очень волновало. Она не могла даже предполагать, что её ожидает через полчаса… Она до сих пор сомневалась в правильности своего решения ехать к нему, к этому незнакомому и близкому ей человеку, бросив Москву и обеспеченную жизнь, бросив всё, но выбрав её, вот именно её — любовь, желание быть любимой и счастливой. Они договорились, что она приедет, но полной уверенности у неё не было, особенно после встречи с мамой и Вадимом на перроне. А в ушах звучали слова проводницы Веры, сказанные в порыве счастья просто поговорить по душам за столом — «дружба за колбасу не продается…»

Вот именно подумала вслух Алена:

— Дружба, любовь и счастье за колбасу не продается, а за бабки тем более. Всё просто и верно. И я еду к нему. Я все скажу ему, и он поймет меня. Для меня это прыжок в неизвестность из одиночества.

— Все верно. Всё верно… Лучше самая непредсказуемая правда, чем неизвестность… — просто, скорее всего, больше для себя, чем для Алёны, вслух проговорила я.

Поезд, сбавляя ход, втягивался на перрон конечной станции Владикавказ.

Пассажиры засуетились, засобирались, застегивая и проверяя свою поклажу.

Дети забегали по коридору, мешая взрослым. Они устали сидеть в душных вагонах. Им хотелось на волю. Алёна стояла, плотно прижавшись к поручням, и внимательно следила за медленно наплывавшим вокзалом и суетой встречающих на перроне.

Я её пригласила в купе:

— Ну, вот и прибыли. Давай собираться, Алёна. Да, ты не переживай, все сложится у вас хорошо…

— Ой, Ольга, не знаю, но хочется верить…

Поезд дернулся, проскрипели колодки тормоза, и встал.

Алена стояла в проёме двери нашего купе и внимательно смотрела на перрон. Вдруг она встрепенулась, засуетилась в нерешительности, взяла свою небольшую ношу и сказала:

— Ну, вот, я и приехала. Вон, кажется, и меня встречают. Пожелай мне удачи.

— Да, конечно, Алёна. Будь счастлива, а главное не давай себя унижать. Самое большое богатство — это ты сама. Запомни это. Удачи тебе.

— Спасибо, за всё. Я тебе позвоню, можно? — спросила она.

— Конечно, я же дала тебе свой телефон, звони, буду ждать продолжение истории.

— Обязательно….- только успела проговорить она, как в купе протиснулся, между выходящими пассажирами мужчина и букетом роз.

— Алёна… Ну, что так долго? Я уже волноваться начал. Думал, не приехала или вышла по дороге… Здрасти… Александр. Это тебе, держи, не уколись… — скороговоркой, торопясь, говорил мужчина, протягивая цветы Алёне, протискиваясь в купе, не решаясь её обнять в моем присутствии.

— Привет, Саша — тихо сказала Алёна — а я взяла и приехала.

— Ну, и молодец. Давно нужно было. Я так тебя ждал. Где твои вещи? Давай и пошли.

Алена протянула ему свою легковесную ношу.

— Это все вещи? Ты что ненадолго? А думал насовсем? — грустно, в растерянности, произнес Саша.

— Я то насовсем, но так вышло, что без вещей…

— Да, ладно, так даже лучше.. Всё с нуля… А давайте, я Вам помогу — обратился Саша ко мне.

— Спасибо, не нужно меня вон команда встречает. Сейчас все пассажиры выдут, они войдут и вещи возьмут, только успела сказать я, как в купе заглянула моя приятельница.

— Вот, тут она. Иди сюда — позвала она кого — то.

Алёна с Сашей быстро попрощались и вышли.

Пока мы распределяли, кто и что понесёт, я краем глаза увидела, как по перрону, прошли двое, Алёна и немолодой, немного провинциальный мужчина, который бережно, слегка придерживая её за талию, и обводя встречных прохожих, вел её к выходу в город. Мне очень хотелось узнать, чем закончилась Аленина история, я хотела, чтобы она мне позвонила. Я ей дала свой телефон, но не взяла её. Я это сделала намеренно, чтобы она сама позвонила. И она мне однажды позвонила, за что её благодарю.

А для Вас, мои дорогие читатели — эта интересная история со счастливым концом. Имена и город назначения я изменила, но суть осталась…

И так… слушайте… А вернее читайте…

У меня в студенческие годы была подруга. Звали её — Светлана. Была она невысокая, скажем далеко не красавица, но с удивительными большими чёрными, как южная ночь глазами и длиннющими ресничками. Сама она была уроженкой Ульяновской области и такая яркая натуральная блондинка с местным чёкающим говорком.

— Ну, и чё? Чё случилось? — была её любимая поговорка.

Меня всегда эта, её поговорка веселила. Любила Светлана военных. Часто ходила в военные училища, а их в ту пору в Ульяновске было четыре, на все открытые вечера. Почему открытые? Все — просто. Молодые офицеры, должны были учиться танцевать и выбирать себе жён, чтобы распределяться уже семейными и получить жильё. Поэтому руководители военных училищ приглашали девчонок из торгового, мед и фарм училищ, с девичьим контингентом, на офицерские балы. Как мы ходили на них — это тема особого разговора, и не менее интересного.

Вот на таком из вечеров, Светлана познакомилась с высоченным красавцем, почти военным инженером по нефтепродуктам и будущим её мужем. Володя, так звали его, заканчивал почти одновременно со Светланой училище и отбывал на север, в неизвестность. Он сделал Светлане предложение. Светлана согласилась, и они после сдачи госов — срочно уехали на место службы молодого инженера.

На долгие годы наши пути разошлись, но вдруг однажды я в своих сообщениях увидела её взволнованное письмо. Сказать, что я обрадовалась — не сказать ничего.

Светлана писала много и интересно. Я ей отвечала. Вскоре Володя, наконец, вышел в отставку, и они, семьей переехали во Владикавказ.

— Ну, чё? Тебе слабо приехать к нам в гости — атаковала меня моя подружка, при каждом нашем разговоре по скайпу.

— Чё, сидишь со своими внуками? Приезжай фруктов поешь, и наших внуков посмотришь — горячилась Светлана.

И я — сдалась… Взяла Света меня на слабо, уговорила, а ещё заказала грибов и северных ягод, в обмен на южные деликатесы. Я быстро собралась, купила билеты и поехала в гости к подруге.

Я села в поезд Киров — Москва. В Москве была пересадка на поезд, следующий во Владикавказ. Вещей и подарков везла с собой много. Наняла носильщика. Нашла свой вагон. Пока добиралась до своего вагона, устала, вспотела и решила выйти, постоять у вагона, благо до отправления оставалось еще минут 30.

А вокруг, на платформе суетились пассажиры, носильщики, встречающие и провожающие. Проводница нашего купейного вагона с усталой улыбкой встречала пассажиров и внимательно, с какой — то тревогой, поглядывала в сторону, стоящих неподалёку двух женщин. Я тоже посмотрела в ту сторону, где они стояли.

Примерно в метрах 10 от меня, рядом с нашим вагоном стояли две женщины. Одна помоложе, лет 45 — 50, а другая выглядела моложаво, но чувствовалось, что ей много больше, из чего я сделала вывод, что — это мать и дочь. Женщины громко разговаривали.

— Ты, не можешь всё бросить, я столько сил вложила, чтобы ты была счастлива и прожила свою жизнь в достатке. Ты не можешь меня так бросить. Не смеешь этого делать. Прошу тебя, пойдем домой. Вадим приедет, поговорим — почти рыдала женщина, которая постарше.

Она была одета стильно и со вкусом, соответственно своему статусному положению. То и дело прикладывала кружевной носовой платок к глазам и оглядывалась по сторонам, интересуясь, кто её слышит, как бы привлекая внимания к себе прохожих и ища у них поддержки. Она говорила и говорила, всем своим видом и нажимом, показывая своё могущество и высокое положение, как бы обращаясь к проводнице и другим людям, приглашая их поддержать её.

— Никуда я тебя не пущу. И не надейся. Все бери свою сумку и пошли домой. Шофёр ждет… — почти кричала она.

— Нет, мама. Не пойду. Я всё решила. Я ничего не хочу обсуждать, тем более с тобой. Всё. Иди домой. Не устраивай спектаклей. Это уже не смешно — спокойно говорила вторая женщина.

Она была одета просто, но чувствовалось, что в ней есть та сила и уверенность в себе. На ней была бежевая куртка с капюшоном, отделанным чернобуркой, элегантные темно коричневые обтягивающие брюки и белые высокие зимние кроссовки. В руках она держала небольшую дорожную сумку — рюкзак, в тон куртки, и пакет.

Женщина тихо отвечала, что- то матери. Потом резко сняла капюшон, и пышные волосы разметались по плечам.

Мне стало неудобно подслушивать разговор матери с дочерью, и я пошла в вагон, размещать свою поклажу.

Я вошла в своё купе, там еще никого не было, и стала разбирать свои вещи. Я везла много подарков Светлане и её семье. Мне хотелось всё разложить так, чтобы по приезде просто отдать им всё сразу в поезде, поскольку они должны меня были встречать.

Вдруг в дверь купе постучали. Я открыла её и увидела ту женщину, которая разговаривала с мамой у вагона.

— Здравствуйте — уверенно и чётко произнесла она.

— Я наверно ваша соседка. У меня 19 место, нижнее. Ой, у Вас очень много вещей. Занимайте мой рундук, у меня только одна сумка, да пакет с продуктами.

— Здравствуйте. Большое спасибо, очень кстати. Набрала подарков, ничего не помещается в мой рундук. Давайте знакомиться — меня Ольгой зовут, а Вас?

— Очень приятно, а меня Еленой, а вернее Алёной, так все меня называют, с легкой руки моей мамы. Она меня всегда звала — Алёнушкой — с какой-то грустью в голосе, произнесла Алёна.

— Очень приятно познакомиться. Далеко едете? Я — до конечной. А Вы? — спросила я.

— И я наверно тоже — как — то растерянно произнесла Алена — размещайтесь, а я пойду, попрощаюсь с мамой.

Алёна оставила свои вещи и вышла.

Я разложила свои пакетики и сумки по рундукам, переоделась и решила ещё раз выйти, постоять на перроне. Мне стало интересно, что же случилось с Алёной и почему мать, так категорично отговаривает её от поездки.

Алёна и её мать стояли всё там же. Мать уже плакала, но плакала, как-то наиграно, на публику. Говорила пафосно, давя на жалость.

— Ты, Алёна не понимаешь и не знаешь, как жить без денег. Ты никогда не знала отказа в средствах. И папа, и Вадим, всегда обеспечивали тебя и твоих детей всем. Чего ты ищешь на старости лет? Любви? Какой любви? Плотской? Я всю жизнь прожила, ради тебя без неё — ничего жива и здорова, как видишь. Так многие в нашем кругу живут. Чего тебе не хватает? — почти кричала мама Алёны, призывая, в свидетели меня и проводницу.

— Это моё дело, мама. Я так решила. Я просто устала быть дорогой мебелью в ваших манипуляциях с Вадимом, и это твой выбор, но ты не дала мне возможность самой решать. Вот я и решила. Я уже взрослая девочка, я уже бабушка, и ты это знаешь. Я могу немного позволить пожить так, как я хочу. Это мой выбор. А у Вадима — свой выбор. Ему я нужна, как красивая ширма его благополучной семьи, которой фактически и не было. Всё, иди домой. Хватит эпатировать народ. Это вокзал, а не театр — тихо увещевала мать Алёна.

— Ну, слава Богу. Ну, где ты задержался? Я здесь, 7 вагон. Скорее иди, а то уедет… — кому-то ответила мать Алёны в телефон.

— Ну, всё, мама. Успокойся и иди домой. Ничего не случилось. Вы с папой ещё вместе и всё будет хорошо. Слава Богу, все — здоровы. А я буду звонить, и приезжать в гости.

— Ты не представляешь, что такое Кавказ. Ты же ничего не знаешь, что там случится и как… Останься, прошу тебя, доченька, очень прошу, и папа просит… Чем тебе здесь плохо? А как же твои дети?

— Успокойся, мама. Дети уже взрослые, самостоятельные. У них уже свои дети, мои внуки и твои правнуки. Они имеют всё, что необходимо для жизни, да и отец здесь живёт, и вы с папой… — спокойно успокаивала Алёна мать.

— Останься, доченька, прошу тебя… Здесь у тебя есть всё — и квартира, и дача, и положение, и служебная машина, всё, что не пожелаешь… Бог с ней, с любовью… На что она тебе нужна, если ты всё это потеряешь? Такого мужа потерять в твоём возрасте — это непростительно… Пойми это… В твои 56- это глупо любви искать и с кем, да еще где? У черта на куличках… Нашла бы любовника, да и Вадим бы особенно не возражал… Вадим же тебя содержит… А остальное — блажь… Останься…

— Нет, не останусь. Билет на руках, вещи в вагоне. Я поеду. Как всё решится, позвоню. Иди домой, успокойся. Всё будет хорошо.

— Ну, не хочешь с Вадимом жить, живи у нас. Я с папой поговорю. Заведи кого — ни будь, раз приспело. Только останься.

— Нет, мама, меня уже ждут. А самое главное, я сама этого хочу. Я всё решила, я — еду — решительно проговорила Алена.

— Внимание провожающих и пассажиров!!! Через 5 минут поезд отправляется в путь. Прошу всех отъезжающих войти в вагон — громко прокричала проводница нашего седьмого вагона.

— Ну, вот и всё. До свидания, мама. Не плачь. Я тебя люблю. Поцелуй папу. Скажи — всё будет хорошо — скороговоркой проговорила Алёна, собираясь сесть в вагон, но вдруг к ним подошел мужчина и взял её за локоть.

Мужчина стал что- то быстро надменно ей говорить. Мать вцепилась ей в другую руку и удерживала её, пока мужчина что-то ей говорил. О чём он говорил, я не слышала, поскольку уже была в вагоне, могла только видеть, как Алёна освободилась из цепких рук матери и этого мужчины, стояла, гордо подняв голову, и слушала, что они ей говорили. Она спокойно, даже как — то отстранено выслушала всё, что сказал мужчина, резко повернулась и, не оглядываясь, вошла в вагон.

Мать постаралась догнать её, но проводница преградила ей путь в вагон.

— Поезд трогается. Провожающим в вагон нельзя. Предъявите билеты — громко сказала она.

Мать вернулась к окну вагона, где стояла Алёна. Она ей что-то показывала, манила и просила, выйти из вагона, плача и прижимая кружевной платок к глазам.

Поезд медленно набирал ход.

Мимо окна проплыло изваяние Вадима с надменно — презрительным выражением, к которому подошла мама Алёны и взяла его под руку, помахав нам своим кружевным платочком.

Поезд шёл, постукивая на стыках. Он вёз нас во Владикавказ.

Впереди почти двое суток дороги, и много, много разговоров…

За окном пробегали дома, полустанки, электрички, а мы с Алёной стояли у окна и просто смотрели на них, каждая думая о своём.

— Приготовим билеты, для проверки — это проводница Вера, вывела нас из задумчивости.

— Ну, вот и поехали… — произнесла я, входя в купе.

Проводница Вера, об этом у неё было написано на бейджике, шла по вагону и собирала билеты, принимала заказы на обслуживание и выдавала постельные принадлежности.

За мной следом вошла и села на свою полку Алёна.

— Ну, вот и поехали… Сейчас билет отдам Вере и выйду, дам Вам возможность спокойно переодеться … — только и успела я произнести, как в купе протиснулась наша проводница, с замечательным и редким именем Вера.

— Билетики, билетики готовим… А вы тут у меня вдвоем пока едете? Хорошо, когда свобода в купе и лишних ушей нет… Ну, что девчонки, грустите? Все мы девчонки до самой пенсии… А чего — это было? Я не поняла… Для кого этот концерт с выходом устроила твоя мамаша? Хотела еще и в вагон за тобой сигануть. Ну и, шустрая… А ты, извини, я на — ты… Как зовут тебя? А — Елена, так в билете написано, а мамаша тебя Алёной называла… Так вот, Алёна, я простая, сильно битая жизнью бабища, точно знаю, что так нельзя давать на себя плевать никому. Хотела я тебя раньше позвать, да этот гусь лапчатый явился, по её велению… Да, что я говорю… Простите меня, но жизнь здесь в вагоне и поезде повидала… Душа поговорить просится… А что? Народу мало в вагоне, все сейчас чайку попьют и лягут, а может, посидим по — бабски, от души с чайком и душой, а может чё покрепче? А? Вижу грустно и тяжко тебе, а поговорим — полегчает… А? Так, найти? — торопливо предлагала Вера, а я видела, как ей самой хотелось просто поговорить и высказать все, что наболело на душе. Вся эта история с проводами Алёны всколыхнула что-то давнее и недосказанное за эти годы непростой жизни Внры. Мы были все примерно, ровесницы, и у каждой был свой большой жизненный багаж…

— А что? Почему бы и нет? — поддержала я Веру — пока Алёна переоденется, потом стол накроем, и ты Вера придешь и просидим. Правда поговорить хочется… Меня тоже задела твоя история. Алёна, а как ты считаешь? — обратилась я к Алёне.

Алёна немного помолчала, а потом вдруг улыбнулась, какой — то сдержанно — счастливой улыбкой и ответила:

— А что? Устроим сабантуйчик, но у меня с собой только несколько бутербродов и всё.

— Ничего, зато у меня хватит на всех… — предложила я.

— Ну, что? Водочки принести? Помаленьку для души? А? — перебила меня Вера.

— А давай, неси. Нужно, как лекарство… — сказала я и засмеялась.

— Я быстро… Всех уложу и прибегу… — хитро подмигнула Вера, и мгновенно исчезла из виду.

— Ну, вот и договорились. Я сейчас выйду, ты переодевайся, а я выйду постою в коридоре, посмотрю Москву. А потом приготовим что — ни будь на стол. У меня много всего, я всегда много беру в дорогу еды, привыкла с детьми и внуками ездить, а в дороге всегда есть хочется — сказала я и вышла, прикрыв дверь купе, дав Алёне возможность побыть наедине с собой.

Поезд пробирался по Москве тихо стуча колёсами на стыках. У меня не выходила из памяти та сцена прощанья на перроне. Даже Вера, и та все поняла, поняла всю наигранность той ситуации. Мне хотелось скорее узнать, что же случилось и почему, куда Алёна едет, не смотря на настойчивое предупреждение матери и презрительное молчание её мужа. Не показалось, что она бежит только от кого, скорее всего от себя.

Я стояла у окна поезда и думала о своём, девичьем. Мысли неслись со скоростью скорого поезда, перебивая друг друга и мешая сосредоточиться на одной. Сколько всякого случается в жизни женщины, когда она, наконец, придет к философскому пониманию счастья и покоя, перестанет метаться, и примет свою жизнь и судьбу такой, какая она есть. И я не исключение, ведь многие рассказы и пересказы чужих судеб я пропускаю через призму своего понимания счастья и благополучия, а так же с позиции любви и нелюбви… Сколько в жизни мне пришлось пережить и от чего отказаться, чтобы найти возможность, в силу своего богатого опыта и возраста, осмелиться что — то советовать… Упаси Бог, от таких советчиц — скажите вы и правильно сделаете. Самый лучший мой совет — никогда не давать советов, ибо Её Величество Судьба очень капризна и избирательна.

— Оля! Я всё… Заходите… — позвала меня Алёна, открыв дверь, и тем самым прервав мои размышления.

— Иду, иду… — ответила я и вошла в купе.

— Ну, что устроилась и хорошо. Дорога дальняя, почти 2 суток. Давай, все таки на ты. Мы же почти ровесницы, да и легче будет общаться — предложила я.

— Хорошо, давай. Согласна. Надоели эти церемонии. Там, где они есть, нет жизни, один пафос… — задумчиво проговорила Алёна.

Я внимательно на неё посмотрела.

На противоположной полке сидела худощавая, выглядевшая моложе своих лет, с пышной, непослушной девичьей копной вьющихся волос, моложавая женщина. Она была одета в стильные, чуть ниже колен светлые брюки и фиолетовую, очень точно подчеркивающие ее, цвета спелой пшеницы, копну волос и серо — зеленых глаз, футболку. Единственно, что выдавало её возраст это очень усталое выражение лица и темные круги под глазами, что говорило о глубоком переживании и волнении. Она не могла найти положение для рук. То поправляла волосы, то поправляла футболку, то что-то искала в сумке, но не находила.

— Ну, что угнездилась? — засмеялась я, прерывая вынужденную паузу — давай стол накрывать, скоро Вера прибежит, и начнем вечер встреч и секретов по бабски ….

— Это точно… Как точно ты сказала — грустно проговорила Алёна.

— А что, так и есть. Нам женщинам, это как бальзам на душу, поговорили, отпустили и дальше с облегчением полетели… Разговоры по душам иногда лучше всякого доктора и лекарства помогает. Нет легких судеб женских, есть закрытые и стойкие, а есть слабые, те которые всю жизнь делают вид, что легко живут, а ночами в подушку рыдают.

Алёна сидела и смотрела прямо перед собой.

А я доставала пакетики и баночки со снедью. Пакеты предательски шуршали, продукты вкусно пахли… Я вдруг поняла, что проголодалась, даже ни столько проголодалась, сколько немного расстроилась за Алёну и себя с Верой. Все мы женщины и у всех что-то да не так… А кто знает как надо? Кто скажет, как жить правильно? Никто… Нет готовых советов на все случаи жизни.

— Ну, вот я почти и готова к приёму…. Давай по бутеру, как мой внук Ваня говорит, перед ужином для затравки, червячка заморим — предложила я Алёне.

— Давай, а то я почти ничего не ела целый день. Дома не могла, а у мамы, после её отповеди, не стала — сказала Алёна и стала доставать свои припасы.

— Да, ты не шелести там пакетиками, сегодня здесь всего хватит, а завтра — твои съедим. На, вот возьми и жуй. Вот вода есть запей, а чай принесет Вера — сказала я.

— Хорошо — согласилась Алёна, взяла бутерброд, откусила кусочек и задумалась о чём — то своём.

— Есть хочу, а не лезет, как что — то не пропускает, наверно обида на маму. Не думала, что так получится… Маму с одной стороны жалко, а с другой стороны она сама виновата. Только в чём, сама не пойму, что вся жизнь её была посвящена мне и моей семье, что она нашла себя только в этом. Вот представь, я уже вышла на пенсию, а она меня до сих пор опекает. А еще жалко её за то, что у неё нет своей личной жизни. Это я сейчас понимаю, что папа поступил с ней так же, как было принято поступать в нашем обществе, а мой муж — поступал так же со мной, боюсь, что мои сыновья, меня не поймут, и будут поступать так же. Да, что я говорю? Хотя, всё верно. Они уже так и поступают… Только я так больше не хочу, а вернее не могу. Я хочу всё изменить.

— Не знаю, что тебе и сказать… — произнесла осторожно я — мне, кажется, все имеют право распоряжаться своей судьбой, по своему усмотрению. Сейчас же не крепостное право.

— Да, ты права, но в том обществе, где я жила, этого не знают — горько усмехнулась Алёна.

Алёна немного подумала, как бы взвешивая ситуацию, посматривая в мою сторону, решаясь рассказать или нет о себе, и вдруг решилась:

— Мне действительно мою маму жалко. Что она в жизни видела? Да ничего. Хотя и говорят, что дети и жёны номенклатурных работников живут прекрасно. Это большой блеф… Я — единственная её привязанность настоящая, за всю её жизнь. Я — самая любимая и выстраданная дочка, её игрушка, которую ей позволено было иметь. Вы думаете, что это глупость? Нет. Мою маму выдали замуж на мужа — чиновника вдвое старше её, когда она едва закончила 10 классов в 17 лет. Мой отец — чиновник высокого уровня, забавлялся с ней, пока не надоело. А как надоело, разрешил забеременеть и родить. Вот так — родилась я. Отец хотел сына, но родилась девочка. Он сразу утратил интерес к нам обеим. Для моей мамы я была её несбыточным счастьем и радостью. В доме была няня, но мама никому не доверяла. Всё сама делала и за всем следила. А что ей оставалось делать? Работать ей не разрешил отец, да и куда? Профессии не было, образование — 10 классов. Да и жёны друзей и коллег моего отца все примерно в таком положении. Вот мать и из кожи лезла, чтобы угодить отцу, так принято было, вырастить меня и дать образование, чтобы могла получить приличную работу и соответствовать своему кругу. Это только на первый взгляд просто… — взволновано говорила Алёна, как бы боясь, что я её прерву, и она не сможет все наболевшее выплеснуть.

Я просто молчала. Я не знала что сказать. Мне казалось, что у жён чиновников всегда столько возможностей, что нам, простым смертным, и не снилось, а оказалось, что и богатые тоже плачут…

— Конечно, у нас было всё — госдача, машина, квартира в центре Москвы и многое другое, но самое главное, что отец маму не любил. Он женился, как и принято было на связях. Бедная моя мама, но со временем она привыкла к своему положению, и вплотную занялась моей судьбой. Излишняя опёка это тоже, очень плохо. У меня не было подруг. Меня таскали по всем школам развития и репетиторам. Я закончила школу с золотой медалью. Мы с мамой тайком от отца ходили на курсы для поступления в университет, и я поступила. Как мы с мамой радовались. Мы представляли, как я стану великим журналистом… Но, увы… Однажды отец привел в дом молодого успешного чиновника, доктора наук и сказал:

— Вот, познакомьтесь мои дорогие — это Вадим. Ему прочат успешную карьеру. Его отец чиновник высокого уровня. У Вадима прекрасное образование, и он уже защитил в свои 32 года докторскую диссертацию. Я думаю, что Вадим будет хорошей партией для нашей дочери. У его отца хорошие связи. Свадьбу справим через пару месяцев. Думаю, вам 2 месяца хватит, чтобы познакомиться. Мы с матерью прожили хорошую жизнь. Всё нажили и всё имеем, и всё это нужно оставить в хорошие руки.

Алёна, волновалась. Ей хотелось подобрать слова, но этого не получалось, от этого она только ещё сильней волновалась и переживала. Она сжала свои изящные руки в кулачки, сжала их, так, что дорогой красивый маникюр впился ей в ладони.

— А ты говоришь, что не крепостное право. Конечно, мы с мамой не стали устраивать сцен при госте, но как только Вадим ушёл, состоялся серьезный разговор на повышенных тонах, и тогда впервые мама позволила себе спорить с отцом. А потом долго плакала в своей комнате. Отец согласился с нами в том, что я должна получить университетское образование, но при условии, что выйду замуж за Вадима. Это еще хуже крепостного права. Через два месяца состоялась пышная свадьба, потом медовый месяц. Нам подарили квартиру рядом с университетом, чтобы было удобно мне учиться. Оказалось, что доктору наук престижно стало иметь молодую красивую жену с университетским образованием, а ещё и престижную любовницу для утех. Что самое интересное, моя мама быстренько взяла Вадима под своё крылышко, и они вдвоем стали воспитывать меня, под эгидой добропорядочности и любви, хотя ею уже и не пахло. Вы же сами видели. Потом я родила двоих сыновей, чему мой отец и муж были очень рады, считается, что Вадим успешно вложил свой капитал в будущее поколение, продолжателей рода. Мама, почти полностью погрузилась в воспитание моих детей, тем самым мне удалось выйти на работу, которая давала мне возможность дышать поной грудью. Сыновья выросли и стали похожи на моего отца, чему и Вадим, мой отец, и свёкор были несказанно рады. Получив, образование оба женились и взяли в жены престижных девушек. К женитьбе сыновей и поиску невест моя мама приложила максимум усилий. Самое главное, что с Вадимом они спелись и во всём были согласны, а меня с моей работой, никто не брал в расчет. Ты, скажешь, ну что тебе жаловаться — всё хорошо. А как же я? У меня ведь в жизни, так и не случилось бы счастья и любви, если бы я не встретила его… — почти выкрикнула Алёна.

Я сидела и жевала свой бутерброд. Что тут скажешь? Я не знаю… Я просто видела, как Вадим с презрением смотрел и говорил с Алёной, как её мать галкой кидалась на неё и клевала и клевала, забыв в горячке о своём нелегком опыте. Но, тут на моё счастье, в купе протиснулась Вера, резко открыв дверь, которая звонко брякнула о наличник:

— Ну, чего у Вас совсем тихо? Уснули что ли? — полушёпотом спросила проводница Вера, пробираясь к столу с тремя стаканами горячего чая в подстаканниках и бутылкой водки под пиджаком.

— Вот гонит, так гонит на перегоне… Чуть бутылку не выронила… Но, не чё шутить со мной, когда настроение выпить. Вот, держите. Стаканчики и рюмки, да еще сахарок и печенье… Чем Бог послал… Ой, да у вас тут ресторант целый — подмигнула Вера, умышленно смешно изменив слово ресторан.

— Проходи Вера, тебя ждём. Без стопки никак не получится. Наливай….- подбодрила я её.

— Ой, погодите. Сейчас разбужу смену и приду… — казала Вера и вышла, осторожно прикрыв дверь, как будто бы она была стеклянная.

Алёна сидела и о чем — то думала.

Поезд постукивал колёсами по стыкам.

В купе было сумрачно и уютно. Все располагало к задушевной беседе.

— Ну, вот и я… Заждались? Всё, всех уложила, напоила. Смену разбудила… Посидим, посплетничаем… Ой, как я люблю такие посиделки… — говорила проводница Вера, прикрывая двери и закрывая их на ключ.

— Ничего, бережёного Бог бережёт. Мало ли что, с проверкой пойдут, а мы спим. Дала сведения, что ваше купе занято до Краснодара, все будет тип-топ. Ну, что пригорюнились, подруженьки? Наливаем по маленькой? А? — проводница Вера бережно взяла в руки бутылку, обтёрла полотенцем с неё пот, вздохнула с удовольствием, протяжно и стала наливать по глоточку в маленькие пластиковые рюмочки.

В купе запахло водкой… Этот запах щекотал в носу. Хотелось немного потрогать нос и втянуть с удовольствием воздух, вздохнуть, предвкушая вкус водки и приятной теплоты после выпитого.

— Ну, что? За знакомство, девчонки? А кто скажет, что это не так? Пусть попробует… — сказала Вера и протянула к нам свою рюмку.

Мы символично чокнулись и выпили.

Водка сначала обожгла горло, а потом скатилась в желудок и разлилась приятным теплом по нему. Захотелось вздрогнуть, встрепенуться. Сразу обострились все чувства и обоняние тоже, и я почувствовала, как вкусно пахнет у нас в купе продуктами и сказала:

— Ну, что налетай. Вкусно… Закусим немного, а потом и поговорим — пригласила я Алёну и Веру к столу.

На столе было всего достаточно.

Алёна взяла свой недоеденный бутерброд. Потянула носом запах вкусного свежего хлеба, огурца, копчёного сервелата, и стала, есть, а у Веры глаза разбежались. Она сидела, рассматривая всю снедь, и думала, что выбрать, а потом, как бы что- то вспомнив, выбрала сервелат, красиво и тоненько нарезанный и уложенный на подложке.

— Ой, и люблю же я эту копчёненькую колбаску. Дай подышать её ароматом, душа поёт. А знаете, в моей жизни был случай, отказалась от колбаски, каюсь, но когда первую зарплату получила, да что и говорить, слёзы, а не зарплата. Пошла в коммерческий, и на все свои копейки купила полтора кило краковской колбасы. Пришла домой, а мама чуть не умерла от увиденного. В семье каждая копеечка была на счету, а я всю свою зарплату на колбасу потратила. Ох, и выдала она мне авансом, виде полотенца скрученного, да вдоль спины. Долго гонялась за мной по дому и сенцам, пока я не схватила колбасу и не спряталась на чердаке. Сижу, плачу. Обидно. Ведь первая зарплата, хотелось всех угостить деликатесом, а мама с этой выволочкой. Думаете, от боли плакала? Нет. От обиды за нашу треклятую нищую жизнь. Что учится не дали, а отправили вагоны мыть в депо в 15 лет. Пригонят состав грязнючий, а ты ползай под ним и мой… Адов труд, а платили крохи. Вот сижу на чердаке, а она зараза так пахнет в кульке, что тошнит и голова кружится. Вот тогда я и решила — всю её изничтожить, а потом собраться и уйти в железнодорожное училище. Так и сделала. Сидела, плакала горючими слезами и закусывала краковской копчёной колбаской. Ой, да что это я то про себя, да про себя… Много чего было в жизни, чего уж об этом… А колбаску люблю до сих пор. Получу зарплату, иду в коммерческий и покупаю килограммчик, прихожу домой, и от души с чёрным хлебушком и сладким чайком… — говорила Вера, делая себе хороший бутербродик и любуясь своим твореньем.

— Вера, а почему и когда ж ты отказалась от колбаски, расскажи, пока закусываем — перебила я её.

— А? Да это была интересная история из моего детства. Щас, попробую колбаски и расскажу — ответила Вера, смачно кусая почти половину бутерброда, и от удовольствия прикрывая глаза, вздыхая и улыбаясь довольной кошачьей мурлыкающей улыбкой.

— Это конечно долгая история, но я по — быстрому, только суть — быстро

проговорила Вера — а то водка греется и тост напрашивается.

— Так вот, это сейчас все учатся по — разному, кто в гимназиях, кто в лицеях, как Пушкин, а кто и в простых школах, а раньше все скопом, в одной учились. Там всяких было, но больше наших бедных, как все. Вот однажды к нам в класс привели девочку, она была дочка директора завода. Платье модное, чёрное, а у нас коричневые формы были, воротник — кружевной с рюшами, косы заплетены корзиночкой с большими красивыми бантами, нарядная, как кукла, да и только. Посадили её на первую парту, а учительница её представила и говорит, что она будет учиться в нашем классе и нужно с ней подружиться. Ну, чего нам, растрёпам, с ней дружить, да мы и не стали навязываться. А жили мы рядом я, Катька и Митька в одном дворе с этой куколкой. Жили мы скудно, самое вкусное было вечером вынести во двор кусок белого хлеба с горчичным маслом, посыпанным песком сахарным или солью, за отсутствия оного. Сидим в кустах на лавке и хвастаемся что у кого на ужин, а есть хочется, жуть. Все так жили, бедно. А эта куколка выйдет, ей скучно одной, походит, походит рядом и к нам. Ну, что сказать, учительница ведь велела дружить, вот мы её и приняли. Чего ж, место не куплено, не жалко. Вот однажды, она выходит вечером и несет с собой большой бутерброд. На большом ломте белого батона лежали тоненько нарезанные кусочки копчёной краковской колбасы. Мы сидели на лавке, ели свой черный хлеб с горчичным маслом и давились слюнями от запаха этой самой краковской колбаски. А эта куколка всё быстро смекнула и говорит, что даст понюхать и чуть — чуть откусить тому, кто будет дружить только с ней. Сидит и потихоньку дразнит, нюхает и маленькими кусочками откусывает свой бутерброд и ест. А колбаса умопомрачительно пахнет, аж под ложечкой сосёт. А мы сидим и молчим, на неё не смотрим. Ну, в общем, я тогда отказалась и ушла домой, хотя очень хотелось попробовать, что это такое настоящая краковская копчёная колбаса, а Митька с Катькой согласились, не смогли выстоять. А на следующий день, Митька уже нёс портфель этой куколки и шёл следом за ней, а Катя, стала доску вытирать от мела, поскольку было дежурство этой куколки. А когда пришли вечером меня на улицу звать, я не пошла с ними, и сказала, что дружба за колбасу не продаётся. Больше я с ними не дружила и сейчас, когда приезжаю домой, не разговариваю. Знаю, глупо. А не могу простить моим друзьям той слабости. Зря наверное… А колбаску всё равно люблю. Спасибо, уважили, вкусная. Так, давайте выпьем за это, что ни дружба, ни любовь за колбасу не продается… В общем, за нас, девоньки. Я вот, как увидела, как тебя твоя мамаша клюёт, аж вся наизнанку готова вывернуться, всё поняла сразу… Много людей повидала пока езжу проводницей. За тебя, Алёна… Пусть тебе счастье будет.. Давай.. А потом всё расскажешь… За то, что нас за колбасу не купишь…

Вера, достала бутылку и еще налила чисто символично по глотку.

Алёна сидела, смотрела куда- то в сторону и о чем-то думала.

— Ну, чего нюни распустила, выпила как лекарство, закусила колбаской, огурчиком и давай рассказывай, как до такого докатилась и куда бежишь?

А я сидела, хрустела огурчиком и думала, как же хорошо, что судьба так здорово нас свела именно здесь и именно в этом душном купе скорого поезда, спешащего на станцию назначения, только вот станции назначения у нас разные.

Вера как — будто угадала мысли Алёны.

Алена чуть о чём — то думала, держа в руке пластиковую рюмочку, слегка покачивая её, вдруг внимательно посмотрела на неё и сказала:

— Знаешь, Вера, ты сейчас такую правильную вещь сказала. Я долго подбирала слова, как да что, и почему… А тут всё ясно, как в детстве. Мы рождаемся все на свет счастливыми и чётко знаем, чего хотим, а чего не хотим. Всё верно, детские впечатления самые сильные и остаются на всю жизнь. Я всё не могла понять, почему я живу с Вадимом, хотя он меня, как женщину игнорирует уже много лет? Постоянно показывает, что я его не достойна, всем видом и словами, особенно в обществе, унижает меня — говорит примерно так — «Да, вы её не слушайте, что с библиотекаря возьмёшь, только пыль веков…» или «Я, думаю тебе лучше помолчать…» — и я молчала. Просто была красивым приложением на его празднике жизни. Перед выходом на очередной нужный банкет он меня рассматривал и делал свои правки в мой престижный наряд в соответствии с рангом мероприятия. Я внутренне сопротивлялась и иногда робко высказывала ему всё, что думаю. Вот тогда Вадим подключал большую артиллерию — мою маму. А мама подавляла все мои сомнения своим напором, властью и всеми возможными и невозможными средствами. Как она это умеет, вы видели, и не только сегодня. Сегодня я получила иммунитет или прививку от её давления. Спасибо, Вам Вера. Вы все верно сказали — «дружба и любовь за колбасу не продаётся», а я это делала, потому, что с самого детства, видя, как мама живет, как не счастлива с папой и одинока по ночам, и я готовила себя к этому подсознательно, принимая всю тяжесть этого на свои плечи. И сегодня я поняла, как это прекрасно освободиться от всего, что много лет не давало мне вздохнуть полной грудью. Да, я выпью за любовь. И за тебя Вера, а еще за тебя Оля, и за того человека, который дал мне возможность это сделать — сказал на одном дыхании Алёна и глотнула из рюмочки.

Конечно, в рюмке налито было чисто символично, по граммуличке, но Алёна выдохнула, зажмурилась, наверно, от внутренней боли, закрыла лицо руками и заплакала. Она плакала навзрыд. Воздуху ей не хватало. Её донимала икота…

Мы с Верой сидели и переглядывались. Мы знали, что всё, стресс прошел. Поплачет — полегчает, а потом поговорим, и всё пройдет, как летний дождь. Вот такой наш бабий рецепт от стресса. Клин всегда клином вышибают.

Алёна немного успокоилась. Сразу как то уютно стало в купе. Ушла какая — то надменность и разница в положениях. Остались только слегка подпившие бабы и огромное желание пожалиться на судьбу. Увы, так уж мы устроены. Поплачемся, поплачемся, встряхнемся и дальше побежим, только вот куда, знать в какую сторону нужно, да этого никто и не знает, главное не останавливаться и не задумываться зачем…

— Ну, что? Как? Полегчадо? Давай поешь и рассказывай. Да, не стесняйся здесь все свои, такие же, как и ты сердешные — тихо успокоила Алёну Вера — ой, если бы ты знала, сколько мне пришлось пережить? Двое суток пути не хватит, чтобы рассказать. А иногда, так хочется, чтобы всё — всё до самого донышка выложить кому- то, а потом всё забыть и заново начать. А у тебя смотри, аж две собеседницы сидят тут и ждут твоего рассказа. Цени. Ты ешь, ешь… Вон, Оля всего припасла… Ей приятно будет, если мы всё съедим и похвалим. Я сама люблю наготовить всего и угощать. Сидеть и смотреть, как едят. Это я от одиночества. А ты, Оля, почему молчишь? И куда одна едешь? И тоже одна? А? — обратилась ко мне Вера.

— Да, я к подруге? Вон сколько подарков везу. Давно в гости зовёт, вот и собралась. Ну, что Алёна, легче стало? Да, ты не стесняйся. Слезы — это хорошо, значит душа ещё живая, а хуже, когда и слёз уже нет, только жуткая тоска, вот тогда совсем худо. Я думаю, ты правильно сделала, но не думаю, что Вадим и мать тебя, так просто выпустят из своих когтей. Для них ты была, как повод показать свою нужность и даже необходимость, и поэтому они очень бояться потерять тебя, а заодно и возможность сбрасывать на тебя свои промахи и фобии, тем самым доказывая превосходство своей посредственности, над талантом. Я думаю, что я не на много ошиблась. Этого сколько угодно в жизни. Жена — домохозяйка управляет мужем — руководителем и сводит его в могилу, или если у него хватит сил уйти от неё, замучает разборками, хотя и бывает наоборот. Это случается от того, что люди не могут найти своё место в жизни и всё время совершенствоваться. У тебя хватило смелости и таланта получить золотую медаль, закончить университет, и стать заслуженным работником архива. Архивариус — одним словом, звучит гордо, а что знает твоя мама, да и Вадим, за которого кто-то писал диссертацию, а потом он получил в наследство связи. Конечно, это не мало, но это не вся жизнь. Вот он и подбирал тебе наряд, чтобы быть, как все, а ты редкий штучный алмаз, и оправа тебе нужна другая. Вот, что я думаю. Расскажи, что произошло? Как случилось, что ты без вещей едешь в этом купе? — просила я Алёну.

Алёна, вдруг как бы встрепенулась, приподнялась, выпрямила спину, поправила футболку и внимательно посмотрела на меня, стараясь понять, можно ли мне об этом рассказать.

— Ну, чего тянешь? Давай, рассказывай. Ради тебя тут устроили этот сабантуйчик — поддержала меня Вера — все рано меня и Олю не знаешь, да и мы тебя тоже, если кому и расскажем, тебя ж никто не знает, а душу облегчишь. Давай… Решайся скорей. А может допингу налить для храбрости?

— Нет, не надо. Я вообще не пью водку, а тут так все хорошо получилось… Достало до сердца и поплакала. А знаете, я сейчас всё расскажу. Вы правы, но только я не хочу, чтобы вот так, просто незнакомым попутчицам, я хочу рассказать всё моим самым дорогим людям, которые встретились мне в этот очень трудный период моей жизни. Я хочу, чтобы наши пути хоть иногда пересекались, хоть в инете или в маленьком звоночке раз в месяц или чаще. Для меня это важно. Я сейчас, как младенец, всё заново начинаю, всего боюсь и всё хочу узнать и понять. Хочу понять, почему близкие, мои любимые люди стали такими далёкими, а чужие — стали ближе и родней… Моя душа сейчас кровоточит, я даже представляю, как капельки крови капают и капают, а рана потихоньку начитает затягиваться… — Алёна прикрыла глаза, скрестила руки на груди в плотный замок и сидела, прислонившись спиной к стенке купе.

Вагон слегка качнуло. Алёна в такт вагону качнула головой и чуть не ударилась о крепёж верхней полки.

— Ой, ну вот и всё. И всё равно я права, что еду… Больно конечно больно, но и боль бывает приятной, потому, что потом наступает выздоровление….

Мне казалось, что я почувствовала её боль и тревогу. Мне хотелось подойти обнять её и что- то хорошее сказать, но я молчала, смотрела на Веру.

Вера сидела и тихо плакала. Крупные слезинки скатывались по её щекам одна за другой. Вера влажной от слёз салфеткой пыталась их поймать и вытереть, но это ей удавалось плохо, и слезы стекали на голубой воротничок форменной рубашки.

— Ой, ёйййй…. не могу. Сижу и сама реву за тебя. Думаешь, только у тебя такая жизнь никчёмная? Думаешь, я мотаюсь тут от хорошего? — шмыгая носом, говорила Вера — Ну, чего молчишь или налить?

— Нет, не надо. Слушайте… Случилось это здесь в Москве. Лет 5 назад. Даже не могла я подумать, чем это всё закончится — сказала Алёна, слегка улыбаясь, сквозь слезы.

Мы с Верой повозились, сели рядышком на моей полке и стали слушать, не задавая вопросов…

Немного помолчав, Алена продолжила.

— Вы думаете, так всё просто о себе взять и рассказать? Как найти слова, как выразить все свои переживания — я не знаю — начала свой рассказ Алёна — я не привыкла что-то рассказывать о себе. В нашей семье — это большое табу. Все скрыто за семью печатями. Как мой папа говорит, что «просто так ничего не даётся, а за статус нужно платить». А мне кажется, не платить, а расплачиваться, не просто расплачиваться, а своей жизнью и своими желаньям и счастьем. Некоторые привыкают, как пристяжные в тройке, так и бегут рысцой рядом, как моя мама, а я не смогла. Наверно, это сказалось мамино подсознательное желание вырваться из этого замкнутого порочного круга, дать мне хорошее образование и показать другие грани и возможности жизни, но — увы, её затянула трясина номенклатуры и болото окружающее их всех, кто делает эту так сказать «элиту» оной. Мама втянулась и стала такой же, как все манипуляторшой и такой же надменной и уверенной, что её связи всё могут… Она стала такой, какой её сделал и хотел видеть отец, но самое главное, мама решила для себя, что я её собственность и из меня можно лепить всё, что ей заблагорассудится. Что она с успехом и делал и ей это почти удалось.

Лет пять назад мама пришла ко мне очень рано, я еще спала. Я тогда еще работала и уходила после 9 утра на работу. Было часов 7 утра.

— Ну, и чего ты тут вылёживаешься — завелась она с порога, увидев меня заспанную в пеньюаре.

Я ничего не смогла ей внятного ответить. Стою, смотрю на неё и соображаю, что случилось и каким домкратом маму, так рано подняло с постели. Она раньше 11 часов не встаёт, пока всех не обзвонит.

— Мама что случилось? Что с папой? — спрашиваю я, хотя понимаю, если бы что-то с папой случилось, она бы уже все телефоны оборвала.

— Нет! С папой то всё в порядке, а вот что с тобой? Почему ты в постели и спокойно спишь, когда твоего мужа дома нет? Я бы уже всех обзвонила и всех на уши подняла? Ты что, его потерять хочешь? — не проходя, прямо с порога начала проповедь мама.

— Мама, да что случилось? Что с Вадимом? Где он? Он сегодня не ночевал дома, это нормально. Предупредил, что не будет ночевать, я что должна носиться по всей Москве за ним? Ты зачем так рано встала и пришла? — негодовала я — ты же знаешь, что между нами давно ничего нет и у него своя жизнь, а где он и с кем меня давно не волнует.

Не буду описывать всё, что мама мне сказала, как отчитывала и обвиняла меня во всех смертных грехах, а потом сказала:

— Не надо мне твоего кофе и чаю тоже. Собирайся. Мне доложили, где он, поехали, а то потеряешь всё и положение и статус, а заодно и отца подставишь. Не с той бабой твой муженек связался. Поехали. Одевайся скорей. Я на папиной машине с Костей.

Тогда я не стала спорить с мамой, просто собралась и поехала.

Не буду описывать ужас всего, что мне пришлось пережить. Мама боролась за моё счастье, как львица, когда увидела полупьяного, и счастливого своего зятя чуть ли не в объятиях какой — то кокотки, девицы лет на 20 его моложе и неизвестного роду племени. Я просто повернулась и ушла. Я очень пожалела, о том, что поехал с ней. Позже, не знаю почему, но мама с Вадимом после этого еще ближе и дружнее стали.

— Вот видишь, дочка, Вадим стал, как шелковый. Вот что значит во время принять меры, но и ты пойми работа у наших вредная, им иногда и расслабится нужно… А ты, как сугроб холодная и надменная, поласковей с мужем нужно, поласковей, тем более с таким, у которого всё в руках.

А я тогда выскочила из подъезда и почти побежала. Просто шла и шла и не знала куда уйти или убежать от этого ужаса. Я тогда просто очнулась, как ото сна. Я вдруг поняла всю безнравственность своей жизни, что прожила и не задумывалась, что может быть другая сторона, вот такая счастлива и взбалмошная, даже такая как у Вадима безрассудная. А я не жила, я существовала, но самое главное со всем смирилась и прикрылась лишь одним словом — номенклатура, и так принято, так нужно, и не задумывалась — зачем и кому?

Я не знаю, сколько времени, я шла и в каком направлении.

Меня вывел из стресса мамин звонок:

— Ну, ты еще где? Всё отвоевали, везем блудного мужа домой. Он всё осознал и извиняется. Жди сейчас привезу, и не ругайся, проспится, потом поговорите, в жизни бывает всякое, особенно в нашей… — наигранно и многозначительно наставляла меня мама, думая, что я дома и жду их.

Я выключила телефон. И только тогда я поняла, что всё, больше так не смогу жить, что пришло время менять что- то в своей жизни. Я огляделась и поняла, что нахожусь недалеко от Сокольников. В парке еще никого не было. Кафе только начинали открываться. Я устала. Зашла в одно из таких кафе. В кафе было с утра не уютно, но пахло кофе. В желудке засосала под ложечкой. Жизнь начала брать своё. Я заказала кофе и печенье и села за столик у окна. Печенье и кофе немного взбодрили меня, и я стала думать и анализировать ситуацию, а так же искать выход из неё.

За соседний столик сел, вошедший следом мужчина. Он заказал горячие сосиски и еще что-то. Барменша стала варить сосиски. Они так вкусно пахли. А когда мужчина стал их есть, я посмотрела на него. Перед ним стояла тарелка с горкой дымящихся сосисок и бутылочка с кетчупом. Он брал каждую сосиску и намазывал кетчупом и почти всю проглатывал и запивал чаем. Он был такой счастливый и голодный, что не замечал ничего вокруг, кроме этой горки сосисок. Он почувствовал мой пристальный взгляд и посмотрел на меня, а потом вдруг улыбнулся и озорно подмигнул, поглощая очередную сосиску. Мне стало весело от этого, и я ему улыбнулась. Мужчина предложил мне одну сосиску, предварительно намазав её кетчупом. Я согласилась. Он пересел ко мне за столик, и мы стали есть сосиски. Это было здорово. Впервые в жизни я просто так сидела рано утром, в каком — то кафе и ела фасфут, и мне было хорошо. Ко мне подошла барменша и принесла счёт. И тут только я поняла, что вышла из дома без своей сумочки и без денег. Что я привыкла, жить по иным канонам, которые здесь не работают. Мне ничего не оставалось делать, как попросить немного денег у мужчины, предложив ему моё кольцо в залог или телефон. На телефон он согласился, но поставил своё условие прогуляться по парку вместе, и что я ему позже покажу Москву, поскольку он здесь впервые. Я согласилась. Он расплатился, и мы пошли гулять. Странное это было чувство. Раннее утро в Сокольниках. Начало осени. Воздух свежий влажный, прохладный. На аллейках только служащие парка и такая странная парочка, бредущая, куда и зачем не зная.

— Давайте знакомиться. Саша. А Вас как зовут?

— А меня — Алёна — просто сказала я и стала рассказывать о Сокольниках и Москве. Затем я позвонила на работу и взяла отгул.

В это день мы долго бродили по Москве, а потом обедали в кафе на Москве реке. Мне было так хорошо, я старалась не думать о маме и утреннем происшествии. Саша не стал меня ни о чём расспрашивать в тот день. Было и так всё понятно, поскольку мама названивала целый день, и я ей неловко отвечала, что занята на работе. Впервые в жизни, я говорила не то, что было нужно, но иначе я не смогла. Переживания мои ушли на время. Мне было хорошо и спокойно с Сашей. На прощанье он оставил мой телефон себе, для того, чтобы я выполнила своё обещание и принесла свой долг. Как он выразился — «этот долг чести платежом красен». Мы условились, что созвонимся и встретимся, и я проведу еще одну обстоятельную экскурсию по Москве. Саша приехал в Москву в госпиталь на обследование. Он был военный. Его должны были комиссовать и вывести на пенсию. Гостиница была рядом с парком Сокольники, куда меня и привела судьба. Вот, в общем — то так и познакомились. Всё просто без бразильских страстей. Когда приехала домой, то дома меня ждала вся семья. Они уже узнали, что я не была на работе, что где-то пропадала весь день, и что по моему телефону отвечал маме какой-то мужчина. Впервые мне было смешно смотреть на их расстроенные лица. Получилось так, что это я провинилась, а не Вадим, и стала виновна в этом. Но меня это уже не волновало так, как раньше.

— Да, вот так история. Ну, и мать у тебя — змеища… Да, при том еще и подколодная… — проговорила Вера, вздыхая — А Вадим то хоть извинился?

— Нет, конечно. Когда родители ушли, устроил мне скандал, за то что я припёрлась, и мать за собой притащила, что всё равно, он не будет прежним, и что так все живут, и это нормально, что я всегда должна быть дома, а не шляться неизвестно где. Да что и говорить. Они меня пытались, как ягнёнка несмышлёного загнать в ясли, но я уже изменилась. Мне хотелось иного. Мне вдруг захотелось свободы и простого человеческого счастья. Вот так один день и перевернул всю мою жизнь с головы на ноги.

Пока Саша лежал месяц в госпитале, мы встречались по выходным, и я показывала ему Москву. Мы пешком бродили целыми днями. Я была счастлива только тем, что просто могу позволить себе гулять по Москве. Вы не представляете, что такое всю жизнь видеть Москву из окна номенклатурного автомобиля. Конечно, наши прогулки сделали своё дело. Появилось настоящее чувство, а потом и отношения. Редкие, но они были, чего скрывать. Я оживала. И это сразу все заметили. Саша уехал. Его комиссовали и вывели на пенсию, и он стал меня уговаривать переехать к нему. Это длилось почти 5 лет, пока я не вышла на пенсию. Всё это время мама меня пилила, а Вадим жутко ревновал и выдвигал новые невыполнимые требования. Я к этому уже относилась спокойно, зная, что у меня есть мой Саша.

— Да, история интересная. Но самое главное, что в неё есть место любви. И молодец что решилась ехать… А как же это случилось? — спросила я.

— Нет. Погоди. Давай чайку принесу. Обновим, а потом расскажешь — встрепенулась Вера и пошла за чаем.

Вера ушла за чаем, а мы с Алёной остались в купе.

У меня не нашлось слов, что- то сказать ей. Я не знала, что сказать и посоветовать. Я просто сидела и осмысливала, всё сказанное ею.

— Оля, Вы меня осуждаете? Вы так длинно молчите? — не выдержав паузы, спросила меня Алёна.

— Да, что ты, Алёна. Просто я слушала тебя и металась, между тобой, твоими переживаниями и неуёмной, безудержной, всепоглощающе и даже игнорирующей собственные проблемы, заботой твоей матери. Вот тот пример, когда любовь зла. Ты правильно сделала, что разорвала эту цепочку. Ничего хорошего там нет, но я переживаю, что тебя, может просто не устроить жизнь простого обывателя, ведь твой Саша простой военный пенсионер, с широкой нежной душой, жаждущей, после трудной доли военного офицера, любви и покоя, и своими понятиями чести и амбициями. Придется очень трудно привыкать к новой жизни и ездить в трамваях и автобусах, а еще много ходить пешком, хотя это очень полезно.

— Ой, чего полезно? Что я пропустила? Подождите меня, я тоже хочу послушать — втиснулась в купе Вера с тремя стаканами в фирменных подстаканниках горячего чая с лимоном.

— Да, ничего не пропустила. Мы просто обсуждаем возможность и полезность пеших прогулок — отшутилась я — давай свой чаёк. Люблю горяченький, да с подстаканничком, с лимончиком, а ещё, чтобы стаканчик был из тонкого стекла, а не гранёный, как обычно бывает. Ложечкой позвенишь — душа поёт. Раньше любила ездить в командировки. Одна отрада в пути — хороший горячий чай. Возьмешь чего — ни будь вкусного, чайку заваришь и отдыхай. Пока добираюсь до места поездом, высплюсь. Дома дети, работа, забота, а тут благодать… — вспомнила я.

— Да, какая благодать то? Это для вас благодать, а для нас? Одна работа и суета, всю смену не присядешь. Вы спите и катите по своим делам, а мы работаем. Ну, Алёна, что я пропустила? На, попей чайку. Душу согрей и давай рассказывай, как это ты на вокзале оказалась? — подначила Вера Алёну.

— Да, накануне день не заладился. Мы с Вадимом крупно поговорили. Мне надоели его вечные ночёвки то на работе в комнате отдыха, то кратковременные командировки с ночёвкой в гостинице. Сыновья начали меня воспитывать, по наущению бабушки, чтобы я серьёзно поговорила с мужем и наконец, взялась за ум и поставила его на место, потому, что его разгульная жизнь вредит репутации моего отца и семьи в целом. А чего спасать? Семьи давно не уже было. Вчера Вадим ночевал дома в своём кабинете. Утром я решилась с ними поговорить. Я же не работаю. Встала пораньше, приготовила завтрак, когда он встал и вышел в столовую, высказала ему об опасениях матери и его детей, а еще чтобы он свои выходки немного скрывал от всех, чтобы сплетен меньше было. Лучше бы я ничего не говорила… Вадим разразился такой почти площадной бранью, что дома ему плохо, что я его вечно в чём — то обвиняю и жалуюсь моей мамаше, что настраиваю сыновей против него, что стала похожа на наседку, что лучше бы привела себя в порядок, сходила на фитнес, косметологу и дизайнеру по одежде, что похожа стала на дешёвку из провинции… Он кричал и кричал, каждое его слово било меня наотмашь по самому больному. Все считали меня очень привлекательной и стильной дамой. Обращались за советом. Мужчины нашего круга всегда обращали на меня внимание и говорили много всевозможных комплементов, что тоже очень раздражало Вадима. После очередного приёма, придя домой, он всегда говорил мне, что я улыбаюсь и веду себя, как продавщица ларька. А тут вдруг такое. Я отлично понимала, почему он так разошелся. Уйти от меня он не мог, поскольку женился на папиных связях, и без них ему бы трудно пришлось бы, а жить со мной ему не хотелось, вот он и бесился. Я просто сидела и слушала и смотрела на Вадима, и думала, как же так я допустила, что моя жизнь превратилась в подобие ЧП и только, а Вадим в моего начальника, с правом устраивать по любому поводу скандалы и разносы. А он, между тем, видя моё равнодушие, распалялся еще больше. В конце концов, он приказал мне, чтобы я привела себя в порядок. Надела красивое вечернее платье в фиолетовых тонах с колье из сапфиров, подаренных им на 25ление свадьбы, и ждала его дома, предстоял очень важный для него выход в свет. А еще велел приготовить его смокинг, в тон моего платья запонки и черные замшевые английские туфли. Сказав это приказным тоном, не терпящим возражения, он выше победителем, а я осталась сидеть со своим завтраком в столовой. Я не о чём не могла думать, как о тех его замшевых туфлях, которые я должна приготовить и ждать «его милость», как побитая собачонка у порога — Говорила Алёна, почти плача.

Мы с Верой сидели и удручённо молчали. Сказать было не чего.

— Вы, не представляете, что в моей душе творилось. Получалось, что в всём, что происходило с Вадимом — виновата я, а моя семья, меня не во что не ставила. Все меня обвиняли, но в чем? Что я терпеливо, принимала и помогала всем, что никогда не скандалила, а вернее смирилась с этой ситуацией… Я в тот момент, была готова, выбросится с 12 этажа нашей высотки. Не знаю, что меня удержало? Честно, не знаю… Наверно, по инерции пошла в гардеробную и стала машинально готовить одежду к выходу. Открыла шкаф, достала своё вечернее платье и его смокинг. Затем вынула из коробки мои изящные черный замшевые лодочки и его английские туфли и поставила рядом. Открыла сейф и достала мои украшения и его запонки, и вдруг, осмотревшись и увидев всё это, многие меня не поймут, я поняла, что не могу так больше, не могу больше улыбаться всем и делать вид, что всё замечательно. Вот тогда, как в тумане, ничего не понимая, что со мной происходит, я взяла вот эту сумку — рюкзак, сложила все свои документы, украшения и карточки, смену белья и немного одежды и выбежала, захлопнув квартиру, оставив свой комплект ключей там, в квартире. Я почти бежала по улице, куда, сама не знала потом решила, вошла в метро для того, чтобы ехать п к маме, поскольку не знала, куда мне идти и что делать, но оставаться там больше не смогла.

— И что, всё бросила? — спросила Вера.

— Да, всё бросила. Я не бросила, я просто закрыла ту страницу своей жизни. Квартира — папина, вещи тоже казённые, хотя и дорогие. Тряпки мои? Да в нормальной жизни им места нет. Я же была, как кукла на чайник, разница в том, только что изысканно и стильно одета, и то только для того, чтобы просто показать, что я есть. Я вошла в метро. В кассе купила билет на поезд к Саше, и поехала к маме. Я хотела ей всё рассказать, поплакать, и сказать, что так жить больше не могу, что хочу развестись, но увы… Вадим уже позвонил маме, пока я была в пути, и мама меня встретила очень холодно. Она предложила мне поесть и пригласила на кухню, она сказала, что сейчас чайник вскипит, посидим и поговорим по семейному, просто на кухне. Меня это насторожило. Когда я пошла в ванную, помыть руки, то неожиданно услышала слова матери. Мать говорила с Вадимом по телефону и приглашала его немедленно приехать и принять меры, а еще она говорила, что у меня нервный срыв, что я явилась почти голая в каких- то драных джинсах, и что меня пора лечить и даже может положить в больницу. Представляете, моя мама, вместо того, чтобы поговорить и помочь мне, принимала меры к обеспечению спасения, как ей казалось, папиной репутации и чести семьи. Я стояла и слушала… Я не верила, что это моя жизнь, и всё это со мной происходит… А потом мама сказала, что это мой хахаль сбивает меня с толку, и что нужно с ним разобраться. Я была в шоке, это не сказать ничего… И я все поняла. Я не стала ей ничего говорить, просто собралась и вышла из дома. Потом долго гуляла в Сокольниках. Купила немного еды в дорогу, и решила, что поеду к Саше, а там как получится. На крайний случай, я думаю пенсию не отнимут, она у меня московская, приличная, мне хватит, а дети потом, если поймут — простят, если нет — это их проблема. Когда я пришла на вокзал, меня мать уже ждала там, я не знаю, как она догадалась, что я уезжаю к Саше, наверно просто читала нашу переписку в интернете, а может и еще что — то, я не стала у неё спрашивать, а остальное вы видели.

— Даааааа…… Вот это -дааааа?… Твоя мать чистая мачеха, а то и ещё хуже… И законы у вас волчьи, если не ты, так тебя… Родную дочь чуть в психушку не сдала… А может у неё с Вадимом шашни были, чего она его тогда защищать то стала? — в раздумье проговорила Вера.

— Да, что ты Вера. Этого не может быть, просто мама хотела, чтобы никто не узнал, что происходит в нашей семье, это же отразилось бы на папиной репутации, а с подмоченной репутацией сложно сохранить свой статус и положение в обществе, хотя ты права — это волчьи законы, если не ты, так тебя съедят и не подавятся. Вот все из кожи лезут, а свои секреты семейные скрывают… — ответила Алёна.

— Да, история странная, но в жизни всё бывает. Я только боюсь, как бы это команда во главе с твоей матерью, не захотели тебя вернуть и не стали вредить вам. Знаешь, я просто скажу тебе, Алёна — продолжила я — ты правильно сделала, что разорвала этот порочный круг. Вы с Сашей взрослые люди, думаю, у вас все получится, и есть это право на своё маленькое счастье, только за свое счастье придется побороться.

— Ну, что мне пора идти сменяться. Я отпросилась у сменщицы только на 4 часа. Как быстро время пролетело… А с другой стороны, всего 4 часа каких-то, и вся жизнь тут… Как на ладошке уместилась. Не завидую я тебе, Алёна… Не завидую… Хоть моя жизнь и труднее на много была, но я была свободна сама ей распоряжаться, а тебе не завидую… Ты главное, не теряй эту свою свободу… Если с Сашей не сладится, живи одна, всё успокоится и дети поймут, не волчата же они. Ой, давай те еще по граммулечке примем, как лекарство и побегу… Муторно после твоего рассказа на душе. Горько и обидно за тебя, и зло берет, что нельзя твоей матери врезать, как есть, по — простому, кто она такая на самом деле распоряжаться в чужой семье, как в своём катухе… — говорила Вера, наливая в пластиковые рюмочки.

Поезд притормаживал, перед какой-то станцией.

— Скоро большая станция, стоим минут 30, можно прогуляться и окно открыть, проветрить — сказала Вера — ну, давайте просто выпьем за наше бабье счастье, и пусть оно будет… Пусть хоть в конце жизни и чуть — чуть, но будет, иначе не справедливо получается. За нас и за любовь, которая за колбасу не продается.

Мы, молча, приняли водку, как лекарство от несчастья.

Вера забрала остатки водки, рюмки со стаканами и быстро ушла.

Поезд подходил к станции, скрипя тормозами и постукивая на переходах.

Мы убрали со стола, открыли окно и вышли на перрон.

Говорить ни о чём не хотелось. Было грустно и тяжко на душе от такого рассказа. Каждая из нас примеряла это на себя. Я просто не знала, как бы я смогла так жить, наверно не смогла бы, а с другой стороны просто не знаю…

Алёна, молча, ходила вдоль вагона туда и обратно. Я не знаю, о чём она думала, но вид у неё был сосредоточенный и сердитый. Скорее всего, она снова и снова переживала случившееся.

Вера молча, стояла у вагона, держа в руках флажки. Вид у неё был сердитый и непреступный. Она резко и чётко отвечала на вопросы пассажиров и от чего- то хмурилась, я думаю, она сердилась на себя, вспоминая свою жизнь.

— До отправления поезда осталось 5 минут. Пассажиры заходим в вагон — громко проговорила Вера.

Мы вошли в купе. Поезд тронулся, увозя нас дальше. Говорить не хотелось, и мы стали ложиться спать.

— Оля, ты меня осуждаешь? Все молчишь, а почему? — спросила тихо Алёна, укладываясь удобней на полке.

— Да, что ты, Алёна. Просто твой рассказ разбудим мои переживания, связанные с трудным периодом моей жизни, и я жалею, очень жалею, что не смогла тогда, как ты встать и уйти. Я просто испугалась, что останусь с троими детьми в те трудные девяностые… А сейчас уже поздно что — то менять, наверное, хотя и возможно. А ты — умница, всё правильно сделала, вот только боюсь, придется еще побороться тебе за своё счастье и свободу. Мать не потерпит проигрыша. Она еще заявит о своих правах на тебя, да и Вадима настроит с отцом. Удачи тебе — пожелала я Алёне.

— Спасибо. Мне так легко стало и спать захотелось, я целую вечность не спала… Спокойной ночи.

— Спокойной ночи — ответила я.

Алёна быстро уснула. Спала она, как ребенок. Сон был глубоким и спокойным. Едва я улавливала её дыхание. Её копна пшеничных волос разметалась веером по подушке, а руки сложив домиком, она положила под щеку.

Я долго не могла уснуть. Все лезли воспоминания из моей жизни и разговора нашего. Постепенно все перемешалось, и я уснула.

Поезд спеши к станции назначения, постукивая на стыках рельс, а электровоз изредка гудел на переездах, оповещая округу о своём прибытие.

Почти две суток мы ехали вместе в поезде до Владикавказа. Алёна очень изменилась. Стала более разговорчивой и весёлой. Телефон её московский мы отключили, решили взять паузу, для того, чтобы всем было о чём поразмыслить. Почему спросите вы? Да, всё просто. Есть такие люди, это касается мамы Алёны, которые не могут терпеть одиночество, поэтому и названивают всем и по любому поводу, тем самым нарушая пространство аббонентов, а ещё любят давать ненужные советы, рецепты и т. д. А в нашем случае, она звонила беспрестанно, как заевшая старая пластинка.

Любой её звонок вводил в ступор Алёну. Вадим и дети не звонили совсем.

На одной из станций, где стоянка была более получаса, мы сходили в Евросеть и купили новую симку для Алёны. Маме Алёна написала, что нет сети, и отключила её.

Вера в любую выдавшуюся свободную минутку забегала к нам в купе, и разговорам не было конца. Сложилось такое впечатление, что встретились старые подруги и не могут наговориться. О чём мы только не говорили, обо всём. Мне кажется, за время поездки мы все помолодели, и освободили место в душе для нового. Ни каких психологов не нужно, главное знать, что рядом есть человек умеющий просто выслушать, а еще просто промолчать, и не лезть со своими советами.

Маршрут нашего путешествия подходил к концу. Мы обменялисб телефонами и адресами, так не хотелось расставться и прощаться.

Алёну встретил её Саша.

Вера грустила, ей не хотелось расставаться, но мы договорились, что в обратный путь я поеду в её вагоне и мы ещё встретимся. И действительно мы встретились с ней через 2 недели, когда я возвращалась домой. Я её даже не узнала. Она очень изменилась, похудела, изменила прическу и цвет волос. Глаза сияли от счастья. Она еле дождалась, когда можно было просто посплетничать. А причин было много, ибо в жизни Веры появился мужчина, но это уже другая история и другой рассказ.

А что стало с Алёной? — спросите вы?

Алена мне позвонила через три месяца из Москвы. Первое время всё было хорошо, но потом неприятности посыпались, как из рога изобилия. Родственники Алёны не успокоились с отъездом Алёны и предприняли всё и все средства, чтобы разрушить отношения и счастье Алёны. Вадим ни на какой развод не соглашался, мать приезжала к ней во Владикавказ и устраивала на высшем уровне просто её травлю, дети не общались с ней. Саша потерял работу, и всё по той же причине не мог никуда устроиться. Материально стало сложно жить и Алёна наняла адвоката, и они жили в Москве с Сашей, пока шёл бракоразводный процесс.

Она позвонила мне поздно вечером.

— Добрый вечер, Оля. Ты меня помнишь? Это я Алёна. Знаешь, всё вышло, как ты и говорила. Мать почти разрушила мою жизнь, развод Вадим не даёт, судья же даёт очередной срок на примирение, на 6 месяцев, что делать? Подскажи… Мы с Сашей почти готовы, расстаться. А я не хочу его терять. Что делать… — взволнованно говорила в трубку Алёна.

Я не знала, что ответить Алёне, что ей посоветовать и сказала:

— Не волнуйся, Алёна. Главное спокойствие. Это и так было понятно. Это нужно пережить, просто пережить. Я понимаю и Сашину горячность, и вспыльчивость, он же военный и привык воевать, но на этом фронте он не может выиграть, а в данном случае поражение и есть его победа. Дайте доверенность адвокату на представление тебя и твоих интересов в суде, езжайте домой и подавайте в суд там, на месте, думаю, там легче будет выиграть, а если проиграете, тоже не беда, главное вместе. Тебя и вызвали сюда, чтобы Саша в непривычной обстановке чувствовал себя неудобно и вернулся к себе, а ты осталась тут одна. Это моё мнение.

Мы с Алёной проговорили ещё более часа. Алёна согласилась, что это разумно. На следующий день они вернулись домой.

А потом было еще несколько звонков. И вот наконец, Алёна позвонила и торжественно объявила:

— Оля!!! Ура!!! Я — свободна. Суд Владикавказа, на выездной сессии расторг наш брак с Вадимом и разделил наше имущество. Правда многое Вадим переписал на детей и маму, но я счастлива. Мы скоро венчаемся с Сашей и приглашаем тебя к нам на венчание.

Я была счастлива, что еще одна женщина, пусть уже не девочка, но все же — стала счастлива.

Вот такая история. Любите и будьте любимы, дарите свою любовь своим близким и родным людям и будьте счасливы.

© Copyright: Ольга Верещагина, 2017

Свидетельство о публикации №217030201981

Два счастливых дня

Я не знаю, что нужно женщине, для полного счастья. Знаю одно, что каждая женщина счастлива по — своему. Одну — букетик полевых ромашек и легкий кивок головы с нежной улыбкой делают на всю жизнь счастливой, а другую — десяток вилл по всему миру и все бриллианты мира не могут сделать счастливой. Кто знает, в чем оно, наше женское счастье? И где найдешь его, а где его потеряешь.

Поезд Нижний Новгород — Адлер набирал ход. Колеса уже отстукивали свои ритмы. Тук- тук, тут — тут… Я сидела в купе, смотрела в окно и размышляла, о предстоящем отдыхе. В купе было сумрачно, за окном начинало темнеть. Моих соседей еще не было, и я наслаждалась свободой, протянув ноги на соседнюю полку, попивая чай. Вдруг дверь резко без стука открылась и в купе буквально ввалилась запыхавшаяся семейка из пяти человек. Они почти упали на свободную нижнюю полку. Из их разговора я узнала, что они чуть не опоздали на поезд. Проводники их пустили в последний вагон, и им пришлось идти через весь состав в наш второй вагон. Это была семья, которая состояла из женщины в возрасте, молодой пары и двух очаровательных малышек, примерно, трех и одного года. Малышки пищали, просили пить. Мама их нервничала, не могла найти в сумках необходимые вещи. Я встала и вышла в коридор, чтобы дать возможность им разместиться. У окна я увидела, как я потом узнала, бабушку этих малышек. Она стояла очень грустная, смотрела куда — то в темное окно вагона, где мелькали столбы, деревья и огни. У ее ног стоял большой чемодан. Она стояла, держалась обеими руками за поручни и покачивалась в так движения вагона.

— Что и Вас выпроводили? Ничего они быстро разместятся и сядете. А Вы куда едете? — спросила она меня.

— В Адлер. Ничего ехать два дня и три ночи, все устаканится — ответила я.

— Меня — Маша зовут. В купе моя дочка Вета с семьей.

Мы едем домой, в Мацесту. Там у на свой дом. Сдаем на лето, а сами вот ездили к моей старшей сестре в Нижний. Обследовать младшую внучку и погостить — сказала спокойно Маша

.

— А меня Ольга зовут. Я из Кирова приехала электричкой в Нижний. Еду дальше — в Адлер, отдыхать.

Я стояла рядом с Машей и смотрела в окно. Разговор не клеился. В коридоре стояли другие пассажиры и тихо переговаривались. Все потихоньку размещались, переодевались, стелили постели, носили чай. Словом вагон жил своей обычной жизнью. Только в конце вагона, у самого выхода в тамбур стояла пара.

Молоденькая девушка, стояла спиной к поручням, запрокинув немного голову к окну, а молодой парень с двух сторон удерживая ее, держался за поручни. Он слегка наклонился к ней и что- то ей говорил. Девушка смеялась, и слегка, насколько позволяли его руки, отклонялась от него. Вагон покачивало из стороны в сторону, и молодой человек, как бы нечаянно касался ее и поддерживал в своем кольце рук. Девушка не пыталась высвободиться. Ей нравилась эта незатейливая игра.

Маша искоса наблюдала за ними. Она смотрела и слегка, только уголками губ улыбалась внутрь себя, только себе одной.

— Господи, как же это давно было — протяжно и глубоко вздохнула она — Как быстро пролетели годы. Как — будто и не было этих 22 лет. Пролетели, как один день. И чего я тогда не решилась? А кто его знает, в чем оно наше бабье счастье?

Я посмотрела на Машу внимательно и вдруг увидела, ее совсем иной, взволнованной, с легким румянцем на смуглых щеках, и повлажневшими от воспоминаний глазами. Я не стала ее ни о чем расспрашивать. Захочет — сама расскажет, главное, что та парочка напомнила ей, что — то свое из далекого прошлого.

— Ну, где ты там, мама? Давай чемодан Женя поднимет наверх — сказала Вета, открывая дверь купе — Все, девчонки угомонились. Можно заходить.

Из купе вышел Женя, уже в шортах, забрал чемодан и как пушинку закинул его наверх, на багажную полку.

Я предложила им поужинать, поскольку я уже поела и осталась в коридоре. Взяла книгу и села на боковую приставную скамеечку, но читать не стала, а стала просто наблюдать за парочкой.

Им было не до меня. Парень все ближе сдвигал руки и все ниже склонялся к девушке. Она краснела от удовольствия и неловкости одновременно, но не отстранялась. Вагон раскачивало. Парень иногда касался ее волос и плеч, и оба смеялись… Вот она радость общения, молодость… Сколько мало нужно для этого. Просто стоять рядом, чувствовать и говорить.

Из последнего купе выглянула женщина и позвала их. Я осталась в коридоре одна со своими размышлениями.

— Оля иди чай пить — позвала меня Маша.

— Мои уже улеглись. Устали. Ничего они спят спокойно.

— Да я, Маша не переживаю. У меня у самой четверо внуков. Давай чайку попьем. Спать еще рано.

Я сходила к проводнику, купила чай и вернулась в купе.

В купе стояла сонная тишина. Полусвет ночника освещал милые личики малышек, уснувших: младшая — с мамой, на нижней, старшая — с папой на верхней.

Мы с Машей сидели на моей нижней полке и потихоньку разговаривали.

— А мы были в Кирове. Ездили в академическую больницу при Медакадемии на кафедру педиатрии и кардиологии. У младшей проблемы с сердцем обнаружили, а Ваши успокоили… Вырастет все может и измениться, только правильно профилактику нужно проводить. Красивый у Вас город.

— Да, у нас Медакадемия готовит хороших специалистов. А Ваша сестра в Нижнем живет? — спросила я Машу, а мне хотелось ее разговорить и услышать ее историю. Я не торопилась, а впереди было еще два дня и почти три ночи в пути.

Маша немного помолчала. Молчала и чему-то улыбалась, чуть- чуть одними глазами, потирая ладонью одну щеку, слегка облизывая и втягивая нижнюю губу. Это говорило о внутреннем переживании и борьбе с собой и своим желанием все рассказать. Вагон и незнакомая женщина — это идеальная возможность облегчить душу, с гарантией, что больше никогда не встретятся, и ее тайна сохранится.

— А знаешь, Оля, пойдем в ресторан перекусим чего — ни будь, чайку хорошего закажем, телевизор посмотрим, поговорим, а то вон младшая внучка ворочается, ей свет мешает.

Я согласилась, мне очень хотелось поговорить и узнать историю Маши, да и время было еще детское, спать не хотелось.

Мы выключили свет, и пошли в седьмой вагон в ресторан. Маша в тамбуре остановилась, немного постояла у окна в двери и решительно шагнула дальше.

В ресторане был приглушен свет. На каждом столике горел небольшой светильник под матовым абажуром. Под потолком в конце вагона висел большой плазменный телевизор. За столом сидели несколько пар. Они ужинали и смотрели концерт. Звучала приятная легкая композиция, настраивая на лирический лад. Мы выбрали столик в середине, включили свой светильник и сделали заказ. Официант быстро принес нам чайник с зеленым ароматным жасминовым чаем, грушевый штрудель и по бокалу красного сухого вина.

— Ну, давайте, Оля выпьем по глоточку за молодость и глупость, а еще за любовь…

— Ну, Вы, Маша и сказанули… Какая — то гремучая смесь..

Хотя я согласна, на то и молодость, чтобы делать ошибки, чтобы потом всю жизнь их исправлять и мучиться от собственного чувства неполноценности. Давай просто — ЗА ЛЮБОВЬ!!!

Маша выпила почти пол бокала и замолчала. Сидела слушала концерт и о чем –то напряженно думала.

— Маша, а можно Вас спросить? — не выдержала я, решив начать разговор, — Помните, там в коридоре вы упомянули историю 22 летней давности… Это Вам напомнила та парочка в конце вагона? Может, расскажите?

— А Вам, Оля, правда, интересно?

— Очень. Время много, хорошо сидим… А рассказав, облегчите свою душу. Я же вижу, что Вам хочется поделиться.

Маша еще немного подумала и заговорила:

— Знаешь, Оля, можно, на ты?

— Да, конечно.

— Это очень давняя история. Она произошла в поезде, только поезд тогда ходил Новороссийск — Новосибирск. Он был длинный и шел медленно. Раньше пассажирские поезда до Нижнего тянулись два дня и три ночи от станции Туннельная, да и сегодня, обходя Украину, тоже почти столько же ехать. Каждый раз, садясь в поезд, я вспоминаю ту мою поездку, столь круто изменившую мою жизнь. Мое сердце колотится, как вагон на перегоне… Уже не молоденькая, уже двое внучат, а все не могу забыть того паренька… Как увидела ту парочку в конце вагона, так все забыла, как будто сама там стою… Ты меня прости, плету не весть чего, до сих пор все живо. Может, тебе расскажу, успокоится ретивое…

Мы с Машей налили чаю. Аромат жасмина, приглушенный свет, тихие разговоры посетителей и приятная мелодия, звучащая по телевизору, настроила Машу на нужную волну и она начала свой рассказ.

— Это случилось почти 22 года назад. Я провалила экзамены в политех. Мой папа, он работал в Мацесте в совхозе механиком. Совхоз занимался, да и сейчас занимается, производством Краснодарского чая. Отец, а он для нас с сестрой был все — и власть, и суд. Он безумно нас любил, а мы его беспрекословно слушались. Мама была тихая, не заметная, любила отца, какой — то своей тихой женской любовью. Я не помню, чтобы она ему перечила или они ссорились. Она во всем с ним соглашалась. Когда я провалила экзамены, она в первые в жизни поссорилась с отцом и настояла, чтобы меня по направлению от нашего порта направили в Нижегородский институт речного судоходства, на экономическое отделение рабфака. К тому времени я уже работала в порту учеником бухгалтера. Это была идея моей старшей сестры. Она вышла замуж и жила и работала в Нижнем Новгороде, и нашла этот вуз, где можно по направлению от предприятия сдать документы, без дополнительных экзаменов. Отец не хотел меня далеко отпускать, я была его любимицей, но мать настояла.

И вот настал тот октябрь, и мне нудно было ехать на учебу. Папа привез меня в Туннельную и посадил на поезд. Билет был специально куплен в купейный вагон. Он прошел в вагон, провожая меня, убедился, что в купе едут женщины и попросил их присмотреть за мной, чтобы меня никто не обидел. В Нижнем меня должна была встретить сестра.

— Какая же я была счастливая в этот день. Я впервые ехала в поезде одна и так далеко. Мне казалось, что вся жизнь у меня впереди. Выучусь, буду работать, выйду замуж… Глупая, наивная девочка… Поезд тронулся, я стояла у окна и смотрела, как папа почти бежал за поездом, махал мне рукой и чего-то кричал, но я его не слышала… Войдя в купе я познакомилась с двумя женщинами Это были Татьяна и Марина, им тогда было чуть больше 30, а мне они казались умудренными взрослыми и очень красивыми. Я с восторгом слушала их рассказы о том, как они хорошо отдохнули. Я жила в Сочи и мне, казалось, что ничего хорошего здесь в провинции нет, кроме моря и солнца, а они мне рассказали о другой стороне этой жизни, праздника и развлечения, которых я была лишена бдительным моим папой. Так мы за разговорами доехали до Краснодара. В Краснодаре В вагон вошли новые пассажиры. В соседнее купе сели четыре молодых мужчины. Они с шумом вошли, с кем-то громко прощались, и чувствовалось, были слегка на веселее.

Марина с Татьяной обрадовались такому соседству и приоткрыли дверь купе. Немного погодя, когда поезд продолжил путь, к нам заглянули парни и спросили:

— Привет, девчонки, нет ли у Вас ножа и соли, а то вот забыли. Да у Вас тут цветник! Давайте к нам… Ваш ножик и соль, а мы поделимся арбузом и помидорами… Посидим, а то скучно одним… И эту красавицу берите с собой, не обидим…

Один из них щелкнул меня по носу.

— У нас тоже есть среди нас пацанчик, познакомим…

Они были уже взрослыми, и я им показалась малолеткой. Мне было всего только едва 18 лет.

— Нет, ребята. Сами придем, а Маша пусть тут посидит. Нам ее отец поручил с рук на руки передать. Серьезный дядя. Без глупостей.

— Господи, девоньки, да какие глупости в нашем возрасте? Ладно, пошли… А ты не шали, смотри тут без нянек… — хохотнули они и вышли.

Я закрыла дверь и легла. Было уютно лежать на полке и слушать, как стучат колеса свою песню радости, а поезд торопится все вперед и вперед, перекликаясь с моим настроением. В соседнем купе громко разговаривали, смеялись. Потом зазвучала гитара и приятный мужской голос запел романсы и бардовские песни по заказу. Потом пели все вместе. Мне было просто радостно, что начиналась новая, для меня не знакомая жизнь. Вдруг дверь в купе открылась, и в купе вошли Татьяна с незнакомым парнем. Они были довольно сильно пьяны.

— Послушай, Маша, да не наша. Может, немного погуляешь в коридорчике, а то нам негде поговорить- нагло усмехался парень, лапая Татьяну.

Татьяна не возражала, а что мне оставалось делать? Я вышла в коридор и закрыла дверь. Я конечно догадывалась о чем они собирались говорить. Взяла книжку и стояла, смотрела, как мимо пробегают огни, поселки, столбы и полустанки. Сколько я простояла не помню, как вдруг открылась дверь соседнего купе, и вышел молоденький паренек. Он был высок, строен и белокур. Его голубые глаза метали молнии, и он быстро, как бы скороговоркой прошипел:

— Ну, блин, достали со своими пьянками.

И только потом обратил на меня внимания.

— А Вы чего здесь стоите, ведь уже поздно? А, Вы из соседнего купе? Ясно… И Вас выгнали эти соски… Извините, просто достали меня за две недели эти мужики со своими причудами. Мы отдыхали в Керчи, вчетвером, я и мой старший брат с друзьями. Ну, в общем, отдохнули… Хотел в поезде выспаться, да не дают… А Вы куда едете? Это правда, что у Вас отец свирепый, так девахи сказали.

— Нет, у меня папа строгий, но добрый. Он провожал меня. А Вы куда едите? Я — в Нижний к сестре еду. Там буду поступать в институт на рабфак.

— А мы едем до Новосибирска, четыре дня, еще высплюсь, скоро вино и деньги закончатся, дрыхнуть будут… В ты где живешь?

Он стоял, упираясь спиной на дверь купе, и смотрел на меня почти в упор. Я, стояла, как раз так, как та девочка сегодня в вагоне, спиной к окну. Поезд дернулся, притормаживая, и парень схватился обеими руками за поручень, удерживая меня от падения, кольцом своих рук. Он был выше меня и я случайно прижалась к его груди. Мне было неловко и неудобно. Я быстро отстранилась, но Миша, так звали парня, не отпустил руки и так стоял, не замечая моего смущения.

— А знаешь, давай пойдем погуляем, скоро Ростов, поезд стоит 20 минут, погуляем по перрону, все равно в купе нельзя.

— Пойдем — согласилась я.

Вот так и познакомились. Ой, Оля, — продолжила рассказ Маша…

— Два дня и все три ночи мы были неразлучны. Почти не спали, да и негде было, только днем, пока наши спутники отдыхали от развлечений. Миша берег меня. Мы потихоньку бегали целоваться в тамбур, выходили на остановках гулять по ночам и днем. Не помню, что мы ели и что пили, но время пролетело молниеносно. Оставалась последняя ночь. Поезд прибывал в 6 утра в Нижний. К тому времени несколько купе уже освободились и мы могли просто сидеть в свободном купе разговаривать и целоваться. Я влюбилась в Мишу, что называется по уши, да и он тоже. Мы не могли представить, что вот, скоро поезд подойдет к станции Нижний Новгород и я выйду. Я сложила свои вещи. Вынесла из своего купе в свободное. Мы с Мишей решили, что не будем спать последнюю ночь совсем. Осень в средней полосе в октябре холодная. Выйдя на очередной станции погулять, я очень озябла. Проводники полупустой вагон топили плохо. Было прохладно. Придя в купе Миша меня обнял, прижал и долго держал не отпуская. Я не помню. Как это все случилось, но случилось. Я очнулась, когда в купе постучала бдительная проводница и сказала:

— Все приехала, барышня. Через полчаса Нижний.

Я не знала, что делать от стыда и жалости к себе. Миша настаивал, чтобы я ехала с ним, что я взрослая и могу все сама решать. Он был русским и не знал наших обычаев. И какой это позор выйти замуж не девственницей для отца и семьи… Но, что случилось, то случилось… Ой, Оля, если бы только это, то было бы пол беды… Для него и меня это была первая, страстная, искрометная любовь. Больше, такого чувства я не испытывала никогда. Это сейчас я понимаю, своим бабьем чутьем, что не каждой бабе выпадает такое счастье — любить. А, как я его любила, да и сейчас вся пылаю, а что делать… И адрес забыла в том купе, ведь обещала сама написать, а свой адрес побоялась дать… Очень боялась, что узнает отец.

Маша опять взяла бокал, рассмотрела его содержимое и выпила залпом, не приглашая меня, поддержать ее.

— Я просила Мишу меня не провожать. Меня встретила сестра с зятем. И больше я никогда его не видела, правда, когда мы проходили мимо вагона, он стоял, прижав свою ладонь к стеклу, прощаясь со мной навсегда. Это он прощался со мной, но я тогда не знала, что на всю оставшуюся жизнь, у меня останется его подарок…

— Маша, так Вета, это дочь Миши? А я думаю, почему такая белокурая у тебя дочка. Ты же жгучая брюнетка.

— Да, Оля, Да. Тогда я не знала, что с одного единственного раза забеременею. Но, так судьба распорядилась. Я не сразу об этом узнала. Наверно прошло месяца три. Однажды случился у меня аппендицит и меня срочно положили в больницу на операцию, вот тут все и выяснилось. Помню, как сестра пришла в палату вся в слезах. Как приехал отец. Я его еще таким суровым не видела. Как они меня пытали, кто это сделал. Как я хотела избавиться от ребенка и покончить с собой. Как написала прощальное письмо моему отцу… Помню, как приготовила таблетки, чтобы выпить и избавить от позора семью. Помню, как тщательно растолкла их в стакане и разбавила водой… Подошла к окну, взялась за подоконник и вспомнила чистые голубые глаза Миши и его ласки. И вдруг почувствовала, как пол уходит из под ног… Очнулась я от того, что лежу на кровати, рядом стоит медсестра и моя сестра. Сестра плачет навзрыд, закрывая лицо руками.

— И не стыдно тебе? Чего придумала? Здоровая деваха… Ты, что первая или последняя? Вздумала травиться… Хорошо в обморок шлепнулась, горшок с цветком разбила… Сестра услышала… Не хорошо… Не по божеским законам. Не знаю, во что ты веришь в аллаха или Господа, а дите оно от Бога. Раз Бог дает дитя, значит и на дитя даст. Поняла. Ну, что не успела выпить? И хорошо. Похоже, девчонка будет, сердечко частит. У мальчиков сердце медленнее бьется, примерно 90 ударов минуту, а твоя наверно с перепугу, под 120 ударов частит, девичья душа, отзывчивая. Спасла она тебя, во время зашевелилась, они и в животе все чувствуют и понимают, и жить хотят. Не дури, живи, раз судьба шанс дает второй.

— Вот так я и решила, будь, что будет, останусь в Нижнем, рожу дочку, и буду растить. Но судьба приготовила мне приз, как я смеюсь, «Приз зрительских симпатий». Сестра все подробно написала отцу и отправила мое прощальное письмо и просила его простить меня и разрешить остаться в Нижнем, но отец вскоре приехал сам, чтобы поговорить о мной.

Маша сидела и о чем- то сосредоточенно думала, скорее всего, вспоминала тот день, когда отец приехал в Нижний и не один.

— Рано утром вдруг резко и длинно зазвоним дверной звонок. Сестра открыла и очень удивилась. На пороге стоял отец и наш агроном Зураб Куджая. Я его хорошо знала. Я быстро спряталась в своей комнате. Зураб работал в совхозе агрономом вместе с отцом. Он ездил специально в Китай, учиться, как правильно выращивать чай и о чае знал все. Вывел несколько своих местных сортов чая. Отец с Зурабом привезли много фруктов и вина. Накрыли на стол и сели есть. Я боялась выйти, чтобы Зураб не увидел мой позор, но отец пришел за мной.

— Послушай, меня дочка, ты моя самая любимая, не такой судьбы я тебе желал, берег, баловал и все на свою голову. Что случилось, то случилось… Не надо больше делать глупости. Пусть ребенок будет, он не виноват, что так получилось и ты не виновата. Если ты хочешь знать, мое мнение, то послушай меня, сделай, как я прошу…

Отец помолчал немного. Погладил меня по голове, похлопал в раздумье по плечу, чмокнул в висок. Потом отвернулся, пряча свое волнение и продолжил:

— Будешь хорошо жить, а любовь дело наживное. Она приходит и уходит, а жить нужно… Пойдем за стол. Знай, что я люблю тебя и мать день и ночь плачет… И Зураб приехал за тобой. Ему, конечно скоро 40, но он разведен, потому, что не может иметь детей, ранили его в армии, но он согласился тебя взять в жены с ребенком и сказал всем, что это его ребенок и, что ты от позора уехала к сестре. Он взял твой грех на себя. Ты должна меня послушать и выйти к нему. Неволить не могу и не буду. Сама решай… Стол накрыли… Ждем тебя… Ты не торопись, подумай, знай я люблю тебя, плохого не пожелаю и позора избежишь, и мужа хорошего получишь, в достатке проживешь.. А что любовь? Ее в рот не положишь…

Отец, поцеловал меня и вышел. Я обратила внимание, как он осунулся и сгорбился за это время. В комнате за столом все напряженно молчали, и только приборы и стаканы стучали. Все ждали моего ответа. Я немного подумала, надела новое платье и вышла. Отец встал со своего места, подошел ко мне, обнял и сказал:

— Вот и наша Маша пришла. Маша, Зураб хочет взять тебя в жены? Что ты ему ответишь?

— Я, вдруг, почему то заплакала и сквозь слезы, сказала, что согласна, но хочу доучиться и получить специальность экономиста. Если он не против, то я выйду за него замуж.

— Я согласен. Это хорошо, когда женщина хочет учиться и помогу тебе. А ребенка вырастим и не буду упрекать ни единым словом. Это точно. Слово даю.

— Вся тяжесть вдруг свалилась с плеч. Стало вдруг все легко и понятно. Весь вечер все пили вино, ели шашлык и фрукты. Потом была свадьба. Родилась моя доченька, копия Миша. Зураб был бесконечно счастлив и сам ее вырастил. Соседи посмеивались над ним, а он только радовался этому подарку судьбы. Больше детей у нас не было. Как сказала та медсестра, Бог дал нам ребеночка. Я заочно закончила институт. Работаю в порту экономистом. Зураб на пенсии, без ума от внучек и до сих пор нежно любит меня. А я, иногда, когда еду в поезде, вспоминаю те два дня и три ночи, когда я любила и была любимой.

— Ну, мама, ты даешь… Весь состав оббегала… Уже скоро утро, думала отстали, а Вы тут бражничаете… Не пора ли спать… — горячилась Светлана — Вета, как ее назвал Зураб, потому, что она не выговаривал в детстве букву-С.

Мы вернулись в купе. Там Женя сидел и приглядывал, за разметавшимися во сне дочурками. Он посмотрел на нас укоризненно и сказал:

— Я же говори тебе, куда они денутся, сидят где — ни будь и трындят, а ты бегаешь, волнуешься. Не судьба было сказать, что пошли телек смотреть. Все, спать хочу.

Мы улеглись, каждый на свою полку. Я слышала, как ворочалась и долго не могла уснуть Маша. Я тоже не могла уснуть. Я представляла молоденькую смуглую южную красавицу и голубоглазого русского паренька Мишу. Я всматривалась кудряшки малышек и пыталась угадать, чьего в них больше… Да какая разница… Главное были эти два дня и три ночи счастья, принесшими с собой мир и покой, подарившие миру трех чудесных малышек, да разве это не счастье?

Когда ночью поезд остановился в Хосте. В вагон ввалился громадный седой, но полный сил мужчина. Он просунул голову в дверь купе, потому, что сам не помещался. Ухватил спящих малышек в свои ручищи и скомандовал:

— Ну чего ждете? Все, приехали… Пора и домой…

Маша, встрепенулась, дала мне адрес, попрощалась и выпорхнула следом…

Что такое счастье? А кто его знает….

© Copyright: Ольга Верещагина, 2015

Свидетельство о публикации №215030101839

Одиночество вдвоем, полностью

Я попрошу прощенья у тебя,

Не знаю, заслужу ль твое прощенье,

Но, не могу я жить, тебя кляня,

И не любить, вот это невезенье.

Прошу простить за ненависть меня,

Ещё за то, что так тебя любила,

Я всю себя за нежность отдала,

Которую я так не получила.

Я всё стерпела, всё с тобой прошла,

Забыла всё, о чём я так мечтала,

С тобой иль без тебя по жизни шла,

А под конец дороги я устала.

Вдова иль нет, не знаю я сама,

Что мне тебе сказать, тебя прощаю,

Живу во сне, но не хочу молчать,

И кончен бал, всё скоро я узнаю.

Я попрошу прощенья у тебя,

За всё, что в нашей жизни не случилось,

Прости и отпусти, прошу любя,

Я уповаю лишь на Божью милость.

© Copyright: Ольга Верещагина, 2017

Свидетельство о публикации №117040201847

Одиночество вдвоем — эта тема меня давно волновала.

Я не знаю почему, но жизнь изменилась круто, и отношения между мужчиной и женщиной тоже трансформировались в какие — то прохладно непонятные отношения.

Что это? Почему? Но семья и брак стали не важны. Мы не выходим замуж, мы ищем партнера по танцам, по работе, а заодно и по сексу. Вот и получаются некие, то ли партнерские и паритетные полу семейные отношения. Нас спрашивают, в каких вы отношениях, если хотят узнать замужем или женат человек. Даже роды стали партнерскими, кои нежный мужской ум не воспринимает, и не выдерживает. Нежная мужская психика, зачастую, получив массу впечатлений, страдает от увиденного варварства природы, которая, так открывает и представляет его прекрасную и любимую женщину, в самый прекрасный момент его жизни, рождения его чада. Это ему не понятно и страшно и совсем этот внешний вид любимой его не привлекает. Порой, после такого представления, мужчина уже не может просто заниматься с женщиной сексом, опасаясь, последствий очередных родов, но остается просто нежная забота, как о близком родственнике, а затем уходят к тем, которые умеют скрывать все тяготы женской доли. Вот так и живем. Что-то мы, женщины упустили в этой жизни, впустив мужчин на свою женскую половину и открыв настежь все наше тайное и сокровенное, тем самым лишив слабый — сильный пол тайны и тем самым, утратив в их глазах свою привлекательность.

Сейчас весь интернет пестрит, что в отношениях все возможно делать и смотреть, мол — это все только усиливает влечение и укрепляет отношения, но я думаю это не так. Наши бабушки говорили, наставляя своих внучек и дочек перед венцом:

— Нельзя мужу всего показывать, до всего допускать, иначе пропадет интерес, и останешься одна, и он будет гулять к другой. Всю жизнь потом будешь по ночам мочить слезами подушку. Тайна она всегда привлекает, а простота — хуже воровства, все может разрушить.

А ведь это так и есть. Сколько историй таких, где двое живут в браке — отдельно, но одной семьей. Одиночество вдвоем, как мне кажется самое страшное, что может случиться с человеком в жизни.

Я долго не решалась об этом написать, но один случай, на отдыхе, свел меня с удивительной и очень грустной женщиной. Мы вместе отдыхали в Сочи на одном пляже и занимали лежаки рядом. Мы по очереди охраняли наши пожитки, а потом познакомились и подружились. И однажды на море был шторм. Море бесновалось и отправляло на берег огромные волны, которые разбивались, встречаясь с берегом, в мелкую пыль. Это очень полезно для легких и бронхов. Мы взяли лежаки, отнесли и поставили их на безопасном расстоянии недалеко от моря, накрылись пледами и стали наслаждаться разгулом стихии.

— Красота. Люблю шторм. Теперь только понимаю, почему Горький увидел в Буревестнике революцию. Или Пушкин писал — «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя…» — вдруг задумчиво, как бы про себя произнесла Татьяна, так звали мою собеседницу

Татьяне Вениаминовне недавно исполнилось, шестьдесят пять лет. Она приехала сюда в Сочи, отметить свой юбилей в одиночестве. Меня это очень удивило, и я решила потихоньку ее разговорить, и выяснить причину такого поступка.

Скажу без ложной скромности, мне это удалось, но вместо удовольствия от полученного рассказа, я, как мне кажется, получила массу вопросов, на которые не могу ответить сама. Вот и решила поделиться с Вами, в надежде на вашу помощь.

В эти годы 1952—53, многих девочек называли Татьяна, чем вызван это бум имени я уже не помню, но отлично понимаю, что за женщины скрываются под ним. Я хочу предложить вам краткую справочку из энциклопедии имен. Для чего я это делаю? Для того чтоб кратко и лаконично описать характер женщины, с которой я подружилась.

«Имя Татьяна в переводе с древнегреческого языка означает «устроительница», «учредительница», образовано от греческого «татто», означающее «ставлю, учреждаю, утверждаю» kakzovut.ru›tatiyana.htm

«А вот что значит имя Татьяна в карьере? Это лидер, который видит цель и не видит препятствий. Таня стремится к продвижению по профсоюзной лестнице, причем, не всегда, действует честными методами. Именно поэтому успехи в карьере очевидны еще в молодости: не стоит удивляться, если начальник по имени Татьяна молод и не достиг еще 30-летнего возраста.

Значение имени Татьяна и ее судьба, характер также накладываются на трудовую деятельность. Руководящие лица деспотичны к своим подчиненным, не понимают семейных обстоятельств, действуют по принципу роботов. К тому же присутствует доля эмоциональности, которая может только испортить отношения с трудовым коллективом. Так что обозначение имени Татьяна накладывает свой тяжелый отпечаток во всех сферах жизни, и подступиться к его обладательнице сложно со всех сторон».

Представьте. Октябрь. Сочи, поселок ЛОО и пляж.

В начале октября в Сочи приятная теплая погода. Море 22 градуса. На пляже много народу отдыхает. Контингент в это время в основном +55 и выше.

Пенсионные скидки и конец курортного сезона сделали свое дело. Пенсионерам, после летнего отдыха с внуками, представилась возможность бюджетно отдохнуть и получить немного покоя, солнышка и моря. Правда, если честно сказать, это не полноценный отдых, когда тебе везде говорят, что раз социальная путевка, значит и не все положено, получи свои крохи, по скидочкой цене, а если есть желание еще добавить — плати. Вот отдыхающие — пенсионеры, получив свои 10 мин массажа и 13 мин ванны, и еще чего — ни будь по минимуму, захватив полотенца, устремляются на пляж, чтобы занять бесплатный лежачок и провести день с удовольствием на октябрьском солнышке и море. Главное тут успеть занять лежачок себе и подружке или соседке, чтобы потом можно будет по очереди сбегать искупаться в море и на обед. Это целая наука. Нужно взять лежачок, отнести его к морю и расстелить полотенце, чтобы не увели более ушлые отдыхающие, а потом дождаться соседку или соседа и отдыхать.

Удивительные и терпеливые наши пенсионеры. Они радуются, как дети, если это все удается, а если нет, то не беда стелют полотенце на камни или песок, ведь главное, что они здесь и им удалось вкусить немного курортного счастья, пусть и в октябре. Если посмотреть внимательно на пляже, то можно видеть в это время там, в основном женский контингент кому за 55 и вышке, правда есть и мужчины, но их мало, да и возраст много выше, как правило. Вот дамы и развлекают себя, как могут. Особенно тоскливо смотреть вечером. Дамы надевают свои замечательные наряды, приходят на танцы и в кино. Поют с баянистом удивительно красивыми голосами, грустные песни. Они общаются, гуляют. Веселятся и смеются. Почему? Да, потому что счастливы. Просто счастливы, быть тут в Сочи, потому, что им удалось получить раз в 4 года, эту нищую подачку, виде социальной путевки на море, но есть среди них и другие женщины и мужчины тоже, их сразу отличишь в этой радостной толпе, по их грустным и тоскующим глазам, побитой собаки. Вот на такой взгляд неожиданно встретила я, когда просто гуляла веером после ужина в парке. Как вы догадались, это была Татьяна, а вернее Татьяна Вениаминовна, как мне отрекомендовалась она позже.

Мне посчастливилось. Я отдыхала платно. Мне помогли устроить отдых мои дети. И обедала в другом ресторане со шведским столом, поэтому мы с Татьяной Вениаминовной в лечебном корпусе не встречались. Мое расписание процедур не совпадало с ее, но я обратила на нее внимание на пляже, когда ходила загорать и плавать на море.

Высокая, примерно, 180см ростом, прямая ровная спина, выдававшая в ней бывшую спортсменку. Она шагала по пляжу, ни на кого не глядя, гордо выпрямив спину и подняв голову, прикрыв свои глаза темными очками. Как бы всем, показывая — вот я какая. Мне уже давно за…, а выгляжу я и чувствую себя прекрасно, и никто мне не нужен, но это был всего лишь антураж.

Однажды, я пришла пораньше, когда социальники еще занимали очереди в ванном отделении и на массажи. Мест был на пляже предостаточно свободных. Я выбрала два лежачка на самом берегу моря, Я расположилась, с удовольствием, на одном, положив больную ногу на соседний, предварительно, постелив на него полотенце.

Стояло теплое октябрьское утро. Море мерно шуршало волнами, почти у самых моих ног. Я блаженствовала и была почти счастлива, что мне удалось, так удобно устроиться. Но боковым зрение я увидела Татьяну, которая несла свой лежак в мою сторону. Место рядом оказалось свободным, и я подвинула второй свой лежак ближе и махнула ей, приглашая, расположиться рядом. Так мы и познакомились.

Пока я поправляла свои лежачки, Татьяна поставила свой рядом. Она еще плотнее, сдвинув мои лежачки, поставила свой рядом с моими, аккуратно с деловым невозмутимым видом разложила, свое полотенце и свою одежду на принесенный ею лежак. Потом выпрямилась во весь свой немалый рост, с удовольствием подвигала плечами, слегка потянулась, пристроила красивые, свои руки на талии и немного свысока вопросительно посмотрела на меня, как бы спрашивая:

— Ну, вот я тут и что дальше?

Выдержав немного паузу и взглянув на неё снизу вверх, с высоты своих 172 см, я улыбнулась и предложила ей:

— Располагайтесь, здесь удобно. Море рядом, и не жарко.

— Спасибо — коротко парировала она, свысока поглядывая на меня.

Я поняла, что она не хочет общаться и пошла, поплавать в море.

Я очень люблю плавать. У меня болят ноги. После нескольких операций на венах, плавание в море мне очень показано и помогает дальше жить без больших проблем. Я стараюсь каждый год осенью приехать на море, чтобы поддержать свои сосуды.

Я плаваю хорошо и много, поскольку выросла на Волге.

Пока я плескалась с удовольствием в море, Татьяна стояла и наблюдала за мной, а может просто загорала, стоя. Она выделялась среди разношерстной пляжной публики. Высокая, статная, с длинными красивыми, широко расставленными, как у баскетболистки, уверенно стоящими на гальке, ногами. Ее тело было лишено, какого — то бы жира. Купальник, цвета морской волны прекрасно гармонировал с ее пшеничного цвета волосами и солнцезащитными, цвета синего неба, очками. На нее искоса, посматривали наши соседи по пляжу, но никто не решался с ней заговорить. Татьяна, всем видом своим показывала не желание ни с кем общаться или разговаривать, а я вдруг подумала, что это только маска, маска привычного одиночества, выстроенного годами. Мне захотелось узнать ее историю, но я не знала, как и все остальные, как это сделать и нужно ли мне это. Ведь начиная общение с незнакомым человеком, никогда не знаешь, что из этого общения вынесешь, либо радость общения, либо неприятный осадок и сожаление о том, что решилась на него.

Проплавав минут двадцать, я вышла и подошла к своим к своим лежачкам. Чувство было замечательное. Легкая усталость. Приятная тяжесть земного притяжение и подтянутые мышцы тела. Солнце. Все это привело меня в состояние прекрасного расположения духа, и я решилась заговорить с Татьяной, изваянием стоящей у своего лежака.

— Красота — сказала я и спросила ее:

— А вы не хотите поплавать? Прекрасная водичка, градусов 23. Для октября это шик.

— Нет — отрезала Татьяна на мои слова и взглянула на меня с высоты своего роста, 180см, а может и выше.

Я под её взглядом, хотя она на меня смотрела через очки, поежилась.

— Ну, как хотите — немного обиженно ответила я и стала примащиваться на свои лежачки.

— А Вам надо похудеть — произнесла Татьяна, тоном наставника, бесцеремонно рассматривая меня.

— Стараюсь, но не всегда, получается — осторожно ответила я и предложила:

— Давайте знакомиться. Меня зовут Ольга, а Вас?

— Мое имя Татьяна. Татьяна Вениаминовна — с нажимом ответила она.

— Очень приятно познакомиться. Татьяна, скажите, а вы откуда сюда приехали? — спросила я, предполагая сказать, что я из Кирова, но она меня оборвала и сказала:

— Меня зовут — Татьяна Вениаминовна, а не иначе, и я приехала из Кирова.

Я, наверное, впервые в жизни растерялась и не сразу нашла, что ответить.

Внимательно посмотрела на Татьяну. Я старалась угадать, шутит она или серьезно, все это говорит. Никак не ожидала встретить тут на пляже землячку, но еще больше не ожидала, что она сразу выстроит такую позицию в разговоре. Для меня это показалось немного обидным, но и интересным. Разница в нашем возрасте лет пять, не более, и я решилась продолжить беседу и постараться все же ее разговорить. Я не привыкла уступать и сдаваться, но почувствовала, что за всей этой стеной стоит своя интересная история, а я очень захотела ее узнать. Трудности общения, только меня подталкивали на импровизацию, и я решилась продолжить, не смотря на ее закрытость, наш разговор.

— Да? Это здорово и я приехала из Кирова — сказала я, но больше ничего не успела сказать.

Татьяна Вениаминовна посмотрела на меня, как на помеху в ее жизни, демонстративно повернулась ко мне спиной, демонстрируя, свое превосходство и пошла, молча, в море, а я осталась со своим интересом и удивлением, сидеть на своем лежачке. Я сидела и думала, что же могло случиться с женщиной, что она, так боится даже общения, и выстраивает намеренно стену, даже между случайными собеседниками? Для себя я решила все это узнать, во что бы то ни стало. Цель поставлена. Отдых становился интересным. Я поняла, что рассказ получится, не смотря, ни на что.

Пляж был засыпан крупными камушками, похожими на гальку. Камушки были гладкими и скользкими. Татьяна Вениаминовна шла, грациозно ступая, словно крыльями, взмахивая при каждом шаге руками. Она ни на кого не смотрела, но на нее смотрело пол пляжа. Высокая, статная, ни одной лишней складочки, с прямой спиной и плоской аккуратной попой. Она смотрелась великолепно, на фоте местного контингента. Я думаю, многие дамы просто завидовали ее стройности и уверенности. Они с нескрываемым любопытством рассматривали ее и сравнивали с собой. Это и я сделала. Я, полноватая в бедрах, с тонкой талией и узкими плечами и не очень пропорциональной фигурой, вдруг ощутила жуткий дискомфорт, глядя, на Татьяну Вениаминовну и даже непроизвольно погладила свои лишние килограммы, но быстро успокоилась, сочтя их за социальные накопления моего статуса.

Татьяна плавала долго, и чувствовалось, с большим удовольствием. Она заплывала за буйки, по — долгу, просто лежала на воде, широко, раскинув руки и ноги, подставляя свое лицо и тело теплому по осеннему солнцу.

Я с интересом наблюдала за ней и думала — кто она по профессии. Мне казалось, что она большой бос на пенсии, привыкший к привилегированной жизни и отдыху, и в этом выражается ее такое отношение к окружающим, но я ошиблась.

Пока я, сидя на лежачке, рассуждала и наблюдала за Татьяной Вениаминовной, время потихоньку близилось к обеду.

Татьяна Вениаминовна, вышла из воды. Все, так же грациозно неся свое великолепно сохранившееся тело, подошла к своему лежачку. Она стояла в лучах не очень яркого осеннего солнца и с удовольствием растирала тело полотенцем. Я не решилась ее спросить, как она поплавала. Зачем рушить то, что она с такой любовью возводила и не тревожить то, что она прятала за этой высокой кирпичной стеной. Придет время и этот бастион рухнет, но когда?

Я еще немного позагорала. Затем поплавала и стала собираться на обед. Мне хотелось договориться с ней о том, чтобы она приглядела за моими лежачками пока хожу на обед, но я не решилась ее просить об этом. Мне, казалось, что это меркантильность ее не волнует, но ошиблась. Затянувшаяся пауза быстро разрешилась.

— Ольга, вы собираетесь обедать или уходите совсем? — спросила, хорошо отрепетированным голосом, Татьяна Вениаминовна.

— Нет. Я планирую вернуться через полчаса. А вы обираетесь обедать? — в свою очередь поддержала я беседу.

— Я обедаю во вторую смену, мне еще рано. А вы в первую смену обедаете? — спросила она.

— Нет. Я просто так хожу, в это время в нашем ресторане, у нас шведский стол, народу меньше. Не люблю стоять в очередях за хлебом насущным, как — то неприятно ждать, когда все нахватаются всего и побольше. Что греха таить, есть в наших людях, такое — ответила я.

Татьяна Вениаминовна, вдруг резко обернувшись в мою сторону, внимательно посмотрев на меня, ответила, как мне показалось невпопад:

— А Вам, Ольга, я бы посоветовала с этим аккуратнее. Вам, милочка, полнеть больше нельзя.

— Что делать, возраст не маленький, полнеется, но я стараюсь, больше капустки кушать — сыронизировала я в ответ и поняла, что диалог наш со временем состоится.

— А я Вам серьезно это говорю, как врач. Я всю жизнь работаю терапевтом и знаю что говорить. Вы в каком корпусе живете? А как с соседкой общаетесь? У меня с ней не очень, получается… — спросила Татьяна Вениаминовна.

— Я живу в первом корпусе и одна, у меня одноместное размещение. Я так решила, что с соседями отдых не получается, а экономить на своем здоровье не хочу. Мне сыновья помогают с оплатой отдыха, я отдыхаю на платной основе, а социальная путевка мне не полагается… — пошутила я и стала собирать камни, чтобы закрепить полотенце на лежачке, чтобы ветер не сорвал его, пока меня не будет.

— Да, Вы правы, но, увы, я отдыхаю по социальной путевке и очень жалею, что польстилась на нее. А что делать? Пенсия и работа не дают возможности отдыхать. Как хочется… — в раздумье, проговорила она.

— Вы, Татьяна Вениаминовна, приглядите за моими лежачками? Я быстро схожу, пообедаю и приду? А потом посмотрю за вашими … — нерешительно попросила я.

— Да, конечно. Идите. Я буду тут — резко ответила она.

Я быстро собралась и пошла в корпус.

Пока я шла в корпус, а затем в ресторан, мне не давала покоя мысль и желание разговорить Татьяну Вениаминовну. Я чувствовала, что может получиться хороший рассказ, вот только я не знала о чем, то ли о счастье и профессии, то ли о глубоком одиночестве. Меня Татьяна задела за живое. Она смогла сыграть на моем самолюбие, а это очень опасная штука, женское самолюбие, а его нужно удовлетворять.

Придя в ресторан, я быстро пообедала, благо в эту пору, там народу почти не бывает, и пошла на пляж, с решением, во что бы то ни стало разузнать то, что кроется за стеной, которую воздвигла Татьяна Вениаминовна.

Солнце уже прошло свой высший ориентир и потихоньку стало спускаться к горизонту. Дни в октябре намного короче. Я шла по пляжу, наслаждаясь теплом и солнышком. Море было спокойное и темно синее, чайки носились стаями над пляжем, ища себе места. Все говорило о приближении шторма.

В октябре часто случаются шторма, и это мне нравится. Я люблю смотреть на то, как беснуются волны. Они пенятся, толпятся у берега и наконец, обрушиваются на берег. Волна за волной набегает на берег, обгоняя друг друга. В такие моменты, я осознаю себя песчинкой в бескрайнем и непознанном нашем мире. Что такое человек в этой разбушевавшейся стихии. Песчинка. Песчинка, то песчинка, но она, эта песчинка живет по всем правилам вселенной, я не исключение.

Я подошла к своим лежачкам, и увидела Татьяну Вениаминовну. Она грациозно сидела на своем лежачке, по — хозяйски развернув, один из моих, положив на него свои стройные ноги, они не помещались на ее лежаке, и свисали, создавая неудобство для нее. Она внимательно посмотрела на меня, не снимая очки, и сказала:

— Вы что- то забыли?

— Нет. Я уже пообедала. В нашем ресторане в это время не много народу. Да, я много не рассиживаюсь. Свою капусту и супчик я поглощаю быстро. Чего же рассусоливать, когда погода так и шепчет, посиди, позагорай. Наверно к вечеру заштормит. Видите, море темнеет, и чайки на берег слетелись, мечутся.

— Да, похоже, Вы правы. Плавала, пока Вас не было, медузы приплыли. А есть надо, не торопясь. Все тщательно разжевывать, а то желудок заболит и гастрит обострится. Сейчас у каждого второго это есть. Я же врач, я это знаю на своем опыте — спокойно с нажимом и уверенно громко произнесла Татьяна Вениаминовна.

Я слушала ее невнимательно, так вскользь. Я наблюдала за любопытной чайкой, которая подбиралась к резиновым шлепкам моей второй соседки. Она спокойно спала на лежаке, прикрыв лицо полотенцем.

Крупная, нагловатая и любопытная чайка, осторожно, часто от волнения, переступая ластами — лапками, приближалась к ее шлепкам, стоящим рядом с лежаком. Она часто и резко поворачивала свою в сереньких перышках головку, стараясь держать под контролем и нас с Татьяной Вениаминовной и мою вторую соседку и всех остальных отдыхающих, как ей казалось, наблюдавшей за ней. Она, то подходила, то резко подпрыгивая, отлетала метра на два в сторону, а потом опять и снова повторяла один и тот же маневр. Внимание чайки привлекли ярко — разовые, с блестящими бусинками, шлепки. Наконец то, сочтя, что все спокойно и можно подойти, чайка молниеносно подскочила к ним, схватила одну шлепку и взмыла в воздух, но то ли от волнения или испуга, что ее поймают за воровством, уронила ее, вскрикнула и тем самым подняла на крыло остальных чаек. Я быстро встала и подобрала шлепку, передав ее хозяйке, а чайки еще долго кружили по пляжу, ища другого развлечения.

— Смотрите, какая умница. Хитрюга. Совсем, как человек — в раздумье, уже без пафоса, произнесла Татьяна Вениаминовна.

— Да, Вы правы. Вы идете обедать? — в свою очередь спросила я ее.

— Да, посижу еще немного и пойду. Я не вернусь. Не нужно сторожить мой лежак, а вечером приду подышать морем. Составите мне компанию? Вы же одна отдыхаете? Или я ошибаюсь? — спросила, как бы утверждая свою догадку, немного с нажимом, не требуя, ответа.

— Да, я одна отдыхаю. Так сложилось в моей жизни. Привычка — вторая натура. Мне нравится мое вынужденное одиночество. Хотя я бы с удовольствием его обменяла на счастливое бытие, но, увы и ах… Это время для раздумий и творчества. А что для Вас одиночество, как понятие хотя бы? — неожиданно даже для себя вырвался вопрос, на который часто пытаюсь ответить в моих женских рассказах, поскольку счастье описать просто, а вот одиночество не каждому по плечу.

— Одиночество? — перепросила Татьяна Вениаминовна, посмотрела с удивлением на меня, предварительно сняв свои модные солнцезащитные очки.

— Одиночество… В наше время это удовольствие почти не возможно, но случается. Существуют такие понятия, как стойкое одиночество в семье, это уже диагноз, когда человек закрывается в себе и своих проблемах, не хочет ни кого подпускать к себе. Еще есть одиночество в толпе. Это, когда человек так и не нашел единомышленников и бьется один. Это трудно, но можно, хотя работать так могут только гении. Они все по природе одиноки и умирают в нищете. Есть люди, особенно старики, просто одинокие, у них нет никого из родных, но они не одиноки, у них есть мы медики и соцработники. Мое одиночество — оно особое, это одиночество, так называемое вдвоем. Да ладно, хватит. Пора идти обедать. Вечером после ужина приду сюда, часов в восемь. Приходите. Полюбуемся морем.

Татьяна Вениаминовна рывком поднялась, встала, аккуратно сложила полотенце, надела свою одежду и, не говоря больше ни слова, грациозно понесла, свое красивое тело по пляжу в сторону санатория.

Все, кто были на пляже, повернули в ее сторону головы и внимательно смотрели ей вслед. Кто — то с завистью, кто — то с удивлением, а кто — то просто так, из любопытства. Я смотрела ей в след с нескрываемым любопытством и завистью. Хотя я поняла, что последняя версия одиночества — это и есть ее проблема, поскольку она резко оборвала беседу и, что эта проблема ее волнует, и она ищет выход из этой ситуации, но, похоже, пока безрезультатно. Я решила, что после ужина, обязательно вечером сюда на пляж.

Проводив взглядом Татьяну Вениаминовну, я пошла в море. Поднялся свежий ветерок. Волны с шумом набегали на берег. В воде у самой кромки плавали, прозрачные медузы. Я не люблю медуз. Однажды, когда я работала в студенческие мои дни в Анапе, меня ужалила одна ядовитая медуза, и я стараюсь не заходить в море, когда у берега есть медузы. А тут вдруг решилась поплавать, наверно решимость преодоления Татьяны Вениаминовны передалась и мне. Я быстро вошла в море и размашисто и быстро поплыла от берега. Волны надвигались на меня. Я люблю такое море. Я плыла навстречу волнам, и мне было хорошо. Доплыв до буйка, я легла на спину и долго лежала, катаясь на волнах. Потом развернулась и поплыла к берегу, ловя волну и пытаясь на ней продвинуться ближе к берегу. Ощущение не описуемое. Море, волны, преодоление и целая толпа зевак, наблюдающих, как ты в октябре, в море преодолеваешь прибой и себя одновременно. Когда я выходила на берег, на меня смотрели, как на не очень нормальную женщину, осуждающе и с завистью, что многим такое плавание не представляется возможным. Я была счастлива, что мне это удалось. А еще я поняла, что нас с Татьяной Вениаминовной многое объединяет и, что я обязательно напишу этот рассказ. Напишу правдиво и откровенно, потому, что многие меня понимают, переживают то, что и моя героиня и так же молчат и не решаются что-то изменить в своей жизни.

После ужина погода резко начала портиться. С моря подул резкий холодный, порывистый ветер. У меня сложилось такое впечатление, что на смену прекрасному лету пришла, вместе с холодными ветрами, осень.

Я, быстро поужинав, зашла в корпус. Надела теплую одежду и куртку. Прихватила с собой фотоаппарат и пошла к морю. Каким — то десятым или двадцать пятым чувством, я понимала, что сегодня состоится наш разговор с Татьяной Вениаминовной. Что сегодня откроется дверь в выстроенном, причем намеренно, ее бастионе. Вот только мне не было понятно, сдастся он или выстоит, и останется при своем мнении. Время покажет. А пока я быстро шла, спускаясь на нижнюю аллею парка, примыкающую к набережной.

Погода бесновалась. Ветер крепчал с каждым моим шагом, приближающим меня к морю. Порывы ветра набросились на пальмы. Они собирали все листья в кучу и пытались их сорвать. Крутили и трепали их, так, что мне казалось, еще чуть — чуть и пальмы лишатся, всей свей красоты и привлекательности, но не тут — то было. Пальмы пружинили и сопротивлялись, и при любой передышке расправляли свою крону, как бы говоря, что они видели и посильнее шторма, тем самым вызывая еще более сильный гнев ветра. В нижней аллее парка стоял старый раскидистый дуб. Он скрипел и сердился, Назойливый ветер не давал ему покоя. Ветер носился и резвился со свистом в его облетевшей кроне, и раскачивал его могучие ветви, чем и донимал дуб, не давая ему уснуть. У самого парапета порывы ветра почти положили на землю камыш и молодые эвкалипты, а кипарисы возмущенно шумели в ответ на его хулиганские выходки.

Я спустилась к пляжу. С пляжа были убраны все лежаки и зонтики. Лежаки сложили в большие стопы, зонтики лежали в куче за ними, все, предварительно стянули тросами. Волны, с ревом и шумом, надвигались на берег. Пляж был освещен светом прожекторов. Перед лестницей и входом на пляж стоял щит с предупреждение, что на море шторм, и купаться запрещено. Я не знаю такого человека, который бы решился плавать в такой шторм. Я спустилась на пляж. Волны уже освоили весь пляж, и почти добегали до лестницы. Там, где набережная подходила почти до самого моря, волны с шумом налетали на парапет и разлетались фонтаном брызг, пены и мелкой гальки. Зрелище неописуемое. Ночь, шторм, волны, брызги и люди, которые наслаждаются этим красивым зрелищем. Людей было не много. В основном они были на набережной и снимали фейерверк брызг и огромных волн, разбивающихся о бетонный парапет набережной. Люди с восторгом и криками одобрения и восторга, щелкали камерами и снимали видио. Конечно, это прекрасное зрелище, для тех, кто впервые оказался здесь, на море, во время шторма. Я не исключение, хотя для меня поездка на море — это скорее ритуал, тем более в октябрь — это самый сложный месяц в моей водолейской жизни, как спасение от хандры и осенней депрессии. Я сразу увидела Татьяну Вениаминовну. Она стояла почти на самой кромке, разделяющей бушующее море и пляж. Стояла она одна, там, где свет прожектора не доставал, и стояла серая полутень. Справа от нее находился навес. Днем, в самый солнцепек, многие старались под ним укрыться. Под навесом у самого парапета стояло несколько лежаков, закрепленных тросом. Место, выбранное Татьяной Вениаминовной, как мне показалось, очень располагало к беседе. Когда я спустилась на пляж и направилась в ее сторону, Татьяна Вениаминовна обернулась и помахала мне рукой. Я пошла к ней.

Татьяна Вениаминовна стояла в тени навеса. Высокая и прямая. Высоко подняв голову, она смотрела туда в темноту моря, где дорожками с перебежками, пересекая друг друга, блуждали лучи прожекторов, выхватывая урывками бушующие волны с белыми барашками. Волны с грохотом и шумом с разбегу обрушивались на пляж и вперегонки бежали к ее ногам. Ветер нападал на ее и она, сняв капюшон, то и дело поправляла свои волосы, взлохмаченные этим хулиганом. Татьяну Вениаминовну все это забавляло, и у нее было прекрасное настроение.

Когда я подошла ближе, очередная волна почти подбежала мне под ноги и обдала пеной и брызгами, она засмеялась, такой счастливой, немного детской и открытой улыбкой и крикнула:

— Вот это красота. Смотрите, смотрите, какие волны.… Какая красота!!! В шторм хорошо находиться на море и дышать взвесью из микробрызг.

— Да, я тоже люблю гулять в шторм — ответила я.

Мы стояли и смотрели, как природа беснуется, показывает свою силу и норов, демонстрируя нам и всему человечеству, то, что человек — это всего лишь песчинка в этом большом мире, под название природа.

Очередная волна, с размаха, разбилась о берег и добежала до того места, где мы стояли. Мы вынуждены были быстро отступить под навес к лежакам. Я, недолго думая, села на один и подняла ноги, так, чтобы не намочить кроссовки. Татьяна Вениаминовна последовала моему примеру. Мы уселись с ногами на лежаки и засмеялись.

— Да, уж… Вот это, да… Такие большие тети и испугались, залезли на лежаки… — смеялась я.

— Да и я тоже хороша. Вспомнила свою спортивную молодость. Быстро ретировалась и взлетела на этот насест. Давайте посидим еще. Уходить не хочется. Вы не против? — внимательно посмотрев на меня, спросила Татьяна Вениаминовна.

— Да, что вы… Я только пришла. Я тепло оделась и хочу просто подышать и посидеть здесь. Это здорово, что выдалась такая возможность. Морская соль и взвесь с морской воды во время шторма, очень полезны для моих легких. Я специально приезжаю на море осенью — ответила я.

— Да, я, как медик, могу это подтвердить. Это, так и есть. Это очень полезно.

Давайте посидим здесь. Вон рядом есть сухие лежаки, присядем под навесом? — спросила она меня.

Я согласилась с ней, и мы пересели немного дальше от кромки, до которой достают набегающие волны.

Под навесом стояла темная серая, в ряпушку, от мелкой сетки, накрывавшей крышу навеса. Я не четко видела лицо Татьяны Вениаминовны, но просто почувствовала ее волнение. И как мне показалось, что ее волновал не шторм, а что такое, что с этим связано, как я подумала из ее жизни или прошлого. Я удобно устроилась на лежаке. Натянула на голову капюшон и стала ждать продолжения беседы, не решаясь задать тот вопрос, который откроет мне двери в стене, выстроенной моей соседкой по лежаку.

— Для меня шторм, это нечто больше, чем шторм. Это моя стихия и мой упрямый характер, благодаря, которого я испортила свою жизнь. Каждый раз, когда оказываюсь на море во время шторма, все мое естество просит бури и перемен, а после шторма, когда стоит тишь и благодать, я всегда уступаю своему разуму, и отступаю. Отступаю, и успокаиваюсь, как море. Но, кто сказал, что спокойное море, как и вода со временем не превратится в болото… Аналогично и в нашей жизни, но в жизни на много все сложнее. Вот в чем беда, если не чистить болото, она загниет и превратится в смрадную лужу, вылезти из этой лужи, почти не возможно. Вот и барахтаемся, как чушки в этой грязи, выход прост, всего лишь нужен, как ни банально, шторм в душе, в жизни. Как вы думаете? — обернулась она ко мне, и как мне показалось, ее глаза заблестели, только от чего, не знаю, а предполагать не стала.

— Да, как вы правы. Вы знаете, мы женщины — стратеги. Мы — не решительны и боимся, что вдруг и эта лужа иссякнет, а по — моему, зря боимся — ответила я, надеясь на продолжение беседы.

Татьяна Вениаминовна повернулась всем корпусом ко мне, глубоко, с растяжкой вздохнула, но ничего не сказала. Просто стала смотреть на бушующее море, а я просто стала ждать, когда она решится и продолжит. Немного посидев, она продолжила.

Прошло минут десять. Татьяна Вениаминовна молчала. Я просто сидела на лежаке и смотрела на море.

— Красота! Смотрите, какая мощь!!! А дышится легко. Я всегда чувствую себя отлично в такую погоду, а еще очень люблю гулять в метель — громко, почти прокричала мне, уклоняясь от порыва ветра, отбрасывая назад волосы, Татьяна Вениаминовна.

Ветер с остервенением трепал ее волосы. Он их порывом отбрасывал назад, затем, немного взъерошив, бросал на лицо. Я удивилась. Я не могла понять, куда делась та надменная, отстраненная от всего мира высокомерная женщина, Татьяна Вениаминовна. Передо мной была уверенная, молода, красивая женщина, Танечка. Она резко поднялась и раскрылась навстречу порыву ветра. Следа от напускной строгости не осталось совсем. Татьяна Вениаминовна раскинула и раскрыла навстречу ветру и волнам руки и стояла, наслаждаясь каждым порывом ветра и фейерверком брызг.

— Красота!!!!!!!!! — прокричала она.

— Да, стихия бушует. Есть в этом что-то мифическое, как бы напоминающее — знай, кто в доме хозяин, вы всего лишь маленькие песчинки передо мной. Я — природа, вас породила, и с легкостью могу все изменить… — как бы просто для себя вслух продолжила я, поскольку не было уверена, что Татьяна Вениаминовна меня слышит.

— Да, вы правы — сказала она и подошла ко мне, присматриваясь в темноту, выбирая себе лежак, чтобы присесть на него.

Я в сумерках старалась рассмотреть выражение лица Татьяны Вениаминовны. Она была взбудоражена и возбуждена, виденным. Глаза метали искры. Тело пружинило и двигалось, как в игре в баскетбол, порывисто, четко и уверенно. Тот, кто, когда то наблюдал за игрой в баскетбол, отлично понимает, как в момент игры, все напряжены и ждут подачи или вброса мяча. Еще чуть — чуть, еще миг и игра начнется. Все завертится, закружится вокруг мяча. Подача. Потеря. И снова подача. Вне игры и снова вброс и подача…. Я четко уловила ее состояние. Татьяна Вениаминовна долго усаживалась на лежак. Она волновалась и не могла найти место для рук.

Я смотрела на нее. И внимала своим ощущениям. Шторм меня тоже настраивал на какое — то бесшабашное настроение. Внутри дрожала какая — то струнка. Она подначивала, и подталкивала меня на действие, потому, что в такие моменты буйства стихии, получаешь такой мощный импульс, что хочется буйствовать вместе с ней. Мне это напоминала дикую пляску, а экстазе которой, хотелось танцевать, не обращая ни на кого внимания.

— Ну, как Вам? Нравится? Красота — сказала Татьяна Вениаминовна, прерывая мои размышления.

— Да, очень нравится. Только немного прохладно. Как вы? — спросила я ее.

— Замечательно. Вспомнила, как много лет назад мы приезжали сюда в Лазаревское, еще студентами, на практику. С тех пор люблю сюда возвращаться. А знаете почему? — спросила меня Татьяна Вениаминовна. Она повернулась ко мне всем корпусом, как бы ожидая подачу, и я вбросила.

— Нет, не знаю, но очень хочу узнать. Расскажите? — без нажима, но четко и уверенно спросила я, давая понять, что я готова принять подачу.

Вот и началась игра. Подача. Еще раз подача. Мяч в воздухе, и никто не знает, куда и в чьи руки, и на каком поле он упадет, да это и не важно, главное — мяч в игре.

— Я ведь родилась в семье врачей, причем потомственным, поскольку мой дед по отцовской линии тоже был врачом. Мой отец был заслуженным врачом хирургом, а мама — неврологом. Жизнь наша была похожа на стадион, а вернее на дорожку на стадионе, на бег с низкого старта. Я не помню, чтобы меня ласкали и жалели. Отец был жесткий, сильный. Руки у него были железными, как и характер. Из своего детства я не запомнила ни кукол, ни какие вообще у меня были игрушки, а запомнила, как я маленькая девочка, бегу, задыхаясь по ярославской набережной. С Волги дует холодный порывистый ветер. Время едва пробило 6 утра. Мне хочется скорее прибежать и бросить в еще не остывшую мою постель, а отец покрикивает на меня, чтобы догоняла. Господи, что и сколько я бы дала за счастье в то время просто бы оказаться в своей постели, а еще лучше бы, если бы отца вызвали на работу. Но, увы, это случалось редко. Даже после ночных дежурств, мой отец поднимал меня и мою сестру, и мы шли на утреннюю пробежку, пока мама готовила завтрак. Отец всю жизнь мечтал о сыне, но родились мы, две девочки. Папа решил, что это не имеет значения, и девочек тоже нужно готовить к нашей трудной жизни не только морально, но и физически. Мама, очень мягкий человек, пыталась протестовать, ссылаясь, на то, что женский организм устроен по — другому, нежели мужской, но отца это не убеждало, поскольку хирургов вообще ничем удивить нельзя, а тем более переубедить. Мой отец… Он был высок, почти 2 мера ростом, худощав. Он всегда поддерживал себя в форме и очень любил бегать по утрам и игру в баскетбол, к чему со временем и нас привлек. Я в студенческие годы играла в группе А. Потом, когда уехала в Караганду по направлению, потеряла квалификацию, но играть не перестала. До сих пор мы собираемся на стадионе, поиграть, но я все чаще уже сижу на скамейке для запасных. Так приятно сейчас все это вспоминать. Как проклинали меня мои дочери, когда я их поднимала на утреннюю пробежку, а они своих детей. Знаете, я тогда не понимала своего папу, насколько он был прав, закаляя не только физически, но и волю к победе. А в личной жизни мне это мешает, а иногда, и очень — как — то неуверенно и с волнением в голосе, что было не свойственно для Татьяны Вениаминовны, сказала она, и посмотрела на огромную волну, с огромной скоростью, надвигающеюся на нас.

Мы быстро, как в игре ретировались, а волна накрыла наши лежаки своей пеной, и отхлынула.

Настроение поднялось. Игра захватывала, несмотря на потерю подачи. Я надеялась на новый вброс мяча в игру.

Мы поднялись на набережную.

Волны громыхали о берег. Уходить не хотелось.

— А пойдемте, проверим, осталась или нет там, в парке одна уютная беседка. Мне сейчас хотелось, бы, чтобы она там была. Пойдемте, посмотрим. Если сохранилась, посидим там, и я расскажу, с чем это связано — уже уверенно, овладев собой, сказала Татьяна Вениаминовна.

Я согласилась, и мы пошли искать ту, старую беседку, так много значившую в ее жизни.

Мяч снова в игре…

На набережной было немного сумрачно, и завывал ветер. От чего было немного неуютно, но пропустить самое интересное мне не хотелось. Деревья вперемешку с сухими лианами нависали над набережной. Местами фонари не горели, а колышущиеся ветки создавали впечатление чего — то необыкновенного и завораживающего. Театр теней, воющий ветер и шум прибоя, все смешалось в симфонию хаоса и фантастики.

Я невольно передернула плечами, от сильного порыва ветра. И крикнула, перекрывая шумы природы:

— А может, пойдемте в кафе, посидим, поговорим.

— Нет. Все уже пришли. Вот она — крикнула мне Татьяна Вениаминовна, через плечо, уверенно шагая впереди.

Вдруг, она как бы растворилась и исчезла в тени. Я немного прошла вперед и остановилась в нерешительности.

— Ну, чего остановились? Идите сюда. Здесь тихо — откуда — то из кустов позвала меня Татьяна Вениаминовна.

Я огляделась внимательно и увидела в стене деревьев и кустарников проход. Когда я с трудом, на ощупь, прошла в этот проход, то очень удивилась, увидев Татьяну Вениаминовну вальяжно восседавшей на старой деревянной скамейке, вросшей в старый, раскидистый кипарис с одной стороны, и каменную стену террасы с другой стороны. Сверху, из кустов акаций, над скамейкой нависал и подмигивал нам старый полуразбитый, видавший многое, фонарь. Беседки, как таковой не было. Это была ниша в отвесной стене, прикрытая со стороны террасы кустами, что создавало уютную интимную обстановку, и защищало от ветра.

— Вот, это наше любимое место. Вот здесь мы и познакомились с моим мужем. Тогда, это было так романтично. Мы были счастливы и молоды. Мы в то время проходили здесь, недалеко в горбольнице практику. Я — терапевт, а мой муж Анатолий Сергеевич — хирург. В то время — хирурги — это была элита медицины, а сейчас все изменилось, а жаль — с грустью в голосе, сказала Татьяна Вениаминовна.

— Да, интересное уединенное местечко. И тихо, ветер сюда не достает. Со стороны променада не видно. Хорошее местечко для свиданий — вбросила мячик я, присаживаясь рядом с Татьяной Вениаминовной на скамью.

Игра началась. Татьяна Вениаминовна, как бы свысока, с немного горделивым, немного надменным наклоном головы, как бы сверху, посмотрела, изучающее, на меня.

Вид у меня был еще тот. Я возилась на лавочке, ища местечко потеплее и поудобнее. Закутавшись в свою куртку с капюшоном, спрятав свои руки под мышки, готовилась сидеть удобно и долго, чтобы слушать рассказ Татьяны Вениаминовны. А она сидела, с высоко поднятой головой. Спина была прямая и ровная, руки спокойно лежали на коленях. Такое впечатление сложилось, что прохлада этого вечера и ветер ее не касались, а ей было тепло и уютно в этой нише, на старой скамейке и в ее прошлом.

— Да, много времени прошло, а эта скамейка все такая же, только еще более гладкая стала. Сколько молодых и не очень молодых парочек, ее шлифовали и не по одному вечеру. Мы тоже здесь бывали и не раз. Как же это давно было, а как будто вчера. После школы я поступила в Кировский мед. Если честно сказать, я не хотела становиться врачом, но отец убедил, что это правильный выбор профессии. Я еще в школе играла в баскетбол, в группе А. Рост у меня 185см, хороший, но центровая из меня не получилась, ставили чаще нападающей, а играла хорошо. Я люблю баскетбол до сих пор. Это отец меня записал еще во втором классе в спортшколу, в секцию баскетбола. Я была самая высокая девочка в классе и очень комплектовала, сутулилась, стеснялась своего роста. Отец говорил, что это красиво и этим надо гордиться, что все модели высокие и спортсменки тоже. Он говорил, что это очень красиво, когда ноги длинные и растут от ушей. Я ему очень благодарна за это. Меня в школе дразнили журавлем. На всех школьных фото я всегда была выше всех. Только в старших классах, мальчишки немного подросли и почти догнали меня по росту. Я была спортивная, сильна и со мной никто не дружил в классе. Моей второй семьей стала наша команда. Когда мы стали выигрывать и ездить на соревнования, мои одноклассники ходили смотреть наши игры. Они мне предлагали тогда дружить и общаться, но я держала дистанцию, слишком глубоко засела обида. Вот эта обида и дальше долго не давала мне покоя. Одноклассники учились, гуляли, ходили на вечера и танцы, а я была, как изгой. Я не дружила с мальчиками, потому, что они все были ниже меня и слабее. Укрепляя свой позвоночник и ноги, я занималась единоборствами, и мальчишки меня просто избегали. Кому хотелось иметь подружку сильнее. Вот представьте, как я жила. С одной стороны тотальный нажим моего отца, с другой стороны спорт и моя нежная, как пузико ежика, душа, жаждущая внимания и общения. Но, увы, чего не случилось, того не случилось. Конечно, времени у меня много не было на девичьи переживания. Школа, уроки, бесконечные тренеровки и игры, это занимало почти все время, но мне очень хотелось, чтобы это случилось, и я встретила достойного мальчика. И это случилось, но намного позже, когда я училась уже на третьем курсе меда, здесь на практике. Вот почему я сюда возвращаюсь, при первой возможности. Именно здесь, тогда я была счастлива. Да, вот именно, как ни больно об этом говорить. Я думаю Вам это знакомо. Сколько у Вас рост? — вдруг спросила Татьяна Вениаминовна меня.

— 172см — коротко ответила я.

— Ну, это еще ничего, вы на 13 см ниже меня, и я думаю, Вам знакома проблема высоких девочек. В наше время, такой рост считался очень высоким, и это — выше среднего роста. Парни таких обходили стороной. Даже в спорте, а что говорить про простую жизнь. Наши спортсмены выбирали простых девчонок, так проще было. А как хотелось любви и общения. Идешь по улице, а на тебя как моськи на слона, все пялятся. Идешь, как на подиуме. Все твои шаги выверены под косыми и насмешливыми взглядами людей. А в чем я виновата, что родилась такой. Так было обидно. Вижу, идет маленькая, колченогая, косолапая, да еще и конопатая маленькая толстушка, а рядом эдакий красавец. Что он в ней нашел? Оба идут, смеются. Счастливы. А я с зависти дохну. Сколько слез пролила ночью, а днем, все сначала — пробежка, учеба, тренеровка и т. д. Силу волю в кулак и бегом. А что душа? И ее в кулак. И вот чудо, настоящее чудо случилось. Вы видели, там, на диком пляже натянута сетка. Она там и раньше была, только сейчас кольца и сетка на металлических столбах, и площадка асфальт, а тогда — на деревянных столбах было и вместо поля просто песок. Вот после работы, после обеда, мы приходили сюда поиграть, позагорать и искупаться в море. Однажды, когда мы играли, к нам подошел парень. Высокий, статный. Он мне понравился. Он попросился с нами сыграть. Встал он против меня. Мы играли весь вечер. Потом плавали, а вечером, он предложил просто прогуляться по набережной. Я так волновалась, и он заметил это. Он предложил проводить меня до моего корпуса, где я жила, чтобы переодеться, а потом прогуляться до его корпуса и сходить на ужин вместе, а после ужина просто погулять. Как я волновалась. Я растерялась так, что все забыла, о чем можно поговорить, а о чем нельзя. А Толя, так его звали, просто сказал, что он студент — практикант, работает в санатории рядом, и будущий хирург. Все, как то само собой устаканилось. Он напомнил мне моего папу, я успокоилась, переоделась, и мы пошли гулять. Как было нам вместе легко и просто общаться. Я с самой первой нашей встречи стала ему доверять. Я Вас не утомила? — вдруг спросила меня Татьяна Вениаминовна.

— Да, что Вы, это так интересно. Мне ваши проблемы знакомы. Я тоже занималась спортом и мне знакомы ваши переживания — приняла подачу я и продолжила, вбрасывая новый вопрос — Толя, потом стал вашим мужем?

— Да, но не сразу. Мы каждый день встречались здесь на пляже, на площадке. Потом ужинали в столовой и много гуляли. А эту скамейку мы отыскали. Когда темнело, мы приходили сюда, прятались от любопытных глаз, и обнимались, и целовались… Я была, так счастлива, а он — таким нежным… Запретов не было. Мы уже были взрослые и оба медики. Мы знали, что на повестке дня, прежде всего карьера. В чем, а в этом наши желания полностью совпадали. Много позже, когда мы уже были женаты, и у нас уже была наша первая дочка, мы приезжали сюда на отдых и нашли эту скамейку, но такой радости и волнения она нам уже не доставила. Все изменилось, только разум это смог принять, а душа нет. Так и осталась в душе тоска о несбывшихся надеждах на счастье. Ну, ладно, уже поздно, пора в корпус. Меня наверно соседка потеряла, да и вы озябли, простынете, заболеете — вдруг оборвала рассказ Татьяна Вениаминовна.

— Да, что вы, все нормально. Ветер сюда не достает, а скамейку я уже нагрела — пыталась удержать ее я, но она закрылась, замолчала, и в свете фонаря я разглядела, как вдруг она как — то постарела и ссутулилась, передернула плечами, как бы освобождаясь от чего-то, и шагнула в проем между кустов.

Я быстро поднялась и зашагала следом.

Татьяна Вениаминовна быстро шла вперед, не оглядываясь на меня. Голова ее была высоко поднята, она слегка наклонялась, вперед под натиском порыва ветра. Я не стала ее догонять. Я сожалела, что не удалось узнать историю до конца, но предполагала, что это не последняя наша встреча. У своего корпуса, Татьяна Вениаминовна остановилась, повернулась ко мне и стала ждать пока я подойду.

— Извините, разволновалась, задумалась. Нахлынули воспоминания. Бывает — извиняясь, проговорила она, пряча глаза.

— Да, все в порядке. Просто колено болит, медленно в горку иду. Да и пора уже в корпус. Погода совсем разбушевалась… Может по кофейку? Пойдем те в бар — предложила я.

— Нет, не могу. Устала и настроение не то, а вот завтра пойдемте, погуляем по набережной и посидим где — ни будь, чайку попьем. На пляж завтра днем не пойду, а вечером там же встретимся. Вы как? — спросила она меня.

— С большим удовольствием — ответила я.

— Тогда, до свидания, до завтра, там же в восемь — четко сказала она, и ничего больше не говоря, резко повернувшись, вошла в корпус.

Я стояла и смотрела, недоуменно, ей вслед. Я понимала, что воспоминания не дают ей покоя, и ей очень хочется ими поделиться. Игра только начинается. Потеря подачи, но мяч еще в игре.

На следующий день я увидела Татьяну Вениаминовну после ее ужина, на центральной площадке перед главным корпусом санатория. Я шла на ужин в свой ресторан, а она стояла в тени кипариса, в самом дальнем углу и смотрела игровую программу, которую проводят для отдыхающих детей. Дети визжали, бегали за клоуном, Буратино и Мальвиной. Те же всячески уворачиваясь от них, раздавали конфеты тем детям, которые их догонят. Потом выстроив детей в круг, стали учить танцевать их ламбаду. Было очень весело.

Татьян Вениаминовна стояла в тени, как изваяние. Я не видела ее лица, но мне казалось, что оно было каменным, ничего не выражающим, ни одной эмоции. Мне тогда подумалось, что, сколько всего нужно пережить этой женщине, чтобы вот такой, детский веселый шум, не трогал ее сердце.

Я быстро пошла на ужин, собираясь к восьми вечера вернуться на пляж, где мы собирались встретиться. Пока я ужинала, пока переодевалась для вечерней прогулки, я не смогла забыть то, с каким выражением стояла Татьяна Вениаминовна в тени кипариса, там, на детском празднике. А еще я думала, какой следующий вопрос я ей задам, что я хочу еще узнать и чего не хочу, но все, мяч снова в игре, я уже выбрала позицию и готова к подаче.

Когда я спустилась к морю, на пляж, Татьяна Вениаминовна была уже там. Море успокоилось. Волн почти не было. Прожекторы еще не горели, и у кромки воды стояла полутьма. Она завораживала и настраивала на разговор. Волны едва шуршали галькой. У самой кромки стояли два лежака. На одном сидела, как истукан, выпрямив прямо спину, и сложив крест — накрест ноги, как это делают йоги, Татьяна Вениаминовна. Она сидела и смотрела куда-то вдаль, в одну точку, сложилось впечатление, что она медитировала. Я подошла к ней. Не оборачиваясь, Татьяна Вениаминовна сказала:

— Добрый вечер. Сегодня хорошая погода. Вот решила здесь посидеть, подышать морем. Присоединяйтесь.

— Добрый вечер. Да, приятная сегодня погода. С удовольствием — ответила я, понимая, что настроение моей собеседницы не располагает к диалогу, и присела на свободный лежак.

Темнота быстро наплывала с каждой волной из морской пучины. Прохладный слабый бриз, шуршанье гальки, все располагало к размышлению и разговору, но я не спешила вбросить мяч в игру. Я решила не торопить Татьяну Вениаминовну, думаю, она сама захочет продолжить нашу игру.

— Как вы провели сегодня день? — спросила она меня, спустя минут десять.

— Да, как обычно. Правда, на пляж днем тоже не ходила, зато съездила в ЛОО, на рынок. Купила виноград и яблок. А еще помидор местных. Они такие вкусные, в меню почему — то их не включают, не смотря на сезон.

— Да, это точно так. У нас все однообразно. Мяса мало дают, больше котлеты и зразы, а фарш это и есть фарш, никто не знает, что там. А овощей и фруктов мало. Завтра собираюсь на экскурсию по большому Сочи, девять храмов, поедем те со мной? Это интересно и для души облегчение. Что-то просит душа, а чего не знаю. Вы наверно думаете, что медик, а о душе заговорила? Я не знаю что это такое душа до сих пор. Что такое сознание и подсознание или интуиция… Говорят это выше нашего понимания, а чего мы не понимаем, то и называем божественным помыслом и идем в храм для осознания и с просьбами о помощи в том, в чем, как правило, уже никто помочь не сможет. Мой отец и мой муж не верили в наличие души, хотя я считаю напрасно. Ведь никто не отрицает, что она есть и даже болит, недаром в России столько много домов для душевнобольных, т е психбольниц, иначе говоря — отбила мою подачу Татьяна Вениаминовна.

— Да, вы правы. Порой душа болит намного сильнее, чем тело. Я знаю, что это так. А то, что хирурги не верят, что она есть, так это неправда. Ведь почти перед каждой операцией обращаются к Богу за помощью. У меня есть знакомый хирург, так у него всегда иконка его святого с собой — ответила я, надеясь на продолжение беседы.

— Когда я была молодой и училась, меня мой отец и мама всегда учили, что важно — внимание к больному и вообще любому человеку, но главное это анализы и исследования. Чем дольше живу и практикую, тем больше понимаю, что иногда и лекарства не нужно старику, только бы просто придти, померить давление, послушать тело и поговорить немного по душам. Посидишь минут 5—10, поговоришь и смотришь, уже и давление нормализуется и болезнь отступает. Психосоматика. Вот сижу и думаю, а ведь как это важно. Вчера мы с вами поговорили, а я всю ночь не смогла уснуть. Всю жизнь свою вспомнила и поняла, как была не права… Вы правы, иногда нужно вернуться, чтобы дальше шагать легче было — задумчиво проговорила Татьяна Вениаминовна.

А я сидела, слушала, а в мыслях была очень далека от моря и Татьяны Вениаминовны. Ведь у каждой женщины есть тот багаж, от которого нужно избавиться раз и навсегда, чтобы дальше жить счастливо.

— Я старалась все осмыслить и понять где же я ошиблась и почему. Почему теперь так одинока, несмотря на то, что у меня есть семья, и они по — своему меня любят. Почему мне порой так тяжело общаться и объяснятся с ними. Вы не думайте плохо, у меня все хорошо. Мои дочери выросли и стали обе — медиками, да еще, какими известными. Моя дочь старшая известный кардиолог, живет и работает в Ярославле, вышла замуж родила дочь, мою внучку. Она тоже сейчас учится в Москве в Медакадемии, иногда навещает меня. Вторая дочь сейчас работает в Москве в министерстве. У нее тоже все в порядке. Мой муж заведует больницей в Нижнем Новгороде. Иногда приезжает в гости. А я живу в Кирове. Меня никто к себе не зовет, живут своей жизнью, и хоть бы один из них спросил, что стоило это их благополучие и карьеры. Вот приехала сюда, как пенсионерка на это курорт по социальной путевке, а они считают, что это удача, так дешево отправить мать на отдых. Стыд и срам, а что делать. Сама виновата, отказалась ради них от своей судьбы и карьеры. Что сейчас я имею? Что? Полторы ставки в поликлинике, небольшая пенсия и однушка в старом доме, которую поменяла, чтобы помочь деньгами дочери в Ярославле купить трешку, когда родилась внучка. Это еще хорошо, что настояла, чтобы эта однушка была оформлена на меня. «Да, зачем тебе это мама, такая канитель. Потом проще будет, переоформлять не нужно будет» — сказала доченька, и даже глазом не моргнула и не подумала, что я еще жива и еще у меня есть свои желания. Я жила в центре у Театральной площади, в хорошем доме, а сейчас возвращаться не хочется… А дочь? Разошлась с мужем, внучку в Москву учиться отправила и живет в свое удовольствие с молодым любовником. Да и мужу дали двухкомнатную квартиру в Нижнем, а меня не хочет приглашать. Я всю жизнь потратила на его карьеру. Растила дочерей, работала и подрабатывала, а зачем. Мне несколько раз предлагали повышение, но я, так и не могла решиться, нужно было девчонок растить, учить. Все для них, а сейчас они меня стесняются, я — простой терапевт. Вот так то… — горестно вздохнула Татьяна Вениаминовна и встала.

— Да… Жизнь она сложная порой. Женщины всегда выбирают детей и семью, нежели мужчины. Они ставят свою работу и карьеру выше всего, а потом много забывают, и того, кому обязаны за это — продолжила я и тоже поднялась.

— Ну, иногда бывает и наоборот. Так поступила моя дочь. Она и в учебе и в жизни идет по головам, так научил ее мой отец и муж. Во мне больше наверно все-таки маминой мягкости и уступчивости, а в ней нет, не грамма жалости ни к кому. Ее бывший муж был — педиатр. Закончил наш Кировский мед. Очень ее любил. Вырастил внучку сам. А моя дочь все ездила по симпозиумам и конференциям. Вот и доездилась. Ушел он к медсестре. Устал голодным и нестиранным ходить. Живут в Кирове. Иногда вижу их. А моя — все ездит и содержит этот балласт. А все мой отец. Я его не обвиняю, но и оправдать не могу — тихо сказала Татьяна Вениаминовна и продолжила — может, прогуляемся, а то прохладно здесь у воды.

— С удовольствием. Пойдемте в кафе, там недалеко на набережной есть. Там тепло. Закажем чайку и поговорим — предложила и я.

— Ааа, идемте — согласилась она, и мы пошли.

Мы убрали лежаки подальше от воды, и пошли по набережной в сторону кафе. Набережная была слабо освещена. Отдыхающих почти не было. Густая темнота, то надвигалась, то пряталась за кустами, освещенными слабым светом фонарей.

Волшебная страна под названием Светотения, располагала к доверительной беседе. Татьяна Вениаминовна немного помолчала, а потом продолжила:

— Ты знаешь, как я любила своего отца, как доверяла ему. Мне казалось, что он самый сильный и самый умный. Он всегда говорил нам с сестрой, что нельзя давать слабину, что нужно все делать, чтобы идти только вперед и не задерживаться в развитии, а то найдутся более ловкие и вперед пробьются, а вы, такие умницы останетесь ни с чем. Да, отец был для меня авторитетом. Что для человека отец — все. Это жизнь и судьба. Каждая девочка, вернее почти каждая, ищет себе спутника в жизни похожего на своего отца. Вы извините меня, что вчера так оборвала нашу беседу. Очень больно все это вспоминать. Это, пожалуй, самые приятные воспоминания в моей жизни. Я маму почти не вспоминаю, а знаете почему? Потому, что она всегда была на вторых ролях и уступала отцу. Что бы мы у нее не спрашивали или куда не отпрашивались, мама всегда посылала к отцу. Это сейчас я поняла, много лет спустя, когда сама стала матерью и бабушкой. Это я сейчас поняла, сколько сил и терпения нужно было моей маме, чтобы всегда быть рядом и всем помогать, порой в ущерб себе и своей карьере. Это я сейчас понимаю, что отец, как и мать, порой воспитывают своих детей своим примером, чтобы они не говорили и как не убеждали нас в обратном. Если бы мне тогда сказали, что я стану такой же, как моя мама, ни за что бы ни поверила. Но, это так. И это благодаря моему отцу. Моя мама, так и прожила в его тени. А я так и не смогла ее расспросить об этом. Я ни разу не спросила ее, как она живет с отцом, счастлива ли она, а может быть и моя судьба была иной. Я так жалею, что не сделала этого, не поговорила с ней. Я только и запомнила, как она утром будит нас на пробежку, нежно поглаживает по голове и тихонько уговаривает, чтобы быстрей вставали, а то отец сердиться будет, и ни раз не возразила отцу, не оставила нас дома, поспать еще часок. Был один случай, у меня были месячные и болел сильно живот. Я не хотела бежать и сказала, что мне нельзя. Отец подошел, пощупал живот и сказал, что месячные не повод отлынивать, что можно нагрузку чуть меньше делать и поднял меня, а мама стояла, прижав ладонь ко рту, и молчала. Я ни разу не слышала, как они ссорятся, или мирятся. Представляешь? Ни разу… Почему? Или не хотела видеть, или просто допустить, что они были чужими людьми всю жизнь… А тогда, что их держало вместе? Сейчас я думаю — тоже, тоже самое, что и нас сейчас удерживает от полного разрыва и нас — одиночество вдвоем. Представляешь? Если бы я тогда поговорила с мамой, а она поделилась со мной, я бы смогла изменить свою жизнь, а сейчас, что? Хотя изменить себя и свою жизнь никогда, никогда не поздно. Это сейчас я такая смелая. У меня есть моя любимая и ненавистная одновременно, моя работа, любимый кот, по имени Тарзан, ждет меня у соседки и колошматит ее гербарий, а еще моя маленькая и уютная квартирка однушечка, как я ее иногда называю и неплохая пенсия, а что еще надо. А все остальное приложится или не приложится. Главное, что у меня еще есть мои подруги по команде, хотя и такие же возрастные, как и я, но огонек еще горит… Ну, вот и пришли. Пошли чайку закажем в чайнике, а то чашки будет мало. Замерзла — сказала Татьяна Вениаминовна, открывая дверь кафе, под название «Чайная у Тимоте».

Мы вошли в чайную. Там было тепло и уютно. Интерьер был простенький, но приятный. По потолку и стенам вилась лоза. Листья облетели, и хозяева повесили гроздья искусственного винограда. Свет был приглушен. Создавалось впечатление, что мы вошли в уютную беседку в саду. Каждый столик был отгорожен стойками из обожженной древесины, увитой лозой и гроздьями винограда. Бар и стена за баром были оформлены старыми винными бочками, что создавало ощущение винного погребка. Над барной стойкой висел, работающий телевизор. Из десяти столиков было занято только два. Там сидели отдыхающие, пили домашнее вино, смотрели телевизор и тихо разговаривали. Мы выбрали столик в глубине зала, чтобы нам никто не мешал. К нам подошел полноватый осетин, с блокнотом и меню. Мы не стали читать меню, заказали чайник горячего зеленого чая и по горячему пирогу с зеленью и курицей.

— А может еще по бокалу вина? У нас вино хорошего качества. Домашнее. Есть белое и красное, а есть и коньяк и чача. Какое будите? К курице хорошо белое сухое? — предложил официант, внимательно, рассматривая нас. Мы были не похожи на завсегдатаев его заведения.

— Нет не нужно — отрезала Татьяна Вениаминовна.

— А у вас есть Шардене сухое? — спросила я.

— Шардене нет, но есть белый Мускат и Рислинг, а есть еще полусладкие… — начал перечислять он.

— Нет, полусладких не нужно, а вот сухой Рислинг принесите, два бокала по 150гр — попросила я.

— Ну и зачем? Я же не буду пить. Зачем лишние траты? Чтобы угодить хозяину? — возмутилась Татьяна Вениаминовна.

— Нет. Я просто люблю сухое Шардене. Ну, и Рислинг пойдет к горячему абхазкому пирогу с курицей. Вы когда — ни будь ели абхазские пироги. А я ела, мне нравится. Да и проголодалась немного, ужин пролетел мимо. Много капусты взяла, а на улице прохладно, быстро выветрилось — немного извиняясь, произнесла я, надеясь на продолжение беседы.

Мы удобно устроились в плетеных креслах, снабженных мягкими пледами, для тепла и стали ждать свой заказ.

Официант быстро вернулся с двумя бокалами вина, корзиночкой с хлебом и набором специй. Он внимательно посмотрел на нас и нерешительно спросил:

— Пепельница нужна?

— А что в кафе курят? Это ведь нарушение санпина — почти выкрикнула Татьяна Вениаминовна.

— Что вы? Что вы? Нет, не курят. У нас оборудовано место для курения, но сейчас народу мало, да и вытяжка у нас имеется, а вы уже в возрасте, я так спросил, на всякий случай. Вы вон, какие дамы серьезные, а русские дамы многие курят — извиняясь и отступая, произнес официант, удаляясь от нашего столика.

— А зря… Пусть бы просто принес. Я бы сигаретку и выкурила — вдруг миролюбиво произнесла Татьяна Вениаминовна — иногда и покуриваю. Все подруги курят, и я тоже. Он придет, вы спросите пепельницу — попросила она меня.

— Хорошо, спрошу. Вы знаете, официанты, а особенно опытные официанты, очень четко определяют, что нужно посетителям и зачем они пришли. Он четко определил и увидел, что мы немного взволнованы и озябли, значит, долго гуляли и разговаривали, а сюда зашли потому, что разговор не закончен. Вот он и предложил по бокалу вина и пепельницу, предположив, что мы будем сидеть долго — в раздумье сказал я, представляя себя миссис Марпл, вбрасывая мяч снова в игру.

— Пожалуй, Вы правы. Если честно, то я никогда не размышляла на эту тему. В каждой профессии есть свои тонкости. Вот именно, в каждой профессии свои нюансы. Также и профессия врач — хирург накладывает на человека свои качества. Недаром в хирурги идут люди особенные, сильные, уверенные. Хирург должен резать человека, а это не просто. Я в анатомичке упала в обморок. Там многие падали, но отец сказал, как отрезал, врачом будешь, а хирургом — нет, и потерял ко мне интерес. Ему хотелось, чтобы я стала, как он — хирургом. А что это за профессия, сама понимаешь, не каждому дано. Это элита… — не успела закончить фразу Татьяна Вениаминовна, как к нам подошел официант и принес две большие тарелки с горячими пирогами и пепельницу. Чему Татьяна Вениаминовна была несказанно рада, хотя и не показывала вида.

— Приятного аппетита. Все свежее и горячее. Моя жена всегда все вкусно готовит, всем нравится. Чай сейчас заварится, и я принесу — сказал официант, расставляя все на нашем столе.

— Спасибо. Большое спасибо — сказала Татьяна Вениаминовна, слегка улыбаясь, находчивости официанта.

— Спасибо. Сейчас попробуем. Ну, что давайте, Татьяна Вениаминовна по глоточку за нас и приятный аппетит, пока все горячее — только и успела проговорить я, как Татьяна Вениаминовна вбросила свой мячик в мой диалог.

— Горячее есть вредно, можно заработать гастрит, тем более мучное и жирное, но если запить вином, то скорее усвоится. Согласна, рада за нас и пироги, а есть правда хочется, нервы взыграли, знаете ли, вызывали аппетит — тоном, не терпящим возражения, произнесла она и взяла бокал с вином.

— Да, вредноооооооо… Но, вкуснооооо… — почти пропела я и отхлебнула немного вина из своего бокала.

Пироги удались хозяйке на славу. Мы ели пироги с удовольствием, почти не разговаривая. Удовольствие, что это такое. Порой как мало нужно, чтобы почувствовать себя счастливой здесь и сейчас или сию минуточку. И это случилось. Не хотелось ни о чем, ни думать, ни говорить. Просто сидеть есть, и наслаждаться почти домашним пирогом с курицей и зеленью, пить вино, но жизнь сложная штука. Она постоянно напоминает о чем — то своем.

Татьяна Вениаминовна сидела и молча, ела, запивая вином пирог. Потом вдруг остановилась, немного подумала, о чем — то, и произнесла:

— Я тогда забыла обо всем на свете. Три месяца здесь с Толей вместе. Я думала, что счастью не будет конца. Но все кончилось, а вернее изменилось, лишь мы вернулись в Киров. Анатолий учился на 4 курсе. Ему оставалось еще два года и мне тоже. Мы решили, что подождем, закончим учебу, поженимся и вместе поедем по назначению. Так и вышло, но не совсем, так как я хотела, а вернее все пошло не так. Пока учились и общались, все было хорошо. Анатолий ездил к нам в гости, познакомился с папой и мамой, Он быстро нашел с ними общий язык. На зимние каникулы мы ездили в Ярославль. Длинными зимними вечерами, они с отцом много спорили о медицине и практике, играли в шахматы, ходили в спортзал. Отец был счастлив, он даже помолодел, у него появился сын, пусть не родной, но зато близкий по духу и профессии. Сначала мне это льстило, а потом… Потом, отношение отца ко мне автоматически передалось и Анатолию. Он начал ко мне относиться с прохладцей и нажимом и немного надменно. Я себя успокаивала, что это пройдет, как только поженимся и уедем по назначению, но этого не случилось. Я никогда не думала, что быт может разрушить самое дорогое, что есть у женщины, а самое главное — это ее надежду на счастье — сказала Татьяна Вениаминовна и закурила сигарету.

Я сидела пила чай и думала о нашем женском счастье и о жизни, а еще о том, как они не совпадают с нашими мечтами.

Да, что это такое, женское счастье? Каждая женщина, будучи еще девушкой, мечтает о своем маленьком уютном счастье, совсем не учитывая большое и раскидистое счастье, похожее на большой удобный диван у телевизора, с подносом вкусной еды на журнальном столике и о красивой вечно молодой наложнице, исполняющей его прихоти, мужском счастье. Мой писательский ум быстро представил эту картинку. Почему? Не знаю. Скорее всего, потому, что я тоже женщина и у меня тоже есть свое представление о счастье. Мои измышлизмы прервал глухой, задумчивый, с какой — то вибрирующей трещинкой, голос Татьяны Вениаминовны:

— Я вот сейчас сижу и думаю, где я ошиблась? Где? Но тогда мне все казалось иначе. Глупая, молодая и наивная девочка. А вы, почему молчите? У вас ведь тоже не все гладко? Я же врач, а каждый врач психолог — спросила меня Татьяна Вениаминовна, делая вбрасывание на моем поле, тем самым закрывая и защищая свое, а вернее давая себе возможность сменить тему разговора. Прием известный.

— Да, вы правы. Здесь, в октябре почти около трех тысяч отдыхающих, и более половины одиноки либо буквально, либо просто по жизни, так сложилось, не смотря на то, что есть и семья и дети. Жизнь сложная штука. Про себя позже расскажу, долгая история. Поэтому и пишу, что порой не с кем поговорить, может потом прочтут, но вам тоже, как я понимаю особенно поговорить не с кем. Девочки выросли, у них свои заботы. Внуки? Им сейчас не до наших историй. А мужчинам сейчас грезятся молодые красавицы, а мы со своими мыслями и претензиями, их давно не интересуем. Вот скажите, Татьяна Вениаминовна, как же так получилось, что ваш будущий муж, еще, будучи женихом, так отнесся к вам? Почему, будучи такой сильной и уверенной в себе, вы вдруг смирились? Ведь сразу было понятно, что он вас не любит, что у него на уме только он сам, со своими амбициями и его карьера? — спросила напрямую я Татьяну Вениаминовну, тем самым возвращая мяч в игру и отправляя его на ее поле.

Татьяна Вениаминовн внимательно посмотрела в мою сторону, не видя меня. Немного подумала. Прикусила нижнюю губу, слегка покусывала ее, что выдавало сильное волнение и желание ответить. Немного поразмышляла и сказала:

— Вы не ответили на мой вопрос, почему? Есть что скрывать? Я же врач, а нам преподают психологию. Ну, да ладно. Не хотите, не говорите, я и так догадываюсь по вашему виду. Не сложилось что-то в жизни, вот и одна здесь кукуете. А сыновей сами придумали. Вижу замашки у и повадки у вас не бедной дамы. А что про меня? Это просто и сложно одновременно. Я же была воспитана по — спартански. Быстрее, выше, сильнее — все настроено на победу. Вот и побеждала…. А для чего и кого? Главное победила себя и одновременно проиграла, сама же и проиграл, в своей же личной жизни. Очень сожалею об этом сейчас, но ничего сделать не могу. Иногда, сделать намного проще, а вот переделать или изменить — почти невозможно. Это про меня говорят — сапожник без сапог, но, увы и ах — сказала Татьяна Вениаминовна и позвала официанта — будьте добры, принесите нам еще графинчик вина, но красного, полусладкого и груши.

Официант, лукаво, уголком губ, едва заметно, улыбнулся и спросил:

— Какого вина?

— Не имеет значения, самого лучшего, на ваш вкус. Вы, до которого часа работаете? — в свою очередь спросила его Татьяна Вениаминовна.

— Не волнуйтэсь… До последнего посетителя. А Вам, что принести? — обратился он ко мне.

— Спасибо, нам этого достаточно будет — ответила я.

— Да, это так. Не будем лишнего употреблять, а то давление поднимется — парировала Татьяна Вениаминовна.

— Хорошо сидим. Тепло и уютно. Люблю такие посиделки — ответила я.

— А я — нет. В нашей семье не было принято сидеть вот так и жаловаться на жизнь и или просто разговаривать. Отец считал это пустой тратой времени. Хотя, если бы мы только могли поделиться и поговорить вот так, просто за столом или в гостиной с мамой или отцом, может быть, и мы с сестрой не сделали каких — то ошибок в нашей жизни. А вы знаете, мой отец всю жизнь считал, что от правильно нас воспитал. Я не жалуюсь. Мы с сестрой и моими дочерми много достигли, но не смогли стать счастливыми в браке. Почему? Скорее всего, потому, что неправильно расставили приоритеты. Во мне всегда боролись две ипостаси — одна — это пример моего отца — лидера, сильного, уверенного, бескомпромиссного хирурга и спокойная уступчивость моей матери — невролога. Когда я училась и выбирала себе мужа, мне казалось, что я поступаю правильно, как учил меня мой отец, с расчетом на будущее счастье и карьеру. Очень жаль, что впоследствии оказалось, что я поступила, как моя мама, взвалив все на свои плечи, уступив мужу все — карьеру, признание и славу, оставив себе роль помощницы по жизни и воспитателя детей. Они все через меня перешагнули, вытерли ноги, и пошли дальше, а вот здесь сижу, жалуюсь и пью с вами вино, в этом паршивом санатории для престарелых, по этой нищей социальной путевке — с горечью в голосе произнесла Татьяна Вениаминовна, нервно ища в сумочке сигарету и зажигалку.

Официант принес вина и тарелку с фруктовой нарезкой, услужливо предложив ей зажигалку.

— Спасибо — коротко ответила Татьяна Вениаминовна, затягиваясь дымом сигареты и откидываясь в плетеном кресле.

Мне не хотелось ее тревожить. Я налила вино в бокалы. Взяла один. Немного его погрела. Подышала ароматом напитка и спросила:

— А что отец посоветовал вам по поводу вашего мужа. Он же видел, что ваш будущий избранник карьерист?

— Да, жаль, что жизнь нельзя прожить дважды, хотя я и не знаю теперь, даже сейчас не уверена, изменила бы или нет свою жизнь настолько, чтобы расстаться с ним. Слишком уж противоречива она в моем случае. Знаю только одно, что зря была бы столь категорична в отказах мужчинам. Были же поклонники, да еще какие, но что — то не давало мне спустить до измены мужу. Скорее всего, я лгу, и не только вам, но и сама себе, потому, что формально мужа, то у меня уже лет двадцать нет, только штамп в паспорте и статус, что числюсь замужем — выпуская, струй дыма, сказала Татьяна Вениаминовна.

Я сидела и смотрела на бокал. В бокале играли искорки, отблески свечи, зажженной и стоящей на столе. Мне не хотелось, чтобы моя собеседница, увидела сочувствие в моих глазах. Я понимала, что это ей будет неприятно. Игра продолжалась. Временная потеря подач, тайм аут и снова мяч в игре.

— А что этот статус дает, кроме запретов и границ, а еще неудовлетворенности жизнью и недомоганием, из — за отсутствия мужского внимания. Как ни крути и не размышляй, нам женщинам эти отношения очень важны, чтобы не стареть и чувствовать вкус жизни. А что без них? Без них мы не живем, а существуем и придумываем оправдания, что не до того и так много дел, что некогда, да и лишние запахи и чувства ни к чему, якобы так жить проще, без заморочек. Я сама такая, это я сейчас сообразила, что была просто дуррой, не предавая этому значения. Да, думаю и вы, как медик и женщина все отлично понимаете, но жизнь она злодейка, коварна и готовит всевозможные сюрпризы — сказала я, собираясь немного рассказать свою историю, но Татьяна Вениаминовна резко перебила меня:

— Да, что вы говорите!? Говорите, не осуждаете, а сами просто обвиняете меня в том, что уступила… Да, вы не представляете, как на меня давили. Сначала Толя, когда узнал, кто мой отец, говоря, что семейную династию нужно продолжать. Потом отец, со своим пониманием жизни и карьеры и семейного материального благополучия, а еще и мать — уговаривала, не обращать на все внимания, мол, уедите, начнете жить, все изменится. Молодость и большое желание быть любимой и желанной, затмило все сомнения. И я сдалась. Отец сразу договорился об ординатуре, квартире и т. д. Свадьбу сыграли после сдачи госэкзаменов и поехали мы, молодые специалисты в свадебное путешествие в город Целиноград, в Казахстан. Было лето. Стояла неимоверная жара. Поезд пришел поздно ночью. Как сейчас помню эту первую ночь, на вокзале города Целиноград. Грязища, пылища. Ветер со степи гонит жар и песок. Вода и то горячая, пить не возможно. Выгрузили мы все наши вещи, а куда идти, не знаем. Зал ожидания битком набит людьми, стоять и то негде. Вот тут мой Толя и показал себя. Тогда нужно было сразу и точку ставить, а я была молодая, мне было неудобно, я все его оправдывала. Толя почти бился в истерике. Он устал. Не хотел садиться на чемодан в проходе, между рядами. Пошел в ресторан, хотел чай заказать и поесть, а он был закрыт. Туалет на улице. Там грязь, антисанитария. А он чистюля, красавчик, визжал, как баба на сносях, требуя к себе уважения и внимания. На нас, конечно же, обращали внимания, но не в той мере, в которой ему хотелось, и не те люди, о которых он мечтал. В зале ожидания сидели в основном казахи. Они сидели, кто и как смог пристроиться, Кто на скамейках лежал, кто на чемоданах, тогда были чемоданы удобные, плотные, можно на них было присесть. Все они были не очень ухоженные, в пыли. Песчаная буря бушевала в степи, и кто приезжал, оставались на вокзале, пережидая ее. Они смотрели, на этого молодого мужчину — доктора, с осуждением и потихоньку переговаривались между собой. Я оценила их сдержанность, хотя тоже не была в восторге от вокзала. Вскоре пришел очередной поезд, освободилось место на скамейке. Мы заняли его, разместились и стали ждать наступления утра, чтобы сдав вещи в багаж, пойти в отдел кадров, предъявить документы и получить распределение на работу и жилье. Что я только не передумала в эту ночь, пока мой милый мирно спал у меня на плече, положив ноги на чемодан, чтобы не украли. Но, что сделано, то сделано, но какой ценой, отступать не в моих правилах, а зря. Это я сейчас понимаю, что напрасно я не рассталась тогда с Толей, нужно было это сделать. Как говорил отец, всегда нужно идти до конца, до победы… До какой? Вот пришла, но какой ценой? Вроде бы победила, а радости нет… — вздохнула Татьяна Вениаминовна.

Я сидела и слушала ее, а сама думала о своем. Почему, таким вот умным и сильным женщинам достаются слабые и корыстные мужики, почему не везет по жизни…

— Ой, все, хвати, а то давление поднимется. Сразу все вспомнила… Пойдемте на воздух, да и поздно уже. Вон мы здесь уже одни остались. Время для разговоров еще предостаточно, почти две недели впереди еще. Молодой человек — обратилась она к официанту — разочтите нас. Сколько с нас. Прошу, вас сделать два раздельных счета.

Официант принес два сета. Мы рассчитались и пошли в свои корпуса. Говорить не хотелось. У каждого были свои воспоминания.

На прощанье, Татьяна Вениаминовна предложила, завтра встретиться на пляже. Я согласилась.

Придя к себе в номер, я долго не могла уснуть. Виной тому был поздний ужин, вино и мои воспоминания, как я молоденькая девочка, приехала сюда на Вятку по распределению. Как сидела на вокзале, ожидая нужного автобуса, как устраивалась на квартире, и как пришла впервые на работу… Эти воспоминания незабываемые. Они нахлынули на меня, как цунами. Я уснула под утро. Я не знаю, зачем это нужно, ворошить прошлое, но наверно нужно для чего — то, может, чтобы сбросить этот груз воспоминай, и жить дальше, запустив в свою жизнь новые события.

Несколько дней я Татьяну Вениаминовну не видела. Я просто гуляла, ходила на пляж и в бассейн. Съездила на экскурсию. На пятый деть, я увидела ее в кинотеатре. Она прошла мимо меня, и даже не ответила на мое приветствие. Я подумала, что она обиделась на меня, за то, что я каким — то образом разворошила ее прошлое, тем самым испортила ей отдых. Я решила, что больше не буду искать с ней встречи, хотя в душе надеялась на продолжение ее рассказа. И это случилось.

Почти перед самым отъездом, мы с моей соседкой по комнате и ее дочкой, пошли прогуляться перед ужином на пляж и сделать снимки на память. Девочка, ей было 11 лет, веселилась, смеясь, корчила нам рожицы и позировала, я ее фотографировала на свой и их фотоаппарат, поочередно. Я просила ее, то встать рядом с мамой, то сесть на лавочку, а то просто подпрыгнуть. Алинка, так ее звали, с большим удовольствием все это делала. Нам было весело, и мы смеялись. Вдруг я увидела, как Татьяна Вениаминовна, увидев нас, пошла нам навстречу. Поравнявшись с нами, она остановилась и спросила:

— Вы когда уезжаете?

— Добрый день, Татьяна Вениаминовна — ответила я и продолжила — послезавтра, поездом. А вы?

— Я уезжаю завтра. Мы можем, сейчас увидится. Мне бы хотелось с вами поговорить перед отъездом — с нажимом, проговорила Татьяна Вениаминовна.

— Думаю, да. Мом спутницы, я думаю, не обидятся, им скоро на ужин — ответила я, увидев, как моя соседка по комнате, охотно закивала, в знак согласия, головой.

— Хорошо, тогда я Вас жду в нашем кафе, через час. Давайте поужинаем и поговорим. Не возражаете? — чисто формально, спросила она меня, намереваясь уйти, не дождавшись моего ответа. Она была уверена в том, что я приду. И я ей в след почти выкрикнула:

— Да, я приду.

Почему-то я разволновалась. Либо тем пренебрежением, которое выказала Татьяна Вениаминовна ко мне в присутствие моих спутниц, либо в предвкушении продолжения беседы. Я быстро попрощалась и пошла к себе, было необходимо подготовиться к ужину. Пока я шла в свой корпус, пока прощалась со своими спутницами, оставив их у ресторана, мои мысли были заняты продолжением рассказа. Мне хотелось предугадать повествование рассказа Татьяны Вениаминовны, но я терялась в догадках.

Придя в корпус. Я привела себя в надлежащий вид, чтобы выглядеть прилично, но не чопорно, чтобы моя одежда не раздражала, а вызывала доверие. Многие женщины знают, что необходимо надеть и как выглядеть, когда хочется что — то выведать у собеседника. Вот и моя задача была, одеться, так чтобы ни что не отвлекало от беседы. Как мне, казалось, это мне удалось. Я надела светло — коричневые свободные брюки, бежевый свитер тонкого кашемира и нитку бус из хризопраза. Зеленый цвет камней, подсветил мои зелено — голубые глаза. Я взглянула в зеркало, надевая в тон бусам серьги, и увидела, глаза хищницы, отливающие зелеными искорками, готовящейся к охоте. Чтобы притушить яркость глаз, я надела очки с дымчатыми стеклами — хамелеонами. Потом надела куртку с капюшоном и большой палантин с зелено коричневой клеткой. Палантин свободно облегал вокруг шеи и прикрывал мою голову. Еще раз, взглянув на себя, я немного побрызгала на себя мои любимые духи Шанель №5 и вышла из номера. Мне хотелось придти пораньше и занять более выгодное место и столик, чтобы нам никто не мешал, но я опоздала.

Когда я пришла, Татьяна Вениаминовна уже была там. Она выбрала тот же столик в углу кафе и тоже место. Меня это устраивало. Она помахала мне, и я пошла в ее направлении. Меня приветливо, как старую знакомую встретил официант и, предложив, раздеться, услужливо отодвинул стул.

— Добрый день. Я вас ждала. Я позволила себе заказать ужин на двоих, надеюсь, вы не возражаете? — как бы, сообщая мне, а, не интересуясь моим мнением, нарочито строго, произнесла Татьяна Вениаминовна.

— Благодарю, вас — сказала я, присаживаясь и удобно устраиваясь в кресле, укрывая свои плечи палантином.

— Я очень долго не могла решиться поговорить с вами. Вы же знаете я — врач. Мы в вузах, да и на практике изучаем много всего и в том числе психологию. Когда мы с вами были здесь, вам удалось заставить меня вспомнить то, что я так всю жизнь хотела забыть, чтобы не искать причины, и ответы на все мои почему. Мы врачи, считаем, что все знаем, и что сами себе во всем можем помочь, что на все есть свои рецепты и лечение, только забываем об одном, что мы тоже люди, мужчины и женщины, что нам тоже свойственно любить и ненавидеть, делать свои ошибки, и исправлять их. Я думаю, вы умная женщина, вы меня поймете. Мы, женщины всегда знаем, где мы ошиблись, а еще отлично знаем, как исправить ту или иную ошибку, но в тайне всегда надеемся, что авось все исправится само собой, и наш мужчина, вдруг наступит такое озарение однажды, начнет нас любить и беречь. Увы, мы так же знаем, что чудес не бывает — с грустью и одновременно с какой — то затаенной надеждой в голосе, сказала Татьяна Вениаминовна.

— Да, вы правы. Порой мы сами себя тешим надеждой, что все вскоре изменится, что все однажды станет прекрасно. Что мы будем радоваться тому, что сумели дожить до этого момента, а если нет? — спросила я ее, прямо смотря ей в глаза, благо то, что мои глаза были прикрыты дымчатыми очками, и она не могла видеть в них, моей заинтересованности.

— Впервые в жизни я не знаю, что вам ответить. Я знаю, что вы задаете правильные вопросы, на которые сами ищите ответы. Хочу пожелать вам, чтобы вы их нашли. Давайте выпьем вина за это — резюмировала Татьяна Вениаминовна.

На столе стоял глиняный кувшинчик с белым вином. Татьяна Вениаминовна налила вино в бокалы и предложила мне поднять бокал.

— Я хочу выпить за прозрение и еще за то, что оно однажды случается, а еще за нашу встречу — сказала она и выпила залпом.

Я немного подержала бокал в руке, погрела, подышала ароматом вина, обдумывая ответные слова, но ничего не придумав, стала просто пить вино маленькими глотками. Вино было ароматное, полусладкое, что позволяло мне его смаковать.

Официант принес салат и овощную тарелку с овощами и сказал, что шашлык будет минут через 15, спросив, можем ли мы подождать, и нужна ли пепельница.

— Да, мы не торопимся, а пепельницу и охлажденную воду принесите сейчас — ответила ему Татьяна Вениаминовна.

Она достала сигареты и зажигалку. Положила свою красивую длинную ногу так, чтобы коленка слегка возвышалась над столом, погладила ее и закурила. Курила она, смакуя каждую затяжку, тем самым оттягивая наш разговор и давая себе время на то, чтобы сосредоточится и подобрать слова.

Я просто сидела, укутавшись в палантин, и мелкими глотками попивала вино, наблюдая за Татьяной Вениаминовной.

Когда официант принес пепельницу и воду, Татьяна Вениаминовна потушила сигарету и налила немного воды в стакан, чтобы запить неприятный вкус после сигарет.

— Вы кушайте, кушайте. Скоро принесут шашлык. Я позволила себе заказать шашлык из рыбы. Это вкусно я думаю, добавила она, принимаясь, за овощи.

Вскоре принесли целое блюдо с горячим шашлыком. Шашлык был сделан из нескольких видов рыбы, а еще там были печеные овощи. Мы поглощали всю эту вкусноту, запивая вином. Мне казалось, что все это так замечательно. И этот вечер в кафе, и вино и горячий шашлык, и что на данный момент, это короткое безвременье уравняло нс и сделало, хоть на миг, но счастливыми в своих желаниях. Мы просто ели и наслаждались этим, а еще молчали, потому, что ничего не хотелось говорить, чтобы не испортить момента и счастья его ощущать.

— Ну, как вам? Понравилось? — спросила Татьяна Вениаминовна, наливая вино в бокалы.

— Да, просто замечательно. Постаралась хозяйка на славу. Надо написать благодарность, а вам большущее спасибо за ужин — почти пропела я, наслаждаясь моментом.

— Ну, а сейчас как в сказке, покормила, напоила и пора и поговорить… — пошутила, заметьте впервые за то время, что мы знакомы. В этой шутке я услышала горькие нотки обиды и ответила:

— Как в хороших домах Лондона, самое вкусное блюдо, это на десерт интересная беседа, ибо без нее все остальное покажется пресным. Го это было тогда, когда не было теликов и Вадиков, но, как мне кажется, до сей поры актуально — парировала я, вбрасывая мяч на ее площадку, ожидая подачи и продолжения игры.

Немного подумав, Татьяна Вениаминовна мне ответила:

— Ну, что сказать? Не знаю. Долго думала я, продолжать нам беседу или нет, но поняла, что хочу продолжить, да и самой интересно, еще раз проанализировать свою ситуацию, может и найду ошибку, хотя вряд ли.

Я ничего не ответила, просто сидела и внимательно, смотрела на нее, приготовившись слушать. Татьяна Вениаминовна мельком взглянула на меня и вдруг сказала:

— У вас хороший стиль в одежде, все просто и лаконично, только очки немного портят вас, но не на много. Меня моя мама учила, что в одежде не должно быть более трех цветов, и чтобы они не противоречили друг другу. У вас с этим все в порядке, а я любила спортивный стиль, вот наверно и разонравилась моему мужу, а может просто из-за упертого характера, но как мне кажется, в этом хорошо приложился мой папа.

— Благодарю, вас. Это у мен сын художник, у него голова болит, если что не так с цветом или плохо сидит. Весь мозг вынесет. Да и сама не люблю одеждой выделяться. В нашей семье считается, что лучше нужно выделяться из толпы умом и знаниями, чем яркой одеждой. Вот так и привыкла одеваться в одежду пастельных тонов, хотя с возрастом силы не хватает, появились и сочные оттенки красных и оранжевых тонов — ответила я.

— Да я все поняла. Спасибо, что не учите, как жить, я этого не люблю. Хотя, если бы сказали мне, что так надо, а не иначе, сделала, но таких рецептов, увы — нет. Я вот тоже, так надеялась, на лучшее, когда поехала в Целиноград.

Татьяна Вениаминовна немного помолчала, а потом продолжила:

В то утро. Когда мы приехали, мне казалось, что вся жизнь впереди. Что будем работать, создадим семью, и все будет замечательно. Мы сдали вещи в камеру хранения, и пошли в горздравотдел при облисполкоме. Нас там ждали. Дали направление в общежитие и распределили в городскую больницу. Анатолия распределили в качестве хирурга в хирургическое отделение, а меня в поликлинику терапевтом. После бессонной ночи в душном вокзале, мне казалось великим счастьем придти в вонючее общежитие. Мы долго не могли найти коменданта и почти два часа сидели на лавочке. Анатолий не выдержал, наговорил мне всякой ерунды и поехал в больницу. Он боялся, что его место займут или главврач уйдет по делам ит. д. Ему было плевать, на то, что я тут осталась одна сидеть в незнакомом городе, у этого вонючего общежития. Я думаю, в наше советское время, почти все мы проходили через это чистилище вони и коллективного жития. Нам досталось интернациональное общежитие с его этническими особенностями и народами — многозначительно сказала Татьяна Вениаминовна, закуривая очередную сигарету, тем самым давая себе возможность обдумать, прежде чем делать свой очередной бросок в прошлое.

Немного поразмыслив, она продолжила:

— Вы знаете, Ольга, вот тогда, когда Анатолий ушел, посидев немного на лавочке у входа в общежитие, я впервые поняла, что без него мне на много проще и легче дышать, я свободна, даже в своем ожидании неизвестного будущего. Если бы мне, той молодой, новоиспеченной жены и доктора, мой этот ум умудренной опытом уже не немолодой женщины, то я бы больше не разрешила ему сесть со мной рядом даже на этой скамейке, но, увы и ах. Молодость — это мечты и надежды, а старость — это сожаление о них. Через полчаса пришел комендант. Это был невысокого роста мужчина, в старом пиджаке с мятыми шлицами, и пятнах на лацканах. Он все время почему — то вытирал шею своим замызганным носовым платком и все извинялся:

— Извините, вы меня ждете, еще раз извините — повторял он, как попугай, хватая то мой чемодан, то Анатолия, то собирая в кучу наши многочисленные пакеты и дорожным хламом.

— Я вас вчера ждал до ночи, а сейчас дела… Увы, много разных дел, вот один и бегаю. Помощника не дают. Ну, пойдемте, покажу вам комнату. А где ваш муж? — неожиданно замер он на полу слове, непрестанно оглядываясь вокруг, ища моего мужа — что не приехал? А нам так хирург в больницу нужен, даже с Минздрава звонили, чтобы хорошую комнату предоставили. Пока квартиру подбирают для него. А вы кто будите? — спросил он, снизу вверх заискивающе смотря на меня.

— Я стояла, нависая над ним. Комендант был мне несколько ниже плеча. Да, сцена была еще та. Я ему все объяснила, что он пошел в больницу, что скоро обещал быть. Комендант проводил меня в наше первое совместное собственное жилье, помог отнести мне вещи, взял паспорта на прописку и выдал нам необходимые вещи и спальные принадлежности. И не смотря ни на что, я была счастлива. Дверь закрылась за комендантом, оставляя меня со всем этим багажом в маленькой комнате 16 метров, на 5 этаже кирпичного здания, в окно которой заглядывали макушки молоденьких пирамидальных тополей. Я подошла к окну и долго стояла, думая, как сложится моя жизнь здесь. Мои планы были амбициозными, и в ушах звучали напутственные слова моего отца что, доченька все в ваших руках, карьера — это, прежде всего, получится она и все остальное получится. Нужно все начинать с нуля, только тогда ты можешь спокойно смотреть людям в глаза, когда они посмеют тебя упрекнуть. Господи, какая это глупость… Самое главное, как я сейчас понимаю, это ты сама и твое счастье, и уже не важно, где и с кем оно случится. Я всю жизнь потом мечтала, чтобы мой муж был бы слесарем или сантехником, а не хирургом. Но это уже не интересно — вздохнула Татьяна Вениаминовна, думая о чем — то о своем, куда мне не было дозволения постучаться.

— Да, у меня тоже была подобная история. После окончания техникума, я уехала отрабатывать на Кировский ССК. Как же это было давно. Но меня поселили на квартиру….. — хотела поддержать я Татьяну Вениаминовну, но она не дала сказать и резко продолжила, оборвав меня на полуслове.

— Можно я продолжу, пока есть желание. Может, рассказ напишите, а я его моим детям дам прочесть. Хотя, какой в этом смысл? Анатолий пришел только к вечеру. Он был доволен приемом и работой, а еще той возможностью поговорить из кабинета главврача с моим отцом. Его приняли там, на ура, и завтра он выходит на работу. Он был очень огорчен, что в комнате был беспорядок, что есть, было не чего, что я не смогла ничего в его отсутствия сделать, а он устал и хочет в душ, есть, и спать, сказалась бессонная ночь на вокзале. Он не спросил меня, как я тут одна без него все сделала, откуда все эти вещи, он был, только раздражен, тем, что ему хирургу, придется все это делать, помогая мне. Он сходил в душ, но оттуда пришел еще в большем недоумении и раздражении. Что говорить о местах общего пользования в общежитиях, они всем знакомы. Потом попросил чистую одежду и выговорил мне, что она не глажена. Его я не интересовала совсем. Его интересовал лишь он сам и его потребности. Мне тогда казалось, что если быт устаканится, то все наладится. Наивная девочка, которая всю жизнь прожила за маминой спиной, и никогда даже не знала, откуда в шкафу, всегда чистое белье, в холодильнике вкусная еда, а в ванной, всегда тепло, пахнет ароматным мылом и висит пушистое полотенце. Мы поужинали в соседней столовой. Сходили в магазин, купить продуктов и необходимых мелочей и легли спать на разных кроватях. Нам в общежитии выдали две односпалки, других там не было. Я полночи проплакала в подушку, а мечтала о бурной ночи любви, а мой муж спал, как убиты рядом и ему было плевать на мои слезы. Может кто-то скажет, что это ерунда, что просто человек устал, но поймите молодость, чувства, страсть никто еще не отменял, а ее, увы, не было и не предвиделось. Это я сейчас, почти старуха понимаю, а тогда наивная девочка все надеялась. Утром, как по расписанию, Анатолий встал, разбудил меня, и мы пошли на пробежку. Ни слова о любви, извинения, ни сожаления не было. Потом ушел на работу, оставив меня со всеми проблемами, и, сказав, что, у меня есть еще два дня на обустройство быта, и что лучше все — таки сходить мне на работу представить свои документы. Мне было горько и обидно, но я человек дела, нацеленная на успех и карьеру. Я навела немного порядок, забрала паспорта с прописки и пошла в поликлинику. Меня приняли хорошо, меня уже ждали. Так началась наша совместная жизнь, а вернее наше одиночество вдвоем. А что дальше? Дальше все тоже и по тому же сценарию. Через полгода нам дали в новом доме замечательную квартиру. Когда нужно было переезжать, у мужа нашлась масса неотложных дел, от которых он отказаться или перенести не мог. Перевозили нас все те же лица, дворник и комендант общежития. Подготавливали квартиру и весь быт сантехник и электрик того же общежития, мебелью помогли из фонда общежития, дали на время, пока обзаведемся своей, а когда муж наконец решился осмотреть все, то остался очень недовольным, что для его кабинета, не было места в нашей двухкомнатной квартире. Вот так однажды спальня молодоженов превратилась в кабинет для преуспевающего хирурга, а проходная комната в мой будуар со старым скрипучим диваном из общаги, на который преуспевающий хирург все реже и реже заглядывал. Да, было время…. Моя карьера в поликлинике была успешной. Сказался определенный опыт и навыки. Проработав полтора года, я начала стала работать на ВТЭК, а потом мне предложили стать зам главного врача, с перспективой повышения до главного врача поликлиники. Главный врач нашей поликлиники, удивительная женщина, собиралась уходить на пенсию. Мой муж с ревностью относился к моему успешному росту, поскольку у него не было возможности расти, он был просто хорошим хирургом. А когда, наконец, был подписан приказ на мое повышение, Анатолий вдруг вспомнил, что я его жена и что нам нужен ребенок. Глупая надежда на любовь в женском сердце никогда не затихает, а все время теплится. К тому времени мы обзавелись новой мебелью, и муж вдруг предложил переселить меня в его кабинет, купить большую кровать и выделить место для маленькой кроватки. Наивная, я порхала от счастья. Получила новое назначение, муж ко мне вернулся, любит меня, хочет ребенка. Господи, это я сейчас понимаю, что если мужик заговори, что хочет ребенка и как можно скорее, это значит, что ты слишком отдалилась, а я хочу что бы ты от меня зависела и сидела и ждала, а я бог и господин, и не смей прыгать выше меня. Все они тщеславные индюки, думающие только о себе, и нет исключений на возраст и должности — раздражением и скрытой ненавистью в голосе сказала Татьяна Вениаминовна.

— Да, вы правы. Во всем, правы. Но что делать нам сильным и успешным, коль хочется немного счастья в жизни? Мы же ненормальные. Мы сильные. Мы все можем. Зачем таким мужчина? Они, мужчины с нами чувствуют себя неуютно, но это сначала, а потом привыкаю, и им становится без нас некомфортно. А мы? Что мы? Как тащили это воз, так и тащим, только каждая по — своему несчастна от этого, а может и счастлива… Кто это знает, по крайней мере, я не знаю — ответила я.

— Вы тоже по своему правы и неправы — сказала Татьяна Вениаминовна, ковыряя вилкой овощи в своей тарелке — я вот долго не решалась даже думать, что во все сама виновата, а сейчас это отчетливо вижу. Так и есть, судьба мне все показала, сразу и еще многократно показывала позже, а я, закусив удила, неслась куда, куда — то туда, где мне, казалось, будет лучше? А зачем? Чтобы пробежать или растоптать свое счастье и заодно свое будущее. Вот мы и собираемся с подругами в спортзале, поиграть, вспомнить и наверстать упущенные возможности, а зачем, если все сами и проспали. Сейчас сижу и вспоминаю, какая я была глупая, хоть и стала главным врачом поликлиники. Почти тут же забеременела, но это не страшно, страшно другое, что муж тут же ушел в сторону, сославшись, что мне нужно заботиться о малыше. Самое главное было позже, когда родилась дочка, а он хотел сына, дабы угодить тестю, чтобы перебраться под его крылышко, поскольку карьера его не складывалась, как бы он хотел. Ему было наплевать на работу, на квартиру не в самом плохом городе, на прекрасное обеспечение и на успешную карьеру жены. На все было наплевать. Дочка была капризная, по ночам плохо спала, я молодая мама, не все умела. Помочь было не кому… Эти трудности сейчас мне, кажутся, проходящими, по сравнением с равнодушием мужа, и его откровенной завистью и готовностью это все бросить ради его выгоды. Вскоре я стала заведующей поликлиникой. Дочка ходила в детский садик. Со всеми своими проблемами я справилась, мне помогли наставления моего отца. Я не сдалась на милость обстоятельств и вышла победителем, а жизнь мне предложила еще испытания. Мы с мужем жили просто соседями. Было обидно и горько, но что делать. У меня была любимая дочка и интересная работа. Анатолий стал, замкнут и неразговорчив. Его все во мне раздражало и мой рост, и мои привычки и мои разговоры, он считал, что я глупа, и что это только воля случая и мой отец помог мне преуспеть в работе. Это глупость. Отец никогда и ни кому не помогал, ибо он считал, что всего мы должны достигнуть сами. Что долго говорить… Через шесть лет, Анатолий настоял на переезде в Киров, а я глупая согласилась и потеряла все. В Кирове мы жили на съемной квартире, я работала и по сей день, работая участковым терапевтом. Чтобы оплатить квартиру и учебу детей, к тому времени я родила еще одну дочь, тем самым похоронив надежды моего мужа на сына окончательно. Мне предлагали стать главным врачом, но там платили меньше, а муж так и не сделал карьеру, хотя стал хорошим хирургом. Прожив десть лет в Кирове, нам дали трехкомнатную квартиру в центе города. Это было счастье, но нас это не сблизило. Однажды, после очередного разговора по душам, он мне сказал, что он просто не может жить со мной и спать в одной квартире, не только кровати, что я виновата в его неудавшейся карьере, но разводиться он не хочет, а просто принимает предложении и переезжает работать в другой город. А остальное вы знаете — резюмирова она, наливая вино в бокал.

— Вы знаете, даже не знаю, что сказать. Женщины, настоящие женщины, боятся себя любить, а почему? Вот вас я слушала, и не могла отделаться от навязчивой мысли, что вас в это истории нет. Просто нет и все. Нет ни желания, нет ни потребностей, даже чувства самосохранения — нет. Почему? Да и это не только у вас. Однажды я просто ехала с одной женщиной в купе. Разговор зашел о мужчинах и сексе. Купе было женское, мы не стеснялись и секретничали о своем, о женском. В купе были три русских женщины и одна восточная. Она все время молчала и слушала. Одна моя соседка, просто так, как бы в раздумье, сказала, что прожив 20 лет с мужем, она, толком и не узнала, что такое оргазм. Восточная женщина, вдруг просто произнесла с таким достоинством, что я ей откровенно позавидовала, что она бы такого мужа с кровати столкнула и больше не пустила, это же позор мужчине, если он не удовлетворяет свою жену, и это будет большой позор, если кто-то узнает, что его жена не пускает в кровать. Она это сказала с таким достоинством и уверенностью, что мы сразу замолчали и притихли, каждая думая о своем. Так вот я не услышала от вас, что же вы думаете, что же все было мотивом к сохранению семьи, ведь самое главное для создания семьи — это любовь, отношения и близость души и тела? — задала я свой вопрос, надеясь на откровенный ответ.

— Хорошо. Я отвечу вам и все, пора расходиться. Все эти годы я хранила верность своему мужу, помня те редкие минуты мимолетного счастья. Почему я разговорилась с вами, потому, что именно тут, эти счастливые минуты и прошли, пролетели, как легкий летний бриз. Здесь все было и баскетбол, и любовь, и поцелуи на нашей лавочке, и редкие встречи и скоротечный страстный секс, в общей комнате, когда никого нет соседей и радость общения. Это чистое и прекрасное чувство. А что было потом, это уже случилось после этого, это уже не так важно. Я знала, на что иду, и чего хочу достигнуть. В наше время, порой просто числиться замужем, это один статус, а одинокая женщина — это другой. Молодежь сейчас живет легче, проще, их не волнуют условности, но мы другие, и тогда условия жизни и работы были другими. Не смогла я расстаться с мужем. Пусть где-то там, но есть. Знаю, что это не правильно, это преступно по отношению ко мне, но это есть, и никуда от этого не уйти пока. Дети сейчас пытаются нас свести вместе, почему знаете? Чтобы им легче было, ведь впереди наша старость, а если мы будем жить вместе, в одной квартире, им меньше забот, вот это позиция наших детей, и вообще молодежи. А как буду чувствовать я себя или их отец, это их не волнует. А про мужа, ничего не хочу говорить. В его жизни все было, а что не случилось — будет еще, значит ему так лучше, Бог с ним, пусть живет, так, как хочет. Что про меня, то я бы наверно сейчас что-то изменила в своей жизни, а что пока не знаю. Одно хочу сказать, вам, спасибо, что выслушали меня, за то, что смогли удержаться от глупых вопросов, и помогли мне именно тем, что дали возможность мне рассказать об этом. Это многого стоит. Ну, давайте выпьем на дорожку, долгие проводы не в моем характере — сказала Татьяна Вениаминовна и подняла бокал.

Мы выпили вино. Официант, услужливо, принес счет. Рассчитал нас, и пожелал счастливой дороги.

Я поблагодарила Татьяну Вениаминовну за откровенность, дала свои координаты, она мне дала свою визитку и пригласила придти, в случае необходимости, к ней на прием. Мы, молча, оделись и вышли из кафе. Немного прогулялись по променаду и распрощались.

Я долго не могла уснуть. Я мысленно представляла, как Татьяна Вениаминовна обходит свой участок, как меряет давление, слушает сердце и легкие, но только я не знаю, кто сможет ее услышать и понять, как, же одинока она в жизни, не смотря на, то что, она замужем и у нее две взрослые дочери. Сколько в нее силы и достоинства жить, работать и не жаловаться на свою судьбу. А еще я думала, почему все так получается? И что нужно сделать, чтобы стать счастливой женщиной и научить этому наших дочерей.

На следующий день Татьяна Вениаминовна уехала в Киров.

Однажды зимой я ее случайно встретила в Кирове. Я пошла в пенсионный фонд, по вопросам доплат к моей пенсии. Здание пенсионного фонда стоит на перекрестке дух улиц. Стоял хмурый зимний день. Я топталась у пешеходного перехода. У меня озябли ноги. Я, переминаясь с ноги на ногу, ждала, когда загорится зеленый свет.

Когда загорелся зеленый свет, меня резко обогнала высокая женщина в черной норковой шубке. Она быстро и уверенно прошла мимо меня, слегка задев плечом. Она шла легко, пружиня, как на волейбольной площадке, как бы, вымеряя каждый шаг, и легко маневрируя в толпе. Женщина была на много выше толпы. Высоко подняв голову, она не шла, она шествовала над нами. Когда она повернулась, оглядываясь на подходящий к остановке автобус, я ее узнала. Это была Татьяна Вениаминовна, но я не стала ее догонять, я просто решила написать этот рассказ. А что из этого получилось, судить вам, дорогие мои читатели.

© Copyright: Ольга Верещагина, 2018

Свидетельство о публикации №218040300899

Сёмочка, сейчас

Меня недавно спросили:

— А Вы только плохое в жизни замечаете, и пишите об этом. А про хорошее писать не судьба?

— Не знаю… — ответила я — Я не думала об этом. Я просто пишу о том, что вижу и что меня задело. Я хочу написать книжку, о непростых судьбах русских женщин. Они все такие разные… Я женщина и мне кажется, что иногда со стороны виднее… А любовь порой слепа, как и Фемида…

Вот сейчас я хочу поделиться своими наблюдениями. Я никого не хочу обидеть. Просто это ее выбор. Имена изменила специально.

Поезд скрипит рессорами… В купе полумрак, располагающий к непринужденной беседе. Я и моя попутчица, пожилая женщина, сидели на уже застеленных нижних полках, спать еще не хотелось, а впечатлений масса, разговаривали. На столе позвякивала ложечка в стакане.

В поезде всегда есть время и желание поговорить, поделиться тем, что близким не решишься рассказать.

Елена, так звали соседку, тихонько рассказывала про свою непростую ситуацию. Я слушала. Иногда задавала вопросы. Для меня это время удовольствия познания и открытие нового сюжета, новая история.

Время подходило к полуночи. Весь Вагон уже почти спал. Тишина, под перестук колес…

Вдруг поезд тихонько подошел к перрону города Владимир и остановился.

— Ну, вот и Владимир — сказала Елена — здесь я училась и жила тогда. Сколько лет прошло, а помню, как вчера…

Вдруг в коридоре послышался шум и стук.

— Ну, где ты там тащишься. Какое купе? Говорил, нужно было, плацкарт брать. Там хоть у туалета, а одна нижняя была… Ну, где, ты там…

Это по коридору шли новые пассажиры.

— Только бы не к нам — не успела произнести Елена, как дверь без стука,

с шумом открылась.

— Ну, где ты там? И что? И куда теперь садиться? Иди, разбирайся сама.

В купе ввалился детина, под два метра росту с громадным чемоданом.

— И куда его теперь, что ты там наложила? И куда тебя понесло на ночь глядя… Ну, где ты там? А куртку куда вешать? Места то нет — почти кричал в тишине, как капризный маленький ребенок, здоровенный мужик, лет под 50.

Он стоял в купе, повернувшись так, что его могучие плечи касались обеих полок, и ему было тесновато. На нас он не обращал никакого внимания, а всё смотрел в коридор и ждал.

Елена подвинулась, предложила ему присесть и поставить чемодан под ее полку, в багажник, там было свободно. Но капризный пассажир, как рявкнет:

— Ну, чего телишься? Где ты?

Мы обе сидели и молчали. Тишина и идиллия вечера была испорчена. Но это были еще цветочки. Ягодки были позже.

Вдруг в купе протиснулась маленькая, миловидная женщина.

— Сёмочка, сейчас — сказала она.

Она быстро выпроводила бугая в коридор. Извинилась. Попросила разрешения положить чемодан в багажник. Быстро повесила куртку мужа на плечики. Выдала ему одежду, для сна и отправила в тамбур переодеться. Быстро разобралась с постелями на верхних полках. Достала еду и быстро, поднявшись по лесенке, закинула тяжелые пакеты на полку для багажа.

— Извините — произнесла она — он у меня такой всегда. Не любит ездить и всегда требовательный. А тут не было билетов на нижнюю полку. А ехать далеко.

Всё это она говорила тихо и скороговоркой, как бы оправдываясь и оглядываясь… И ей было, чего опасаться.

Поезд потихоньку тронулся и в купе ввалился Сёмочка.

— Ну и что дальше, где я буду сидеть? Я есть хочу — пробасил он, с нажимом, не обращая внимания на нас.

Елена свернула свою постель и предложила:

— Вот присаживайтесь, поужинайте, а то я спать собираюсь ложиться.

Детина сгреб ее пожитки, как ненужный хлам и забросил к нам на полку. Сидеть нам было неудобно и тесно, но мы обе молча, наблюдали, что будет дальше. Мы обе самодостаточные и умные женщины и могли этого засранца поставить на место в два счёта, но нам было жаль эту маленькую, интеллигентную женщину, выбравшую эту добровольную каторгу. И мы просто смирились и сидели, ведь ляжет он когда — нибудь спать.

Наташа, так звали женщину, быстро постелила скатерку. Достала пакетики и баночки и стала раскладывать.

— А чай где? Что опять забыла налить? Я же горячий не пью… Иди, бери стаканы и налей кипятку. А чай взяла? Забыла? Ты что не знаешь, что в поезде все дорого. Растяпа, ты всегда такая была… Иди уже…

— Сейчас, Сёмочка, сейчас — пролепетала, извиняясь, Наташа и пошла к проводнице за чаем.

Сёмочка не стал ждать жену с чаем. Налил себе коньячку из фляжки. Достал курицу, разломил её, разорвал пакет с хлебом и достал огурец маринованный. Потянул носом, втягивая в себя от удовольствия воздух, и выпил. Потом долго чавкал и вытирал руки о свои треники, подливая коньячок.

— Ну, что старушня, может по капельке за знакомство?

Мы, молча, покачали головами и отказались.

— Ну, будем, за приятное знакомство…

— Ну, вот, Сёмочка, и чай… — пролепетала Наташа.

— А я уже и не хочу. Чего долго ходила… Ну ладно давай выпью и на боковую…

Хорошо тут, приятно оказывается… Вон кондишен пашет, не жарко… А ты тут приберись, а то вот старушне уже спать хочется. Щас, допью, схожу и приду спать.

— Хорошо, Сёмочка. Иди. Я быстро…

Наташа быстро убрала все, что наворотил на столе ее муж. Извинилась, присела на краешек. Быстро съела бутерброд и предложила Елене помочь постелиться.

Елена, вздохнув, постелила и поправила постель на полке, легла. Я тоже прилегла…

Но, какие мы были наивные, думая, что всё кончилось.

Пришел Сёмочка, забрался на полку, включил музыку в телефоне и довольно, громко. Потом почесался, рыгнул, от удовольствия:

— Ну, всё, я лег, можешь ложиться. А здесь ничего, прикольно… Подай мне Фляжку и закусить. Потусуюсь немного.

Наташа, порывшись в пакете, отдала ему требуемое.

Время уже было глубоко за полночь. Мы не могли спать. Верхний свет не горел, но этот верзила, пил коньячок, командовал Наташей и не давал нам заснуть.

Ближе к трем ночи, он разбудил, сидящую Наташу на краешке Елененой полки, отдал ей пустую фляжку и захрапел.

Наташа, извиняясь в очередной раз, забралась на верхнюю свою полку, свернувшись калачиком, легла.

Сёмочка храпел виртуозно, с переливами и посвистыванием. Мне, кажется, весь вагон слышал это. В купе не чем было дышать от перегара и его вони.

Вот так закончился этот вечер, обещавший мне романтическую историю Елены. Утром я вышла в Кирове. А поезд постучал колесами дальше, унося две женские судьбы, столь разные и одинаковые…

© Copyright: Ольга Верещагина, 2014

Свидетельство о публикации №214111800418

Мелена. Новороссийские зарисовки

Какое счастье, что есть возможность и желание просто так, спонтанно написать подруге, купить билет, сесть в поезд и поехать к морю.

— Тук- тук — тук — стучат колеса с перестуком.

— Так- так- так- так — вторит им сердце.

Поезд мчится. Вагон поскрипывает и покачивается на стыках. В вагоне тихо и душно. Все спят, а мне не спится. На верхней полке посапывает мой внук Ваня. Ему скоро 13 лет, и я решила вывезти его к морю, прокалить на солнышке и, наконец, научить плавать. У нас это сложно сделать. Вятка обмелела, а в бассейне нет такой возможности. Такое замечательное ощущение… Опять еду в неизвестность и опять новые встречи и разговоры. Поездные истории — это такие откровения и рассказы, которые никому нельзя доверить, только случайным попутчикам. Вот и на этот раз, мне можно сказать повезло, с нами в купе села очаровательная молодая уже не девочка, но еще и не женщина, смуглая с копной каштановых вьющихся волос и нежно — зеленоватыми с оттенком песочного кошачьего цвета глазами. Назвалась она Меленой, но мне показалось, что ее зовут просто Леночка.

Села она на небольшой станции, название я не запомнила. Вошла, с вызовом, свысока, посмотрела на всех и вдруг, как бы осознавая что- то притихла. Сложила вещи, постелила постель и, молча, присела на свободную нижнюю полку. Ее выражение лица резко изменилось, с наигранного вызывающего, на растерянное и совсем еще детское выражение. Она протиснулась в уголок между столом и своим чемоданом к окну, уткнулась в одну точку и долго сидела, покачиваясь в так движения вагона.

— Ну, кому чего нужно. Чай. Кофе. Печенье. Вода минеральная. Лотерея. Журналы — долбила, как дятел проводница, разглядывая красавицу.

— Девушка, а Вы, что чай заказывать не будите? Далеко едите, почти два двое суток… Стаканов на всех не хватит…

— Да, да… — в растерянности ответила девушка.

— Мне кофе, если можно, или нет, лучше зеленый чай и печенье. Сколько нужно заплатить?

— Да всего — ничего…35 рублей чай с сахаром и 45 печенье. Только зеленого — нет, черный. Принести? А лотереечку или журнальчик не хотите?

— Нет, не нужно… Несите черный.

Проводница ушла, а девушка, как — то внутренне сжалась, поежилась и тихонько, чтобы никто не заметил, вздохнула. На мгновение, мне показалось, что она вот — вот разрыдается, но она опять отвернулась к окну и так застыла, как изваяние, боясь эмоциями выдать душевные свои переживания. Я человек бывалый и от меня это не могло укрыться. Мне очень захотелось разговорить ее. И это мне удалось много позже.

Проводница принесла чай.

— С вас 80 рублей. А может еще что — то будите?

— Нет, спасибо — ответила, Мелена и стала искать мелкие монеты, чтобы заплатить.

Проводница терпеливо стояла и ждала. Мелена, судорожно считала мелочь. Нужная сумма никак не получалась.

— Если нет без сдачи, я Вам сдам. У меня много мелочи.

— Нет. Я сейчас еще найду.

Наконец нужная сумма нашлось, и девушка отдала ее проводнице. Когда проводница ушла, Мелена, пересчитала все содержимое кошелька и вздохнула с облегчением.

Чай в стакане с подстаканником стоял на столике, и ложечка позвякивала слегка, напоминая о том, что нужно пить напиток, но Мелена, не притронулась к стакану, а только отодвинула его к окну. Машинально держась за ручку подстаканника, она указательным пальчиком с дорогим маникюром обводила узор на подстаканнике и о чем- то сосредоточенно думала. Выражение её лица менялось, в зависимости от мыслей. В этом возрасте, на вид ей было не больше 19—20 лет, очень трудно научиться скрывать свои мысли, и выражение ее лица говорило само за себя. Я лишь могла догадываться, о чем она думает. Она, то едва заметно улыбалась сама себе, то хмурилась, то вдруг, как мне казалось, готова была расплакаться.

— Бедная девчонка. Во что она вляпалась, сама того не зная — подумала я.

Ваня, лежал на верхней полке и играл на планшете.

— Бабушка, а бабушка, а кушать когда будем? Есть хочу.

— Ну, вот скоро и будем. Спускайся, мой руки. Скоро большая станция. Сходим, подышим воздухом и поедим.

Ваня, охотно спрыгнул вниз и присел рядом с Меленой.

— Привет. А как тебя зовут? — вдруг сказала девушка, и мне показалось, что она заговорила с ним, как бы ища какую — то возможность отвлечься от своих мыслей.

— Меня Иваном зовут, а тебя? А ты куда едешь? — ответил Ваня и сразу продолжил:

— Мы с бабушкой едем к морю, в Новороссийск. А ты куда?

— А я — не знаю… Вернее, знаю, вот только не знаю зачем… — ответила Мелена.

— Ой, скоро станция. Пойдем гулять. 20 минут будем стоять… — сказал Ваня, тем самым не давая, Мелена, ответить, но может и правильно, давая тем самым ей подумать над этим слово — «Зачем»…

Поезд проскрипел тормозами и замер на станции. Проводница прокричала название станции, поторапливая приехавших и сообщая время стоянки остальным пассажирам, устремившихся вырваться на свободу и чистый воздух из душного вагона. Ваня пошел на выход, увлекая за собой девушку и меня.

Перрон заполнили проезжающие, встречающие и новые пассажиры. В этой толчее выделялись двое — мой внук и Мелена. Они стояли в стороне и о чем — то оживленно говорили. Девушка, сбросила свою маску и смотрелась просто, как старшая сестра… Она живо спорила с Ваней о чем-то, рассматривали его планшет и непринужденно смеялась. Я поняла, что ей не привыкать общаться с детьми и ей это нравилось. Со стороны это очень заметно, хотя девушка очень старалась казать взрослее своих лет. Желание поговорить с ней возрастало с каждой минутой и женское чутье меня не обманывало. Девушке нужен это разговор, да и мне тоже.

Локомотив прогудел отправление, и мы стали садиться в вагон, чтобы продолжить путь. Ваня и Меленой наперегонки побежали, толкаясь, понарошку, стали подниматься по лесенке.

— Совсем еще девочка… И во что она вляпалась, и куда едет? — машинально подумала я, поднимаясь следом.

Мы вошли в вагон. Поезд тронулся, постепенно набирая ход.

— Бабушка, а бабушка, есть хочу — канючил Ваня, присаживаясь на нижнюю полку, которую занимала я.

— Ну, что ж, давай пообедаем. В дороге, тем более в поезде всегда кушать хочется. Мелена, присоединяйтесь к нам. У нас много всего, на всех хватит — обратилась я к девушке.

Она немного подумала и согласилась.

— Да у меня нет ничего, только печенье и чай.

— Ничего, у нас хватит на целый вагон. Нам всего надавали много, боялись родители Вани, что оголодает их отпрыск, пока едет — засмеялась я, доставая припасы.

— Спасибо, Вам — тихо сказала Мелена.

Разве может быть, что лучше в поезде, стакана горячего чая с хорошим бутербродом и размеренной беседы под стук колес?

Ванька уплетал бутерброды, овощи с молниеносной скорость, запивая горячим чаем. Он от удовольствия даже разрумянился и вспотел.

Мелена, старалась держаться спокойно и уверенно, но быстрый взгляд в разбежку на продукты, который она скоренько отвела в сторону, говорили о том, что она сильно голодна и давно в пути.

Я не стала ее пока ни о чем расспрашивать, просто сделала пару увесистых бутерброда, дала ей и сказала:

— Ешь, Мелена… Не чего держать фасон, от двух бутербродов не потолстеешь, а удовольствия выше крыши… Ешь, и пей чай. А потом отдохнем, почитаем, потрещим, и время быстро пройдет…

Мелена, быстро сглотнула свое волнение, отпила немного холодного чая и стала есть.

— Ваня, пойди, принеси кипяточку из бойлера, а то у Мелены чай остыл, подновим.

Пока Ваня ходил за кипятком, у Мелены, пришла СМС. Она ее прочла и задумалась. Потом решилась, набрала номер и позвонила.

— Ало, привет. А почему ты сам не можешь меня встретить? Я боюсь с ними ехать, я их не знаю… Я никогда не была в Новороссийске.

Я не знаю, что ей ответил там молодой человек, но Мелена чего — то испугалась и пролепетала:

— И я тебя. Но, я правда боюсь, ночью на вокзале и эти парни. А куда они меня повезут, и когда встретимся с тобой? Алло, алло… Ты чего молчишь? А кто знает… Ты же обещал…

Звонок прекратился, а может связь… Мне стало, так тревожно, даже аппетит пропал. Я понимала, что девочка попала в беду, но как ей объяснить это и помочь, я пока не знала…

Мелена сидела и смотрела на свой телефон. Глаза ее красивые наполнились слезами. Она не плакала, но вот — вот это могло произойти.

— Ну, чего расстроилась. Мы тоже там выходим, пойдешь с нами. У моей подруги места много. Переночуешь, и встретитесь со своим парнем или мужем? А с чужими и правда не чего ездить по незнакомому городу. Ешь, пей, потом потолкуем — сказала я, как можно успокаивающе.

Мелена с надеждой посмотрела на меня:

— А, правда, можно? А то я одна в незнакомом городе. Меня обещали встретить, но не могут, а незнакомыми парнями я боюсь…

— Бабушка, правда, можно Мелена с нами поедет, и мне веселее с ней — попросил Ваня.

— Правда, конечно. У моей подруги большой 2х-этажный дом, все места хватит — успокоила я, а сама мысленно быстро соображала, как помочь девчонке, которой грозит большая беда, насколько я могла предположить на тот момент.

Ваня наелся, что называется от пуза.

— Спасибо, бабушка. Ой, объелся… Все так вкусно. Мама дома такое мне не дает, говорит — вредно… А ты даешь… Так вкусно, особенно бутеры с сыром… Пойду, полежу на второй полке. Мелена, правда вскусненские бутеры делает моя бабушка? Класс!!! Ну, я пошел…

И Ваня, кряхтя, полез на свою верхнюю полку.

— Бабушка, а правда мы Милану с собой возьмем? А? Вот бы здоровяки было.

— Не знаю, Ваня, как получится, я ей предложила, а она сама должна решить… Отдохни немного, поспи, а то ночью жарко было спать. А мы посидим, поговорим или тоже полежим, что еще в поезде делать.

Ваня улегся и моментально уснул, его укачало, а мы с Меленой сидели и пили чай с конфетами дунькина радость (подушечки с повидлом, так мы их в студенческие годы называли, ибо были самые дешевые, на другие не хватало денег).

— Ну, вот и поели. Много ли человеку для счастья надо? Поесть, попить и хорошенько отдохнуть, чтобы дальше жить, да еще хорошего человека в пару, чтобы не быть одинокой. Вон у тебя тоже есть твой парень или муж? — спросила я Милану, специально переводя разговор в нужное мне русло.

Я убирала всю снедь со стола, паковала в пакетики и фольгу, и краем глаза наблюдала за Меленой. Я поняла, что мои слова попали в цель. Она сидела, опустив глаза вниз, слегка покусывая нижнюю губу и, рассматривая свой причудливо сделанный дорогущий маникюр. Он так не шел к ее нежным не избалованным рукам с розовыми трудовыми мозолями, которые проходят только с годами.

— Ты к нему едешь? Он, что военный или моряк? Там много таких.

— Нет. Он мне просто знакомый. Мы познакомились по интернету.

— И ты его ни разу не видела?

— Видела. Мы почти полгода общались по скайпу. Он красивый и живет в Абинске. Это не далеко от Новороссийска. У меня есть в селе муж. Мы поженились, и он ушел в армию и все. Не хочу жить в селе. А он тракторист и выпивает, как все в селе. У нас даже своего дома нет, жила у свекрови, она все на меня ругалась. А мне хочется и в город съездить, и в кафе сходить. Да, с нами еще живут два его младших брата. Свекровь в армию написала, моему Кольке, что я по компьютеру встречаюсь с Муратом, а Колька сказал, придет, разведется. Так, что я почти свободная уже.

— Да, пути Господни не исповедимы? Значит, ты любишь Мурата, а он тебя? Это хорошо. А почему он сам за тобой не приехал? Он, что пригласил тебя в гости?

— Нет. Он сказал, просто приезжай, познакомимся, жить будем… Я же пока замужем, а когда разведемся, может, поженимся. Вот посмотрите, какой он красивый — сказала Мелена и показала мне фотографию.

С фотографии на меня смотрел молодой красавец, явно не джигит Мурат, или может чуть — чуть только похожий на него. Красивое профессиональное фото какого — ни будь Жигало.

— Красивый, но кого-то мне он напоминает. Кажется одного испанского футболиста. Наверно Мурат побоялся свое фото прислать, вдруг не понравится. А он кто по национальности? Адыгеец? Ты знаешь, какой он веры? Если мусульманин, то Вам не разрешат жить вместе. У них строгие обычаи — спросила я, пытаясь, навести девушку на размышления и, показывая в разговоре, что Мелена зря едет. Мурат не любит ее, это только уловка для красивой и неопытной девушки, какой была Мелена.

Она действительно была хороша собой. Стройная, высокая. С красивыми прямыми ногами, но, наивная до предела. Таких называют красавицами от сохи, чистыми, нежными, умеющих любить и с удивительной жаждой лучшей жизни, как мотыльки, летящие на огонь. Сколько их бродит по миру и сколько уже обожглись.

— А я не спрашивала. Он сказал, что обо всем подумает сам. И я не знаю, где буду там жить… Мурат сказал — приедешь все увидишь, а сейчас даже сам встретить не может или не хочет. Послал каких — то парней и велел отдать им паспорт. Чтобы там купили еще билет. А зачем паспорт отдавать, когда дальше 200 км на автобусе в горы. Я боюсь ехать в горы. У нас степь и простор, а там горы.

— Да в горах не просто… А деньги у тебя на обратную дорогу есть? Может, а ну его этот Абинск. Не хочешь к мужу возвращаться, поезжай домой или вон хоть в Нижний. Дам адресок. Устроишься на фабрику, там одиноким общагу дают, если нет детей. А так завезут в лучшем случае в горы и будешь ухаживать за кем — ни будь или на плантации работать, а то или плечевой сделают… т. е проституткой. Ты красивая, молодая… Не нравится мне твоя история. Если бы Мурат тебя любил, не стал бы подставлять и забирать паспорт. Не стал бы посылать за тобой двух мужчин, это не принято у горцев. Прислал бы мужчину с женщиной. Подумай. Пока не поздно, вернись домой. И в живых могут не оставить. Сколько красивых девчонок пропало — я старалась говорить, как можно убедительнее, но Мелена все находила слова, в оправдание Мурата.

Мелена сидела и молча, слушала. Я понимала, что очень трудно сейчас до нее достучаться. Как трудно, молодой женщине, с огромным желанием быть любимой и сильным чувством необходимости любить, опровергать самое себя и свои фантазии, поверив совершенно постороннему человеку. Вот он, ее любимый, самый лучший и самый красивый. Еще чуть — чуть и обнимет ее и прошепчет ей на ушко все те нежные слова, что он ей писал по интернету. Скажет, что любить будет вечно, и будет ночь любви и неимоверное счастье обладания друг другом…

Но, увы, это самообман и как трудно в это поверить. Осталось только одно — уповать на сельскую смекалку девушки. Деревенские они тем и отличаются от городских, что умеют здраво рассуждать, когда дело касается их достатка и любви, бороться за свое счастье до победы.

Мне хотелось в это верить, что здравый смысл победит.

— Мелена, у тебя деньги с собой есть? Может, купим обратный билет на большой станции… Скажешь, что отстала от поезда. Денег нет, пусть приедет за тобой. Или скажешь, что отправили с полицией домой, паспорт и вещи уехали в поезде. Нужно время, чтобы восстановить паспорт. Девочка, проверь его. Это ведь твоя судьба. Нельзя верить безоговорочно всем подряд — Предлагала я ей.

Я знаю, как трудно разговорить любящую женщину, и как они не защищены в этом состоянии от посягательств нечистоплотных людей.

— У меня нет денег на обратный билет — глухо сказала Мелена и вся сгорбилась, съежилась в своем уголке.

— Как нет? Совсем нет?

— Вот только 300 рублей на питание в дороге осталось. Деньги мне прислал Мурат. Он велел сделать хороший маникюр, прическу, купить пару платьев и купить билет на этот поезд, а там меня встретят… Я не знаю, что мне делать? Я не могу не ехать и возвращаться не на что.

Я была ошарашена таким откровенным рассказом. Девушка начала сомневаться правильности своего поступка, но выхода у нее не было. Вернее она его не видела… Да как тут увидишь, когда всем все равно…

Свекровь счастлива, что спровадила не любимую невестку. Мать ни сном и духом не знает, где ее дочка, молоденькая женщина не знает что ей делать, а поезд, набирая скорость, постукивая на стыках, несется вперед… Куда и зачем?

Пока мы разговаривали, поезд стал притормаживать в городе Пенза.

— В Пензе мы стоим 30 минут. Санитарная зона полтора часа. Кому нужно в туалет можно на вокзал бесплатно по билетам. Прибываем на первый путь — прокаркала проводница.

Я предложила Мелена прогуляться. Мы вышли. Стояла теплая июньская ночь. На перроне народу было не много. Вдруг зазвонил телефон Мелены.

— Алло!!! Алло!!! — крикнула в трубку Мелена.

— А Вы кто? А где Мурат? А что он сказал? — волновалась Мелена.

— Хорошо, все сделаю. Я еду в 9 вагоне, уже Пенза. Поезд прибывает в 22.50. А он будет меня встречать?

— Да, я тоже его люблю — тихо, уже только для себя, сказала Мелена.

Я подошла к ней.

Она стояла и плакала…

— Что случилось, девочка, что случилось? — пыталась я ее утешить.

— Все так, как вы сказали. Позвонил друг Мурата и сказал, что Мурат уехал на несколько дней, просил их встретить меня и отвезти в Абинск на квартиру. А поскольку нужно ехать еще на местном поезде, нужно покупать еще билеты, нужен паспорт, время мало между поездами, чтобы она приготовила его, пока вдвоем, мы с одним пойдем на другой перрон, второй друг побежит за билетом для нее, что у них там строго и погранзона. А мне, Мурад, говорил, что у него две машины и его друзья встретят меня на машине. Я не верю им. Что мне делать?

— Не знаю. А давай пойдем в справочную сходим, узнаем можно обменять билет назад. Ты ведь не так далеко уехала. Чем черт не шутит, пока Бог спит. Побежали. Еще 15 минут есть…

И мы побежали на вокзал. На наше счастье в окошечке «Дежурная по вокзалу» сидела молодая женщина. Мы сбивчиво ей все рассказали. Она не стала вдаваться в подробности.

— Паспорт с собой? — только спросила.

— ДА!!! — хором выкрикнули мы.

— Пошли в кассу.

И мы пошли. Спасибо кассирам, что быстро все сделали. И уже через 10 минут мы неслись к нашему 9 вагону с обратным билетом для Мелены.

Когда наш локомотив в очередной раз прогудел отправку, Мелена стояла и плакала у меня на плече. Мы обменялись адресами. Я ей дала адрес Нижегородской фабрики, где принимают на работу молоденьких ткачих с предоставлением общежития. Проводница спросонья, так и не поняла, а что случилось, почему девушка осталась в Пензе, да объяснять ей было не обязательно.

Поезд тронулся дальше. Мелена стояла на перроне и улыбалась. Она улыбалась счастливой открытой улыбкой. Да это настоящее счастье и огромная удача избежать большой беды, в которую она могла попасть. Через час она сядет в обратный поезд и выйдет на родном перроне. Вот это уже будет настоящее счастье. Счастье возвращения…

В заключении могу сказать, когда мы на следующий день приехали в Новороссийск, нас встречали два амбалла, непонятной национальности. Они почти ворвались в вагон, чтобы встретить Милану. Но, увы и ах — им не повезло, на ее месте сидел шахтер их города Шахты.

А еще хочу сказать вам, милые мои девушки, женщины любите себя и берегите. Счастье — это когда ты здорова и сидишь дома на своем диване и даже с ноутом.

© Copyright: Ольга Верещагина, 2015

Свидетельство о публикации №215100401298

Ночное такси

(Не помню, где прочла эту фразу-«мужское сердце по особому болит…)

Мужское сердце по — особому болит,

Страдает, мучается, стонет,

Но только ничего не говорит, молчит,

А зря, вот это и подводит.

Мужское сердце по — особому болит,

Когда надежда первой умирает,

Оно с удвоенной нагрузкою стучит,

И снова к жизни возвращает.

Мужское сердце по — особому болит,

И по ночам, и в трудную минуту,

Стучит, отсчитывая непокорный ритм,

В любви и тихо плачет от разлуки.

Мужское сердце по — особому болит,

Оно в любви своей провидец,

Тревожится, скучает и кричит,

И умирает, не сказав, и слова.

© Copyright: Ольга Верещагина, 2015

Свидетельство о публикации №115042910335

Что такое жизнь? Мы часто просто живём и никогда не задумываемся почему. Мы знаем, что жизнь нам дарована, от слова даром, нашими родителями, а им — их родителями, а мы даруем жизнь нашим детям, тем самым продолжая и производя себе подобных. Вы скажите или подумаете — загнула, что это только философия или божий промысел и сие от нас не зависит. Но, как мне кажется, сколько не рассуждай, жизнь и судьба человеческая — это тайна и чудо, которое нам никогда не понять, а нужно во время суметь принять дар Её Величества судьбы.

Я все время пишу женские истории и всегда прошу мужчин откликнуться, поделится своими историями, ибо женские истории не могут существовать без мужских. Мне всегда хочется, чтобы мужчины читали мои рассказы и писали отзывы, свои истории, и просто еще раз хочу напомнить им, что счастье, любовь и благополучие возможны только тогда, когда двое рядом. Я не верю в счастливое одиночество, даже в толпе родных и близких людей.

Почему я это пишу? Да потому, что мне посчастливилось, услышать одну такую историю, и я хочу рассказать её вам, дорогие мои читатели. А еще я хочу поблагодарить таксиста Толика, за откровенность и доверие. Имя, конечно, я изменила, да и город тоже, но суть осталась, и если Валентина, а это имя подлинное прочтет этот рассказ, и узнает эту историю, то пусть напишет мне. Я могу сказать, что отнесусь к ней с большим уважением, дам номер телефона и отдам письмо адресованное ей.

Так случилось, что я живу в Кирове, а мне необходимо было поздно вечером поехать к дочери в соседний городок за 45 км, неожиданно заболел мой внук, их должны были экстренно положить в больницу, а маленькую внучку было оставить не с кем. Я быстро собралась, вызвала ночное такси и вышла из дома.

Ждать пришлось недолго. Вскоре я увидела, как автомобиль, с указанным номером, припарковался у детской площадки в нашем дворе.

— Добрый вечер — сказала я и села в автомобиль.

— Куда едем, мадам? — спросил меня водитель.

— Далеко… В Слободской — ответила я пристегиваясь ремнем безопасности.

Ремень никак не пристегивался, или я неправильно вставляла петлю в замок, или сам замок не работал. Я волновалась, мне хотелось скорее приехать к дочери, а водитель сидел и спокойно наблюдал, как я пытаюсь пристегнуться.

— Ну, что Вы так торопитесь, сломаете. Давайте я сам Вас пристегну — спокойно сказал водитель.

Он спокойно взял у меня из рук ремень и быстро вставил в паз.

— Ну, вот и всё. Поехали. А что случилось? Я вижу, Вы очень волнуетесь, не переживайте. Ночью дорога свободная быстро домчу. Люблю по ночам работать… — задумчиво или как бы отстранено, произнес он.

Я внимательно посмотрела на водителя.

Водитель выглядел весьма солидно. Он был, что называется интеллигентного типа мужчина. Одет был аккуратно, в коричневую кожаную куртку с черным норковым воротником, бежевый пуловер и просматривался воротничок от темной рубашки. Был он худощав, сидел прямо, высоко выставив спинку водительского кресла, от чего казался еще выше, и стройнее, с прямой спиной и красиво, правильно посаженной головой с внимательными, с легким прищуром глазами и орлиным профилем. Мне показалось, что все это вместе не сочеталось, интеллигент по виду и красивый уверенный гордец. Но, это был первое впечатление. Толик, так его звали, оказался совсем иным, чем я его нарисовала для себя с первого взгляда. Он умело крутил баранку своего авто. Его длинные музыкальные пальцы элегантно держали руль и с лёгкостью им манипулировали, выезжая на проспект со стоянки, пробираясь дворами мимо припаркованных автомобилей. На вид ему лет 45—50, кудрявые седоватые волосы и приятный голос.

— Ну, вот и выбрались, поехали. А что на ночь, глядя, за необходимость ехать. Что — то случилось?

Я ему вкратце рассказала о цели моей поездки, а потом добавила:

— Я тоже люблю по ночам ездить. Но сегодня мне нужно быстро, да и там машина не нужна будет… Там у дочери есть машина…

— Я тоже люблю ночью ездить, а вернее привык. Я пожарником работал в Геленджике. Вот и привык по ночам дежурить. У меня там дом есть, но семьи нет.

— Интересно, а что же Вас привело сюда на Вятку, в Киров? Ведь здесь только 2—3 месяца тепло, а остальное холодно и фрукты не растут.

— Вы не поверите… Влюбился, как мальчишка, вот и рванул на поиски…

Я внимательно посмотрела на Толика. Его губы сложились в грустную улыбку арлекина. Меня очень заинтересовала эта фраза, сказанная им, и я решилась его спросить:

— Толик, скажите, мне очень интересно, а что Вас сподвигло на то, что Вы сюда приехали, как я понимаю — это женщина? Может, расскажите? Время есть…

Автомобиль слегка газанул, наверно Толик немного взволновался и пережал педаль газа, и набрал скорость, вырулив на загородную трассу. Толик внимательно посмотрел на меня, как бы оценивая меня, немного помолчал, и продолжил…

— Вы знаете, об этом трудно рассказать, боюсь, вы меня не поймете, как не поняли мои родные и близкие мне люди. Жизнь, она иногда выдает такие фортеля и кульбиты, что жить не хочется. Невыносимая тоска, давит настолько, что даже водкой не зальешь, появляется такая необходимость в другом человеке, что ничего в жизни не радует. И что интересно, тогда плевать на все сплетни и предрассудки, потому, что понимаешь — это твой человечек, твоя половинка, не зависимо от обстоятельств… Но, вы не подумайте, что я алкаш, или еще хуже… Нет, с этим всё в порядке. Вы задали правильный вопрос, и меня это тревожит, хочется об этом рассказать, но полчаса дороги мне мало, столько накопилось — вздохнув, сказал Толик.

Машина неслась по дороге. Ночь, встречных машин почти не было. Снег, обочины расцвеченные красными маячками указателей обочин, всё располагало к приватному разговору. Я, всем своим женским существом, понимала, что Толику этот разговор очень нужен, даже не сам разговор, а просто возможность высказаться незнакомой женщине, а вернее случайной попутчице.

Мне, с моим пониманием мироздания и с женской логикой, очень хотелось постараться понять и выслушать Толика, а заодно и попробовать немного разобраться в мужской логике и оценке женской истории, ведь, как мне показалось, и если я не ошиблась, речь пойдет о любви и любимой им женщине.

— Анатолий, можно Вас так называть, а почему Вам не попробовать мне рассказать. Может просто выскажитесь, а потом что — то и решится… Так часто бывает.. Горячимся, горячимся, а со стороны виднее…

— А знаете, Вы правы… Я попробую вкратце всё рассказать… Только не судите строго, я сам себя виню, но ничего сделать не могу… И жить без неё не вижу смысла, очень хочу её найти. Зовут ее — Валя, редкое имя, не современное. Когда я с ней познакомился её звали интригующе Валерия или Валери… А почему? Я сейчас всё объясню…

Толик задумался, выключил приемник, который играл красивую джазовую композицию…

— Извините, просто мешает — извинился он и продолжил: — я раньше играл в джазе, фортепьяно и клавишник, по вечерам в ресторане. Очень люблю музыку. Родился я в семье военного моряка. Мой отец всю жизнь проплавал на военных кораблях. Я жил с мамой в Геленджике, где она работала главным врачом в одном санатории. Жили в достатке. Я был единственный и неповторимый ребенок в семье, плюс еще и бабушки, и дедушки во мне души не чаяли. Стыдно вспоминать. Любая моя прихоть выполнялась. Потом училище и профессия морской пожарник. Отец тогда уже имел высокое звание и пристроил меня в пожарную часть в Геленджике, там и прослужил до 45 лет, а затем уволился. Почему, спросите Вы? Надоело, не любил я свою службу, да и свободы не было, сами понимаете курорт, нарушений много, сезон, начальство давит, а подчиняться не привык… В общем дотянул до пенсии и ушел… Мать была не согласна, отец, он уже пенсионер — тоже. Купил на окраине города небольшой домик, собрал своих друзей — музыкантов и стали работать в ресторане. На джазпати много слушателей приходило, зарабатывали хорошо, но и развлекались по- полной, так бы всё и продолжалось, если бы не один случай.

— Простите меня, Анатолий, а как Ваша жена или подруга разрешала каждый вечер пропадать в ресторане? Вы были женаты? У Вас дети есть?

— Да, нет никого у меня и серьезных отношений не было, так случайные были, а серьезно — нет, а вот у моих друзей — да. Их жены сначала радовались шальным деньгам, а потом одна за другой пообещали развестись, если не бросят играть. Сами понимаете, у мужиков семьи были не по одному десятку лет, и жёны и дети и у некоторых внуки… Вот они и выбрали — свои семьи. А мне что? Я — один, только престарелые родители, я у них поздний. Я продолжал играть в ресторанах и по приглашению на банкетах. Я тогда не понимал, что просто прожигал свою шальную неприкаянную жизнь, но другой я не знал и не узнал бы, если бы не Валери…

Толик задумался, а я сидела, смотрела на мчащуюся нам навстречу дорогу и думала, что этот разговор длинный, как жаль, что скоро приедем на место назначения, но видимо судьбе было угодно, чтобы он состоялся. С одной стороны мне Толик не показался легкомысленным и несерьезным, это просто напускное, бравада, а с другой стороны, сама жизнь — это великий педагог, иногда преподносит такие уроки, что их нельзя игнорировать. Мне очень захотелось узнать продолжение этой истории.

Вдруг машина начала резко тормозить, и нас почти выкинуло на обочину в сугроб. Когда снежная пыль осела, я увидела, что буквально в нескольких метрах от нашей автомашины, стоит фура с прицепом поперек дороги, и это большая удача, что Толик во время увидел её. Кузов фуры был выкрашен в серый цвет, её не было видно в темноте, а водитель только пытался выставить знак аварии. Он поспешил к нам помощь. Машину из сугроба мы вытолкали, а возможности ехать дальше не было. Фура перекрыла всю автостраду. Мы стали ждать попутный большегруз, чтобы помогла развернуть аварийную фуру. Водитель по своей связи попросил помощи у дальнобойщиков, кто был рядом. Водительское братство — это особые отношения и взаимовыручка. Здесь нет равнодушных. Мы с Толиком сели в машину и продолжили разговор. Вот здесь моя любимая пословица к месту — « Никогда не заешь, где найдешь, где потеряешь. Знать бы, где упасть — соломки постелил» или «Нет худа, без добра».

Говорят, что свою судьбу и на хромой кобыле не объедешь, почему на хромой, я не знаю, но то, что Её Величество Судьба вмешалась и изменила ход событий, тем самым давая нам время для разговора — это неоспоримо.

Мы с Толиком вернулись в автомашину. Я уютно устроилась на пассажирском кресле и стала ждать продолжения рассказа.

Толик немного посидел, подумал о чем — то о своем, потом немного поводил плечами, как — будто что-то стряхивая с них, и продолжил свой рассказ.

— Знаете, Ольга, можно мне Вас так называть? Не могу рассказывать и обращаться в неизвестность, а так вроде бы кто-то рядом и слушает… Да, вот видите, как получилось… Судьба… Наверно пришло время мне всё рассказать. Я ведь никогда и представить не мог, что вот так рвану вслед за женщиной, да еще не зная адреса точного. Никогда не вздыхал о бабах, их море всяких было. Отец всегда говорил — дождешься, окрутит одна, и пропадешь не за грош, остепенись, женись и живи семьей, как человек…

Толик вздохнул и продолжил:

— Мне бы его послушать, он всю жизнь с мамой прожил, и никогда я не видел и не слышал, что они ссорились и обижались друг на друга, а когда он приходил с очередного похода, счастья и радости не было конца, но мне хотелось свободы и развлечений. Мои друзья и мамины подруги искали мне невест, а я развлекался. Вот итог — мне 52 года, я не был женат ни разу, и мотаюсь по ночному Кирову в поисках Валери… Мать жалко, она не смогла меня понять, приняла мой отъезд, как очередную блажь, а это очень серьезно.

— Анатолий, а что собственно случилось? Почему Вы здесь? Я поняла, что Ваша женщина живет в Кирове? Вы с ней расстались?

— Нет. Я просто её потерял и обидел, сам того не понял почему, а когда понял затосковал… Ни по одной из моих подруг не тосковал, а здесь свет белый не мил…

— Это называется любовью. Вы, наконец, повзрослели для серьезного чувства, жалко поздновато, но все поправимо. Пока время есть, и фура стоит поперек дороги, расскажите все по порядку. Я напишу рассказ, и может Валери или Валентина, прочтет его, а Вы, оставьте Ваш номер телефона на всякий случай, вдруг напишет мне она.

Толик, как — то взбодрился, внимательно посмотрел на меня и сказал:

— А что, давайте, правда, напишите, если судьба, то отзовётся.

Мы сидели в автомашине, за нами уже выстроилась целая автоколонна из автомобилей, в салоне было светло, как днём. Я посмотрела на Толика. Глаза его загорелись, он сплел пальцы корзиночкой между собой, локти разместил на руле, а подбородок подпер руками, так сидел и о чём — то думал, а о его лицу блуждала усмешка арлекина. Потом вдруг глубоко вздохнул, резко, как перед стартом, выдохнул и продолжил:

— Когда я остался один, а мои друзья только изредка соглашались со мной играть и то по выходным, мне стало одиноко. Я стал задумываться о смысле жизни. У друзей семьи и дети с внуками, и они всегда меня приглашали в гости, на природу и шашлыки, а я был один, а случайную попутчицу водить к ним не хотелось, не приняли бы они её, да и мне от этого неприятно бы было, видеть их натянутые и снисходительные улыбки. А найти такую, чтобы жениться не получалось, да и наверно не хотел. Но вмешался, как Вы говорите Его Величество Случай. Случилось это в сентябре в начале бархатного сезона. Отдыхающие с детьми уехали, народу стало меньше, работы вечерами тоже. Я разместил на своем сайте объявление, что работаю на банкетах и по приглашению на дом на торжество. Звонков было не много, но я приготовил программу, договорился с молодой певицей и мы стали работать. Не забывайте, что у меня неплохая пенсия еще. На жизнь хватало… Но, однажды нас пригласили в один загородный дом на банкет по случаю юбилея хозяина. Хозяин был грузин. Мы отыграли программу, всем очень понравилось, нас пригласили за стол. Обычно я отказывался, я не любитель пить с гостями, но моя помощница согласилась, а нас должны были вместе отправить на машине хозяина в город. Мне тоже пришлось сесть за стол. Что такое грузинское застолье, думаю объяснять не надо. Отказаться там нельзя. Вскоре я понял, что пьянею, помощница куда — то исчезла, я пытался её разыскать, но безуспешно. Я решил, что она большая девочка, раз ушла, значит, понимает, что делает, позвонил и вызвал такси. Таксист мне перезвонил и сказал, что к дому они подъехать не смогут, чтобы я спустился к остановке на автостраде. Я согласился, делать было не чего, да и состояние моё усугублялось, всем хотелось со мной выпить. Я пошел на остановку. Как я шел, как заблудился рассказывать не буду, я ведь дорогу не запомнил, да если бы и запомнил, то ночью в горах и в пьяном виде… Не помню, но как — то я вышел на дорогу, как потом оказалось на другу. Шел, шел… Увидел остановку, сел, стал ждать, и не заметил как уснул… Очнулся от того, что кто-то меня тормошит. Я проснулся и почувствовал, как кто — то шарится в моих карманах. Парней было двое, и мы сцепились. Я был пьян, они меня начали метелить… Я упал и прикрывал голову руками. Хорошо, что была спиртовая анестезия. Я не знаю, чем бы это закончилось, если бы рядом не остановилась машина. Я только услышал женский крик. Парни ретировались, а женщина и водитель подошли ко мне. Это была Валерия, она ехала домой к себе на съёмную квартиру. Вид у меня был жалкий. Она предложила меня подвезти. Я согласился. Я ничего не соображал. Валери с водителем принесли меня к ней в квартиру. Как потом выяснилось, я был уже без сознания или от боли, или от количества выпитого. Вот так мы и познакомились. Я наверно всю жизнь шел к той черте, у которой, чуть не расстался с жизнью, если бы не эта женщина. Впервые в моей жизни случилось так, что за меня, за офицера, вступилась баба. Вот, представьте, до чего я докатился. Это я сейчас понимаю, что все шло к этому, что у меня не оставалось на тот момент выбора, что рано или поздно всё этим и кончилось, если бы не Валери. Она оказалась моим спасательным кругом и якорем, который закрепил меня в фарватере этой жизни.

Толик немного задумался, посмотрел на дорогу, как водители пытались развернуть аварийную фуру и продолжил…

— Знаете, Ольга, я только сейчас понимаю всю абсурдность той ситуации. Пьяный, избитый в горах, неизвестно где, да и женщину — певицу оставил в незнакомом доме, не знаю с кем, а ведь должен был бы отвезти её назад в город, домой. Думаете, это меня не волновало, еще как волновало. И вообще, я не понял, почему, так опьянел и потерял контроль, со мной такого никогда не было. Это я сейчас понимаю, как я был близко к тому, чтобы скатиться в пропасть. Друзья и родители были правы в том, что мне необходимо было жениться и вести нормальный образ жизни. Это я сейчас понимаю, я — офицер, взрослый мужик, а вел себя, как избалованная барышня, что хочу — то и творю.

Толик замолчал и задумался ненадолго, рассматривая, как на трассе один большой отцепив свой прицеп, пытался развернуть большегруз, перекрывший трассу. Я тоже с любопытством смотрела на их действия. Я видела, как другие водители стояли рядом, готовые помочь, чем только можно, чтобы скорее все получилось, и проезд стал свободным.

— Очнулся я на утро в чужой постели и незнакомом мне доме. Ни денег, ни телефона. Голова раскалывалась, на теле ссадины от побоев, рёбра болели, а под глазом здоровенный синяк. В глазах туман, ничего не соображаю. Лежу и вспоминаю — где я и что вчера случилось. Почему я здесь и где моя помощница. Вдруг смотрю, на полу, на надувном матраце спит женщина. Спит, так сладко, на животе, раскинув ноги в стороны, руками обняв подушку. Её сорочка немного задралась, а одеяло слетело и с одной стороны оголило изящную ножку и часть ягодицы. Женщина, так сладко спала, что мне казалось, даже не дышала. Я наверно, впервые в жизни, так внимательно рассматривал спящую женщину со стороны. Это было очень притягательно. Я даже разглядел на её ягодице маленькую родинку и ямочку посередине, как на щечке. Вы не представляете, сколько у меня было женщин. Я всегда мог почти любую пригласить к себе или в отель, и никогда не разглядывал их. Я просто пользовался их красотой и телом, а потом без сожаления расставался, в тот момент я лежал, и сердце екало и трепетало от желания рассмотреть её еще больше и от волнения, что этого нельзя делать. Я просто не знал, кто эта женщина, приютившая меня у себя, и как я здесь оказался, а от этого мне еще больше хотелось её рассматривать и ласкать её. Её открывшаяся ножка и ягодичка с родинкой и ямочкой, как на щечке, не давала мне покоя, а тело мое горело от боли и желания. Никогда я в жизни не испытывал такого желания. Поверьте мне, запретный плод — сладок в мечтах, а когда его видишь, вот он, рядом протяни руку, но этого делать нельзя, возбуждает во много крат сильнее желание. Я лежал и приходил в себя, обследуя каждую часть своего избитого тела. А мое существо говорило мне о другом желании и предательски напоминало возбуждением. Думаю, вы поняли, о чём я говорю. Женщина вдруг пошевелилась, как мне кажется, почувствовав мой пристальный взгляд, быстро поправила сорочку и одеяло и проснулась. Она развернулась на спину, потянулась еще бессознательно, сбрасывая остатки сна, просыпаясь, и я увидел красивую молодую женщину. Её еще сонный вид, полузакрытые глаза, остатки макияжа и пышная, слегка с рыжа, встрепанная шевелюра, придавали ей такой пикантный и притягательный вид, что хотелось спрыгнуть с кровати и залезть к ней под одеяло, и ласкать её, ласкать, ласкать и любить… Она внимательно посмотрела на меня и села. Мягкая шелковая, цвета рассвета сорочка, обтягивала её пышную грудь, а её соски поднялись и проступали под тканью, она почувствовала мой взгляд и желание.

— Доброе утро, незнакомец. Ну, что, давайте знакомиться — полушутя, полу серьезно пропела она.

— Доброе утро, меня зовут Толик, а Вас? — только и смог сказать я. У меня сильно болела челюсть.

— Да, вы совсем красавчиком за ночь стали. Разноцветный такой… Даже мои примочки не помогли. Меня зовут — Валери. Как ВЫ себя чувствуете? Вчера Вы были — никакой. Еле затащили Вас с водителем сюда.

— Да, сносно. Со мной такое впервые.

— А я Вас знаю. Вы играете часто в ресторанах один и с группой. Мне нравится, как Вы играете. Вас вчера очень сильно избили. Вы знаете, кто это был? Водитель оставил свой номер телефона, если будите обращаться в полицию.

— Нет, не буду, да и бесполезно это делать. А кто это был — не знаю. Они меня обнесли. Наверно все содержимое карманов выгребли. Мне бы домой попасть — проговорил я, а сам нисколько этого не хотел. Я хотел остаться с ней.

— Да, Вы не торопитесь. Я здесь снимаю квартиру, живу одна. Никто не придет. Вставайте, примите душ, позавтракаем, а потом я поеду в город и подвезу Вас. Да и одежда Ваша вся в крови, я её замочила, сейчас простирну и высушу. Вставайте, я пошла кофе варить — сказала, Валери и встала.

Немного помолчав, как бы что-то вспоминая Толик продолжил свой рассказ:

— А фигурка у неё была точеная. Она особо не стеснялась. Сквозь сорочку проглядывало молодое красивое тело. Я весь горел от боли и желания. Приняв душ, я почувствовал облегчение. Я рассмотрел подобие себя в зеркало и моя самоуверенность в себе быстро улетучилась. В зеркале я увидел — человека, похожего на избитого бомжа, с трясущимися, от выпитого и боли руками, почти покойника, готовившегося отправиться в мир иной, почему — то задержавшегося на этом свете. Я стоял и рассматривал себя в зеркале. Свежего белья не было, и я решил простирнуть свои трусы и надеть их мокрыми, не хотелось надевать грязное белье на чистое тело. Я не успел этого сделать, как в ванную комнату вошла Валери. Она принесла чистые шорты и футболку.

— Возьми, надень, можно на ты? А то я не привыкла выкать. Это — мои. Они подойдут тебе. Размерчик свободный. Да, хорошо тебя отделали ребятки. Ничего, заживет. Мужчину синяки украшают — сказала она и стала меня разглядывать.

— Она проводила руками по моему избитому телу, смазывая каким — то кремом синяки и ссадины, а я стоял перед ней в чем мать родила и боялся повернуться к ней лицом. Моё тело среагировало на её нежные прикосновения. Она об этом догадалась, засмеялась и вышла. Я вдруг понял, что не хочу отсюда уезжать, хочу тут поселиться навсегда. Когда я оделся и вышел из ванны, Валери уже приготовила бутерброды, а в комнате витал запах свежесвареного кофе. Никогда я так жадно не пил и не ел. Мне казалось, что все это я делаю впервые. После завтрака я подошел к ней, чтобы поблагодарить и поцеловал её в щеку, но не смог отойти. Наверно такая ситуация, которая случается неожиданно и на грани жизни и смерти, когда приходится выбирать, а что дальше, делает людей ближе и понятнее. Валери не отстранилась, нет. Она сама хотела этой близости. Вы, знаете, тогда у меня было чувство, что всё, что я не делаю, всё было всерьез и впервые. Впервые я получал истинное наслаждение от женского тела и сам был готов дарить их Валери. Прошел почти целый день, как один час. Мне казалось, что ближе и роднее её у меня нет. Моя одежда высохла. Я переоделся в неё, и мы собирались ехать ко мне, но вдруг зазвонил телефон. Валери немного стушевалась, вышла в ванну и ответила. Я никогда не подслушивал разговоры, но тут взыграла почему — то ревность и я подслушал весь разговор. Я не хочу передавать весь разговор, но из него я понял, что Валери занимается эскортом, и поэтому часто бывает в ресторанах. Меня в то время, как кипятком ошпарило. У меня было много женщин разного уровня достатка и жизни, но никогда я не спускался до такого уровня. В моей душе кипели страсти. Мне хотелось никогда с ней не расставаться, и быстро уйти, не сказав и слова на прощанье, но я не мог, потому, что она меня спасла, и я видел её желание, истинное желание быть со мной, не в силу своей профессии, а просто быть и дарить мне себя. Я не знал, как поступить. В конце концов, я решил, что из чувства благодарности, к ней в честь моего спасения, я ничего не скажу ей, и вскоре попрошу вызвать такси и уехать домой и всё, но случилось совсем иначе. Валери вышла из ванны и сказала:

— Ну, вот и вся сказка кончилась. Пора, мой принц и домой, а у меня работа намечается, зарабатывать денежки как-то надо и дочку кормить, тоже. Я знаю, ты услышал весь разговор, давай без нотаций и отповедей. У каждого своя голгофа. Я не проститутка, я — просто сопровождаю гостей на банкеты и в поездках, да иногда могу и переспать, если сама захочу. У меня дочка в Кирове и мать старенькая, а заработать на квартиру мне не под силу официально. Тебе этого не понять. Отец моей девочки, даже и не знает о её существовании. Да ладно, что я оправдываюсь перед тобой. Сам такой же, сам же ты тоже офицер, а работаешь шансонье… Меж нами разницы никакой, только я работаю ради того, чтобы прокормить моих самых дорогих людей, и они об этой моей работе не знают, а ты этой работой наслаждаешься, я видела, как тебе нравится играть в ресторане для публики. Да, ладно… Что я взъелась на тебя, в вернее на свою судьбу, а так хочется счастья и ласки в жизни… Очень хочется покоя и любимого человека рядом, который поймет и не осудит и поможет… Но, это наверно не про меня… Я не сержусь на тебя. Ты относишься совсем к другому миру, где мне места нет… Мне было с тобой хорошо, как никогда… Спасибо за это счастье, а вернее сказку… Всё, начинаются трудовые будни. Я сейчас оденусь, ты не торопись. За мной приедет машина, и я тебя подвезу до дома — с нажимом и нарочито холодным тоном, не терпящим возражения, проговорила Валери.

Толик замолчал. Я видела, как он волновался. Облизывал пересохшие губы и сглатывал комок в горле. Он молчал и о чем-то напряженно думал, как бы решая, правильно ли он поступает, рассказывая мне эту историю. Я знаю, что мужчинам сложно рассказывать женщине о своих промахах и неудачах в жизни, но иногда необходимо просто выговориться. Мужчины, как правило прямолинейны, как линейка, и говорят все прямо и без вариантов, а потом думают и всю жизнь сожалеют о сказанном. Но в этой истории Валери его опередила, не позволила все высказать, все так и осталось недосказанным, как бы незавершенным, и это Толика смущало, и он хотел сейчас всё завершить, а может продолжить.

— Ну, вот и всё… Скоро поедем. Смотрите, наконец, развернули, сейчас перецепят и поедем. Вот видите, что значит судьба распорядилась по своему, чтобы дать мне рассказать Вам свою историю. Не буду затягивать с подробностями, да и не к чему. Валери привела себя в порядок и вышла ко мне. Такой красивой и элегантной женщины в нашем городе я еще не видел В ней было все в месте и красота, и достоинство королевы и стать и безупречный вкус… Она уже была не та женщина с надувного матраца с родинкой и ямочкой на попе, на была недосягаема и торжественно надменна, она играла и казалась закрытым для жизни, изваяньем. Но, я то знал, что кроется под этим прикидом. Тогда я просто не соображал, как своим молчанием её обижаю, но я молчал. Я же был сыном своих родителей, и мне казалось, что эта женщина не для меня, и одновременно я не хотел с ней расставаться. Меня спасло то, что позвонили в дверь. Приехала автомашина за ней. Валери подвезла меня домой и поехала на встречу. Приехав домой, я долго метался по дому, не мог себе простить свое малодушие и неблагодарность. Вскоре приехали родители и та певица, которая просто уехала, не предупредив меня с банкета, за ней приехал муж, и они бросили меня там, подумав, что меня отвезут. Представьте все охи и вздохи и оправдания… Я немного оклемался, но тоска не проходила, и я купив букет роз, взяв шампанское и цветы, поехал к Валери, поблагодарить её и извиниться, но увы… Мне открыла дверь пожилая абхазка. Она и рассказала, что Валери сейчас уехала в Италию со своим мужчиной, а вещи просила отправить посылкой на её домашний адрес. Я выпросил этот адрес и приехал сюда в Киров. Я нашел это адрес, но это оказалось общежитие, Валентина т.е Валери, так она тогда себя называла, здесь только прописана, а где живет никто не знает. Знают, что она собиралась купить квартиру, а в каком районе я никто не знает. Вот я и решил таксовать и искать её. Город Киров маленький город, думаю встречу. Оставил свой телефон в общаге. Надеюсь, может, зайдет к соседям за почтой. Присушила она меня. Может, Вы напишите, вдруг прочтет, а я Вам телефон свой оставлю…

Толик замолчал. Мы приехали к дому моей дочери, машина остановилась. Мы сидели и молчали. Что мне сказать Толику, я не знала. Глупость или что- то иное, а счастья пока не случилось. Искра пролетела, и погасла, а может нет… Кто это знает, скорее всего Её Величество Судьба развлекается или учит нас неразумных… Но, я думаю, что Валентина прочтет это мой рассказ и напишет мне, а я дам ей телефон Толика. Женское сердце отходчиво. А еще хочу сказать, что не даром в народе говорят — «УСТУПАЕТ МУДРЫЙ».

Я поблагодарила Толика за откровенность, расплатилась и вышла. Я взяла небольшое письмо, написанное им для Валентины, и его номер телефон, а еще надеюсь, что она прочтет и откликнется.

Знаете, Валечка, мужчинам почти невозможно трудно исправлять свои ошибки, но если они это делают, значит, в сердце их живет большое настоящее чувство, а этим разбрасываться грех. Вспомните притчу о брошенном камне, а в нашей жизни нет человека, который бы мог его бросить в Вас, ибо все мы грешные.

Благодарю, Анатолия, за такую откровенную историю и надеюсь, что Валентина напишет мне и позвонит ему. А я обязательно напишу продолжение этой истории любви.

© Copyright: Ольга Верещагина, 2017

Свидетельство о публикации №217012201037

На полпути к счастью…

Когда человек ищет пятый угол в темной комнате, он обязательно найдет — выход… А вот какой? Думаю, у каждого он свой…

Колеса нижегородской электрички Нижний Новгород — Киров торопливо постукивали в так движения поезда.

Так… Так.. Так… Тук… Тук… Тук….

В вагоне было сумрачно. Зимний серый день закончился рано, а свет еще не включили. Кто — то из пассажиров спал, кто — то тихо разговаривал с соседом, кто — то просто смотрел в окно или в телевизор.

Напротив меня сидела женщина лет 55—58. Выглядела она смущенной и одновременно взволнованной, все сидела, смотрела в окно и лишь иногда сама себе тихонько улыбалась, одними губами, слегка изменяя очертания губ, и шумно томно вздыхала. Мне показалось, что ей так хотелось все рассказать, хоть кому — ни будь, иначе просто она бы не смогла себя сдерживать. А мне, так захотелось услышать очередную женскую историю, хотя вы скажите, что эти Ваши женские истории всегда касаются и мужчин тоже, но вы об этом умалчиваете. Почему? Все просто, как мир, и одновременно сложно, и вот почему, потому, что я могу описать только мнение и чувства рассказывающей стороны, и не могу писать, то чего не знаю, иначе рассказ получится фальшивым… Главное в моих рассказах — это искренность и доверие, а иначе не стоит и писать. А вторую сторону я бы с удовольствием огласила, но мужчины не любят рассказывать и делиться своими чувствами и эмоциями. И они в этом, наверно, правы… Я всегда жду, что кто- из них возьмет и напишет мне свою историю или выскажет свое мнение по поводу моих исповедей… Для меня это чрезвычайно важно. Ведь имя и место в истории не так важно, чем суть… Я жду ваших историй…

Электричка торопилась, раскачиваясь на стыках, локомотив гудел на поворотах… Все располагало, к доверительной беседе. Впереди было почти еще 4 часа пути. Я сходила в бар, купила кофе и две слойки. Я решила, предложить одну слойку своей соседке. Вот уже почти полтора часа она сидит, ничего не ест и не пьет, все о чем — то думает и улыбается сама себе. Меня заело чисто женское любопытство, и я предложила ей слойку.

— Угощайтесь… — сказала я — дорога дальняя, а Вы ничего не ели… В дороге все вкуснее, да и время быстрее бежит…

— Спасибо — коротко ответила попутчица и продолжила: — кому как, а мне лучше пусть подольше тянется, не хочется возвращаться туда…

— Куда? — спросила, недоумевая я, видя ее счастливое выражение лица.

— Ой… Да, домой, в Киров… Просто не хочу. Сказали бы, что все, дорога кончилась, и нет пути, вот точно бы не поехала, осталась прямо здесь, в поле — быстро, не задумываясь, ответила мне моя попутчица.

Я очень удивилась такому ответу. Мне казалось, что такая счастливая женщина с нетерпение ждет возвращения домой, а не наоборот и я ее спросила:

— А я думала, Вы счастливы, возвратиться домой, у Вас лицо вон светится счастьем и радостью. А почему, так случилось?

— Вы знаете, так сразу и не объяснить. Никогда не думала, что проживу с мужем сорок лет вместе, и буду ездить на свидания к другому. Каждый раз возвращаясь, вспоминая наше свидание, сама себе буду твердить, что это последний раз, что больше не поеду ни за что, и опять срываюсь и еду к нему навстречу. Мы встречаемся в Нижнем, на полпути. В нашем возрасте, Вы понимаете, очень страшно ощутить, что ты не нужна никому. Дети выросли, у них своя жизнь. Муж давно охладел и много лет уже не видит во мне женщину. Только принеси, подай, постирай, не мешай. А о постели я и не говорю… Вы же наверно почти моя ровесница, Вы, знаете, о чем я говорю. Вы замужем? У Вас дети есть? Мы одного поколения и нас учили иначе совсем.. Что главное в жизни — семья, и отсутствие любви, тепла и секса не причина для развода. Что Женщина отвечает за благополучие и моральный климат в семье. Ой, да, что я говорю… Вы извините, как думаю, так и говорю…

— Да, как Вы правы. Я с Вами полностью согласна. В наших семьях не принято высказывать свою неудовлетворенность качеством отношений мужу. Главный козырь сразу пойдет в ход — я же взял тебя в жены, содержу, работаю, как проклятый, а ты еще и не довольна… — ответила я, поддерживая разговор. Мне казалось, что услышу счастливую историю, а получается грустную, но моя попутчица продолжила.

— Да, нет.. В моей семье все хорошо. Замуж меня выдали в 18 лет, почти сразу после школы. Жили мы в Малмыже. В Малмыже много русских, чувашей, татар и удмурты есть, поэтому старались жить мирно, и уважать обычаи свои своих соседей. В соседях у нас жила семья зажиточных татар. Жили мы с соседями дружно. Моя национальность удмуртка. Делить было нечего. Наша семья была средненькая. Мама работала в магазине, а папа был трактористом, в посевную и уборочную работал на комбайне. В посевную и на молотьбе хорошо зарабатывал, а в остальное время, работал на ферме скотником. Ну, а соседи жили хорошо, потому, что глава семьи, теперь мой покойный свёкор, был ветврачом района. Им везли все и отовсюду. Я была симпатичная, волосы мои горели огнем от рыжины, глаза светились, и я всегда была веселая и жизнерадостная. Училась хорошо, собиралась в техникум на землемера поступать. Часто бегала в клуб на танцы и спевки нашей художественной самодеятельности. Что, долго рассказываю? Вот сейчас сидела и все вспоминала и рядила, как же мне быть. А решать нужно что-то, так продолжаться не может больше.

— Да, нет, даже очень интересно. Я Малмыж проезжаю по пути к маме, когда езжу… А что дальше было? — спросила я, подбадривая мою рассказчицу.

— Вот в клубе меня и приметил мой свёкор. Я знала соседских ребят. Они были старше меня лет на 6—7, они снисходительно со мной здоровались, не беря в расчет… Но, однажды ко мне подошел отец, это было сразу после окончания школы, мне было тогда 17, 5 лет и сказал:

— Ну, вот дочка, ты и выросла. Собираешься учиться в город ехать, бросаешь нас с матерью одних, но у меня к тебе есть один разговор. Не горячись, подумай, а потом дашь ответ. Заходил к нам наш сосед — татарин, ты его хорошо знаешь, с разговором. В общем, чего огороды городить вокруг да около, сватают они тебя за старшего Фазиля. Он недавно пришел из армии, закончил политехнический институт, и уже работает на заводе начальником. Ему дали квартиру в Кирове и ему нужна хорошая жена. Ты ему очень нравишься. Ему сватали татарку, но он не захотел, поставил условие, что если ты пойдешь за него, женится. Вот сосед и пришел, для предварительного разговора. Они согласны взять тебя в свою семью. Нужно твое согласие. Знаешь, что скажу, парень Файзула толковый, умный, я не видел, чтобы пил и девок донимал, хорошо жить будешь, не обидит и взрослый уже, по уму женится…

— Ну, что зря тянуть, поженились мы. Взял он меня девочкой неопытной и всю жизнь этим гордился. Родила ему двух сыновей, но не было меж нами искры, не любила его, так и не пришло мое женское счастье с ним. Не обижал, но и не интересовался, что мне хочется и чего я получила или нет от постели с ним… Сделает свое.. чмокнет в щечку и спать… Первое время я не понимала, глупая была, даже рада была, что не досаждает, а потом обидно стало и горько, что пролетела моя бабья доля мимо… Сколько слез я за эти сорок лет втихомолку пролила… Сыновья выросли, выучились, уже трое внуков. Живут отдельно, а мы, как были чужие, так и остались. Поговорить не о чем, разные мы. Конечно, живу в достатке и сытости, но ведь Вы знаете, что этого мало.

— Да, Вы правы, наверное, женское счастье разноликое, но самое страшное наказание, быть отвергнутой и невостребованной в постели, на это все строится — поддакнула я.