В городе исчезли подворотни, потому что в них никто не пьёт. Не бывало пьянки благородней, чем в укромной арке у ворот. Раньше подворотни замечали: в каждой было по три алкаша. В городе, исполненном печали, только в них и теплилась душа. В этих арках к миру дистиллятов удовлетворяли интерес я и мой хороший друг Квадратов с женщиной какой-нибудь в довес. Как-то мы пожухли в новом веке, фитнесом убили божий день. Всюду гастробары, винотеки, но туда и дорого, и лень. Молодость, беспамятная сводня, заново телами овладей. В городе тоскуют подворотни об исчезновении людей.
Я написал хорошие слова, красивые, как женские лодыжки, о людях, что знакомы мне едва, а иногда и вовсе – понаслышке. Я написал – и выбросил в окно, и ветер их разнёс по белу свету. Где велено и где запрещено, взошли слова, как школьные секреты. В ином саду, где сорная трава торжествовала при любой погоде, теперь цветут хорошие слова и плодоносят в вольном переводе. Мне объявила мудрая сова, надёжная сотрудница Минервы: «Ты написал хорошие слова, ты никому не действуешь на нервы». А я готов и лучше, и не раз засеять землю добрыми словами. Вот только бы пореже видеть вас, беседовать и обниматься с вами.
Продолжается война севера и юга. Пишет письма допоздна добрая подруга. «Возвращайся, милый мой, пусть и без победы. Будем нежиться с тобой и вести беседы. Будем девочек растить, мальчиков не надо. Век за веком будем жить, приезжай из ада». В час напишет два письма, в сутки – двадцать девять. Почтарям работы тьма, что с блаженной делать? После дует на свечу и глядит куда-то, где лежат плечом к плечу писем адресаты.
Восьмого марта он пошёл в ларёк. Наверно, за цветами? За цветами. Он семенил окольными местами и думал, как всегда, про рагнарёк. Он был захвачен гибелью богов, её отображение в культуре он представлял в цветной миниатюре, как это делал, может быть, Ле Гофф. Толпа богов сгорает в корабле, а им на смену, в пене или в тине, из моря поднимаются богини и вот уже шагают по земле. Подчас у них знакомое лицо: хозяйка бань, начальница детсада, из фитнес-центра юная наяда, соседка, что служила в ФСО. С богинями считай что повезло, есть общие приятели и темы. А что берём? Конечно, хризантемы — они зовутся нежно и светло. Идя обратно с факелом в руке, он должен оступиться, оглядеться, и тут должно остановиться сердце и рухнуть вниз в негаданной тоске. Но ничего такого на версту, одни богини привыкают к суше. Его шаги становятся всё глуше, и он с цветами входит в пустоту.
Восьмого марта он пошёл в ларёк. Наверно, за цветами? За цветами. Он семенил окольными местами и думал, как всегда, про рагнарёк. Он был захвачен гибелью богов, её отображение в культуре он представлял в цветной миниатюре, как это делал, может быть, Ле Гофф. Толпа богов сгорает в корабле, а им на смену, в пене или в тине, из моря поднимаются богини и вот уже шагают по земле. Подчас у них знакомое лицо: хозяйка бань, начальница детсада, из фитнес-центра юная наяда, соседка, что служила в ФСО. С богинями считай что повезло, есть общие приятели и темы. А что берём? Конечно, хризантемы — они зовутся нежно и светло. Идя обратно с факелом в руке, он должен оступиться, оглядеться, и тут должно остановиться сердце и рухнуть вниз в негаданной тоске. Но ничего такого на версту, одни богини привыкают к суше. Его шаги становятся всё глуше, и он с цветами входит в пустоту.
путник с надвинутым капюшоном идёт по улицам заснежённым стучится в дом и в соседний дом пустите на ночь плачу добром причитает молится но куда там всюду хозяйка встаёт с ухватом путник обязан быть гоним ещё и собак пошлют за ним
долго ли коротко зимней порой по первому следу идёт второй голова замотана башлыком не скулит не молится ни о ком ты хозяин рядом держи топор может это каторжник может вор а хотя не просится на ночлег может и хороший он человек
вот и третий идёт по их стопам примерзла дудка к его губам дудка поёт голосами птиц шапка надвинута до ресниц это уже точно лиха судьба надо прятать детушек в погреба а не то возьмёт уведёт дитя и в сугроб вморозит его шутя
пока не исполнится зимний срок каждый путник должен быть одинок когда их сделается шесть они составят слово смерть
а пока мой милый спокойно спи вон только четвертый идёт из степи кто таков отсюда не разглядеть он укутан снегом и в снег одет из головы его валит снег может он и вовсе не человек
путник с надвинутым капюшоном идёт по улицам заснежённым стучится в дом и в соседний дом пустите на ночь плачу добром причитает молится но куда там всюду хозяйка встаёт с ухватом путник обязан быть гоним ещё и собак пошлют за ним
долго ли коротко зимней порой по первому следу идёт второй голова замотана башлыком не скулит не молится ни о ком ты хозяин рядом держи топор может это каторжник может вор а хотя не просится на ночлег может и хороший он человек
вот и третий идёт по их стопам примерзла дудка к его губам дудка поёт голосами птиц шапка надвинута до ресниц это уже точно лиха судьба надо прятать детушек в погреба а не то возьмёт уведёт дитя и в сугроб вморозит его шутя
пока не исполнится зимний срок каждый путник должен быть одинок когда их сделается шесть они составят слово смерть
а пока мой милый спокойно спи вон только четвертый идёт из степи кто таков отсюда не разглядеть он укутан снегом и в снег одет из головы его валит снег может он и вовсе не человек
