Оглавление

1. До последней стрелы
2. Глава первая
3. Глава вторая
4. Глава третья
5. Глава четвертая
6. Глава пятая
7. Глава шестая
8. Глава седьмая
9. Глава восьмая
10. Глава девятая
11. Глава десятая
12. Глава одиннадцатая
13. Глава двенадцатая
14. Глава тринадцатая
15. Глава четырнадцатая
16. Глава пятнадцатая
17. Глава шестнадцатая
18. Глава семнадцатая
19. Глава восемнадцатая
20. Глава девятнадцатая
21. Глава двадцатая
22. Глава двадцать первая
23. Глава двадцать вторая
24. Глава двадцать третья
25. Глава двадцать четвертая
26. Глава двадцать пятая
27. Глава двадцать шестая
28. Глава двадцать седьмая
29. Глава двадцать восьмая
30. Глава двадцать девятая
31. Глава тридцатая
32. Глава тридцать первая
33. Глава тридцать вторая
34. Глава тридцать третья
35. Глава тридцать четвертая
36. Глава тридцать пятая
37. Глава тридцать шестая
38. Глава тридцать седьмая
39. Глава тридцать восьмая
40. Глава тридцать девятая
41. Глава сороковая
42. Глава сорок первая
43. Глава сорок вторая

Глава первая

Узлы были сделаны на совесть. До петли, обвивавшей ноги, удалось дотянуться и даже ухватить ее зубами, но это не помогло — тугая конопляная веревка не поддавалась. Да и много ли толку от свободных ног, если руки все равно намертво связаны за спиной? Старый Али-Хаджи часто говорил: видишь, что дергаться бесполезно, — не трать силы, прибереги их до подходящего мига. Сейчас оставалось только поудобнее устроиться в тряской повозке да посматривать через прореху в рогоже на густой лес по сторонам, тощий конский зад впереди и двух толстяков, правящих колымагой. С этой парочкой неповоротливых бочек вполне можно было сладить, если бы не проклятая веревка. Лес шелестел кипучей листвой раннего лета, увальни негромко болтали друг с другом, грубая повозка скрипела, подпрыгивая на корнях деревьев.

— Да чтоб мне! — прошипел один из толстяков. Второй громко выругался. Повозка остановилась.

Сквозь дыру в рогоже было видно, что путь впереди преграждают двое. Один, рыжеволосый, рослый и крепкий, стоял прямо посреди дороги и поигрывал кинжалами. Второй, среднего роста, худощавый и широкоплечий, приготовил длинный деревянный лук. И, хотя оружие было опущено, а стрела спокойно лежала на не натянутой пока тетиве, не было никаких сомнений: один миг — и стрела окажется в груди противника.

Старому Али-Хаджи понравилось бы, как этот белобрысый держит лук. Очень понравилось бы.

— Добрый вам вечер, святые отцы, — весело сказал лучник. — В город направляетесь? Что везете?

— Что может быть у бедных монахов из Ньюстеда? Пустая повозка.

— И кошельки пустые? Зачем ехать на завтрашнюю ярмарку с пустой повозкой и без денег? Скарлет, срежь у них кошельки и проверь, что в телеге. Только осторожно.

Белобрысый чуть приподнял лук и едва заметно натянул тетиву. Его напарник ловко срезал поясные мешки монахов, бросил под ноги лучнику и направился к повозке.

— А звенят, словно полные. Не переживайте, святые отцы, каждый пенс пойдет на доброе дело. Ну, что там, Скарлет?

— Два мешка. Кажется, с мукой. Котомка со снедью в дорогу, — начал рыжий парень с двумя кинжалами и вдруг растерянно добавил:

— Девка.

— Что?

— Девка, говорю. Связана. Избита. На сарацинку похожа.

— Помоги ей выбраться.

— Эй, — затараторил парень с кинжалами, — ты… ты меня понимаешь? Двигаться можешь? Говорить? Рот, что ли, заткнут?

— Могу. Была тряпка, я ее выплюнула.

— Выбирайся. Да не бойся ты!

Девушка внутри зашевелилась и, осторожно перекатившись, выбралась наружу. Выглядела она потрепанно, но на ногах держалась вполне твердо. Простое, не слишком чистое платье из грубого полотна было перетянуто веревкой и от этого четко обрисовывало броскую восточную фигуру: хрупкие плечи, тонкую талию и крутые пышные бедра. Босые ноги были сбиты в кровь, длинные черные косы — растрепаны. Ссадины на лице, шее и руках казались совсем свежими.

— Кости целы? — быстро спросил белобрысый. Взгляд его скользил по тонким ключицам, мелькавшим в вырезе платья.

Пленница молча кивнула.

— Прекрасно развлекаетесь, святые отцы, — видя, что перепуганные монахи даже не пытаются шелохнуться, лучник убрал стрелу в колчан, закинул оружие на плечо и вместо этого вынул из кожаных ножен на поясе легкий охотничий нож. — Никогда мне не нравилось, что ваш монастырь носит имя Святой Марии.

— Нам просто велели ее отвезти!

— Они что-нибудь тебе сделали?

— Эти? — фыркнула девушка. — Попробовали бы!

— Скарлет, свяжи мешки и закинь на свою лошадь. Она выдержит?

— Она даже Джона выдерживает, — Скарлет шагнул в сторону от дороги, исчез в лесной зелени, но через несколько мгновений вернулся, ведя под уздцы двух коней — чубарого и серого.

Белобрысый тем временем быстро перерезал петли на ногах пленницы.

— Повернись, давай руки. Не бойся. Как тебя зовут?

— Ясмина.

Когда петли на руках ослабли, девушка зашипела: ее запястья были истерты в клочья, и пеньковая веревка, пропитавшись кровью, за время пути успела намертво присохнуть к ранам.

— На лошади удержишься? Запрыгнешь? Хватайся за меня и не бойся.

Скарлет уже сидел на сером коне, два мешка с мукой были связаны и переброшены через седло. Белобрысый ловко подобрал срезанные кошельки и закинул их в седельную сумку.

— Подожди, — Ясмина, развернувшись, шагнула к одному из монахов и протянула ладонь. — Кольцо.

— Какое еще кольцо? — попытался было отмахнуться толстяк, но девушка едва уловимым движением схватила его за руку и резко, быстро вывернула кисть на излом.

Монах взвыл.

— Мое кольцо, — спокойно повторила она, не ослабляя хватки. — Ну?

— Отпусти! Сейчас, сейчас! — толстяк судорожно рылся свободной рукой в складках сутаны. — Вот!

В ладонь Ясмины легло кольцо с крупным зеленым камнем.

— Поехали, — белобрысый запрыгнул на чубарого коня, потом, обернувшись с седла, обратился к девушке. — Придется тебе немного прокатиться на крупе. Но тут рядом, да и поедем шагом. Скарлет, отвези мешки в Эдвинстоу. Потом в лагерь. Прощайте, святые отцы! Ноттингем недалеко, до закрытия ворот вы успеете. И покормите лошадь — на нее смотреть больно.

Через полчаса чубарый конь довез своих седоков до большой поляны, со всех сторон защищенной пышными высокими дубами. Посреди поляны крупными камнями было огорожено место для костра, вокруг стояли несколько саксонских шатров, у дальнего края виднелся навес.

— Приехали, — сказал всадник и обернулся через плечо к девушке. — Что ты так смотришь?

— Пытаюсь понять, ты меня спас или похитил?

Ясмина легко спрыгнула на землю.

Белобрысый рассмеялся:

— Все сразу. Не бойся, ты не пленница.

— А вдруг меня за дело связали? Может, я страшный человек? Убила кого-нибудь?

— Здесь тебя никто расспрашивать не будет. Захочешь — расскажешь, нет — значит, нет.

— Не сейчас, ладно?

— Хорошо.

Он повернулся, увидел подошедшего толстяка в монашеской сутане и махнул ему рукой.

— Я уж собирался тебя искать. Это Ясмина, наша гостья. Это отец Тук, мастер обработки ран и ссадин, он тебе поможет.

— Пойдем, девочка, не бойся, — приосанился монах, услышав слова белобрысого. — Робин, она в надежных руках.

— Робин? — Ясмина отступила на шаг. Из-за разницы в росте ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть белобрысому в глаза — оказалось, что они чистого серого цвета.

— Так это о тебе поют на окрестных постоялых дворах?

— А что, поют, да? — снова рассмеялся он.

— Еще как. И ты правда попадаешь в тонкий ивовый прутик со ста шагов?

— Со ста тридцати.

Старый Али-Хаджи одобрил бы такую уверенность. Не хвастовство, а именно уверенность.

— Что еще про меня поют? — весело спросил белобрысый.

— Что ты со своей шайкой грабишь церковников и сборщиков податей.

Едва Тук с Ясминой ушли в один из шатров, из другого выбежала высокая, очень красивая девушка с пепельными косами и светло-голубыми глазами, совсем юная, едва ли старше шестнадцати-семнадцати лет.

— Я так тебя ждала!

— Красавица моя! — Робин легко подхватил ее на руки и закружил. — Ну все, все, крошка, сейчас расседлаю коня и приду. Подожди немного.

— Что за женщина с тобой?

— Не знаю. Монахи везли ее в Ноттингем. Связанную.

— Красивая?

— Не заметил. Кстати, найдется у тебя платье, которое не жалко? А то она вся как из бочки с дикими кошками.

— Найдется. Сейчас отнесу ей, заодно отведу к ручью, пусть хоть отмоется.

Вскоре обитатели лагеря стали собираться у костра. Небо еще не начало темнеть, а на вертеле уже жарилась кабанья туша, за которой следил монах Тук. Вернувшийся Скарлет устроился на длинном широком бревне. Напротив, подальше от дыма, на старом потрепанном плаще села красавица с пепельными волосами. Подтянулись и еще несколько человек, среди них выделялся косматый верзила с широченным торсом и зычным голосом.

— Опять нарушаете лесной закон и стреляете королевскую дичь? Что-нибудь найдется у нас, кроме кабанятины? — Робин подошел к собравшимся и опустился на плащ рядом с голубоглазой.

— Ты решил податься в сарацины? — захохотал косматый верзила. — А что, я слышал, там по несколько жен можно! Марион, ну-ка покажи ему!

— Есть заяц, — отозвался монах. — Уж как-нибудь не оставим твою гостью голодной. О, а вот и она.

Ясмина растерянно остановилась в стороне.

— Да не бойся, садись на бревно, — подбодрил ее Скарлет. — Места полно.

— Спасибо.

— Мое платье на тебе трещит, — фыркнула красавица, прищурила светло-голубые глаза и обняла сидевшего рядом главаря разбойников.

— Оно мне еще и длинно, — улыбнулась в ответ Ясмина. — И в груди и бедрах правда трещит. Зато в талии и плечах болтается, так что в целом замечательно, спасибо! — она ловко проскользнула к бревну и опустилась возле Скарлета.

Робин легко выпрямился и посмотрел на собравшихся.

— Так, все здесь, — начал он. — Ну, знакомься. Отца Тука ты уже знаешь. Это Уилл Скарлет, мастер боя на мечах. Хотя вы тоже уже знакомы. И Марион, самую красивую девушку Англии, ты уже знаешь. Это Джон, он устрашает врага одним своим видом. А если возьмет в руки дубину — все, живых не останется. Дик, лучший рыболов и охотник. Может разглядеть и прочитать любой след на земле, да и след утки в небе или леща в реке увидит. Эмиль из Нидароса, потомок викингов. Неудержим в драке, особенно если выпьет. Теодор, сын конюха, орудует дубиной не хуже Джона. Он у нас самый молодой, мечтает о путешествиях и наверняка будет тебя расспрашивать про восток. Ты же с востока?

— Да. Из Персии.

Ясмина, улыбнувшись, посмотрела на любопытного паренька, которому едва ли было больше двенадцати-тринадцати лет, потом снова перевела взгляд на главаря разбойников, но тот уже вполголоса переговаривался о чем-то с монахом.

— Не вздумай, — хмурился отец Тук. — Тьфу, мальчишество!

— Мальчишество, нет ли, а тридцать шиллингов не лишние. После Троицы и ярмарки с крестьян будут собирать очередную подать, и что? Что у них есть? Они сегодня Скарлета за пару мешков муки чуть не расцеловали. А с них денег хотят.

— И ты решил устроить героическую жертву!

— Да почему жертву-то?

— Твою белобрысую башку знает каждый стражник Ноттингема! И после твоей выходки с расщепленными стрелами на прошлом турнире тебя теперь станут ждать и выискивать. А чем меньше лучников будет оставаться — тем внимательней и шериф, и все его стражники начнут присматриваться к каждому из оставшихся. Хоть сто капюшонов напяль, а походку и осанку ты не скроешь. В прошлый раз каким-то чудом получилось, — наверное, просто такой наглости никто не ждал. Но второй раз тебе это с рук не сойдет. Лучше пойди и просто сдайся — за тебя обещано пятьдесят шиллингов. Двадцатка чистой выгоды, а возни меньше.

— Так, — вступила Марион. Она склонила голову, светлые пепельно-русые волосы рассыпались по ее крепким широким плечам. — Ты никуда не пойдешь.

Ясмина вслушивалась в разговор. Спросить, о чем речь, ей было неловко, но вдруг ее глаза почти в упор встретились с серыми глазами главаря разбойников.

— Надо было просто молча завтра поехать и все сделать, — усмехнулся он ей.

— Это ты о чем?

— А, ну да, прости, — он протянул в сторону глиняную кружку. — Скарлет, плесни мне эля. Спасибо. Если ты слышала песни про нас — может, слышала и то, что мы иногда помогаем тем, кому совсем есть нечего.

— Слышала, но не поверила.

— Да брось, почти все мы деревенские, нам ли не знать, каково оно? Джон — сын мельника, Скарлет — кузнеца, а я из семьи лесника. Завтра Троица, в Ноттингеме будет шумная ярмарка и турнир лучников. Плата за участие смешная, а награда победителю — тридцать шиллингов. Я собирался пойти и выиграть, а они меня отговаривают.

— А если ты не выиграешь?

— Это как? — Робин чуть не захлебнулся элем.

— Я что-то не то сказала?

— Нет-нет, продолжай, — он рассмеялся. — Такого я еще не слышал.

— Они правы. Наверняка на этом турнире тебя будут ждать и выслеживать.

— Знаю. Но я увертливый.

— И у тебя десять жизней, да? — Ясмина устроилась на бревне поудобнее, наклонившись ближе к огню, так, что разбойник видел через отблески костра ее лицо — высокие скулы, черные брови вразлет и длинные темные ресницы. Что там спрашивала Марион насчет красоты? Нет, красивой гостья не была, ее портили и черты лица, тонкие, но неправильные, и глубокая косая морщинка между бровей, придававшая серьезности и возраста. Но отвести взгляд от этого некрасивого лица было не так просто. Невысокая, хрупкая, девушка почему-то казалась похожей на горячий напиток, в который переложили пряного, острого и горького.

— А как проходят турниры?

— Ты что, ни разу не видела турнир лучников?

— Я четвертый день в Англии, — улыбнулась Ясмина.

Монах Тук обернулся к гостье:

— Ого! Четвертый день, а так лихо говоришь! Нет, чужеземный выговор чувствуется, но…

— Мой родной язык — персидский, но я с ранней юности слышала речь саксов, нормандцев и франков. Так как проводятся турниры?

Робин оживился:

— Сначала герольды записывают всех, кто соревнуется, и принимают плату. Потом ставят мишени, и каждый стреляет по одному разу. Начинают с сорока ярдов. После каждого захода половина стрелков отсеивается, а мишени отодвигаются еще на пять ярдов. И так до тех пор, пока не останется двое или трое, а дальше уж оставшиеся соревнуются друг с другом.

— А кто может участвовать?

— Да кто угодно, лишь бы заплатил сбор. Это не рыцарский турнир, тут не надо быть благородной крови.

— А стрелять можно из любого лука?

— Да.

— И ты наверняка знаешь всех оружейников Ноттингема. У них можно найти хороший лук?

— Эй, ты что задумала?

— Можно или нет?

— Да у нас в лагере полно.

— Хороший лук — это не гнутая тисовая палка, а благородное восточное оружие. А такой, как у тебя, мне и не натянуть.

— Считай, я не слышал про гнутую тисовую палку. Что ты задумала?

Все, кто был у костра, обернулись к гостье.

— Отец Тук прав, тебя наверняка ждут на этом турнире. И будут выискивать стройного светловолосого мужчину. А, например, на невысокого подростка никто не обратит внимания. Потому что невысокий подросток — это точно не ты. Я все равно собиралась продать кольцо — мне нужна хорошая лошадь, неприметная одежда и что-нибудь на всякий случай для обороны. Если завтра с утра, до турнира, я успею подобрать подходящий лук — пойду и выиграю. Меня-то точно никто не узнает. Будут вам тридцать шиллингов.

— А если не выиграешь? — усмехнулся Робин. Видно было, что предложение гостьи его развеселило.

— Это как? — передразнила Ясмина.

Девушка отбросила назад черные косы и снова через костер посмотрела в серые глаза разбойника:

— У тебя же наверняка есть проверенный золотых дел мастер, который скупает добычу? — она подняла тонкую смуглую руку, на которой в отблесках пламени сверкал зеленый камень. — Это асуанский изумруд. Даже если мне дадут за него лишь треть цены — хватит и на лошадь со сбруей, и на одежду, и на то, чтобы мне добраться, куда надо.

— А ведь это кольцо делали для тебя, девочка, — вмешался Тук. — Оно сделано по твоей руке очень хорошим мастером. И мало кому подойдет, надо еще найти такие тонкие пальцы.

— Ничего. Пусть купят просто из-за камня.

— Почему те, кто тебя связал и отправил в Ноттингем, не забрали кольцо? — нахмурился Робин. — Оно стоит как полгорода.

— Я привыкла носить его камнем внутрь, его не увидели. А вот монахи заметили и польстились.

— Ну еще бы. И ты не боишься ехать с таким состоянием на ярмарку?

— Но ты же будешь со мной. Чего тогда бояться?

В серых глазах разбойника заблестели веселые искры:

— Ты придумала такую чушь, что я даже не удивлюсь, если это сработает. Тебе правда доводилось держать в руках лук?

— Мне давали потрогать.

Глава вторая

— Не вздумай, — ворчал монах. — Вот только сунься!

— Да замолчи уже, я и оружия-то никакого не беру. Но отпускать девчонку одну правда опасно. Да и не знает она никого, обманут. Хью, конечно, и так полной цены не даст, но при мне хоть мошенничать не посмеет. Продаст она свое кольцо, подберем ей спокойную лошадку и вернемся.

— Она вроде стрелять собралась.

— Не смеши меня.

— Скарлета не хочешь взять на турнир? Его-то как раз не знают.

— Пусть отсыпается. До половины он бы точно прошел, а дальше — нет, — главарь разбойников поднялся с бревна и направился к одному из шатров. — Скарлет дальше половины не потянет, Дик тоже. Эмиль дойдет до конца, но промажет решающим выстрелом. А вот ты мог бы и выиграть, но тебя разве выкуришь из лагеря?

— Ну уж нет. Осел меня до города не дотянет, а на лошадь я не заберусь, — отмахнулся Тук. — О, твоя гостья уже готова, — проворчал он, увидев, как навстречу им из шатра выходит Ясмина. Маленькая сарацинка на ходу одергивала плащ и пыталась заправить под шапку длинные черные волосы.

— Поехали?

— Да.

— Парень из тебя, честно сказать, неказистый, — Тук, скривившись, со всех сторон оглядел закутанную в широкий бесформенный плащ девушку. — И волосы выбиваются, да и фигурка хлипкая. То ли дело Марион, мы из нее пару раз такого бравого молодца делали — рослого, плечистого!

— Зато взгляд ни на чем не цепляется, — ухмыльнулся Робин. — Готова? Сейчас приведу лошадей.

— Чубарого своего не бери, — заворчал монах. — Слишком он приметный.

— Конечно, нет. Пока Скарлет дрыхнет после ночного караула, оседлал себе его серого, а Ясмине — рыжую Теодора.

— Она же с норовом.

— Вот и поладят.

Разбойник направился к навесу на другом краю поляны и вскоре вернулся, ведя под уздцы двух лошадей.

— Помочь? — спросил он, обернувшись к девушке, но та только фыркнула, проверила подпругу, чуть подтянула повыше стремена — и через миг была в седле.

— Передавай привет старому проходимцу Хью! — буркнул монах.

— Передам, — кивнул Робин, вскочил на серого коня и направил его быстрым шагом по узкой лесной тропинке. — Не отставай, — бросил он, не оборачиваясь.

Ясмина двинулась следом.

Вскоре тропинка стала шире, а затем вывела на лесную дорогу, где можно было ехать не друг за другом, а рядом. Ясмина, поравнявшись с разбойником, отпустила повод и принялась на ощупь заталкивать под шапку смоляные пряди, выбивавшиеся со всех сторон.

— Может, лучше просто капюшон накинуть? — спросила она.

— Под капюшон все так и норовят заглянуть. А шапка — ну шапка и шапка, скользнут взглядом, и все.

— А тебя точно не узнают?

— Мимо стражников на воротах мы проедем, не бойся. А в городе на ярмарке будет толпа, где никто ни на кого не смотрит.

— Так нормально? Не торчат волосы?

— Торчат, но ничего, сойдет, — отозвался Робин и вдруг, прищурившись, развернулся к спутнице. — А ведь тебя учили стрелять с седла. Да?

— Почему ты так решил? — ответила она, заправляя под шапку очередной завиток.

— Ты болтаешь со мной и возишься с волосами, бросив поводья. И едешь как ни в чем не бывало. Ты привыкла управлять лошадью без рук. А для чего всаднику свободные руки, а?

— Волосы под шапку запихивать, — ответила девушка и взялась за повод.

— Во что я ввязался?

— Помогаешь слабым и беззащитным. Я слышала, ты это любишь. Сначала поможешь слабой девушке, а потом, если все получится, и беззащитным крестьянам. А стрелять с седла, — Ясмина повернулась, поймала взгляд разбойника и продолжила. — Я дочь охотника, Робин. В наших краях, если в семье нет сыновей, ремесло отца продолжает старшая дочь. А я — старшая из четырех сестер.

Впереди на высоких холмах поднимались городские стены.

— Меня, конечно, узнать не должны, но мало ли что. Если вдруг начнется шум — думай только о себе и ни в какие стычки не ввязывайся. С обученными и вооруженными стражниками драться — это не монахам руки выворачивать. Рыжая знает дорогу к лагерю, да и ты, если дочь охотника, запомнила каждую тропинку.

— Запомнила, да. Слушай, а как мне назваться на турнире?

Робин быстро улыбнулся:

— Ты не из Эдвинстоу, не из Лакстона, вообще не из окрестностей Ноттингема — тут все друг друга знают. Будешь из других мест, из Йоркшира.

— Это далеко?

— На севере. Дочь охотника, выговор нездешний… ты Гюнтер из Йоркшира. Отличное имя, тебе подходит.

До моста они доехали молча. Перед самыми воротами Робин быстро обернулся к спутнице:

— Не пугайся.

— Что?

Разбойник, не успев ответить, вдруг обмяк в седле и начал валиться то в одну, то в другую сторону. Повод выпал из его рук. Робин еле держался на лошади, судорожно цепляясь за гриву. Серые глаза, мгновение назад веселые и хитрые, затуманились. Вместо собранного главаря шайки в седле оказался крепко выпивший крестьянин. Этот крестьянин жалко болтался на коне, но умудрялся, запинаясь, горланить песню:

— Где ты успел так надраться с самого утра? — загоготал стражник у ворот.

— Да посмотри на эту рожу, сразу видно — не первый день в запое! — отозвался его напарник. — Эй, смотри не запачкай приличных людей! И за своим цыганенком следи, если хоть один кошелек пропадет — шкуру с тебя снимем!

Под хохот охраны Робин и Ясмина въехали в Ноттингем.

Старый Хью с сомнением повертел кольцо.

— Египетский камень, арабская работа. Обычно к таким еще и серьги делают.

— Были и серьги, — согласилась Ясмина.

Тон ее не оставлял ни малейших сомнений — никаких пояснений не последует.

— И, как я понял, в этот раз можно не опасаться, что какая-то из знатных дам узнает свое украшение? — торговец еще раз покрутил кольцо. — Сотня шиллингов, и ни пенсом больше.

Девушка вопросительно взглянула на разбойника, тот едва заметно кивнул.

— Хорошо.

— Готовь кошель, парень, — бросил ей Хью, повернулся к небольшому ларцу и загремел связкой ключей. — А потом держись за него крепче в городской толпе. Видно, что ты не здешний, воришки таких любят.

— Я за ним послежу, — улыбнулся Робин.

— А ты, кстати, будь поосторожнее, — сказал торговец, не отрываясь от замка. — Слышал я, что сэр Гай скоро вернется. А шериф только и ждет его возвращения, чтобы взяться за тебя всерьез.

— Спасибо, Хью. Разберемся.

Через несколько минут разбойник и его спутница вышли на улицу. До открытия ярмарки еще оставалось время, но город уже бурлил: в ворота то и дело въезжали крестьянские повозки, на рыночной площади раскладывали товар ремесленники.

— На конный рынок? — спросил Робин. — Ты хотела подобрать лошадь.

— Сначала я хотела подобрать оружие. И успеть на турнир.

— Ты это серьезно?

— Конечно.

— Во что я ввязался? — сам себя спросил разбойник. — Хорошо, будь по-твоему. Из всех городских оружейников я доверюсь только одному, к другим сунуться не рискну. А вот Мэтт точно не сдаст. Пойдем, Гюнтер из Йоркшира, и будем надеяться, что у Мэтта для тебя что-нибудь найдется. Еще рано. Подберем тебе лук, потом передохнем и поедим в какой-нибудь харчевне, — я не железный, ты, думаю, тоже. И у нас останется куча времени до начала состязаний.

— Веди.

— Да мы почти на месте. Вперед, потом налево. Вон та дверь. Привет, Мэтт, я тебе привел покупателя.

— Робин! — оружейник сгреб главаря шайки в охапку. — Что ты учудил с монахами из Ньюстеда? Шериф в ярости. У тебя новобранец? Что ему подобрать?

— Это Гюнтер, он сам скажет.

— Гюнтер? — удивленно повернулся Мэтт. — Прости, парень, я подумал, что ты сарацин.

Ясмина заметила в глазах разбойника веселые искорки.

— Легкий восточный лук, — начала она. — Три тетивы, лучше шелковые. Две дюжины самых лучших стрел. И пару небольших ножей с хорошим клинком и простой рукояткой. Таких, чтоб и в драке сгодились, и летели неплохо.

В тесной комнатушке на стенах висели ножи, несколько мечей и щитов да пара тонких кольчужных рубашек. Мэтт провел гостей к двери в самом углу.

— Проходите сюда.

Дверь вела в длинное полутемное помещение, похоже, служившее кладовкой. Ясмина увидела несколько восточных луков, выгнутых без тетивы в обратную сторону.

— Покажи мне вон тот.

— Верхний?

— Да. Черный клен, буйволиный рог, да? — она улыбнулась.

— Самый капризный лук из всех, что у меня сейчас есть. Прекрасное оружие, но ошибок не прощает.

— Мне не нужно ничего прощать.

Ясмина взяла лук, чуть отвернулась в сторону, чтобы мужчины не видели ее гримасы, — каждый раз ей приходилось собирать все силы, чтобы вывернуть оружие и надеть на него тетиву. С ее небольшим ростом и тоненькими хрупкими плечами это было тяжело, но она, удерживая лук бедром и коленом, справилась.

Али-Хаджи говорил, что не надо привязываться к оружию. Не надо давать имена клинкам, наделять луки человеческими качествами, не надо верить, что оружие узнает хозяина и связано с ним. Оно должно просто подходить.

Этот персидский лук ей подходил.

— «Восемь лап» или «Поход на Иерусалим»? — спросил разбойник и тут же заметил, как дрогнули губы девушки при слове «Иерусалим».

— Давай «Восемь лап». Как будто я знаю ноттингемские харчевни!

— В «Лапах» попроще, и там хорошенькая хозяйка, кругленькая такая.

Внимание в выбранной харчевне привлекала не только хозяйка — слишком пышная, но очень миловидная блондинка — но и два пушистых рыжих кота. Блондинка с трудом протискивалась между тесно поставленными столами, коты неотступно следовали за ней, крутясь рядом, но не мешаясь под ногами. Народ только подтягивался в город на ярмарку, и посетителей пока было немного. Робин устроился за столом возле двери, коты тут же подбежали и стали тереться о его ноги и бодаться лбами.

— Не корми их со стола! — улыбнулась хозяйка. — Испортишь мне котов, привыкнут попрошайничать! Ишь как к тебе кинулись! Пусть мышей ловят!

Разбойник рассмеялся вместо ответа.

— Садись здесь, — кивнул он, указывая Ясмине на место рядом с собой. — Поешь обязательно, а то на турнире всегда очень устаешь и волнуешься, нужны силы.

— Волнуешься? Ты сам что, тоже волновался?

— Еще как! И силы береги. Сейчас тебя за мной все равно не видно, поэтому пока выдохни и не корчи из себя парня.

— Что?

— Когда мы ехали через лес, ты держалась, как женщина. А в городе вмиг стала парнем-подростком. Осанка, походка, движения. Женщина в мужской одежде — чаще всего дурацкая затея, а ты справляешься, — он повернулся к девушке, серые глаза заискрились. — Это такой врожденный навык охотничьих дочерей, да?

Многие ровесницы были давно просватаны — кто с девяти, кто с десяти лет. Ей уже исполнилось четырнадцать, и никто из окрестных женихов ни разу не заинтересовался. Кому нужна некрасивая девочка из бедной семьи? А черные шелковые волосы, тонкий стан и пышные бедра здесь у каждой первой. Отец научил ее стрелять из лука, много раз брал с собой в горы, показывал, где выслеживать муфлонов, рассказывал, как ведет себя горное зверье, а как — лесное.

Она до сих пор помнила вечер, когда к отцу пришел старик Али-Хаджи, живший на отшибе на самом краю их предгорного селенья. Жил он скромно, но в достатке. Чем занимается — никто не знал. Иногда к его дому подъезжали всадники, но никогда не задерживались даже на час. Всегда — только по ночам, всегда — на хороших лошадях. Однажды светлой лунной полночью она увидела, как к жилищу Али-Хаджи проскакал незнакомец на дивном текинском коне. Она знала, что такой конь, легкий, сильный, тонконогий, стоит больше, чем весь их дом со всем хозяйством и с парой отцовских верховых лошадей.

— Мир вам, Саид-ага, — негромко начал старик.

Она шла из овчарни, услышала начало разговора случайно — и замерла. Почему не прошла мимо, как ни в чем не бывало, ведь к отцу то и дело кто-то заходил? Почему замерла, почему остановилась, не дыша?

Отец откликнулся на приветствие.

— Я не буду ходить вокруг да около, хорошо? — голос у старика был неожиданно твердым и сильным. — Смотрю я на твою старшую, Саид-ага. И чем дольше смотрю — тем больше мне эта девочка нравится.

— Ты о чем?!

— Не о том. Мне за девяносто, куда мне? Помнишь, в том году вы пустили пожить приезжего, чтобы хоть чуть заработать, и через пару недель твоя старшая начала уверенно болтать по-арабски?

— Как не помнить.

— И на охоту ты ее берешь, значит, ловкая она, и с луком хорошо управляется. Росточка небольшого, и высокой уже не будет. Проворная, толковая, неприметная. Я бы взял ее и обучил хорошему делу, а тебе щедро заплатил бы. Подумай, у тебя еще три дочери, их надо поднимать.

— Что за дело? — отрывисто выдохнул отец.

Она знала эту его манеру. Раз начал так говорить — хорошего не жди.

— Трудное дело, на которое редко кто сгодится. Говорят, в мире неспокойно. Ловкие люди всегда нужны. Оказаться в нужное время в нужном месте, услышать важный разговор. Услышать разговор на чужом языке и понять его. Передать письмо. Не передать письмо, которое не должно быть передано. Быть незаметной или привлекать к себе взгляды — смотря что надо. Много думать и быстро принимать решения.

— Про плохие дела ты говоришь.

— Не бывает ничего плохого и хорошего, Саид-ага. А вот деньги точно дам хорошие.

— И опасно это.

— За баранами да муфлонами по горным перевалам скакать — безопасно? Решай до утра, а я завтра к тебе загляну. И старшую свою спроси, захочет ли.

— Дочери я о нашем разговоре не скажу.

— Можешь не говорить, — усмехнулся старик. — Она все равно с самого начала прячется за углом, не дыша, и слышит каждое слово.

Распорядитель турнира заинтересованно посмотрел на девушку, но Ясмина ничуть не смутилась. Длинные черные волосы прятались под шапкой. Слишком тонкая талия и слишком пышные для мальчика-подростка бедра были скрыты широким плащом.

— Гюнтер? — переспросил распорядитель.

— Да.

— Тебе лет-то сколько?

— Пятнадцать. Скоро.

— Взрослый парень уже, а голосишко девчачий. Ладно, иди. Стреляешь после вон того лысого парня, запомнил?

— Да. А дальше?

— Дальше? — распорядитель ухмыльнулся. — Дальше пройдет только половина стрелков. А ты поедешь в свою деревню к маме.

Ясмина, сдержав усмешку, отошла в сторону и встала возле наскоро сколоченной загородки, отделявшей стрелков от зевак. Девушка увидела в толпе Робина, встретилась с ним глазами, улыбнулась в ответ. Она видела, что разбойник все понял — понял еще в каморке у Мэтта, когда Ясмина надевала на лук тетиву, когда упругий черный клен послушно прогнулся под ее обманчиво хрупкими руками. Быстро оглядев соперников, она чуть задержала взгляд на могучем, богато одетом лучнике. Огюст Ламбер, предводитель наемников. Робин предупредил, что Ламбер — лучший стрелок в Ноттингеме, но Ясмина и так помнила: этот выходец из Франции — прекрасный лучник.

Лысый парень перед ней вогнал стрелу в восьмерку. Ясмина шагнула вперед, к колышку, от которого надо было стрелять. Быстро подняла лук и, почти не целясь, выпустила стрелу. Сорок ярдов — не то расстояние, с которого она может промахнуться. Стрела вошла точно в центр деревянной мишени, и девушка отступила назад, освобождая место у колышка следующему лучнику. Огюст Ламбер заинтересованно проводил ее взглядом, но Ясмина была уверена, что узнать ее предводитель наемников не сможет. Чуть позже, когда очередь дошла и до него, Ламбер вогнал стрелу рядом со стрелой Ясмины. Еще три лучника попали в десятку, но чуть дальше от самого центра.

В следующий заход отобралась только половина стрелков. Мишень отодвинули, все снова сделали по выстрелу. Следующий заход, еще одно отодвигание мишени — и от двух дюжин стрелков осталось только трое. Огюст Ламбер, Ясмина и ладный статный парень, про которого Робин тоже рассказывал, — Сэм, командир ноттингемского гарнизона. Девушка быстро обернулась к публике. Главарь разбойников, встретив ее взгляд, словно невзначай махнул рукой, и Ясмина поняла, что он показывает ей ветер. Она кивнула и повернулась к соперникам. Сэм и Ламбер, насмехавшиеся над маленьким подростком перед началом турнира, сейчас держались совершенно по-другому. Первым стрелял предводитель наемников, его стрела впилась почти в самый центр, на полдюйма правее. Командир гарнизона, наоборот, вогнал свою стрелу чуть левее.

— Я слышал, на прошлом турнире победителю пришлось расщепить чужую стрелу, — улыбнулась Ясмина. — А вы так любезны, что даже оставили мне место!

Через миг ее стрела дрожала ровно в центре мишени.

Монах Тук и косматый верзила Джон стояли у края поляны.

— Вы нас как поджидали! — главарь шайки остановил коня. Рыжую лошадь Теодора он вел в поводу, Ясмина ехала рядом на только что купленном кауром жеребце. Ненавистную шапку она сняла, как только оказалась за городскими стенами, и теперь длинные черные волосы ее просто рассыпались по плечам и спине.

— Да вы хохочете так, что за полмили слышно! — отозвался Джон.

— Я, кажется, впервые в жизни проехал через Шервудский лес безоружным, но с личной вооруженной охраной, — Робин спрыгнул с седла и кивком показал на Ясмину, за плечом которой были видны торчавшие из колчана стрелы. — Когда еще меня проводит победитель турнира лучников? Кстати, турнир-то тоже первый раз в жизни со стороны смотрел!

Ясмина, спешившись, погладила жеребца:

— Хороший, хороший. Повезло тебе, каурка, я легкая.

— Он это серьезно? — Тук переводил взгляд с разбойника на девушку. — Ты правда выиграла?

— Я бы не справилась, но Робин перед последним выстрелом показал мне, откуда ветер и сильный ли.

— Как это он тебе показал?

— Взглядом. Ну, я поняла.

— А надо было видеть рожи Ламбера и Сэма, когда вы остались только втроем! — засмеялся разбойник.

— И рожи стражников, которые все тебя выискивали среди лучников!

— Ты еще на шерифа не смотрела, а стоило бы!

— Я на мишень смотрела. И на тебя, — Ясмина взяла каурого под уздцы и направилась к навесу. Свободной рукой отбросила за спину мешавшие ей волосы, открыв ухо и тонкую шею.

Ухо. Все время до этого уши ее были не видны — то за длинными волосами, то под шапкой — и только теперь Робин заметил, что мочка у девушки когда-то была порвана. Давно или нет, понять было трудно.

— Ты говорила, что завтра с утра отправишься в Бирмингем? Это пара дней пути, — сказал он и, сам от себя не ожидая, добавил. — Поеду завтра с тобой, провожу.

— Нет, — покачала головой девушка. — Не надо.

Она вдруг остановилась посреди поляны, быстро обернулась к нему, заглянула прямо в глаза.

— Ясмина?

— Хорошо, что не успела коня расседлать. Будет лучше, если я уеду прямо сейчас.

— Не вздумай. Вечер. Ты с утра на ногах.

— Пойду прощусь с твоими друзьями. У тебя прекрасная шайка. И уверена, что ленты, которые ты купил, понравятся Марион, — Ясмина вскочила в седло.

— Да что случилось-то?

— Будь осторожнее. Да хранит тебя Аллах, разбойник.

Глава третья

Сэм, командир ноттингемского гарнизона, давно привык к громам и молниям, которые извергал шериф, если был недоволен. А сейчас шериф Ноттингемшира был не просто недоволен — он метался в ярости.

— Сначала обоз торговцев! Так к нам на ярмарки скоро перестанут ездить — кому захочется терять деньги, если до города невозможно безопасно добраться? Потом эти чертовы монахи! — рычал шериф, кружа по просторной, почти не обставленной комнате замка. — Епископ Герфордский в бешенстве от того, что собранное серебро не удалось довезти. Да еще проклятый турнир лучников!

— На турнир-то он не явился, — осторожно вставил Сэм. — Струсил.

— Явиться не явился, а привет передал. Откуда там наш парнишка-победитель, из Йоршкира? — скривился шериф. — Чертов йоркширец, да он почти подпись поставил! Словно прислал вместо себя!

— Почему подпись?

— Этот проклятый разбойник сам родом из Йоркшира. Каким-то чудом спасся из деревни Локсли, которую разорили и сожгли из-за неуплаты податей. Робин Локсли, черт бы его побрал.

— Я повыспрашивал про выигравшего мальчишку, милорд. Никто его не видел раньше ни на каких турнирах. Что у него восточный лук — это понятно, парень хлипкий. Но он и тетиву по-сарацински захватывает, заметили?

— Сэр Гай Гисборн! — звонко доложил слуга. И тут же, не дожидаясь ответа и приглашения, в комнату уверенным шагом вошел человек в дорогой, но совсем простой на вид котте и такой же дорогой, но совсем простой рубашке. Сверху, несмотря на летнее тепло, был наброшен плащ. Видно было, что вошедший только что с дороги.

— Приветствую, сэр Гай, — обратился к нему шериф. — Весть о вашей победе на рыцарском турнире в Бирмингеме донеслась сюда раньше вас. Впрочем, у меня не было никаких сомнений на этот счет.

— Благодарю, — отозвался вошедший.

Это был высокий плечистый мужчина лет тридцати с небольшим, очень крепкий, притягивающий взгляд, с прекрасными пепельными волосами и правильными чертами лица. Внимательные светло-голубые глаза скользнули по лицам шерифа и начальника стражи.

— Что вы задумали?

— Что я ценю в вас, Гисборн, так это вашу прямоту. Едва вошли — и сразу к делу.

— Я должен был сначала расспросить о погоде в Ноттингеме?

— За неделю, что вас не было, в Шервудском лесу ограбили монахов из Ньюстеда и обоз торговцев. А может, и еще кого-нибудь, — мы можем далеко не все знать, ведь вовсе не каждый ограбленный рассказывает об этом. Пора найти это разбойничье логово.

— В очередной раз? — Гисборн с явным сомнением покачал головой. — Найти его лагерь? У нас не хватит людей, чтобы прочесывать лес. А другого способа нет. Его лагерь слишком хорошо укрыт. Локсли беспечен, когда отвечает лишь за себя, но становится очень осторожным, если речь не только о нем, а о его людях.

— Кто-то же наверняка должен знать дорогу.

— Думаю, затею с лагерем лучше оставить, — сэр Гай снова перевел взгляд с шерифа на Сэма. — Да и не нужна нам вся шайка, лишняя возня только. Хватит и главаря.

— Мы сделаем так, что его возненавидят. И тогда сразу сдадут, — шериф стремительно шагнул к окну, резко развернулся и снова метнулся к столу.

— Это как же?

— Каким там деревням чаще всего помогает их шайка? Лакстон, Эдвинстоу, Паплвик? Схватить по несколько человек оттуда, без разбора. Объявить на каждом перекрестке, чтобы все услышали, что будем вешать по одному каждый день, пока нам не выдадут Робина Локсли.

— И что будет? — прервал его Гисборн. — Локсли явится сам, как только узнает. Глазом не моргнув, сдастся страже и пойдет на виселицу. Не удивлюсь, если до последней минуты станет горланить какую-нибудь непристойную песенку, — он позер и шут до мозга костей.

— Пусть горланит.

— Ну хорошо, пусть. Мы его повесим. И через несколько дней появятся новые баллады о кровавой власти, о жестоком шерифе и о том, как держался перед казнью народный герой. А держаться он будет на загляденье. Еще и беспорядки поднимутся. А вас станут ненавидеть вдвойне. И так-то не сильно любят.

— Баллады запретить! — прорычал шериф.

— Нельзя запретить стихи. То есть можно, но толку-то? — Гисборн без приглашения опустился на грубый дубовый стул и вытянулся, откинувшись на спинку. — Нет, разбираться с ним надо осторожно, не поднимая лишнего шума.

— Пьяная драка в харчевне, пара хороших ударов ножом? — оживился Сэм. — Или просто — удавка на шею в темном закоулке?

— Вызов, — ответил сэр Гай, покачиваясь на стуле.

— Что?

— Придумать дело, с которым может справиться только он. Кинуть ему эту кость — и он ее проглотит. Локсли — позер, повторяю. Он даже оленя не может застрелить просто так, ему надо вогнать стрелу ровно в середину какого-нибудь пятнышка на груди несчастного зверя.

— Не понимаю, чем удавка на шею не нравится.

Гай Гисборн, поднявшись, спокойно обернулся к командиру гарнизона, потом взглянул на шерифа:

— Я хочу, чтобы человек, соблазнивший и обесчестивший мою сестру, умер от моей руки.

— Вы потому и не желаете, чтобы мы нашли лагерь? — осторожно спросил шериф. — Из-за леди Марион? Обещаю, вашу сестру мы не тронем.

— Сестры у меня больше нет, — Гисборн резко вскинул голову, — а судьба любовницы разбойника меня совершенно не интересует.

— Но убить Локсли вы хотите своими руками.

— Мой долг бейлифа — поддерживать порядок в Ноттингемшире. Если надо, силой. Что до Марион — я хочу отомстить за свою сестренку, какой она была и какую никто у меня не отнимет. Поэтому я против убийства в подворотне, хотя так было бы проще всего. Считайте это личной просьбой. Надеюсь, у меня есть такое право.

Никто из собеседников ему не ответил.

Марион. Голубоглазая крошка Марион, любимая младшая сестренка. Ему никогда не было по-настоящему интересно с ней: пятнадцать лет — огромная разница. Но он любил ее, да и она его тоже. Растрепанные пепельные косы, заплаканные глаза, — она всегда пускалась в рев из-за любой ерунды:

— Гай, ты ведь вернешься? Тебя не убьют в Палестине?

— Конечно, вернусь. Обещаю.

Марион едва исполнилось четырнадцать, когда Гай вместе с королем Ричардом уехал на восток, а к его возвращению сестренка стала первой невестой Ноттингемшира. Громкое имя, величественная осанка, их фамильные голубые глаза: у него — холодные и уверенные, у нее — наивные, нежные.

В честь приезда Гая со Святой земли решили устроить охоту. Кабаны, косули и олени были запретной дичью, по лесному закону эта добыча принадлежала только королю, и за браконьерство полагалась смерть. Но охотиться на лис Гисборны имели полное право — а этих рыжих зверей в лесу тоже хватало.

Собственных егерей и ловчих Гисборны давно не держали: из-за постоянных налогов на крестовые войны пришлось отказаться от многих привычных вещей. Услуги королевского лесничего тоже стали не по карману. Охоту вел молодой лесник, по слухам, недавно перебравшийся из Йоркшира, — примерно ровесник Гая, очень светлый блондин на броском чубаром коне. Был сухой и ясный день, редкий для ноября. Гай любовался и последними перед зимой проблесками солнца, и сестренкой — она была с ног до головы одета в голубое, и даже на голову набросила небольшой голубой платок, легкий и тоненький, как паутинка.

Всадники в сопровождении собак двинулись от фамильного замка, что был неподалеку от Ноттингема, к чаще. Гай заметил, что лесник с интересом поглядывает на Марион.

— Эй, даже не вздумай, — грубо рассмеялся ему в лицо рыцарь. — Она не для тебя.

Никогда не надо заговаривать с чернью, никогда. Гай знал, но просто вскипел от возмущения и не справился с собой. Лесник, не ответив, направил коня вперед. В седле он держался так, словно родился и вырос прямо на этом чубаром.

Гончие, подняв лисицу, выгнали ее из леса, рыжий зверь помчался по полю, всадники и собаки бросились следом. Лиса боролась до последнего, не сдавалась, отчаянно норовила улизнуть снова в лес, но собаки неизменно выгоняли ее на открытое место. Гай летел, не разбирая дороги, кровь бурлила от скачки и скорости, от погони, близкой добычи, близкой крови. Лисица металась на первом снегу, словно язычок пламени. Наконец гончие настигли ее и стали рвать. Гисборн, подоспев вовремя, наклонился с седла, выхватил зверя прямо из собачьей пасти и победоносно поднял лису вверх. Охота была окончена, но собаки не унимались, клубок гончих со звонким лаем вертелся под копытами лошадей. Гая это вдруг взбесило: разгоряченный погоней, он не сдержался и рявкнул мальчишке-псарю:

— Да уйми уже своих шавок!

Выхватив хлыст, Гисборн замахнулся на парня.

До сих пор он уверен: не будь рядом красавицы Марион, лесник спокойно дал бы ему отхлестать нерасторопного мальчишку. Но вышло иначе.

Никогда не надо поднимать руку на чернь, никогда.

Быстрым легким движением лесник поймал хлыст. Лесник, в отличие от Гая, был без перчаток. Конец хлыста туго обвился вокруг его левой ладони, впиваясь в незащищенную кожу. Гисборн видел, что этому парню из Йоркшира огромных усилий стоило сдержаться и не закричать.

— Это же совсем ребенок, — спокойно, даже мягко сказал лесник, отпуская плеть.

Собаки присмирели. Гай двинулся обратно к замку, остальные направились за ним, чуть отстав. У моста, почти у самых стен замка, он обернулся и тихо выругался: левая кисть лесника была наскоро замотана тонким голубым платком. Гисборн до сих пор не мог себе простить это «она не для тебя», брошенное почти в шутку. Промолчи он тогда, может, все сложилось бы по-другому.

Лесника он выжил из деревни почти сразу — где уж какому-то там отребью тягаться с бейлифом. А с началом зимы нападения на путников в Шервудском лесу, давно всем привычные, вдруг стали реже и бескровнее, словно свирепую шайку кто-то подменил.

В декабре на предрождественской ярмарке Гай купил серебряный рог для отца, уже почти не встававшего с постели, и изящный молитвенник в бархатном переплете — для Марион. В замок вернулся поздно вечером. Старика тревожить не стал, а вот вручить подарок сестренке ему не терпелось — он так долго искал переплет ее любимого цвета, светло-голубого, как его и ее глаза.

С книгой в руках Гай взлетел по каменной лестнице наверх, в башенку, где была комната Марион. Дверь оказалось закрытой, но сквозь щель сочился золотистый свет, значит, сестра еще не легла.

— Марион! — постучал он.

Ответа не последовало.

— Марион, малышка, открой! Я совсем ненадолго. У меня для тебя подарок!

Никто не отвечал.

— Марион!

— Гай? — тихо откликнулась она, не отпирая. — Ты что так поздно? Я уже легла, мне нехорошо. Завтра увидимся. Спокойной ночи.

Ничего дурного ему не пришло в голову.

— Марион, что с тобой? Позвать тебе Айлин? Открой, или я вынесу эту дверь к чертям!

Он действительно легко выбил бы крепкую дубовую дверь одним ударом плеча.

С той стороны послышались шаги, скрипнул засов. Сестра в тоненькой сорочке стояла на пороге.

— Ты что бушуешь? — растерянно улыбнулась она, не пропуская его в комнату.

Отстранив ее, Гай шагнул внутрь. Он не думал ни о чем плохом, просто испугался за сестру. В комнате никого, кровать смята — Марион действительно уже легла. Из распахнутого крошечного окошка тянуло ледяным ветром, напротив окна висел дурацкий деревянный щит, обтянутый кожей, — почему-то он нравился сестре.

Гай слышал много историй про окна в комнатах неверных жен, но в это окно не то что человек — не всякая кошка протиснулась бы. Да и никому не забраться по глухой каменной стене.

— Иди, иди, — Марион потянула его к двери.

— Ты что меня выпроваживаешь? — засмеялся он.

— Мне плохо, я хочу лечь.

— Побыть с тобой? — снова всполошился Гай. — Или позвать Айлин?

— Отойди от окна! Уходи, все в порядке! Я побуду одна. Уходи, оставь меня!

— Окно хотя бы закрой. У тебя очень холодно.

— Гай! — взмолилась она. — Отойди от окна! Мне плохо, я хочу остаться одна! Окно открыто, потому что мне нечем дышать!

Он повернулся к двери, так и не отдав сестре молитвенник. Ничего, отдаст завтра. Марион одна, стена неприступна, окошко крошечное, и нездоровой сестра совершенно не выглядит. Кто их разберет, этих молоденьких девушек.

— Да уходи уже! Спокойной ночи!

Гай шагнул к двери и услышал сильный глухой удар за спиной. Он молниеносно обернулся, успев за долю мгновения выхватить кинжал из ножен.

В щите напротив окна дрожала стрела.

Он отшвырнул сестру подальше от окна, быстро захлопнул деревянные створки — и только потом понял, что это вовсе не нападение. Стрела была обернута тонким листком дорогой, еще очень редкой бумаги.

Марион сидела на постели, закрыв лицо ладонями. Гисборн выдернул стрелу из щита, разорвал нитку на бумаге, развернул листок, быстро пробежал его глазами и встал в дверном проеме, скрестив руки на груди.

— Он еще и грамотный.

Сестра рыдала, спрятав лицо за волосами. Гай мысленно представил себе место, откуда сделан выстрел. С такого расстояния почти невозможно попасть в крошечное, высоко расположенное окошко.

Почти.

Он вышел из комнаты, сбежал по лестнице вниз, сделал несколько шагов по длинному коридору:

— Айлин, принеси мне оставшееся вино и две кружки. Быстро.

Когда Гисборн вернулся, Марион все так же сидела на кровати и рыдала. Он налил вина, сел рядом с сестрой, протянул ей кружку. Покосился на щит и увидел, что тот весь в дырах. Эта стрела была далеко не первой.

— Не плачь. Как все случилось? Он взял тебя силой?

Сестра не отвечала.

— Марион?

— Нет, нет!

Гай отхлебнул сам, потом сунул кружку в дрожащие руки Марион. Ее трясло, она еле сделала пару глотков, отдала кружку и зарыдала еще громче.

— Есть цистерианское приорство в Кирклисе, тебя там с радостью примут. Есть Огюст Ламбер, который уже не раз просил твоей руки. Думаю, его не смутит, что он окажется не первым.

Он ожидал пощечины и был бы, пожалуй, даже рад, но сестра по-прежнему рыдала.

— Выбирай.

— Что ты скажешь отцу? — еле слышно прошептала Марион.

— Правду. Ну? Монастырь?

— Нет…

— Ламбер?

Марион, не отвечая, снова зарыдала.

— Нет!

— Хорошо. Одевайся.

Гай принес удобную и крепкую кожаную сумку, осторожно переложил в нее все украшения, доставшиеся Марион от матери. Добавил пару золотых монет — в последнее время Гисборн начал хорошо зарабатывать на рыцарских турнирах, он был прекрасным воином. Встряхнул сумку. В ней оставалось еще немного места. Гай положил туда новый молитвенник в светло-голубом бархатном переплете и затянул шнурок.

— Держи. Одевайся, я сказал. Быстро.

Спустившись в конюшню, Гисборн сам оседлал любимую лошадь Марион — светло-серую, почти белую молодую кобылу. Снова поднялся наверх и, взяв сестру за руку, повел ее вниз по лестнице.

— Куда ты меня ведешь?

— На конюшню, леди. Ваша лошадь оседлана. Разбойников, как я понимаю, вам нечего бояться.

Марион не прекращала рыдать. Даже сейчас — с красным лицом, распухшими глазами и дрожащими губами — она была прекрасна. Неприбранные пепельные волосы струились по плечам, падали на нежные щеки. Гай помог сестре сесть в седло, перебросил через ее плечо сумку, потом взял лошадь под уздцы и вывел во двор.

— Что ты делаешь?

— Напоминаю вам путь, леди.

Он перевел лошадь по мосту через ров, отдал повод Марион. Развернулся, вернулся в замок.

И приказал опустить решетку ворот.

Глава четвертая

Темный пенящийся эль плескался на дне кружки.

— Давай-ка еще тебе подолью, а?

— Робин, ты меня решил напоить?

— Не до беспамятства. Но ты, когда пьян, так забавно рассказываешь! Так что там случилось дальше, кто из рыцарей дошел до последнего боя на турнире?

Бродячий менестрель Алан был частым гостем в лагере разбойников и всегда привозил новости и свежие сплетни не только из Ноттингема, но и из половины Англии.

— В последнем бою сошлись Эдвард Ли и Гай Гисборн.

— Эдвард Ли? — переспросил Робин.

— Сын того самого Ричарда Ли, которому ты помог выкупить заложенный замок. Я еще тогда написал про это балладу, которую теперь по всей Англии поют! — гордо заявил менестрель. — Помнишь?

— Помню. И стоило двум здешним рыцарям ехать в Бирмингем, чтобы там подраться?

— Но это было захватывающе! Оба были уже измотаны, но они же оба — мастера! Каждый, думаю, перед началом схватки прикинул цену коня и доспехов противника. Сам-то последний бой, хоть и стал сражением двух сильнейших участников, не был лучшей схваткой турнира — до этого сэр Гай сражался с нормандским воином, и вот то был всем боям бой. А с Эдвардом Ли они уже оба слишком устали.

— И что?

— Сначала обменялись быстрыми ударами, но оба удержались в седле. Развернулись, дождались команды и снова бросились навстречу друг другу. Снова оба ударили точно и оба удержались. Только на третий раз Гисборну удалось выбить противника из седла. Видно было, что сил у сэра Гая почти нет, но ему оставалось-то всего лишь выбрать королеву турнира. И вот тут он учудил! — менестрель снова замахал руками. — Представляешь, что он выдал?

Желание было только одно — не грохнуться с коня прямо сейчас. Давно победы не давались ему так тяжело. Чертов нормандец измотал почти до последнего. Ничего. Доспехи и лошадь нормандца, сэра Эдварда Ли и остальных сегодняшних противников — неплохая добыча. На турниры Гай Гисбор