Мэт и я уезжаем, чтобы пожениться и зажить весело. Ты слишком любил свою бутылку, чтобы жениться на мне, так можешь сегодня уложить ее с собой в постель вместо меня, старый дурак!»
Он так давно не обращался к ней ни с единым ласковым словом, что язык отказывался произнести такое слово, и эта нерешительность вызывала чувство неловкости. Он привык в жизни командовать, требовать, карать, бичевать; он не умел выражать сочувствие. И он безнадежно смотрел на жену.
Не могу я теперь переносить, когда люди злятся... Я прожила бесполезную жизнь... И оставляю несделанным многое такое, что нужно было сделать. Но я должна... ох, должна видеть Мэри, чтобы с нею помириться.
Да ну вас! — кокетливо отмахнулась Нэнси. — Вы слишком уж много знаете. Вы скоро захотите меня уверить, что в Индии обезьяны носят штаны. Оба громко захохотали над этой шуткой, очень довольные друг другом и столь веселой и занимательной беседой:
Они с Денисом шли, тесно прижавшись друг к другу, и ощущение его близости рождало в ней невыразимое томление, безмерную тоску, которую облегчала лишь рука Дениса, крепко прижимавшая ее руку, словно сковавшая ее трепещущее тело с его телом и, как целительный бальзам, успокаивавшая боль в груди.
Он теперь на людях всегда уходил в себя, смотрел прямо вперед, не поворачивая головы, никого не видя и, таким образом, создавая в своем воображении широкие безлюдные улицы, где не было любопытных, насмешливых глаз, где был только он один.
