автордың кітабын онлайн тегін оқу Не буди лихо
Евгений Ерофеев

Кітап туралы Қазір оқып жатыр18 Тегін фрагмент

Евгений Ерофеев

Не буди лихо...

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Что делать, если из-за простой ошибки строителей пробудилось древнее зло? Можно ли спастись от целой стаи кровожадных упырей, алчущих свежей крови? Кто может спасти деревню от набега орды нежити? Волею судеб ответы на эти и многие другие непростые вопросы придется искать героям этой книги, нашим современникам и обитателям совсем другой эпохи, следы которой можно найти лишь в истлевших летописях. Смогут ли герои пережить самую страшную ночь в своей жизни?

18+

Единственная дорога, ведущая на юго-восток, размокла до основания. Тяжелые, откормленные кони вязли в грязи, фыркали, раздраженно выдувая пар из широких ноздрей, но ничего не могли поделать. Дождь шел, не прекращаясь, уже две недели, никто из отряда уже не помнил, когда он начался. Огромные капли, летящие с неба, звонко разбивались о шлемы и кольчуги, дробились на сотню себе подобных и только потом медленно ползли вниз. Тьма окружала людей со всех сторон, и лишь немногочисленные факелы худо-бедно освещали путь. Идущие в середине отряда нервно крутили головами, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в кромешной темноте, но занятие это было гиблое.

С болот, обступающих узкую тропу, несло гнилью и смрадом. Шли двойками, по-другому было никак, периодически то одна, то другая лошадь вставала на дыбы.

— Вымесок Гюрьги, остолбень, — смачно сплюнул глава отряда, обращаясь к своему напарнику, — поди ж ты, завел нас в дремучий лес, сам в горнице на перинах почивает в тереме у себя, а мы тут сгинем скоро. Места тут нехорошие. Да, Никита?

— Не колготись, надежа-воин, — неодобрительно посмотрел на него огромный бородач, вооруженный топором, — раз князь с Долгоруким ватажится, значит, нас тоже живот знатный ждет. Выдюжить немного осталось, седьмицу али две.

— И на кой ему депеша эта? Почто таким путем? — все не успокаивался воевода. — Шли бы сейчас ровной дорогой через земли киевские и горя бы не знали. Такие кренделя выписываем!

— Не прав ты, Варун. Места паскудные, спору нет. Зато короче во сто крат. Да и ворогов тут нетути, сам же знаешь. По таким пущам ни добрый, ни лихой люд не ходит. Зверье только всякое, да нам не страшное…

— На послании три креста выдруковано, значит, время не терпит. Уж не войной ли кто на Юрку попер? Заговор тайный зреет? — все не унимался глава отряда.

Никита обернулся, словно проверяя, не услышал ли кто последних слов Варуна, нервно почесал бороду и, нагнувшись в сторону своего друга, жарко зашептал:

— Нам знать не надобно. Витязям завсегда работка найдется. Коли в срок доставим, то и вообще гора с плеч. Наше дело маленькое, знай себе палицей махай да мечом добрым руби.

— Знаешь еще что? — испуганно спросил Варун, поправляя щит на левой руке.

— Ась?

— Мы надысь, когда в последней деревушке столовались, калику перехожего у конюшен видели, разговор был. Молвил он, будто бы зря тут никто не ходит, ужо давно бы дорогу построили, да все никак. Покамись никто не ведает, а почему? Все, кто зело разумел в этом деле, в земле уже покоятся… А порой и на свет божий вылазят в ночи…

— Страхи-то какие, окстись, — перекрестился бородатый богатырь, выпучив глаза, — ты чего в ночи-то ужас нагоняешь?

— О том и речь, друг мой ратный, не к добру это. Сказал он, мол, раньше тут деревень было видимо-невидимо. Потом все в болотах исчезло, аки бес языком слизнул. И сия напасть была неоднократно, покудова не задолбаша всех… Мы по костям, считай, идем… Кресты на воротах видел? Почто они их там повесили? Неспроста…

— Типун тебе на язык!

— А ну как Кощеево царство тут? Нежить тут гнездо свила, вот и нетути никого…

— Бабьи сказки, — ответил Никита, но выражение его лица уже не было столь уверенным.

— Сказы да легенды так просто не рождаются, — многозначительно поставил точку в разговоре Варун.

Дальше ехали в молчании. Прошло полчаса, а может и больше. Никита постоянно тоскливо озирался по сторонам, изредка поглядывая назад на отряд. Он уже совсем было успокоился, как вдруг факел, еле горящий под проливным дождем, высветил впереди темную фигуру.

— К оружию, — взревел бородач, выхватывая топор.

Вопль вывел всех из сонного оцепенения. Испуганно заржали лошади, забряцали мечи. Темная фигура продолжала неподвижно стоять. Теперь дружина походила на гигантскую черепаху — воины прикрывались щитами, ощетинившись во все стороны копьями. Все ожидали, что вот-вот из леса полетят первые шальные стрелы и начнется мясорубка. Но ничего не происходило. Человек, стоящий на дороге, успокаивающе поднял вверх руки. Они подъехали практически вплотную, остановившись всего в паре метров от незнакомца. Тот первый начал говорить. Голос у него был глубокий, низкий, словно говоривший вещал из глубокого колодца. Никита так и не смог рассмотреть лица под черным капюшоном.

— Гой еси, добрые люди! — вполне миролюбиво начал незнакомец, — галдите вы так, что за версту слышно. Вдруг какой лиходей услышит? Худое может затеять. Темный бор шума не любит, особливо такой, как тут…

— Ты кто таков? — сурово спросил Варун, задремавший в седле и до одури напугавшийся.

— Я? Никто, и звать меня никак. Мытарь я местный, мзду собираю.

— Чего баешь, холоп? — повысил голос Никита, даже привстав на стременах. — Какой еще мытарь? Мы деревню седьмицу назад проезжали.

— И что? Деревня деревней, а я сам по себе, — в голосе пришельца прорезались насмешливые нотки, — я ж вам говорю, местный я лихоимец. Тут тоже есть у кого оброк востребовать. Мертвые к мертвым, живые к живым. А коли не уследишь, беда может приключиться… — уже совсем тихо добавил он.

— Чего? — не услышал последнюю фразу Варун.

— Говорю, зря вы тут пошли. Местные уж очень иноземцев не любят. Хотя, это как посмотреть…

— Уйди с дороги, шлында. Зря ты тут околачиваешься, пропадешь, как пить дать, — воевода сердито кинул меч в ножны.

— Как скажешь, богатырь, — изобразил учтивый поклон загадочный странник, — скажу вам только одно. Страшитесь тех, кто бродит под покровом вечной ночи, други мои. Серебро да кресты вам в помощь.

Не успели они и глазом моргнуть, как зловещий странник исчез во тьме так же внезапно, как и появился. Варун с Никитой испуганно переглянулись, бородач крикнул через плечо:

— Глаз не смыкать, начеку! Ждите засады, молодцы.

* * *

— Ну и как вы все наверняка знаете, Юрий Долгорукий так и не дождался важного послания от своего союзника, князя Святослава Олеговича, в котором говорилось о заговоре среди киевских бояр. В общем, отравили его, по одной из самых популярных версий, — коротко резюмировал Дмитрий Александрович Покахонтов, доцент кафедры истории славянских стран.

Вот уже второй год подряд в стенах своей альма-матер, родного истфака СПбГУ, целый семестр он вел у первокурсников курс лекций на свою любимую тему — «Демонология. Источники и архивы». Маленького роста, интеллигентный и тихий, немного картавящий и путающий слова, он, как никто другой, смог завоевать доверие молодой аудитории. На лекции его старались попасть студенты даже с других потоков, не посещали пары только самые ленивцы. Покахонтов был преподавателем не требовательным, поэтому зачеты проставлял всем просто так, не обращая внимание на посещаемость и знание предмета.

— Вы наверняка спросите, чего ты нам тут рассказываешь про Долгорукого банальности, — он поправил съехавшие на нос круглые очки, — и правильно сделаете. Дело тут в другом. Князь Святослав прознал о готовившемся заговоре киевлян против своего союзника раньше, когда Юрий был в Москве. Из имеющихся архивных документов Российской Национальной Библиотеки, властитель Новгород-Северского княжества тут же снарядил тайную экспедицию в гости к своему другу с целью передать письмо. В нем он рассказывал о возможном покушении. И вот тут начинается самое интересное.

Он довольно обвел взглядом всю аудиторию. Тишина стояла такая, что слышны были чьи-то гулкие шаги в коридоре.

— По одним данным, отряд был пойман в киевских землях и все были убиты, а послание перехвачено и уничтожено. Но есть и другая версия. Источник ненадежен, но весьма и весьма занимателен. Его автор — некто Варун, современник Юрия Долгорукого. Многие историки весьма скептически относятся к его трудам, многие считают вообще более поздней подделкой, что и говорить, — Дмитрий Александрович встал и подошел к окну, собираясь с мыслями. — Вообще, сам автор пишет, что до того, как избрать стезю историка и летописца, так сказать, он был как раз тем самым воеводой, что должен был доставить в Москву депешу. Именно поэтому его сведения чрезвычайно ценны и не имеют аналогов в данном конкретном случае.

Он вернулся обратно к столу и сел, улыбнувшись, словно предвкушая что-то:

— Воевода пишет, что о возможном нападении киевлян они знали, поэтому пошли напрямик, через непроходимые болота.

— И что это за места? — не выдержал медленного темпа повествования один из студентов, нервно заерзав на стуле.

— Вы знаете, точно неизвестно, но скорее всего это могло быть где-то рядом с нами, — потер подбородок Покахонтов, — лично я подозреваю, что они шли через нынешнюю Ленобласть, где-то в районе Ладожского озера, чуть левее, если смотреть на карту.

— У меня там дача, — снова подал голос тот же нетерпеливый студент, — Кукуево, знаете?

— У моего друга там тоже дом, я там бывал, — улыбнулся Дмитрий Александрович, — но не о том речь. Я как раз подвожу нас к основной теме. Они пытались пойти в обход, избегая ненужного внимания. Доподлинно известно, что эта территория была не особо густо заселена в то время, это можно исторически подтвердить. То есть никаких сел, деревень и постоялых дворов. А уж тем более дач.

Все засмеялись, а преподаватель продолжил:

— Варун описывает их последнее пристанище, деревню на берегу скорее всего Ладожского озера. Отличительная особенность — отличная обороноспособность поселения. Он описывает огромный ров, высокий частокол, постоянную стражу на стенах, сигнальные посты. Перебор для деревеньки, не правда ли? Особенно если учесть ее удаленность от всех потенциальных врагов и основных торговых путей. Что должно заинтриговать еще больше, так это серебряные огромные кресты на воротах в деревню и на стенах. Что это? Дань христианству? Даже в огромных по тем меркам городах не было подобных излишеств, что и говорить про маленькие населенные пункты. Серебро это ведь вам не дерево… Теперь понимаете, о чем речь? В других документах нет даже упоминания об этом поселении. Либо ее сожгли дотла, либо еще что… Кто знает…

Аудитория тревожно зашумела, все кинулись делиться друг с другом впечатлениями. Покахонтов терпеливо дождался, пока страсти немного улягутся, и снова заговорил:

— Около двух недель они прорывались по болотам в сторону Москвы. И тут случилось самое интересное. В непроходимых лесах глубокой ночью небольшой отряд повстречал незнакомца. Вы можете себе только представить нечто подобное? Как человек мог в одиночку и без запасов выжить в лесах в сотнях километров от жилья? Я не говорю про банальные опасности в виде диких животных — волков и медведей. Варун пишет, что тот был налегке, одет в черный балахон, никаких пожитков, даже коня не было. Где он находил пищу и воду? Где спал? Загадка. То есть, что мы имеем? Уже два тревожных звоночка — обереги в виде крестов и непонятный человек в черном посреди ночи на болотах.

Доцент исторической кафедры сделал паузу, откашлялся и глотнул воды из маленькой бутылочки на столе:

— Вначале ночного гостя чуть не зарубили, приняв за разбойника. Однако в ходе разговора выяснилось, что он местный мытарь. Ну-ка, кто блеснет эрудицией и подскажет мне, что это за зверь такой?

Руку подняла застенчивая студентка, сидящая практически на галерке, в самом последнем ряду.

— Да, да? Давайте вот вы, девушка.

— Ну, в общем, — робко начала она, все больше и больше смущаясь, — это что-то типа сборщика налогов и податей.

— Все верно, в яблочко, — удовлетворенно кивнул головой Покахонтов, щелкнув пальцами, — он же «лихоимец», то есть налоговая по-нашему.

Все снова заулыбались.

— Поначалу воевода подумал, что это заплутавший деревенский, однако незнакомец представился местным. Разговор снова зашел в неприятное русло, витязи подумали, что над ними издеваются, и почти завязалась драка, как вдруг товарищ исчез в ночи, взмахнув плащом. Напоследок он все же предостерег отряд. Эти слова Варун четко воспроизводит в своей летописи. «Страшитесь тех, кто бродит под покровом вечной ночи». Это очень примечательные слова, обратите внимание. Сейчас посмотрим веселые картинки.

Доцент встал, включил большой телевизор, стоящий в углу у входа, воткнул в него флешку и погасил свет. Взяв пульт, он сел на свое место и нажал на кнопку воспроизведения. На экране появилось изображение арбалета.

— Как видите, это так называемый самострел. Его нашли в Чехии, на раскопках, четыре года назад. Видите надпись на древне-славянском на ложе? Кто догадается, что тут написано?

— То же, что и сказал этот мужик? — рискнул кто-то в темноте.

— Верно, — согласился Покахонтов, — «страшитесь тех, кто бродит под покровом вечной ночи». Находка эта датирована более поздним временем, примерно 15 век, и подлинность не вызывает сомнения. В тайнике была найдена также дюжина стрел из серебра. На территории современной Польши еще в перестройку нашли меч с такой же гравировкой. Вот он, видите, какой красивый? Отгадайте, из чего он был сделан. Вы понимаете, насколько непрактично и глупо использовать серебро в качестве материала для холодного оружия? Там же нашли весьма странное захоронение. Несколько могил в лесу, вдалеке от поселения. Головы у трупов были отрезаны и лежали в ногах…

— Вампиры? — хмыкнул один студентов.

— Вот и первые догадки, — учитель снова включил свет, но не стал садиться, а начал мерить аудиторию шагами, заложив руки за спину.

Через некоторое время он продолжил, пригладив растрепавшиеся волосы назад:

— К сожалению, летопись Варуна не сохранилась до наших дней. Вернее будет сказать, после известного всем вам пожара 1812 года, когда сгорела почти вся Москва, осталось лишь начало истории, жалкие двадцать страниц огромной книги. Тут у нас назрел первый серьезный вопрос. Что же произошло на самом деле? Банальное убийство почтальонов или что-то более зловещее? В любом случае я бы остановился на определении вампиров. Что это?

— Монстры. Кровососы. Упыри. Вурдалаки, — донеслось несколько вариантов с разных концов класса.

— Вы правы, — Дмитрий Александрович поправил галстук, — но тут у нас есть проблема. Вампиры в том виде, в котором они предстают перед нами с экранов телевизоров и со страниц романов, относятся к более позднему периоду, 17—18 векам. Это, конечно же, 1730 годы, Сербия, Петар Благоевич и Арнольд Паоле. Кто-нибудь слышал об этом?

— Да. Их эксгумировали, подозревая в вампиризме.

— Точно. Более поздняя версия «охоты на ведьм». Каждый второй мужчина представлялся вампиром. Потом начались всевозможные литературные изыски, стихотворения и так далее. Образ вампира, упыря в нашем случае, романтизирован донельзя. Модный парик его напомажен, он носит дорогие вещи, всегда умен и находчив, в общем, мечта любой женщины. Вампиризм относится к единственной побочке, этакому изъяну, но все красотки штабелями укладываются, лишь бы кровопийца обратил на них свой взор.

В аудитории снова раздался смех. Покахонтов достал из чемодана кипу бумаг и начал рыться в них, не останавливая рассказа:

— Мы же с вами говорим о более раннем периоде. Тут даже стоит поменять определение. Нет пока что никаких вампиров, разъезжающих на каретах и устраивающих званые балы. Есть темные дремучие леса и упыри. Вурдалаки. Это все персонажи из славянской низшей мифологии. Ходячие мертвецы, разгуливающие в ночи в поисках людской крови и плоти.

Он продолжил вещать еще более жизнерадостным скрипучим голосом:

— И пресловутые упыри не имеют ничего общего с графом Дракулой. Это мерзкие, быстрые создания, передвигающиеся с огромной скоростью и обладающие нечеловеческой силой и обонянием. Откуда взялся этот миф? Сказать сложно. Вероятно, людям нужно было объяснение, куда пропадают ночью люди, почему в лес ходить опасно и по ночам лучше спать у себя в кровати, чем шататься по улицам. Средневековый мир был страшным местом и без вурдалаков, что и говорить. Примечательно то, что в славянских землях повсеместно описание упырей практически идентично. Как так вышло? Большой вопрос.

* * *

Полночь давно миновала, многие дремали на ходу, уронив голову на грудь, дежурили лишь часовые, идущие впереди и замыкающие отряд. В целях экономии оставили гореть всего четыре факела, до Москвы было еще недели две быстрым ходом, и запасы нужно было экономить, все равно не видно было ни зги.

Бдительность Никиты и Варуна, головы отряда, притупилась. После встречи с неприятным типом прошло больше двух часов, ничего не произошло, разглядеть хоть что-то в радиусе нескольких метров, кроме очертаний кустов и огромных деревьев, было невозможно, уставшие от постоянного напряжения глаза слипались. И хотя до пересменки было еще прилично времени, Варун беззастенчиво дрых. Он качался в такт медленному шагу лошади, а капли дождя, стукаясь о его шлем, быстро скатывались вниз и текли под кольчугу за шиворот. Чтобы хоть как-то бороться со сном, Никита начал гримасничать и вращать глазами, щипать себя за окладистую бороду. Внезапно где-то справа раздался странный всплеск.

— Рыба играет поди али квакуха какая? — спросил сам себя здоровяк и тут же понял, насколько абсурдно его предположение. Сложно было представить такую рыбу, которая смогла бы выжить в таком месте.

Теперь непонятный шум раздался уже слева, ближе к мирно посапывающему Варуну. Они ехали через болота уже не первый день, но не слышали ничего, кроме шума дождя. Или всему виной незваный гость? Никита понял, что сумасшедший путник вряд ли смог так взволновать его, закаленного в боях воина, что ему теперь везде черти мерещатся. Противный хлюпающий звук донесся уже позади. Никиту замутило, ощущение какой-то вселенской тоски легло ему на плечи, и предчувствие чего-то худого поселилось где-то внутри. Так уже было, когда брали Киев вместе с Долгоруким. Благодаря чуйке Никиты им удалось предотвратить резню в ночном лагере. Тогда-то он и стал десницей Варуна, за проявленную смекалку получив почетное прозвище Хорт[1].

Он понял, что медлить больше нельзя, и принялся будить своего командира. Тот упорно не хотел просыпаться, грозно хмурил брови, надувал щеки, отворачивался.

— А ну-кася подымайся, Варун. Беда неминучая в ворота уже стучится, кабы поздно не было. Надо покумекать, покудова живы все..

— Чего такое? — спросил Варун, плохо скрывая раздражение, но, едва увидев встревоженное лицо своего помощника, тут же забыл о своих сладких снах.

— Кто-то шастает во тьме во блатах. Токмо кто — неведомо, — Никита показал пальцем вокруг дороги.

— Сейчас не ночь на Купалу, чтоб русалки да кикиморы норов показывали, — Варун отвел факел в сторону и посветил вниз, прямо в мутную зеленую жижу, — да и кто там бродить может? Думаешь, засада?

— Поди знай, воевода. Надо ухо востро держать. Что там, мне неведомо, да токмо все одно, не к добру. Отряд надо бодрым держать, чтоб врасплох не застали.

Вместо ответа Варун, особым образом сложив руки, заухал совой, да так искусно, что отличить от настоящей птицы было невозможно. Обычно дружина шла в бой с грозным кличем, но тут обстоятельства были совсем другие. Миссия, на них возложенная, была тайная, так что нельзя было выдавать себя раньше времени. Условились на такие знаки. Раздалось шевеление, не поворачивая головы, Варун понял, что отряд уже не спит. Вдруг сзади раздался громкий вопль. Воевода понял — началось. На узкой тропе было не развернуться, не перестроиться. Враг заходил с тыла.

— Держи строй, — скомандовал ему Никита, спрыгнув с лошади в грязь и побежав на крики.

Он с трудом протискивался среди коней, пытаясь на ходу достать свой топор. Добежав до конца вереницы, понял, что зря бежал, все спокойно. Нападения не было. Он разозлился:

— Кто орал, шельмы?

— Галаш и Малк пропали, — испуганно ответил замыкающий часовой. Даже разговаривая со своим командиром, он не переставая оглядывался, водил факелом в темноте.

— Окстись, ты что баешь? — не успев удивиться, Никита уже понял, в чем дело — лошади перед часовыми никого не везли, лишь пустые седла.

— Добрые часовые, бдели аки соколы, балябы! — взвился он. — Коней назад, и чтоб мышь не проскочила!

Он пошел обратно, на ходу раздавая указания и призывы к максимальной бдительности. Весть о пропаже двух бойцов разнеслась в мгновение ока. Люди поняли — началось что-то очень жуткое.

* * *

— То есть вы хотите сказать, что вампиры изначально это что-то типа диких зверей по представлению славян? — задал Покахонтову вопрос очередной докучливый студент, воспользовавшись короткой паузой в монологе.

— Хороший вопрос, — похвалил того Дмитрий Александрович, — тут налицо дихотомия. Я могу лишь предположить, что вампиры со временем эволюционировали в более совершенную форму. То есть если изначально людей пугали просто монстры в ночи, то позже поэты и писатели наделили их умом и интеллектом, манерами и воспитанием. Вообще, вампиры — это отдельная песня в демонологии, о ней можно говорить бесконечно, и я не преувеличиваю. Почему они возвращаются в свой дом к родным и близким, чтобы съесть их первыми? Почему их надо пригласить? Почему они боятся серебра и распятия? Почему они боятся дневного света? На что способен испуганный человеческий ум, порой только диву даешься!

— А что насчет Варуна и его летописи? Чем все закончилось? — прилетел преподавателю очередной вопрос из аудитории.

— Они потеряли еще несколько человек из своего отряда в ту ночь. Воевода пишет, что в сумерках кто-то из их дружины видел тех двоих, что пропали первыми. Только сильно видоизменившихся. Мол, одни головы белые из трясины торчали и исчезли быстро, как только началась заварушка.

— То есть они стали упырями и пришли за остальными? — испуганно спросила одна студентка, сжимая в руках телефон, забыв напрочь о переписке со своим молодым человеком.

— Да, — со смешком кивнул Покахонтов, — на следующую ночь воевода потерял уже практически всех своих людей. И что еще более примечательно, выжить Варуну удалось только благодаря тому самому загадочному человеку в черном. Отряд подвергся нападению вампиров, депеша вместе со всем остальным «почила в бозе». История мутная, неясная, попахивает подделкой, если честно, притянута за уши. Но как есть. В рамках темы о вампирах я все равно должен был ее осветить, как ни крути.

— Дмитрий Александрович, почему эта история связана именно с этим историческим периодом, как вы считаете? Простое совпадение? — задали очередной вопрос ученому.

— Все не так просто, — пожал плечами тот, — помните, на прошлой лекции мы с вами разбирали особенности появления мифов о всяких страшилах? Как только где-то начинает литься кровь, народ сразу же сходит с ума и с огромной скоростью генерирует байки, одна другой краше. С этой историей то же самое. В ту пору жизнь человеческая не стоила ни копейки, вот люди и придумывали монстров, которые могли бы стать козлами отпущения, виновниками всех бед. Когда чума захватила всю Европу, что случилось? Инквизиция с катушек съехала и в каждой молодой женщине видела ведьму, которая и выпустила «черную смерть». За последние столетия народный фольклор почему-то особо не обогатился новыми персонажами. Почему?

— Потому что в наше время сложно верить во что-то подобное. С нашей техникой, наукой, гаджетами и всем остальным, — уверенно ответил один из студентов, — тяжело сейчас бегать за ведьмами, когда построили Большой адронный коллайдер и в космос летают. Что и говорить про естественные науки и медицину. Хотя даже в наше время бывают интересные случаи. Вы, Дмитрий Александрович, про чумное кладбище слышали?

— Боюсь, что нет, — признался Покахонтов, — то есть про подобные захоронения я, конечно же, слышал. И в чем там дело?

— Эти истории из разряда городских страшилок, — признался парень, — но, думаю, доля правды в них есть. Вы же знаете, что такие захоронения раскрывать нельзя. Иначе чума выберется на свободу и опять начнется. Там так и написано на могильниках — «не вскрывать до такого-то года». Или около того. Но наши предприимчивые дельцы эти земли выкупили и планируют возводить новостройки. Мало того, что на кладбище, представьте только, какая там будет энергетика, так еще и выпустят чуму. Такая легенда.

— Занятно, — учитель ухмыльнулся, — такого я не слышал.

* * *

Казалось, эта ночь никогда не кончится. Наступивший серый, хмурый день не многим отличался от темного времени суток, разве что теперь обступающее со всех сторон болото можно было рассмотреть. Дождь перешел в ливень, который и не думал прекращаться, с каждой минутой становился все сильнее и сильнее. Воины уже еле держались в седлах от усталости.

— Ежели не отдохнем тотчас же, эту ночь уже никто не переживет, — заявил Никита с укором воеводе.

Тот не ответил. После таинственного исчезновения двух витязей они за несколько часов потеряли еще шестерых. Отряд заметно поредел. Теперь его замыкал целый табун бесхозных лошадей. И снова — никаких следов. Как будто бы на воинов наслали морок. Никто ничего не видел и не слышал. Только когда исчез последний, Иван, его напарник вроде бы видел какую-то тень на дереве.

— Наверх его затянуло, на ветки, но что там было, то мне неведомо… Это ж какую силищу надо иметь. По мне, так бесы тут вьются, браты мои, — испуганно поделился он. Крыть было нечем.

— Варун, ты слышишь? — повысил голос Хорт.

— Да, — с совершенно потерянным видом ответил тот, — привал!

Место для отдыха было не самым подходящим. Они спешились и сразу же рухнули на разбитую сырую землю. Кто-то сел прямо так, некоторые подложили щиты, выбирать не приходилось.

Никита сел ближе к илистому берегу и задумчиво уставился вдаль на плакучую иву, стоящую чуть поодаль от остальных деревьев. Ее намокшие густые ветви опускались до самой воды. Взгляд его упал ниже. Внезапно Хорт вздрогнул и вытаращил глаза — сомнений быть не могло. Там, в самой тени ветвей виднелось две головы. Сначала он принял их за кочки, но когда одна из них быстро моргнула, страх сковал дружинника.

— Варун, — тихо позвал он своего собрата по оружию.

Тот дремал поодаль, подложив под голову подсумку с провизией. Ответа не последовало. Тогда Никита позвал еще громче, не изменяя своей позы.

— Чего тебе, непоседа? — сонно ответил воевода, переворачиваясь на другой бок.

— Ступай сюда. Токмо невзначай будто. Спугнешь супостатов, — последовал ответ.

Сон Варуна как ветром сдуло. Он резко дернулся, как ужаленный, затем вспомнил слова своего десницы и уже спокойно встал, потягиваясь. Вразвалочку подойдя к берегу, он сел рядом с Никитой, похлопав того по плечу.

— Смотри. Под ивой затаились. И не боязно им в топи по маковку сидеть, так и утонуть недолго, — сообщил наблюдательный воин.

— Ты смотри, что делается, — ахнул Варун, не сдержавшись.

— Вот и я говорю, не к добру. Что делать думаешь?

— Обожди, брат. Так это же наши, Галаш и Малк! Видишь башку лысую, усатую? Точно, Галаш, говорю тебе. А второй поменьше ростом, и шрам даже отсюда видно. Почему токмо у них морды дюже серые, аки у покойничков?

Никиту аж передернуло. Действительно, это были люди из их отряда. Первые пропавшие. Что они делали там? Почему следили за ними? Неужели предательство?

Словно почувствовав, что их засекли, две головы медленно и зловеще скрылись в покрытой ряской воде.

— Шутки шутить удумали? — взбеленился Варун, выхватывая оружие. — А ну идите сюда, зову вас на честной пир! Только с того хмелю, что я приготовлю, уж не всякий встать сможет!

Но никто так и не показался. Только дождь оставлял свои следы на водной глади, громко шлепая по кувшинкам. Взбесившись, Варун начал со всей силы лупить мечом по мокрой длинной траве. Все проснулись и уставились на своего лидера, не понимая, что происходит.

— Всем в строй! — в бешенстве проорал тот, не переставая бить ни в чем не повинную растительность.

Сумерки опустились так быстро, как это бывает только в лесу. Все страшились предстоящей ночи, но виду не показывали. Зажглись факелы.

— Думаешь, предатели низкие в дружине завелись? Продали нас Галаш с Малком за тридцать сребреников? — тихо спросил Никита, поглядывая в сторону медленно плывущего с топи густого тумана.

— Пес их знает. Уж больно ладно наших молодцев положили. Не могет такого быти, чтобы все восемь иудами были, — глава отряда был растерян.

— И то верно, странно. И как они под воду ушли, аки рыбы какие. Что за чертовщина тут творится, Варун? Без колдовства темного тут не обошлось, глаза отвели часовым, помяни мое слово! — Хорт зябко поежился. — Не люблю я это дело, зело не люблю…

— Смотри-ка, что такое? — затревожился воевода, заерзав в седле.

Путь их отряду преграждала огромная поваленная сосна, с корнем вырванная из земли, верхний конец ее скрывался в болоте. Толстые, похожие на колья сучья вызывающе торчали во все стороны, не давая возможности лошадям форсировать преграду.

— Растудыть твою налево, — прошипел Варун, — четверых отправляй рубить древо, остальным начеку быть, засада, как пить дать!

Никита обернулся и зычным басом отрывисто выкрикнул распоряжения. Четверо воинов спешились и нехотя побрели к преграде. Острые мечи вязли в смоле, работа застопорилась. Вдруг мутная жижа у берега заколыхалась и оттуда поползло что-то. В свете факела стало видно, что к ним из болота на карачках вылезал Малк, ушлый маленький силач, превосходно владеющий секирой. Выглядел он так, словно вернулся с того света. Судя по удивленным возгласам «лесорубов», с той стороны преграды тоже что-то происходило.

Наконец, бывший вояка из отряда Варуна полностью выполз из воды и встал перед лошадьми во весь свой невысокий рост. Странная улыбка растянула его бледное, перекошенное лицо. Узко посаженные глаза, излучая какой-то потусторонний, холодный свет, изучающе уставились на главу отряда.

— Вы что учинили, изверги? Куда пропали? Недоброе затеяли? Кому продались, иуды? — командир отряда засыпал предполагаемого перебежчика вопросами.

Тот не ответил, продолжая молча стоять, чуть покачиваясь и пристально рассматривая своего бывшего воеводу. Черные мокрые волосы, больше похожие на водоросли, свисали из-под шлема, закрывая глаза. Вода стекала с одежды и доспехов.

Лошадь главы отряда испуганно заржала и встала на дыбы, сбрасывая своего наездника. Последнее, что Варун заметил перед тем, как отключиться, ударившись затылком о камень, — большая темная тень, прыгнувшая на них сбоку.

Голова раскалывалась от боли. Лежа в темноте, Варун долго не мог понять, где находится. Он вроде бы лежал на чем-то мягком, в тепле и сухости. Наконец, глаза немного попривыкли, он увидел полоску света под дверью. Раздались шаги. В комнату кто-то зашел, освещая себе путь свечой.

— Не спится? — насмешливо спросил витязя знакомый глубокий голос.

От удивления тот вскочил на кровати, тут же пожалев об этом.

— Тихо ты! Головой знатно приложился, даром что жив остался. А ты тут извиваешься, как гадюка, — недовольно сказал вошедший, — на вот, испей-ка.

Он подошел к изголовью кровати, протягивая раненому воину деревянную плошку с темной жидкостью. Воевода испуганно отпрянул, пытаясь учуять, чем его хотят попотчевать.

— Не боись ты, аки красная девица. Думаешь, если убить тебя задумал, стал бы тащить к себе? И яд тратить? Эх ты, голова садовая!

Благодаря свечке Варун смог рассмотреть своего спасителя. Это был стареющий лысый мужчина с выдающимся подбородком и хитрыми черными глазами. Одетый во все черное, он походил на какого-то монаха-отшельника.

— Что приключилось? — простонал воин. — Где все наши?

— В болоте ваши спят вечным сном. Или уже рыскают окрест, тебя пытаются учуять. Да только не выйдет.

— Кто всех убил? — пойло действовало умиротворяюще, разговаривать было совсем лень, головокружение прошло, веки налились свинцовой тяжестью.

— Поспи пока, утро вечера мудренее. Завтра потолкуем как следует. Ничего не боись.

В самом глубоком месте болота, словно избушка Бабы-яги из сказок, на четырех массивных деревянных столбах стоял незаметный маленький домик серого цвета. Рядом чуть покачивалась привязанная толстой бечевкой утлая серая лодка. Быстрые тени, снующие по болотам в тот час, бесшумно прыгающие с ветки на ветки, ныряющие в воду, бегающие в тени деревьев, не раз оказывались рядом. Но словно заговоренные смотрели сквозь жилище «Мытаря». Ближе к рассвету все они исчезли, будто никого и не было.

* * *

Поселок Кукуево, расположенный в сорока километрах от города, многие называли «петербургской рублевкой». При наступлении миллениума старые ветхие домики, наследие советской эпохи, быстро исчезали с помощью суетливых строителей и грохочущей техники, а на их месте как грибы вырастали массивные особняки, которые будто соревновались друг с другом в масштабе. Все больше людей стремилось перебраться из суеты большого города в собственное жилье на лоне природы. Невысокие деревянные заборчики сменились настоящими крепостными стенами с видеонаблюдением по периметру, и казалось, что эпоха безвозвратно ушла, исчезла в златолюбии новых поселенцев. Однако, кое-где «памятники истории» все же выжили вопреки всему, не все старики еще распродали свое имущество, отчаянно цепляясь за воспоминания о былом. То тут, то там мелькали покосившиеся маленькие домики с трогательными застекленными верандами. Летними нежными вечерами сквозь неплотный тюль еще можно было разглядеть семейные чаепития. В испепеляющий июльский полдень, под солнцем, стоящим в зените, на огородах вялыми пыльными черепахами вовсю ползали кверху задом пенсионеры. Приехавшие на каникулы дети оживляли громкими играми тенистые улицы, а их прибывшие из города на выходные родители заставляли неширокие улицы машинами. Гармония сохранялась вплоть до осени, короткое питерское лето уходило, не попрощавшись, за горизонт, и на смену ему приходила угрюмая осень с серыми хмурыми днями, наполненными невыразимой тоской и моросью. Самые отчаянные дачники пытались ухватиться за последние прозрачные сентябрьские деньки, изо всех сил топили печь, пытаясь прогреть насквозь сырые комнаты с отклеивающимися обоями, но быстро сдавались, уезжая на зимовки в город. И тогда покинутые утлые жилища смотрелись совсем жалко, пустыми темными окнами завистливо наблюдая за тем, как кипит жизнь в соседских новостроях. Поселок наполовину пустел, оставались только его постоянные обитатели.

Строители совершенно не укладывались в срок — до зимы было обещано снести старый дом, построить новый забор и заложить фундамент нового особняка. Заканчивался сентябрь, а из всего перечисленного не было сделано ровным счетом ничего. Только строительный контейнер привезли — и все. Хозяин участка был человеком деловым и серьезным, не привыкшим к недобросовестной работе. Раздав соответствующие указания, он отбыл на несколько недель в Женеву, пообещав вернуться с ревизией в октябре. Участок он отхватил шикарнейший — находившийся в самом конце улицы Дорожной, одной стороной он практически стоял в лесу. Дальше начиналась заповедная зона, вырубка деревьев была строжайше запрещена. А это значило, что никаких соседей, шума и людей. Мечта интроверта, одним словом. Да и проектик был заглядение, коттедж в шведском стиле, с огромными, на всю стену, панорамными окнами на лес. Только в одном бизнесмен сильно ошибся, доверив работу по поиску строителей Интернету.

Самая большая статья расходов в строительной фирме «ЭлитЛесСтрой» приходилась на рекламу и продвижение. В кризис компания, судорожно дергаясь в предсмертной агонии на грани банкротства, вливала последние рубли в контекстную рекламу на тематических сайтах и форумах. Никто бы не подумал, что за красивым фасадом «ЭлитЛесСтроя» скрывается погрязшая в долгах шарашка с одним запойным архитектором, несколькими строителями с тремя классами образования и секретаршей, совмещающей учебу и работу. Зато компания могла похвастаться своим исполнительным директором, Аксеновым Павлом Олеговичем, пронырливым делюгой и аферистом. Он, как никто другой, мог пустить пыль в глаза самым чутким и подозрительным заказчикам. Получив заявку на постройку данного объекта, он первым делом влез в долги, взял в аренду «мерседес» последнего поколения, а на оставшиеся деньги купил себе новое пальто и подделку дорогих часов. Задействовав все свои актерские навыки и обаяние, он встретился с потенциальным заказчиком, изобразив из себя преуспевающего владельца строительной корпорации. Павел Олегович посетовал на совершенно забитый график и попросил пару недель отсрочки, чтобы «сделать все по-красоте». Две недели он бегал по городу, как сумасшедший, пытаясь найти на подряд работяг. Похмельный архитектор Аксенова, до этого проектировавший исключительно деревянные халупы, больше похожие на сауны, начал старательно изучать с помощью интернет-поисковиков, что это за зверь такой — «шведский коттедж». К концу первой недели он уже смог хотя бы примерно представить, что от него хотят. Закипела работа. Но накануне встречи с клиентом архитектор вдруг снова нырнул в многодневный запой. Но не так просто было вывести из строя ушлого Павла Олеговича. Перед встречей с клиентом он напечатал шесть самых красивых фотографий, которые смог найти в Сети по запросу «шведские загородные дома». Обставил он это с помпой, между делом заявив, что данные изображения ему выслали их северные партнеры эксклюзивно, под грифом совершенной секретности. Крючок с наживкой был полностью заглочен, а возбужденный Аксенов через несколько дней уже искал типовой договор о подряде. Сделка была заключена.

Именно поэтому сейчас горе-предприниматель места себе не находил от волнения, оставалась какая-то неделя, а у них конь не валялся. Двое флегматичных работников большую часть времени резались в карты, протапливая бытовку, слушая бесконечные угрозы Павла Олеговича о штрафах и лишениях вполуха, впрочем, так же, как и его душевные просьбы и мольбы. После разговоров с начальством работники, как правило, брались за инструмент, полчаса создавали имитацию деятельности, но потом все возвращалось на круги своя. Именно по этой причине генеральный директор ООО «ЭлитЛесСтроя», переодевшись в спортивный костюм и старую кожаную куртку, ехал в пятницу вечером на своей потрепанной «Лачетти» не пропустить пивка с друзьями, а на строящийся объект. Это был последний шанс исправить пошатнувшееся финансовое положение, посему Павел Олегович решил взять все в свои руки и самолично курировать стройку. Дорога из города заняла немало времени — все выезды были забиты дачниками и задержавшимися офисными работниками, вот почему он, бормоча проклятия, выехал на дорогу «Жизни» только в восьмом часу. Промелькнула белая табличка с перечеркнутой надписью «Санкт-Петербург», и вдоль дороги замелькали темные деревья. Аксенов решил не гнать, перестроился в правый ряд, закурил, приоткрыл окно и откинулся на сиденье. Тихо и ненавязчиво играла однообразная танцевальная музыка, машина заполнилась табачным дымом, на душе скребли кошки. Скоро он прибыл на место. Повернув направо с главной дороги, «Лачетти» медленно поехала по проселочной дороге, переваливаясь на ухабах. Где-то недалеко надрывался пес, визгливо лая и грохоча цепью, в окнах многих домов уютно горел свет, в то время как на покинутых участках безраздельно властвовала тьма. Представив, что ему сейчас предстоит, Павел Олегович захотел плюнуть, развернуться и забыть обо всем. Но, проехав еще около километра, повернул в сторону леса, переехал небольшой мостик через ручей и остановился около синего строительного забора.

— Уже хоть что-то, — радостно сказал он в тишине, — в прошлый-то раз козлы ленивые даже это не соизволили сделать.

Не обращая внимания на острые и практически лысые ветки малины, похожие на лапы гигантского паука, Аксенов умудрился загнать машину впритык к забору. Калитка была закрыта, и он долго стоял и жал на звонок, прежде чем его услышали. Он уже отпустил палец с кнопки, но противный электрический треск до сих пор стоял у него в ушах. Дверь бытовки хлопнула, раздался сиплый кашель и шаркающие шаги.

— Здорово, — в распахнувшихся воротах показался заспанный строитель Толя. Сорокалетний молдаванин, он приехал на заработки в Россию лет десять назад, чтобы накопить на свою свадьбу, да в итоге так и остался тут на неопределенный срок. Черная шапка, чудом державшаяся на лысой макушке, была ему явно мала и не особо помогала от холода. Он шмыгнул красным носом и запахнул грязный тулуп, одетый на белую майку-алкоголичку.

— Пьете опять, — скорее констатировал, чем спросил прораб.

— Обижаешь, Паш, — Толя отошел в сторону, жестом приглашая начальника зайти внутрь.

Скорбно выдохнув, Аксенов пошел вперед. Он услышал, как сзади Толик возится с замком. Через маленькое окошко бытовки Павел Олегович увидел второго работника, развалившегося на кровати, пялившегося в телевизор.

— Хорошо устроились, дармоеды, — недовольно пробормотал Павел Олегович.

Толя подошел к нему, шаркая резиновыми сапогами, которые были ему явно велики.

— Давно забор возвели? — спросил Аксенов, чиркнув зажигалкой.

— Дней пять как, — строитель тоже потянулся за сигаретами, — ты главного не видел, мы старую сараюгу демонтировали и уже под фундамент копаем.

— Как? — опешил директор. — Не может быть…

— Паш, ты думаешь, мы алкаши, что ли? Да, выпить любим, базару нет. Но когда сроки горят, все делаем, как положено, — клубы сигаретного дыма вырывались из Толиного рта вместе со словами.

— Сейчас посмотрим, — недовольство Павла Олеговича полностью испарилось, — блин, не видно ни хера!

— Так поздно уже, может, завтра? Ты ж приедешь?

— Я, Толя, теперь с вами буду тут жить. Так что теперь не отмажешься. Пошли, показывай. И друга своего зови, вместе веселее. Нужен свет!

Второго работника звали Раду, он был земляком Толи. Маленького роста, толстый, лысоватый, он постоянно улыбался. Даже когда Аксенов приезжал и орал на них, отчитывая, Раду скалил белоснежные зубы и прихохатывал, комментируя самые запоминающиеся эпитеты, чем вводил начальника в состояние, близкое к помешательству. Узнав о внезапном приезде Павла Олеговича, он быстро надел ярко-красный замызганный пуховик и с хохотом выкатился на улицу:

— Какие люди и без охраны, здорово, Паха!

Вместе они смогли поставить несколько треног с мощными фонарями по периметру глубокого котлована.

— Серьезно, — одобрительно покивал головой Аксенов, — когда успели, орлы?

— Так вчера приезжал экскаватор, самосвалы все вывезли. Ты не в курсе, что ли? — удивился Толя. — Они сказали, ты заказывал.

— Да, но я с ними договорился, чтоб вам звонили и по времени забивались. Кто ж знал, что вы тут как черти пашете.

— Да, точно как они, — заулыбался Раду. — Паша, тут же паркинг планируется на две машины?

— Да, а что?

— Вообще копать надо было глубже, у нас тут проблемки возникли. На следующей неделе надо будет еще раз технику дернуть.

— Как так? — у Аксенова все внутри оборвалось. — Почему?

— Там еще минимум метр надо взять. Но не успели, почва, как каменная. Ковш даже не берет, представляешь? Как вечная мерзлота, залитая цементом. Мы завтра будем отбойником рыхлить это дело, других идей нет.

— Что за чушь? — Павел Олегович направил один из прожекторов прямо вниз. — Земля как земля, перехвалил я вас что-то.

Он нетерпеливо спрыгнул вниз, поскользнувшись и чуть не приземлившись на пятую точку. Противно заныли отбитые пятки.

— Зачем? Тут же пологий спуск есть, где заезд будет, — визгливо засмеялся Раду.

Прораб нагнулся и взял в руку целую горсть земли. Чуть сыроватая и холодная, она ничем не отличалась от обычной.

— Лопату киньте! — он вскинул голову и тут же отвернулся — луч фонаря бил прямо в глаза.

Одна из темных фигур покорно скрылась в неизвестном направлении.

— И себе взять не забудьте, — проорал вслед нерадивому работнику Павел Олегович, — жду вас тут.

Уже через минуту оба строителя стояли внизу рядом со своим непосредственным начальством. Аксенов первым схватил лопату и со всей силы всадил ее аж до черенка:

— Ну? И где тут, бляха, мерзлота и камни ваши? Вы игрушечным экскаватором копали?

— Игруше-е-е-ечным, — задохнулся от смеха Раду.

— Что смешного? Строители хреновы, на бабки разводить вздумали? Сколько вам откат пообещали? Думали, я не проверю?

— Паша, ты погоди нас херами обкладывать. Ты глубже копани, поймешь, — спокойно возразил Толик.

В ярости Аксенов уставился на своего подчиненного. Он поймал себя на мысли, что борется с искушением со всей силы двинуть ему по голове лопатой.

— Глубже, говоришь? — почти ласковым тоном переспросил он.

Он начал копать в бешеном темпе, земля фонтаном летела назад.

— Ну как, достаточно? Или тут метро будем прокладывать? — задыхаясь, проорал он и тут же осекся. Лопата с противным скрежетом наскочила на что-то.

— Корень попался, — не поверил Павел Олегович и взял чуть в сторону. И снова — несколько активных движений и опять все тот же звук.

— Что за дела? — спросил он, остановившись и рукавом вытирая пот со лба.

— А ты не верил, — укоризненно произнес Толик, разведя руки в стороны, — я же говорю, тут какая-то окаменелость.

— Не, Толя. Хорошо бы, если бы ты был прав, — Аксенов сел на корточки и принялся руками разгребать почву, — вот это дела… Давайте за лопаты и расчистим больше.

На то, чтобы докопаться до правды, у них ушло около двух часов, была уже глубокая ночь. За это время они смогли расчистить лишь небольшой квадрат, пару квадратных метров. Под слоем земли оказалась ровная кладка. Большие каменные блоки лежали, как влитые, так тесно прижавшись друг к другу, что сомнений не возникало — перед ними не природный каприз, а какая-то рукотворная постройка.

— Либо это пол, либо потолок, — предположил Толик.

Павел Олегович, улыбнувшись, подумал про себя: «Это хорошо, что так вышло, будет стопроцентная отмазка, почему по срокам задержали. Скажем, находка историческая, не знали, что делать, грунт тяжело шел». Улыбнувшись своим мыслям, вслух он сухо констатировал:

— И что? То есть техника не смогла взять это говно?

— Ничего себе, — поразился невежеству начальника Толя, — да тут кирпичик к кирпичику, динамит даже не возьмет.

— Это не кирпичи, — резонно возразил Раду, улыбнувшись, — это плиты или блоки каменные, сейчас так не строят, слишком дорого.

В доказательство своих слов он постучал лопатой по одному из камней. Звук вышел тихий и глухой.

— Поэтому даже техникой взять не вышло. На века строили, — вынес окончательный вердикт Толик, опускаясь на одно колено.

Он снял перчатку и почистил один из камней:

— Глядите, тут нарисовано что-то. Значки какие-то.

— Дай посмотреть, — нагнулся Аксенов, отталкивая рабочего, — подсвети лучше!

Оказалось, что некоторые камни покрыты непонятными значками, похожими на буквы. Местами было похоже на русский, но лишь отдаленно.

— Как будто какие-то руны, кельтские или эти, как их… викингские, — блеснул эрудицией директор строительной компании, — смотрите, а тут вообще кресты какие-то… Может, это кладбище или склеп какой?

— Так тут тогда должно быть добра много всякого… Золота или еще чего… — хищно улыбнулся Толя, алчно потирая руки.

— Нельзя мародеркой заниматься, это же грех большой, — первый раз за весь вечер Раду не улыбнулся.

— Да погоди ты, грешник, — отмахнулся от него Аксенов, — кто тебе сказал, что это захоронения? Может, это древний дом какой-то или замок? У нас же кто правил? Эти, как их, Рюрики всякие, они викинги были или вроде того. Вот тут руны и есть. Вы представляете, сколько лет этой байде?

Мысль о том, что они наткнулись на сумасшедшую историческую находку, возбуждала даже такого прожженного материалиста, как Павел Олегович.

— Давайте еще копанем, может, проясним что-нибудь? — предложил он, хватаясь за инструмент.

Мысль о том, что они могут найти что-нибудь ценное и не только обогатятся, но и получат известность, жгла изнутри, наполняя энергией. «Главное, чтоб жлоб не приехал в ближайшие дни с проверкой, а то все себе заграбастает», — лихорадочно планировал Аксенов, активно раскидывая землю. Тут лопата глухо стукнулась о что-то, не похожее на камень.

— Ребята, тут что-то другое, — облизывая пересохшие губы, тихо сообщил Павел Олегович.

Толик с Раду поспешили к нему и вскоре поняли, что нашел их руководитель. Спустя полчаса они полностью расчистили огромные деревянные двери. Как они столько времени провели в сырой земле и не сгнили — большой вопрос, но кладоискателям было явно не до этого.

— Тут тоже что-то написано или нарисовано, — ткнул грязным пальцем вниз Толик.

— Не видно ни хрена, принеси воды и тряпки, отмоем хоть, — тоном, не терпящим возражений, скомандовал Павел Олегович.

— Да, — испуганно хмыкнул Раду, когда они смогли худо-бедно отмыть и оттереть грязь от дверей.

— «В неурочный час сим вратам открытыми быти», — жеманно продекламировал Аксенов.

— Ты что, откуда знаешь? — испугался Толик, нервно поежившись.

— Как-то так. Похоже, по крайней мере, — задумчиво сощурился прораб, — буквы знакомые, но не все.

Изображение под фразой было под стать написанному. Огромный скелет в косой в руках словно охранял вход в загадочный подвал. Он был так искусно вырезан в дереве, что Аксенов подумал, что сможет разбогатеть на продаже одной этой двери.

— Может, это древняя трансформаторная будка? — едва слышно прошелестел Раду, — у нас на них тоже череп рисуют с молниями и пишут «не влезай, убьет».

Аксенов истерически засмеялся, закрыв рот ладонью:

— Ну что, погнали?

— Может, утра дождемся? Как-то стремно, если честно… — засомневался Толик, переминаясь с ноги на ногу.

— Да не боись, нас же трое. Ты чего, думаешь, мертвецы выпрыгнут оттуда? — Павел Олегович был сам не уверен в своих действиях, но виду не подал.

Вскрыть двухстворчатую дверь оказалось делом непростым. И хотя видимых замков не было, она начала поддаваться только тогда, когда Раду притащил лом и отбойный молоток.

— Тихо, тихо! Дверь не повреди, она может стоить, как три коттеджа, — увещевал Аксенов своего подчиненного.

От усердия Раду весь взмок, пот катился крупными каплями со лба вниз. Наконец, им удалось поддеть монтировкой одну из сторон. Обшивка особо не пострадала, молдаванин сработал на совесть. Толик, негромко бормоча что-то на своем, спустил в овраг два прожектора, поставив их рядом с раскопками.

Каменная лестница вела вниз. Походило это все на небольшой подвал или бомбоубежище. Единственное, что смутило Аксенова, — странный запах, ударивший им в ноздри, как только двери открылись. Пахло сыростью, землей и чем-то непонятным, резким.

— Пошли? — хрипло спросил Павел Олегович и сам не узнал свой голос.

— Не, я пас. Нужно утра дождаться как минимум. Это могильник или курган, говорю вам. В ночи я туда не полезу, хоть убивайте, — наотрез отказался Раду, помотав головой, — мертвецы, не мертвецы, зачем на рожон лезть? А если потолок обвалится? Вдруг там защитный механизм. Ну на хрен такое счастье. Завтра с утра и посмотрим, куда спешить?

Скрепя сердце, глава «ЭлитЛесСтроя» согласился:

— У вас есть, где разместиться? Неохота в машине спать.

— Да, раскладушка устроит?

— Походные условия, ничего не поделаешь, — Аксенов протянул руку вылезающему из котлована Толику.

Тот был тоже рад, что их ночные раскопки подошли к концу. Негромко обсуждая планы на завтрашнее утро, они зашли внутрь бытовки. Фонарь над входом скоро погас, и все затихло.

Если бы хоть кто-нибудь из троицы все же решился спуститься в подвал, то увидел бы что-то, отдаленно напоминающее огромный каменный ящик, стоящий прямо посередине загадочного склепа. Больше там ничего не было, никаких богатств и золота, которое рисовало воображение Аксенова. Лишь четыре полуистлевших факела чудом висели в углах помещения. Все стены были покрыты надписями и рисунками, более того, все изображения составляли одно целое, нечто, походившее на карту с пояснениями. Поля, озера, реки, деревни. Самое интересное приходилось на центр стены — прямо посередине неизвестный мастер нарисовал лес. Но внимание привлекал не он, а загадочные создания, на корточках сидящие в тени деревьев и выглядывающие из-за них. На фоне скрюченных маленьких фигур особенно выделялся один силуэт, горделиво стоящий во весь свой немаленький рост. Все лесные сущности обступили маленькую избушку с крестом на крыше, только загадочный исполин отвернулся в другую сторону. Из избы шел свет во все стороны. Ближайшим тварям это приходилось явно не по душе, они закрывались когтистыми лапами, а кто-то даже в испуге бежал прочь.

Все это походило на средневековую гравюру, если бы только у художника под рукой было что-то, кроме черной краски или угля. Но от этого «полотно» выглядело еще более зловещим.

Вдруг ящик явственно дернулся чуть в сторону. От этого большой деревянный крест, лежащий на крышке, чуть было не упал на пол, но удержался. Тихо звякнули серебряные цепи, которые сковывали «саркофаг» и крепились к полу…

Раду не спалось. Тихо сопел Толик, крутился на раскладушке Аксенов, каждую минуту устраиваясь поудобнее, норовя рухнуть на пол. В бытовке было душно, работали два обогревателя, а окна были закрыты. Провалявшись в темноте еще какое-то время и не сомкнув глаз ни на секунду, Раду тихо оделся и вышел во двор. Осенняя прохлада все больше напоминала небольшой морозец, и очень скоро строитель зябко запахнул куртку и натянул на лоб шапку. Он сел на лавочку у входа, которую они с Толиком соорудили в первый же день работы, и достал сигареты. С наслаждением затянувшись, он положил ногу на ногу и прислонился спиной к домику.

В мгновение ока чувство умиротворения сменилось паникой и липким страхом. Раду замутило, сердце застучало, как после марафона, ноги стали ватными. Он облизнул пересохшие губы и тут же вскочил, слабо отдавая отчет в своих действиях. Сначала он подумал, что это сердечный приступ или он отравился, в общем, что-то приключилось со здоровьем, поэтому ему было и не заснуть. Но практически сразу отбросил эту версию, как нелепость и бред. Вдруг какой-то звук послышался со стороны котлована, как будто хлопнули двери в подвал, которые они так старательно откапывали совсем недавно. Но отсюда увидеть происходящее внизу было нельзя, нужно было подойти к самому краю котлована.

Ноги будто сами несли своего хозяина в направлении ямы. И хотя мозг Раду настойчиво сигнализировал об опасности, а интуиция так и вовсе орала хозяину прямо в ухо «беги!!!», он продолжал, как загипнотизированный, медленно и степенно шествовать туда, куда идти явно не стоило. Молдаванин не мог ничего поделать, он пытался развернуться, но что-то тянуло его к себе, не давая опомниться и сделать по-своему. Поняв, что не контролирует себя, Раду начал тихо подвывать от страха на одной ноте, у обрыва заорав во все горло. Но от увиденного голос исчез…

Закашлявшись, Павел Олегович сел в кровати. Ему приснился кошмар. Он немного посидел, восстанавливая дыхание, после чего откинулся на подушку и заснул глубоким, спокойным сном.

И хотя они точно оставили двери в загадочный подвал открытыми, сейчас они почему-то были затворены, словно всему виной был лишь порыв сильного ветра…

* * *

Варун открыл глаза. Давно он так не высыпался. Он потянулся, с хрустом разминая конечности. Думалось и соображалось на удивление легко, особенно если учесть события прошлой ночи, голова была ясная-ясная. Наконец-то можно было рассмотреть комнату, в которой он волею судьбы оказался гостем. По стенам до потолка высились полки, чего только на них не было. Книги стояли бок о бок с какими-то склянками и банками, коробки с тряпьем гармонично соседствовали с арбалетами и луками, мешок с яблоками неуклюже навалился на статуэтку медведя. Заваленный многочисленными фолиантами стол стоял у окна, заколоченного длинными блестящими прутьями. Варун сразу догадался, из какого материала они были сделаны. Воевода заметил большого черного кота, лежащего на печи, который уставился на воина с хищным интересом. Несмотря на беспорядок, внутри было очень уютно и тепло. Он с кряхтеньем встал, схватившись за поясницу и прыгнув в сапоги, пошел к выходу, шаркая ногами.

Своего спасителя он нашел на крыльце-помосте. «Мытарь» сидел у лодки и, нахмурив брови, точил палку большим ножом. Взглянув на своего гостя, он ничего не сказал и продолжил работу. Негромко квакали лягушки.

— Здравствуй, добрый человек, — Варун первым нарушил тишину, неуверенно переминаясь с ноги на ногу и трогая себя за русую бороду.

— И тебе не хворать, — стружки летели во все стороны, а палка в руках хозяина дома быстро и споро превращалась в кол.

— Так я ни разу тебя не благодарил, да не до этого было. Вот сейчас говорю — спасибо, выручил, не дал сгинуть смертью лютой. Должок с меня.

— Кушайте на здоровье, — шутливо поклонился лысый обитатель болот.

— Как звать тебя, воин? — присел на корточки рядом Варун.

— Имя ужо давно забыто за ненадобностью, зови Ерш. Али Мытарь, ежели запамятуешь.

— Почто нас тут не сцапали в ночи? Тут же недалече от засады, — Варун посмотрел вдаль.

— Откуда знаешь? — хмыкнул Ерш, отряхиваясь и тоже вставая.

— Зело сомневаюсь, что ты со мной на закукрах длинный путь осилил, с кочки на кочку прыгая.

— Это верно. Вроде не богатырь, а кабан тот еще, чуть не надорвался, — пожаловался Мытарь, облокотившись на перила.

— Так почему? — все допытывался воин.

— На сем месте церква была в старые времена, благодать на нее снизошла. Даже когда тьма расползлась, аки змей трехглавый, поглотивши всяк и каждого.

— Почему не учуяли нас твари ночные? Не могут зайти в святое место? — предположил Варун, нервно оглядываясь по сторонам.

— Не видят, сокрыта для них сия избушка, вокруг свирепствуют, скачут, а найти силенок не хватает. Бывало, на крышу сиганут, все одно дальше несутся. Ежели и натыкаются, то для них это как камень видится али еще что, — Ерш пошел к лодке.

— Кто они?

— Кровопивцы. Хозяева ночи. Упыри. Гули. Как ни назови, все одно, — житель болота достал из лодки холщовую сумку и направился к дому, жестом приглашая за собой Варуна.

— Вам же в деревне неспроста говорили, что за путь впереди ждет. Зря не послушались. Древнее зло тут себе гнездо свило. Вы для него добыча легкая, вкусная.

Ерш закрыл дверь на засов, направился к печке, проверил, как горят дрова, и сел рядом на маленький чурбачок. Кот тут же слез с насиженного места и устроился у своего хозяина на коленях. Тот был не против.

— То есть это правда? Живут такие твари на белом свете? — поразился воевода.

— Хотел бы я, чтоб это кривдой было, да только не выходит, как ни пыжься.

— А ты тут зачем поселился тогда? Тут на много верст вокруг ни одного живого нет.

— Потому что задержались на этом свете умертвия и нужно с них спросить построже за всех невинно убиенных. Кто этим заниматься будет, ты, что ли? — Ерш почесал кота за ухом. — Когда пращуры твои еще в чем мать родила бегали, племенные союзы заключали да в пещерах сидели, мой род уже тогда супротив темного воинства войной шел, бился насмерть, живота своего не жалея.

— Кто вы? — слишком много новой информации поступило в голову воеводы за последние минуты.

— Знающий люд нас Мытарями кличет, а как на старый лад звали, так тебе знать не положено…

— А сущности бесовские только тут обитают? Али по всей земле расплодились? — столько вопросов крутилось на языке Варуна, что он не мог дождаться, пока Ерш ответит на предыдущий.

— Ежели б они токмо тут куковали, то стал бы я на болотах гнить да жизнь тратить. Сидели бы в лесу этом, как медведи у скоморохов. Знай себе, сюда не суйся. Ну а тот дурак, что полез, сам виноват, предупреждали… Нет, витязь, везде они. Но бестии дюже хитрые, в тени ночной сидят, не наглеют. Поэтому про них никто и не ведает. Пошли в лес дети по грибы да ягоды, да не вернулись. Кто виноват? Волки съели, али медведь задрал, заблудились, мало ли. Поплачут-поплачут, да и дальше живет родня. А то, что их упырь порвал, никому знать не дадено. Но ежели не сожрет кровосос добычу свою заживо, не обглодает до последней косточки, тогда еще одним вурдалаком больше станет. И пойдет он в дом свой родной, первым делом всех своих близких поедом поест, такова привычка у них… Слыхал, поди, как целые деревеньки пропадали? Их работка. Кто на отшибе село строит, тот завсегда рискует.

Рассказчик замолчал, задумавшись. Варун слушал, затаив дыхание. Он и раньше слышал все это, в детстве. Да и уже в дружине любили они с собратьями по оружию собраться в дозоре у костра и травить байки, стращать друг друга. Только тогда думал он, что все это выдумка и сказки, а теперь реальность повернулась к нему другим боком:

— Поэтому Галаш и Малк по наши души вернулись. Мы их еще днем видели, как они в болоте сидели, за нами смотрели.

— Это они тут распоясались, что и света дневного даже не боятся, — утвердительно кивнул Ерш, — чувствуют, что под защитой.

— Под защитой? — не понял Варун.

— Агась. Ты-то свеженьких гулей видел, считай, своих побратимов. Поэтому они по вашему следу и шли. А вот ежели упырь долгие года в таком обличье скитаться будет да кровь пить, тогда сильнее и хитрее станет. Сможет личину менять, в человека обращаться, речи вести. Некоторые даже на солнце могут показываться, правда ненадолго. Умнеют они, пагубы бесовские. От таких уже так просто не открестишься. Дар великого убеждения им даден, аки змию из райского сада, любого заболтать могут. Обитает тут один такой. Ежели загубить гада, тогда, считай, всех победил, все гнездо со временем зачахнет. Не могут кровососы без своих старших жить-поживать.

— Так это твоя цель? — догадался Варун.

— Непросто это, — поморщился Ерш, — где-то в лесах у них схрон имеется, лежбище тайное. Три зимы уже тут, а все не нашел пока. Ворог дюже смекалистый. Самое главное, совет добрый тебе. Жить захочешь, не пускай в жилище свое упыря никогда, не приглашай зайти.

— А чего их приглашать? Это же твари бессловесные, жаждой крови наделенные. Такую пакость увидишь, уже упадешь замертво. А ты говоришь, в гости звать.

— Не все сразу, сам все поймешь скоро, — зловеще пообещал Мытарь, и от слов его не по себе сделалось воеводе.

* * *

Павел Олегович проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо. От неожиданности он резко сел на расхлябанной раскладушке и ошалело закрутил головой, пытаясь сфокусировать взгляд и понять, что происходит. Рядом с ним на корточках сидел Толик с сигаретой во рту. По его испуганному и растерянному взгляду стало понятно — что-то случилось.

— Что? — тяжелым, надтреснутым голосом спросил Аксенов. — Ты какого хрена внутри куришь, совсем обалдел?

— Слышь, Паш, — Толя, казалось, не слышал своего собеседника, — Раду куда-то делся, нигде его нет. С ночи еще, похоже.

— Как это? — Павел Олегович вскочил на ноги, натягивая спортивные штаны.

— Мы когда вчера вернулись и спать завалились, я еще минут сорок крутился, заснуть не мог почему-то, слышал, как он на улицу вышел покурить. И вроде как не вернулся. Точно не уверен, я захрапел к этому времени. Сейчас встал — никого. Ни на участке, ни в туалете, ни в лесу. Я его позвал даже, тишина. Не отзывается.

— Так, может, он это, в магаз почесал с утра пораньше? — Аксенов уже и сам подозревал, что дело нечисто, но хотел отработать все возможные версии.

— Не, ты что. Вчера закупились на неделю вперед, вместе ходили, чтоб нескучно было.

— Что думаешь? — полюбопытствовал директор.

Неприятные мысли начали роиться в голове.

— Паша, да хрен знает, серьезно. Все это очень странно, — пожал плечами Толик.

— А ты давно Раду знаешь?

— Конечно. Мы же еще до переезда сюда дружили, с детства.

— А как ты думаешь, он мог бы мотнуться в город, чтобы себе присвоить нашу находку за вознаграждение? Может быть, нам стоит с минуту на минуту ждать гостей и репортеров?

— Да ну! Бред! — махнул рукой строитель. — Быть такого не может, да и откуда ему знать, куда идти? Вот ты, Паш, в курсе, куда идти с такой находкой? В Эрмитаж что ли?

— Логично. Так, а телефон? Звонил?

— Не берет. Но и не отключен, тоже фигня какая-то.

— Набери еще разок, подумаем.

Толя послушно достал телефон и нажал на кнопку. Задержав дыхание, они дождались длинных протяжных гудков с той стороны. Аксенов крадучись подошел к двери, открыл ее и замер в выжидательной позе. По ногам зазмеился холодок. Не услышав ничего, он направился к туалету, стараясь бесшумно ступать вперед. Тоже тишина. Тогда он пошел в сторону котлована. На самом краю он замер. Толя уже подумал, что тот просто задумался о своем, как вдруг Аксенов повернулся к нему с таким лицом, что у молдаванина все оборвалось внутри.

— Сюда иди, — поманил его рукой бледнющий Павел Олегович.

Толя испуганно подошел к начальнику и уставился вниз.

— Набери еще раз, — прошептал Аксенов, словно боялся, что их услышат.

Самая узнаваемая мелодия «Нокии» приглушенно доносилась прямо из подвала.

Мужики многозначительно переглянулись.

— Пошли? — предложил рабочий, непонятно зачем схватив воткнутую рядом лопату.

Прямо у дверей они обнаружили черную шапку Раду и лежащий на боку прожектор, который чудом не разбился.

— Мы вчера разве закрывали их? — кивнул на вход глава строительной фирмы.

— Да хрен знает. Чего-то очково мне, Паш, — честно признался Толя, перехватывая поудобнее лопату.

— Ты чего тут устроил, параноик хренов? Внутри он, ты что, не слышал что ли? Или все, дружбе конец, раз он раньше тебя проснулся и туда заглянул? Прошла любовь, завяли помидоры? — выдал целую тираду Аксенов. — Пособи лучше!

Вместе они с трудом открыли пудовые двери в разные стороны и в нерешительности застыли на пороге. Несмотря на то, что был день, свет проникал лишь до половины ступенек, а дальше все было во мраке. Пришлось включать мощный фонарь и ставить треногу на верхних ступеньках. Зато теперь они спокойно спустились в небольшой подвал.

— Ну и дела, — только присвистнул Павел Олегович, разглядывая рисунки по стенам тайного убежища.

— Я же говорил, гробница это, — ткнул грязным пальцем в центр комнаты Толик, — зря мы это вообще раскопали. Это ж гроб натуральный.

— Ну, так уж вышло, что теперь думать. А вот, кстати, и мобилка, — Аксенов подобрал с пола старенькую «Нокию».

Она валялась на полу рядом с деревянным крестом. Толя подозрительно посмотрел на разорванные цепи, валяющиеся рядом с саркофагом:

— А это что?

— Может, украшения такие, — предположил предприниматель.

— Думаешь? — засомневался рабочий.

— Да какая разница! — вспылил бизнесмен. — Ты мне лучше скажи, как сюда попал телефон твоего дружка? Договаривались же, вместе пойдем с утра! На кой ляд он в одиночку попер?

— Паш, я не знаю, — честно ответил Толик, — что делать-то будем?

* * *

Дмитрий Александрович Покахонтов был одним из тех людей, кто охотно пользовался домашним телефоном. И дело тут было не в излишнем консерватизме. Мобильный свой он вечно забывал на кафедре в университете, клал в самые неожиданные места и потом долго сам не мог найти его, поэтому близкие, родные и друзья знали, что лучше пользоваться городским номером.

Трель телефона вывела Покахонтова из состояния забытья. Прибыв с лекций, замотанный ученый, не поужинав, развалился на кухонном диванчике, протянув уставшие ноги в меховых тапках.

— Да, алло, — он поздоровался первым.

— Димуля, — кокетливо донесся из трубки мужской бас, — ку-ку!

— А, это ты, — потирая покрасневшие глаза, устало произнес доцент исторических наук, — привет, Коля.

— Здоровеньки булы, — мужчина был настроен крайне игриво, — ты чего смурной такой? Разбудил, что ли? После шести часов вечера спать нельзя, голова будет бо-бо и не заснешь.

— Да, да, я знаю. Я не спал, полежать просто захотелось, устал зверски, вчера до шести утра статью писал в журнал, а сегодня пять пар влепили с восьми.

— Не бережешь ты себя, — пожурил его Коля, — я тебе как раз по этому поводу и звоню.

С Николаем Заверсиным они дружили еще со школы. После одиннадцатого класса их пути немного разошлись, один пошел на истфак, где и задержался по сей день, а второй, окончив юридическую академию, избрал тернистый путь адвоката по гражданским делам. Как оказалось, не зря. Спустя несколько лет Коля смог основать собственную фирму и очень неплохо зарабатывать. Будучи мужчиной любвеобильным, он постоянно крутил романы с совершенно разными дамами, порой единовременно с несколькими претендентками на его руку и сердце. Историями о своих любовных похождениях Николай постоянно делился с другом детства, не забывая о самых пикантных подробностях.

— Все один к одному, Дима, выручай.

— Так ты скажешь, в чем дело? — потер виски Покахонтов.

Спать во второй половине дня все же не стоило.

— Короче, я уезжаю с Оксанкой в Турцию на пару недель послезавтра. Помнишь ее? Третий размер, брюнетка, на «порше» гоняет.

— Ты ж сказал, она отбитая дура и психопатка?

— Любви, братан, это не помеха. Ей, как говорится, все возрасты попкорны, — захохотал над своим же каламбуром «Казанова».

— От меня-то ты что хочешь?

— Кучу не с кем оставить. Родители послали далеко и надолго, Сергуня не может, Леша тоже, все кинули, короче.

Кучина, она же Куча, была любимым лабрадором Коли. Будучи неженатым, всю свою любовь он переносил на домашнее животное и носился с ней как курица с яйцом. Куча была действительно хорошая, добрая и умная, как и большинство собак этой породы. Она обожала всех вокруг, неустанно махая хвостом, как пропеллером. С ней у Покахонтова, в отличие от других животных, сложились на удивление прекрасные отношения. Дело в том, что остальные питомцы друзей и знакомых не жаловали Дмитрия Александровича: кошки шипели и царапались, собаки в лучшем случае не замечали, а в худшем пытались сношаться с его ногой. Даже хомяки, и те прятались в норы и домики, едва он заходил в комнату. Зная о подобных явлениях, Коля, уезжая в отпуска, старался пристроить любимую псину к более проверенным людям, от которых животные не шарахались во все стороны. Но мало кому улыбалось на две недели примерить на себя роль собачника, гулять по три раза в день, тем более вставать на час раньше вместо желанного сна. Именно по этой причине Заверсин быстро исчерпал все возможные варианты и в этот раз обратился к своему лучшему другу, который был его последней надеждой. Мечты о сумасшедших плотских утехах в теплом климате на пятизвездочных матрасах все же перевесили любовь к собаке.

— Коля, ты с ума сошел. Во-первых, я боюсь. Во-вторых, где я с ней буду гулять? Ты не забыл, что я живу в центре? Мне с ней по Невскому расхаживать?

— Все уже продумано, профессор, — жарко заверил его друг, — поживешь пару недель у меня на даче. Ты ж сам дом расхваливал и говорил, что там надо жить круглый год? Вот твоя возможность проверить, сможешь ли ты променять городскую суету на сельскую жизнь.

— Колюсик, это совершенно исключено. Конец сентября, у меня лекции каждый день, работу я пишу, как я поеду? Да на мне еще четыре студента висят, курсовые писать. Как ты себе это представляешь?

— Ничего не знаю. Надо, Дима, надо. Работу там как раз быстрее напишешь, на свежем воздухе лучше голова варит. А студенты никуда не денутся, это же молодняк, только рады будут. Тем более, что сейчас самое начало учебного года, кому ты рассказываешь? Я что, студентом не был? До сессии еще полгода, раньше декабря никто не почешется. Возьмешь отпуск за свой счет, я компенсирую, ты меня знаешь. Или больничный, как у вас там положено, — быстро-быстро тараторил Заверсин, используя все припасенные козыри.

— Ну, не знаю, — засомневался учитель.

Мысли о том, что не мешало бы отдохнуть, посещали его уже давно. Летом осуществить эту идею не вышло, все три жарких месяца он просидел в пыльных библиотеках и помогал работе приемной комиссии, поэтому к дню знаний уже был, как выжатый лимон. Да и на кафедре отнеслись бы с пониманием, все-таки ценили Покахонтова как верного сотрудника и ценный кадр. Но особых вариантов не было, поэтому он смирился с вынужденным положением и решил отложить идеи об отдыхе до лучших времен.

— Давай, не капризничай, — тоном, не терпящим возражений, сказал Николай.

Он уже почуял слабину в голосе собеседника и решил не упускать шанс.

— Когда ты хочешь провернуть свою сомнительную авантюру? — поинтересовался Дмитрий Александрович.

— Вот это разговор, — обрадованно загоготал адвокат, — уже вчера, как говорится. У меня билеты горят, завтра вылет вечером.

— Ты сумасшедший, Коля. Согласовать все за вечер нереально, — заверил старого приятеля историк.

— Нет ничего нереального, Димулькин. Завтра заеду за тобой в три часа и отвезу на объект. Решай вопросы. Пока-пока, чмоки в щеки, — и, не дождавшись ответа, Заверсин повесил трубку.

* * *

День прошел крайне непродуктивно. Павел Олегович постоянно разговаривал по телефону, расхаживая по участку и пиная особо крупные камни, а Толя сидел на лавочке и грелся под осенним теплым солнцем. Аксенову предстояло выяснить, куда обратиться с их находкой, он осторожничал и не хотел, чтобы какой-нибудь ушлый проныра, пронюхав об их открытии, присвоил себе лавры первооткрывателя. Павел Олегович не раз обжигался на похожих случаях, поэтому к своим сорока годам выработал нездоровый скептицизм и параноидальную подозрительность.

Еще он пытался через свои связи найти, где мог скрываться дезертир-работник. Он никак не мог понять, зачем Раду исчез в ночи, предварительно раскидав свои личные вещи по всему участку. Да и почему полез в склеп в одиночку, если ночью первый наотрез отказался продолжать их изыскания, испугавшись не пойми чего.

Вопросов было намного больше, чем ответов. Точнее, ответов не было вовсе. Ближе к обеду Аксенов собрался в город. Его знакомый организовал встречу с одним именитым профессором-археологом, и Павлу Олеговичу нужно было предоставить весомые доказательства их находки. Перед выездом прораб бегал с телефоном наперевес и без устали фотографировал все подряд. Толик был подавлен, он не принимал участие в происходящем, лишь изредка, грустно повесив голову, бродил следом за начальником. Перед отъездом Павел Олегович провел короткий брифинг, пока прогревалась машина:

— Значит, так. На участок никого не пускать. К раскопкам не подходить. В случае чего звонить мне. Я приеду часа через четыре. Пять максимум. Встречусь с этим престарелым идиотом, и если его все устроит, буду на месте часам к десяти. Если мне поверят, то он соберет целую делегацию и они сами сюда пожалуют.

— Ты им пока не говорил, где именно мы нашли это место? — хмыкнул Толя, отвлекшись от своих грустных мыслей.

— Не-а. Еще чего, в наше время нельзя верить никому, — ответил Павел Олегович, — Толя, самое главное, прошу тебя. Если Раду появится, набери меня. И по возможности узнай, что произошло.

— Да понял я, понял.

— Ты же не хочешь до старости молотком стучать и в грязи возиться? — с нажимом поинтересовался директор. — Тогда не подведи. Я тебя не кину, зуб даю.

Быстро стемнело. Делать было нечего, шататься по холоду не было никакого желания, поэтому Толик зашел в бытовку, включил обогреватель и маленький телевизор и разлегся на кровати. Изредка он подходил к окну, скорее для галочки, потому что рассмотреть, что творится снаружи, не представлялось возможным. Строитель видел лишь черноту в отражении своей опухшей рожи.

Посмотрев по «НТВ» три серии очередного невнятного сериала про бандитов и полицейских, Толик заскучал. Другие каналы ловили плохо, а смотреть на бесконечные бандитские разборки надоело. Он выудил из кармана телефон и набрал Аксенова. Было уже десять часов вечера, в это время шеф обещался вернуться. Рабочий долгое время слушал длинные гудки, наконец в трубке раздался знакомый отрывистый и раздраженный голос:

— Да, что такое?

— Паш, ну чего, ты где? Ты на часы смотрел?

— А то я без тебя не знаю! — отбрил его начальник. — Этот урод перепутал время и задержался на какой-то сраной конференции, я его уже два часа жду, блин! Вот-вот должны подъехать. Тебе-то чего, лежи, кури бамбук. Не ты же на холоде хреном груши околачиваешь. Все, Толя, не беси меня, я и так злой. Сам позвоню.

— Ладно, — Толик помрачнел.

— Не появлялся наш товарищ боевой?

— А, да. Из лесу вышел и пришел. Сидим, чаи гоняем, тебя ждем, — съязвил рабочий.

— Серьезно? Чего ты молчишь тогда, дурак, — не понял сарказма Аксенов, — дай мне с ним поговорить!

— Пошутил я, пошутил. Ты что, шуток не понимаешь? — захохотал Толя.

— Мне не до смеха сейчас, — взвился его начальник, — идиот!

Он отключился, не попрощавшись. Шабашник из Молдавии еще какое-то время похохатывал, вспоминая бешенство руководства, затем его внимание привлекла очередная погоня в телевизоре, и он выпал из действительности еще на какое-то время. Он пришел в себя, когда услышал странный звук — как будто бы кто-то тихо скребся в дверь.

— Паша, ты? — он встал с кровати, быстро надевая куртку и заскакивая в замызганные сапоги.

Но это был не Паша. На пороге бытовки стоял Раду. Он держался в тени, сторонясь света от фонаря над входом. Но даже так его бледность бросалась в глаза.

— Раду? Ты как? — от неожиданности Толя даже не нашелся, что сказать.

— Я? — глухо переспросил его старый приятель. — Нормально…

— Что случилось? Ты почему бледный, как мел? Где пропадал? — шквал вопросов обрушился на явившегося.

Раду действительно походил на покойника. Бледный, как сама смерть, с синими подглазьями, он стоял, чуть заметно пошатываясь. Красный пуховик его был насквозь мокрым, рукава измазаны чем-то зеленым, похожим на тину.

— Я гулял в лесу, — медленно, буквально по слогам сказал он, — а потом уснул. Сильно устал.

Что-то было не так, Толик чувствовал это. Чутье подсказывало, что опасность совсем рядом.

Раду недовольно посмотрел на свет от лампы и сощурил глаза, опустив взгляд вниз. Он поднял руку и яростно почесал голову. Если бы в этот момент Толя не отвлекся на крик в телевизоре, то непременно увидел бы, как целый клок волос остался в скрюченных, сведенных судорогой пальцах Раду.

— Холодно, целый день прогревал, чего тут толочься, пошли внутрь, — зябко поежился Толик.

Странное подобие вымученной улыбки проскользнуло на лице Раду, хотя похоже это было на звериный оскал.

— Только ты свет погаси, глаза режет, я приболел, похоже, — попросил он, ступая на порог.

Вода капала с мокрой одежды на половик. Кап. Кап. Кап.

— Ладно, ладно, заходи быстрее, меня только не зарази, — пробурчал его напарник, повернувшись спиной к вошедшему. Близилась полночь, а Аксенова все не было…

* * *

— Почто тогда побратимы наши в бестий не перекувырнулись? Из жижи болотной выползли, как были. Бледные дюже только…

— Чтобы в упыря перекинуться, время нужно, и немало, ночи две, три, кому сколько, — пояснил Ерш, накрывая на стол, — сейчас на них любо-дорого поглазеть, кожа серая, волосья все повылезали, зубья острые во все стороны торчат, когти, как у ведьмы, страх-то какой!

Обед был по-спартански скудным, без излишеств — черствый, почти каменный хлеб да похлебка, не разгуляешься.

— Но потом облик человечий к ним сызнова вернется, верно? — все допытывался Варун.

— Да, через года скитаний в шкуре твари ночной, — подтвердил хозяин дома, — таких перекидней можно по пальцам пересчитать. Бывает, правда, что главный сразу помощника выбирает под стать себе, силой немереной наделяет да даром оборотничества. Такой по веткам скакать не будет, другие у него желания.

— А как таких заприметить можно?

— Везде, где кровь рекой льется, там и ищи. Когда одни на других войной идут, там для упырей раздолье. Такие кровопивцы всегда около власть имущих держатся, в тени только, чтоб не заприметили лишний раз.

— А что тогда эти в такой глуши забыли? Тут окромя нас никто и не проходил лет сто, — удивился Варун.

— Это понять и надобно, пока не поздно. Но есть пророчества древние в книгах темных, что силу темную пробудить пытаются, поглотить все живое алчут, — насупился Мытарь, с шумом прихлебывая горячий суп.

— Кощея Бессмертного, поди, ищут? — попытался пошутить воевода, криво ухмыльнувшись.

Ерш внимательно посмотрел ему прямо в глаза:

— Может, и его, поди знай.

— Слушай, а как мне теперь депешу-то найти? Она у меня в подсумках обреталась, а сейчас ищи-свищи… Поможешь?

— Забудь об этом, теперь она уже на дне в иле покоится, как пить дать. Или у тварей в логове, прямо рядышком с лошадью твоей обглоданной.

— Как это, забудь? — в волнении Варун даже вскочил с места, чем вызвал немой укор сидящего рядом черного кота, поглядывающего, чем можно поживиться на столе. — Цель у меня такая, во что бы то ни стало доставить послание важное ко двору в Москву.

— Чего тогда меня пытаешь? — улыбнулся Ерш, погладив себя по лысине. — В добрый путь, витязь. Ступай, раз уж подвизался! До берега, где засаду гнусную сварганили, я тебя на своей посудине докину. А дальше ужо сам. Или через седьмицу ступай со мной до деревушки за провиантом, там себе новый отряд сколотишь, лучше старого во сто крат. Тут народец лихой обитает, хоть знают, что в лесах рядом живет.

— Ерш, мне не до шуток теперь. Каждый день на счету, — Варун шумно выдохнул.

— Ладно, не скули. Видать, ничего ты не понял. Давай так. Ты мне пособишь, а я тебе, — хитро улыбнулся Мытарь.

— Как же?

— Ты мне поможешь логово найти, а мы с тобой опосля депешу твою отыщем, будь она неладна.

— Так ты ж молвил, что она в болотах уже давно бултыхается, лягухам на потеху, — снова опечалился воевода.

— Кто знает, — туманно высказался обитатель болот, — быть может, она до сих пор на дороге валяется в сумке твоей. Все одно тебе искать, а так помощник добрый будет, я то есть.

— Ну, давай так и порешим, заодно я хоть погляжу на кровопивцев твоих. Всех моих братьев обратили али на тот свет отправили. Око за око, а зуб за зуб, теперь в крови умоются, только своей, — насупился Варун, сжимая кулаки.

— Твоими бы устами да мед пить, — улыбнулся борец с вампирами. — Ладно, хватит живот набивать, пора на разведку отправляться. Пойду собираться и Тень возьму.

— Кого? — ошалело уставился на него витязь.

— Тень. Котофей это мой, друг и товарищ, упырьков за версту чует. А еще он знахарь толковый. Бывает, живот прихватит, лежишь, корчишься. Он запрыгнет, лапами поворочает и уляжется на больное место, а через пару часов как новенький встаешь.

— Ты с ним бродишь по болотам?

— Ага. Скоро сам все увидишь.

* * *

Аксенов ехал по темной трассе и громко матерился. Ругался он изыскано, витиевато, с размахом. Не выпуская сигареты изо рта, он, прищурившись, следил за дорогой. Осенний дождь крапал на стекло несильно, но все равно видимость была близка к нулю — фонари почему-то не работали. Несмотря на погодные условия, синяя «Лачетти» неслась в ночи с бешеной скоростью, Павел Олегович рисковал лишиться прав.

А зол он был на бестолкового профессора, с которым у него была назначена встреча на семь вечера. Потом выяснилось, что светила науки выступает с короткой вступительной речью на международной конференции и их рандеву переносится на неопределенный срок. Павел Олегович ходил как зверь в клетке около кафе, где ему было назначено. Заморозив ноги, он переместился в машину, но и там не смог спокойно усидеть на месте, так сильно был возбужден. Ему не терпелось быстрее продемонстрировать фотографии, заручиться поддержкой ученых и приступить к тернистому пути наверх, к славе и богатству. Нервничать заставлял и исчезнувший рабочий, который мог уже вовсю копать под своего директора и плести интриги, у него была фора. Короткими приплюснутыми пальцами Аксенов время от времени взъерошивал короткий ежик светлых волос, трогал себя за горбатый, некогда сломанный нос и постоянно проверял мобильный, не звонит ли кто. Ближе к одиннадцати он почувствовал самое настоящее отчаяние. От голода свело желудок, он, злой как черт, выскочил под дождь и с рычанием бросился к стоящему неподалеку ларьку «Теремок». Он давился еле теплым блином, запивая его холодным пенящимся квасом. К концу трапезы телефон наконец-таки ожил — звонил приятель Павла Олеговича, который и выступил организатором этой встречи. Глава «ЭлитЛесСтроя» судорожно сглотнул, не пережевывая, и нажал на кнопку ответа:

— Да, алло.

— Паша, привет. Это я. В общем, какое дело. Михаил Сергеевич только что мне отзвонился, сказал, что замотался и просит на завтра перенести. У тебя же не горит.

— Да я… Мы же договаривались вообще на семь… Как это… — от бешенства не сразу нашелся, что и ответить Аксенов. — Твою-то мать, Кемеров! Вы совсем там попутали??? Я прождал этого престарелого козла четыре часа. Четыре! Ты понимаешь это?

— Паш, я-то что? С меня взятки гладки, ты меня попросил, я сделал? Сделал. То, что он кинул, так это не с меня спрашивать надо. Да и вообще, чего ты хочешь? Это же люди науки, у них семь пятниц на неделе. Это же не контракт какой, подумаешь. Завтра встретитесь, он как раз виноватым себя будет чувствовать, сможешь его обработать, как умеешь. Да?

Аксенов матюгнулся в рифму и в ярости бросил трубку на пассажирское сиденье. Через минуту, как следует прооравшись в тишине, он опомнился и набрал номер друга:

— Игорек. Извини. Был не прав, нервы стали ни к черту. Не обижаешься? Ну молоток, чего на припадочных обижаться? Завтра от тебя жду звоночка. Ты же помнишь, если все выгорит, ты тоже в накладе не останешься. Дядя Паша добро помнит. Ну все, бывай, браток.

Старая «шевроле», сердито взвизгнув шинами, живо понеслась в сторону пригорода.

— Это ж надо быть таким козлом, да? Как так вообще можно. Да последний гопник так поступать не будет. Что это за чучело там такое, еще интеллигента из себя строит, — все вопросы так и оставались без ответа.

Замолчал он, только тормознув у знакомых ворот, чуть-чуть по инерции проехав на скользком гравии. Света не было нигде, только одинокий фонарь на дороге, под которым и припарковался Аксенов. Участок был погружен во тьму. Он опять грязно выругался.

— Что за люди такие? Ни на минуту оставить нельзя.

Калитка была открыта, хотя Павел Олегович точно помнил, как строго-настрого приказал Толику запереть ее после своего отъезда. Его просьба, как и сотня других до этого, была полностью проигнорирована.

Электричество не отрубили — Аксенов понял это по мерцанию телевизора через окно бытовки. Это уже облегчало ситуацию. Но тот факт, что Толи нигде не было, очень сильно беспокоил директора строительной фирмы. «Уж не Раду ли его навестил и с собой увел. Вот это будет номер. Тогда я его сильно недооценивал», — тревожно думал Павел Олегович, дергая за ручку двери. Было не заперто. Если бы мужчина был не так погружен в свои мысли, то, может быть, он и заметил бы скрюченную фигуру на крыше бытовки. На подозрительном субъекте был красный пуховик.

Зайдя внутрь, Аксенов поморщился — в воздухе витал неприятный запах. Где-то недавно он уже чуял нечто подобное. Тут его осенило — в отрытом склепе пахло точно так же. Из маленького предбанника он зашел в комнатку. Телевизор и впрямь работал, на экране шел дешевый боевичок, кадры быстро мелькали, сменяя друг друга с космической скоростью.

Вдруг сбоку что-то зашевелилось, и Аксенов заорал, подскочив на месте. У стенки, практически за ним, стоял Толик.

— Фух, чуть кондрашка не хватила, — Павел Олегович взялся за сердце, — что за детские приколы, Толян? Совсем со скуки двинулся?

Толик не ответил, лишь чуть покачнулся. Тогда-то Аксенов и заметил мертвенно-бледный цвет лица своего подопечного. Это было видно даже в темноте.

— Ты что? — предприниматель отошел на шаг назад.

Толя снова промолчал, как-то по-собачьи наклонил голову набок и плотоядно уставился куда-то в район шеи своего шефа.

Аксенов еще не успел отойти от неожиданного испуга, он до сих пор ощущал необычайную легкость в ногах, а сердце колотилось так громко и быстро, что его, казалось, должен был слышать и стоящий рядом молдаванин.

Экран телевизора вдруг стал ярко-белым — кино пошло на перерыв, стали показывать рекламу. Толик недовольно и зло прищурился. Тогда-то Павел Олегович и заприметил огромную зияющую дырку на шее строителя. Он завороженно уставился на нее не в силах оторвать взгляд. В уме сразу же всплыла корявая фраза из дежурных полицейских сводок и документальных передач про насильников и убийц: «ранения, не совместимые с дальнейшей жизнедеятельностью». Однако, казалось, что подобная травма не причиняет ее обладателю никаких неудобств. Более того, Толя вдруг резко вскинул руку, словно указывая самому себе дальнейший курс. Дрожащий палец с грязью под обгрызенным ногтем указывал на Павла Олеговича, как на виновника всех бед и напастий.

Аксенов не зря слыл ушлым человеком. Его звериная чуйка не раз спасала его в жизненных передрягах, коих на его пути было немерено, позволяла выходить сухим из воды. Именно поэтому он, ни секунды не колеблясь, моментально развернулся на пятках и помчался прочь, не забыв, впрочем, с грохотом захлопнуть дверь, чтобы выиграть драгоценные секунды. С калиткой он провозился чуть дольше, страх застилал глаза и не давал мозгу принимать правильные решения. Самое сложное было достать ключи от машины трясущимися руками. От бессилия он даже пнул «Лачетти» в дверь, отчего та недовольно пискнула сигнализацией. Наконец, ключи оказались в правой руке, но в этот момент хлопнула дверь бытовки — Толя выбрался наружу. От испуга, мало отдавая отчет в своих действиях, а отдавшись на волю первобытных инстинктов, Аксенов сделал первую глупость — не сел в машину и не погнал прочь, а просто развернулся и понесся по пустой дороге куда глаза глядят, с такой скоростью, что позавидовать ему мог бы любой начинающий спортсмен.

Он никогда не чувствовал такого страха, хотя жизнь его была полна приключений и опасностей, в свое время он нюхнул пороху на сто лет вперед. Но тот первородный ужас, что сейчас поселился у Аксенова во чреве, не походил ни на что. Он мчался без оглядки, боясь увидеть такое, чего сердце уже точно не выдержит. Может, так оно и было бы. Следом за ним как-то неуклюже несся Толик, похожий на робота из старых фантастических фильмов. Первые шаги давались ему с трудом, он словно вспоминал, каково это — бегать, но с каждой секундой темп бывшего строителя все увеличивался и увеличивался. Преследователь все ускорялся, и было непонятно, что страшнее — широкая, будто наклеенная улыбка на его лице или рваная кровоточащая рана на шее. А в темноте по канавам вдоль заборов запрыгало что-то, гораздо более зловещее и гадкое, чем мог себе представить Аксенов в самых страшных ночных кошмарах.

* * *

Сергею Петровичу Толкуну не спалось. Давно уже минула полночь, а он сидел в своем кабинете на третьем этаже в кресле у большого панорамного окна и смотрел вниз. На заднем фоне бухтел телевизор, а на столе работали все три монитора. На первом экране пестрел интригующими заголовками новостной сайт, а два других показывали изображения со всех камер, которыми был усеян участок Толкуна. Он зябко поежился, толстыми пальцами потрогал батарею и удовлетворительно надул пухлые губы.

Дом Сергея Петровича был притчей во языцех всего Кукуево. В далекие шестидесятые, когда дядя Сереня, как ласково называли его соседи, был молод и хорош собой, у него приключился роман с прекрасной студенткой медицинского института. Толкун был парнем из простой семьи, окончил 9 классов средней школы и поступил в ПТУ, где и болтался неприкаянным четыре года. Случайная встреча с девушкой своей мечты полностью изменила жизнь Сергея Петровича. Началось все классически — были и встречи под фонарем, и прогулки в парках, и цветы с конфетами. Все было идеально вплоть до знакомства с родителями Светочки. Маститый профессор, знаменитый на всю Россию кардиохирург, рассмотрел в Толкуне прямую угрозу светлому будущему своей ненаглядной дочуре и с первого же дня их встречи начал вставлять палки в колеса потенциальному зятю, с немого одобрения своей молчаливой жены. Все боялись того, что «мерзкий гопник» играет с чувствами молодой девочки ради денег. Света, привыкая во всем слушаться своих родителей, изменилась не в лучшую сторону, ежевечерняя промывка мозгов от отца и немые укоры матери сделали свое дело. Но и Толкун решил не сдаваться без боя. Он поступил на вечернее отделение философского факультета Герцена, ночами штудировал книги давно умерших мудрецов, бросил пить и курить, занялся тяжелой атлетикой, чудом совмещая учебу и работу грузчиком в рыбном магазине. Бесконечная любовь к Светочке сделала из отъявленного хулигана и повесы кого-то другого. Но и это не помогло. Прошло еще три года, полных скандалов, интриг и сплетен, — и Сергей Петрович не выдержал. Он влез в долги у всех своих знакомых и друзей, собрал все свои сбережения и накопления и купил кольцо. Теплым июньским вечером он явился в дом возлюбленной с цветами наперевес. О своих намерениях он решил доложить сперва отцу Светы в приватной беседе. Ответ поразил его.

— Вы все равно не будете вместе, как бы ты ни старался, — седой тиран был непреклонен, — я уже давно нашел ей достойного человека. Молодой терапевт с амбициями! Вы не ровня, что бы ты ни делал. Ты должен быть благодарен Светику за то, что она сделала из серости и слякоти достойного представителя рабочего класса.

— То есть как это, не будем? — не понял потрясенный Толкун.

— Да очень просто. Она помолвлена с другим. Она не говорила просто, тебя, дурака, жалела. А сказать стоило, я ей говорил, не дело двоим головы морочить.

Сергей Петрович сидел как громом пораженный, сжимая в потных руках дорогущее кольцо. На глаза предательски наворачивались слезы. Изо всех сил он сдерживался, чтобы не выглядеть посмешищем перед своим главным врагом.

— Ты думаешь, я вселенское зло, мальчик, — вздохнул властный старикан, — послушай тогда следующее. Я предлагаю тебе сделку. Это твой шанс в жизни, другого не будет, поверь мне. Отстань от Светки, прекрати всякие контакты, и я подарю тебе нашу дачу.

— Что? — от удивления Толкун выпучил глаза.

— Что слышал. Отступись от моей дочери и получишь прекрасный участок в Ленобласти и дом в придачу. Сможешь продать это все и разбогатеешь. Или переезжай туда. Но если обманешь, держись. Я задействую все свои связи, чтобы…

— Бред какой-то, — Сергей Петрович поверить не мог, что все это происходит на самом деле, — дайте мне поговорить со Светой.

— Кто тебя держит? Ступай себе. Ко мне не забудь заглянуть только.

Несчастный влюбленный пулей вылетел из кабинета профессора. Обида жгла нутро не хуже чистого спирта. Все происходящее больше походило на дурной, тягостный сон. Света была у себя. Что-то мурлыкая себе под нос, она конспектировала статью из большого потрепанного учебника.

— Это правда? — с порога спросил Толкун, уставившись на любовь всей своей жизни.

— Да, — Света даже не подняла глаза на него.

— Понятно, — тихо сказал студент, подошел к столу и положил кольцо на самый край стола. — Это тебе на память.

Он без стука вошел к отцу Светы.

— Я согласен, — больше он не проронил ни слова.

Ближе к зиме он перебрался в пригород, в поселок Кукуево, на улицу Дорожную. Дом был по советским меркам просто шикарный. Двухэтажный, с застекленной верандой, темно-зеленого цвета, он вызывал зависть у прохожих и соседей, обладателей более скромной недвижимости. Сергей Петрович, как и обещал, прекратил общение со Светой и ее семьей. Далось ему это непросто, первые месяцы он прожил в настоящем черном кошмаре, серость и бессмысленность будней не удавалось разбавить даже таблетками и алкоголем. Но мало-помалу раненая душа Толкуна все же справилась, страшные шрамы зарубцевались и лишь изредка беспокоили Сергея Петровича по ночам или в минуты слабости. То, что он испытывал к Свете, обратилось в пыльный прах, иногда он и сам не понимал, зачем он с таким садистским удовольствием подвергал себя страданиям. Свежий ветер перемен игриво дул прямо в серое, изможденное лицо Толкуна.

Каково же было его удивление, когда спустя три года у калитки теперь уже его дома радостно махала рукой его бывшая любовь. Время не пошло Светлане на пользу. Она располнела, потускнела, увяла. И даже тонны дорогущей импортной косметики и фальшивая улыбка не смогли скрыть от наблюдательного Сергея изменений. Оказалось, что подающий большие надежды врач, будущий супруг Светы, сидел на морфине уже который год. Когда правда раскрылась, он бросил ее, напоследок поставив внушительный фингал под глазом вечно сующего нос не в свои дела любимого папочки. Ко всему прочему студентка была на четвертом месяце беременности.

— Но ты же меня еще любишь? Все еще можно исправить, — проскрипела она, распахивая объятия на кухне Толкуна.

Тот молча встал, допил чай до конца, открыл входную дверь и тихо попросил:

— Уйди.

Душа безмолвствовала и не просилась, как раньше, вырваться из бренного тела. Толкун с интересом смотрел на мир, а мир смотрел на него.

Сергею Петровичу очень нравилось жить тут. Он и не думал возвращаться в Петербург, лишь изредка приезжал туда проведать пьющих родителей. Жизнь шла своим чередом, годы летели все быстрее, вот уже и замаячил миллениум.

Холостой Толкун, до сих пор работая на местном заводе, вдруг решился на весьма опрометчивый поступок. Ни с того ни с сего, к вящему удивлению своих соседей, он вдруг начал строить что-то монументальное прямо рядом со своим домом. Сначала ходили сплетни, что это гараж и ушлый Сергей Петрович наконец-то наворовался как следует и купит «жигули». Но непонятное строение из белого кирпича и не думало обзаводиться крышей. Вырос как на дрожжах высокий второй этаж. Ну а когда постройка начала потихоньку обрастать третьим этажом, живущие рядом люди начали недовольно шептаться. Как вообще Толкун смог получить разрешение на такое «чудо»? Да и зачем оно нужно посередине дачного поселка?

Стройкой занимался лично Сергей Петрович. По выходным он изредка приглашал двух своих коллег на подмогу, и вместе они возводили аляповатое нечто несколько месяцев кряду. Эксцентричный хозяин все продолжал и продолжал копошиться в вечной стройке годами, не думая останавливаться. Соседи уже привыкли к его постоянной активности, поэтому не лезли с расспросами. Но все так или иначе хотели понять причину, по которой сумасбродному Толкуну приспичило строить сомнительного вида бандуру…

Как-то раз в ночную смену Толкуну пришла в голову безумная идея. Он решил построить новый дом. Старый уже давно перешел в разряд «ветхой развалины», то тут, то там уже начали появляться новомодные домики европейского образца. Но средств и возможностей нанимать строителей не было, Сергей Петрович привык жить скромно и экономно. Первый этаж широким жестом был отведен под склад и гараж (хотя никакой машины у него на ту пору не было), а второй и третий Сергей Петрович отводил под свои «апартаменты», как он сам горделиво именовал их. Год за годом дом обрастал все новыми и новыми деталями — как внутри, так и снаружи. И скоро аляповатая конструкция стала этакой местной достопримечательностью, памятником перестроечного конструктивизма, а старожилы не могли представить себе другой картины из окна. Да и дядя Сереня, сам того не осознавая, стал неотъемлемой частью уютной жизни на Дорожной улице. Большой, степенный и важный, он расхаживал по улице вдоль своего забора, все придумывая и придумывая новые архитектурные решения. Соседские дети по-доброму посмеивались над седым, вечно небритым толстяком, он знал об этом, но был не против. По его чуть припухшим векам и неизменной щетине живущие неподалеку бабульки подозревали, что он не дурак заложить за галстук, но скоро эти нелепые подозрения развеялись как дым. Чудаком он был безобидным и никому не досаждал. Больше своей стройки Толкун любил быть в курсе всего на свете. Началось это давно, в начале девяностых он увидел телевизионную передачу о заговоре мирового закулисья. В ней ведущий тревожным голосом рассказывал о страшнейшем заговоре против всего человечества, о готовящихся ужасах и смуте, о народных волнениях. Простодушный Толкун, застыв с дымящейся чашкой чая в руках, слушал мерзкие пророчества, а в голове уже зрел план подготовки к обороне. С тех пор он начал методично готовить свое жилище к долгосрочной осаде. И хотя все его действия были смехотворны, самого Сергея Петровича это устраивало. Это было своеобразным хобби — монтировать системы видеонаблюдения, укреплять забор, откладывать деньги на покупку патронов, устанавливать прожектора и тайники, ставить на двери ненужные защелки и цепочки. Толкуна это успокаивало, и, занимаясь подобным, он испытывал ни с чем не сравнимый кайф. Скоро он взял под опеку всю округу. Темными зимними вечерами он с биноклем зорко следил за близлежащими покинутыми участками и домами, фактически бесплатно осуществляя функции сторожа. Соседи поняли, что с Сергеем Петровичем не забалуешь, когда однажды спонтанно приехали посреди ночи на дачу. Дверь примерзла и не думала открываться, глава семейства копошился с замком, тихо матерясь, как вдруг тьму разрезал яркий луч мощнейшего фонаря, а с балкона Толкуна раздался скрипучий гнусавый голос:

— Леша, это ты?

Получив утвердительный ответ, Сергей Петрович еще несколько секунд понаблюдал за происходящим и только потом вырубил прожектор.

Он первее всех узнавал, кто продал участок, кто купил новую машину, когда Степановы будут строить забор и что за три участка от него сдают дачу на лето. Если кому-то нужны были свежие сплетни и вести, то обращались всегда к владельцу несуразного огромного полудома-полусклада. Однако, друзей и приятелей Толкуна можно было пересчитать по пальцам одной руки, он вел уединенный образ жизни, получая удовольствие от своего одиночества.

Этот холодный вечер не стал особенным. Как и обычно, Сергей Петрович дежурил у себя наверху в «командном пункте», как он называл спальню, совмещенную с кабинетом. Что-то привлекло его внимание на мониторе, показывающем изображение с улицы. Прямо посередине дороги бежал человек. Толкун сделал картинку побольше и прильнул к экрану:

— Интересно, что за дела?

Некто проскочил мимо камеры с такой скоростью, что тайный наблюдатель даже не успел глазом моргнуть. Но тут стало еще интереснее — следом за неизвестным субъектом появилось еще что-то. Сперва Сергей Петрович подумал, что это собака, но скоро понял, что ошибается. Это был человек. Только он преследовал свою жертву весьма пугающим образом, живо передвигаясь на всех четырех конечностях, ловко притягивая ноги к рукам. При этом преследователь был «размыт» и нечеток, камера не могла сфокусироваться на его изображении. Толкун почувствовал неприятный холодок на загривке. Он быстро встал, задев объемным пузом клавиатуру, и направился к балкону. Бесшумно открылся недавно установленный стеклопакет, а бдительный пенсионер уже всматривался вслед исчезнувшим. Тут он услышал, как на участке напротив громко хрустнула ветка. Что-то черное быстро перемахнуло забор и стремительно исчезло во тьме. Судя по треску кустов, это «что-то» тоже двигалось в направлении дороги.

Толкун еще долго не спал, все перематывая и перематывая запись видеокамер. Даже когда он уже лег в кровать, перед глазами все стоял скачущий на карачках «мутный» человек. Сергей Петрович успокоился только тогда, когда положил на кровать рядом с собой потрепанный дробовик, предварительно зарядив его.

* * *

Кукуево было поселком городского типа. Тут были и густые леса, небольшая речка, широкие поля и необъятные просторы, будто сошедшие с классических пейзажей. Ближе к железнодорожной станции стояла самая настоящая школа, куда ходили местные дети. В нескольких метрах от нее лезли друг на друга ржавые гаражи, а за ними шла теплотрасса.

Место это было знаковым. По вечерам вся самая «продвинутая» молодежь собиралась именно там. Зимой и осенью тут было не холодно, можно было сидеть на горячих трубах и греть пятую точку. Школа с прилежащей территорией располагалась на пригорке, поэтому за гаражами открывался живописный вид на речку внизу и мост через нее. Подростки могли зависать там часами напролет, распивали алкоголь, курили траву и гашиш, иногда употребляли кое-что посерьезнее.

Этот холодный дождливый вечер не был исключением, на трубах сидела по меньшей мере дюжина молодых людей. Отсутствие света компенсировалось дисплеями мобильных, кто-то включил навязчивую резкую музыку. Несколько ребят курили марихуану, передавая по кругу большую двухлитровую бутылку, наполненную дымом, старательно сдерживая кашель и затыкая носы, влюбленная парочка самозабвенно целовалась, держась чуть поодаль, а еще пятеро азартно резались в карты. Ночная идиллия была нарушена громким топотом и хриплым дыханием.

— О, это Вадос по ходу опять под спидами колбасится, — оторвавшись от страстного поцелуя, констатировал вожак «стаи».

Остальные заулыбались, предвкушая появление своего обдолбанного товарища. Но из узкого прохода между гаражами выскочил отнюдь не «Вадос». Кто-то, еле передвигая ногами, выполз из-за угла и прислонился к высокой березе, сипло вдыхая морозный воздух. Сразу несколько фонариков одновременно направились в его сторону. Низкорослый белобрысый мужик ошалело уставился на окружающие его тени и вдруг, абсолютно неожиданно, визгливо заорал, закрываясь руками:

— Не-е-е-е-ет, уйдите на хрен!!!!

В наступившей тишине один из подростков, самый смелый и общительный, робко поинтересовался:

— Мужик, ты чего?

Ночной гость безумно улыбнулся и захохотал, откинув голову назад:

— Ну вот, не вышло Пашу задрать, да, Толян? Нежданчик? Выкусите, суки!

Он обернулся в сторону прохода и показал темноте два средних пальца.

— Ребята, как мне повезло, что вы тут тусуетесь, вы бы знали…

Молодые люди чувствовали себя крайне некомфортно. Непонятный мужик точно был то ли под серьезной наркотой, то ли просто невменяемым. А это всегда было опасно и страшно, непонятно, что ждать от таких индивидуумов. Ко всему прочему, странный тип постоянно крутил головой по сторонам, пытаясь рассмотреть в темноте что-то. Все надеялись, что он быстро отлипнет, но не тут-то было. Сумасшедший сел на трубы максимально близко к одному из парней, полностью игнорируя понятие о личном пространстве. Разговоры замолкли, всем стало понятно, что вечер испорчен.

Тот самый пацан, рядом с которым приземлился нервный мужчина, тут же деланно-бодро вскочил на ноги, с хрустом потягиваясь. Он сильно недолюбливал бомжей и психопатов, считая их разносчиками опасных инфекций и бактерий. В глубине души он свято верил, что у них не заржавеет наслать порчу на тех, кто был с ними недостаточно обходителен или посмел выказать неуважение. Именно поэтому он старательно скрывал свое отвращение, стараясь ничем не вызвать подозрения у зловещего бездомника.

— Поздно уже, — застегивая пуховик и зевая, сообщил он, — пойду я.

— Как это? — первым поразился мужчина. — Куда? Туда нельзя идти!

Атмосфера стала взрывоопасной. Все подростки, упорно делавшие вид, что все в полном порядке, разом замолкли, словно по мановению волшебной палочки. Точка невозврата была пройдена, теперь проблему с умалишенным, быстро ставшим опасным, нужно было решать, переждать уже не получится.

— Ты о чем, дядя? — закурив, невзначай спросил вожак «стаи».

Пальцами он нащупал в кармане зажигалку и сжал ее в кулаке. Все, кроме четырех укурков, встали. Обстановка стала — хуже не придумаешь. Казалось, одно неверное движение, и начнется драка с непонятным исходом.

— Вы думаете, я почему бежал? — выпучил глаза мужчина, вытирая потные ладони о колени. — Просто так, перед сном решил? Черта с два!!! Там в темноте вас поджидает такое, что вы даже не можете представить.

— Да? — беззаботно хмыкнул главарь, хотя внутри он был напряжен, как натянутая тетива. — И что же там такое, расскажешь?

Сумасшедший встал, заглянул за угол и тихо прошептал:

— Не знаю, что это. Демоны, монстры или страшилы из детских сказок, а может, и сам дьявол. Знаю одно, до утра нам нужно продержаться вместе, иначе все до единого сдохнут страшной, мучительной смертью!

Лицо безумца подсвечивал фонарик, и выпученные глаза с застывшей гримасой ужаса на плоском лице делали его речь еще более пугающей:

— Думаете, я загашенный торчок, да? Я бы и сам так подумал, если бы услышал такой бред от не пойми кого. Но, ребята, клянусь вам, стоит разделиться — и все. Всем конец.

Снова воцарилась тишина, лишь слышно было, как далеко-далеко на шоссе громко и сердито пробурчал грузовик, набирая скорость и надсадно крякая передачами. Поэтому визгливый, оглушающий смех одного из парней прозвучал как гром среди ясного неба. Вздрогнули все, а одна девушка даже взвизгнула. Лидер банды с укором уставился на весельчака. Одет тот был явно не по погоде — белая рубашка-поло навыпуск, тоненькая джинсовая куртка. В темноте светились, как привидения, два его белоснежных больших кроссовка. Густые черные волосы выбивались из-под классической спортивной кепки, а темные глаза буравили незнакомца.

— Скажи мне, только честно, ты-ы-ы-ы, — он поцокал языком, подбирая более точные эпитеты, — долбанутый?

На этот раз засмеялись все, лед был сломан, чему все были рады. Теперь большинство молодых людей предвкушали бредовый и абсурдный диалог с помешанным, а не грязные разборки с полоумным агрессивным бомжом.

— Жека, ты вообще красавчик, как всегда, — кто-то хлопнул балагура по плечу, — умеешь настроение поднять!

— Вы не поняли, — возвысил голос «мутный типок», как его уже успели шепотом окрестить в компании, — это не шутки!

Но было поздно. Все снова начали заниматься своими делами, разговаривать, хохотать. Передумал уходить и рыжеватый паникер, сидевший рядом с вопящим бомжом. Поняв, что тот не опасен, он все же незаметно перебрался поближе к своим, под защиту тяжеловесных дружков. Весельчак Жека, наоборот, отвлекшись от шуток, сел на корточки рядом с пугающим «кликушей».

— Слышь, — Жека смачно сплюнул на землю, — так а чего ты там порол-то? Про демонов и так далее?

На деле он был единственным, кто мог бы поверить Аксенову Павлу Олеговичу, чудом сбежавшему от своих бывших работников, мистическим образом превратившихся в непонятно что. Обладая пытливым умом, Женя Федоренко любил вникать в самые запутанные и невероятные теории. Не было более благодарного слушателя, чем он. Даже когда накуренные вдрызг приятели лопотали очередную чушь, придумывая ее на ходу и перемежая рассказ блеющим козлиным смехом, Женя, сложив на груди мозолистые руки-лопаты, покровительственно кивая головой, слушал. Взгляд черных глаз-бусин замирал на лице собеседника, а сам Федоренко превращался в безмолвную статую. Неважно, что в большинстве случаев друзей Жени ждал один и тот же вердикт, выраженный в форме вопроса:

— Скажи мне честно, ты долбанутый?

Парень испытывал постоянную жажду знаний. Обычная школьная программа была ему неинтересна, поэтому учился он на трояки, компенсируя пробелы самообразованием и чтением. Ко всему прочему, отец Жени, бывший профессиональный борец, изо всех сил пыжился, чтобы чадо не превратилось в «ботаника». Для него это был худший кошмар из всех возможных, поэтому Женя с трех лет занимался то дзюдо, то вольной борьбой, то русским рукопашным боем, то еще чем-нибудь. В итоге к семнадцати годам он превратился в весьма интересный незаурядный экземплярчик. Его деревенская непосредственность и неотесанность удивительным образом сочеталась с добрым нравом и любознательностью.

— Что, что, — схватился за голову Аксенов, — какая теперь разница? Мы, считай, уже на том свете. Особенно я. За мной первым придут.

— Да кто придет-то? — хохотнул Жека. — Ясен хрен, что тебе никто не верит, потому что ты ничего толком не сказал.

Глубоко вздохнув, Павел Олегович постарался как можно более сжато рассказать своему новому молодому слушателю о своих злоключениях. Всех остальных это устроило как нельзя лучше — для чужака нашлась добровольная «нянька», больше он не орал и не пророчил гибель для всех, а значит, можно было продолжать веселье.

— Я не въехал, — потряс головой Женя, — так это получается, они превратились в каких-то зомби?

Впервые за долгое время он не закончил разговор своим любимым вопросом.

— Откуда мне знать, — зло огрызнулся Павел Олегович, — зомби не бывает, это долбаное американское кино мозги всем уже промыло. Вообще, я в темноте не особо рассмотрел, но Толик выглядел просто как с того света вернулся. А второго, Раду, я не видел, только слышал. По кустам щемил, нормально, да? Может, тут какие-то военные испытания? Распылили химикаты и давай наблюдать?

— Почему же тогда все не превратились? — резонно заметил парень. — Тем более это Кукуево, чувачок, ты что. Сорок километров от Питера, стали бы тут, конечно, такое проводить. Ты бредишь. Уж если бы и заморочились, тогда нашли какую-нибудь деревеньку за тридевять земель и жахнули. Может, тебе просто показалось? Может, прикол такой у твоих гастарбайтеров? Зарплату не платишь или просто затрахал, вот и решили проучить.

— Не может такого быть, — наотрез отказался признавать доводы собеседника Аксенов. — Я ж не совсем «ку-ку», как вы все тут думаете. Ничего, скоро все встанет на свои места. Вот пойдут твои дружки до дома в темноте, тогда и посмотрим, что будет.

Многие краем уха слушали перепалку Жени с чудаком, иногда сознание вылавливало из речи странные и пугающие слова — зомби, химикаты, военные испытания. Большинство из компании занервничало, но никто и вида не подал. Поддаться панике и поверить какому-то «торчку» значило навсегда дискредитировать себя в глазах местной общественности.

И опять, почуяв нервозность, домой засобирался тот самый рыжий трусоватый парень.

— Ладно, полпервого уже, я пошел, завтра геометрия первая, проверочная, — буркнул он, застегивая до подбородка черную теплую куртку. Отточенным щелчком зашвырнув бычок далеко в кусты, старшеклассник попрощался со всеми и пошел в темный проход.

— Первая жертва людоедов, — громко прокомментировал его уход главарь, стараясь, чтобы уходящий их услышал, — беги, не оглядывайся, Димас!

— Да пошел ты, — донеслось в ответ. Обматерить «вожака» безнаказанно не разрешалось никому, но и уйти молча после издевки значило потерять лицо, закон джунглей. Показывать свою слабость нельзя было ни при каких условиях.

Димас изо всех сил старался идти медленно и вальяжно. Каждая мышца в теле была напряжена до каменного состояния. Нападения можно было ждать откуда угодно, поэтому он даже не смотрел по сторонам. Скоро впереди замаячила дорога с фонарями. Парень приободрился и даже ускорился, мысленно успокаивая себя и сдерживаясь, чтобы не понестись во весь опор. Когда до шоссе оставалось всего метров пятьдесят, не больше, от угла одного из домов отделилась фигура и стремительно перекрыла путь молодому человеку. Ужас парализовал идущего, обездвижил ноги, перекрыл дыхательные пути. Димас замер на месте, как кролик перед удавом, сомлел и сдался на милость убийцы.

— Прекрасная ночь, не правда ли? — до боли знакомым голосом произнес предполагаемый людоед. — Осень вступила в свои права, но еще не чувствуется дыхание зимы… Я дико извиняюсь, у вас не найдется мелочевки, дабы уважаемый интеллигент со стажем смог украсить свой законный досуг алкогольными возлияниями?

Дима с шумом выдохнул. Сердце снова заработало, стуча с утроенной скоростью, будто желая нагнать секунды простоя, мозги со скрипом заворочались, а оцепенение спало.

— Твою мать, Степаныч! Я чуть в штаны не наложил! — севшим от испуга хриплым голосом сообщил он любителю изысканного слога.

Степанычем звали местного алкаша. Весь день он курсировал между привокзальными ларьками и магазинами, периодически отклоняясь от курса за пополнением наличности. Будучи ненавязчивым мирным попрошайкой, он вскоре расположил к себе местных гопников и молодежь. Заставив его станцевать или спеть, многие охотно делились с ним мелочью, порой балуя даже сторублевыми купюрами. Обычно к вечеру Степаныч уже надирался до бессознательного состояния и шел к себе в «будуар», как он называл палатку под мостом. Видимо сегодня алкоголик не выпил своей нормы, вот почему маялся бессонницей.

На радостях Дима выгреб из карманов все монетки, какие у него были, и всучил их запойнику. Выйдя на освещенную дорогу, он и думать забыл про параноидальные россказни мужика на трубах. Подходя к дому, он уже рылся в холодных карманах в поисках ключей, как вдруг что-то заставило его обернуться. Прямо посередине дороги стоял, замерев, еще один пьяница.

«Сегодня что, ночь живых алкашей? — весело подумал парень, нащупав наконец связку ключей. — Теперь понятно, почему к нам явился этот недоделок и пургу нес про страшилищ из темноты. Их тут и правда немерено».

Тихо стоящий мужик вдруг чуть присел, словно берущий старт бегун, и живо понесся на Диму. Его тело сработало быстрее, чем мозг. Он со всей силы шарахнул дверью, закрылся на все замки и прижался к стенке, переводя дух, прежде чем до него дошло, что происходит. Из комнаты вышла сонная и злая мать Димы:

— Опять пьяный приперся? Завтра поговорим, в армию тебя отдам, на хер. Беспрокий, как твой отец. Яблочко от яблоньки.

Степаныч шел к станции, отчаянно выписывая зигзаги, но при этом стоически сохраняя равновесие. Вот уже замаячили огни привокзальных ларьков, «пятака», как называли это место аборигены. Даже если бы выпивоха не был отравлен огромной дозой алкоголя, он все равно не смог бы услышать, как что-то быстрое и юркое неотступно крадется за ним по кустам. Оно подступало все ближе и ближе и наконец замерло, как перед прыжком. В этот момент Степаныч шагнул на мост, ведущий в сторону железнодорожного вокзала. Тихо и спокойно журчала бегущая внизу неглубокая речка. Существо в темноте недовольно заворчало, рискуя быть обнаруженным. Спустя мгновение оно исчезло, испарившись в ночном холоде.

* * *

Черный «мерседес» уже завернул на Дорожную и, поднимая пыль, покатил в сторону леса. В багажнике, отделенном от салона внедорожника металлической сеткой, возбужденно поскуливала Куча — чуяла, что они скоро приедут.

Покахонтов в который раз поразился красоте загородного жилища своего старого друга.

— Коля, ты что, адвокат Аль Капоне? Откуда деньги такие, каждый раз поражаюсь.

— Не, друг. Я по гражданским делам, разводы там всякие, штрафы и административка, сутяжничество и прочая скука, — Заверсин, тряхнув головой, откинул непослушную прядь волос со лба.

Высокий каменный забор вкупе с вечнозелеными туями отделял участок Коли от любопытных глаз соседей. Заверсин щелкнул пультиком, и ворота, ведущие в гараж, начали медленно подниматься. Радостная собака, получившая свободу, тут же стала носиться по аккуратно подстриженному газону. Дмитрий Александрович давно тут не был. Он с восхищением рассматривал альпийские горки, беседки и скамейки, вымощенные плиткой дорожки и декоративные фонарики.

Большой трехэтажный дом еще не ожил, все окна были закрыты металлическими жалюзи. Заверсин не понаслышке знал о воровстве, процветающем в этих краях в зимний сезон, поэтому еще при строительстве оснастил дом всевозможными приблудами и охранными системами.

— Так, хватит тут пялиться, как будто в первый раз. Давай тащи продукты из машины, а я пока дом в порядок приведу. Отопление еще включить надо, а у меня час максимум, — засуетился Николай, взглянув на экран смартфона. — Димуля, давай, давай, давай, давай.

— Коль, а кто следит за этим всем? — Покахонтов кивнул на элегантные клумбы и идеально подметенные дорожки.

— Кто, кто, — буркнул адвокат, — уж всяко не я. Сам знаешь, бываю тут три раза за год, да и то летом. Когда какой-нибудь цыпе захочется воздухом подышать и шашлыки потрескать. Специально обученные люди существуют для подобных вещей, профессор.

— Зачем ты вообще купил это все, раз бываешь тут реже, чем «специально обученные люди»? — улыбнулся историк.

— Так, — возмущенно встал, уперев руки в бока, юрист, — ты что, в налоговую устроился? Что за допрос? Дима, это называется инвестиции в недвижимость. Ты в курсе, что за те пять лет, что у меня этот дом, цена на землю в этом районе увеличилась в три раза? В три раза! Понимаешь? Тем более, что, может, мне на старости лет приспичит жить в экологически чистом районе, а лет через двадцать это уже будет, считай, самый настоящий пригород Петербурга. Учись, доцент! Только сосед своей халупой весь вид испортил, ну да ладно. Разрешений у него нет наверняка, надо будет, снесу все к чертовой бабушке за месяц. Вообще, мы с ним кореша, если что.

Ухмыльнувшись, Дмитрий Александрович не спеша поплелся к машине доставать многочисленные пакеты из «О'кея». Куча в эйфории скакала рядом, путалась в ногах, норовя укусить своего временного хозяина за пятую точку.

— Ладно, ладно, хватит. Не балуйся, — пытался усмирить разбушевавшееся животное он.

Раздался щелчок, и все ставни на окнах поползли вверх. Дом оживал. Озабоченный Заверсин снова показался на высоком крыльце:

— Так, пошли внутрь, я тебя проинструктирую и помчусь. Время не ждет!

Внутри жилище холостого слуги Фемиды было не хуже, чем снаружи. Во всем чувствовалась рука маститого дизайнера. Несмотря на то, что дом был кирпичным, внутри было много дерева. Основную площадь первого этажа занимала светлая гостиная, совмещенная с кухней и прихожей. Дополняло картину и окно во всю стену. Наверх вела лестница с широкими, плоскими ступенями. На втором этаже была еще одна огромная комната с перилами, перегнувшись через которые можно было увидеть, что творится внизу. Телевизор, причем не маленький, был и на кухне, но тут базировался настоящий кинотеатр.

— Стоит, как машина, — плохо скрывая гордость, похвастался Николай, — больше двухсот каналов в самом высоком разрешении.

Взглянув на огромный диван и мягкие исполинские кресла, в которых можно было запросто утонуть, Дмитрий Александрович уже понял, чем будет заниматься все эти дни вместо прогулок по лесу и написания научной работы.

— Тут две спальни гостевые с душами и туалетами и бильярд, — бодро сообщил Николай, поднимаясь еще выше. — Хотя кому я это все рассказываю, ты ж тут все видел.

— Если ты тут бываешь три раза в год, то я был один, и то года три назад, — подметил Покахонтов, следуя за своим другом, — так что, если не хочешь инцидентов в своем логове разврата и порока, то будь добр все досконально показать. Меня больше интересует, где газ перекрывать и как сигналка работает, а не твои бильярды, телевизоры.

— Не боись, все будет, — заверил его товарищ.

Третий этаж был владениями хозяина. Большая спальня, сверкающая ванная, комната с джакузи. Вид из окон завораживал.

— Тут стекла затемненные, так что можешь намываться и голым расхаживать, никто не увидит. Если только ты в ночи при полной иллюминации не будешь этим заниматься, — сообщил радушный хозяин. — Белье чистое, лично проверял, так что можешь не бояться.

— Зная, зачем ты сюда приезжаешь, все-таки некие опасения присутствуют, — пошутил ученый, — придется по приезду к венерологу заглянуть.

— Обижаешь, братан, — по-детски надулся Николай, — гадости говоришь. Можно подумать, я сюда каких-то шлюх подзаборных таскаю.

— Да ладно тебе, что ты, приколов не понимаешь? — даже удивился Дмитрий Александрович.

— В каждой шутке, как говорится, — многозначительно высказался его друг, — ладно, проехали. Пошли вниз, покажу тебе, как газ перекрыть и воду. Что там тебя еще интересовало?

Спустя час Заверсин отбыл. На прощание они крепко обнялись, словно Николай уезжал не на отдых в Турцию, а как минимум на войну. Куча словно чуяла, что любимый хозяин уходит и не берет ее с собой, печально сидела, опершись на ноги Покахонтова. Ученый поправил традиционно съехавшие с носа круглые очки и душевно попросил:

— Коль, ты только будь на связи, о'кей? А то мало ли что.

— Не боись, Димуля. Привезу тебе в подарок что-нибудь потрясное, раз ты от денег отказался. Не переживай, не притягивай негатив, и все будет в шоколаде, братан.

На прощание Заверсин посигналил и был таков. Покахонтов постоял на дороге, смотря вслед удаляющейся машине, зашел обратно и закрыл калитку на все засовы. Он зашел в дом, так и не заметив тучную фигуру на балконе соседнего огромного дома из белого кирпича.

* * *

Весла почти беззвучно опускались под воду и так же тихо поднимались вверх. Варун в который раз подумал, как смог Мытарь выжить в таких гиблых местах вдвоем с котом.

«Тут и безо всяких кровопивцев сгинешь за милую душу, так здесь еще и орда страшилищ бродит, — восхищенно смотрел он на сидящего на веслах воина, — во дает!»

Тень сидел на корме и бдительно смотрел вперед, туда, куда шла лодка. Деревья росли прямо из болота, мутная гладь с кувшинками и камышами так походила на зеленую траву, что казалось, хоть сейчас бери и иди пешком. Скоро лес начал редеть и воевода смог рассмотреть явившийся из тумана крутой берег.

— Это же тропа тайная, по которой мы путь держали на Москву, — прошептал он.

Ерш довольно посмотрел на него, утвердительно кивнул и накинул на лысую голову капюшон, став тем самым загадочным странником, который повстречался им несколько дней назад. Он приложил указательный палец к губам и едва слышно прошелестел: «Ш-ш-ш-ш-ш-ш».

Лодка причалила к берегу. Черный толстый кот, едва они подплыли, первым прыгнул на сушу и исчез в густых зарослях камыша. Ерш выскочил следом на землю и был таков. Последнее, что увидел витязь — болтающийся за спиной Мытаря огромный арбалет. Не зная, что ему делать, воин нерешительно постоял в лодке, вышел из нее, неловко промочив одну ногу, и стал тревожно осматриваться. Без устали крутясь по сторонам, он вытащил меч и тут же почувствовал себя спокойнее. Время шло, а Мытаря все не было. Варун даже подумал, что его бросили одного, как сверху раздался свист. На дороге стоял Ерш:

— Не спи, богатырь, замерзнешь. Подымайся, никого, опасности нетути.

Впервые за долгое время Варун почувствовал себя неловко. Обычно от него зависели другие жизни, он верховодил людьми. Теперь же Ерш носился с ним как с писаной торбой.

На дороге так и осталось лежать то поваленное дерево, с которого все началось. Теперь на нем сидел Тень и тщательно намывал свои лапки. Следов не было вовсе, лишь наметанный глаз опытного Мытаря воссоздал всю картину:

— Сеча была, да бесславная. Весь твой хваленый отряд положили, как зверей бессловесных. Видишь, земля вся вскопана? Не любят нежить лошади, они первыми взбесились, и начался кровавый пир. Упырей всяко больше двух было. Видать, те, что вашими были, первыми пошли, пыль в глаза пустить, с панталыку сбить.

Согнувшись в три погибели, Варун изо всех сил напрягал зрение, чтобы увидеть то, о чем говорил его спаситель.

— След туда уходит, как я и думал, — Мытарь махнул в сторону, противоположную той, откуда они приплыли. — Там раньше деревня была, да вся вышла. Дюже любят они это место.

— Почто? — полюбопытствовал воевода.

— Поди знай, друг мой, поди знай, — пожал плечами Ерш, пряча в ножны свой меч. — Может, воспоминания, а может, еще что, неведомо. Чего гадать, пособи лодку перетащить, дале поплывем, пока время есть.

Скоро стало понятно, что Ерш был прав. Когда они проплывали совсем мелкое место, чуть ли не царапая лодку о дно, Варун увидел шлем, лежащий под водой. Сомнений не было — доспехи принадлежали кому-то из его дружины. Чуть дальше на дереве они увидели грязное и разодранное знамя их отряда — сову, сидящую верхом на волке. Кот забеспокоился, начал протяжно и гадко мяукать.

— Ты смотри, что деется, — прошептал воевода, — как они их сюда тащили?

— Волоком, как еще. Сила великая в вурдалаках сокрыта, — пояснил Мытарь, громко шмыгнув носом. — Правда за нами, по их стопам идем ровнехонько.

Скоро разрушенная деревня показалась вдали. Издалека она была похожа на обычное поселение. Только ни из одной трубы не шел дым. Чем ближе они подплывали, тем яснее становилось — это мертвая деревня. Вдоль берега некогда стоял частокол, теперь от него осталось одно название. Редко стоящие заточенные кверху дреколья выглядели нелепо и странно. Причал весь почернел от сажи и копоти, частично прогнил и представлял собой печальное зрелище.

— Озеро тут было, на берегу поселение стало. Это опосля, вместе с паразитами болото родилось и вширь пошло, чума с лихорадкою да прочие страшные болезни поползли, — проскрипел Ерш. — Я так думаю, топь вместе со стахоилами приходит.

Дома стояли полуразрушенные, практически у всех были выбиты окна и двери, некоторые лачуги лишились и крыши. Природа брала свое, все, отстроенное человеком, за года поросло мхом и травой.

— Страшная беда тут случилась, — вслух поделился мыслями Варун, уставившись в одну точку.

— Верно говоришь. Всех обратили, женщин с детьми малыми и тех не пощадили.

— Почему на сем месте приключилось подобное непотребство злодейское? — взглянул на Мытаря глава дружины.

— Черт знает. Это я понять и силюсь. В разных местах силы темные ползут, но чтобы вот так, столько себе земли захватить да наместника посадить… Зело недоброе дело затевается, — Ерш, подплыв к причалу, ловко накинул бечеву на одно из бревен.

Кот снова будто растворился. Несколько минут они стояли на причале и слушали тишину. Здесь она была мертвецкая, не похожая на обычную. Будто великан накрыл деревню большим прозрачным куполом и смотрел сквозь него. Чувство, что за ними наблюдают, никак не проходило.

— Проклятое место. Птицы не летают, зверье за многие версты обходит, жуколицы со змеями — и те боятся, — Ерш стоял, не двигаясь, но глаза его находились в постоянном движении.

— Как ты тут один супротив темного воинства боролся? Тут и с целой ратью боязно, — глухо поделился своими соображениями Варун.

— Выбора особого не было, — Ерш тихо зашагал вперед. — Пошли, окрест пошукаем, может, что найдем интересное. Покудова солнце не село, наш ход.

Чем дальше вглубь деревни они шли, тем поганее на душе становилось воеводе. Заросшие дворы, упавшие изгороди, брошенная телега с оторванным колесом посреди дороги.

Варун погрузился глубоко в свои невеселые мысли, да так сильно, что даже вздрогнул, когда Мытарь схватил за рукав, заставив резко остановиться.

— Чего ты? — испугался витязь, хватаясь за рукоять меча.

— Обожди орать, — шикнул на него болотный житель, — вон в избе кто-то… Видел я вурдалака новообращенного, похоже. Ну и здоровый же, гадюка.

— Из моей дружины? — переполошился Варун, забыв о конспирации. — Как выглядел?

— Говорю же, богатырь настоящий. Борода черная, как смоль. Но глаза уже блеском недобрым горят, исчез, как нас заприметил… В окне он… Куда ты? Совсем голову потерял? Обожди, на погибель спешишь!

Но воевода уже не слышал — он перепрыгнул через ветхий забор и побежал к избе, мечом расчищая себе путь от жухлой травы и не обращая внимания на протяжное мяуканье сзади.

* * *

Ближе к двум часам ночи стали расходиться и остальные. На трубах осталось всего несколько человек — Павел Олегович, Женя и трое наркоманов, которые так и не смогли найти в себе силы расстаться с травой. Укуренные в умат, они сидели с блаженными лицами и пялились в одну точку, иногда глупо похохатывая.

Женя, будучи человеком отзывчивым и охочим до всевозможных авантюр, не знал, что делать со своим новоиспеченным другом. Павел Олегович пытался отговорить ребят расходиться, но тем было не до него. Вместе в Федоренко он еще долгое время обсуждал, что за напасть постигла его подчиненных. Теперь же Аксенов насупился и молчал.

— Слышь, а может, это, такая еще тема. Я на «Дискавери» смотрел передачу про Египет, там чувачки-архитекторы раскопали гробницу фараона, а она была всякими ловушками нашпигована.

— Археологи, — тихо поправил Женю бизнесмен.

— Чего говоришь? — не понял Федоренко.

— Археологи, а не архитекторы.

— А, ну да. Короче, там ученые допетрили, что все хитрости, что фараон в могилу установил, имеют научное объяснение, бактерии там всякие, самострелы в стенах и так далее. То есть это не проклятие настоящее, как раньше думали.

— Ты это вообще к чему? — действие адреналина закончилось, Павел Олегович почувствовал, как веки наливаются свинцовой тяжестью, как приятное тепло расходится по телу от горячих труб, как неспешно бухтит прямо над ухом что-то странный парень, единственный из компании прислушавшийся к нему…

— Алло! Не спи, замерзнешь, — гаркнул Женя прямо в ухо разомлевшему строителю.

— Мать твою! — Аксенов подскочил как ужаленный. — Блин! Я чуть не помер со страху! Зачем так орать-то?

Зато сон как рукой сняло. Он вновь почувствовал ложную бодрость.

— Я кому рассказываю, Пашок? О, кстати, я тебе кликуху придумал. Запашок, как тебе? — снова во весь голос разоржался Федоренко, звонко хлопая в ладоши.

От шума проснулись торчки. Один из них даже сподобился встать:

— Ну че? — ни к кому конкретно не обращаясь, спросил он, пытаясь сфокусировать взгляд перед собой. — Спать пора, наверное.

— Обожди, братан, — Женя остановил его начинания, — все равно ты завтра минимум алгебру, литру и химию закосишь, так что лишние полчаса погоды не сделают. Да и ты к тому же уже конченный человек, падший.

Даже пелена дурмана не помешала наркоману оскорбиться:

— Сам ты падший, дебил. Я тебя оскорблял?

— Нет, но ты дуешь каждый день, бухаешь и таблетки хаваешь. Тебя даже в нашем сельском говне еле-еле в десятый перевели. Ты ж в путягу, кстати, собирался?

— Ой, ой, а ты зожник недоделанный. Русь с колен на турничках поднимаешь? — заступился за собрата второй парень. — Если бы у тебя батя не был помешанным на этом деле и не палил контору каждый день, ты бы долбил, как дятел, побольше нашего.

— И не путяга, а колледж! — поздно сподобился вступить в дискуссию первый любитель марихуаны. — Я вообще-то в ГУСЭ поступать думаю, чтоб ты знал.

— ГУСЭ, — чуть не загнулся от смеха третий кадр, до сих пор сидевший без движения.

Он резко вскочил на ноги, сел на корточки и стал с кряканьем ходить вдоль теплотрассы, активно махая согнутыми руками, изображая крылья.

— О чем вообще речь? — вспылил Павел Олегович. — Что я тут делаю? Вы совсем, что ли? Вам кирдык с минуту на минуту, а вы тут лясы точите, перспективность вузов обсуждаете, я фигею!

— Запашок прав, — согласился Женя, застегивая куртку, — парни, хорош базар-вокзал разводить, айда до ларьков дойдем, у меня сушняк начался после всех историй этих. А потом расход.

— Я за, — охотно поддержал затею товарища потенциальный абитуриент ГУСЭ, — как раз на хавчик пробило некисло.

Сонная продавщица неодобрительно осмотрела компанию прибывших покупателей. Она только что прилегла на раскладушке в подсобке и начала погружаться в приятный сон, как вдруг колокольчик у двери громко звякнул и магазин наполнился смехом и голосами. Она знала всех, кроме одного, самого старшего. Зимой молодые люди частенько приходили в ее смены по ночам и грелись внутри. Она была не против, так как знала всех, и так ей было даже спокойнее, особенно после того, как пару раз парни помогли выдворить зарвавшихся залетных пьянчуг и бомжей.

— Здрасьте, Нина Павловна, — бодро отсалютовал Женя.

— Привет, привет, — хмуро поздоровалась она в ответ, — вам чего не спится? Только легла, а вы тут как тут.

— Да мы ненадолго, по йогурту и спать, — процитировал бородатый анекдот Федоренко и первый радостно заржал.

Все, кроме Аксенова, поддержали его кислыми улыбками.

Пока остальные, шумно советуясь, выбирали, что купить на ранний завтрак, Павел Олегович устало опустился на стул около холодильника с мороженым и, облокотив голову на стену, закрыл глаза.

— Жека, а это что за тип с вами? — громким шепотом испуганно поинтересовалась продавщица.

— Этот? Да нормальный мужик, Пашей зовут. У него просто день тяжелый выдался, работники его отмудохать хотели, он и удрал от них, а в ночи на наших выскочил.

— Ого, за что ж поколотить хотели? Может, по делу? — ахнула продавщица.

— Не, но там история мутная. Пока неясно, завтра с утра пойду гляну, что происходит. У них стройка на моей улице, в конце только, у самого леса. Сейчас-то идти смысла нет, темно и страшно.

— Ну да, ну да, — покивала Нина Павловна, отхлебывая терпкий чай с лимоном, который давно остыл, дожидаясь своей участи за прилавком у кассы.

— Он у вас до утра перекантуется? Идти некуда, электрички не ходят, а машина на стройке стоит. С утра, как светло станет, уйдет, — спросил Женя, переминаясь с ноги на ногу. — Домой-то я его не потащу.

— Не знаю, — засомневалась тетка, — а вдруг он маньяк? И все это наплел вам с три короба, чтоб в доверие втереться. Типа «посмотрите, какой я бедный».

— Нина Павловна, да какой маньяк? Вы посмотрите на него, соплей перешибешь. Все с подробностями рассказал, нарочно не придумаешь. Тем более что эта троица, — Федоренко кивнул на укурков, — тут еще минимум часа два будет зависать, а там уже утро близко, не страшно. У вас же тревожная кнопка тем более есть.

— Ладно, пусть сидит. Но под твою ответственность, — она помахала толстым пальцем прямо перед большим носом Жени, — если что, будешь отвечать.

— Ладно, договорились. Я завтра перед школой заскочу, хочу проверить вместе с ним все.

От тормошения Аксенов проснулся моментально. Задыхаясь, он нервно вздохнул всей грудью и непонимающе уставился на наклонившегося к нему парня. Он долго не мог понять, где он, что делает и кто все эти люди. Особенно его напугала хмурая продавщица, опасливо выглядывающая из-за прилавка.

— Короче, я тут все уладил. Посидишь тут до утра, заодно Нину Павловну поохраняешь, — сообщил ему новости Женя. — Я спать пошел, завтра часов в семь зайду, пойдем смотреть на твоих работников-мутантов. Все, бывай.

Он потрепал Павла Олеговича по плечу и, хлопнув дверью, исчез в ночи. Трое из ларца стояли около холодильника и спорили, какое мороженое купить.

Объемная продавщица откашлялась, словно набираясь смелости, и обратилась к новому «постояльцу»:

— Давай проясним сразу, милок. Будешь бузить или шутки шутить, схлопочешь у меня. Кнопочку нажму, быстро по твою душу приедут. Да и молоток у меня самой имеется, так что не советую. В кладовке запрусь и все. А полезешь туда, так вперед ногами вынесут уже.

— Простите, я не знаю, как вас зовут, — даже обиделся Аксенов, — но уверяю вас, я не такой человек. Я не грабитель, насильник или вор, просто так действительно сложились обстоятельства, что некуда податься до утра, да и это просто опасно. Я вам даже заплачу за неудобства.

Он полез в карман за кошельком, но боевая женщина остановила его. Казалось, что его искренний ответ полностью удовлетворил ее:

— Ничего, ничего. С кем не бывает, — уже сердобольно начала она, — все пройдет. Чаю захочешь или еще чего, скажи. У меня тут котлетки из дома есть, не стесняйся. Ишь чего удумал, деньги платить. Мы ж не нехристи какие басурманские, когда это русский человек другого в беде оставлял? И думать забудь.

— Спасибо большое, — сердечно поблагодарил продавщицу Аксенов, чувствуя, что все не так плохо, как могло бы быть.

Тем временем Женя Федоренко возвращался домой по пустынной улице. На часах было три часа ночи, света не было ни в одном окне на родной Дорожной, и это не прибавляло уверенности шагающему старшекласснику. Все-таки рассказы Аксенова произвели какое-то впечатление на Женю. Когда до дома оставалось метров триста, он не выдержал и понесся что было сил. Опомнился он только тогда, когда закрыл все замки. Сделать это бесшумно было очень и очень сложно, но он справился и еще долго стоял, опершись о стенку. Сам факт того, что неизвестные монстры из темноты не съели его, радовал парня так, что даже мысли о подъеме через несколько часов не могли омрачить его существования.

* * *

Как и боялся Покахонтов, огромный телевизор с множеством каналов все же зазомбировал его. После отъезда друга Дмитрий Александрович побродил по участку, наблюдая, как носится вокруг Куча. Словно почуяв, что хозяин вернется не скоро, она бегала туда-сюда, с тревогой вынюхивая что-то. Скоро она, грустно повесив голову, понуро побрела к дому и легла на крыльце, уложив печальную морду на когтистые лапы. Посидев в беседке еще полчаса, бесцельно уставившись себе под ноги, ученый поймал себя на том, что ни о чем не думает, а такое бывало крайне редко. В голове была звенящая пустота, лишь изредка стремительно пролетала какая-то бытовая мысль, и все снова затихало. Он шмыгнул замерзшим носом и направился в дом. Быстро начинало темнеть. Не успел Покахонтов выпить чаю, а на улице уже было черным-черно, как ночью. Фонари еще не включились, было слишком рано, поэтому не видно было ни зги. Полная иллюминация в доме лишь усиливала тьму снаружи. Там был другой мир, враждебный и чужой. Покахонтов с дымящейся чашкой в руке подошел к панорамному окну и уставился в него, силясь рассмотреть хоть что-то. Через несколько секунд ему удалось увидеть фонарь около беседки и черные очертания кустов.

— Да, все-таки неприятно, как будто в аквариуме живешь, — поделился он своими соображениями с Кучей, — надо бы тут прикрыть все, для уюта.

Он долго искал один-единственный пультик, и наконец темные деревянные жалюзи с мерным, едва слышным жужжанием поползли вниз. Сначала он перепутал кнопки, и окна стали блокироваться защитными ставнями, но историк быстро понял свою ошибку.

Дмитрий Александрович походил немного по дому, изучая обстановку. Чтобы не прислушиваться к каждому шороху и скрипу, он включил на кухне висящий под потолком телевизор. Стало повеселее. Шла вечерняя развлекательная передача, до него постоянно долетали бодрый голос ведущего и зрительский смех. Выпив еще чаю и закусив печеньем, Покахонтов забрался на второй этаж и вольготно расположился на огромном диване перед домашним кинотеатром.

— Ну что, посмотрим, что у нас тут, — пробурчал он, щелкая кнопками.

Качество изображения поражало воображение, бесчисленные колонки, расположенные по всей комнате, создавали настоящий эффект присутствия, первое время Дмитрий Александрович вздрагивал от выстрелов и голосов за спиной, но быстро привык и оценил технику по достоинству. На первом этаже тихо скулила собака, скучая по своему настоящему хозяину. Покахонтов, отвлекаясь от кино, перевешивался через перила и как мог успокаивал животное, стараясь, чтобы его слова звучали ласково и добро.

Он совсем расслабился и даже начал получать удовольствие от подобного праздного времяпрепровождения. В перерыве между фильмами историк выключил звук и быстро побежал вниз сделать себе бутерброд.

— Ну и аппетит тут, наверное, воздух свежий, — привычно вслух прокомментировал свои действия Дмитрий Александрович.

Когда он открыл дверцу холодильника и принялся изучать его содержимое, то вдруг услышал странный звук с улицы, кто-то бродил по крыльцу. В голове зашумело, ужас сковал его, не позволяя двинуться с места. Куча, подняв голову с лап, недовольно заворчала, но не изменила позы. В дверь тихо постучали. Собака моментально вскочила и уже вполне угрожающе заворчала. Поняв, что вряд ли воры-грабители стали бы так себя вести, Дмитрий Александрович взял себя в руки. Как можно увереннее он подошел к двери, громко вбивая пятки в паркет, и вальяжно проорал, задрав голову кверху:

— Саня, подожди, сейчас открою, и доиграем. Тут пришел кто-то.

Искренне надеясь, что его блеф не раскусили, он еще долго провозился с непослушными чужими замками, прежде чем дверь поддалась. На крыльце стоял какой-то толстый тип и криво ухмылялся. Больше всего Покахонтова поразило то, что одет незнакомец был в самые настоящие валенки, в то время как на голову была нацеплена летняя ярко-красная панама. Колорита добавлял и потрепанный ватник, одетый на шерстяной свитер с воротом.

— Ты кто? — без обиняков скрипучим голосом поинтересовался незваный гость. — И что за Саня? Ты же один был вроде.

Куча смогла воспользоваться растерянностью Покахонтова. Протиснувшись мимо его ног, она носом открыла дверь пошире и, обтирая упитанные бока, выбралась наружу. Но странно выглядящий гость не заинтересовал собаку. Едва понюхав его, Куча приветливо махнула хвостом и скрылась в обступившем дом мраке.

— А вы кто? — пораженно ответил Дмитрий Александрович, не зная, как реагировать на первую реплику пришельца.

— Сосед, Сергей Петрович, — наконец сподобился представиться толстяк, шумно почесав щетину на подбородке. — Я смотрю, лицо незнакомое, а собакевич вроде Колин, значит, не ворье. Да и свет горит в доме. Решил проведать.

— Ясно, — облегченно выдохнул Покахонтов, — вы меня испугали. Первый день тут, думал, уже лезет нечисть какая. Нет никакого Сани, это я импровизировал, приврал на всякий случай.

— Не бойся, — хохотнул Сергей Петрович, — свои. Ты тут жить будешь теперь?

— Я приехал на пару недель, — разоткровенничался историк, — дело в том, что Коля уехал в отпуск, а собаку оставить не с кем. Вот на меня и повесил животину свою.

— Тут хорошо, — глубоко вдохнул вечерний холодный воздух Толкун, — тишь, благодать. Народ хороший живет.

— Погодите, — опомнился Покахонтов, его словно ледяной водой окатили, — а вы как сюда попали? Я же калитку закрывал…

— Это видишь? — хитро сощурив глаза, повертел перед испуганным мужчиной ключом Сергей Петрович. — Коля мне выдал, едва успел домину свою отгрохать. Знает, что я за порядком слежу, доверяет. Он же тут бывает раз в год, я захожу часто, смотрю, чтоб все было чин чинарем.

— Вы тут как местный шериф, — у доцента исторической кафедры снова отлегло от сердца.

Невооруженным глазом было видно, что подобное лестное сравнение пришлось по душе Толкуну.

— Да ладно уж, чего там… — даже покраснел от удовольствия он, — ерунда, по-добрососедски чего не помочь. Тем паче он мне подкидывает деньжат иногда.

— Это вполне в духе Заверсина, — поверил историк.

— Я еще чего пришел-то. Ты тут ничего подозрительного не видел? — почему-то понизил голос Сергей Петрович.

— Нет, — растерялся Покахонтов, — а что, должен был?

— Забудь, — махнул рукой сосед, — не бери в голову.

— Ну теперь это будет сложно сделать, — нервно улыбнулся Дмитрий Александрович, — в чем дело?

— Да пока ни в чем. Вчера ночью какую-то хрень видел. Хулиганы или наркоты баловались. Неприятно, в общем, мимо пробегали. Один как раз через ваш заборчик сиганул. Неместные, надеюсь.

— Вы полицию не вызывали? — история испугала впечатлительного научного работника.

— Да какая полиция, — отмахнулся Толкун, — чего им сказать? Что ночью по дороге три тела невменяемых пробежали, а раньше ничего такого не было?

— Ну не знаю, чтоб на заметку взяли…

— Я их на свою заметку взял, — угрожающе пообещал Сергей Петрович, — сейчас посмотрим пару дней, может, все спокойно будет. Ну а ежели баловать не прекратят, тогда разберемся. Ты тоже бди, мало ли что. Двери закрывай, электричество не транжирь почем зря. У нас тут в зимний период бывают и кражи, и хулиганье дичает. Ладно, пойду я. Запиши мой номер, кстати. И свой дай. Если что, будем на связи, друг друга выручить легче будет.

После обмена данными внушительная фигура неспешно скрылась в темноте.

Кучи так и не было. Памятуя о недавнем разговоре, Дмитрий Александрович изрядно нервничал, призывая загулявшую собаку. Но она так и не появлялась. Ученый опомнился только тогда, когда понял, что практически не ощущает своих голых ног в тапочках. Ветер задувал и в легкие тренировочные штаны. Стало еще холоднее.

«Ну и ладно, сама придешь, будешь на крыльце спать, — даже мысль о том, чтобы бродить по огромному темному участку и выискивать сбежавшее животное, вызвала у Покахонтова дрожь. — Куда она денется? Тут же забор метра три. Замерзнет, зато урок будет. Нам с ней еще две недели жить. Надо показать, кто в доме главный!»

Если бы историк знал о небольшом лазе у гаража, что Куча проделала в последний свой приезд на дачу. Если бы Николай Заверсин не спешил бы в аэропорт и вспомнил бы об этом. Если бы собака не почуяла странный, новый манящий запах, доносящийся из леса. Из многих этих «если» и сложились последующие события.

* * *

Лишь у самой двери Варун опомнился. Он не зря слыл не только бесстрашным воином, но и мудрым стратегом. К нему подскочил Мытарь, ощутимо ударив его в грудь:

— Окстись, балбес! Из-за тебя, дурака, помирать не хочется раньше срока. Что ты сюда понесся?

— Никиту ты увидал, десницу моего. Может, спастись ему далось?

— Из лап упырей еще никто живым не выходил, — процедил сквозь зубы Ерш, заглядывая в разбитое окно и разведывая обстановку внутри.

— А ты что же? Значит, обманул меня? Как же ты тут третий год зимуешь, раз никто живым не уходил. Нахвастал почем зря, — прищурился Варун.

— Не паясничай, богатырь, — вытянув шею, борец с вампирами продолжал изучать обстановку в доме. — Одно дело ратник, даже краем уха не слыхавший про напасть темную, а другое — сведущий мракоборец. Лады, зайдем посмотрим на твоего побратима, но знай, если обратился он, то дорога ему на тот свет уже оплачена. Нет лечения и трав таких, что на ноги поставят и жажду крови изведут!

— Понял я, понял, чай не дите малое, неразумное, — зло огрызнулся витязь.

— Ну, раз понял, отпирай дверцу и в сторонку отойди, не след такому охламону поперек батьки в пекло лезть, — крякнул Ерш, доставая из-за спины арбалет.

— Крестьянское оружие, — пренебрежительно высказался насчет самострела Варун, наблюдая за тем, как Мытарь заряжает серебряную стрелу.

— Поучи меня еще, — беззлобно фыркнул житель болот, — супротив темного воинства, силы нечистой все средства хороши, что их жизни лишают.

Он любовно повертел в руках самострел и продолжил:

— Я его прозвал «Жнец», — горделиво сообщил Ерш, любовно поглаживая арбалет по прикладу.

— Только добрым да диковинным мечам имена положены, — наставительно поднял палец вверх Варун.

— Ладно, хватит лясы точить. Пора, — нахмурил брови Мытарь. — За мной держись и смотри в оба. А ты, животина хитрая, тут нас стереги, а ежели кто вздумает прищучить, кричи.

Сначала они пронырнули в темные сени, а только потом в комнату. Варун пытался следить за происходящим из-за широкого плеча своего нового наставника, но тот передвигался с такой скоростью, что поспеть за ним было непросто даже поднаторевшему бойцу.

Печка, длинный стол с двумя лавками вдоль него, две кровати, вот и все. Страшнее было то, что вещи так и стояли нетронутыми, покрытые толстым слоем пыли. Будто хозяева просто взяли и исчезли в единочасье, наплевав на свое имущество.

— Чудеса в решете, — только после тщательнейшей проверки Ерш чуть ослабил бдительность, — нету тут твоего Никитки, пригрезилось.

— Не могет такого быти. Ты ж тут первый бородищу черную заприметил? — Варун поднял с пола соломенную куклу и повертел ее в руках.

— Да все может быть. Показалось, — упрямо твердил Мытарь, выглядывая в окно, — или убег куда, падлюка.

— Никуда он не делся, здесь он, — сердито топнул ногой Варун, и что-то под его ногами скрипнуло.

Вдвоем они тут же уставились на источник звука — прямо под воеводой в полу была небольшая дверь в погреб. Мытарь схватил за кольцо и потянул наверх, сперва дверь поддалась, но тут же стремительно дернулась вниз.

— Что за дела, — не понял Ерш, от неожиданности отпустив руку, — каши, что ли, мало ел?

— Уйдите, — глухо донеслось до них снизу.

Мытарь среагировал почти моментально. С невероятной скоростью он отпрыгнул в сторону, поджав ноги, и приземлился, уже держа в руках арбалет.

Варун и не думал отступать. Вместо этого он схватился за кольцо и принялся что было силы тянуть его на себя. Но кто-то внизу пытался помешать ему.

— Никита, ты чего чудишь, друже? — прокряхтел воевода, покраснев.

— Уйдите, — снова донеслось из подпола.

— Ты чего там засел? Мы тебя спасать пришли, — Варун не оставлял попыток отвоевать вход вниз.

— Поздно уже. Никого не спасешь, — голос Никиты изменился, приобрел абсолютно другой, потусторонний оттенок.

— Ты смотри, — поразился Ерш, — ужо сколько часов минуло, а он до сих пор не обратился. Во чудеса-то какие! Видать, крепкий парень твой десница. Был.

Варун в отчаянии обернулся к говорившему.

Мытарь сжалился над воином и подошел помочь:

— Слышь-ка, десница, Никита, добрый воин. Дай зайти, не будь трусом. Прими честную смерть от своего побратима, покуда не стал тварью бесовской, до крови невинных охочей. Али хочешь веками вершить темную волю кровопивцев? Ты же уже чуешь, что творится?

Ему никто не ответил. Они подождали еще немного, Ерш дернул за ручку. На этот раз дверь со скрипом поползла вверх. Затаив дыхание, они вдвоем посмотрели вниз, вытянув шеи. В небольшом подполе, по всей видимости, хранили запасы на зиму. В самом темном углу, куда не попадал свет, сидел кто-то, вытянув длинные ноги. Варун сразу же узнал огромные сапоги своего верного советника и друга, Хорта.

— Опосля того, как ты головой об камень шибанулся, совсем скверно стало, — начал Никита вещать из темноты. — Галаш и Малк, будь они неладны, на своих же набросились, да еще дюжина тварей откуда ни возьмись появилась. Не успели мы и глазом моргнуть, а ужо все либо мертвые валялись, либо еле на ногах от ран стояли. Кто ж знал, что в этих лесах такие чудища обретаются.

— Тебя-то порвали? — спросил Ерш, незаметно держась за рукоять меча.

— Нет. Стол накрыли знатный да квасом напоили. Стал бы я тут сидеть, ежели б нет, — мрачно ответил Хорт, — подвело чутье в этот раз. Супротив пятерых в кругу бился, пока одна тварь на загривок не прыгнула да в шею не впилась. Очнулся уже тут, в деревне мертвецов. Мне тут самое место, недолго осталось.

— Это как посмотреть. Если бы мы не явились, то мог бы еще долго жить-поживать.

— Я сразу понял, кто это. И что впереди ждет. Странно только, что еще не обратился. Видно, не судьба. Варун, брат мой, окажи честь последнюю, покудова на вас не кинулся. Искушение велико, чую кровь сладостную, что по венам вашим бежит.

— Пособить тебе? Голову усекнуть надо, иначе все одно обратится, — по-деловому посоветовал Ерш, не меняя позы.

— Уйди, — обернувшись через плечо, попросил Варун.

— Ну, смотри. Я на улице буду. Ежели что, кричи. Никита, прощай. Не знакомы мы были до сих пор, и уж лучше было бы, что так оно и продолжалось. Но что теперь. Не бойся, самое главное, а на том свете еще увидимся. Все там будем.

— Не поминай лихом, незнакомец. Сбереги Варуна от участи страшной, от клыков тварей ночных.

— Ужо постараюсь.

* * *

Женя сдержал слово — в семь утра он, с помятым недовольным лицом, отчаянно зевая, прибыл на станцию. Зайдя в магазин, он обнаружил Аксенова, весело беседующего с Ниной Павловной за чашкой утреннего чая. Федоренко почувствовал, как засосало под ложечкой, он-то не завтракал, стараясь сберечь на сон драгоценные минуты.

— Нина Павловна, дайте мне ряженки какой, а то окочурюсь прямо у вас, — протянул он деньги продавщице. — А ты чего расселся? Хорошо устроился, чаи гоняет с печевом, шутки шутит. Пошли, юморист, у меня времени мало. У нас первый урок литература, Елизавета тварюга еще та, опять работу на знание текста закатит, мне еще надо узнать, о чем книга хоть.

— Чего вы там изучаете-то хоть? — миролюбиво поинтересовалась Нина Павловна, поправляя ценники на колбасе в холодильнике.

— Этот. Как его. «Облом» вроде, — нахмурил брови старшеклассник.

— Ага, «Облом», — хохотнула женщина, — облом у тебя с образованием, Евгений. Эх ты, стыдуха. «Обломов», может, все-таки?

— Ну да, он, — хлопнул себя по лбу парень, — а вы его читали, что ли?

— Представь себе, да, — гордо подбоченилась Нина Павловна.

— И о чем там? Если вкратце?

— Идите уже, опоздаете, литераторы хреновы, — беззлобно прикрикнула она, — и аккуратнее там. Если что, сразу полицию вызывайте.

По главной дороге поселка Кукуево шла странная парочка. Высоченный школьник с черными густыми волосами с небрежно висящим на одной лямке рюкзаком и невнятного вида белобрысый мужчина средних лет с опухшим лицом и страдальческим выражением лица. Может быть, они бы и сошли за прогуливающихся отца с сыном, если бы не такой контраст во внешности и росте. Да и столь ранний час для прогулки тоже вызвал бы подозрение, если бы кто-нибудь встретил их по пути. Как только они завернули на Дорожную, Аксенов попытался дать задний ход:

— Может, сразу полицию вызовем? Давай сами не пойдем, это же бредово как-то. Чего там делать? Вдруг они там сидят и нас ждут?

Женя изучающе посмотрел на перепуганного предпринимателя и покачал головой:

— Надо дело до конца довести, зря я, что ли, в такую рань вознесся? Издалека сперва изучим, а там как пойдет. Тем более нас двое, отмашемся, если что, и ноги в руки.

— Ужасный план, гаже не придумаешь, — простонал Павел Олегович.

Так, препираясь и споря, они дошли до места, где все и началось.

Аксенов увидел свою припаркованную машину и синий строительный забор.

— Вот и оно, — непонятно высказался он.

Они крадучись прошли мимо. Земля под ногами предательски захрустела. Никаких подозрительных следов или знаков обнаружить не удалось.

— Ладно, — прошептал Федоренко, — я тогда первый зайду, если открыто. Скажу, что номером дома ошибся, придумаю, короче.

Бледным трясущимся изваянием Аксенов остался стоять у машины, теребя в руках ключи от нее, готовый в любой момент кинуть новоиспеченного товарища, запрыгнуть внутрь, дать по газам и скрыться. В отличие от Жени, он знал, что бежало за ним ночью, и это были отнюдь не рассерженные задержками зарплат строители. Открытая калитка и неизвестность манили. Зашедший внутрь Федоренко так и пропал с концами, и эта гнетущая тишина была намного хуже криков и воплей. От внезапно выглянувшей ухмыляющейся рожи Аксенов вздрогнул и чуть не заорал. Чуть рисуясь, старшеклассник вышел на дорогу и сообщил:

— Все нормально. Никого нет. Здорово вы там раскопали все, конечно. В халупу вашу я зашел, никого нет, телевизор только работает.

Это уже было хоть что-то. Павел Олегович, не осознавая, как комично выглядит на полусогнутых ногах и с прижатыми к животу руками, наконец переборол себя и подошел к Федоренко. Изогнувшись, как только возможно, он настороженно заглянул на участок. Ничего не изменилось. Сосны, ели, кусты малины за бытовкой и огромный котлован в центре участка с кучей земли рядом. Все как и было пару дней назад. Зайти в жилище строителей Аксенова не заставила бы никакая сила, поэтому он поверил на слово Жене. Бесцельно побродив по участку, заглянув в туалет, они снова вернулись к яме.

— Надо проверить, что внутри, — хотя ужас практически парализовал бизнесмена, он понял, что просто свихнется, если сейчас же не найдет ответа на мучающие его вопросы.

— Где? — непонимающе покрутил головой школьник.

— Там, — короткий толстый палец Аксенова указал на дверь, ведущую в откопанный подвал.

— Ни фига себе, я и не заметил сперва. Вот это тема, — Федоренко легко спрыгнул вниз и сразу же направился ко входу.

Павел Олегович подождал, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, убедился, что никто не пытается выскочить из укрытия и съесть любопытного школьника, несколько раз обернулся и только потом последовал за ним.

— Ну что стоишь, Паш? Ты ж тут главный, ты и отпирай, — похоже было, что уверенность покинула даже оптимистически настроенного Федоренко, который так и буравил черными глазами мастерски выточенное изображение смерти с косой в руках.

Тот не ответил, сел на корточки, немного подумал, вздохнул и схватился за ручки. Но ничего не произошло. Тогда Аксенов дернул сильнее, ошибочно полагая, что приложил недостаточно сил. Не тут-то было. Федоренко, в прострации наблюдавший за действиями строителя, не выдержав, скинул с плеча рюкзак прямо в грязь.

— Ты мало каши жрал, надо было у Нины Павловны не только печенье трескать, — азартно потирая руки, отодвинул того в сторону Женя. — Дай мне.

— Не стоит этого делать, — внушительно донеслось сзади.

Федоренко моментально обернулся, приняв защитную боксерскую стойку. Павел Олегович же, препротивнейше заорав, высоко задирая колени, понесся прочь от потенциальной угрозы. На самом краю карьера стоял человек. Сначала Аксенов подумал, что вернулся хозяин строящегося коттеджа, но понял, что был не прав. Навскидку незнакомцу было немногим больше тридцати лет. Черные волосы были обильно сдобрены гелем и зачесаны назад, в то время как коротко стриженные виски переходили в недельную щетину. Глаза были скрыты под солнцезащитными очками, так обожаемыми хипстерами «Вайфарерами». Серый строгий костюм в полосочку, элегантное пальто нараспашку. Он ослепительно улыбнулся и поправил волосы, ненавязчиво блеснув золотыми часами на запястье.

— Вы кто? — ошалело уставился на него Федоренко, пока Аксенов просто открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба.

— Я юрист, представляю интересы Бурдинского Валентина Валерьевича. Приехал с внезапной проверкой, — сообщил щеголеватый франт, брезгливо стряхивая грязь с туфли.

— Это кто? — Женю словно заело на этом вопросе, больше он не мог ничего из себя выдавить.

— Павел Олегович наверняка в курсе. Да, милейший?

Аксенов вздрогнул, словно проснулся, затравленно посмотрел на модника и кивнул:

— Да, знаю…

— Так просветите своего молодого друга, — искренно засмеялся тот, откинув голову.

— Это хозяин участка, наш заказчик, — негромко пояснил Аксенов школьнику.

— Вы знаете, в связи с вашей находкой дальнейшие работы придется приостановить, — извиняющимся тоном сообщил юрист.

— То есть как это? — мигом насторожился Павел Олегович, делая несколько шагов по направлению к собеседнику.

— Очень просто. Кто же знал, что тут окажется постройка двенадцатого века. Памятник старины. Он произведет настоящий фурор, взрыв в науке. Разумеется, Валентин Валерьевич изъявил желание познакомить общественность с подобной находкой лично, без посредников. Безусловно, он возместит вам ваши убытки.

— Откуда он узнал? — Аксенов словно сдулся, из него будто выкачали все эмоции, чувства, ему стало вдруг абсолютно все равно, что будет дальше.

— Вчера с нами связался участковый этого поселка, сказал, что на него вышел некто Раду. Знаете такого?

— Вот сука, — смачно плюнул себе под ноги горе-бизнесмен.

— Я бы воздержался от оценочных комментариев, но ваше право, — снова мелодично засмеялся поверенный Рудинского. — К тому же за информацию нам пришлось заплатить вашему сообразительному работнику. К счастью, сумма оказалась значительно меньше той, которой пришлось бы затыкать рот вам.

— Судя по всему, возмездие все же их настигло, — мрачный, как туча, Аксенов подошел еще ближе, поравнявшись с Федоренко.

Старшеклассник же стоял, разинув рот, и молча завороженно следил за диалогом, вертя головой, как на теннисном турнире.

— О чем вы? — вежливо спросил юрист, наклонив голову чуть вбок.

— Вчера, когда я пришел, работнички меня чуть с потрохами не сожрали, видимо, поняли, что если бы не предали своего нанимателя, могли бы во сто крат больше поднять бабла, — горько констатировал строитель. — Я только Толика видел, подрались они, видать. А этого ублюдка не было, только когда за мной понесся этот дебил, он подключился. Все по кустам шорохался, падаль.

— Вы правы, Павел, — пижон кивнул головой, — я приехал сегодня очень рано и застал их в совершенно невменяемом состоянии, со следами сильнейших побоев. Сильно подозреваю, что в деле замешаны наркотики или выпивка. Может быть, и то, и другое. Пришлось сдать их наряду полиции и написать заявление.

— Что с ними будет? — злорадно поинтересовался Аксенов.

— Пока что пятнадцать суток ареста, если не заберем заявление, то можем раскрутить дело. Они же тут находились нелегально, можем их закрыть надолго, воровство и взлом пришьем, — обрисовал перспективы адвокат миллионера.

— Уж вы постарайтесь, хоть так им отплачу. Я вчера перепугался, думал, они крышей поехали или в мутантов каких обратились. Вас как зовут-то? — засуетился Павел Олегович.

— Вальдемар. Но можете звать меня Владимир, так привычнее для вас будет. Никаких мутантов и опасных сумасшедших, мы же взрослые люди. Просто двое малообразованных людей получили большие деньги и тут же вполне предсказуемо начали их транжирить, празднуя свою победу, — представитель собственника земли одернул пальто и застегнул его на несколько пуговиц. — История стара как мир, правда?

— Так вы их тоже видели? — впервые за весь разговор подал голос Женя. — А то меня Паша запугал, будто это какие-то чудовища, а не люди.

— А разве наркоманов можно назвать полноценными людьми? — широко улыбнулся Владимир. — Конечно, нет.

— Ладно, все ясно, — Федоренко схватил рюкзак, отряхнул его и выбрался наверх, встав рядом с адвокатом, — пошли, Паш. У меня времени нет практически. Подкинешь?

Аксенов не смог так ловко форсировать препятствие, как его товарищ, чуть не упал на спину и испачкал ладони, когда попытался так же споро заскочить наверх.

— Давайте я вам помогу, — услужливо согнулся Вальдемар, протягивая руку в яму.

Женя тоже не остался в стороне, и вдвоем они легко вытянули предпринимателя к себе. Рука юриста, цепкая, сильная, была сделана словно изо льда, такой пронзительно холодной показалась она Аксенову, особенно в сравнении с Жениной.

— Ну что ж, Павел. Свяжемся на днях, мы покроем все ваши затраты и не забудем о щедром вознаграждении за молчание. Сможете поделиться с подрастающим поколением, — он шутливо похлопал по плечу Федоренко. — А сейчас прошу меня извинить, дела. Столько звонков надо сделать, что голова плавится.

— Ладно, — Женя, поняв, что может получить деньги ни за что, весьма приободрился, — пошли, Паша.

Владимир сердечно пожал им руки. Достав из кармана бренчащий телефон, он шутливо закатил глаза, как бы демонстрируя свою усталость. Федоренко, увидев, что юрист занят разговором, достал свой мобильный и, быстро приобняв Павла Олеговича за шею, прошептал:

— Давай быстро селфачок запилим на фоне раскопок и озабоченного Вальдемара.

Телефон стоял на беззвучном режиме, поэтому характерного щелчка камеры не прозвучало и адвокат ничего не заметил.

— Наверняка заставил бы удалить из-за секретности, а так у нас будут эксклюзивные кадры, потом продать сможем, — садясь в машину, поделился с Аксеновым своими мыслями предприимчивый подросток.

«Лачетти» остановилась у школы. Только сейчас Аксенов понял, что загадочный юрист Рудинского словно загипнотизировал их.

— Ничего не понимаю, — честно признался Павел Олегович, — голову заморочил. Тебе еще ладно, но я-то чего ушами хлопал. Он же юрист сам, а такой лапши навешал.

— Что не так? — Женя копался в телефоне, что-то внимательно изучая, в пол-уха слушая причитания своего нового друга.

— Да как так-то? Вознаграждения, молчание. У нас договор подряда, деловые отношения… Опять же, на участке бытовка мною арендованная, вещи этих мудаков остались, мои инструменты. Как это все понимать? У людей, которых они вызовут, вопросов не возникнет совсем?

— Он же сказал, бабки. Они решают все, как и всегда. Тебя подмажут, этого задобрят, третьему занести не забудут. И все в шоколаде, — Женя говорил с таким знанием дела, словно каждый день занимался подобными делами. Аксенов волей-неволей заслушался разглагольствованиями старшеклассника. — Ты мне на другой вопрос ответь, братан.

— Ну? — Аксенов погрузился в тягостные размышления и не сразу понял вопроса Федоренко.

— Куда с фотографии делся Вальдемар этот?

— Как это? — вытаращил глаза Аксенов.

— Смотри, — Женя пододвинул свой смартфон поближе к товарищу, — помнишь, я нас сфоткал на фоне этого склепа и адвокатика?

— Конечно, помню, — Павел Олегович видел свою мрачную физиономию с мешками под глазами, сияющее широкое лицо Жени, яму со входом в подземелье.

Но там, где стоял Владимир и разговаривал по телефону, повернувшись к ним спиной, никого не было…

* * *

Бурдинский Валентин Валерьевич вытянул ноги и блаженно закрыл глаза. Даже комфортнейший салон бизнес-класса уже не мог заменить ему кровать и полноценный, восьмичасовой сон. Раньше, на заре своей карьеры, он мог сутками напролет пахать, как вол, литрами поглощая кофе. Ближе к сорока, когда дело пошло в гору, он понял, что нет смысла работать так, чтобы, разбогатев, тратить все свои деньги на лечение, поэтому поменял стиль жизни. Независимо от своего графика, сколько бы важных дел ни накопилось, он неизменно ложился в половине одиннадцатого вечера, а вставал в семь утра. Исключив из своего рациона кофе и сигареты, активно занимаясь спортом, он сделал правильную ставку и теперь, в пятидесятилетнем возрасте, выгодно отличался от своих друзей и коллег, жующих горстями таблетки от всего подряд. Но даже для него ночной перелет теперь был своего рода испытанием. Поэтому сейчас он чувствовал слабость, а глаза сами собой закрывались. Но проблем он в этом не видел, ведь на заднем сиденье «мерседеса» S-класса было так удобно, а водитель Саша вел так аккуратно… Валентину Валерьевичу показалось, что он только закрыл глаза, как они тут же приехали.

— С вами сходить? — открыв дверь, с готовностью поинтересовался Саша.

— Нет, развернись пока. Мы ненадолго, — кряхтя, сообщил преуспевающий делец, вылезая из машины.

Валентин Валерьевич, еще в молодости поняв скоротечность всего сущего, начал ценить время как самый свой главный актив. Именно поэтому, оказавшись в Пулково в восемь, он решил, несмотря на разбитое состояние, провести день максимально продуктивно. Попав на участок, Валентин Валерьевич в немом шоке застыл, пораженный открывшимся видом. Он был готов к тому, что, при самых оптимистических прогнозах, не увидит готового дома. Подрядчик, ушлый маленький белобрысый мужичок, не понравился ему сразу, слишком разные у них были темпераменты. Но в привычку Бурдинского уже давно вошло правило выстраивать деловые отношения, не опираясь на личные симпатии. Так что, как его ни бесили бегающие глазки Аксенова, он, собрав волю в кулак, решил продолжить деловое общение. Вот почему Валентин Валерьевич все никак не мог определиться, что в нем преобладает сейчас — удивление или ярость. За все то время, что он уже выделил «ЭлитЛесСтрою», строители успели только выкорчевать несколько деревьев, поставить себе будку для проживания и разрыть невнятный кратер огромных размеров.

— Тут что, под торговый центр фундамент закладывают? — зло процедил он и уже достал мобильный телефон, чтобы связаться с Аксеновым, как вдруг заприметил рабочего в ярком оранжевом комбинезоне, копающегося внизу. «ЭлитЛесСтрой» — гласила надпись на куртке.

— Уважаемый! Эй, уважаемый! — напрягая голосовые связки, повысил голос Бурдинский.

Работяга обернулся. Это был молодой блондин с воистину модельной внешностью. Он шмыгнул носом и приветливо помахал рукой:

— Здравствуйте!

«Ну хоть не гастарбайтеры у них работают, уже что-то», — подумал про себя Валентин Валерьевич, а вслух спросил:

— Вы кто? Где начальство?

— Я старший по смене, Вова, — представился тот, опираясь на лопату. — А вы, стало быть, Валентин Валерьевич?

— Откуда вы знаете? — поразился Бурдинский, разевая рот от удивления.

— Так Пашка говорил, что вас ждать сегодня. Кто ж еще зайти мог, — засмеялся строитель. — Попросил вам тут все показать и рассказать.

— Почему ни хрена не сделано? — вспомнил миллионер о цели своего визита. — Вы совсем обалдели? Я, конечно, подозревал, что все будет через задницу, как у нас в стране и везде, собственно, но чтоб так. Аксенова вызывай, будем с ним говорить.

— Он уже едет, будет через минут пятнадцать. А пока что я хотел бы вам кое-что показать, но для этого может понадобиться помощь вашего водителя.

— Ты следил? — недобро сощурился заказчик. — Может, я один приехал. На электричке.

— Ага, а я Билл Клинтон, — хмыкнул Вова. — Я слышал, машина проезжала. Да и вы солидный, уважаемый человек, естественно, не сами баранку крутите.

Грубая лесть подействовала. Важно надув губы, Бурдинский долго возился с телефоном, пытаясь найти номер своего водителя:

— Саша, подойди сюда, ты мне нужен.

Когда появился коротко стриженный раскаченный парень в деловом костюме, Вова махнул рукой:

— Спускайтесь сюда! Только аккуратнее. Вот там съезд для трактора, идите там. Безопаснее всего. Не торопитесь только.

Исполнительный Саша бережливо взял под руку своего босса, когда тот споткнулся, чуть не рухнув в грязь. Бурдинский хотел отдернуть руку, вроде не маленький и не дряхлый старик, в помощи не нуждается, но вспомнил тот подобострастно-восхищенный взгляд, которым на него смотрел рабочий Аксенова, и решил поиграть на публику.

— Это что еще за дела? — увидев дверь в подвал, изумленно выпучил глаза миллионер.

— Это та причина, по которой работа и застопорилась, — заложив руки за спину и покачиваясь на носках, бодро отрапортовал рабочий Вова. — Здесь оказалось древнее захоронение славянской знати. Величайшая находка за всю историю России. Павел Олегович терпеливо ждал вас, чтобы получить дальнейшие инструкции. Не хотел действовать за вашей спиной.

— Э-э-э-э, да. Вот как. Так это. Как-то… Да… — все, что смог выдавить из себя Валентин Валерьевич.

— Так как вы собственник этой земли, мы не могли действовать без дальнейших указаний непосредственно от вас. Не хотели беспокоить лишний раз, мы тут все охраняли и следили, вы же в отъезде были, верно? — вежливо продолжил вещать Вова.

— Да, да, в Женеве, — не преминул хвастнуть Бурдинский.

— Вот видите. А мы бы вам стали туда названивать. Подождали — и ничего, раскопали получше. Мы дверь, правда, открывали уже и вниз зашли, что греха таить. На всякий случай проверяли, не опасно ли. Но ничего не смотрели. Думали, что вы первый должны познакомиться с содержимым на правах собственника. Вряд ли такой шанс часто предоставляется живущим ныне людям…

— Вы не похожи на простого рабочего, — окончательно разомлел Валентин Валерьевич, — ваша речь, манеры… Так не бывает. Где Аксенов вас откопал?

— Благодарю за теплые слова, — изящно поклонился строитель, — но не все мои коллеги неотесанные пьяницы. Просто иногда жизненные пути вынуждают нас пойти на крайние меры. Но во всем нужно видеть плюсы. Если бы я не устроился в «ЭлитЛесСтрой», то не смог бы лицезреть подобного.

— Что это вообще такое? — наконец-то Бурдинский обвел взглядом раскопки. — С чего вы взяли, что это захоронение? Тем более знати? Может, тут крестьян закапывали пачками.

Резко дохнуло холодом. Лицо добродушного Вовы помрачнело, он заиграл желваками, но ничего не сказал. Все это осталось незамеченным, Валентин Валерьевич уже вовсю изучал резьбу на двери, трогая пальцем изображение.

— Ну что же, разрешите, я вас потесню, — рабочий деликатно отодвинул крайне заинтригованного Бурдинского в сторону и схватился за кольца в двери, распахивая ее настежь, — милости просим. Аккуратнее, тут ступеньки. Спускайтесь, я сейчас свет туда подам!

Валентин Вальерьевич со своим верным водителем неуверенно замерли на пороге. Было ясное солнечное октябрьское утро, но свет попадал лишь на верхние ступеньки, все остальное скрывала темнота. Неуверенность и страх закопошились в душе далеко неглупого Бурдинского. Что-то было не так. Казалось, кто-то внизу застыл, стараясь ничем не выдать своего присутствия в кромешной темноте, и ждет, когда они совершат необдуманный поступок. Хозяин участка передумал. Он хотел обернуться, чтобы сообщить о своем решении рабочему, но не понял, что произошло. Саша, потеряв сознание от сильнейшего удара в затылок, беззвучно полетел вниз, отбивая голову о ступени. Бурдинский инстинктивно успел вскинуть руки, но не уберегся от тычка ногой в пах. Согнувшись, он был тут же нокаутирован в подбородок хлестким апперкотом Вовы. Он взлетел вверх, потом рухнул на спину и отправился следом за своим водителем, отбивая все части тела в немыслимом падении. Закашлявшись, он долго извивался на ледяном полу в грязи и пыли, суча ногами и стараясь прийти в себя от боли — похоже, было сломано запястье и нога. Рядом без движения лежало крупное тело Саши.

Бурдинский поднял исцарапанное и изувеченное лицо наверх. Там, в ярком солнечном свете стоял Вова:

— Ну что же, так-то лучше. Признаться, общение с вами весьма мне наскучило. Пока есть время, познакомьтесь с моими новыми друзьями, Анатолием и Раду!

В темноте, в самом дальнем углу, за каким-то непонятным прямоугольным предметом в центре что-то заворочалось.

— Ребята, просыпайтесь! Обеденный перерыв, приятного аппетита! Не чавкайте громко, это неприлично!

На этих словах дверь закрылась, погружая склеп в кромешную темноту. Валентин Валерьевич слышал только свое хриплое дыхание.

— Саш, Саш! Ты как? Вставай давай. Надо быстро наверх подняться.

Водитель не ответил. Тогда Бурдинский, застонав от невыносимой боли, дотянулся до кармана и достал мобильный телефон. Включив фонарик, он в последний момент увидел, как тело Саши медленно-медленно скрывается за непонятным монолитом, похожим на огромный гроб. Кровавый след, идущий по полу, словно показывал направление движения тела. Бурдинский не решался посветить фонарем в угол. Он был не готов к правде. К тому же оттуда доносились весьма неприятные, странные звуки. Словно большой котяра пробрался в подвал, наглотался пыли и теперь его вовсю рвало там.

— Ладно, хрен с тобой, хочешь там бултыхаться, милости просим, — прохрипел он, направляясь в сторону лестницы, — а я, пожалуй, пойду.

Вдруг стало так тоскливо, он понял, что ему, Бурдинскому Валентину Валерьевичу, жить осталось считанные секунды. Разбитые коленки остро реагировали на каждую ступень, одна рука висела плетью, правая нога была скорее всего сломана или вывихнута, подниматься по лестнице было занятием не из простых. Наконец воротила бизнеса кое-как дополз до последней ступеньки. Их словно замуровали — под дверью не было даже намека на свет, будто все щели старательно замазали цементом. Окровавленная ладонь Бурдинского что было сил ударила по двери, безрезультатно.

— Слышишь ты, — до сих пор он хранил молчание, боялся нарушить равновесие, но отчаяние перевесило здравый смысл, — открой! Открой — или последствия будут…

Он не договорил, что-то холодное, склизкое и мерзкое схватило его за ногу. Конечность словно зажало в тисках.

— Какого? — он успел только испугаться, как воистину нечеловеческая сила дернула его вниз, к Саше. Он снова пролетел всю лестницу и приложился затылком о каменный пол.

«Хорошо бы сейчас отключиться, чтоб не мучиться», — подумалось ему, и сознание почти сделало ему такой царский подарок.

Расфокусированным, плывущим взглядом он увидел яркое пятно света наверху. Оно появилось лишь на миг, снова уступив место холодной тьме. Вдруг прямо у его уха раздался чарующий голос работника Вовы:

— А вообще, ты можешь мне пригодиться, друг. В тебе есть что-то особенное, я бы даже сказал, стержень. Ну, выбирай — смертник-мученик или вечный слуга Вальдемара?

— Второе, — еле слышно пробулькал Валентин Валерьевич. Рот наполнился солоноватой кровью. Корчась от невыносимых страданий, он перевернулся на живот и выплюнул на ледяной пол сразу три зуба.

— Я так и знал, — раздался довольный хохот Вовы, усиленный во сто крат гулкими сводами подземной гробницы.

* * *

И без того серое небо затянуло черными тучами. Полил крупный, тяжелый дождь. Во дворе заброшенной деревушки хоронили Никиту. Ерш настоял на том, чтобы отрубленную голову положили в ноги:

— Таков древний обычай. Чтобы упырь не восстал и по наши души не явился, таким макаром надо укушенного в последний путь отправлять. Для упырей он теперича неинтересен станет. Не кручинься, добрый молодец, твой побратим нам спасибо должен сказать, что спасли его от участи страшной.

Варун не ответил. Он молча стоял над последним пристанищем надежного друга и товарища, собрата по оружию. В изголовье они воткнули меч Хорта. Тень, словно почувствовав состояние нового знакомца, вился в ногах, с урчанием терся о сапоги.

— Скажешь чего? — осторожно спросил Мытарь, с хрустом надкусывая не пойми откуда взявшееся яблоко.

— Никита был добрым витязем. Много мы с ним прошли, — сощурив глаза, начал воевода, уставившись в одну точку. — Меч мой верный не всегда спасал от подлых ударов ножом в спину, а Хорт меня всегда выручал. Да вот я не уберег его в свой черед…

Повисла тягостная тишина, лишь дождь барабанил по крыше.

— В недобрый час оставил я его, одного бросил биться с сатанинскими отродьями. В болотах околел, аки пес. Брат, будешь ты отомщен, даю слово свое, нерушимое, аки стена каменная. Провалиться мне на этом самом месте!

— Темнеет, — Ерш недовольно поежился, — пошли ужо. Надо тут еще поглазеть, давненько тут не был, может, что и надыбаем.

Казалось, мертвые дома уставились своими пустыми окнами-глазами на двух храбрецов, дерзнувших нарушить их многолетний покой. Они шли по некогда главной улице, постоянно оборачиваясь и стараясь быть как можно бдительнее.

— Стало быть, иные твари света солнечного не боятся? И днем могут бродить?

— Все верно говоришь, воевода. Причем, как дьявол, в разных обличьях могут показываться люду, знают и чуют людские слабости, кем надо обернуться. Кого запугать, кого задобрить, дюже хитрые, сволочуги проклятущие. И чем старше отродье, чем больше крови насосалось, тем больше в голове темной знаний и умений. В крови человечьей много знаний течет, вот они с каждой жертвой и умнеют.

Они вышли на окраину, дома остались позади. Варун заприметил колодец на обочине и пошел к нему, но его схватил за рукав Ерш:

— Совсем голову потерял? Мы же в обители кровопивцев. Водицу тут хлебать нельзя, отравлено все их присутствием зловонным, к бабке не ходи! Как в сказке, знаешь? Глотнешь разок — и станешь не козленочком, а ужасом ходячим, — Мытарь порылся в своих многочисленных карманах и достал флягу: — На вот, ежели горло промочить охота.

— Не хочу я пить, — отмахнулся витязь. — Смотри, что там.

Он подошел к колодцу, нагнулся и победно потряс в воздухе обрывками некогда своего знамени:

— Видал?

— И без тебя ясно как белый день, что где-то тут у них логово. Осталось только понять, как найти извергов. Я уже сколько тут околачиваюсь, а все без толку.

— Ну найдем мы, а дале что? Вдвоем супротив всего болота? — скептически хмыкнул Варун. — Недолго бой этот продлится, а опосля него двумя упырями больше на свете станет, как ты и толковал.

— Погоди, — погрозил пальцем Ерш, — сразу в пекло лезть не будем. Обдумаем все, а потом…

Он не договорил. Кот начал беспокоиться и шипеть, крутиться вокруг себя. Внезапно поднявшийся ветер принес какой-то новый, незнакомый для Варуна запах. Мытарь стоял, широко втягивая ноздрями воздух. Воевода даже испугался, когда отнюдь немаленький Ерш вдруг напрыгнул на него. Ноги не выдержали, подкосились, и они вместе рухнули на дорогу. Тень тоже испуганно забился под бок своему хозяину, прижав уши.

— Ни звука, — Мытарь заткнул воеводе рот ладонью и кивнул в сторону леса.

Там, в высокой траве по пояс, шел кто-то. По счастливому стечению обстоятельств их не заметили — закованный в доспехи воин был слишком далеко, они были скрыты полуразвалившимся забором, державшимся на добром слове. Варун почувствовал, как по телу побежали мурашки:

— Это что еще за обормот?

— Тот, кто на этом свете задержался. Веков на десять, — процедил Ерш, не спуская глаз с идущего воина, — Вальдемар Чернокнижник. Тот самый.

— Так он вурдалак? — воевода не мог поверить, что страшная тварь из легенд и сказаний может так буднично и спокойно передвигаться при свете солнца.

— Еще какой, уж поверь. Он их прародитель. С Севера явился на драккаре норманнов давным-давно. Хватит, потом сказки послушаешь, куда чудище чешет так рьяно, что даже нас проморгало?

Закованный в латы странник шел легко и непринужденно, словно летел по воздуху. Казалось, его совсем не тяготит отнюдь нелегкое обмундирование.

— А раз он такой злодей знатный, что ж нас не чует-то? — согнувшись в три погибели, они бдительно следили за передвижением врага.

— Врага не страшатся полные дураки токмо, но ты их идолами тоже не делай, — посоветовал Мытарь. — Я же говорю, Тень их за версту чует. Тем паче шел он в другую сторону, мы за хибарой лясы точили, при всем желании не заметишь. Да и природа на нашей стороне была, если бы ветер не дунул, то мы бы с тобой уже не разговаривали возможно. Это я из-за тебя, остолопа, всю бдительность растерял, аки дитятко.

— Ишь какой умный, чуть что, так все на меня валить удумал? Это не я мракоборец, охотник на тварей ночных. Как ты тут три года выживал тогда, садовая голова?

Прародитель вампиров не мог слышать жаркую перепалку, но все же остановился и обернулся в их сторону. Варун изо всех сил распластался по земле, стараясь врасти в нее и слиться в одно целое.

Доспехи у Вальдемара были диковинные, непростые. Вороненого черного цвета, местами бордовые, со страшными пластинами в узорах и рунах, сделанные из неизвестного матового материала, они не вызвали сомнений в своей прочности. На голове как влитой сидел шлем. В черной прорези не было видно глаз, но взгляд был словно осязаемым, Варун почувствовал огромное облегчение, что они не попали в поле зрения кровососа. Немного постояв, вампир развернулся и направился к стоящей на отшибе деревушки избе. Он хлопнул дверью и скрылся внутри.

Старая покосившаяся хибара даже в деревне мертвецов выглядела как белая ворона. Все остальные избы даже со временем не потеряли своего уюта и очарования. Это же полусгнившее нечто больше походило на кривой и косой сарай. Более того, видно было, что дом горел.

— Не зря бают, что на отшибах сел ведьмы живут. Может, поэтому тварям он так приглянулся, — подумал вслух Ерш, — надо обождать и подумать. Скоро ужо солнце сядет и тут станет, как в аду. Может, вернуться стоит. Или посмотрим одним глазком?

— На что там смотреть подвизался? Там же засел упырина главный и клыки точит. Неужто помирать надумал? — поразился недалекости напарника Варун. — Дверь откроешь и с ним трапезничать сядешь? Или тобой оттрапезничает?

Мытарь выразительно посмотрел на своего товарища, покачал головой, поджав тонкие губы, но сдержался. Ничего не происходило. Лежа на сырой земле под дождем, воевода успел заскучать. Он уже открыл рот, чтобы возмутиться их бездействием, но не успел. Мытарь подозвал лежащего под кустом кота и обратился к нему совсем как к человеку:

— Иди проведай обстановку и нам доложи.

Тень тут же проворно рванул вперед, перебирая короткими толстыми лапами, и вскоре Варун увидел, как тот крадучись подбирается к покосившемуся дому. Умное животное село прямо напротив двери и уставилось на нее.

— Давай, котя-мотетя, не подведи, — Ерш не сводил глаз со своего любимца.

Варуну показалось, что кот спокоен и не чувствует присутствия нечистой силы. Тень встал и, подняв хвост трубой, потрусил за угол избы, где и скрылся.

— Откуда такая животина ученая? — поразился витязь.

— Прибился пару лет назад. Наткнулся на него около деревни, откуда вы шли. В лесу сидел, голодный да злой, с лапой подбитой. Видать, прогнали его из дому, черных котов не особо жалуют, боятся. Но соображает похлеще, чем человеки некоторые. Не раз уже меня от смерти неминучей спасал. Не любят его кровопивцы почему-то, шарахаются.

Тень вышел уже с другой стороны избы, подошел к двери, поскребся в нее и обернулся на напарников, призывая подойти поближе.

— Повезло. Удача большая, что на след Вальдемара вышли. Я бы тут еще сто лет ползал, если бы не ваш отряд многочисленный. Дюже лакомый кусочек, наследили кровососы по самое не балуй. Везучий ты, Варун.

— Это как посмотреть, — хмуро ответил витязь, доставая меч из ножен.

* * *

Утро было прекрасным. Проснувшись по привычке в семь тридцать утра, Дмитрий Александрович полежал, сладостно осознавая, что может позволить себе еще два, а то и три часа сна. При большом желании он мог бы провести в постели и весь день. Но в двенадцать Покахонтов подскочил на кровати как ужаленный. Куча наверняка околела на холоде и уже помирает с голоду. Представив себе лицо Заверсина, историк бодро вскочил с кровати и, не одеваясь, побежал к входной двери.

— Надеюсь, теперь ты поняла, что убегать от дяди Димы нехорошо, — слова повисли в воздухе.

На крыльце никого не было.

— Твою-то мать, — процедил Покахонтов.

Вместо плотного и вкусного завтрака ему пришлось экстренно умываться, одеваться и бежать на поиски собаки. Полное доскональное исследование участка с заглядыванием под каждый куст ничего не дало. Скоро поиски привели Покахонтова к воротам, где он и заметил лазейку наружу.

— Дела, — подавленно выдавил он.

Громко проскрипел плохо смазанный замок калитки, и доцент исторической кафедры встал посреди дороги, растерянно уставившись в туманную даль.

— Ну чего, как ночь на новом месте? — донесся откуда-то сверху уже знакомый гнусавый голос. — Невеста приснилась?

Дмитрий Александрович вскинулся и увидел своего ночного гостя, Толкуна Сергея Петровича, стоящего на балконе своего несуразного дома.

— Здравствуйте, — помахал ему рукой Дмитрий Олегович, — не помню, что снилось. Собака потерялась, так и не вернулась. Мне Коля голову оторвет, если с ней что-нибудь случилось…

— Не вернулась, паскудина? — степенно покачал головой Толкун. — Плохи дела.

— Может, у соседей греется? Ночью вернулась, дверь закрыта была, она и обиделась.

— Вряд ли, — сразу же отмахнулся от такого предположения Сергей Петрович, — какие тут соседи?

— А что, не пустили бы, если б увидели? — поразился черствости незнакомых людей Покахонтов, переминаясь от промозглого ветра с ноги на ногу.

— Да при чем тут это, — поморщился обладатель, пожалуй, самого необычного дома во всем Кукуево, кивнув на соседний участок. — У этих своя собака имеется, долбанутая, кстати. Кстати, чего-то она молчит сегодня, странно. Евстигнеевы на лето только приезжают, видишь, все закрыто наглухо, справа от вас участок продается который год, там никого не бывает. Куда ей податься? Некуда.

— Понятно, — кивнул Дмитрий Александрович, ладно, пойду пройдусь, поищу.

— Обожди, — ухмыльнулся бдительный пенсионер, — хочешь, с тобой прогуляюсь? Я тут каждый закоулок знаю, все равно делать нечего.

— Давайте, — обрадовался историк, — а то я заблужусь, топографический кретинизм у меня в крови.

Толкун не ответил и деловито исчез с балкона, а уже через несколько минут вышел на дорогу. Он был верен себе, нацепив неизменные валенки. Сергей Петрович первым протянул руку, приветствуя Покахонтова, и заявил:

— Может, и найдем псину Колину, кто знает.

Они не спеша побрели в сторону леса. Дмитрий Александрович, как сова, крутил головой во все стороны, с интересом осматривая дома.

— Интересно у вас тут, такие у всех вкусы разные. Хотя у некоторых вкуса как раз и нет.

— Это еще цветочки, я тебе такие покажу замки-дворцы, что ты обалдеешь, — хмыкнул в ворот куртки Толкун, — порнография в чистом виде. Бабла много, мозгов мало. А вот эту махину видишь? Строили ее, как сейчас помню, в пятом году. Так вот, завезли сначала по ошибке пеноблоки…

За незатейливыми разговорами они дошли до самого конца улицы и вошли в лес. Покахонтов сразу почувствовал разницу. Воздух стал более густым и тяжелым, запахло мокрой хвоей, сыростью и грибами. Дмитрий Александрович остановился и глубоко вдохнул.

— Тут сосновый лес и ельник. Экология на высшем уровне, люкс, — поучительно высказался сосед Заверсина. — Видишь, какой муравейник огромный? Стали бы они тут свое жилье обустраивать, если бы грязно было? Нет. Это показатель.

— Это все понятно, я не спорю, — Покахонтов вдруг вспомнил о цели их прогулки и разом погрустнел. — Могла она сюда убежать, как думаете?

— Почему нет? Конечно. Мы с тобой за десять минут дошли, а собака чем хуже? — даже удивился такому вопросу Сергей Петрович. — Другое дело, что нам дальше идти смысла нет. Там уже лес погуще будет, да и речка… Промокнем только.

Они обошли большинство улиц в поселке, выискивая Кучу, но тщетно. Зашли даже на станцию, но никого не нашли. Возвращаясь домой по главному шоссе уже ближе к вечеру, голодные и уставшие, они столкнулись с дворником-узбеком, тихо ехавшим по проезжей части на раздолбанном велосипеде «Десна», сохранившемся еще с советских времен.

Толкун опознал своего знакомца по ярко-рыжей жилетке. Труженик из средней Азии лихо затормозил в метре от них, обнажая в улыбке золотые зубы.

— Здорово, Хайдар. Как дела? — Сергей Петрович сразу перешел к делу. — Ты собаку не видел? Белую такую, чистую. Порода — это, как его, ламбор…

— Лабрадор, — подсказал Покахонтов.

— И у вас тоже, — улыбку Хайдара словно наклеили на лицо.

— В смысле? — капризно надул губы Толкун, не понимая, о чем толкует дворник.

— Да на Торжковской тоже узнавали, ночью пес пропал. Говорят, с цепи сорвался. А там звенья ого-го, как у меня шея, — охотно поделился новостями Хайдар. — Думают, что сучка какая-то бегает вокруг, течет. Вот кобелина и не выдержал.

— Не наш случай, — авторитетно заявил Сергей Петрович, — у нас самка как раз, да и привита она. Как это по-научному будет?

— Стерилизована, — снова вклинился в диалог продрогший до костей Дмитрий Александрович.

— Оно самое, — обрадовался подсказке Толкун.

— Не знаю, шеф, — пожал плечами узбек, — буду смотреть. Если найду, сообщу. Две собаки за одну ночь. Совпадение?

— Не думаю, — подозрительно сощурился пенсионер, потирая подбородок.

— Сергей Петрович, а помните, вы мне с утра говорили, что у соседей тоже молчит пес? — напомнил историк.

— Точно, — хлопнул себя по ляжке Сергей Петрович. — Пошли к Накрутовым наведаемся, обстановку разведаем. Ладно, Хайдар, если что узнаешь, скажи. И это, будь аккуратнее.

— Хорошо, шеф, — опять обнажил свои жуткие зубы уборщик. — Думаете, маньяк собачий завелся?

— Не знаю, но какая-то чертовщина точно начинает твориться. Не нравится мне это.

Когда они дошли до своих соседей, Покахонтов уже не чувствовал своего красного, как у алкоголика, носа. Такого холодного октября он и не помнил.

Толкун позвонил в калитку и тут же повернулся к своему протеже:

— Обычно только подойдешь, а эта тварь заливается. Пока глотку не сорвет, лаять будет. Не может такого быть, чтобы три штуки за ночь сгинули. Это полный бред.

Долгое время из старого обветшалого дома никто не выходил. Толкун, как тигр, ходил вдоль сетчатого забора, в нетерпении бормоча себе под нос ругательства.

— Собаки тут точно нет, видите? — Дмитрий Александрович показал на пустую будку около забора.

— Это еще не показатель, иногда они ее в дом пускают, ненадолго.

Наконец, дверь со скрипом открылась и к ним направилась женщина, одетая в белый пуховик. Она запахнула его, скрестив руки на груди, но застегивать не стала. На босых ногах болтались мужские темные шлепанцы на несколько размеров больше, чем надо, отчего тетка отчаянно шаркала.

— А, это вы, — разочарованно протянула она, открыв дверь и увидев Сергея Петровича. — А вот вас не знаю.

— Здравствуйте, я друг Заверсина Николая, живу тут пару недель, пока он в отъезде, — вежливо отчитался Покахонтов, показав для ясности на дом друга.

— Понятно, — презрительно поджав губы, женщина неприязненно осмотрела его с ног до головы, — из этих, значит.

— Простите? — испуганно переспросил историк.

— Новые русские, — слова соседки были насквозь пропитаны желчью. — Чего явились?

Толкун, сложив руки на объемном пузе, посмотрел на скандалистку:

— У вас собакевич куда делся, Зина?

Вопрос поставил ее в тупик. Женщина посмотрела на будку, потом на гостей, зачем-то выглянула на дорогу, в недоумении почесав кудрявую голову. Вообще, выглядела Зина совсем непрезентабельно. Дмитрий Александрович присмотрелся и увидел, насколько грязной оказалась ее одежда вблизи, какие страшные, серые и потрескавшиеся ногти у нее на ногах, что и говорить про ужасающую химическую завивку на грязных, сальных патлах. «Взрыв на макаронной фабрике», — вспомнил веселую шутку из детства доцент истфака и поневоле улыбнулся. Неприятная особа инстинктивно улыбнулась в ответ, обнажая желтые, кривые зубы с огромными, видными невооруженным взглядом щелями. Она тут же опомнилась и снова надела маску «оскорбленной невинности», буравя гонцов плохих вестей тяжелым взглядом воспаленных глаз.

— С утра из дома не выходили. А где Сэмик? Куда подевали нашу собачку?

— Окстись. Совсем из ума выжила? — поразился Сергей Петрович. — Мы у тебя и спрашиваем, куда дели животину. Две собаки пропали за ночь, твоя третья…

— Вы и погубили! — уверенно заявила Зинаида, тыкая в Толкуна кривым пальцем. — Сволочи! Ты ж все жаловался мне, что лает по ночам Сэмчик, все по ушам ездил, клоп толстый! Вот себе и напарничка нашел, из блатных.

— Позвольте… — попытался вставить свои пять копеек в разговор Покахонтов.

— Не позволю! — мерзкую тетку уже было не остановить. — Ишь какой нашелся, бандюга. Ну, я вам устрою веселую жизнь, Эдик из вас всю дурь-то повыбивает…

Сергей Петрович скорбно покачал головой и кивнул историку:

— Все, пошли. Ко мне зайдем, кое-что посмотришь.

Под неумолкающие вопли карги они медленно пошли прочь, стараясь не обращать внимание на совсем уж страшные проклятия. Успокоилась она только тогда, когда парочка скрылась за высоким самодельным забором Сергея Петровича, сделанным из металлических листов.

— Ну и стерва, — устало выдохнул пенсионер, — семейка та еще, пьяницы и наркоманы, что с них взять. Так и знал, что этим закончится.

— Интересно у вас тут, — пораженно присвистнул Покахонтов, оглядываясь вокруг. Он тут же забыл про конфликт со склочной соседкой.

Участок походил на огромную стройку. Наваленная прямо у забора арматура соседствовала с горой битых кирпичей. К стенке дома были аккуратно прислонены многочисленные поддоны, делая его похожим на овощной склад. Картину всеобщего хаоса дополняла стоящая в середине участка замызганная бетономешалка, рядом с которой приткнулись три большие бочки с неясным содержимым.

— Это что, склад? А живете вы там? — полюбопытствовал Дмитрий Александрович, кивнув на небольшой зеленый домик в центре этой свалки.

— Сам ты склад, — обиделся Толкун, — это коттедж мой, по личному дизайну спроектированный. А это старая развалюха, не знаю пока, что с ней делать. Снести надо, по-хорошему, но рука не подымается. Пошли внутрь, чего тут толочься. Ноги вытирай, полы мытые.

Дмитрий Александрович ожидал увидеть такой же беспорядок и грязь внутри, но был удивлен увиденным. Лестница вела сразу же на второй этаж. Интерьер дома оказался под стать модным картинкам из журналов по дизайну. Отличное освещение, красивая минималистическая мебель, качественный паркет, все было на высшем уровне. Сергей Петрович довольно заухал, увидев в глазах нового друга неподдельное восхищение.

— Все сами, вот этими ручками, — хвастливо прогундосил он, — второй этаж летом планирую дачникам сдать, сам на третьем живу.

— Вот это да, — Покахонтов в лишний раз убедился, что не всегда внешнее совпадает с внутренним, это был яркий пример подобной дихотомии.

— Пошли чай пить, заодно обсудим, — предложил Сергей Петрович, — хватит тут красотами любоваться, надо в деле темном разобраться.

Они направились в небольшую кухоньку, которая располагалась на втором этаже. Чайника у Толкуна не было, он кипятил воду старым методом: налив воды в небольшую кастрюлю, он поставил ее на медленный огонь. На столе тут же появились вазочка с вареньем и открытая упаковка печенья.

— Есть у меня одна идея, не знаю, сработает или нет, — набив рот, прошамкал Сергей Петрович.

— Вы насчет собаки? — в тоне Покахонтова промелькнула надежда.

— Да. Я тебе еще видео покажу с камер наблюдения. Есть подозрение, что это все одного поля ягоды. И ягодки отравленные, надо сказать, — неопределенно высказался пенсионер. — Что-то недоброе назревает, как пить дать. В общем, милицию надо вызвать. Помнишь, я тебе вчера про наркоманов рассказывал?

— И что вы им скажете? Мы же не в Америке. Нас с такими просьбами самих отправят в КПЗ, — засомневался Покахонтов, задумчиво помешивая крепкий чай ложкой. — У нас представители закона по таким пустякам не выезжают.

— Это мы еще посмотрим, — лукаво улыбнулся Сергей Петрович и достал телефон.

Набрав короткий номер, он застыл, в ожидании ответа задумчиво раскрыв рот и воздев глаза к потолку.

— Алло, здравствуйте. Дорожная, 48, Толкун Сергей Петрович, — коротко и по существу дал вводные данные он. — Украли собаку. И у соседей тоже.

Видимо, на том конце провода не совсем поняли причину вызова милиции, и Сергею Петровичу пришлось снова повторять.

— Нет, не убежала, а сперли. Самым циничным способом. Прямо с цепи. Пришлите наряд, все на месте объясним, — упрямо продолжил он. — Нет, не шутка. Стал бы я звонить с открытого номера и адрес диктовать? Приезжайте!

Оператор пробурчал что-то неразборчивое и первым повесил трубку. В растерянности Толкун уставился на экран мобильного телефона, словно не поверив, что разговор закончен.

— Ну что, успешно? — испуганно уставился на него Дмитрий Александрович, даже прекратив жевать.

— Да бес их знает. Проклокотал что-то невнятное и бросил трубку, дурень, — разочарованно протянул Толкун. — Посмотрим. Чай допил? Пошли я пока тебе покажу, что мне удалось ночью зафиксировать. Ты обалдеешь.

Обещания радушного хозяина исполнились. Покахонтов был поражен «командному центру» своего соседа. В панорамное окно во всю стену историк увидел участок Заверсина как на ладони.

— Вот это да, — присвистнул он, — тут и соседнюю улицу даже видно!

— Да, — скромно констатировал Сергей Петрович, — такой вот наблюдательный пост. Ладно, ты лучше посмотри на эти страхи.

Тихо заработал видеорегистратор, включился монитор.

— Так, сейчас перемотаем и поглядим, — бормотал Толкун, возившийся с пультом.

Экран моргнул, и Покахонтов увидел уже знакомую Дорожную в черно-белом цвете. Долгие секунды ничего не происходило, наконец появился бегущий человек. Когда за ним проскочило что-то непонятное на карачках, он даже замер от удивления. Толстый палец Толкуна ткнулся в угол экрана:

— Еще вот тут взгляни, видишь? В темноте что-то через забор скакнуло. Нечеткая картинка, не разобрать.

— Перемотайте еще раз, — не поверил своим глазам любитель истории.

Они пересмотрели запись еще несколько раз. Одна только мысль о том, что какое-то ловкое и страшное создание, передвигающееся столь грациозно и незаметно, прошмыгнуло через участок Коли, привела Покахонтова в трепет.

— Это точно не собака, яснее ясного, — лепетал он, до рези в глазах всматриваясь в расплывчатые пиксели. — Что же это такое?

Судя по напряженному сопению, Сергей Петрович тоже пребывал в тягостных раздумьях. Из размышления их обоих вывела мелодичная трель звонка.

Толкун тут же щелкнул пультом, и на экране тотчас появилось изображение его ворот, рядом с которыми стоял полицейский УАЗ, а поблизости от калитки неуверенно толклись двое типов в форме с автоматами наперевес.

Дядя Сереня, как называли его соседи, тут же оживился.

— Пошли, пошли, приехали голубчики. Сейчас хоть какая-то ясность будет.

Но, едва взглянув на прибывшие похмельные злые рожи, Покахонтов понял — толку не будет.

— Кто вызывал? — без намека на приветствие начал полицейский покрупнее, агрессивно плюнув себе под ноги и поправив автомат на плече.

— Я, — с вызовом взглянул на него Толкун.

— Какие собаки пропали? — из-за амбала показался второй патрульный, маленькие глазки которого без устали сновали туда-сюда, обшаривая все колючим взглядом. — Выпивали?

— В смысле? — опешил Дмитрий Александрович.

Он, конечно, еще до звонка подозревал, что реакция представителей закона на их абсурдный вызов будет крайне негативная, но чтобы до такой степени…

— В прямом, бляха-муха, — набычился широкий прапорщик, — упоролись и поприкалываться решили, юмористов включили?

— Значит, так, — устало закатил глаза Сергей Петрович, — рассказываю. Все началось вчера. У моего соседа, Дмитрия, пропала собака. Убежала сама, но найти мы ее не можем уже сутки, считайте. Утром мы беседовали с дворником, так вот он сообщил нам, что…

— И ради этого вы нас сюда вызвали? Ради собаки? — тихо поразился щуплый полицейский. — Совсем охренели?

— Погодите, я же не рассказал до конца, вы меня перебили, — возмутился Толкун. — Так вот, Хайдар сказал, что…

— Слышь, дед, — прапорщик снова сделал вид, что ничего не слышал, — только из уважения к твоим сединам я вас сейчас в отдел не потащу, врубаешься?

Он снова плюнул практически в ноги Покахонтову и кивнул на него:

— Тебе, гнида, повезло, что возиться неохота с одним. Повторять не буду. Еще один звонок будет, и на пятнадцать суток поедете с нами, всосали?

— Во дела, — выдавил из себя историк, когда машина полиции, включив световые маячки на крыше, развернулась и скрылась в темноте.

— Кто ж знал, — горестно произнес Сергей Петрович, — как будто в грязи извалялся, в кизяк лицом макнули, от души!

— А вы чего-то другого ожидали от наших органов? — весьма ядовито осведомился Покахонтов, застегивая воротник. — Ладно, спасибо вам за чай. Пойду домой, а то весь день бегаю. Может, Куча уже вернулась, сидит себе на крыльце.

— Сомневаюсь, — мрачно процедил Толкун, доставая ключи от калитки. — Ладно, до завтра. И совет тебе — двери запирай как следует. Сам видел, что тут бегает. Собаки, опять же. Нехорошее у меня предчувствие…

Дмитрий Александрович коротко кивнул, пожал руку своему новому товарищу и пошел в темноту. Он услышал, как дядя Сереня задвинул все возможные засовы и, что-то бормоча, побрел домой. На улице было тихо-тихо, только гравий шелестел под ногами. Подходя к своему временному жилищу, Покахонтов поднял глаза и тут же подпрыгнул от неожиданности — у калитки стоял кто-то, вальяжно оперевшись на забор.

Темный силуэт, шатаясь, подошел к историку, пребывающему в шоковом состоянии, и схватил тщедушного доцента за грудки. К такому Дмитрия Александровича жизнь не готовила, он тут же почувствовал, как ноги наливаются свинцовой тяжестью, а дышать с каждой секундой все труднее и труднее, воздух будто не проходил в легкие. Ужасный перегар шибанул в лицо Покахонтова, и сипящий хриплый голос спросил:

— Слышь, ты тут живешь, пидор?

От бешеной концентрации адреналина в крови историк перестал соображать напрочь:

— Я? Кто? Я? Да, живу тут, но временно, временно, не я хозяин и хозяин не я, понимаете?

— Че мне тогда Зинка затирала? Тебя отмудохать надо? — угрожающе продолжил незнакомый тип.

Покахонтов наконец смог рассмотреть нападающего. Это был достаточно крупный мужчина лет сорока. Черные длинные волосы были стянуты в тугой хвост на затылке. Большой широкий нос походил на перезревший картофель, а тонкие бледные губы напоминали шрам от ножевого ранения. Абсолютно невменяемым взглядом нападающий смотрел куда-то в область шеи безвольного интеллигента.

— Кто вы? — тонким фальцетом выдал Дмитрий Александрович.

Его мозг судорожно просчитывал все возможные варианты спасения, но все они тут же отвергались как нереальные. Загвоздка заключалась в интимной близости хулигана.

— Я Эдик, Эд, — икнув, сообщил мужчина. — Куда Сэма дели, ублюдки? Зинка сказала, новые русские собачку нашу порешали, я думал, тут братва серьезная, а ты хлюпик рахитный. Падла!

На этих словах он что было сил саданул кулаком под дых Покахонтову. Доцент истфака все еще лелеял надежду, что все решится мирным путем. Согнувшись пополам, краем уплывающего сознания работник умственного труда понял, насколько ошибался. Человек, назвавшийся Эдиком, перехватил безвольное тело поудобнее и что было сил толкнул его в сторону. Не сделав и шага, Покахонтов потерял координацию и просто влетел в кусты, растущие у забора напротив. Видимо, любитель алкоголя и драк не подозревал, что оппонент окажется таким слабым и легким, поэтому не рассчитал сил.

Дмитрий Александрович со всей силы приложился о доски соседского забора спиной и снова чуть не потерял сознание. Адреналин скакал по сосудам, как обезумевший конь. Не отдавая отчет в своих действиях, Покахонтов дернулся, силясь встать, но боль в пояснице не позволила это сделать. Дрался он всего один раз в своей в жизни, в школьные годы, в восьмом классе. Тогда-то Дмитрий Александрович и понял, что рукоприкладство как метод решения своих проблем ему, в силу некоторых обстоятельств, совсем не подходит. Но полезный опыт вынес — в некоторых случаях, если повезет, лежачих не бьют. В советское время этот негласный кодекс был известен даже самым отъявленным хулиганам и смутьянам. Сейчас, замерев в несколько фривольной позе на правом боку и облокотившись на локоть, Покахонтов задался вопросом — действует ли данное правило в современных реалиях. Сознание тотчас же услужливо вытащило из памяти все те видеоролики уличных потасовок в Интернете, и сомнения одолели лежащего на холодной земле научного работника.

Эдик, казалось, забыл о своей жертве. Громко рыгнув, он потянулся, шумно зевнул и полез в карман за сигаретами. Чиркнула зажигалка, и потянуло свежим табаком.

Только сейчас Покахонтов понял всю абсурдность ситуации. Избитый, он валялся в придорожных грязных кустах, в то время как его обидчик совершенно безучастно курил в сторонке, напрочь позабыв о конфликте. Попасть на безопасный участок невозможно — для этого надо для начала встать, превозмогая боль, доползти до калитки, миновав агрессора, открыть ее, зайти, закрыть все замки и только потом идти зализывать раны и думать, что делать дальше. А перспективы пугали Дмитрия Александровича — по-хорошему, надо было звонить в полицию и вызывать «скорую», снимать побои. Памятуя о двух полицейских, которые явились на зов Толкуна, он не был уверен, что по прибытии они не встанут на сторону местного жителя, весьма похожего на них по манере изъясняться. Да и при благоприятных раскладах его ждала поездка в полицейский участок, больницу… Ночка не из приятных. А если плюнуть на все и махнуть рукой, неизвестно, чем это может закончиться. Кто сказал, что завтра Эдик не придет снова, так и не обнаружив свою горячо любимую собаку?

В подобных размышлениях Покахонтов провел еще несколько минут. Нужно было что-то делать, все это превращалось в малоприятный фарс. Эдик, стоя на нетвердых ногах и мечтательно рассматривая черное небо, казалось, вообще забыл, что в кустах разлегся обиженный и собственноручно им избитый человек.

Вдруг что-то заставило историка вжаться в кусты поглубже, невзирая на травмированную спину. Почему так произошло, он не мог объяснить даже себе. Какое-то предчувствие, ощущение близкой опасности не дали ему даже пошевелиться. Дмитрий Александрович почувствовал, как резко похолодало. Он не успел даже удивиться этому факту, как вдруг с дороги раздался глубокий и вкрадчивый голос.

— Добрый вечер, друг мой! Не спится?

Покахонтов увидел, как Эдик неловко повернулся в сторону говорившего и, еле-еле ворочая языком, неразборчиво спросил:

— Чего надо? Ты тут живешь, лошара?

— Увы, сударь, увы. Я живу не здесь. А с какой целью интересуетесь? — полюбопытствовал прохожий.

Дмитрий Александрович хотел было предупредить вежливого странника об асоциальном и опасном поведении пьяницы, но его опять что-то остановило. Более того, разум настойчиво потребовал от своего хозяина даже дышать через раз, чтобы ничем не выдать своего присутствия.

— Не твое дело, пидор, — Эдик устало согнулся, уперевшись ладонями в колени, — козлина. Дуй отсюда — или тоже замочу.

— Тоже? — насмешливо раздалось сбоку. — Мне кажется, вы пребываете во власти иллюзий. Кого же вы могли победить, находясь в столь сильном алкогольном отравлении? У вас затуманен разум, а тело слабо…

— Че? — не нашелся что ответить задира.

— Что и требовалось доказать, — заливисто захохотал незнакомец. — Скажу вам больше, милейший. Там, откуда я пришел, за такие слова, что вы произнесли, убивали на месте, не раздумывая. И быстрая смерть для обидчика была настоящим подарком…

— Я сказал, пошел на хрен, — соседа Покахонтова явно утомил этот разговор, и он с воплем понесся на говорившего, исчезая из поля зрения испуганного вусмерть историка.

Секундой позже раздался хрип вперемешку со скулежом, а потом Дмитрий Александрович снова увидел Эдика, уже лежащего на земле в непосредственной близости с его убежищем.

— Мне нравятся бесстрашные люди. Интересно, ты действительно храбрец или все дело лишь в алкоголе? Пожалуй, я не буду проверять самолично. Но моим новым друзьям ты определенно придешься по вкусу… В нашем скромном коллективе всегда нужна свежая кровь, так сказать… Пойдем, заодно поможешь перенести один тяжелый груз кое-куда…

Эдик перевернулся на живот и наконец увидел Покахонтова. В ужасе он протянул к историку скрюченную руку.

— Помоги, — просипел он, после чего неведомая сила дернула его и потащила назад, во тьму.

Не обращая внимания на холод и ноющую спину, Дмитрий Александрович пролежал в своем убежище еще минут пятнадцать. Никакая сила не смогла бы сейчас заставить его встать и пойти в дом, хотя до него было рукой подать. Из оцепенения его вывел писк телефона в кармане, пришло сообщение. Его даже передернуло, когда он представил, что могло бы случиться, зазвони телефон на несколько минут раньше. Покахонтов вскочил, сморщившись от боли, и, припадая на правую ногу, побежал в сторону дома. Едва заскочив внутрь, не раздеваясь и не снимая грязных ботинок, он тут же понесся в туалет, где его долго и мучительно рвало. Отдышавшись и без сил рухнув в кресло, Дмитрий Александрович понял — не полегчало. Да, физически ему стало намного лучше, да и боль утихла, но страх никуда не делся. Голос, глубокий и бархатистый, доносившийся словно из колодца, никак не выходил у него из головы. Толкун был прав, какая-то чертовщина начала твориться в Кукуево. Покахонтов взглянул на экран телефона, смс прислал Заверсин. «Ну, как вы там поживаете? Не ругаетесь?» — жизнерадостно спрашивал он. Ученый долго подбирал слова, стирал и заново переписывал ответ, все никак не решался сказать лучшему другу правду. В итоге он принял решение соврать во благо, дабы не портить товарищу отпуск: «Все хорошо. Отдыхай как следует!» Кинув телефон на подушку, он наконец снял куртку, замызганные сапоги, опять проверил все замки и сел за кухонный стол. В доме было слишком тихо. Слышно было, как на втором этаже мерно тикают настенные часы. Сейчас Покахонтов пожалел, что неизвестный архитектор решил сделать в доме Николая огромные окна. Даже задернув занавески, он не мог отделаться от липкого навязчивого ощущения, что кто-то холодный и бездушный бродит по темному участку, хочет заглянуть внутрь, в теплый, светлый уют дома и нарушить его. Вот этот кто-то, потеряв терпение, поднимается по лестнице, подходит к двери, ледяной рукой с длинными когтями берется за ручку и…

Телефон снова пронзительно заверещал, сигнализируя о новом сообщении. От неожиданности Дмитрий Александрович визгливо заорал, закрыв голову руками и зажмурившись, рухнул на пол. Поняв, что никто не ломится в дверь, он встал. Ему стало так стыдно и неловко, хотя свидетелей его минутной слабости не было и быть не могло. «Отлично! Ты тоже отдыхай, приеду, такое расскажу, ты обалдеешь. Куче привет передавай», — писал Заверсин. Покахонтов не стал отвечать, ему в голову внезапно пришла идея. Схватив небольшой пультик, он начал бегать по всему дому и закрывать стальные внешние жалюзи. Скоро дом стал похож на крепость. Только на третьем этаже испуганный историк не стал закрывать окна.

— Досюда не доползут, как ни крути, — весьма довольный плодами своей кипучей деятельности, авторитетно заявил он сам себе. Стало полегче и поспокойнее. Дмитрий Александрович включил оба телевизора, и стало совсем хорошо — дикторы новостного и спортивного каналов вещали что-то свое, стараясь перекричать друг друга. Покахонтов устроился сначала на втором этаже. Согревшись и успокоившись, он направился в ванную, где варился фактически в кипятке не меньше часа. Он несколько раз намыливал все тело, а потом долго и тщательно тер его мочалкой с такой силой, будто хотел содрать с себя кожу.

Красный, распаренный и довольный, он вышел в комнату в белом махровом халате и тапочках, которые Коля привез из какого-то египетского отеля несколько лет назад.

Телефон ожил снова и разразился продолжительными гудками. Звонил Толкун.

— Ты чего там, от кого оборону держишь? — раздался в трубке знакомый гнусавый голос. — Случилось чего?

— Приветствую, — Покахонтов открыл бутылку неплохого красного вина из запасов Заверсина, и с каждым мгновением настроение все улучшалось и улучшалось. — Случилось, еще какое. Завтра расскажу, но, думаю, вы мне не поверите.

— Да? — Толкун хмыкнул в трубку. — Заинтриговал, ничего не скажешь. Но по твоему голосу что-то не определишь, что беда приключилась.

— Я немного выпил, чтобы снять стресс, — признался Дмитрий Александрович, — все, как вы говорили.

— Что именно? Я много чего говорил, — не понял Толкун.

— Про ситуацию в целом. Очень много непонятного, но одно могу сказать наверняка. Происходит что-то очень плохое, — Дмитрий Александрович устало выдохнул. — Вы, главное, будьте настороже.

— Темнишь ты что-то, — раздраженно констатировал Сергей Петрович, — кудахчешь чего-то, а что, непонятно. Пить надо меньше.

— Ладно, — миролюбиво согласился Покахонтов, делая огромный глоток терпкого вина из красивого овального бокала, — вы, главное, двери и окна держите закрытыми. А глаза открытыми и ухи… Уши, то есть, востро. Острые уши, как у оборотня. Но не волосатые…

— Хватит пороть бред, — Толкун был настроен серьезно. — А двери я имею обыкновение закрывать и так, без предупреждений. В России как-никак живем.

— Это точно. Ладно. Завтра свидимся, все расскажу, — у Покахонтова плохо получалось складывать слова в предложения, поэтому он поспешил прекратить диалог.

— Давай. Спокойной ночи.

— И вам.

Бесцельно побродив по дому, историк пошел наверх, не забыв прихватить с собой початую бутылку вина. Развалившись на кровати, он в прострации смотрел в одну точку, лениво потягивая напиток. Он и не заметил, как уснул, чудом умудрившись поставить бутылку и бокал на прикроватную тумбочку, не расплескав ни капли. Везде горел свет, работали телевизоры, но это совсем не волновало захрапевшего Покахонтова.

Тем временем на участке Бурдинского распахнулась дверь недавно откопанного склепа.

— Ну что же, друзья мои, — проговорил все тот же бархатный голос, — ночью хозяйничаем мы, пришел наш черед. Берите гроб и тащите его за мной, я покажу куда. Если все пройдет гладко, то обещаю разнообразить ваш рацион. Не все же собак кушать, как-то это по-варварски.

* * *

Застыв на пороге странной горелой избы, Мытарь неуверенно уставился на своего питомца. Тень, подняв хвост трубой, важно перебирая толстыми лапами, подошел к двери и требовательно поскребся внутрь.

— Обожди, животина умная, почто погубить нас удумал? Там же ворог злокозненный засел, ждет не дождется, покудова мы в ловушку не попадем.

Кот недовольно посмотрел на своего хозяина и продолжил скрестись в дверь.

— Ладно, ладно, хорош, — цыкнул на него Ерш, — но ежели что, сам виноват, шельма мохнатая…

Тревожно и протяжно заскрипела дверь, предупреждая своих жильцов о незваных гостях. Покосившаяся изба оказалась муляжом, театральной декорацией. Внутри была всего одна большая пустая комната без намека на мебель. Печи — и той не было. Только четыре закоптившиеся стены и крыша с дырами.

— Эвона как… — прошептал Варун, смотря себе под ноги, — что за место такое?

Взгляд Ерша тоже был прикован к искусным рисункам и рунам на полу.

— Юдоль боли, — он облизнул пересохшие губы, — царство проклятых… Видать, Вальдемар тут обретается… Внизу…

— Почему проклятых? — Варун хотел потрогать изображение какого-то рогатого создания на барельефе, но в последний момент передумал и испуганно отдернул руку. — Ты говорил, упыри это…

— Кровососов ты видел, знаешь ужо, что за звери такие. А верховодят другие. Цари ихние, как Вальдемар, суть прокаженные. За страшные грехи уже при жизни свет от них отвернулся, а тьма приняла на службу верную. Черные колдуны, убивцы разных мастей и прочие страхоилы порою в недобрый час оборачиваются такими вот созданиями богомерзкими, и за заслуги власть им дадена повелевать чудищами во мраке ночи.

— Вальдемар, он кто такой? — воевода заметил в середине комнаты вход в подпол и крадучись пошел к нему.

— Потом, время будет, расскажу, — пообещал Ерш, — пока солнце не село, надо до дома добраться.

— Почему не чует нас? Сейчас как выскочит, и поминай как звали, — показал на дверь в подпол Варун.

— Тень раз сюда зайти сподобился, значит, не помрем, — успокоил встревоженного товарища Мытарь. — Другое дело, главное, чтоб он нас опосля не учуял. Надо, чтоб вражина знать не знал, что про логово его тайное ведаем. Нам это на руку. Ну все, пора в путь-дорогу.

Они выскочили из дома и помчались в сторону причала, не забывая, впрочем, о бдительности.

— А вдруг тут еще кто шляется? — резонно предположил Ерш, после чего они сбавили темп и пошли, то и дело оглядываясь по сторонам. Солнце, спрятанное за густыми дождевыми облаками, еще не ушло. Но что-то подсказывало Варуну, что вечереет в этих краях очень быстро.

Он все ждал подходящего момента, чтобы как следует расспросить Ерша обо всем. И только когда уже такая родная избушка замаячила вдалеке, Варун обратился к Мытарю, усердно пыхтевшему на веслах:

— Слышь, Ерш. А про Вальдемара ты что слыхал?

Тот вытер пот локтем, проверил направление лодки и только потом ответил.

— Это древнее создание. Предания да летописи гласят, что появился на свет он в глубокой древности, когда на этих землях еще люд не жил. Пришел Вальдемар с Севера, где володел да княжил долгие лета. Племя, где он верховодил, процветало. Мудрее и добрее правителя было не найти.

— То есть он не всегда упырем был? — поразился Варун.

— А ты не перебивай, узнаешь, — огрызнулся Ерш и продолжил, не забывая налегать на весла. — Я говорил ужо тебе, что обернуться в такую тварь можно запросто, ежели по темной дорожке идти долго. Годы шли, а Вальдемар все старел и старел. И когда удаль да силы молодецкие его покинули, обозлился он. Мол, как это так? Столько лет, живота своего не жалея, за благо людское радел и что получил в итоге? Слабоумие стариковское да слабость в членах? А наследники уже рядом вьются, как жуколицы на мед слетелись.

Они только подплывали, а Мытарь проворно вскочил на причал и кинул Варуну веревку. Кот последовал за хозяином, и лишь воевода остался сидеть в лодке, пока ее окончательно не пришвартовали.

— Тогда-то он в первый раз и обратил взор на темную сторонку. Магов да чародеев черных к себе призвал, тайны долголетия выведать, — продолжил Ерш, стуча сапогами по деревянному настилу. — Чем больше с ними якшался, тем душа темнее становилась. Никогда казней не было да пыток, а тут — на тебе. Если что не так — сразу голова с плеч. И глазом моргнуть не успел Вальдемар, а ужо и править-то некем, всех загубил, извел подчистую. Залютовал, никого не помиловал: ни женщин, ни стариков, ни детей особливо. Детей ненавидел лютою злобою, завидовал их молодым летам. Но и тут не успокоился, на соседей войной пошел.

— Так он же всех угробил? — Варун, зачарованный рассказом Мытаря, забыл о своей усталости, так и стоял столбом посреди горницы.

— Всех, да не всех. Пока кровь лилась, овладел он черной ворожбой, да такой силы, что мог мертвых из могил поднимать. И тот, кто с того света на зов его явился, вершил темную волю Вальдемара. Тогда вампиром и стал, кровь пить удумал, для вечной жизни. Чернокнижники да некроманты тоже на его стороне выступили. И началась война великая. Люди супротив нечисти. Все двенадцать кланов в годину недобрую объединились под общими знаменами, — Ерш накрывал на стол, не забывая рассказывать, — бились не один год, в те времена лихие много народу полегло. Людям в неравной битве удалось переломить ход сражения. В смертный час не убоялись они себя в жертву принести, ради жизни, ради потомков, ради победы над тьмою. Костьми легли, а спуску отродьям бесовским не дали. Когда обступила последний оплот сила темная, не убоялись владыки кланов самолично на честной пир кровавый выехать с мечами вострыми да щитами надежными. Обступила их рать нежити, да только зубы обломились от скрежета злостного. В кольце врагов бились воины севера плечом к плечу, спина к спине. Один за одним падали от ран многочисленных, да врага не убоялись. Когда один витязь остался, все воинство темное полегло. Один Вальдемар и выжил.

— Чудеса какие, — хмыкнул Варун.

— Легенды так гласят, — пожал плечами Ерш, погладив подошедшего кота. — Так вот, смог одолеть Вальдемара последний из выживших. Проткнул сердце некроманта мечом своим. Но только не умер колдун. Я тебе ужо толковал об этом. Не принял его ни свет, ни тьма. Исчез он. На долгие года.

— Тьма-то почему воспротивилась? — удивился воевода, наконец догадавшись сесть за стол.

— Неведомо. Наверное, решили на земле оставить, где он столько бед и страданий принес, — предположил Мытарь, задумчиво поглаживая себя по лысине. — Видишь, в царстве людей он до сих пор обретается, кровопивец.

— Теперь понятно, откуда сказы про Кощея Бессмертного пошли, — рассказ произвел на Варуна впечатление, — я раньше думал, бабьи сказки это.

— Сейчас покажу кое-что, — Ерш вскочил, испугав заснувшего кота, и понесся куда-то.

Он долго копался за печкой и, наконец, извлек оттуда длинный сверток. Бесцеремонно столкнув все миски и чашки, Мытарь положил что-то, бережно обернутое в бархатную ткань, в самый центр стола. Варун ахнул.

— Это Дагфинн, — Мытарь аккуратно держал в руках длинный светящийся меч, — что по нашему значит «дневной странник».

— Серебряный, — догадался витязь. — Откуда он у тебя?

— Мой пращур и был тем, кто ранил черное сердце некроманта, — тихо сказал Ерш. — Предания гласят, что только им можно убить Вальдемара. На веки вечные.

* * *

Кафе «Тростник», располагавшееся недалеко от трассы в город, было одним из главных мест досуга местной публики. Неоновые кислотно-зеленые буквы манили посетителей за много метров, а схематически изображенное одноименное растение на вывеске, мигая, механически покачивалось взад-вперед. Это было небольшое двухэтажное здание из красного кирпича, построенное лет десять назад, но уже успевшее обветшать и потускнеть. Сразу же при входе стояло несколько игровых автоматов, несмотря на недавний категорический запрет властей. Ушлый владелец поступил хитрее — когда подул ветер перемен, он поменял саму суть выигрыша. Теперь, когда на экране автомата выпадало три топора или три клубнички, из щели со звоном летели металлические жетоны вместо привычной мелочи. Эту местную валюту удачливый игрок мог спокойно поменять на выпивку или закуску в баре.

Дальше гость заведения проходил мимо четырех старых бильярдных столов, поставленных так близко друг к другу, что в вечерние часы одновременная игра хотя бы за двумя из них была невозможна. Ну и наконец само кафе, состоящее из нескольких ветхих, вечно грязных столиков с не менее жуткими ярко-красными салфетницами. Покосившаяся барная стойка, выполненная в псевдоазиатском стиле, имитирующая древнюю пагоду. Хозяин заведения, Леня, старый лысеющий мужик с грустными большими глазами, самолично стоял за стойкой и работал за троих — администратора, бармена и охранника. Время от времени, в будние дни, когда народу совсем не было, из кухни вальяжной походкой выходил повар Санек, молодой монгол с копной черных, как смоль, волос, стянутых в тугой пучок сзади. Второй подбородок и щеки, подпиравшие и без того маленькие узкие глаза, наводили на мысли, что главный человек на кухне «Тростника» слишком серьезно подходит к дегустации блюд. Но Санек подавал себя с таким апломбом, выходя в люди, что завсегдатаи, старясь держаться поближе, шутили и заискивающе смотрели ему прямо в глаза. Санчоус, как прозвал его владелец «Тростника», брал высокий стул у барной стойки, ставил его рядом со своим любимым автоматом «Crazy Monkey» и садился за игру. Постепенно он входил в азарт, все активнее жал на кнопки, не доставая изо рта медленно тлеющую сигарету, и сквозь зубы ругался. Когда три мартышки выстраивались в ряд и из динамиков разливалась победная гнусная музыка, плоское лицо расплывалось в улыбке, которая тут же гасла, — кулинар вспомнил, что выиграл лишь жалкие ненужные железки, а о реальных деньгах можно забыть до зарплаты. Леня, наблюдая за фиаско своего повара, забегал в подсобку и тихо хохотал, азартно потирая морщинистые руки. Сашу он не любил, но найти замену не мог уже больше года, поэтому подобные неудачи парня расценивал как собственный успех.

Именно здесь, за одним из круглых столиков и встретились Аксенов с Федоренко в самый разгар рабочего дня. Они могли бы пересечься и раньше, но Женя решил не прогуливать последний урок физкультуры и с удовольствием рубился в баскетбол, пока Павел Олегович, приехав раньше, изнывал от скуки в своем автомобиле на парковке «Тростника». Заказав только самый дешевый чай, они вызвали вполне очевидное негодование Лени. Он, поставив перед посетителями две посеревшие от старости чашки, поджал губы и удалился на свое насиженное место. На нервной почве Аксенов изодрал уже все салфетки и переключился на зубочистки.

— То есть, ты хочешь сказать, что тебе похрен на это? — изумился Женя, наблюдая за суетливыми пальцами Павла Олеговича.

— Какая разница, — театрально закатил глаза горе-предприниматель, — моя задача вернуть бабки, понимаешь? Только деньги играют роль. А остальное — хоть трава не расти. Если не вернуть вложенные средства, я банкрот. Меня налоговая так отымеет, что мало не покажется. Сейчас скоро квартал закрывать по отчетности, налог платить, и немаленький, а у меня на счету знаешь сколько? Три тысячи рублей!

— Пашок, погоди, — Женя отнял солонку и перечницу у нервничающего приятеля, — ты хочешь сказать, что тебе все равно, кто это? Ты хоть понимаешь, что он исчез с фотоснимка? Что это значит?

— И что же? — Аксенов раздраженно хлебнул чай и тут же поморщился. — Ничего не значит. Хрен. Нуль.

— Ты не прав, — упрямо возразил Федоренко, поймав испепеляющий взгляд владельца заведения, — это может значить только одно. Ты же пока домой мотался, в Инете посмотрел?

— Ага, это паранормальная сущность, вот как там написано. Причем активная ее форма, — зло расхохотался Павел Олегович.

— Это как?

— Ну, он был в реальности и с нами общался, но на снимке исчез. Если бы было наоборот, мы бы там вдвоем были, а на снимке бы он проявился, это был бы пассивный, живущий в других слоях полтергейст, — пустился в пространные объяснения Аксенов, но быстро переключился на свое. — Какая разница? Ты веришь в эту ерунду? Но ведь это смех.

— Ты не веришь в такие вещи? — протянул разочарованный старшеклассник.

— Представь себе, — Павел Олегович даже ударил кулаком по столу, — да, я, взрослый сорокалетний мужик, не верю в привидения, понимаешь? Зато я верю в алименты, которые мне надо платить бывшей жене-шалаве, верю в ипотеку, которую я, как последний идиот, брал в валюте, и в то, что скоро будет нечего жрать. В это я верю больше, чем в вампиров-оборотней и призраков, громыхающих цепями на чердаке.

— Кстати, — оживился парень, — может, это вампир? Они же тоже в зеркалах не проявляются?

— Послушай, — устало потер виски Аксенов, — ну ты же взрослый парень уже. Неужели у вас тут так скучно, что нужно Дракулу выдумывать себе? Свет просто так лег или эта, как ее, диафрагма не открылась или не закрылась, я не техник. Причин может быть вагон и маленькая тележка. Поверь на слово, люди гораздо хуже всех твоих монстров вместе взятых. Чудовищ выдумали, они просто как хищники себя ведут. А возьми обычного среднестатистического мужика из наших широт.

— И что? — Федоренко заинтересованно уставился на Павла Олеговича.

— Да ничего, — продолжил тот, допивая остатки терпкого чая, — вреда от него больше, чем от толпы оборотней.

— Ну это ты дал, — захохотал школьник. — Почему?

— Курит, пьет? Да, портит здоровье и себе, и окружающим. На машине гоняет? Да, воздух травит. Мусор выкидывает? За милую душу, себе под ноги, гадит, где живет. Бумажки, хабарики, пивные бутылки на природе, когда на шашлыки поедет, — разгорячился Аксенов, войдя в раж, — врет, лицемерит, дерется, хамит, ругается, ворует, потребляет, потребляет, потребляет, ничего не предоставляя взамен! Он будет до усери ходить по торговым центрам с женой-клушей, с важным видом выискивая, что бы еще поиметь! Вот ты мне скажи, какая мечта у обычного человека? Вот даже меня взять.

— Ну, не знаю, — возвел глаза к потолку Женя, — машину там купить, квартиру.

— В яблочко, — аж подпрыгнул на ветхом стуле Аксенов, — «Кайен» купить или «бентли», а лучше два или три, квартиру в центре, дачу, яхту, недвижимость в Европе и денег на сто жизней вперед. Чтоб уже из жопы лезло бабло! А, ну и еще бабу молодую, вот с такой жопой и с во-о-о-о-о-от такенными дойками, но чтоб по любви.

И Павел Олегович показал по воздуху желанные объемы груди у потенциальной невесты.

Женя не ответил, только смущенно хихикнув.

— Скажешь, не так? — продолжал яриться предприниматель. — Да у девяноста процентов населения всей Земли так, что про Россию говорить. Половина даже не сможет сформулировать свои желания в образы подобные. Просто зеленые бумажки перед глазами вертятся и все. Знаешь, что самое смешное в этом замесе? — Он, посмотрев по сторонам, доверительно перегнулся через стол к собеседнику: — В том, что в наше время это на хрен никому не сдалось. Высшим силам, планете, я про них речь веду.

— Не въехал, — честно признался Женя.

— Не нужны сейчас воротилы с биржи, элитные управленцы и прочие топ-менеджеры. Их и так жопой жуй.

— А кто тогда нужен?

— Те, кто сможет баланс восстановить. Кто не только о собственной материальной выгоде будет думать. О будущем всего человечества нужно радеть, Женя! Мы такими темпами катимся в тартарары! Ты мне тут про паранормалку затираешь, а это цветочки по сравнению с тем, что я обрисовал вкратце.

Они замолчали. Тишину нарушил подошедший Леня, взявший чашки и оскорбленным тоном поинтересовавшийся:

— Что-нибудь еще заказывать будете?

— Нет, нам счет, — Аксенов полез за кошельком.

— Что решили в итоге? Зачем собрались-то? — Жене было грустно, что его мистическую теорию так буднично и банально разбили скучные аргументы строителя.

— Надо наведаться будет завтра в гости к Бурдинскому и покачать права. Сходишь со мной на всякий пожарный? Я не жадный, завсегда поделюсь, — пообещал глава «ЭлитЛесСтроя».

— Зачем? — пожал плечами Федоренко. — Ты же тут столько распинался, все по полочкам разложил. Адвокат тебе объяснил, что никто за тобой не гнался, просто обдолбались дружки твои. В то, что он не человек, ты верить отказываешься. Так в чем тогда дело?

— Ну, как тебе сказать, — даже смутился строитель, — я всякого в жизни повидал. И пришел к выводу, что, по большому счету, нет ничего невозможного. Я не исключаю полностью вероятность всякой чертовщины. Практически не верю, но на всякий случай удостоверился бы, за нас же за это денег не возьмут… Да и тебе интересно же будет проверить свою теорию. Когда я ночью бежал, мне реально казалось, что за мной черти несутся, никогда так страшно не было, хоть я и не из пугливых. Надо сходить, посмотреть. Сфоткаешь его еще раз, если он там будет, тогда и будем думать. В любом случае мне надо с него деньги требовать…

— Ты же мне тут столько затирал про потребителей, — Федоренко первым встал из-за стола, — а сейчас опять заговорил про лаве, где логика?

— А что не логично? Я, как пассивный курильщик. Всецело осуждаю, но ничего в одиночку поделать не могу. Поэтому смирился и играю по тем же правилам, что и остальные, — раздраженно пожал плечами Павел Олегович.

Очередную вылазку наметили на завтра. До этого времени Федоренко должен был изучить методы, с помощью которых можно было бы вывести загадочную сущность адвоката Бурдинского на чистую воду. Ну а Павлу Олеговичу предстояла подготовка к неприятному разговору по душам. Аксенов, конечно же, не верил в призрака-юриста. Но и толком объяснить, почему на обычной фотографии Владимир не проявился, он не мог. Павел Олегович решил не забивать голову лишней ерундой, а сконцентрироваться на вполне обыденных вещах, таких, как выбивание долгов и спасение своей фирмы. Федоренко же нутром чуял — впереди их ожидало что-то страшное.

* * *

Утром события прошлой ночи показались настоящим бредом и игрой воображения. Покахонтов проснулся в шесть утра от звуков пулеметной очереди. Ярко горел свет, по телевизору шел какой-то голливудский блокбастер, поэтому из колонок неслись звуки выстрелов и крики испуганных людей. Во рту чувствовался металлический привкус, голова болезненно реагировала на каждый толчок пульса в висках, а общее состояние историк охарактеризовал как «бодун».

Все усугублялось воспоминаниями об агрессивном соседе и его последующим исчезновением. Тут же заныла спина, словно обрадованная, что о ней наконец вспомнили. Негромко выматерившись, Покахонтов в несколько подходов смог соскрести себя с кровати и, шаркая тапками и постанывая, побрел на первый этаж. Там он с шумом осушил несколько стаканов воды, заглотил продолговатую зеленую таблетку обезболивающего, после чего пошел в туалет, сел на унитаз и попробовал проанализировать ситуацию. Сердце настукивало незнакомый мотив из фильма ужасов, словно забыв о своей архиважной задаче стабильно и размеренно качать кровь по организму. Свет резал глаза и добавлял еще больше дискомфорта. Растирание висков не приносило облегчения. Дмитрий Александрович прислонился затылком к прохладной стене, закрыв глаза. Вытащив босые ноги из тапок, он блаженно улыбнулся — полы с подогревом были «лучом света» в сложившемся бедственном положении. Головная боль начала ослабевать, он наконец согрелся. Приятно и успокаивающе шумела вытяжка. Начался переход от острого похмелья к состоянию «не бей лежачего». Тревога прошла, захотелось заснуть, растянувшись на огромной кровати Заверсина, забыть обо всем плохом и пустить все на самотек, как получится. Дмитрий Александрович, засыпая, понимал, что если сейчас не встанет с горшка и не пойдет наверх, то рискует проснуться с затекшей шеей тут же, в туалете. С трудом разлепив глаза, он, с ревом зевая, потопал наверх. Едва он положил очки на тумбочку, сознание выключилось, как телевизор.

Когда Дмитрий Александрович открыл глаза во второй раз, за окнами было уже светло. Он с отвращением посмотрел на открытую бутылку вина, стоящую у кровати, и взял телефон. На часах была половина двенадцатого.

— Неплохо, — резюмировал Покахонтов, — хорошо, что я отделался легким испугом. А то сидел бы сейчас в обнимку с унитазом.

От Толкуна было уже три непринятых вызова. Доцент-историк набрал номер настойчивого соседа, договорились встретиться через полчаса. На этот раз они решили углубиться в лес, дойти до речки и посмотреть, может быть, там найдется какая-нибудь зацепка.

Покахонтов быстро позавтракал, с аппетитом уплетая бутерброды с сыром и запивая их горячим крепко заваренным черным чаем, по цвету больше похожим на чернила.

Подходя к калитке, он услышал с дороги возбужденный, уже знакомый голос. На повышенных тонах что-то вещала Зина, та самая особа, натравившая на ученого своего мужа.

— Говорю вам, с ним что-то сделали, — надрывалась она, — эти сволочи вчера сами приходили, про собаку спрашивали.

Стараясь ничем не выдать своего присутствия, Дмитрий Александрович подкрался вплотную к забору и замер. Памятуя о вчерашнем, он сразу же достал телефон и включил беззвучный режим, чтобы избежать возможных казусов.

Говоривший с мерзкой теткой голос тоже был знаком. Отчаянно скрипя мозгами, Покахонтов вспомнил, где он уже слышал подобные интонации. Тут его осенило — это был тот самый крупный полицейский-амбал, что вчера приехал на вызов к Толкуну.

— Опять про собак, блин! Вы затрахали уже все с этой темой. Вчера уже было, надоело. Да насрать всем на ваших псин, врубаетесь? Сами разбирайтесь, — четко чеканя слова, заявил представитель закона. — А насчет муженька тоже даешь… Чего мы, не знаем твоего алконавта? Сколько раз он у нас сидел за последний месяц? Три? Четыре?

— Какая разница, сколько! — взвизгнула женщина. — Вы обязаны, я повторяю, обязаны, произвести розыскные и спасательные работы. Может, он еще жив!

— Слышь, карга, затухни. Хлебало на ноль! — в разговор, как и вчера, включился напарник амбала. — Не будем мы искать твоего дебила. Пьет он в каком-нибудь бомжатнике, вот и все дела. Заяву раньше вторника не примут, как ни крути. А напишешь — пеняй на себя, у нас висяков знаешь сколько? На тебя все повесим, раскрываемость подымем. Все, кончай базарить, поехали.

Покахонтов вздрогнул, когда хлопнули двери машины. Затарахтел двигатель, колеса зашуршали по гравию. Зинаида, разрыдавшись, побежала к себе домой, напоследок со всей силы хлопнув калиткой.

«Интересно, а они на все вызовы так приезжают? — подумал Дмитрий Александрович. — Дежавю какое-то, ей-богу!»

Толкун вышел одновременно с Покахонтовым, словно нарочно ждал за воротами.

— Все слышал? — он скептически посмотрел на утепленную кепку историка и замшевые ботинки. — Ты в город, что ли, собрался? В лес идем, а ты как на парад.

— Так у меня нет другого, — расстроился преподаватель, — я же не знал, что буду тут по джунглям бегать в поисках собаки.

— Ладно, пошли ко мне, сапоги резиновые дам, — смилостивился Сергей Петрович. — Джинсы еще куда ни шло, а вот обувку свою попортишь точно. Треников даже нет?

— Спортивные штаны есть, — обрадовался Дмитрий Александрович, но тут же поник, — блин, тогда дома ходить не в чем будет…

— Ладно, и так сойдет, пошли посмотрим, что у меня есть. Размер ноги какой?

Пока Покахонтову искали подходящую обувь в поистине безразмерной кладовой Толкуна, Сергей Петрович как бы невзначай поинтересовался:

— Я видел, там опять наши знакомцы приезжали, к Зинке. Неужто из-за нас вызвала? Они, наверное, обалдели.

— Это точно, — кивнул Покахонтов, примеряя высокие резиновые сапоги, доходящие ему чуть ли не до пояса, — но не из-за собаки их. Дело принимает скверный оборот, Сергей Петрович.

Рассказ о ночной атаке Эдика и его исчезновении занял немало времени. Толкун замер посреди завалов хлама, обернувшись к рассказчику с вытянувшимся лицом.

— Что-то происходит, — закончил свой рассказ Покахонтов, — либо это все совпадение или игра воображения, либо это действительно взаимосвязано.

— Совпадений не бывает, — едва слышно прошелестел Сергей Петрович. — Пошли в лес, заодно проверим обстановку.

* * *

— И много тут таких упырьков обретается? — поинтересовался Варун, помогая Ершу нести дрова в лодку.

Утром они поплыли в противоположную заброшенной деревне сторону. Спустя около получаса они остановились возле небольшого островка, куда и выбрались пополнить запасы древесины.

— Старые книги гласят, что тьма тьмущая, — Ерш здоровенным топором рубил поваленное дерево на поленья.

— Что они тут позабыли? Ты же говорил давеча, что такие отродья близ народа живут, людей к братоубийственным войнам толкают, заговоры да интриги супротив люда плетут.

— Так-то оно так, — Мытарь посмотрел по сторонам, выискивая загулявшего кота, — да только неспроста они тут рыщут. Видать, дело темное есть какое-то. Вурдалаки простые, оно понятно. А вот Вальдемар не стал бы зазря по топям бродить. Я за ним давно охоту веду. Раньше по городам бродил в одиночку, а тут на тебе! Надо выяснить, а для этого вражину какую-нибудь живьем взять нужно.

— Упыри же говорить не обучены, только по веткам скакать да кровь пить, — удивился усталый Варун, сев на пенек.

— Дед мой говорил, а ему его отец, бывает, что главные владыки дар свой передать могут. И жертву свою оборачивают не тварью бессловесной, а таким же оборотнем могущественным. Правда, при свете дня все одно такому выродку ходить не полагается, тут же сгорит. Во всем остальном — такая же бестия, как и прародитель, токмо слабже немного.

— А смысл на болотах себе подобных плодить? — Варун развел руки в стороны. — Потехи ради ежели только?

— Согласен, но нам такой позарез нужен, чтоб ему язык развязать. Если таковой тут вообще имеется, — Мытарь оперся на топорище, задумавшись, — или самого Вальдемара прищучить придется, попытаться правду выведать.

Они сели в лодку и поплыли дальше на запад.

— Раз нынче день такой праздный выдался, надо бы еще запасы пополнить. Ежели отплыть подале, может, и оленя какого подстрелить сподобимся, — Ерш блестел взопревшей лысиной, — заодно покумекаем, стоит ли до поры до времени в логово Вальдемарово соваться.

— Силенок-то хватит такого упыря в полон захватить? — с сомнением в голосе протянул воевода.

— Поди знай, — Мытарь огибал выступающие из воды острые камни, — до сих пор не удалось, как видишь.

— А Дагфинн? Пронзить сердце вампирское? — с надеждой спросил Варун.

— Он своего часа ждет. Нельзя в ход пускать, ежели не уверен, что подействует. Нас погубить ему, что чихнуть, цена ошибки зело велика. Наверняка надо действовать.

— Так есть в твоих книгах намек на то, как мечом добрым змею подколодную погубить? Али все опять вилами по воде? — продолжил допытываться витязь.

Мытарь неопределенно дернул плечами и не стал отвечать. Вернулись обратно они, когда стало темнеть и над водой пополз холодный ярко-белый туман.

— Морочить начинает, — недовольно поцокал Ерш, ускоряя ход лодки. На корме под бдительным надзором Тени лежало три тушки свежепойманных зайцев. Когда на болото опустилась тьма, они были уже внутри избушки Мытаря. Лягушки квакали так громко, что их было слышно даже в горнице. Мокрые дрова трещали в печи, на которой устало развалился кот.

— Странно, конечно, — поразился Варун, — кому расскажешь, не поверят, засмеют. Ладно упыри, страшилища ночные. Но чтобы вот так вот жить-поживать среди нечисти. Сидишь, понимаешь, калачи жуешь, печь топишь, а вокруг тебя упыри скачут, а учуять не могут. Дела дивные.

Ерш не сразу ответил, хмыкнул, с хрустом дожевывая очередное яблоко:

— Чудес много на белом свете. Люди их просто замечать перестали. Только в одну сторону глядят, хоть кол на голове теши. Всякое бывает, и хорошего много. Мир, он как рубин. С одной стороны посмотришь, красным мерцает, с другой — цвет уже другой, в темноте вообще на уголек похож. Все от смотрящего на него зависит, так-то по уму если.

— Скорее, как пирог-шутиха, — Варун криво ухмыльнулся, — один откусил с клюквою, второй с капустою, а другой все зубья об горох обломал. Что завтре делать мыслишь?

— Пойдем в логово вампира сызнова, посмотрим. Если Вальдемар в вертепе обретаться не будет, то внутрь проникнем, посмотрим хоромы злодейские, планы выведать постараемся. Все одно, надо что-то делать, — Мытарь затушил свечу на столе и пошел к печке, — утро вечера мудренее, Варун. Кровать тебе как гостю положена, а я тут прикорну.

— Спасибо, друже.

Воевода еще долго ворочался, сон все никак не шел. Скоро тихо и аккуратно ему в ноги запрыгнул Тень и устроился так, что повернуться, не растревожив его, было невозможно.

— Слышь-ка, Ерш, — прошептал Варун, повернувшись к печи.

— Ну, — тот словно и не спал.

— Вдруг завтра ничего не найдем путного? Что делать будем?

— Тогда и придумаем. Самое главное — действовать. Не найдем, так в сторону деревни двинем, которую вы проходили, там народ поспрошаем. Там люди разные живут. Бывает, что и ведьмаки да волхвы, охотники да мракоборцы в таверне местной заседают, правда все реже. Не заскучаем. Может, завтра депешу твою найдем.

— Да нужна она теперь, — затосковал Варун, — на кой она мне? Все равно к прошлой жизни возврата нет. Теперь я сам уже заснуть не могу, как Вальдемарку прижучить охота.

— Ишь какой, — хохотнул Ерш, — все, спи, Аника-воин, сил набирайся, а то не одолеешь Кощея Бессмертного.

* * *

— Погоди, погоди! — аж присел Аксенов, когда они уже практически дошли до конца Дорожной.

И на такую реакцию была своя причина. Рядом с входом на злополучный участок стоял черный приземистый «мерседес». Несмотря на пасмурную погоду и еле накрапывающий дождь, он был идеально чист. Павел Олегович прищурился и смог разглядеть знакомые номерные знаки с одинаковыми буквами и цифрами. Сомнений быть не могло — Бурдинский собственной персоной прибыл на объект. Это было и хорошо, и плохо одновременно. С одной стороны, у бизнесмена появилась возможность лично побеседовать с заказчиком, обойдя «неудобного» адвоката. С другой, непонятно было, в каком настроении пребывает Бурдинский, а значит, эффект от беседы может быть абсолютно непредсказуемым.

— Чего встали-то? — недовольно пробурчал Федоренко, стараясь натянуть кепку до самых замерзших ушей.

— Видишь, там «мерзавчик» стоит? Это шефа. Видать, сам приехал, — объяснил свое поведение Аксенов. — Надо подумать, что делать.

— Да нечего тут думать, — раздраженно фыркнул Женя, — пошли уже, чего ты очкуешь постоянно? Как ты вообще живешь?

Обида кольнула уязвленное самолюбие строителя. Он, поджав губы, неторопливо двинулся вперед. Подойдя к калитке, он дернул ручку на себя. Ничего не произошло — было заперто.

— Да что ты будешь делать, — в сердцах воскликнул Павел Олегович и пнул ботинком хлипкую дверь. — Открывайте, есть кто?

Женя, наконец узревший метаморфозы, произошедшие со своим неуверенным взрослым другом, хитро улыбнулся:

— Пашок, погоди барагозить. Сейчас все узнаем.

Федоренко вытянул вверх длинные накачанные руки и умело подтянулся на заборе, заглядывая через преграду.

— Никого не видать, все чисто, — констатировал он, покрутив головой во все стороны. — Будем вламываться или обождем?

— Будем, естественно, — злость на самого себя и на непосредственного школьника еще не прошла, поэтому Аксенов еще не полностью отдавал отчет в своих действиях.

— Лады, — Женя перекинул сначала одну, а потом вторую ногу через забор и быстро исчез из поля зрения Павла Олеговича.

Заскрипел, проворачиваясь, ржавый замок, и калитка распахнулась.

— Welcome, — Федоренко изобразил элегантный поклон.

— Если машина здесь, то где все? — привычная тревожность вернулась к Аксенову.

— Ты мастак тупые вопросы задавать, — снова весьма грубо ответил Женя, заглядывая в окошко бытовки. — Внутри никого.

Для успокоения совести он даже открыл дверь и заглянул внутрь. Телевизор, похоже, так и работал с момента бегства Павла Олеговича. Женя никогда не был склонен к предчувствиям, не занимался самокопанием и не привык анализировать свои переживания. Он честно и открыто смотрел на окружающий мир, больше полагаясь на внешнюю сторону жизни, чем на малопонятные духовные опыты. Но даже он вдруг почувствовал что-то странное. Это было похоже на внезапный испуг. Впервые в жизни Женя на своей шкуре ощутил то, о чем читал в книгах. За ним кто-то пристально следил, но понять, откуда за ним наблюдают, было невозможно. Женя посмотрел по сторонам, выглянул в окно и тут же отпрянул, вздрогнув. Прижавшись к стеклу, там стоял Аксенов. Он ядовито улыбнулся, заметив неподдельный испуг на лице старшеклассника. От души выругавшись, Женя поспешил выйти на улицу, чтобы высказать своему товарищу все, что он думает о подобных шутках.

Они и не заметили сами, как оказались на дне котлована перед входом в подвал.

— Ну что, посмотрим? — прерывисто предложил Аксенов.

Одно только изображение смерти с косой пугало его до одышки, но любопытство все равно было сильнее.

— Давай, все равно приперлись, — поддержал идею друга Женя.

Федоренко тоже нервничал, конечно, значительно меньше, чем впечатлительный Аксенов, но сердце стучало у него в горле, а ладони вспотели за секунду.

— Там закрыто? — Павел Олегович не успел договорить, а школьник уже открыл нараспашку двери.

В нос им шибанул запах сырости и гнилья. И чего-то еще.

— Чем пахнет? Что-то знакомое, — принюхался Аксенов.

— Так обычно в поликлиниках пахнет и больницах, — скривился Женя, — ненавижу этот запах.

— Точняк! Формалин, или как его называют? Убивает микробы и бактерии, — щелкнул пальцами генеральный директор «ЭлитЛесСтроя». — Странно, да? Вряд ли тут полы мыли… Ну что, пошли?

— Куда пошли? Я в темноту не полезу просто так, — помотал головой Федоренко.

Он осмотрелся, поднял с земли штатив с прожектором. Стекло было разбито, но лампы остались целыми. Длинный шнур уходил к бытовке.

— Надо проверить, — щелкнул выключатель, и яркий свет заставил стоящего рядом Аксенова зажмуриться и закрыть глаза рукой.

— Мощная хренотень, — Женя остался доволен работой лампы, схватил ее, словно она ничего не весила, и первый пошел к каменным ступеням вниз.

Бледный свет фонаря лишь добавлял загадочности рисункам, расположившимся на стенах.

— Вот это да, — присвистнул Федоренко, рассматривая неизвестный мир, который живописец изобразил с высоты птичьего полета.

У Аксенова перехватило дыхание, хотя он и видел уже все это. Он никогда не испытывал интереса к картинам, но эти внушали неподдельное восхищение. И страх. Павел Олегович чувствовал, как волосы на голове встают дыбом, когда он пригляделся к странным тварям в лесу, сидящим на ветках. А от закованного в броню черного рыцаря исходила вполне ощутимая угроза, он был как живой и в свою очередь изучал незваных гостей.

Женя выдернул бизнесмена из раздумий вопросом:

— А тут что было? Видишь следы на полу? Походу, тут что-то большое стояло, прямоугольное. Стол какой-нибудь или еще что.

И правда, на полу явственно отпечатались следы какого-то предмета.

— А они особо не запаривались с историческими находками, я фигею, — продолжил изображать из себя детектива школьник, — как пол зацарапан, а? Я заметил, когда мы сюда спускались, что косяки дверные тоже покоцаны. Мудак ваш Бурдинский, я так скажу.

— Получается, они гроб тупо вынесли куда-то? — стал вслух размышлять Павел Олегович.

— Гроб??? Ты гонишь!!! — завопил Женя. — Ну это вообще нереально, просто отвал башки. Гроб, я фигею!

— Что же он задумал? — поскреб щетину на подбородке прораб. — Вряд ли он это в музей повез. Либо к себе в коллекцию, либо на продажу, одно из двух. Машину, получается, бросил и с грузчиками поехал, чтобы не кинули, не доверяет. Вот сволочь какая!

— Ну, с его методами все возможно, — Женя разошелся не на шутку. — Вы посмотрите, он в такие места еще и собак запускал. Слов нет, одни маты!

Федоренко пошел в угол, нагнулся и взял что-то с пола. Это оказался порванный ошейник.

— Куча, — прочел надпись на ярлычке старшеклассник. — Нормально, Паш? Этому зданию фиг знает сколько лет, а он своих кобелей сюда водит.

Аксенов задумался. Когда они встречались с Бурдинским и обсуждали проект дома, он несколько раз уточнял, как обстоят дела у миллионера с домашними питомцами, стоит ли проектировать будку или загон для них. Валентин Валерьевич тогда ясно дал понять, что не является ни собачником, ни кошатником, и вообще не в восторге от животных. Хотя, может, он просто не хотел давать лишнюю информацию о себе малознакомому человеку.

— А вот еще и цепочка какая-то. Они ее что, на привязи тут держали?

— Положи, где лежало, — посоветовал парню Аксенов и засобирался. — Ладно, пошли. Чего тут делать.

— Сейчас, погоди, хочу зафоткать все, — Женя достал мобильный, но свои находки не бросил. — Я их заберу как вещественные доказательства. Пригодятся, говорю тебе. Потом прижмем твоего толстосума, еще больше бабок поднимем. Он нам за молчание приплатит.

— Фантазер, — мрачно улыбнулся Павел Олегович. — Пойдем, снаружи его подождем, может, явится.

Но Бурдинский не появился. Они почем зря прождали еще полчаса, ошиваясь около дорогой машины, но никто не пришел.

— Ну что, пошли? — первым не выдержал предприниматель, окончательно промочив ноги.

Они не спеша двинулись обратно, к Жениному дому, около которого Аксенов оставил свою машину. Пройдя совсем чуть-чуть, они увидели двоих идущих им навстречу. Один, плюгавый маленький очкарик в резиновых сапогах не по размеру, почему-то крайне подозрительно уставился на Федоренко.

— Простите, извините за беспокойство, — очень интеллигентно начал «очкарик», — но вы не подскажете, где взяли этот ошейник? Дело в том, что он был на моей пропавшей собаке.

Бородатый толстяк в странном пуховике бледно-розового цвета, сопровождающий тщедушного задохлика, недобро прищурился и засопел, скрестив толстые ручищи на выпирающем пузе. Он постоял, пристально разглядывая Женю с Павлом Олеговичем, а затем показал пальцем на школьника:

— А я тебя знаю. Ты же в сорок шестом доме живешь?

* * *

Все же Федоренко не показалось. Там, в бытовке, за ним действительно следили. Если бы Женя, испугавшись, не ушел, отогнав неприятные ощущения, то рано или поздно он бы точно догадался заглянуть под кровать.

Там, в пыльной душной темноте, не шевелясь, лежал кто-то. Когда Федоренко зашел в комнату, налитые кровью опухшие глаза затаившегося открылись и с интересом уставились на кроссовки вошедшего. Перекошенный рот в запекшейся крови алчно приоткрылся. Лежащий под кроватью некто не дышал, поэтому лежал так беззвучно.

И если бы спрятавшееся под кроватью существо смог бы как следует рассмотреть Аксенов, то он наверняка не узнал бы в нем Валентина Валерьевича Бурдинского.

* * *

Когда они уже почти дошли до лесной опушки и проходили мимо последних участков, то увидели двух бредущих им навстречу людей. Неизвестно, что вынудило Покахонтова взглянуть на одного из прохожих. Видимо, мозг реагировал намного быстрее, чем его хозяин. Дмитрий Александрович не был до конца уверен, что видит перед собой ошейник именно Кучи, но подсознание подсказывало, что лучше спросить, чем потом мучиться. Федоренко, услышав от тучного пенсионера свой адрес, был несказанно удивлен.

— Ты чего, меня не помнишь, что ли? — поразился невнимательности парня Толкун. — Дядя Сережа, из сорок восьмого. Когда свет отрубило в июне, бегал по соседям, узнавал. К вам заходил еще.

— Было, было, — по-детски обрадовался Женя, улыбнувшись, — теперь вспомнил. У меня просто на лица плохая память.

— Я тебя еще вот таким вот помню, бегал по дороге, мяч гонял с братом, — Сергей Петрович ладонью показал предполагаемый рост маленького Федоренко. — У тебя же старший брательник есть?

— Да, — Женя помрачнел, — он с нами не живет теперь. Неважно, забейте!

— Так вы дадите на ошейник взглянуть? — прервал нить ностальгических воспоминаний Покахонтов.

Женя уже простодушно протянул руку, передавая злосчастный аксессуар в руки Покахонтова, как вдруг ожил подозрительный Аксенов. Он схватил Федоренко за плечо и отдернул его в сторону.

— Я, конечно, дико извиняюсь. Но вы вообще кто? И с какой целью интересуетесь? С чего такой нездоровый интерес к нашим вещам?

— Ушлый поц, — скривил кислую физиономию Толкун, — сразу видно, пуганая ворона. Собачка пропала у товарища, уже который день ищем. И не только у него, кстати. Вы часом не догхантеры, господа хорошие? Ничем таким не промышляете? Или стоит милицию свистнуть?

Настала пора Павлу Олеговичу нервничать. Быстро заморгав своими белесыми ресницами, он пригладил редкие волосы:

— Нет, нет. Противозаконным не занимаемся.

— Да? — протянул Толкун. — Ремешок-то посмотреть дадите?

— Да тут имя написано, скажите, как пса звали, — Федоренко решил закончить нелепые препирательства и не выглядеть в плохом свете перед взрослым соседом, — а я вам тут же скажу, его это или нет.

— Это она, сучка, не кобель. Куча звали, — шмыгнул носом Покахонтов.

По изменившемуся лицу старшеклассника Аксенов понял — они попали. Еще ничего не происходило, а он уже начал думать, в какую сторону лучше делать ноги.

— Погодите, я могу все объяснить, — примирительно поднял руки вверх Женя.

— Уж будь добр. Не хотелось бы к твоим родителям идти за разъяснениями, — проворчал Сергей Петрович.

Он давно наблюдал за Федоренко и пришел к выводу, что Женя нормальный, порядочный парень, который никак не может быть связан с какими-то сомнительными махинациями. Другое дело стареющий блондин с подозрительными манерами, который сейчас, стараясь выглядеть как можно более спокойно, искал пути отступления. «Мерзкий тип, на грибок похож или на плесень какую-то. Поганка натуральная», — пенсионер неотрывно смотрел на Аксенова, не скрывая своей неприязни.

— Мы нашли это вот на том участке, — школьник кивнул на синий строительный забор, — там раскопали какую-то «пирамиду Хеопса», мы в подпол забрались, а там это барахло лежало.

Он простодушно проигнорировал испепеляющий взгляд Аксенова и его драматические вздохи.

— Пирамиду? — Покахонтов так выпучил глаза, что увеличенные через очки они заняли добрую половину лица ученого.

— Ну, там, могильник или вроде того, — пожал плечами Федоренко.

— Хорошо, — гнусаво и недовольно начал Толкун. — А это что за фрукт тогда?

Он кивнул на Павла Олеговича, который уже «незаметно» отошел на пару шагов назад.

— Это Пашок, нормальный чел, кореш мой, — успокоил Сергея Петровича школьник, — он тут прорабом и работал, а потом его вытурили как раз из-за этих раскопок дурацких.

— Молодец, — фыркнул Аксенов, — в разведке можешь работать! Всю подноготную выложил меньше, чем за пять минут. Супер!

— Да ладно тебе, Паш, чего такого. Не чужие люди все-таки и не менты. Чего скрывать-то?

— Раз вам скрывать нечего, может, и нам дадите одним глазком взглянуть на восьмое чудо света? — с издевкой осведомился Толкун, подбоченясь. — Уж больно хочется приобщиться к науке.

— Проблема одна есть, — насупился Аксенов, поняв, что так просто они не избавятся от назойливых мужиков. — «Мерин» видите? Это хозяина. Он вернуться может в любую секунду. Он даже если нас заметит, то на месте прибьет, а тут еще вы.

— Ничего, ничего, — Толкун и не думал сдаваться, — на стреме Женька постоит, да? Если поедет кто, свистнешь, а мы в леса убежим, как партизаны. Создадим там народное ополчение, захватим телеграф, вокзал и почту, а там видно будет.

— Ладно, хватит уже, — практически простонал Павел Олегович, — пошли, только быстро, умоляю. Времени нет.

— Кто познал жизнь, тот не торопится, — наставительно поднял палец вверх Сергей Петрович, — ведите.

Женя, как они и планировали, остался на стреме. Он нервничал, переминался с ноги на ногу и каждую минуту сплевывал.

— Это что-то невероятное, — восхищенно прошептал Покахонтов, когда они попали внутрь, — не могу поверить, что это не сон. Вы понимаете, что мы сейчас находимся фактически в колыбели славянской цивилизации?

— Не знаю как ты, а мы вообще в могиле, а не в колыбели, — Толкуна передернуло от сырости. — Тут аура плохая, мне не нравится.

— Откуда вы знаете, что это могила? — поразился историк, уставившись на своего друга. — Кто вам сказал?

Сергей Петрович с ухмылкой постучал себя указательным пальцем по седому виску:

— Мозги, кто ж еще. Я с ними пока что в доверительных отношениях.

— Так это реально гробница? — закашлялся от сырости Павел Олегович, мусоля в руках сигарету.

— Похоже на то, — доцент исторического факультета СПбГУ начал увлеченно изучать исписанные стены, — это минимум двенадцатый век… Если не раньше… Странно, обычно такие изображения не делали. Весьма оригинально… Да и сам посыл! Явно не про мирную загробную жизнь… Да и надпись на входе тоже не традиционна для захоронений князей и знати. Либо этого человека не слишком жаловали при жизни…

Он повернулся к Аксенову и строго спросил:

— Вы же ничего отсюда не выносили, ведь правда?

— Мы нет. Но Бурдинский скорее всего уже на продажу увез что-то. Тут стояло, — Аксенов включил дурака, — стол, наверное, как Женька предположил.

В присутствии увлеченного любителя истории и злобного старикана Аксенов чувствовал себя не в своей тарелке. Бизнесмен гордился своим умением найти общий язык с любым, даже самым сложным человеком, но как он ни пытался сейчас, все его попытки оборачивались полным провалом.

— Как вы думаете, тут стоял именно стол? — историк проглотил наживку.

Теперь это был уже не вежливый интеллигент, а настоящий ученый, стоящий на пороге открытия. Он без устали бегал вдоль рисунков с горящим взором, бормотал себе что-то под нос, изредка оборачиваясь на своих спутников, будто проверяя, не убежал ли кто.

— Ну не знаю, а что? — продолжил хитрить Павел Олегович.

— Не кажется ли вам, что если это склеп или гробница, логичнее всего было бы предположить, что тут стоял гроб? Стол — это, конечно, изящная версия, но маловероятная, — азартно захохотал Покахонтов, изучая царапины на плитах. — Скорее всего каменный и весьма тяжелый. Как его отсюда вытащили, интересно мне знать…

— Да какая разница, — Толкун постучал ногой по ступеньке, с тоской поглядывая наверх. — Почему тут нашли собачью упряжь, вот это вопрос. Да и кусок цепи надо Хайдару дать, что-то я сильно подозреваю, что это все, что осталось от второй псины.

— Если бы все было на месте, то я бы более точно смог сказать, с чем мы имеем дело. Но пока что могу сказать следующее, — Покахонтов возбужденно потряс руками, — это явно девиантное захоронение, такого я нигде не встречал.

— И что это значит, — недовольно протянул Толкун, — по-русски если говорить?

— Нетипичный могильник, отличающийся от общепринятой конкретной культуры и исторического периода, — быстро дал определение Дмитрий Александрович. — Могу сказать вам еще одну вещь, но не думаю, что она придется вам по душе.

Он застыл, сделав эффектную театральную паузу.

— Ну? — Аксенов не выдержал первым.

— Скорее всего мы имеем дело с мистическими верованиями славян, — историк устало потер переносицу. — Не могу утверждать наверняка, надо свериться с источниками, но, вероятно, тут был погребен упырь.

— Что? — в два голоса не сговариваясь воскликнули Толкун с Аксеновым.

— Да, да, — не обращая внимание на вопли, продолжил Покахонтов, — я бы смог сказать точнее, если бы не исчез гроб и мне дали бы добро эксгумировать содержимое. Могу предположить, что мы бы нашли доказательства моей теории.

— Например? — Павел Олегович до сих пор не отошел от шока.

— Отрезанная голова в ногах, осиновый кол в сердце, — принялся перечислять Дмитрий Александрович, — железный серп, размещенный в районе горла или живота умершего, камни под подбородком, серебряные нити, все зависит от периода, мы бы смогли точнее определить время постройки. Пока я делаю подобные выводы исключительно по изображениям и надписям. Да и рядом, похоже, нет никаких других могил, это тоже подтверждает мою догадку. Смущает только одно.

— Давай без этого, говори сразу, что за манера, — возмутился Толкун, когда историк снова замолк.

— Обычно людей, подозреваемых в вампиризме, хоронили без почестей, за пределами среды обитания. Никаких опознавательных знаков, лишь меры предосторожности, дабы покойник не вернулся на этот свет. Здесь же прямо дворец съездов, а не могила вампира.

* * *

Варун в одиночку шел вдоль ржаного поля. Оглушительно трещали кузнечики. Ветер играл с колосьями пшеницы, дул в лицо, трепал волосы. Витязь, расставив руки, закрывал глаза и блаженно улыбался. Солнце, еще пронзительное и яркое, медленно, почти незаметно клонилось за верхушки могучих сосен. Яркое и спелое молодое лето насыщало все вокруг своей силой. Варун понял, отчего ему так легко — на теле не было привычных тяжелых доспехов, а мозолистые руки не сжимали щит с мечом. Он чувствовал себя, как в раннем детстве, когда через поля шел с отцом на рыбалку. От нахлынувшего чувства умиротворения и спокойствия воевода оттолкнулся ногами от земли, воспарил и поплыл по воздуху, изредка подгребая руками, словно по речке. Изредка переворачиваясь на спину, он любовался ярко-синим небом без облачка, крутился, зачерпывая воздух, и летел совсем у дороги, чуть ли не пачкая рубашку придорожной пылью.

Рожь впереди нагнулась, хотя ветер не дул, и на дорогу вышел кто-то. Расслабленный Варун прищурился и ахнул. В лысом усатом воине, стоящем на обочине, он опознал Галаша, того самого воина, который первый из их отряда сгинул на болотах. Неприветливо и глумливо ухмыляясь, Галаш помахал своему летящему воеводе и пальцем указал вглубь поля, в огромные ростки пшеницы, тянущиеся к солнцу. Варун посмотрел туда, куда указывал его соратник, но ничего не увидал. Когда он обернулся, бывшего собрата по оружию и след простыл. Помотав головой, витязь отогнал наваждение и поплыл дальше, но не прошло и минуты, как на дорогу на карачках выполз, раздвинув высокие колосья ржи, уже его второй знакомец — топорник Малк. Его страшный шрам через все лицо Варун мог бы узнать из тысячи. Воин выглядел так же, как и в момент их последний встречи. Мокрые черные волосы закрывали глаза, тина и кувшинки облепили доспехи, а грязная, мутная вода стекала под ноги. Малк покачал головой, в то время как рука, запечатанная в броню, тоже показала куда-то в поля. Варун недовольно посмотрел направо и тут же почувствовал, как по спине побежал холодок. Где-то там, вдалеке, вдоль дороги кто-то бежал. Дружинник услышал за спиной какое-то бульканье — там в приступе смеха зашелся Малк. Смеяться у него не особо выходило — лишь болотная цветистая вода лилась из приоткрытого рта.

Внезапно силы кончились, и Варун рухнул на дорогу, больно ударившись ребрами. От неожиданности он зажмурил глаза, а когда открыл их — перед глазами стояли чьи-то огромные сапоги. Резко вскочив, воевода лицом к лицу столкнулся с Никитой, своим верным десницей. Бледная физиономия контрастировала с теплым светом вокруг. Рваная рана на шее бойца уже чуть кровоточила. Варун хотел было сказать что-то, о чем думал последнее время, но не смог, горло предательски сжалось. На глаза навернулись слезы. Между тем ноги воеводы стали ему неподвластны — он пошел дальше, не обращая внимание на то, что его верный друг не двигается. Никита схватил его за руку и потянул обратно, но тело Варуна решило не считаться с желаниями своего хозяина. По выражению лица Никиты и его жестам витязь понял, что идти вперед не стоит, но ничего поделать не мог.

Что-то темное и большое бежало совсем рядом с дорогой и двигалось все быстрее и быстрее, в то время как Варуна будто погрузили в бочку со смолой, ноги еле-еле передвигались. Темная фигура, высоко подпрыгнув, бросила что-то в сторону бредущего воина. Короткий кинжал, вращаясь в воздухе, полетел прямо в Варуна. Он, закричав, попытался увернуться, но был слишком нерасторопен. Пущенное неизвестным оружие со свистом вошло прямо в незащищенную грудь воеводы.

С криком он сел на кровати. Тень, сидящий в ногах, недовольно и внимательно уставился на вопящего воина.

— Чего орешь? Кошмар привиделся? — Ерш во всеоружии сидел у окна за столом. — Тут такое часто бывает. Значит, не зря я встал. Рядом кровопивцы.

Варун видел лишь силуэт — полная луна властвовала на черном небе, но свет ее, тусклый, блеклый, давал лишь очертания предметов, заставляя воображение дорисовывать недостающие детали.

— А ты чего не спишь? — хриплым спросонья голосом полюбопытствовал Варун, все еще пребывая на грани между сном и явью.

— Сегодня тут хозяйничает тьма, — неопределенно высказался Мытарь. — Видать, понял Вальдемар, что кто-то побывал у него в логове, вот и беснуется. Вона сколько нагнал тварей.

Воевода сунул босые ноги в холодные сапоги и поспешил к мутному окну. Сначала во мраке ночи он не смог рассмотреть ничего, кроме лунной дорожки на болоте, но постепенно глаза привыкали, и он понял, о чем толкует Ерш. Они мелькали то тут, то там, стараясь держаться на деревьях и в густых кустах, прыгали в воду и появлялись уже в другом месте, нигде не задерживаясь, замирая лишь на секунду. Лес словно ожил и двигался.

— Сколько же тут погани беснуется?

— Поди знай, богатырь, — Ерш как ни в чем не бывало стругал что-то, — больше тридцати голов, это к бабке не ходи.

— Что не спишь? — Варун кивнул на остывающую печку. — Ночь на дворе.

— Я сплю мало, — неохотно поделился Мытарь, — да и чую что-то недоброе, как бы не сам Вальдемарушка к нам сегодня заявился.

— А что ж ты тогда тут сидишь, штаны просиживаешь? — ахнул витязь, в потемках стараясь нашарить меч.

— Обожди, не гони лошадей, — постарался успокоить его Ерш. — Ты что, позабыл, о чем я тебе толковал?

— О чем ты? Ох ты ж, ешкин кот! — в темноте Варун не заметил сидящего на полу Тень и чуть было не споткнулся о него.

— Даже если Вальдемар Чернокнижник сможет избу нашу рассмотреть, то все равно внутрь зайти силенок не хватит, если только ты его не позовешь чаю с баранками испить. Может, обойдется.

Не успел Мытарь договорить, как в дверь постучали. Воевода почувствовал, как сердце в груди замерло, а затем ледяной глыбой рухнуло вниз, в пятки, разбившись на тысячу мелких колючих осколков. Кровь в жилах перестала течь, разом превратившись в плотную и твердую субстанцию. Пустой живот скрутило, а внутри разлился противный жар, который быстро достиг лица.

— Кто там? — облизывая пересохшие губы, полюбопытствовал витязь.

— А вот ты сходи и проверь, — Ерш незаметно скользнул в сторону печки. — Свечу зажги и иди открывай, а я пока приготовлю, чем гостей дорогих попотчевать. Пущай думают, что ты тута один обретаешься пока.

Дверь недовольно скрипнула несмазанными петлями, словно жалуясь на поздний визит. На пороге в тусклом свете огарка свечи, обнажив зубы в белоснежной улыбке, стоял Хорт собственной персоной.

— Никита? — от удивления и радости у Варуна отвисла нижняя челюсть.

— Здраве будь, воевода! Иди сюда, друг, — десница распахнул объятия.

Что-то в голове Варуна предупреждающе щелкнуло:

— Погоди, мы же тебе голову буйную отрубили и похоронили без почестей в деревне мертвых, как ты с того света вернуться умудрился?

— Сам не знаю, — нервно дернул плечами Никита. — Чего тут стоять? Ты меня внутрь пустишь? Я околел тут, вплавь добирался.

— Откуда ведал, как нас найти? Болото большое, — великая радость испарилась, словно и не было, а на ее место пришла горькая тоска и злоба, как только Варун понял, кто перед ним.

— Нас? — заинтересованно переспросил Хорт, продолжая, как истукан, улыбаться. — Кого это, нас?

Внезапно взгляд его упал вниз на сидящего кота, лицо его перекосило от отвращения и ужаса, и перед ошеломленным Варуном замелькали лики незнакомцев, будто книгу листали. Наконец, заиграв желваками, пришелец взял себя в руки и вернулся в образ Хорта.

— Неужто сам Темный в наши края пожаловал? Вот это новости… Я так разумею, нечего больше балаган разводить, — Варун только моргнул, а перед ним стоял уже тот самый закованный в броню воин, которого они видели в деревне. — Как тебя угораздило оказаться в наших краях гиблых, колдун? И почто в таком виде непотребном? Сколько ты уже за мной бегаешь, не надоело? Неужто еще не отчаялся?

Кот прижал уши и противно, гнусаво завыл на одной ноте, отчего даже воеводе стало не по себе.

— Ты чего пожаловал? Не звали тебя вроде, а ты приперся, — осмелев, заявил он.

— Кто-то храбрым стал, я так посмотрю, — театрально расхохотался Вальдемар. — Вы первыми ко мне явились, за одно это ждет вас смерть лютая. Даже волшебник не поможет.

— Да ну, — насмешливо раздалось из темноты, и рядом с Варуном плечом к плечу встал Мытарь, наставив на незваного гостя арбалет. — А ежели ты такой борзый, что ж ты токмо языком трепешь, аки баба базарная?

— А я сразу и не догадался, — показательно хлопнул себя по лбу Вальдемар, — не подумал я, что отродье Мытарское тут ошивается. Без помощи этот витязь придурковатый тут и часа бы не прожил.

— У нас, у людей, принято друг дружку из беды неминучей выручать, мог бы и привыкнуть уже, порождение скверны, — парировал Мытарь, не успел обиженный воевода и открыть рта. — Обидно небось, да? Чего лясы точить, пора Жнеца в деле проверить, а то давно он сердца упыриные не прошивал насквозь.

С этими словами он нажал на спуск, и серебряная стрела, вылетев со страшным свистом, угодила Вальдемару прямо в сердце. От удара тот отлетел на несколько метров и всей массой рухнул на деревянный настил. Варун обрадованно вскрикнул, но тут же замолк, увидев, как встает чернокнижник.

— Детские игрушки, — зло прошипел Вальдемар, выдергивая стрелу, — даже не больно!

Доспехи чудесным образом с шипением затянулись. Вампир держал в руках серебряную стрелу, отчего перчатки его дымились. Покрасовавшись, он отбросил ее далеко в болото.

— И это все? Такими жалкими приблудами супротив меня? Твои предки, как тебя там зовут, Мытарь, и то проворнее были.

На этих словах Вальдемар снова преобразился. Варун даже вздрогнул — перед ним стояла точная копия Ерша, только волос было побольше и они были собраны в пучок на затылке. В остальном он был как две капли воды похож на Мытаря.

— Узнаешь, мракоборец? И такая личина у меня имеется, с тех пор как я на колени поставил пращура твоего. Слаб он был… А яблочко от яблоньки недалеко падает, слыхал такую поговорку?

Ни один мускул не дрогнул на лице Мытаря:

— Над мертвыми тешиться много ума не надо, мешок с костями. Но ничего, даст Бог, за все поквитаемся. Да и у «воеводы придурковатого» к тебе вопросы имеются.

— Пуп не развяжется? — Вальдемар, отряхиваясь, подошел к двери.

Тень был начеку. Вздыбив хвост, он зашипел и когтистой лапой попытался достать врага. Чернокнижнику это страшно не понравилось, он растворился в воздухе и тут же возник на самом краю пристани:

— Ладно, что толку из пустого в порожнее переливать. Хотел просто на глупцов полюбоваться, что не убоялись ко мне заявиться. Теперь понятно, что за компания тут собралась. Скоро увидимся, познакомлю вас с друзьями моими верными! Вот когда последнюю деревню в крови утоплю, посмотрим, как вы запоете. Или так и будете тут до конца времен прятаться?

Сделав невероятный кульбит, Вальдемар без единого брызга исчез в болоте, даже всплеска не раздалось.

Кот успокоился только тогда, когда Варун взял его на руки и начал гладить, приглаживая вздыбленную шерсть. Наконец, он своенравно мурлыкнул, соскочил на пол и, взобравшись на печку, улегся там, хитро поглядывая на своих товарищей.

— Слышь, Мытарь, — сна у витязя не было ни в одном глазу, — а чего этот страхолюдь котофея твоего Темным назвал? Волшебник, бает.

— Не знаю, — мрачнее тучи Ерш сидел за столом перед горящей свечкой, уставившись на пламя и не моргая.

— Ты чего раскис-то, неужто речей крамольных наслушался? — Варун стукнул кулаком по столу. — И думать забудь! Не время сейчас и не место для этого!

— Понятно и без тебя, — отрезал Ерш, повернувшись к окну, — сколько веков уже с ним бьемся, а проку все нет. Есть ли смысл в этом? Столько людей загубил, а мы все вокруг топчемся, поделать ничего не можем.

— Я тебя не пойму, — повысил голос воевода, — ты ж мракоборец! И отец твой таким был, и дед, и прадед. На роду вам написано супротив нечисти биться. Мы с тобой не так давно дружбу водим, а ты вечно смурной ходишь.

— Мне песни надо петь да хороводы водить? Будешь тут веселым, — озлобился Мытарь.

— Значит, такая судьба у тебя нелегкая. Выбран был, чтобы другие люди жили да не тужили.

— Ты о чем? — отвлекся от своих невеселых мыслей мракоборец, почесав лысую макушку.

— Кто-то в тереме живет высоком, над златом и серебром чахнет. Кто-то в поле работает, урожай собирает. Кто-то мечи добрые кует да лошадей подковывает. И у всех на роду разное написано. Вот посмотришь, идет блаженный по деревне, песни поет, лыбу давит. Какой прок от него? — спросил Варун и тут же сам ответил на свой вопрос. — А может, он встретит лиходея, что с жизнью счеты свести хочет, с моста в речку бурную броситься. А увидел, что даже такой болезный каждому цветку, каждой букашке улыбается, и понял — хорошо жить на свете! И в омут прыгать буйной головушкой вперед передумал. Стало быть, от каждого прок есть. Спас, стало быть, блаженный человека, не зря жизнь прожил. И так у каждого. Никто не знает, от какого поступка что ждать. Камни в речку бросал? Видал, как от них круги расходятся? Так и в жизни нашей грешной.

— Ты точно воеводой был, а не монахом каким? — осведомился Ерш, посветлев в лице. — Языком чесать у тебя ладнее получается, чем мечом махать.

— Да иди ты, — с хохотом отмахнулся витязь, заваливаясь на кровать. — Ты мне скажи лучше, завтра нам кирдык будет? Явится кровопивец, из избы доброй нас выкуривать будет?

— Тут не угадаешь. Вальдемар не зря на этом свете уже столько лет живет, хитрая гадина. Никогда не узнаешь, что у него на уме. Сам же слышал, грозился деревню под корень извести, чего удумал. Или это все план злокозненный, чтобы нас в леса выманить… Надо придумать хитрость, как нам расправы скорой избежать и его погубить наконец. У нас тоже козырь имеется, и не один. Раз он мурлыку Темным обозвал, да еще и колдуном, значит, неспроста кота нежить пуще огня страшится. Да и Дагфинн лежит, ждет своего часа. Не робей, добрый молодец, и не из таких передряг с котярой моим выпрыгивали. Людей надобно предупредить да и самим в силки злодейские не попасть.

* * *

Покахонтов с Толкуном сидели в огромной беседке на участке Заверсина и грелись около костра. Последние деньки октября не радовали солнцем и теплом; своей сыростью, холодом и туманом все больше погружали людей в хандру. То ли накрапывал мелкий-мелкий дождь, то ли воздух был настолько влажный, но сидеть без огня было мерзко и неуютно, и Дмитрий Александрович, не выдержав, сбегал в сарай и принес целую охапку сухих и крупных дров. Он предложил Сергею Петровичу посидеть дома и попить чаю, но тот, шмыгнув носом, отказался, ссылаясь на чистый воздух:

— Тут голова в тонусе будет, а только в тепло зайдешь, за минуту сомлеешь, уже не до разговоров будет. А обсудить ох как много надо…

Дмитрий Александрович поворошил длинной кочергой поленья и выдохнул, выдувая целое облако пара.

— Ситуация препротивнейшая. И я, признаться, теряюсь в догадках, — он отхлебнул терпкого черного чая из классического граненого стакана. — Какой-то низкопробный фильм ужасов, вы не находите?

— Ты помнишь, что я тебе показывал на видеозаписи? — Толкун потопал ногами в огромных валенках.

— Конечно, помню, такое забудешь… Выходит, этот, как его, Аксенов бежал? — нахмурил лоб, вспоминая, историк.

— Он самый. Есть у меня одна догадка, но она совсем уж гадкая и точно, как в кино, — зашептал пенсионер, точно боялся, что их подслушивают.

— Сергей Петрович, — укоризненно уставился на него Покахонтов, — только не говорите мне, что вы думаете про вампиров. Вы же взрослый человек!

— Ты погоди перебивать, — зашлепали толстые губы дальше, — не о вампирах речь. Сильно подозреваю, что тут замешана секта.

— Что? — от удивления очки у Дмитрия Александровича съехали на самый кончик носа.

— Сектанты, говорю, — чуть повысил голос Толкун, — сатанисты или еще кто, не разбираюсь.

Ошарашенный такой неожиданной версией, Покахонтов в волнении вскочил и стал мерить шагами их убежище от ненастной погоды:

— Но почему именно они? Как вы все это связываете? И почему во множественном числе? Ведь за Пашей этим бежали его же работники, а не какие-то левые люди..

— Значит, завербовали их, — уверенно гнул свою линию Толкун. — Говорю тебе, точно какой-то темный орден здесь свил гнездо. Масонский заговор или еще что похуже. Знаешь, как они людей обрабатывают? Мама не горюй!

— Это сильно притянуто за уши, — несогласно помотал головой доцент истфака, — с таким же успехом можно говорить о нашествии оборотней или тех же вампиров. Вы выдаете желаемое, если можно так выразиться, за действительное. Никакой логики, уж простите, нет и в помине.

— Время покажет, — туманно высказался Сергей Петрович, — увидишь. Не будут люди так носиться и по кустам скакать по доброй воле. Я же говорил, беда пришла в наш поселок. И так просто от напасти этой не отделаешься. С каждым днем все хуже и хуже будет, говорю тебе!

Покахонтов почувствовал, как ему физически становится плохо от противных пророчеств Толкуна:

— Ладно, будет вам. И так страшно живется в нашей стране, еще вы краски сгущаете. На самом деле ничего криминального не произошло, кроме пропажи собаки. А находка этого архитектурного памятника — это вообще нечто! Когда владелец участка заявит о нем, это вызовет огромный общественный резонанс.

— В том-то и дело, — Сергей Петрович встал со скамейки, — что никуда он не заявит. Хотел бы, уже по всем новостям гремел бы слух. Виды другие у него имеются, подозрение есть, что и у богатея этого рыльце-то в пушку. Спонсирует шарашку сектантскую и все дела. А склепчик такой отрыл, загляденье просто, для всяких ритуалов зловещих лучше не придумаешь. Ты сам говорил, что там вампир какой-то захоронен был. Вот и вся сказочка.

Так и не придя к консенсусу, приятели собрались по домам. На прощание бдительный пенсионер обернулся и погрозил пальцем:

— Окна не открывай! Не сегодня-завтра уже к людям полезут, как собаки им опостылят. Тогда и пиши пропало. Закрывай все, что можно закрыть. Кто знает, на что они горазды.

Несмотря на то, что внутри все ходуном ходило от мерзости и страха, Покахонтов рассмеялся дребезжащим, фальшивым смехом.

— Вы скажете тоже, конечно, — он тревожно посмотрел вдаль, — вы-то сами как будете оборону держать? У вас, насколько я помню, ставен таких нет.

— Обо мне не переживай. Я ко всякому готовился, — нахмурил брови Сергей Петрович, — меня такой чертовщиной не возьмешь. Кто ко мне полезет, тот долго не проживет, так и знай.

— Я до сих пор не понимаю, откуда у вас такая уверенность, но ладно. И что вы предлагаете? — Покахонтов спрятал половину лица в шарф, спасаясь от порывов ветра. — Не хотелось бы заниматься самодеятельностью…

— Мы в лес хотели наведаться? Вот туда и сходим, может, у них там лагерь разбит или еще что, — принялся на ходу разрабатывать план действия пожилой активист, — тут хочешь не хочешь, а попотеть придется. Полицию уже навызывались, хватит. Будут веские улики и неопровержимые доказательства, тогда и будем тревогу бить.

— Не проще ли просто махнуть рукой на это? Мы что, самые крайние? Собака-то не только у меня пропала, — резонно заметил Дмитрий Александрович, с тоской поглядывая на свой светлый, уютный и теплый дом.

— С таким подходом далеко не уедешь, — уже шаркая по дороге, через плечо бросил Сергей Петрович, — ты тут все равно на каникулах, считай. Так хоть какая-то польза будет. Ладно, до завтра…

Задумавшись о своем, уже на полном автопилоте Покахонтов принялся запирать калитку и гараж, прошел в дом и очнулся только тогда, когда устало опустился на диван на первом этаже. Мыслей было много, и все они крутились вокруг одного — пропажи собаки и невероятной находки строителей в конце улицы. Домыслы и безумные предположения Толкуна пугали еще больше, чем собственные опасения.

— Да это уже детский сад, ей-богу! — рявкнул Дмитрий Александрович, злясь в первую очередь на самого себя и уже потом на ситуацию в целом. За те дни, что он провел за городом, ученый устал больше, чем за весь учебный семестр. Сказать по правде, Покахонтов уже сто раз пожалел, что принял предложение своего закадычного друга. Мало того, что он подвел Заверсина и погубил Кучу, так еще и стал участником малопонятных событий. Он умудрился дожить до тридцати пяти лет, ни разу не подравшись, если не брать в учет события школьных дней. Там Дмитрий Александрович влип в потасовку в первые же дни своего пребывания. «Что тогда будет завтра? Тут все только начинает закручиваться, как в дешевом боевике. Может, взять и уехать? Все равно смысла нет тут ошиваться. Но тогда Коля точно обидится, если я просто сбегу домой. Так я хотя бы для очистки совести буду искать все это время собаку», — невесело думал он, устало и медленно поднимаясь к себе на третий этаж. Покахонтов устал, хотя на часах не было и восьми часов. Не раздеваясь, он рухнул лицом в холодные приятные подушки и тут же уснул мертвецким сном. Ему показалось, что он не спал, просто недолго полежал в темноте без сновидений. Но на часах была уже половина первого. Что-то было не так. Дмитрий Александрович с судорожным вздохом рывком сел на кровати. В висках застучало. Покахонтов долго не мог понять, в чем причина такой мерзкой необоснованной тревоги. Жалюзи были закрыты во всем доме, если не считать третьего этажа, докуда злоумышленники, по его убеждению, добраться не могли. Однако боковое зрение историка говорило об обратном. Очень медленно он повернул голову к окну. Там, снаружи, вплотную к стеклу сидел кто-то. Покахонтов даже поразился глубине и яркости своего кошмара. Все было так реально, по-настоящему. Даже сковавший его дикий ужас отличался от обычных ощущений во время страшных сновидений. Что-то, одетое в некогда дорогое пальто и деловой костюм, по-собачьи опрокинув голову набок, изучало историка. Черные глаза без белков на мертвенно-бледном лице не моргая вперились в молодого интеллигента. Рот у твари походил на длинный шрам. Наблюдая за испуганным Покахонтовым, существо приблизилось еще ближе к стеклу, расплющивая нос. Длинный, почему-то черного цвета язык выбрался наружу и начал похотливо извиваться, оставляя на окне разводы. Существо из мрака вытянуло длинную руку в изорванном рукаве и показало на историка вытянутым пальцем с длинным ногтем-когтем на конце, словно выбирало товар на витрине и наконец-то определилось с выбором.

Давно Дмитрию Александровичу не снилось таких отвратительных снов. Он вспомнил, что для экстренного пробуждения есть несколько способов, о которых он в свое время читал в научных статьях. Во-первых, многие утверждали, что во сне нужно увидеть собственные руки. В случае если сновидец преуспел в этом, то он либо мог контролировать дальнейшее по своему усмотрению, либо мог проснуться. Ученый без труда вытянул вперед обе конечности и долго лицезрел их, но ничего не происходило. Создание из преисподней и не думало исчезать, а так и сидело, скрючившись за окном. Тогда Покахонтов схватил телефон и уставился на время с датой. Он читал, что во сне крайне затруднительно заниматься арифметикой, выполняя даже самые примитивные операции, а также просто наблюдать за цифрами. В царстве Морфея, например, было бы сложно просто увидеть дату и время. Но и с этим проблем не возникло. Тогда он пошел на самые крайние меры, принялся щипать себя и несильно бить по щекам. Не помогло.

«Так это что, не сон?» — посетила Дмитрия Александровича первая здравая мысль. Зайдясь в нечеловеческом крике, надрывая легкие, он вскочил с кровати и, не разбирая дороги, понесся к лестнице. Ноги, перебирая ступени, застучали, как барабанная дробь, но и такой темп Покахонтову показался недостаточным. Он прыгнул вниз. Полет быстро закончился на скользком паркете второго этажа, где историк и растянулся, сильно ударившись коленом. Несмотря на боль, он тут же поднялся и, не переставая орать мерзким фальцетом с хрипотцой, понесся на первый этаж. Замолк ученый только тогда, когда массивная дверь ванной комнаты на первом этаже с грохотом закрылась за ним. Долгие секунды пальцы играли на защелке не в состоянии справиться с примитивной задачей. Наконец дело было сделано и Дмитрий Александрович в изнеможении сполз на пол. Сердце разбухало где-то в области верхнего горла, казалось, что пульс перевалил за двести. Разум безответственно отказывался хоть как-то осмыслять происходящее, Покахонтов из молодого и перспективного историка, научного работника за несколько минут превратился в существо из каменного века, живущее на одних инстинктах и вздрагивающее от каждого шороха. Дмитрий Александрович сидел на полу, обхватив колени руками, и мерно раскачивался взад-вперед, сильно зажмурившись.

Он не знал, сколько прошло времени: пять минут или два часа. Из состояния анабиоза его вывел пискнувший в кармане телефон. Снова сипло вскрикнув, он рухнул на пол, закрыв голову руками. Когда до него дошло, что никто не собирается его есть, по крайней мере пока, он дрожащей рукой выудил из кармана мобильник. Пришло сообщение от Коли: «Привет, старик. Знаю, что ночь на дворе, но пока не забыл, решил черкануть тебе пару строк. Как живете? Не лаетесь? Ха-ха-ха, шучу! У нас тут тусовка на яхте, так что завидуй молча. Проснешься, напиши мне».

Доцент кафедры истории славянских стран долго вчитывался в такие простые и ясные фразы своего друга, не понимая их сути, так как все еще пребывал в состоянии чудовищного шока. Свернувшись калачиком на полу, ученый погрузился в некое подобие сна. Он прекрасно ощущал все происходящее со своим телом и его ориентацией в пространстве, но в то же время пребывал где-то еще, далеко от такой пугающей реальности. Что заставило Покахонтова открыть дверь и выглянуть наружу — осталось неизвестным даже для него самого. Но все-таки это случилось. Подъем по лестнице наверх оказался самым страшным моментом за всю его жизнь. Спальная комната медленно, но верно стала попадать в поле обозрения. Сначала Дмитрий Александрович увидел край распахнутой двери, потом потолок, вот показалась лампа, дальше, дальше, дальше. Преподаватель и сам не знал, что манит его наверх и мешает сидеть в убежище. Увидев, что за окном никого нет, он с облегчением выдохнул весь воздух, копившийся в легких последние минуты. «Может, показалось?» — промелькнула в голове рахитная, слабенькая надежда, но она тут же растворилась, словно ее и не было. За окном на узкой металлической пластине явственно отпечатались большие следы мужской обуви.

— Как это вообще возможно? Что это такое? Неужели с подобным столкнулся этот прораб? — на эти вопросы ученый так и не смог внятно ответить.

Зато в голову пришла прекрасная идея поскорее закрыть эти незащищенные окна. Покахонтов снова побежал на первый этаж за пультом с такой скоростью, будто его преследовал сам черт. Жалюзи с жужжанием поползли вниз. На полпути к успеху что-то громко щелкнуло и свет во всем доме отрубился. Окна так и остались наполовину открыты. На этот раз преподаватель не стал орать и впадать в истерику. Он замер посреди комнаты, как каменное изваяние, надеясь всем сердцем, что сейчас все включится обратно. Именно эта мысль отделяла его от бесконечного отчаяния и нечеловеческого страха. Он изо всех сил старался не поддаться панике и не натворить дел. Желание было одно — наплевав на все, выскочить на улицу и понестись с воплями к Толкуну, стараясь привлечь как можно больше внимания.

— Погоди. Если ты быстро откроешь дверь, вспомни, что там тебя ждет? Даже если тебе повезет и ты добежишь до калитки, думаешь, у тебя будет время открыть два замка? — вслух спросил Покахонтов сам себя, стараясь хоть как-то отвлечь себя. — Ты защелку закрыть не мог, а тут нужно два ключа провернуть. И что на дороге? Думаешь, Толкун не спит? И откроет за секунду? А если их там несколько? Но главный вопрос — что случилось с электричеством? Подстанция неужто гикнулась?

И тут же он ответил сам себе:

— Нет, не подстанция. Ты же знаешь ответ на свой вопрос. Тебя пытаются всеми правдами и неправдами вытянуть из дома.

— Да, но кто? — историк и не думал прекращать диалог с собой.

— Наверное, тот же, кто и сидел у окна и смотрел, как ты спишь… Романтично, не правда ли? — издевательски поинтересовался Покахонтов сам у себя. — Это не бредни Толкуна, а самый настоящий кошмар по твоей специализации. Это был какой-то монстр с того света, а никакой не сектант, блин.

На мгновение Дмитрий Александрович понял весь абсурд ситуации. Он стоял в абсолютно кромешной темноте в чужом доме, лихорадочно трясся всем телом и разговаривал сам с собой. Температура внутри была более чем комфортная, но его бил такой озноб, словно он попал в зимний лес в одном исподнем. Холодный свет телефонного фонарика осветил спальню. Когда Дмитрий Александрович поворачивался к наполовину закрытому стальной шторой окну, он так напрягся, что каждая мышца его тела просто горела. Пусто. На этот раз там никого не было. Голень свело судорогой, и с тихим стоном Покахонтов сел на край кровати, стараясь утихомирить боль.

В дверь настойчиво и громко постучали. Сначала историк почувствовал огромное облегчение, словно с его плеч сняли нечеловеческую ношу. Кто-то живой стучался в дверь, не скребся, не ломился внутрь, не пытался тайком вскрыть ее, а целенаправленно и не таясь показывал свое присутствие. Но радость тут же сменилась чувством еще большей тревоги, он будто прыгнул в колодец с ледяной водой, так перехватило дыхание. Кто мог проситься в гости в три часа ночи с учетом того, что калитка была закрыта им собственноручно? Для того чтобы стучать в дверь, нужно было преодолеть высоченный забор либо вскрыть калитку. Хотя для такой твари, что он видел в окне, трехметровый забор наверняка был несерьезной преградой. Зачем же ей стучать?

Это было слишком для помутненного рассудка Покахонтова. Громко вбивая пятки в пол, он добежал до края лестницы и, надрывая голосовые связки, визгливо проорал:

— Оставьте меня в покое! Что я вам сделал? Уходите, я вызвал полицию!

Кто-то за дверью, старательно выговаривая слова, прокричал в ответ:

— Здравствуйте! Зачем полиция? Аварийная бригада, у вас же свет накрылся? Соседей обошли, вы остались.

Жизнерадостный голос был совсем не похож на чудовище из кошмаров. Тем не менее, если бы у Покахонтова была возможность выглянуть за дверь, он увидел бы то самое существо, что сидело на подоконнике верхнего этажа. Дорогой деловой костюм был изорван в клочья и чудом держался на его обладателе. Туфли из качественной черной кожи превратились в грязное и драное нечто, скорее похожее на плотно сбитые комья земли, чем на элегантную обувь. Даже самые близкие родственники сейчас не узнали бы в этом создании Бурдинского Валентина Валерьевича. А ведь совсем недавно он им был. Когда он услышал, как осторожно спускается по лестнице обитатель дома, то бесшумно рухнул на карачки и принялся жадно вдыхать воздух из щели между дверью и полом своим длинным, свернутым набок носом. Когда Дмитрий Александрович подошел к двери, Бурдинский снова стоял на ногах и, странно вытягивая тонкие губы, начал говорить совершенно чужим голосом, обнажая странным образом выросшие передние резцы.

— Откроете? Нам нужен доступ к силовым проводам. Внутрь пустите? — несмотря на темень, то, что совсем недавно было воротилой бизнеса, ладонью закрывало глазок.

— Как-то вы оперативно приехали, света не стало минут пять назад, — не дал утвердительного ответа Дмитрий Александрович, — да и время такое, обычно вас дни напролет надо ждать.

Если бы он знал, от чего его отделяют пять, максимум семь сантиметров стали и утеплителя, то не стал бы вступать в полемику со страстно желающим попасть внутрь «электриком».

Бурдинскому не понравился ответ историка. Кромешно темные глаза в бессильной злобе сузились до двух щелок, а когти на руке, закрывающей глазок, оставили пять глубоких борозд на железной поверхности.

— Нам что четыре утра, что полдень, как смены поставят, так и работаем, — все таким же беззаботным тоном отрапортовал Валентин Валерьевич. — Так что, можно зайти?

— Подождите, — Покахонтов словно не слушал, — как вы попали на участок? Там же все закрыто было…

— Так калитка-то открыта, заходи не хочу, — начал терять терпение псевдоэлектрик. — Дверь-то хоть откройте! Надоело с пустотой общаться.

— Не открою, не пущу, — просто и лаконично отказался Дмитрий Александрович.

— Откро-о-о-о-ой, — не выдержав, тихо провыл Бурдинский, любовно погладив дверь.

— Что говорите? — не расслышал Покахонтов, пытаясь рассмотреть собеседника в глазок. — Вы бы шли к коллегам, а то здесь небезопасно, я видел какое-то животное хищное недавно, оно может быть все еще тут.

Но на крыльце было так же темно, как и в доме.

— Ну смотрите, все будет еще хуже, — не оставлял попыток уговорить несговорчивого ученого ночной визитер, — неверное решение. Все могло быть намного проще, вы усложняете…

— Вы что, угрожаете? — не поверил своим ушам Дмитрий Александрович.

— Естественно. Мало того, что сами без света останетесь, так еще и своим соседям навредите. Сейчас без света нельзя, время темное, всякое бывает…

— Я вызываю полицию, — Покахонтов остался непреклонен и действительно достал из кармана телефон. — Все, при вас набираю, слышите?

— Зря вы полезли не в свое дело, — тихий шелест раздался из-за двери, точно листья осины затрепыхались в полуденный зной, — никто не может безнаказанно осквернять обитель Великого. Своим любопытством вы сами вырыли себе могилу…

— Что? — даже пошатнулся историк, ноги перестали держать его.

Но никто не ответил. На пороге уже никого не было.

Небо начало едва заметно светлеть, и если бы кто-нибудь смог посмотреть на Кукуево с высоты птичьего полета, то непременно заметил бы, как темные проворные тени бегут, стекаясь со всех сторон в один большой старый и ветхий дом с обгоревшим фасадом.

Этой ночью Зинаиде, склочной соседке Покахонтова, повезло не так, как ему. В два часа ночи она еще сидела за кухонным столом и увлеченно смотрела ток-шоу, известное на всю страну своими скандальными сюжетами. Во рту дымилась сигарета, а морщинистая рука с обгрызенными ногтями сжимала банку с алкогольным коктейлем сомнительного качества. Казалось, исчезновение мужа уже не сильно тяготит женщину. Громко рыгнув, она щербато улыбнулась, довольная напитком. Увлеченная происходящим на экране, Зинаида не сразу услышала негромкое постукивание. Стук повторился. Она с кряхтеньем встала со стула.

— Эдик, ты, что ли? — она выглянула на улицу, крайне недовольная тем, что ее отвлекают от просмотра любимой передачи.

Мерно гудел фонарь на крыльце, освещая близлежащие лысые кусты и облетевшие деревья. Кто-то стоял у рябины. По рослой фигуре Зинаида безошибочно опознала своего супруга:

— Сволочь, ты где шлялся? Ты знаешь, что я из-за тебя, придурка, мусоров вызывала? Совсем обалдел, поганец!

Эдик не отвечал, продолжая упорно прятаться за деревом. Тогда Зинаида схватила с газона внушительный камень и, не думая о последствиях, швырнула в своего суженого. Раздался неприятный громкий чавкающий звук, она попала точно в «мишень», то есть прямо в голову своему благоверному. Как это и бывает в таких случаях, удачный бросок был роковой случайностью, неожиданностью в первую очередь для нее. От осознания сотворенного злодейского поступка женщина громко ахнула, зажмурившись. «Проломила чердак идиоту, ему же кабздец», — подумалось ей. Наконец, Зинаида отважилась открыть глаза. К ее облегчению, тела распростертого на холодной земле Эдуарда не наблюдалось. Крайне заинтригованная, она вытянула шею, пытаясь понять, куда делся ее суженый. Затем прямо в тапках она спустилась с крыльца и пошла в сторону бани, щурясь и вглядываясь в темные очертания построек.

Громкий хлопок заставил ее взвизгнуть от неожиданности и обернуться — входная дверь была закрыта, а на крыльце стоял Эдик собственной персоной. Вернее, это нечто могло быть супругом Зинаиды. Черные длинные волосы, единственная гордость Эда, напрочь отсутствовали, он то ли облысел в один день, то ли побрился по пьяни. Белое, даже синеватое лицо не выражало никаких эмоций, он стоял, как манекен. Булыжник рассек ему висок, но страшно было другое — из жуткой раны не вытекло ни капли крови. Ужасными были и глаза — их словно залили чернилами. Куда смотрит чудовищным образом изменившийся мужчина, Зинаида так и не поняла. Что-то в подкорке головного мозга заставило ее как можно быстрее ретироваться куда глаза глядят. Не комментируя своих действий, скандалистка развернулась и, весьма осмотрительно скинув тапки, помчалась во весь опор прочь, не разбирая дороги. Эд так и остался стоять на месте. Харю его еще больше перекосило, когда он, вспомнив, что некогда был человеком, попытался улыбнуться.

Уже через несколько метров Зинаида ощутила на собственной шкуре, чем чревато выкуривание полутора пачек сигарет в день и активные возлияния спиртным. Она даже не смогла добежать до ворот. В боку закололо, легкие сжались в мятые комки от недостатка кислорода, голову повело. Ноги подкосились, и выпивоха рухнула на промерзлую землю, больно обдирая колени о гравий. В очередном дежурном ток-шоу она слышала, что в минуты смертельной опасности организм задействует скрытые резервы. Но ее запасы были давным-давно исчерпаны разгульным образом жизни.

— Это даже сложно назвать человеком, — внушительный глубокий голос раздался со стороны дороги.

Кто-то вышел из темноты, до этого скрываясь у забора.

— Некоторые люди действительно хуже скота, — брезгливо, но в то же время задумчиво продолжил незнакомец. — Где же, где же тот сверхчеловек, о котором писал небезызвестный вам автор? Хотя такому отребью и невдомек, что такое книги. Зачем вы живете? Вы непростительно долго занимаете место в этом мире.

— Помогите, — нашла в себе силы просипеть Зинаида, кое-как восстановив дыхание, — там убийца, убийца!

— Ну, будет вам. Как вам не стыдно поливать грязью собственного мужа у него за спиной?

Вальдемар подошел вплотную к сидящей на земле рыдающей женщине и, совсем не напрягаясь, поднял ее за горло одной рукой. Зинаида потеряла последние жизненные ориентиры и лишь хрипела, пуская слюни и рыдая.

— Мне не нужны такие слуги, грязная свинья, — прошептал он Зинаиде прямо в ухо, — тебе крышка, шлюха!

На этих словах его правая рука взмыла в воздух, а затем резанула когтями прямо по горлу былой любительницы выпить.

Кровь окропила ярко-зеленые ворота, окрасив их в темные тона. Вальдемар брезгливо кинул тело себе под ноги, отряхиваясь. Из-за угла дома, припадая на руки, выполз Эдик и выжидающе уставился на своего господина, не мигая.

— Bon appetit, mon ami, — сказав эти слова, убийца закутался в длинный черный плащ и, отойдя в тень, исчез, будто бы никого и не было.

Эдик тут же подполз к своей жене и начал языком слизывать кровь с грязной земли. Скоро он перешел к воротам, а когда дело дошло до Зинаиды, недобро прищурился, увидев едва заметно светлеющее небо на востоке. Тогда он закинул безвольное тело себе на спину, как это обычно делают волки, утаскивая в лес загулявших ягнят, и шустро пополз прочь, в темноту.

Огромный заброшенный дом, стоящий на перекрестке Дорожной и Центральной, издревле считался проклятым. Местные жители водили сюда на экскурсии своих гостей, рассказывая истории, одна другой краше. Все они сводились к одному. Когда-то, еще до революции, тут жило большое аристократическое семейство. В семнадцатом году пришедшая к власти голытьба, опьянев от вседозволенности и крови, построила всю семью у стенки и расстреляла. Никто не стал заморачиваться, прямо тут же выкопали большую яму и всех семерых кинули в нее. В дом заселили председателя местной ячейки коммунистической партии с женой и двумя детьми, вместе с художником, впоследствии репрессированным. Одним душным жарким августовским вечером председатель устроил званый ужин, приуроченный к празднованию собственного повышения. В просторной гостиной за большим столом собралось по меньшей мере тридцать человек. Этот вечер не пережил никто, кроме художника Дялова. Страшный пожар унес жизни всех приглашенных к председателю. Расследованием занялся особый отдел НКВД, но так и не смог выяснить ничего путного. Дело засекретили, когда следователи начали натыкаться на необъяснимые и пугающие детали. Например, странным образом пожар уничтожил практически все внутри, но не вышел за пределы дома. Более того, огонь чудом сохранил все деревянные стены и перекрытия, но умудрился заживо сжечь людей. Обезумевшего живописца нашли наряды пожарных расчетов, приехавшие на место в полночь. Он скрывался в одном из дубовых шкафов и не переставая выл на одной ноте. Начальник пожарного расчета номер четыре, давая показания, признался, что никогда не видел ничего подобного — обычно если дом горел, то это было видно за несколько километров. В смутное и неспокойное время об этом ужасном происшествии быстро забыли. Примечательно то, как скоропостижно скончались все те, кто так или иначе занимался этим делом. Кто-то умер от сердечного приступа в расцвете сил, кого-то застрелили неизвестные в подворотне, кто-то умудрился свести счеты с жизнью, будучи отъявленным оптимистом. Опальный художник Дялов тоже закончил плохо. Он начал писать абсолютно ужасные, авангардные картины в красно-желтых тонах, полные боли и страданий, тем самым опередив искусство на много лет вперед. Он был не понят в советской России, осмеян и отправлен в трудовые лагеря искупать долг перед Родиной. Но и на этом злоключения дома не закончились. Ремонт и стройки постоянно замораживались и переносились, а древняя постройка так и продолжала стоять на месте, наводя ужас на местных жителей. Многим позже, в девяностые, земля вместе со зловещим архитектурным наследием постоянно переходила из рук одного коммерса в другие, но почти вековой порядок так и не менялся. Бизнесмены либо банкротились, либо их убирали с пути конкуренты. Никто не знает, было ли дело в мстительных призраках убитой семьи или в тяжелой атмосфере дома, стоящего на крови.

Именно эту леденящую душу историю, часто видоизмененную по своему усмотрению, рассказывали аборигены прибывшим на шашлыки друзьям. Порою история менялась до неузнаваемости, все зависело лишь от фантазии рассказчика. Иногда любители коммунистического строя меняли «пьяную кровавую голытьбу» на профессора-антрополога, нашедшего средневековую книгу мертвых и вызвавшего могущественного демона. Бывало, что все дело было в призраке замученной горничной, временами все беды списывали на проделки ведьмы, которую обидели зажиточные крестьяне. Детали менялись по собственным вкусовым предпочтениям, но фабула оставалась неизменной — дом был проклят и в нем жило зло.

Никто не знает, была ли хотя бы одна из историй хоть на долю правдивой, но факт остается фактом — у многих на перекрестке Дорожной и Центральной по загривку бежали мурашки, а самые впечатлительные отводили взгляд от заброшенного горелого дома. Именно туда и поползли стремительные тени, едва солнце только начало просыпаться.

* * *

Хозяева бара «Фантом», что находится на Васильевском острове, открывая заведение, совершили страшную ошибку. Они постарались угодить всем слоям населения. Тут была и дешевая водка по тридцать рублей за стопку, но при этом продавалось и элитное красное вино по десять тысяч за бутылку. Здесь можно было заказать себе демократичный гамбургер с картошкой фри за сто пятьдесят рублей, но при этом шеф-повар периодически готовил элитные стейки из австралийской говядины, жаря их на допотопном подержанном грязном гриле. Абсолютно безумная эклектика наблюдалась и в дизайне — белые кожаные диваны и стеклянные столы соседствовали с пыльными коврами из прошедшей эпохи и потрескавшимся ламинатом. Модную гламурную барную стойку весьма «гармонично» подчеркивали висящие на проводах лампочки. Стенка у входа отпечатала кулак разозленного сволочным клиентом официанта, но при этом никто даже не старался скрыть подобное безобразие. Дверь, ведущую в подвальное помещение, перекосило, и теперь она чудесным образом свистела от сквозняка. Обслуживающий персонал так привык к свисту, что уже не замечал его. Никто так до конца и не понял, что это за место такое, и свое название оно вполне оправдывало. Бар действительно был похож на какой-то невнятный призрак, который так до конца и не решил, в каком виде явиться на этот свет, дабы пугать добрый люд. Утром здесь никого не было, кроме страдающей острым похмельем официантки и сумеречного повара, в зале читающего книгу. Днем на бизнес-ланч заскакивал местный офисный планктон, а вечером захаживала молодежь — пообщаться и выпить застоявшегося пива со скидкой. Летом тут можно было спастись от изнуряющей жары, а вот зимой все, включая работающих тут, не снимали верхнюю одежду. С пятницы по воскресенье «Фантом» превращался в танцевальный клуб. Ближе к шести вечера в бар приходил собственный резидент с диджейским пультом и начиналась вакханалия. Доходило до того, что от нереальных децибел ходил ходуном весь жилой дом. Все заканчивалось всегда однообразно — взбешенные соседи вызывали полицию, администратор привычно тянулся к кассе и выдавал представителям власти по несколько зеленых купюр, они лениво грозились санкциями, пряча улыбку в ворот служебной куртки, и убирались восвояси. Место было злачным, драки тут были явлением обыденным, иногда доходило и до поножовщины.

Аксенову, живущему на пятой линии Васильевского острова, нравилось это заведение. Во-первых, тут можно было как следует накачаться темным пивом за несерьезные деньги, во-вторых, его знали как завсегдатая и порою щедро угощали более крепким алкоголем. Ко всему прочему еда была весьма и весьма недурна, что крайне странно для такого места. Пару раз ему удалось подцепить тут пару подвыпивших женщин «за тридцать», что для его внешности и роста было просто запредельным везением.

Здесь и была намечена встреча с его нелюбимым отчимом, Пеплом Геннадием Вячеславовичем. Причин презирать близкого родственника у Аксенова было немало. Давным-давно, еще в девяностые годы, на одном из корпоративов банка «Заря», где Геннадий Вячеславович трудился на должности управляющего, он и заприметил еще молодую и эффектную блондинку с грустными глазами и широкой ослепляющей улыбкой. Чувствуя себя героем дешевых бульварных романчиков, Пепел влюбился с первого взгляда в Аксенову Любовь Андреевну, мать Павла Олеговича. На ту пору она как раз переживала серьезный разрыв с первым мужем, не знала, как объяснить маленькому Павлику, куда так резко и безвозвратно сгинул его папаша. Любовь Андреевна старательно закрывала глаза на напряженные отношения подросшего сына и своего обожаемого мужчины. Пепел не стеснялся в выражениях и в глаза называл пасынка «обузой», «тормозом перестройки» и «геморроем во плоти». Для нее Аксенов стал напоминанием о своей неудаче, о горьком опыте. Парадоксально, но Аксенов продолжал беззаветно любить свою мать, несмотря ни на что. Зато своего отчима он обзывал последними словами, виня его во всех своих бедах. Удивительно, что когда Геннадий Вячеславович узнал о желании Аксенова уйти с опостылевшей офисной работы и начать собственный бизнес, то не стал, как обычно, плеваться и высказываться о пасынке в насмешливо-уничижительной манере. Более того, он выделил порядочную сумму на развитие бизнеса Аксенова. Никто не мог понять метаморфоз, которые произошли с ухватистым и ушлым Пеплом. Все дело было в его жене. Наблюдая, как сын пытается хоть как-то держаться на плаву и выбиться в люди, Любовь Андреевна не выдержала. Может, всепоглощающая любовь сына все-таки растопила ледяное сердце матери. Она начала методично, вечер за вечером, уговаривать своего супруга хоть как-то помочь Аксенову, «дать путевку в жизнь». Геннадий Вячеславович долго не выдержал и решил отделаться малой кровью, «избавиться от кровососа». Он рассчитывал, что, выделив небольшие деньги, сможет завоевать еще большее расположение дражайшей женушки. Так оно и вышло, но не без побочных эффектов. Аксенов не совсем точно растолковал поведение отчима. Он решил, что Пепел наконец изменился, расположился к нему и перестанет вставлять палки в колеса.

Не обошлось без скандала, в ходе которого Геннадий Вячеславович в который раз высказал Аксенову все, что думает, прямо в лицо. Оскорбленный до глубины души, Павел Олегович клятвенно заверил, что вернет все деньги, как только сможет выдернуть их из своего проекта. Время шло, а сделать красивый жест все не получалось. Более того, становилось все хуже и хуже, а после истории на Дорожной Павел Олегович кристально четко осознал — вернуть он ничего не сможет, а должен просить еще, чтобы покрыть свои долги. Именно поэтому он, наступив на горло собственной гордости, позвонил Пеплу и попросил о личной встрече.

Аксенов жадно доедал сочный гамбургер огромных размеров и большими глотками запивал его ледяным пивом, когда свистящая дверь затихла, впустив во чрево «Фантома» Геннадия Вячеславовича, и снова принялась за старое. Пепел брезгливо осмотрел окружающую обстановку, недовольно поджав губы, едва заметным кивком безразлично ответил на радушное приветствие официанта и, наконец, соизволил увидеть в дальнем углу зала своего нелюбимого родственника, который привлекал внимание вошедшего, активно болтая в воздухе початым бокалом «Василеостровского темного».

За глаза Геннадия Вячеславовича персонал банка величал исключительно «хитрым карликом». Наверное, дело было не только в маленьком росте Пепла, но и в его ушлости, жадности и прозорливости.

Геннадий Вячеславович был намного младше жены, что еще больше бесило и задевало Аксенова, который был почти ровесником своего второго «отца». Пепел имел обыкновение настолько густо мазать густые непослушные волосы гелем и зачесывать их назад, что порою Павлу Олеговичу казалось, стоит лишь одним пальцем прикоснуться к шаткой и столь неустойчивой конструкции, как ядреная, пахнущая ментолом субстанция тут же потечет из насквозь пропитанных ею волос. Большой рыхлый нос, скорее походивший на кабаний пятак, подпирал синяки под вечно опухшими, бегающими маленькими глазками. Массивный, карикатурно квадратный подбородок был неизменно гладко выбрит до синевы и переходил в толстую шею с болтающейся на ней солидной золотой цепью. Пепел не особо следил за модными тенденциями и до сих пор ходил с огромной кожаной барсеткой под мышкой, куда засовывал всевозможные документы, пропуска, деньги и ключи.

Едва сев за стол, Геннадий Вячеславович тут же картинно посмотрел на золотые часы и скрипучим голосом сообщил вместо приветствия:

— У меня времени мало, минут двадцать максимум, так что давай не растекаться мыслью по древу. Что случилось?

Павел Олегович едва открыл рот, чтобы сообщить дурные вести, как вдруг из подсобных помещений тут же выскочил хозяин заведения собственной персоной. Стыдливо помяв в руках блокнотик, он направился к ним. Официанты «Фантома» порою не являлись на работу ввиду лени, поэтому выкручиваться приходилось либо администраторам, либо непосредственным его владельцам.

— Что-нибудь выбрали? — елейным голоском осведомился «официант», взяв ручку наизготовку.

— Кто, я? Спаси-и-и-ибо, — протянул Пепел, пораженный, что его заподозрили в желании отобедать в подобном заведении, — я тут ненадолго. По крайней мере надеюсь.

— В общем, дело какое, Гена, — вновь собрался с мыслями Павел Олегович. — Я в полной жопе.

— Можно подумать, ты из нее когда-нибудь вылезал, — не отказал себе в удовольствии поддеть пасынка Геннадий Вячеславович.

Аксенов привычно пропустил откровенное хамство мимо ушей и продолжил.

— Я тебе должен денег до фига, сколько там было? Тысяч пятьсот, верно? — осторожно сказал он, задумчиво покручивая в руках бокал темного пива.

— Так-то да, — хмыкнул Пепел, — но уже столько времени прошло, что любой уважающий себя человек давно либо плюнул и забыл бы, либо их из тебя выбил с процентами. Чего я с тобой цацкаюсь до сих пор? Если бы не твоя мать…

— Да знаю я, знаю, — нервы не выдержали даже у привычного к такому стилю общения Павлу Олеговичу, — дальше можешь не продолжать. Я тебя позвал не для того, чтобы ты меня в который раз хренами обкладывал со всех сторон. Гена, я думал, что тебе деньги верну, как аванс за проект получу… Так вот…

— Дальше можешь не продолжать, — сардонически захрюкал отчим, — я, признаюсь, с этими бабками попрощался, как только тебе в руки передал. Так что можешь тут не свистеть и истории не придумывать. Проехали.

— Это еще не все, — поник Аксенов, боясь встретиться взглядом со своим родственником, — меня кинули по-жесткому. Нужны еще средства, чтобы закрыть вопросы с субподрядчиками, оплатить долги и закрыть юридическое лицо.

— Паша, — Пепел начал так непривычно душевно, что Аксенов даже поднял взгляд и с надеждой уставился на толстое, перекошенное от злобы лицо отчима, — ты в конец охренел? Какие деньги? Ты хоть понимаешь, что ты полмульта просрал?

— Я не виноват, — начал вяло обороняться Павел Олегович, снова поникнув.

— Сделай себе на лбу татушку такую, у меня эта фраза уже вот где сидит, — Геннадий Вячеславович двумя пальцами показал себе на острый выпирающий кадык. — Всегда все виноваты, один ты ни при чем.

— Тачку забери в счет долга, — выложил горе-предприниматель свой последний козырь, который берег на крайний случай, — она сейчас меньше стоит, тысяч триста, но хоть что-то.

— На кой мне твое ведро гнилое? — Пепел так завелся, что его было уже не остановить. — Мусор с дачи вывозить? Нет, спасибо, сам катайся на таком. В общем, Паша, слушай внимательно.

Собираясь с мыслями, Геннадий Вячеславович положил обе руки на стол и забарабанил по тонкому стеклу пальцами:

— Про долг я забуду, обещаю. Можешь не париться. Но и ты забудь дорогу в наш дом, ты же понимаешь, что только все портишь и негатив привносишь. С новыми проблемами разбирайся сам, тебе уже тридцать восемь, ядрен батон! Матери не говори только ничего, не надо ее расстраивать лишний раз, она и так из-за тебя много горя хлебнула. Все, бывай.

Аксенов сидел, как герои русских народных сказок, «повесив буйну голову ниже плеч». Он ничего не ответил, лишь согласно кивал на каждую новую фразу Пепла, буквально соглашаясь с его «приговором». Наконец, Геннадий Вячеславович бодро встал, явно довольный своей проповедью. На прощание он сильно стукнул поникшего строителя в плечо:

— Ну все, бывай.

Последний глоток пива был таким же горьким, как и думы Павла Олеговича. Нужно было каким-то образом выдергивать деньги из стройки и пытаться связаться с мерзким юристом Бурдинского, который исчез, пообещав золотые горы. Начать неприятный процесс можно было с демонтажа и перевозки строительной бытовки, это хоть как-то облегчит финансовую задолженность перед партнерами.

Погруженный в свои мысли, Аксенов достал маленький кошелечек и заглянул внутрь — денег на второй бокал не хватало, так что можно было собираться домой.

* * *

В путь отправлялись налегке, Варун боялся, что Ерш попробует впихнуть на лодку весь свой скарб, но ошибся. Мытарь очень споро собрался, умудрившись поместить все необходимые вещи в две небольшие кожаные сумки, которые легко уместились в ногах у воинов. Отплывали не рано, солнце уже давно встало, наступил очередной мрачный, дождливый день. Воевода прожил тут всего ничего, но даже он уже привык к необычной избушке и тосковал, представляя все тяготы и невзгоды предстоящей походной жизни. Ерш, похоже, испытывал нечто подобное, но виду не подавал, сосредоточенно и молча собираясь.

Идею с визитом в деревню мертвых в логово Вальдемара еще с ночи отмели как бредовую и опасную.

— Почто опять в пасть к зверю соваться, жизнями почем зря рисковать, они у нас одни. Тем паче, что он про нас уже знает, — Дагфинн теперь болтался за спиной у Мытаря, — лучше сразу в деревню бежать, народ поднимать. Может, получится набрать добровольцев, колдуна честь по чести встретить. Если он нас, конечно, за нос не водит. Вдвоем нам его точно не одолеть.

Теперь Ерш был вооружен двумя мечами и арбалетом. Варуну же в подарок достался длинный кинжал из серебра с загадочными рунами по всему клинку.

— Тоже годное оружие, в свое время шороху наделало в стане упырей, — заверил Мытарь, вручая подарок витязю. — Если своим мечом головешку гнилую усекнуть не смогешь, тогда этой малюткой прямо в сердце коли, несдобровать кровососу, зуб даю.

В полной тишине они отправились в путь. Скоро гостеприимное магическое жилище скрылось из поля зрения и они остались одни, окруженные непроходимыми болотами. Иногда где-то громко кричала неизвестная птица, временами кто-то выпрыгивал из воды, на миг демонстрируя скользкое чешуйчатое брюхо, и тут же скрывался в зеленой мути, а комары и мошки, несмотря на осенний холод, действовали на нервы всем, включая недовольного кота. Он умудрился где-то испачкаться в паутине и теперь сидел на своем излюбленном месте на корме и намывал морду, не забывая, впрочем, подозрительно посматривать по сторонам, выискивая неприятеля.

— Слышь-ка, Ерш, — Варуна разморило от бездействия и монотонности их путешествия, поэтому он решил хоть как-то отогнать накатившую сонливость, — а в ночи нас поедом не поедят бестии адские? Как ночевать под открытым небом, когда под каждым кустом вурдалак затаился?

— Ты мыслишь, я все это время только в избушке штаны просиживал да чаи гонял? — Мытарь замедлил темп, чуть запыхавшись. — Главное, делай, как я тебе скажу точь-в-точь, и тогда утром глаза откроешь. Но ежели решишь самоуправством заниматься, тогда не сносить тебе головы.

— Так ты расскажи, пока время есть, все одно сиднем сидим, скукотища, — Варун зевнул так, что аж скулы свело.

— Ладно, так и быть, нетерпеливый какой, — видно было, что Ершу самому хочется произвести на спутника впечатление, — в сумку загляни вот эту. Да нет, дурень, другую!

Со второй попытки воеводе удалось вычислить необходимую сумку. Открыв застежки, он засунул голову внутрь, такой большой она оказалась. Там, на дне лежало несколько больших плоских и круглых камней, которые ярко светились.

— Что за дела чудные? — даже испугался Варун, тут же отпрыгнув на свое место и неслабо пошатнув лодку. — Колдовство какое али чары?

— Это лунные камни, — с благоговением произнес Мытарь, чуть помолчав, — им тысячи лет, если не больше. Они тут еще с сотворения мира обретаются.

— Откуда они? — витязь снова полез внутрь изучать дивную находку.

— С Луны, вестимо, — пробурчал Ерш, правя к берегу. — Все, теперь ножками пойдем, надоело такую детину задарма катать.

Вместе они вытащили лодку и, как могли, закрыли ее ветками со всех сторон, спрятав в самых густых кустах. Мытарь достал со дна большой холщовый мешок и начал посыпать землю вокруг лодки и их следы.

— Зола, — прозорливо догадался Варун, стараясь показать свой ум и смекалку.

— Не угадал, — Ерш щедро сыпал во все стороны каким-то черным порошком, задом двигаясь от берега, — прах упырей. Он их получше всякой золы с толку собьет. Значит, мы тут пройти не смогли. Давай, помогать будешь.

Пока Мытарь заметал следы, вся поклажа переместилась на плечи к витязю, чему он, разморенный праздным отдыхом в лодке, был не особо рад.

— Лунные камни, — пыхтел Ерш, двигаясь задом, — вещь загадочная и нам, простым смертным, неподвластная. Иные мудрецы говорят, что это живые существа, которые спят до поры до времени. И никому не известно, что будет, когда хотя бы один из них пробудится от вечного сна.

Варун узнал ту самую тропу, по которой они шли вместе с отрядом. Теперь они двигались в обратном направлении, при этом не выходя из подлеска на дорогу. Сейчас он сам поразился, как отсюда прекрасно обозревается узкая тропа, по которой еле-еле продвигались тяжеловооруженные всадники. Теперь-то он понял, какой легкой мишенью они были для упырей.

— Как по мне, — как ни в чем не бывало продолжил вещать Ерш, посыпая землю значительно реже, — это все бредни и шашни мракобесов. Никакие это не существа, просто осколки, которые от Луны отвалимши во время Великого Хаоса, когда земная твердь только создавалась.

— Они, должно быть, стоят как царство целое, — воевода увлекся речами напарника, разом позабыв о грустных мыслях о горькой судьбе погибших братьев, которые теперь вынуждены скакать по лесам в образе кровососцев.

— Ишь, какой ушлый, — беззлобно пожурил его Мытарь, — пока никому в голову не приходило их продавать.

— Так для чего они?

— Для всего, — не стал вдаваться в детали Ерш. — Кто-то ими болезни лечит, кто-то будущее видит, некоторые силу свою магическую во сто крат увеличивают, а нам они нужны, чтобы от упырей оборону держать.

— На оружие не похожи, — Варун заведомо сказал глупость, чтобы словоохотливый Мытарь, стосковавшийся по простому людскому общению, быстрее поведал о дивных артефактах, покоящихся у него за спиной.

— Еще бы. Это, считай, обереги сильнейшие. Мы, когда спать ляжем, рядышком их разложим. Ежели твари поблизости окажутся, камни шипеть начнут, как от жара великого, и дым испускать. Ко всему прочему, упыри их дюже любят, как увидят, так и стоят, зенки свои черные на них таращат, с места сдвинуться не могут. Это я про обычных говорю, конечно, не Вальдемарова пошиба. С такими фокусы эти не пройдут.

Впереди показался Тень, который вернулся из дозора. Судя по усталому и довольному виду, все было в порядке. Котяра облизнулся и, подбежав, без обиняков запрыгнул на загривок к крякнувшему от натуги Ершу.

— Почему так? — Варун с завистью посмотрел на кота, жалея, что не может поступить таким же образом.

— Ну и вопросы у тебя, воин, — лес стал значительно гуще, болото отступило на второй план, но все равно колыхалось где-то поблизости. — У них и спросишь, если доживем. Я так думаю, что луна для них, это как для нас солнце. Видят они частичку ее так близко и от красоты даже пальцем шевельнуть не могут. Стоят себе, качаются. Не робей, богатырь. У меня еще много чего, чем тварей попотчевать, имеется. Не пропадешь.

* * *

Настало утро, туманное и пасмурное. Из леса вылез облезлый робкий туман, покрутился немного около жилья, заглядывая в окна, и ближе к десяти исчез. Зато начал накрапывать дождь, нашедший в себе силы обернуться самым настоящим первым снегом, который таял еще в воздухе. Ни одна снежинка так и не смогла долететь до земли.

Для Толкуна ночь прошла относительно спокойно. Он проснулся лишь раз, в районе трех часов, от какого-то неясного звука. Спросонья ему показалось, что кто-то постучал в дверь. Пока он лежал и думал, кто бы это мог быть, то сам и не заметил, как снова рухнул на подушки и раскатисто захрапел. Встал он поздно, около десяти часов утра, выглянул в окно и тут же, увидев серую хмарь и безысходность, со стоном осел на кровати, серьезно подумывая о том, чтобы залечь в спячку до весны. Но, вспомнив о вчерашних событиях, тут же вскочил, приободрившись, и потянулся за телефоном. Покахонтов хранил эфирное молчание, что было весьма странно. Сергей Петрович подождал с минуту, слушая протяжные тревожные гудки, и повесил трубку.

Быстро совершив все утренние процедуры, Толкун с дымящейся чашкой ароматного черного кофе уселся за компьютер, открыл поисковик и принялся изучать что-то. В пенсии были свои плюсы. Да, временами Сергею Петровичу было грустно и одиноко, но такое бывало и в молодости. Теперь же, выйдя на заслуженный отдых, пенсионер проводил время так, как сам того хотел. Еще будучи зрелым мужчиной, он всегда завидовал бизнесменам и людям творческих профессий, всем тем, кто мог сам планировать свою работу. Ему казалось, что это невиданная роскошь — жить не по расписанию, не ездить день ото дня по привычному, накатанному пути. Толкуну была противна сама суть схемы «работа-дом-работа-дом», но он так и не отважился изменить что-то лично в своей жизни. Порою во время ночных просмотров голливудских фильмов про успешных миллионеров и их пути обида на себя нет-нет да колола где-то в груди, но Толкун уверенно глушил ее вином или пивом.

За час он умудрился просмотреть информацию практически по всем сектам и нетрадиционным религиозным направлениям, действующим на территории России. Ничего, никаких зацепок. Почему мысль о подобной организации так глубоко засела ему в голову, Сергей Петрович и сам не мог сказать.

— Ну а что это еще может быть? — разозлившись, прогундосил он себе под нос, открывая очередную вкладку в браузере. — Не буду я всякую чертовщину искать, все-таки в двадцать первом веке живем, это же смешно.

Пенсионер потратил уйму времени, но так ничего и не нашел. Тогда Сергей Петрович решил дойти до злополучного участка и еще раз хотя бы одним глазком взглянуть за археологическую находку.

— Может, зацепку какую-нибудь найду, — кряхтел он, пытаясь справиться с валенками.

На дороге никого не было. Осень в Кукуево была самым непопулярным сезоном. Летом тут было не протолкнуться, зимой много народу приезжало праздновать Новый год, жечь фейерверки и взрывать петарды, весной оживали первые, самые смелые дачники, а вот с конца лета и до декабря было совсем пустынно.

Ежеминутно шмыгая носом, Сергей Петрович направился в сторону леса, деловито крутя головой по сторонам. На перекрестке с улицей Центральной Толкун остановился и пристально уставился на заброшенный дом. Курсируя каждый день по своей улице, он просто не смог не заметить, что гнилые ворота неопределенного цвета чуть приоткрыты. Деталь казалась абсолютно незначительной, но пенсионер задумался. «Странно как-то. Сколько лет тут хожу, всегда стояли закрытыми. Бомжи туда не ходят, гопники стороной обходят. Чего им открываться-то? Еще бы сто лет простояли. Неспроста эта, неспроста», — поглаживая бороду, размышлял он, пытаясь разглядеть ответ на свой вопрос в темных окнах проклятого дома. Постояв несколько минут, он двинулся дальше. Странное, необъяснимое ощущение тревоги заставило его идти своей дорогой и неуверенно оглядываться назад.

Черный «мерседес» стоял на том же месте, где и вчера. Он был настоящим воплощением укора беззаботному хозяину, кинувшему своего «коня» в таком неподобающем месте.

Сергей Петрович неуверенно потоптался у забора, предпринял робкую попытку попасть внутрь, но все было наглухо закрыто.

— Ничего не понимаю, вчера же туда чуть ли не экскурсии водили, — пытаясь заглушить удушливую волну страха, начал диалог сам с собой Толкун.

Он снова повернулся. Старый дом на перекрестке с Дорожной будто наблюдал за незваным гостем и следил за каждым его неосторожным действием.

— Или кто-то внутри наблюдает сейчас за мной, — прошептал Сергей Петрович и ощутил острое желание оказаться дома, а не трястись то ли от холода, то ли от страха на абсолютно пустой улице.

Пронзительно зазвенел телефон. От неожиданности Толкун подпрыгнул. Замерзшие руки не смогли достать мобильный из кармана, и старенькая, потрепанная «Нокиа» рыбкой сиганула в придорожную канаву и уже оттуда принялась пронзительно пищать на всю округу. Извергнув целую лавину ругательств и проклятий, Сергей Петрович с рычанием полез за утерянным средством связи. Поиски его скоро увенчались успехом, но вот его одежда…

Звонил Покахонтов. Прислонив телефон плечом к щеке, Толкун тщетно пытался отряхнуть хотя бы руки.

— Да, алло, — в трубке раздался настолько хриплый и незнакомый голос, что пенсионер подумал даже, что Покахонтов заболел.

— Ты живой там? — Сергей Петрович отвлекся от своих злоключений.

— Живой, — тускло и безжизненно подтвердил свое существование Дмитрий Александрович.

— Как будто из могилы вещаешь. Ты простыл, что ли? — поняв, что ничего не сможет сделать, Толкун в прострации покачал ворота, после чего пошел восвояси.

— Нет, не простыл, — неслышно отозвался историк, — ночью кое-что случилось, я пытаюсь до сих пор прийти в себя, вы дома? Сможете зайти?

Покахонтов говорил так тихо, что Толкуну приходилось с силой вжимать телефон в ухо, чтобы услышать хотя бы обрывки слов. Он заметно ускорил шаг, желая добраться до соседа как можно быстрее.

— Ты там только не помри раньше времени, я уже иду. Минут десять, пятнадцать максимум. Как понял меня, прием? — громким голосом заявил он в трубку.

— Хорошо, — не попрощавшись, Дмитрий Александрович отключился от разговора.

Прежде чем сбегать домой за своим собственным ключом от калитки, Сергей Петрович еще долго мучил дверной звонок, стучал ногой в ворота, но никто и не думал открывать. Телефон Покахонтова был включен, однако кроме гудков ничем не мог порадовать уже доведенного до белого каления пенсионера. Именно по причине полного игнорирования на крыльцо он взлетел в мгновение ока и тут же принялся дубасить кулаком в дверь. Изредка он нагибался и орал в замочную скважину, ошибочно полагая, что так будет громче. Изрядно утомившись, он сделал небольшую паузу, тут же заметив странные отметины около глазка.

— Ого, это я так разбушевался? — присвистнул он. — Чем это я так? Ногти вроде подстрижены, как в лучших домах Европы, руки почти чистые, странно…

Покахонтов открыл дверь. Выглядел он действительно не самым подобающим образом. Всклокоченные волосы стояли дыбом, без очков он походил на недовольного суслика, выскочившего из норы в поисках пропитания. Едва заметная щетина уже очертила границы будущей бороды. Дмитрий Александрович был завернут в одеяло, лишь тощие босые ноги торчали из «кокона».

Сергей Петрович даже забыл о цели своего визита, уставившись на новоиспеченного приятеля:

— Вот это номер. Обед уже скоро, а ты все в кровати валяешься. Кирял вчера, что ли, как следует?

— Вы можете зайти в дом без моего приглашения? — вопросом на вопрос ответил Покахонтов, чуть отступив.

— Могу, дело нехитрое, — пожал плечами Толкун, все больше поражаясь странным переменам в интеллигентном и тихом научном работнике. — Блин, я все думал, что с тобой не так. Запойные, они все такие. Тише воды, ниже травы до первой рюмки. Потом — раз! И поминай как звали.

Тем не менее он, для порядка постучав валенками по деревянному чистому крыльцу и вытерев ноги об ощетинившийся коврик, прошел внутрь:

— Ну, вот он я. Стою, лужа натечет скоро. Как у вас, богатеев, странно заведено. Такой домище отгрохали, а об элементарной прихожей не подумали. Практичность все же должна присутствовать.

Историк закрыл дверь и первый прошел на кухню, даже не позвав Сергея Петровича. Тот неуверенно потоптался, махнул рукой и, сняв свою любимую обувь, пошел следом за Покахонтовым, ступая на цыпочках по холодному полу.

Высоченный обеденный стол был сделан по некогда последнему (а теперь уже не очень) писку моду. Принимать пищу можно было двумя способами: либо просто стоя, как в кафе на вокзале, либо рискуя в любой момент сверзиться и сломать копчик, пытаться усидеть на хлипких барных табуретах. Толкун выбрал первый вариант.

— Чай будете? — наконец-то вспомнил о гостеприимстве Покахонтов.

— Не откажусь, не откажусь, — Сергей Петрович с завистью посмотрел на импортное дорогущее печенье в красочной упаковке, вспоминая свое «Овсяное» из местного магазина.

Чайник закипал с таким звуком, словно кто-то невидимый раскуривает здоровый кальян. Вода долго бурлила, явно не желая менять свое агрегатное состояние и превращаться в пар.

— Сергей Петрович, у меня для вас есть новости, но велик шанс того, что вы мне просто не поверите.

— Давай, — Толкун, выпятив толстые губы, попытался отхлебнуть горяченный напиток.

— Помните, вы говорили, что тут орудует секта? Так вот, вы были в корне неправы. Боюсь озвучивать такое предположение, но, похоже, мы имеем дело с самыми настоящими вампирами.

— Чего???

Покахонтов принялся за подробный пересказ событий минувшей ночи, тщательно подбирая слова и стараясь не упустить ни одной детали. С каждой минутой лицо Толкуна все мрачнело и мрачнело, в то время как за окном сгущались холодные осенние сумерки.

* * *

Семейство Федоренко жило в старом доме семидесятых годов. В девяностые годы отец Жени, кандидат в мастера спорта по вольной борьбе, не испытывал недостатка в работе. Любой более или менее известный в их городе бандит время от времени предлагал старшему Федоренко работать под своим крылом. Борец не испытывал особых душевных мук и терзаний по поводу этичности своей «профессии», поэтому часто играл роль массовки на стрелках и бандитских сходках. Периодически работодатель Федоренко оказывался либо в тюрьме, либо в гробу, поэтому борец, как переходящее живое знамя, оказывался уже в другой группировке. Все шло спокойно вплоть до девяносто восьмого года, когда власть кое-как отошла от летаргического сна и активно взялась пропалывать поросший буйным цветом бандитского беспредела город. Всем любителям малиновых пиджаков и стрелкового оружия пришлось несладко. Будучи тогда уже не последней фигурой в мире криминала, Федоренко оказался меж двух огней — с одной стороны маячили бритые уголовные рожи, с другой в свете настольной лампы хитро прищуривался наметанный глаз следователя по особо важным делам. Одни хотели от бывшего борца вассальной преданности до гробовой доски, другие грозили реальным сроком и жаждали информации. А дома ждала молодая и красивая жена с двумя маленькими детьми, которых надо было кормить.

В один прекрасный день нервы у Федоренко не выдержали. Он продал большую квартиру в центре города за полцены знакомому фарцовщику Гуле (которого, кстати, спустя месяц нашли убитым в новоприобретенных квадратных метрах), собрал весь скарб в потрепанный «лупатый» «мерседес» и исчез, не попрощавшись.

Семейство Федоренко нашло свой новый дом под Петербургом, в поселке городского типа Кукуево, который на тот момент был еще не столь популярен в кругах обеспеченных людей. Дом был выкуплен у местного алкоголика практически за бесценок, более выгодной сделки нельзя было и представить. Соседи еще долго не могли привыкнуть к манере новоприбывших переселенцев ставить магнитофон на подоконник и слушать музыку на предельно возможной громкости весь день напролет. Вкус у семьи был специфический, всему виной было «интересное» прошлое Федоренко, который предпочитал исключительно шансон. Но со временем они как-то незаметно для себя ассимилировались среди интеллигентного населения Кукуево и вполне гармонично вписались в местный антураж, заняв в нем, как и Толкун, свою нишу.

Женя лежал у себя в комнате на втором этаже и увлеченно смотрел за действом, разворачивающимся на экране компьютера. Любимый сериал не подкачал и выпустил настолько захватывающий очередной сезон, что оторваться было просто невозможно. Старшеклассник не любил смотреть по серии в неделю, предпочитал копить, а затем смотреть весь день без остановки.

Где-то в ногах завибрировал телефон. Женя нашарил телефон и удивленно уставился на экран — звонил Паша. Накануне тот ясно дал понять, что не собирается разбираться в непонятной и темной истории, а просто умывает руки. Чего же он хотел сейчас?

— Привет, — Аксенов не дождался ответа и продолжил тоном, не терпящим возражений, — я передумал, буду бороться до победного. Нужна твоя помощь. Помнишь, этот пидор говорил о вознаграждении? Так вот, я реально тебе подкину бабла, если мне поможешь. Нужен местный человек, который в теме. Что скажешь?

— Да не знаю, — даже растерялся Федоренко, — а чего там теперь делать? Все в ажуре уже, ничего не докажешь. Что ты хочешь-то, Запашок?

— Увидишь, по телефону ничего говорить не буду. И хватит меня так называть, бесишь! Сегодня ночью надо будет кое-что провернуть. Готов?

— Мне завтра к третьему уроку, так что если не совсем поздно, то можно намутить что-нибудь, — почесал голову Женя. — Только я в криминал не полезу, нафиг надо.

— Ты издеваешься? — в трубке раздалось обиженное сопение. — Какой криминал? Я что, похож на бандюка? Имею я право хотя бы свои вещи забрать со стройки или обязан этому баклану все оставить?

— Так-то да, — растерялся Федоренко, на миг увлекшись сценой кровавой бойни на экране. — Ты чего от меня хочешь-то?

— Во-первых, сходи сегодня, как стемнеет, попали обстановку, — приказным тоном заявил Аксенов. — Ты пацан ушлый, походи, поброди, выясни. Если никого нет, то через забор сиганешь, там посмотришь.

— Ага, сейчас, — школьник даже привстал на локте от возмущения, — уже бегу. Ты, Запашок, еще тот типан. Сам всем нашим затирал, как от обмороков каких-то бегал и еле сухим из воды вышел, аж на станции ночевал в лабазе, а тут меня посылаешь в разведку. Может, проще просто застрелиться сразу? Еще и за какие-нибудь жалкие пять тысяч…

— Торгуешься, — зло и едко констатировал бизнесмен, — это хорошо, значит, готов морально. Только ты что-то мелко плаваешь, братишка. Речь шла о сотке, а ты про пятерку бормочешь.

— Сколько? — Женя облизнул пересохшие губы и изо всех сил постарался скрыть волнение, но у него не вышло.

Павел Олегович услышал деланно-безразличный голос и хитро улыбнулся, понимая, что рыбка крепко-накрепко заглотила наживку.

— Сто тысяч рублей, это аванс, половина, — уверенным тоном подтвердил он, стараясь не переиграть, — еще столько же после того, как нагнем Бурдинского вместе с его адвокатом-козлом. Женя, мы взрослые люди, меньше предлагать было бы смешно даже тебе.

Федоренко никогда не видел столько денег, родители выделяли ему в месяц десять тысяч, на эту сумму он должен был питаться, одеваться и развлекаться. Понятное дело, что к двадцатым числам каждого месяца он набирал такое количество долгов, что рассчитываться ему приходилось чуть ли не половиной следующей «зарплаты». Получить двести тысяч за невнятную помощь и моральную поддержку казалось ему заоблачным везением:

— Сходить я схожу, но на участок не сунусь, боязно, — он решил не тянуть с ответом, услышав частое раздраженное дыхание собеседника в трубке. — Только если вместе.

— Короче, Склифосовский, — понизил голос Аксенов, привлекая внимание товарища, — план такой. Идешь сейчас туда, смотришь, изучаешь. Если никого так и нет, даешь мне гудок. Я приезжаю вместе с корешами через час, максимум полтора, с техникой, мы грузим за пару часов бытовку, собираем барахло и делаем ноги.

— Почему это днем не сделать? — разумно предположил Федоренко. — Зачем лишний кипиш? Соседи проснутся от грохота, вызовут ментов, начнется качалово, всех загребут, а с таким юристом, как этот Вальдемар, всем впаяют по первое число.

— Мы не делаем ничего незаконного, — недовольно поцокал языком Павел Олегович, привлекая внимание Жени, — вывозим свою собственность с объекта. Шума не будет, все будет сделано по красоте, это уже наша забота. Ты вообще на улице будешь стоять на стреме и, если что, драпанешь в кусты. Соседи там только с одной стороны, приезжают только летом, хоть дискотеку устраивай.

— Тогда точно надо с раннего утра это все провернуть, — старшекласснику не давали покоя россказни Аксенова и идти в темноту очень не хотелось даже за большие деньги.

— Утром приедет Бурда, — без труда выдумал незатейливое прозвище Аксенов, — и все накроется. Не парься, мы с ними еще побеседуем по душам, если у них оные имеются. Это вторая фаза плана, про нее пока что рано говорить. Мне сейчас главное осуществить возврат всего, что там лежит. Иначе в долгах до старости буду ходить.

Наступило тягостное молчание. Павел Олегович не раскрывал карты и не сообщал Федоренко, что на самом деле их грядущая «операция» шита белыми нитками и вероятный исход с появлением полиции и их последующим задержанием вполне реален. Ему нужен был хоть какой-то местный ангажированный человек для осуществления своей задумки. Зачем — он и сам до конца не понимал, но чувствовал, что лишний свидетель в спорах с таким могущественным соперником, как Бурдинский, точно не будет лишним. К тому же Федоренко, как ни крути, был еще ребенком, так что вряд ли его станут калечить, если Бурдинский начнет играть грязно, а это давало определенные надежды. Естественно, Аксенов не собирался платить Жене ни копейки, но обман был единственной возможностью припахать подростка к работе. Школьник же молчал, серьезно обдумывая сложившуюся ситуацию. На одной стороне весов лежал мешок с деньгами, на которые можно будет купить новый компьютер, игры, крутые шмотки и еще останется на черный день. На другой — сомнительные схемы малознакомого хитрована, опасности и проблемы, а также сомнения в честности и искренности Запашка. Хотя, в конце концов, его роль в этом деле действительно поверхностна и практически не требует никаких сверхусилий. Если поймают — взятки гладки.

В итоге победила алчность. Федоренко тяжко вздохнул и, закатив глаза, сообщил свое решение:

— Лады. Уговорил, черт. Тебе надо на телевидении работать, народу гербалайф и средство для стояков впаривать. Вапороне пронтобулито, ешкин кот!

Теперь пришла пора Аксенова ничем не выдать своей радости.

— Вот спасибо, добрый барин, сделал одолжение, — деланно-брезгливо процедил он, — свечку за твое здравие поставлю, кормилец. Ему деньги платят, а он еще нос воротит. Короче, дуй давай на позицию и телеграфируй, когда будет ясность. Только чтоб без сюрпризов!

Женя, не прощаясь, повесил трубку. Новый знакомый уже начинал его раздражать. Федоренко был открытым человеком и всегда радовался новым знакомствам, но общение с Аксеновым уже наводило на него чувство вселенской тоски. У Запашка все было не слава Богу. За то короткое время, что он провел с неудачником-предпринимателем, тот основательно сел на уши молчаливому и внимательному парню, в красках описывая свои жизненные перипетии под названием «какие вокруг все сволочи». У Аксенова виноваты были все, начиная от правительства и заканчивая дворником Володей, который рано утром будил Павла Олеговича звуками своей метлы и являлся причиной частых недосыпов. В трагических монологах, которые прослушал Федоренко, досталось всем — родственникам, друзьям, прохожим, собакам и кошкам. Даже птицы — и те не так пели. На Женино мудрое замечание, почерпнутое из видеороликов по позитивному мировосприятию, поискать причину всех неурядиц в себе Аксенов лишь злобно и мерзко расхохотался, покрутив пальцем у виска:

— Ты чего, из этих? Свидетели Иеговы[2]? Буддист хренов. При чем тут я, когда вокруг такое творится? Что я могу сделать?..

Федоренко, облачаясь в теплую флисовую кофту и спортивные штаны, твердо решил — как только они закончат дело, тут же прекратить всяческое общение с Аксеновым.

— А то он и меня виноватым сделает, мол, я ему стройку запорол, — бормотал он, завязывая шнурки на высоких утепленных кедах.

— Куда собрался на ночь глядя? — донесся бас из гостиной.

— Пробегусь на сон грядущий, растрясу жиры, — Федоренко весьма резонно решил не посвящать родителей в свои планы по сомнительному финансовому обогащению.

Его отец мог бы не понять замыслов сына и не обрадоваться его общению с невнятными субъектами вроде Аксенова.

Фонари уже зажглись, но пустынная, вся в лужах дорога не настраивала на позитивный лад. Собираясь с мыслями, Женя глубоко вдохнул свежий воздух и выдохнул целое облако пара, будто сигарету курил. Старательно обходя грязь, он быстро шел зигзагами к своей цели, постоянно оборачиваясь и увеличивая темп. Он подошел к злополучному участку, основательно запыхавшись. Никого. Только моросящий дождь едва слышно стучал по забору. Парень воровато оглянулся по сторонам. Его вниманием лишь на долю секунды завладел заброшенный дом. Жене явственно почудилось, что кто-то наблюдает за ним из окон второго этажа, он помотал головой, отгоняя наваждение. Пульс участился, руки и ноги похолодели. Чувствуя физическое отвращение, школьник быстро ухватился за верх шаткого строительного забора и подтянулся на руках. Застыв в такой позе, он быстро обозрел участок Бурдинского. Он не смог ничего разглядеть, лишь ближайшие несколько метров от стоящего на дороге фонаря. Все было покрыто мраком, границы ямы и очертания строительной будки лишь угадывались во тьме. В бытовке не горел свет, а телевизор на этот раз был выключен. Перелезть через забор было делом нехитрым, но никакая сила и деньги не заставили бы сейчас Федоренко исполнить волю Аксенова и досконально проверить каждый куст. С него хватило и беглого осмотра. Быстро передвигаясь по Дорожной, он уже набирал телефон Аксенова:

— Короче, все тихо, никого нет, — дождь еще больше усилился и теперь лил вовсю, грозя стучать по крышам всю ночь напролет.

— Ты точно все проверил? — начал допытываться Павел Олегович, чавкая чем-то прямо в трубку.

— Да, только машина стоит, как и тогда. Он ее кинул вообще, что ли? Не самый удачный варик, как по мне. Хоть бы загнал ее за ворота, — проходя мимо сгоревшего дома, Женя перешел на легкий бег.

Если бы он обернулся, то наверняка увидел бы человека в черном, стоящего на горелом крыльце и неотрывно смотрящего ему вслед.

— Короче, — закончив жевать, попытался структурировать дальнейшие действия Аксенов, — мы тут недалеко с Ромкой и командой, на Ржевке, выдвигаемся через пять минут. Будем через минут сорок, будь на связи. На подъезде тебя наберу, встречаемся там же. Адьес, амиго.

Трубка разразилась короткими гудками, а Женя остался один на один с пустынной улицей. Родители уже ушли к себе наверх, смотреть телевизор на сон грядущий, поэтому весь первый этаж был в распоряжении старшеклассника. На нервной почве он умял три больших бутерброда с сыром, запил все почти литром кислого самодельного клюквенного морса, после чего сел в гостиной на старый скрипучий диван. Время тянулось удивительно долго, Федоренко считал секунды, складывал их в минуты, погружался в свои мысли и начинал снова: «Один, два, три, четыре…»

Старинные часы громко тикали. Опомнился Женя, когда вздрогнул, резко выпав из своих размышлений. Он потянулся в карман за телефоном. На экране было шесть пропущенных вызовов от абонента «Запашок». Школьник включил беззвучный режим, чтобы лишний раз не тревожить родителей, да так и забыл об этом.

Аксенов начал яриться, едва услышав Женино «Алло», и засыпал его вопросами, не особо желая получить на них ответы:

— Блин горелый, ты там спать, что ли, лег? Как с тобой можно серьезные дела вести, а? Мы уже давно на месте, ты где вообще? Ты нормальный?

Федоренко снова почувствовал, как откуда-то снизу начинает подниматься раздражение, которое вполне может вылиться в весьма нелицеприятный матерный ответ на все заданные вопросы. Тем не менее, вспомнив об обещанном гонораре, он титаническим усилием воли сдержался:

— Телефон глючил. Бегу, скоро буду.

— Уж сделай милость, братан, — продолжал изгаляться Аксенов, но его уже никто не слушал.

Женя увидел яркие стоп-сигналы машин, стоило ему отойти от дома на какую-то сотню метров. Вместе с уже знакомой замызганной и побитой «Лачетти» приехали два здоровенных грузовика — один «Краз» с длинной пустой платформой вместо кузова и ярко-синий «китаец» с непроизносимым названием и набором иероглифов вместо знака марки на капоте. Это «чудо техники» было оснащено раздвижным подъемным краном, измазанным маслом вперемешку с грязью. Всем было плевать на конспирацию, машины стояли заведенными, вхолостую тарахтя громкими двигателями. Аксенов уже вовсю суетился, бегал вокруг, стараясь руководить процессом. Едва завидев Женю, он картинно всплеснул руками и с улыбкой кинулся к нему, словно не он несколько минут назад благим матом орал на того в трубку:

— Тебя только за смертью посылать! Ты где шляешься? Давай начинать, а то еще поспать сегодня хотелось бы! Дело яйца выеденного не стоит.

Трое мужиков уголовной наружности стояли поодаль, общаясь о чем-то своем и хрипло посмеиваясь. Одеты товарищи Аксенова были подобающе: кожаные куртки, спортивные штаны, плотные черные шапки, надвинутые на глаза. Жене стало понятно, почему Павел Олегович так старался не остаться в долгу перед такими бизнес-партнерами. Они оценивающе взглянули на Федоренко и вернулись к разговору, но старшекласснику очень не понравились их презрительные щербатые улыбки. Похожих типов Федоренко помнил еще с детства — такие кадры нет-нет да появлялись на пороге их квартиры. Это очень не нравилось его маме, после таких визитов родители обычно уединялись у себя в комнате, но очень быстро их вопли разносились по всему дому.

— Знакомьтесь, братва. Это Женек, мой кореш и братан, — Аксенов приобнял Федоренко за плечи, перебив ленивый разговор мужиков, — прошу любить и жаловать, несмотря на юный возраст. Так, а тебе для справки. Рома, Вася и Борис.

— Слышь, — протянул самый крупный из них, с борцовскими вывернутыми наружу ушами, похожими на переваренные пельмени, и горбатым крупным носом, — мы тут лясы точить будем с малолетками или делом займемся?

— Борька, не боись, уже начинаем, — заискивающе посмеиваясь, заверил нетерпеливого грубияна Павел Олегович.

— Мне-то что бояться? — пожал плечами верзила, отчего отнюдь немаленькая кожанка протестующе затрещала. — Не мой косяк, если что. До сих пор не пойму, как ты нас заставил в такой блудень вписаться, тебе помогать.

— Да ладно вам, в долгу не останусь, — ударил себя кулаком в грудь Павел Олегович, нервно моргая ресницами, — у меня не заржавеет!

— Ну да, конечно, — смачно сплюнул себе под ноги второй, худой и жилистый, с выделяющимися скулами мужчина. — Самого не запарило языком молоть? Не останется он, как же. Гол как сокол, а все соловьем заливается. Вот если все не заберем сегодня, мы тебя на органы разберем, больше проку будет, чем от такого сотрудничества.

— Вась, выдыхай, — просипел третий, седой и самый пожилой из всех, — понту сейчас базар-вокзал разводить. Вот все изымем, потом еще с него возьмем за помощь по красоте.

— Друзья, — примирительно поднял ладони вверх Павел Олегович, — давайте начинать, а обсудить детали всегда успеется.

— Точняк. Тут ты прав, — взял инициативу в свои руки Борис, — порешаем так. Ты, малой, лезь и ворота открывай, а потом на шухере стоять будешь. Если прозеваешь кого, голову откручу голыми руками, усек?

Обращаясь к Жене, мужчина повернулся к нему всем корпусом, словно шея у амбала напрочь отсутствовала. Федоренко хотел было возмутиться, но едва взглянул в маленькие, близко посаженные красноватые глазки Бориса, понял, смысла нет. Поэтому он вздохнул и покорно кивнул головой. В конце концов, открыть ворота не так уж и сложно, главное не оставить отпечатков на тот случай, если рассвирепевший Бурдинский вызовет полицию и начнет искать воров.

«Хотя это же не преступление — забрать свое имущество?» — размышлял Женя, натягивая кожаные перчатки, позаимствованные у отца.

Увидев приготовления старшеклассника, уголовные рожи снова разгоготались. Больше всех веселился седой старик:

— Паха, ты кого сюда приволок? Урку со стажем? А он нас не порежет после делюги?

— Ладно-ладно, — суетился Аксенов, не вникая в шутливые вопросы, — давайте по машинам. Времени маловато!

Мужчины засуетились, резво прыгнули в машины и начали активно подруливать к воротам, в то время как Аксенов бегал, как сумасшедший дирижер, махая руками, создавая видимость бурной деятельности. Он практически лез под колеса и больше мешал, чем помогал опытным водителям.

— Давай, давай, давай, пошел, пошел, пошел, — надрывался он, норовя сигануть под огромный грузовик.

Непонятно было, почему Павел Олегович так орет, ведь в машинах были предусмотрительно опущены окна. Наверное, все дело было в общей остановке нервозности.

Женя уже привычно повис на заборе, осматривая чужие владения, на которые они решили вторгнуться.

— Чего ты там крутишься? — высунулся из «Краза» Борис. — Быстрее, тормоз!

Федоренко не стал дожидаться второго приглашения, хотя обзывательство не пролетело мимо, а весьма ощутимо кольнуло его. Кем-кем, а тормозом Женя не был. Спрыгнув вниз, он замер, прислонившись спиной к забору, ожидая, когда глаза привыкнут к сумраку. Воображение тут же начало рисовать устрашающие картины. Вот дверь бытовки распахивается и оттуда выскакивают бывшие работники Запашка. Вытянув вперед когтистые руки, они, как зомби, бредут к Жене, разверзнув щелистые черные пасти. От испуга и неожиданности силы покидают его, и он не может даже подтянуться, чтобы избежать незавидной участи. Холодные лапы хватают его и тащат назад, к котловану.

Кто-то из водителей нетерпеливо нажал до отказа педаль газа, отчего грузовик рассерженно рыкнул мотором. Мотивация быстрее оказаться в компании взрослых, пусть и не совсем порядочных мужиков заставляла Федоренко обдирать новые перчатки отца об острые углы, пытаясь совладать с заклинившей ржавой щеколдой. Наконец замок поддался, но ворота и не думали открываться. Словно издеваясь, они взвизгнули несмазанными петлями, образовав лишь небольшую щелку между створками. В нее-то школьник и увидел озабоченное лицо Аксенова:

— Не открывается, толкайте с вашей стороны, — затараторил Женя, спиной ощущая враждебную темноту и таящихся в ней монстров.

Пока Павел Олегович толкал ворота, вкладываясь всем своим тщедушным тельцем, Женя так и стоял, боясь обернуться.

Наконец Борису надоело наблюдать за жалкими потугами Аксенова из кабины машины. Он грузно спрыгнул вниз и покачал головой:

— Павлик, стыдоба-то какая! Ты бы подкачался, что ли…

Рисуясь, детина подошел к воротам и резко ударил в них плечом. Створки в ту же секунду разлетелись в разные стороны, как от взрыва. Женя, не ожидая такого поворота событий, еле-еле успел отскочить назад, но не удержал равновесия и сел на холодную, сырую землю. Теплые трикотажные штаны сразу же впитали влагу. Стало совсем противно.

Борис, увидев результат своих действий, зашелся в свистящем хохоте, похожем на стравливающую воздух турбину. Вторя ему, из кабины погрузчика высунулся Роман и поддержал товарища дребезжащим смехом вперемешку с язвительными комментариями:

— Интересно, а тут все такие малахольные? Студент, ты чего, каши мало ел? Или Борьку забоялся так, что коленки подкосились? Эх ты, деревня!

Пока Федоренко стоял в стороне, отряхивая испачканную одежду, машины заехали внутрь. Аксенов пытался вновь верховодить, но его никто не слушал. Трое мужиков работали четко и быстро, каждый знал свою задачу. Павел Олегович, наконец осознав, что его советы мало кого интересуют, подошел к мрачному Федоренко:

— Нормуль. Сейчас с этим разберемся, уже сдвинемся с мертвой точки. Потом уже будем с Бурдой вопрос оплаты решать.

— А где мой аванс обещанный? — напомнил Женя, потирая ушибленный зад.

— Не гони лошадей, — улыбнулся Аксенов, наблюдая за тем, как долговязый Василий копошится на крыше бытовки, проверяя крепления для крюков погрузчика, — все будет, как договаривались. Сегодня просто поздно начали работу, не до этого. У меня же налика нет столько, все в банке. А они, как ты знаешь, работают не до поздней ночи. Кстати, сколько у нас сейчас?

Он взглянул на часы, обнажив запястье.

— Ого, уже полпервого. Ну да, я так и думал, что раньше трех дома не окажусь. Не боись, Женек, будут тебе деньги. Я же не кидало какое-то дешевое. Раз сказал, значит, будут.

— Эй там, на барже, — крикнул Аксенову Василий, — ты чего, избушку нашу не обесточил, что ли? Провода тянутся…

— Ой, блин, забыл, — ахнул Павел Олегович, хватаясь за голову, — там же вещи внутри, как я про это не подумал.

Работа приостановилась. Все вновь собрались около «Краза».

— Мы как грузить будем? Ты вообще идиот? — злой как черт Борис уставился на виноватого Аксенова. — Там внутри мебель, телевизор, баран! Это уже вообще ни в какие ворота…

— Да какая разница, парни, — Павел Олегович показательно засмеялся, старательно предпринимая попытки свести все в шутку, — ничего страшного, поболтает внутри, зато мороки меньше. Я вам все, что внутри, презентую за неудобства.

Эта фраза немного успокоила разъяренных мужиков. Роман как самый старший поцокал языком и подвел итог:

— Короче, херли тут сейчас демагогию разводить. Аксенов придурок, это факт. Но сейчас время терять неохота на такую бодягу. Будем работать, с чем есть. Василий, крепи трос, Боря, садись на манипулятор, я отсюда буду смотреть. А ты, пацанчик, дуй на улицу и гляди в оба, если мусоровоз подкатит, тебя первым повяжут. Кто на шухере стоит, всегда со всеми идет по кривой дорожке, это если по понятиям…

Женя хотел было уже высказаться насчет того, что лично он думает про этих криминальных личностей и идиота Аксенова, которому хватило ума связаться с такими козлами, но в последний момент решил не искушать судьбу. Сердито пнув ногой ледышку и пробормотав себе под нос что-то недоброе, он поплелся на свой наблюдательный пост. Но никто уже не обращал никакого внимания на парня, закипела работа.

Дождь так и не прекращался, издевательски сменив свое направление с вертикального на практически горизонтальное, заливая лицо и заставляя глаза постоянно жмуриться. Федоренко в прострации дошел до перекрестка и пошел обратно. Маловероятно, что хоть кто-нибудь живой рискнул бы заглянуть сюда в такую погоду. Дорожная здесь заканчивалась и начинался лес, а двенадцать часов ночи было не самым подходящим временем для сбора грибов и походов на природу…

Одно из креплений на краю крыши, за которой кран должен был поднять бытовку и погрузить на грузовик, оказалось сломанным. Едва Борис поднял маленький домик наверх, один из четырех тросов, громко щелкнув, улетел в ночное небо, после приземлившись рядом с мигом побледневшим Романом. Теперь бытовка висела метрах в четырех над землей и угрожающе покачивалась, рискуя в любой момент сорваться вниз. Работа застопорилась, в воздухе густым облаком повис грязный, отборный мат.

Старшеклассник завороженно следил за разворачивающимися событиями. Это не осталось назамеченным для перепуганного седого бригадира.

— Ты чего зенки таращишь? Интересно?! — взвыл Роман, брызгая слюной во все стороны. — Иди смотри, чтоб нас всех не повязали тут. Стоит, как баран! Мы сами тут разберемся.

— Да пошел ты на хрен, дед, — вполне отчетливо процедил Женя, — приказы раздавать будешь своим шестеркам, если таковые имеются. Всосал, маразматик?

Роман не ответил, лишь глаза вспыхнули нехорошим светом, а тонкие губы расплылись в недоброй улыбочке. Не дожидаясь развития ситуации, Федоренко развернулся и, чеканя шаг, удалился, понимая, что преимущество не на его стороне. Злости его не было предела. Хотелось побыстрее добраться до дома и забыть обо всей это истории как о страшном сне. Или рассказать все отцу и посмотреть, как он быстро разберется с дешевыми горлопанами, возомнившими себя настоящими «братками». Не нужно уже было никаких денег, мало-помалу до него стало доходить, что Аксенов блефует и просто использует его в своих корыстных целях. Словно услышав мысли парня, Павел Олегович выскочил из ворот и побежал за ним следом.

— Жека, ты чего? Жека! Да погоди ты, — он еле сумел придержать надувшегося старшеклассника. — Ты чего сцены закатываешь? Никогда с такими людьми не работал? Чего ты, ерунда такая. У них же три извилины в голове и все. А ты…

Он не договорил. Аксенов смотрел куда-то за спину обернувшемуся Федоренко, и лицо его приобретало зеленоватый оттенок. Губы посинели, а щеки затряслись. Не говоря ни слова, Павел Олегович сел на корточки, силой утянув к земле и своего товарища.

— Ты чего? — инстинктивно переходя на шепот, осведомился Женя, повернувшись в ту сторону, куда неотрывно смотрел бизнесмен. — Твою мать…

Дверь старого горелого дома была распахнута, на крыльце кто-то стоял. Заметил он двух спорщиков или нет — было загадкой. Черная фигура сдвинулась с места, будто полетела. Незнакомец добрался до середины участка и замер там, на счастье двух сидящих на дороге повернувшись к ним спиной.

— Смотри, что творится, — прохрипел Аксенов, показывая на вход в проклятый дом.

Оттуда, быстро передвигая конечностями, выползали какие-то черные тени и устремлялись во все стороны. Двое или трое поползли как раз в сторону Аксенова и Федоренко. До участка Бурдинского было метров триста, не меньше, но это расстояние они преодолели в рекордно короткие сроки.

— Мужики, сворачиваемся, надо ноги делать. Там такое, — еще не добежав, выдал Аксенов и тут же осекся.

Никого не было. Лишь грузовики мирно рычали моторами и рассекали мрак яркими фарами.

— Вот туда глянь… — дрожащим пальцем показал Женя на переднее колесо «Краза».

Там, на земле, валялась черная шапка Романа. Это было единственное, что осталось от троих здоровых мужиков, которые еще три минуты назад трудились тут в поте лица.

Павел Олегович снова не ответил, лишь ударил Женю тыльной стороной ладони по плечу и кивнул на бытовку. Входная дверь была почему-то открыта, и в проеме болтались чьи-то ноги. По обуви Аксенов определил Бориса. Конечности странно дрыгались, словно их обладатель бился в припадке или танцевал таким странным, малопонятным способом.

Вдруг раздался вопль, ноги засучили по воздуху, что-то громко треснуло, и они, разом обмякнув, медленно скрылись внутри.

— Ну на хрен, я сваливаю, — с плачем взвыл Аксенов и понесся не разбирая дороги.

Он выскочил из ворот и, подвывая от страха на одной высокой ноте, устремился в сторону леса, перебирая коротенькими ногами. Женя, не долго думая, присоединился к своему товарищу, очень скоро нагнав пыхтящего Аксенова. В отличие от Павла Олеговича, школьник знал лес как свои пять пальцев. Он прекрасно понимал, что не стоит углубляться в дебри, нужно лишь повернуть направо, проскочить редколесье и, минуя неглубокое болото, оказаться на соседней улице. А там можно дать небольшой круг, выскочить на главное шоссе и через минут пятнадцать уже греться в теплом доме. Но Аксенова, потерявшего голову, было уже не остановить.

— Паш, стой! Паша! Нам не туда, — пытался вразумить его Женя, снижая темп, но без толку.

Очень скоро воющий, как низко летящий истребитель, Павел Олегович скрылся в темноте. Федоренко же перешел на полубег, экономя силы на всякий случай. Он сделал все, как и планировал. Ему удалось миновать болота, практически не промочив ног, что было уже большим везением. Затем он вышел на Крылатскую улицу и тогда уже помчался во весь опор. Удивительно, но даже в таком состоянии он смог заметить одну странную вещь. Собаки в Кукуево были у каждого второго, если не у первого. Пройти необлаянным, особенно ночью, было непростым делом. Сейчас Федоренко несся, как обезумевший кабан, но никто и не думал с рычанием бросаться на незваного гостя. Происходящее с ним было настолько нереально и дико, что сознание отказывалось адекватно воспринимать окружающую действительность. Школьник смотрел на мир словно через призму сломанного видеорегистратора. Глаза не успевали фиксировать объекты, а ноги неслись все быстрее и быстрее, из-за чего очень скоро у Жени начала кружиться голова. Это было похоже на те моменты, когда школьник устанавливал очередной навороченный шутер на свой старенький, потрепанный компьютер из нулевых. Изображение не поспевало за действиями игрока, из-за чего играть было просто невозможно. Сейчас Федоренко при всем желании не мог выйти из этой страшной реалистичной игры, поэтому просто сбавил скорость передвижения. Стало полегче, впереди замаячили огни шоссе. Осталось только повернуть направо, пробежать еще метров четыреста и оказаться на своей родной Дорожной. Однако, памятуя о том, что происходило в конце его улицы, Женя сразу же почувствовал, как муть подбирается к горлу, а щеки начинают гореть нездоровым румянцем. Сердце, несмотря на бег, робко сделало пару ударов и в нерешительности остановилось. Прошла очень долгая секунда, прежде чем в тело парня вернулась жизнь. В голове не было ни одной мысли. Он не пришел в себя даже тогда, когда оказался в своей комнате, на втором этаже. Тут же рухнув на кровать не раздеваясь, он закрылся с головой одеялом и отвернулся к стенке. Его бил крупный озноб, а лоб покрылся испариной. Словно на повторе, сознание без остановки крутило кадры недавних событий, и с каждым новым разом старшекласснику становилось все хуже и хуже. Когда стало совсем худо, организм не выдержал такого агрессивного воздействия на психику и принудительно отправил своего хозяина в глубокий восстановительный сон.

Аксенов слышал вопль Жени сзади, но не подумал останавливаться. Он еще больше ускорил темп, чтобы увеличить собственные шансы на спасение. Очень скоро он вбежал в лес, и ему пришлось невольно сбавить скорость, после того как он чуть не вошел со всего размаху в огромную ель. Не видно было ни зги, деревья и кусты выплывали в последний момент, отчего Аксенову приходилось передвигаться зигзагами, как испуганному кролику. В отличие от Федоренко, Павел Олегович непрерывно думал и анализировал происходящее, в его голове ни на минуту не прекращался бурлящий поток мыслей и идей. Куда бежать? Что это было? Преследует ли его кто-нибудь? Что это были за твари? Что делать дальше?

Внезапно чернота впереди стала редеть, и Аксенов смог даже рассмотреть, что это за просвет. Небольшую речку с крутыми берегами, тихо журчащую невдалеке, он увидел еще раньше, когда несся по лесу. Но моста не было. На худой конец, сгодилось бы и бревно, перекинутое на тот берег. Ноги сами несли Павла Олеговича вперед, времени на раздумья не оставалось.

«Мне повезет», — пронеслось у него в мозгу, когда он, подбежав к самому краю берега, оттолкнулся что было сил и прыгнул вперед, высоко поджав ноги.

Из-за солидной скорости, которую он набрал, а также из-за подстегивающего его адреналина прыжок выдался совсем неплохим, достойным спортсмена-легкоатлета. Аксенов даже умудрился посмотреть вниз и увидеть под собой черную бегущую воду.

«Главное не споткнуться», — пролетела вторая мысль, но было уже поздно.

При приземлении сырой гравий поехал под мокрым ботинком, и Аксенов с животным рычанием, пробежав еще несколько комично растянутых шагов, отчаянно наклонившись вперед, все же сверзился оземь, как следует приложившись головой о большой валун, похожий на яйцо динозавра, одиноко выделяющийся среди своих собратьев. Чернота и небытие настигли предпринимателя, словно кто-то набросил на него шелковое одеяло. Боли он почему-то не почувствовал.

* * *

Варун сидел около костра, блаженно вытянув ноги, и отдыхал. Они шли до самого позднего вечера, пока совсем не стемнело. Ерш долго и придирчиво выбирал место для ночлега и наконец нашел небольшой пригорок, с которого можно было обозревать окрестности. Когда он бодро принялся собирать хворост, удивлению воеводы не было предела — он был в полной уверенности, что они не смогут даже поспать, что и говорить про такие излишества, как костер. Воевода с явным неодобрением следил за приготовлениями мракоборца.

— Ты думаешь, тут под каждым кустом по упырю? — Мытарь позволил себе скупую усмешку. — Сейчас все темные силы к избушке поползли, там нас искать будут. Здесь же если кто и обретается, то парочка кровососов, а я их за версту почую, не боись. Как без огня-то? И одежу не просушишь, и не поешь толком.

— Так заметят издалека, это ж любому дураку ясно, — тосковал Варун, подозрительно поглядывая по сторонам.

— Ты обожди меня обзывать, — отряхнул руки от коры Ерш, — вот ты мне скажи как на духу, я тебя подвел хоть раз?

— Нет, пока что, — витязю стало не по себе.

— Ты из-за меня в засаду попал и всех твоих там как свиней порезали? — Мытарь начал рыхлить землю маленькой лопаткой, извлеченной из сумки.

— Не было такого, — Варун уже пожалел, что затеял этот разговор.

— Я тебя с коня свалил и упырям на потребу оставил? — мракоборец продолжил методично копать яму.

— Нет…

— Так почто ты тогда вопросы каверзные задаешь и сомнениям предаешься, аки отрок нерадивый?

— Зачем копаешь? — неловко сменил тему воевода.

— Костер в лесу всегда так делается, дабы ворог не увидал: меньше света, больше тепла, — Ерш стал складывать поленья домиком. — Для тебя это первый совет, раз ты так огня боишься, пуще волков.

— Кровопивцев я убоялся, тварей ночных, а не костра уютного, — начал оправдываться Варун.

— Ладно, хватит уже. Возьми лучше каменья лунные и вокруг лагеря нашего разбросай, пора уже.

Когда воевода взял в руки первый плоский камень, то сразу же почувствовал, какой холод он источает. Пальцы онемели в мгновение ока, и от великого испуга он тут же бросил удивительный артефакт оземь, отбив себе большой палец на ноге и громко выругавшись. Кот, сидящий рядом с хозяином, неодобрительно посмотрел на недотепу, зло сощурившись, а Мытарь, ударив кремнем о кресало, тихо расхохотался:

— Они такие, холодные, как зимняя ночь. А ты думал, Луна теплая, как парное молоко? Клади таким пошибом, дабы круг был.

Варун, не обращая внимания на ушибленную ногу, занялся делом, пока Ерш принялся колдовать над очагом, пытаясь сварганить им ужин. Подойдя к пеньку, воевода увидел маленькую деревянную кружку, которую Мытарь наполнил водой из фляжки, да так и забыл выпить. Жажда уже давно мучила витязя, поэтому он недолго думая схватил кружку и уже было поднес к пересохшим губам, как вдруг услышал резкий вопль напарника:

— Куда? Да ты совсем ужо распоясался, я погляжу!

Рассерженный обитатель болот тут же подскочил к растерянному воину и яростно выдрал кружку у него из рук, умудрившись не расплескать ни капли:

— Думаешь, просто так тут ее поставили да запамятовали?

— Ты чего шумишь, воды жалко для друга? — обиделся Варун, не ожидая такой реакции.

— Воды нет, — последовал ответ от недовольного Ерша, — а вот деревяшка заговоренная для тебя стоит особливо, особо рьяных кровопивцев за версту чует.

— Как это?

— Водица покудова спокойная, значит, все хорошо. Когда начнет волноваться да кругами ходить, нечистая сила рядом, бойся!

— Так ты колдун, что ли? — поразился воевода. — Силы чародейные тебе подвластны, аки волхву какому.

— Это все детские сказочки, — отмахнулся Мытарь, снова занявшись ужином. — Поживешь среди вурдалаков лесных с мое, вообще летать научишься. С ними по-другому никак, сожрут с потрохами и не поморщатся. Садись, трапезничать будем скудно, по-походному.

Погода к ночи совсем испортилась, мелкий колючий дождь, больше похожий на снег, в одночасье превратился в самый настоящий ливень. Спрятавшись под импровизированным навесом из тряпок и обрезков кожи, напарники почти что сразу легли спать, разговор все равно не клеился, да и настроение у всех, включая Тень, было самое скверное.

* * *

— Вампиры, говоришь, — задумчиво почесал седую недельную щетину Толкун, — а еще мою версию хаял.

Разговор за кухонным столом затянулся надолго. Сергей Петрович в основном слушал, иногда задавая наводящие вопросы, но старался не перебивать монолог Покахонтова. В самых драматических местах он скептически хмыкал, недоверчиво сощурившись. Дмитрий Александрович не обращал на это внимания, полностью погрузившись в воспоминания.

— Это точно что-то потустороннее, — историк понизил голос и пристально посмотрел в окно.

Не выдержав, он побежал к двери и щелкнул выключателем. Весь участок озарился теплым светом фонариков на небольших столбиках.

— Ничего не буду говорить, посмотрим, — Толкун осторожно слез с высокого стула, тем самым заканчивая разговор. — Не то чтобы я тебе не верил, просто…

— Да поймите, все сходится, — взвыл Покахонтов, — пропажи собак, рассказ этого прораба-идиота, исчезновения людей, найденный склеп с надписями и рисунками. Да я собственными глазами видел такое, отчего можно было бы сойти с ума!

— Ладно-ладно, не кипятись, — смущенно откашлялся Сергей Петрович, напяливая валенки, — я подумаю, посижу в Интернете, поищу информацию, а завтра обсудим все на свежую голову.

— Вы пойдете к себе? — искренне поразился Дмитрий Александрович, выпучив глаза. — Сейчас почти одиннадцать!

— Ты мне что, тут ночевать предлагаешь? — мысль о пути домой в темноте после всех историй параноика-ученого не радовала и пенсионера. — Спасибо, конечно, за предложение, но я, пожалуй, рискну… Да, напомни мне завтра тебе замок принести для электрощитка. Это не дело, конечно, чтоб всякая шушера могла свет в домах отрубать, как вздумается… Хорошо, что просто автомат отщелкнули, а если бы провода? Я-то в электрике дока, а ты что бы делал тогда?

Сделать первый шаг на морозную улицу стоило ему немалых усилий. Толкун повернулся к стоящему в дверях Покахонтову и кивнул головой:

— Ну, бывай. Выпей чего-нибудь на сон грядущий, чтоб нервы в порядок привести! Только не переусердствуй на этот раз, чтобы черти не мерещились.

— Да я уже, собственно, принял, — начал говорить историк, как вдруг осекся.

Он смотрел куда-то мимо собеседника, в сторону забора, видимо, заприметив что-то за спиной Толкуна. Как только Сергей Петрович зафиксировал этот факт, то сразу же впал в ступор.

Он возблагодарил судьбу, что не успел спуститься и пойти в сторону ворот. Сдерживаясь, чтобы не заорать от отвращения и страха, он медленно вошел обратно в дом и только тогда позволил себе резко обернуться, даже прикрикнув от омерзения. Но, как ни странно, ничего ужасного он не увидел. Темные силуэты лысых кустов бросали причудливые тени на высокий забор, а из-за фонарей практически весь участок был как на ладони.

— Ты меня до инфаркта хочешь довести? — взвился Толкун, сильно ударив в плечо товарища. — Да я чуть не сдох из-за твоих шуточек!

Покахонтов не шелохнулся. Он так и остался стоять как истукан. Выпученные «рыбьи» глаза застыли в одном положении. Дрожащая рука с вытянутым указательным пальцем поднялась вверх и указала Сергею Петровичу на что-то у колодца. Тот, не переставая изрыгать проклятия в адрес шутника, чуть повернул голову и замер на полуслове. Кто-то прятался в тени, единственном темном месте на участке, докуда не доходил свет.

— Что за байда? — тонким фальцетом прозвучал голос Сергея Петровича.

Будто в ответ на его вопрос, кто-то выбрался из-за колодца и на карачках, быстро и неестественно перебирая конечностями, устремился к ним. Неизвестно, кто из них орал громче, но дверь они закрыли синхронно и не сговариваясь с такой силой, будто хотели снять ее с петель.

Наступила тошнотворная, липкая тишина.

— Это что такое? — почему-то зашептал пенсионер, втайне надеясь, что неведомая тварь, не услышав их, уберется восвояси. — Ты рассмотрел?

— Нет, — пустым, бесцветным голосом сообщил Дмитрий Александрович, оседая на пол. — Думаю, это то самое существо, что вчера пыталось пробраться сюда.

— Видел, как оно шустро бегает? Как собака какая, а? — Толкуна заметно передернуло. — Даже если это просто псих, мерзота-то какая, да? Что делать будем?

— Мы? — Покахонтов был настроен крайне философски, казалось, он вообще не нервничает. — Ничего, ждать. А тот, кто снаружи, сейчас опять отрубит свет. Все-таки у Коли это абсолютно непродуманно.

— Твою дивизию, — испуганный Сергей Петрович хлопнул себя по лбу, — Заверсин, конечно, дает! Кто ж так делает?

Но, вопреки их ожиданиям, свет не погас. Толкун крайне заинтригованно уставился на сладко и протяжно зевающего историка, блаженно закатившего глаза.

— Слышишь, ты, соня-засоня! Ты вообще нормальный? Кто мне весь вечер про вампиров затирал, а? Чего ты сейчас спокойный как удав, когда к нам какой-то бесноватый ломится?

Покахонтов миролюбиво улыбнулся, устраиваясь поудобнее на полу в прихожей:

— Две таблетки «Феназепама» — и готово. Признаться, обычно мне хватает и половинки, но тут был особенный случай.

— Тьфу ты, — в сердцах топнул ногой Сергей Петрович, — какого черта, блин! Что мне одному прикажешь делать?

От резкого гулкого голоса, доносившегося из замочной скважины, так и веяло угрозой:

— Убогий толстяк! Впусти меня внутрь, и я дам тебе уйти. Сегодня. Ты сможешь продлить свою никчемную жизнь на несколько мгновений. Ты уже не спасешь этого презренного червя, но у тебя есть шанс дожить до завтра.

— Ага, разговариваешь! — обрадовался Сергей Петрович. — Я уж думал, Димка прав. Ты кто такой? Сектант?

— Что за вздор ты несешь? Твоему скудному уму не понять, с какими силами ты вступил в игру. Открой дверь, открой, — продолжил увещевать замогильный голос.

— Ты, голуба, совсем умом тронулся, я так погляжу, — Сергей Петрович лихорадочно тянул время, прокручивая в голове варианты действий. — Сейчас я три циферки на мобильничке наберу, и будешь в отдельной палате с мягкими стенками свои угрозы вещать, понимаешь?

— Ну что ж, — весомо сказал тот, кто так яростно желал попасть внутрь, — ты оказался не таким трусом, как я предполагал. Но это не спасет тебя от ужасной смерти. Ты будешь молить о пощаде, захлебываясь собственной плебейской кровью, не в силах терпеть невыносимую боль…

— Ага, сейчас, — даже разозлился Толкун, — плебейской, говоришь? Ну да, мы университетов не кончали, зато я столько книг перечитал, что тебе и за три жизни не осилить, врубаешься, маньячина? Достал, ментов вызываю.

— Хорошо, — по тону стало понятно, что говоривший улыбается, — скоро сюда придет тот, кому не нужны приглашения. И он не будет с вами церемониться.

— Вот когда придет, тогда и поговорим, — строго обрезал Сергей Петрович. — А пока что заткнись, дурак, мне подумать надо.

Ему никто не ответил, Толкун был даже не уверен, что собеседник еще стоит на пороге. Он, не дыша, подошел к двери и, преодолевая себя, прильнул к глазку. Вполне ожидаемо, Сергей Петрович увидел лишь черноту. Тогда он обернулся и, борясь с накатившей на нервной почве одышкой, подошел к развалившемуся на полу в крайне фривольной позе Покахонтову.

— Рота, подъем! — пенсионер активно тряс за плечо спящего крепким сном Дмитрия Александровича.

Но эти действия не возымели должного эффекта. Покахонтов лишь блаженно улыбнулся и попытался перевернуться на другой бок, заложив руки за голову. Тогда запаниковавший Толкун начал весьма ощутимо бить товарища по щекам, пытаясь привести в чувство, время от времени оборачиваясь и поглядывая на дверь, вопрошая:

— Ты еще тут, болезный? Чего молчишь? Я уже соскучился, поговори со мной.

Но его реплики так и остались без ответа. Наконец, Дмитрий Александрович, состроив плаксивую гримасу, пробудился от тяжелого сна:

— Что такое? Что вы делаете? Шли бы домой, оставьте меня в покое, дайте поспать.

— Не время спать, приятель, — нервничал Сергей Петрович, приподнимая историка за грудки и прислоняя к стенке, — враг у ворот, а ты тут вздремнуть решил. Если в чувство не придешь, то уже вечным сном упокоишься. Вставай давай, болван!

Покахонтов покрутил головой и стал с яростным треском натирать глаза:

— Что происходит?

Толкун снова подскочил к двери и проверил все замки и засовы. Оставшись довольным ревизией, он вытер пот со лба и присел на корточки рядом с Дмитрием Александровичем:

— Значит, так. Маньяк этот испарился, но чует мое сердце, что не просто так и скоро нам это расхлебывать придется. Обещал кого-то более крутого привести, кого приглашать не надо. Что за бред он нес, тут без психиатра не разберешься или пол-литры.

— Это как раз вполне объяснимо, — пробормотал Покахонтов, прислонившись затылком к стене и снова закрывая глаза. — По некоторым легендам, упырь не может зайти в жилище людей, если хозяин его не пригласит лично. Поэтому они пытаются попасть обманом, прикидываясь кем попало. Вчера вот в электрика играл.

— Да? — Сергей Петрович отвлекся от созерцания двери. — Смотри-ка, это в твою теорию как раз укладывается. А кого он может подключить, кому не нужны приглашения?

— Без понятия, — Покахонтов сделал неуверенную попытку встать, его повело, он тут же плюхнулся на пятую точку, — кто угодно. Доверенное лицо, слуга, не вампир, полагаю. Или что-то похуже.

— Что может быть хуже вурдалака? — нервно рассмеялся Сергей Петрович и долго не мог остановиться, тихо хихикая.

— Да что угодно, — задумчиво пожал плечами Дмитрий Александрович. — Если предположить, что такие сущности в действительности существуют, то почему бы им не скооперироваться с оборотнями, приведениями, ожившими мертвецами и прочими представителями народного фольклора?

— Тихо ты! — шикнул на него испуганный мужчина. — Типун тебе на язык! Не надо лихом поминать таких персонажей, а то они возьмут и явятся на твой зов. Оно нам надо? Пошли наверх, нужно подготовиться к атаке…

— К чему? — казалось, что в этот момент действие транквилизатора ослабло, и первые признаки беспокойства проявились в настороженном тоне доцента истфака.

Толкун протянул руку ученому, помогая тому встать:

— Неспроста эта гадина обещала нам небо в алмазах. Может, блефовал, а может, и нет, кто знает.

— И что вы предлагаете?

— Есть одна мысль. Полный бред, конечно, но что делать, — Сергея Петровича немного потрясывало от волнения. — Не хочется просто так сидеть, ждать у моря погоды. Блин! Забыл в ментовку звякнуть.

— Вы что, не помните, чем закончился их прошлый визит? — широко и заразительно зевая, потянулся Покахонтов, следуя за другом по несчастью. — Нас первыми отдубасят. Кто поверит в вампиров?

— Какая разница? — на ходу бросил через плечо Сергей Петрович. — Они же приедут? Приедут! Когда жизни угрожает опасность, все средства хороши, тут уж не до стыда и прочей ерунды.

Он плюхнулся на кресло и достал телефон:

— Окна зачем открывал, вчера ведь закрыто все было? У вас же тут жалюзи, как в бункере? А ну он сейчас камнем разобьет стеклышки и нас тепленькими возьмет?

— Если это действительно вампир, то вряд ли. С таким же успехом он мог бы и сломать дверь, сил бы хватило. Но не получается, — Покахонтов снял очки и стал тщательно протирать их краем рубашки. — А открыл я их потому, что в темноте было очень мерзко и страшно. Когда наступило утро, я решил, что больше не вынесу ни минуты в темном доме после такой адской ночки! В девять я выскочил на улицу, нашел щиток и автоматы подрубил обратно, благо это было несложно. Потом домой зашел и начал…

— Алло, полиция? — Сергей Петрович наконец дозвонился и жестом заставил Дмитрия Александровича заткнуться на полуслове. — Атака на дом, Дорожная, сорок пять. Приезжайте быстрее, группа неизвестных нападает, угрожают из-за двери. Спасибо, ждем!

Он кинул телефон рядом с собой и возбужденно хлопнул себя по ляжкам:

— Дело пошло, оперативно отреагировали, сказали, что наряд рядом. Осталось дожить до их приезда. Пошли, поможешь. Дима, не спать!

Пока пенсионер общался с представителями власти, Покахонтов умудрился заснуть на диване меньше чем за минуту. Толкуну снова пришлось тратить драгоценное время на то, чтобы поднять обдолбанного историка на ноги:

— Не садись и не ложись никуда, раз ты такой баран! Стой себе и разговаривай постоянно. Ты понимаешь, что нам кабздец в любую секунду может настать? Тащи простыни и одеяла, все, что в доме имеются.

Дмитрий Александрович даже не стал спорить и выяснять, зачем Сергею Петровичу могли понадобиться постельные принадлежности в такую минуту. Передвигаясь, как сомнамбула, он очень медленно кивнул и исчез в спальне для гостей.

Толкун тем временем мерил комнату шагами и бурчал себе под нос, обдумывая сложившуюся непростую ситуацию:

— Если вампиры, то не сунутся, это ясно как божий день. Хотя мне лично ничего не ясно. Ну а вдруг это сектанты, как я и подозревал? Тогда точно пошли перегруппировываться и штурмом брать будут домик. Главное, чтоб мозгов не хватило в кольцо брать нас, тогда точно помрем. Но не в свете дорогущих ламп, а в ночной тиши да холоде.

Вскоре появился Покахонтов. Он нес такой огромный тюк с бельем, что были видны только его ноги. Он скинул все добро на диван и уставился на беспокойного Толкуна:

— Ну вот, собственно. Все, что удалось найти. Зачем вам это понадобилось? Решили тут заночевать все-таки?

Чувство юмора не покинуло историка, а это значило, что эффект от таблеток был не такой уж сильный.

Сергей Петрович подошел, взял несколько простыней, критически осмотрел их со всех сторон и вроде бы остался доволен.

— Клади на пол и вяжи их узлами. Но не по одной, а бери штуки три-четыре, перематывай в одну большую прочную веревку, а к концу мотай следующие несколько штук.

— Неужели вы задумали это? — Дмитрий Александрович даже присел. — Вы что, фильмов пересмотрели?

— Есть идеи получше? — Толкун не стал дожидаться своего друга и первый взялся за дело, сматывая несколько простыней как трос. — Окна из спальни тут куда выходят?

Покахонтов не был уверен, поэтому сбегал и проверил:

— На дорогу…

— А вход в дом с заднего двора. Если они вломятся, у нас будет шанс убежать.

— Да, но они могут поджидать нас на участке, — поспешил возразить историк.

— Знаю, — прокряхтел пенсионер, плотно затягивая первый узел, — но надо хотя бы попытаться, нельзя сложа руки сидеть. Оружия тут нет, ты малохольный, я старый, отпор дать не получится, единственный вариант — попытаться сделать ноги. Черного входа тут нет, так что замолкни и помоги мне, думаю, они скоро нагрянут.

Покахонтов и не думал прийти на помощь ползающему по полу мужчине. Вместо этого он сел, задумчиво поглаживая себя по голове. Наконец он что-то придумал:

— Сергей Петрович, лучше нам с третьего этажа спускаться.

— Это чем же? — Толкун был рад, что его протеже начал худо-бедно соображать.

— Подумайте. Если они прорвутся через дверь, то сразу же увидят, что на первом этаже никого нет. Добраться досюда и не спеша пройти в комнату, чтобы увидеть нас в раскорячку на подоконнике, займет у взрослого здорового человека полминуты, не больше. Зато если мы закроем все двери и услышим, когда они вломятся, на третьем этаже у нас будет фора где-то в пару минут, пока они будут нас искать. Что-то мне подсказывает, что они не станут торопиться и захотят насладиться моментом..

— Но с третьего этажа по веревочке ползти совсем страхово, — засомневался Толкун, — если руки не выдержат, полетишь и позвоночник разломаешь, как пить дать.

— Жить захочешь, не разломаешь! Вы сами говорили, что выхода нет. Это шанс минимальный, — горячо возразил Дмитрий Александрович.

Сергей Петрович не стал тратить время на споры, коротко кивнул седой головой, и они принялись за реализацию плана побега. Когда все было готово, Покахонтов, коротко взвизгнув, громко топоча по лестнице, бросился вниз.

— Куда??? — пораженно взвыл Толкун, так и оставшись стоять посреди комнаты с импровизированной веревочной лестницей.

Скоро ученый вернулся, держа в руках их обувь и куртки.

— На улице зима почти что. Без этого мы долго не пробегаем, а воспаление легких схватим за милую душу, — отдуваясь, пропыхтел он. — Одевайтесь!

Все было готово — двери заперты, где возможно, закрыты на ключ, чтобы выиграть время. Они же побежали наверх, в спальню, где умудрились забаррикадировать вход отнюдь немаленькой кроватью, поставив ее «на попа».

— И что теперь? — безучастно полюбопытствовал Дмитрий Александрович.

— Ждем, — не своим голосом сказал Сергей Петрович, вытирая потные ладони о брюки и безуспешно пытаясь унять бешеный ритм сердца.

Он подошел к небольшой батарее, подергал ее, проверяя надежность креплений, и только потом обвязал конец последней простыни вокруг нее.

— Тебя точно выдержит, — заверил он выглядывающего из-за плеча Покахонтова.

Дмитрий Александрович хотел открыть окно, но Толкун схватил его за руку:

— Помнишь, что там сидело ночью? Сам же рассказывал… Текать надо, когда выхода уже точно не будет. А пока обожди.

Покахонтов, все еще заторможенный и сонный от таблеток, воспринимал окружающую его действительность как кошмарный сон или фильм ужасов. Он даже не боялся, с интересом наблюдая за динамичным сюжетом как будто со стороны. Но как только перспектива лезть в окно встала перед ним в полный рост, он быстро начал приходить в норму. Толкуну было несладко, затея была шита белыми нитками, а спокойный как удав Покахонтов заставлял его нервничать еще больше.

Внезапно они услышали громкий треск и удар. В тишине послышался чей-то хохот. Кто-то был в доме. Кто-то чужой.

— Ну, с Богом! — перекрестился Толкун и шепотом добавил: — Пусть нам повезет сегодня.

Самое сложное было не производить шума и делать все как можно быстрее. Окно как назло не хотело открываться без противного писка.

— Давай, ты первый, — великодушно предложил Сергей Петрович, хотя первым его желанием было просто пихнуть тщедушного друга в спину и прыгнуть за ним в темноту, лишь бы не тратить время на пребывание в одном доме с маньяками-убийцами.

— Вы знаете, я, наверное, не смогу, — заискивающе посмотрел в глаза Толкуну историк, — у меня по физкультуре трояк аттестат портил, я просто не осилю таких экзерсисов, вот и все. Вниз рухну и внимание привлеку. Давайте я лучше в шкафу затаюсь…

— Болван, — жарко зашептал Сергей Петрович, отвесив ощутимый подзатыльник Покахонтову, — ты нас двоих погубишь, время тратим. Полезай давай.

Ученый выглянул из окна и тут же вернулся обратно, часто дыша.

— Нет, я не смогу, — наотрез отказался он, для надежности схватившись за злосчастную батарею, видимо всерьез опасаясь, как бы Толкун не выкинул его наружу, — я высоты боюсь. Как голова кружится-то, а. Спасайтесь, я их задержу. В конце концов, со всеми можно найти общий язык, верно?

Бледный уже не от страха, а от бешенства Сергей Петрович молча обвязал трос под мышками у перепуганного историка.

— Времени в обрез, твоя задача просто вылезти наружу и довериться мне. Лезть не надо. Я просто спущу тебя, как на лифте. Закрой глаза и представь, что едешь вниз на эскалаторе.

— Вы точно выдержите? — с сомнением в голосе протянул Покахонтов, поглядывая на руки Толкуна, но, встретившись с ним взглядом, понял, что лучше не спорить.

Он неуклюже залез на подоконник, развернулся и попятился задом в холодную темноту. Побелевшими от напряжения пальцами он ухватился за оконную раму и выжидающе уставился на Сергея Петровича. Тот сурово кивнул, схватился двумя руками за созданный ими трос и уперся одной ногой в стену.

Покахонтов открыл рот, чтобы задать еще вопрос, но вдруг на втором этаже что-то со звоном разбилось. Это послужило катализатором для Дмитрия Александровича, и он, зажмурившись, отпустил руки и оказался полностью во власти Толкуна.

Уверяя друга в своей силе и надежности, тот кривил душой. Он не был уверен ни в чем — ни в надежности узлов на тоненьких простынках, ни в своих собственных силах, ни в отсутствии за окном страшных тварей. Но делать что-то было нужно, если бы он тоже поддался панике, понятно, к чему бы это привело.

Туго натянутая простыня сразу же врезалась в ладони Сергею Петровичу, и он чуть не заорал от боли и напряжения, но не ослабил хватку. Каждое движение давалось ему с таким трудом, что он уже пожалел о своем собственном плане. Подключилась и травмированная еще в молодости поясница, которая с негодованием восприняла незапланированные физические нагрузки. Но тяжелая ноша медленно, но верно все опускалась и опускалась вниз. Секунды казались целыми часами, а руки уже не болели, а просто горели. Внезапно стало легко-легко, простыня ослабла, а значит, Покахонтов был внизу. Сергей Петрович выглянул из окна и увидел довольное лицо друга. Дмитрий Александрович по-детски помахал рукой и показал поднятый вверх большой палец, после чего сгорбился и заскочил за дерево. Настал черед Толкуна совершить каскадерский трюк. Он с сомнением взглянул на свои ладони, залитые кровью. Посередине чернели два сильных пореза, которые не переставали кровоточить. Стараясь не думать об этом, мужчина уже закинул ногу вверх, взбираясь на подоконник, как вдруг позади раздался деликатный стук в дверь.

— Доброй ночи, хозяева! Какие-то вы негостеприимные, мы тут уже столько времени бродим, вас ищем. А мой добрый друг, господин Бурдинский Валентин Валерьевич, мне вообще пожаловался, что вы его приглашать не захотели.

Толкун не ответил, стараясь как можно тише вылезать в открытое окно. Но как только он повис на руках, его даже замутило от нестерпимой боли. Скорчившись и закусив нижнюю губу, он скрылся в темноте, а голос из-за двери продолжил вещать:

— Подождите, что это такое? Почему я чую кровь? Вы что, решили начать веселье без нас? Это ни в какие ворота! Давайте поиграем вместе, открывайте!

Но Сергей Петрович уже не слушал. Полностью игнорируя свои ранения, он изо всех сил напрягал руки, запретив себе даже думать о том, на сколько еще метров его хватит. Безвольные ноги в валенках тянули вниз. Когда он поравнялся со вторым этажом, то невольно кинул взгляд на освещенное окно дома. В залитой светом комнате стоял кто-то и наблюдал за его передвижениями.

Руки самопроизвольно разжались, и он с хриплым воплем полетел вниз. Когда до земли оставалось метра полтора, не больше, он каким-то чудом умудрился цепко ухватиться за простыни и тем самым немного задержать падение. И хотя руки тут же отпустили трос, его падение было существенно мягче, чем могло бы быть. Все равно он с такой силой приложился о твердую холодную землю, испещренную корнями деревьев, что не смог удержать голову, больно, до мути в глазах стукнувшись затылком. Изо рта вырвался судорожный кашель. Но все это никак не повлияло на бодрость Толкуна. Толком не оправившись от падения, он вскочил на ноги и, уже не скрываясь, проорал:

— Бегом, бегом, бегом!

Времени искать ключ и открывать калитку не было, поэтому, подбежав к воротам, Сергей Петрович всей массой навалился на одну из створок и взревел командным голосом:

— Тяни!!!

Покахонтов не растерялся. Он тут же схватился двумя руками за ручку и потянул в сторону — с недовольным скрипом ворота открылись, путь был свободен.

Как только они выскочили на дорогу и бросились бежать в сторону дома Толкуна, то тут же были ослеплены ярким светом и воем. Не понимая, что происходит, они закрыли головы руками и упали на колени, а громкий резкий голос заверещал откуда-то спереди:

— Мордами в пол, суки, стреляю на поражение! Не двигаться, я сказал.

Пришли в себя они только в багажнике полицейского УАЗика, скованные наручниками. Знакомый белобрысый полицейский обернулся с переднего сидения:

— А я все думаю, чего за знакомые морды. Ну что, суки, допрыгались? Вы же нас вызывали с собаками своими? Я ведь предупреждал, теперь посидите у нас, подумаете, что к чему.

Но ни Покахонтов, ни Толкун не ответили. Блаженно улыбаясь, они уставились друг на друга, а в голове у них крутились абсолютно идентичные мысли: «Живы. Живы. Живы».

Как только УАЗик, окрашивая темные заборы в синий цвет своими «люстрами», скрылся с Дорожной, на дорогу с участка вышло две фигуры.

— Это уже интересно, — весело заявил Вальдемар, — наконец-то у нас бодрые жертвы. Они действительно думали, что мы не видим и не слышим их? Но мне понравилось их упорство, право, какая жажда жизни. Вот с вами все было намного проще, да, Валентин Валерьевич?

Тварь, некогда бывшая Бурдинским, безмолвствовала. Вместо ответа она, облизнувшись длинным языком и моргнув черными бездонными глазами, встала на четвереньки и проворно двинулась по следу автомобиля.

— То есть вот как? Я думал приберечь их на другие ночи. Но раз уж вы настаиваете, — притворно расстроился Вальдемар и пошел следом, насвистывая какую-то незамысловатую мелодию.

* * *

Аксенов медленно, как после общего наркоза, выплыл из глубин небытия. Это было не лучшее его пробуждение — его колотило крупной дрожью, голова просто раскалывалась. Боль внутри мерными ударами отбивала похоронный марш, а снаружи недвусмысленно намекала об открытой ране. Сильно мутило, и перед глазами все плыло. Он с протяжным стоном сел, пытаясь понять, на каком свете находится, но недавнее бегство и воспоминания об ужасных существах из заброшенного дома не сразу всплыли в памяти. Он достал телефон и зажмурился от яркого света на дисплее — наступало раннее утро, часы показывали половину пятого, хотя темно-синее небо с яркими звездами еще не светлело даже на горизонте.

Нужно было что-то делать. В идеале надо было добраться до машины, каким-то чудом доехать до травмпункта, затем заскочить в аптеку и попасть домой.

— И спать, спать, спать, спать, — мечтательно проговорил Павел Олегович, часто-часто моргая глазами, чтобы сфокусировать взгляд прямо перед собой.

В отличие от Федоренко, он даже не представлял, где находится и как может попасть к своему транспортному средству. До стройки он добирался исключительно по навигатору, пока не привык к одной-единственной дороге, с тех пор не меняя своего маршрута. Вчерашнее бегство не оставило никаких подсказок, все, что он помнил, это темный густой лес, душной шубой обступающий со всех сторон, а затем быстрая шумная речка. Дальше был прыжок и темнота.

Пошатываясь, он, как зомби, медленно развернулся и похромал на звук бегущей воды. Побродив вдоль естественного мокрого препятствия, он пришел к неутешительному выводу. В обозримом ближайшем пространстве никакого моста не было и в помине, ради подтверждения этой догадки пришлось пройти несколько сот метров сначала в одну, а потом в другую сторону. Ужасное состояние перебороло страх и ужас, и Аксенов махнул рукой: «Будь что будет». С каждой минутой становилось только хуже, и бизнесмен начал подозревать, что вряд ли сможет добраться до машины. Нужно было звонить и вызывать помощь. Но кому?

У Павла Олеговича было огромное количество знакомых и приятелей, но не было ни одного человека, которого он мог бы назвать своим другом. Были какие-то веселые тусовки, совместные походы в бары и рестораны, кафе и кино, но не было того, кто мог бы, проснувшись в четыре утра от тревожного звонка, коротко выругавшись, собраться за пять минут, прыгнуть в машину и гнать в область к черту на рога, выручать несчастного Аксенова.

Он, стоя на крутом берегу, рылся в телефоне, перебирая контакты, и отметал вариант за вариантом. Вскоре он дошел до буквы «Я» и мрачно выключил телефон.

— Итак, есть два варианта, — сообщил он сам себе, чтобы не оставаться больше в гнетущем одиночестве, от которого хотелось просто прыгнуть в реку вниз головой и отойти в мир иной, — либо ты звонишь в МЧС или «скорую», либо своими силами пытаешься что-то сделать.

Как и большинство жителей России, Аксенов старался избегать контактов с представителями силовых ведомств. Имея многократный печальный опыт, он пришел к невеселому выводу — лучше пытаться справиться самому, чем прибегать к помощи государственных органов. Иногда прибывшие на вызов делали во сто крат хуже, чем было до их появления. Именно поэтому сейчас он так долго колебался. Сообщить точные координаты он не мог, да и толку? В Санкт-Петербурге бесплатная «скорая» приезжала минимум за два-три часа, зная точный адрес и причину вызова. Что он мог сказать?

— Приезжайте к речке около поселка Кукуево, за мной гнались какие-то ублюдки из ночных кошмаров, я высоко подпрыгнул и отбил башку о камень. Теперь мне тошно, — издевательски кривляясь, тонким голосом пропищал Павел Олегович и тут же пожалел об этом, так сильно отреагировала голова.

Добраться до машины он мог в сто раз быстрее, чем ждать на холоде помощи. Примерное направление движения он представлял. Единственное, о чем он не переставал думать, как в таком состоянии преодолеть участок с предполагаемыми трупами и пройти незамеченным мимо черных теней и их убежища. В своих раздумьях он зашел далеко — Аксенов начал вспоминать, не оставлял ли он своих отпечатков на вероятном месте преступления и могут ли на него выйти в случае расследования. Вне всяких сомнений, Бурдинский со стопроцентной гарантией расскажет о нем все, что ему известно, покажет их договор, где, кстати, черным по белому написан его адрес, даст номер телефона и остальные контакты, да и вообще по возможности сделает его главным козлом отпущения, обвинив во всех смертных грехах. С таким адвокатом, как у него, сомневаться в этом не приходилось. «Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Пока что задача номер один — выжить любой ценой и добраться до больницы, а там хоть трава не расти. Благо, хоть один свидетель у меня будет, если его не убили», — оптимистически резюмировал Павел Олегович и сам удивился своему позитивному настрою.

В итоге, немного поколебавшись, он решился на очередной безумный поступок. Прыгать через реку и травмировать себя еще больше было откровенным безумством, искать мост и потеряться совсем тоже не хотелось, да и к тому же кто-нибудь запросто мог бы принять его за обсаженного наркомана, а полиция не стала бы выяснять, что к чему, просто упрятав его в обезьянник. Из всех зол он выбрал наименьшее, опасливо погружая правую ногу в ледяную воду. Ботинок моментально намок, отчего икру свело судорогой. Аксенов никогда не был «моржом» и приверженцем закаливания.

— Идеально, — сквозь зубы процедил он, нашарив дно и встав уже двумя ногами в реку, погрузившись чуть выше колен, — разве каши вместо мозгов достаточно? Нет, друг мой, получите еще простуду или что похуже.

Водную преграду он преодолел не так быстро — смехотворное течение оказалось не такой уж шуткой особенно для испытывающего головокружение Павла Олеговича, который пару раз чуть не занырнул с головой. Он рухнул на берег и, задыхаясь, начал ползти вверх уже на локтях и коленях, не обращая внимания ни на что. Вот грязная рука ухватилась за мерзлую землю наверху и потянула за собой все остальное тело, отчего пальцы погрузились глубоко в почву.

Павел Олегович, не переставая уже в полный голос материться, вложил все силы в последний рывок. Не поверив своим глазам, он замер и снова узнал то самое ощущение сумасшествия, которое преследовало его во время бегства в лесу. На опушке был кто-то. Аксенов не мог точно сказать, как понял это, но уверенность росла с каждой секундой. Все, что он увидел, когда оказался на этом берегу, было лишь едва заметным движением между деревьями, но уже этого было достаточно, чтобы понять — что-то ждет его в кронах еще темных деревьев. Вполне возможно, что всему виной было разыгравшееся воображение воспаленного сознания предпринимателя, но интуиция просто кричала об опасности. Более того, Павел Олегович понял, что, сидя на земле в полуобморочном состоянии, он является лакомой жертвой и нечто из тьмы сможет играючи добежать до него, не успеет он как следует проморгаться. Пытаясь предпринять хоть что-то, он с трудом встал и попытался пойти в сторону. Ветка хрустнула совсем рядом. Аксенов понял — ему крышка.

Пронзительно заорав, он сделал первое, что пришло в голову. Сильно оттолкнувшись ногами, он прыгнул назад, полностью наплевав на здравый смысл. Падение не было замедленно, как это обычно показывали в кино и сериалах. Он не успел даже вдохнуть, как нечеловеческий холод длинными шипами проткнул все его изможденное тело, а затем болью отозвался и копчик — река тут была глубиной не больше метра и не смогла смягчить падение тела даже с такой высоты. В данный момент это заботило Аксенова меньше всего — течение несло его в неизвестность, он пытался держать голову на плаву, очень часто вдыхая, при этом стараясь каблуками ботинок снизить скорость передвижения.

Павлу Олеговичу не показалось — что-то враждебное и правда таилось у деревьев. Оно уже приготовилось к стремительному рывку, прижав плоскую морду к земле, и если бы Аксенов не сделал столь непредсказуемого действия, то вполне вероятно, что жизненный путь мужчины мог бы закончиться именно здесь. По крайней мере, жизнь в том виде, в котором он к ней привык.

* * *

Варун неуверенно переступил с ноги на ногу и вопросительно уставился на Ерша, который сидел у костра, подставив жару промокшие ноги.

— Так мне что же, ступать?

Мытарь чуть отодвинул уже дымящиеся сапоги подальше от огня и невозмутимо кивнул:

— А то как же. Пока ты тут мнешься, все упыри уже разбегутся по норам.

Второй день ничем не отличался от предыдущего. Они без устали шли, лишь изредка останавливаясь, чтобы перекусить. Мытарь планировал добраться до деревушки за пять дней, что было удивительно для Варуна. Они петляли, углублялись в лесные чащи, форсировали топи, в самых глубоких и опасных местах прыгая с дерево на дерево, снова выходили к дороге. Воевода без устали выпытывал всевозможную информацию об упырях у лысого болотного жителя. Ерш не испытывал нехватки знаний, словоохотливо объясняя витязю все премудрости борьбы с кровососами. Не скупясь на крепкие выражения, он махал руками, изображая целые побоища, рисовал веткой на земле самые уязвимые места вампиров, как мог, объяснял особенности охоты на созданий ночи. За короткие два дня Варун узнал больше, чем за всю жизнь. Когда в сумерках увидеть что-то дальше нескольких метров стало проблемой, Мытарь объявил привал. Тень, деловито перебирая мохнатыми лапами, убежал в дозор, Ерш привычно занялся костром, а воевода потянулся в сумку за лунными камнями. Тогда-то Ерш и сообщил неожиданную новость:

— Туман пополз густой с болот, значит, рядом упыречки наши дорогие.

Варун тотчас же бросил камни и схватился за верный меч, немедля извлекая его из ножен.

— Да ты погоди, погоди, — захохотал Ерш, не отрываясь от своего дела, — повоевать всегда успеется. Я же не говорил, что они прям тут обретаются, где-то поблизости рыскают. Чем к деревне ближе, тем чаще встречаться будут. Как раз для тебя удача большая.

— Ты это о чем толкуешь? — нахмурился воевода, спрятав оружие обратно.

— Языком болтать до конца времен можно, — первые робкие языки пламени заплясали вокруг самых сухих поленьев, — а вот супротив парочки кровососов в ночном лесу выступить в одиночку, вот это дорогого стоит.

— Да ты окстись, погубить меня задумал? Почто тогда спасал? — вытаращился в изумлении на друга Варун.

— Великая польза тебе же от этого будет. Сможешь страх перебороть и тварям из темноты вызов бросить, тогда, считай, ты уже на полпути к победе.

Витязь испуганно посмотрел по сторонам. Действительно, бледно-серое марево подкрадывалось к ним, стараясь незаметно обступить лагерь. Белый, как молоко, туман окутывал черные мокрые деревья, поглощая все препятствия на своем пути.

— Дык как я их одолею? Один был бы, тогда еще ладно, а тут что делать прикажешь? — Варун почувствовал, как отчаяние в единочасье завладело им.

Быстро выскочил из тумана Тень, недовольно отряхивая густую длинную шерсть. Хвост его был вздыблен, кот сразу же подбежал к своему хозяину и начал крутиться рядом, тихо мяукая.

— Прав я был. Неподалеку они. Не робей, воин, немного их. Штуки три-четыре, иначе котофей не так бы себя вел. Видел, откуда он пришел? Давай, меч в руки и пошел! — скомандовал Ерш, надкусывая большое зеленое яблоко. — И не забывай: либо голова с плеч, либо серебром в пузо. С мечом ты привыкши работать, так что знай себе, крути во все стороны.

Варун не ответил. Он просто молча пошел прочь от костра. Скоро под ногами захлюпала жижа — болото оказалось совсем рядом. Туман здесь доходил витязю до пояса, а дальше почему-то не поднимался.

— Добрый учитель, ничего не скажешь, — бубнил он себе под нос, — байки потравил два дня и в бой отправил несолоно хлебавши. Да ежели я так своих парней натаскивал, то ни один бы не выжил! Кто ж так делает? Не по порядку это. Ну да ладно, сгину, на его совести будет. Все равно я на этом свете задержался прилично. Пусть потом сам Вальдемарку изжить пытается в одиночку.

В гнетущей тишине он прошел еще минут десять, лишь грязь громко чавкала под ногами, несмотря на все старания идти как можно тише. Лес все сгущался и сгущался, и очень скоро Варун пришел к неутешительному выводу — он заблудился. Он стал крутиться на месте, чтобы хотя бы примерно понять, где находится их лагерь, но еще больше запутался. Видимость была нулевая, кроме черных коряг под ногами и острых веток, будто нарочно старающихся оцарапать лицо бредущего воина, в поле зрения ничего не попадало.

Вот тут-то воеводе стало действительно не по себе.

— Мытарь! Мытарь! — прошептал он, глубоко в душе искренне надеясь, что его товарищ тут же выйдет из сумрака и поможет ему.

Но никто не появился. Тут Варуну что-то послышалось сзади. Какой-то резкий звук, похожий на всплеск. Он с испуганным рычанием обернулся. Никого. Тишина. Он замер в этой позе, закрыв глаза, изо всех сил стараясь навострить уши, как учил его Ерш.

«В лесу против упыря шансов у тебя нет, ежели ты будешь себя вести, как обычный люд, — раздался в голове знакомый хриплый голос. — Тут надо полагаться на чуйку свою звериную, про которую люди давно уже забыли. Вурдалак быстрее тебя, тише тебя, хитрее тебя. Пока ты клювом щелкаешь да глазами вращаешь, он с ветки на тебя — раз!!! И конец тебе. Ежели супротив нескольких, так тут вообще непросто. При свете дня они не нападают и не бродят даже. А ночью ты хорошо видишь? То-то же, глаза закрывай и в слух превратись. Велит тебе сердце тотчас же обернуться да мечом взмахнуть — слушай его, делай, как говорит. Только тогда шанс будет».

Но заветы Мытаря на практике осуществить оказалось не так просто. Закрыть глаза не позволял страх, постоянно рисуя картины приближающихся страшилищ. Злость на себя и на ситуацию в целом — вот что помогло крутящемуся во все стороны Варуну.

— Да пропади оно все пропадом, — плюнул он себе под ноги и закрыл глаза, — сожрут заживо, и ладно! Значит, не так уж и хотел спастись.

Он закрыл глаза и, к своему удивлению, действительно по-другому стал чувствовать окружающий мир. Варун словно видел себя с высоты. Вокруг вилось пять или шесть скользких проворных тварей, которые двигались совершенно непредсказуемо и постоянно сужали круг. Вот он увидел, как одна из них, наконец решившись на атаку, встала на задние лапы и, неслышно ступая на полусогнутых конечностях, устремилась к нему со спины. Воевода подождал, когда когтистые лапы пепельного цвета уже практически сомкнулись у него на горле, и только тогда с резким криком развернулся, наотмашь ударяя мечом.

Варун чуть не упал от трубного, нечеловеческого воя, мигом выходя из состояния медитации. Упырь скрылся в тумане, но теперь его местоположение можно было легко вычислить по непрекращающемуся жалобному крику. Витязь посмотрел вниз и невольно отпрянул — на земле лежали отсеченные руки чудища, сведенные последней судорогой. Скоро вампир затих.

— Либо помер, либо убежал, — логично предположил воевода, вполне довольный собой. — Будет знать, как супротив меня козни плести. Захотел кровушки испить, да не вышло…

— Неплохо, я думал, не выйдет ничего, — раздался за спиной голос Мытаря. — Но рано тебе супротив нескольких ворогов выходить.

Скоро Ерш показался из тумана, в руках он держал арбалет, а на плечах грациозно и важно устроился кот. Подходя к стоящему столбом воину, он не переставая широко улыбался:

— На будущее знай. Усекнул конечность — на следующую ночь новую отрастит хитрая бестия. Я тебе что говорил? Либо башку с плеч, либо сердце черное серебром проткнуть.

— Так ты… — не сразу нашел подходящие слова Варун. — Получается, ты рядом всегда был?

Он почувствовал себя, как в детстве, когда, просыпаясь ночью от кошмарного сна, моментально оказывался в руках любящей и заботливой матери. Но спокойная и мирная жизнь очень быстро закончилась, и в десять лет он уже был отдан в ученики к местному мастеру мечей и видел родителей только в редкие дни отдыха, неделями напролет упражняясь в боевых искусствах. Тогда, правда, учитель обучал его воинским премудростям, рассчитанным на убийство людей.

— А ты думал, я тебе добрых советов надавал да и отправил на съедение в темный лес? — продолжая улыбаться, покачал головой Ерш. — Скажу тебе как на духу, один ты бы недалеко ушел. Едва ты на сотню шагов отошел, вокруг тебя уже пятеро тварей вились. Пришлось уже тогда вмешаться нам с Тенью. Кот недоволен был, а я в тебя верил… И не зря, как оказалось. Я ужо почти стрелу выпустил, в последний момент ты обернулся. Молодец, для первого раза неплохо…

— Да ничего хорошего, — понуро опустил голову Варун, — сам же сказал, что я ровным делом ничего не сделал. Одного даже на тот свет не отправил…

— Тут дело не в этом. Ты к моим словам прислушался, и толк вышел, это самое главное, — Варун поплелся за Ершом, который безошибочно выверял маршрут в густом белом молоке, направляясь к лагерю, — в этом вся соль. Некоторые этому годами учатся, да все без толку. Теперь ловчее станешь, в следующий раз наверняка получится. Потом вообще проще будет, это они токмо в лесах такие ушлые…

— А безрукий не вернется по наши души? Мстить? — вспомнил витязь о своей жертве и испугался, представляя, как к спящему лагерю змеей ползет раненый упырь, лелея планы поквитаться и насухо выпить двух воинов.

— Какой такой безрукий? — притворно удивился Мытарь. — Я его к дереву пригвоздил, сразу как он драпать начал, чтоб сородичей своих увечьем пугать не вздумал. Можно спать спокойно. Я послежу первым, все равно бессонница. Мало ли еще кто на огонек зайти мыслит.

* * *

Полицейский участок находился рядом со станцией, правда по другую сторону железной дороги. Рядом располагался детский интернат для трудновоспитуемых подростков и старый заброшенный универсам. Больше тут ничего не было, если не считать целое кладбище битых «газелей» и несанкционированной свалки мусора, которую облюбовала стая дворовых собак. Дальше начиналась цивилизация, дачные участки и целые усадьбы, но место у станции было не самым людным и приятным, особенно в ночное время суток. Раньше в здании участка располагался ночной клуб «Престиж», но в начале двухтысячных разорился. Местное управление быстро вернуло здание себе и вскоре, в связи с усилением правоохранительных органов, вынуждено было отдать его на милицейские нужды. Серый одноэтажный дом, похожий на обувную коробку, как нельзя лучше подходил для подобного административного назначения. Повешенные по всему периметру здоровенные квадратные камеры, колючая проволока на воротах во двор и припаркованные дежурные машины бело-синей окраски добавляли еще больше темных красок в мрачный пейзаж. Ввиду этого сюда без нужды не захаживали даже простые жители Кукуево, что и говорить про маргинальных личностей. Все, опустив взор, старались быстро пройти мимо, спуститься в подземный переход и оказаться уже в другой части Кукуево.

Несмотря на некоторую удаленность участка от Петербурга, нормы безопасности тут выполнялись безукоризненно. Видеонаблюдение работало круглыми сутками, в окнах стояли прочные железные решетки, а чтобы попасть внутрь, нужно было миновать целый шлюз. Открывалась одна дверь, вошедшего помещали в «отстойник», где его через пуленепробиваемое окно придирчиво рассматривал дежурный, проверяя документы и спрашивая о цели визита, и только потом пускал внутрь. Тут же, недалеко от входа, располагалась одна большая камера для временно задержанных, по совместительству вытрезвитель. Пьяницы, попавшие сюда, теряли попавший в кровь алкоголь стремительно и споро — из старых, еще советских окон без устали свистел сквозняк, наполняя комнату холодом даже в летнее время. Размазанные по стенам ржавые ледяные скамейки вызывали невеселые мысли о простатите и отмороженных почках и не вызывали жгучего желания посидеть на них. Задержанные обычно предпочитали либо задумчиво бродить взад-вперед, меряя камеру шагами, либо сидеть на корточках, оперевшись спиной о стену. Тут же, по соседству, находилась комната отдыха полицейских, которая разительно отличалась от КПЗ свежим ремонтом, мягкими диванами и широким телевизором. Установленные на бюджетные деньги стеклопакеты не пропускали холода, а замененные батареи исправно работали. Туалет, несколько кабинетов начальников и небольшой спортзал — вот и все, что было внутри полицейского участка №13. Зачем и кто придумал оборудовать здесь спортивный зал, никто не знал, даже начальник, майор Голосов. Татами, пара боксерских мешков, штанга и еще пара тренажеров — все это пылилось и ржавело уже не один год, но никто так и не изъявлял желания в рабочее время покачать мускулатуру и отработать удары. Одно время местные активисты попросили выделить зал для вечерних занятий карате, но через пару месяцев все затухло. Дело было в испорченной канализации. Старые трубы в туалете прохудились, отчего в зале неизменно висел тяжелый запах фекалий и нечистот. Каратисты ругались сквозь зубы, но стоически переносили вонь, отрабатывая удары по мешкам и макиварам. Главный тренер, Удын Богдан Васильевич, пару раз намекал Голосову, что готов вызвать сантехника и за свои средства организовать починку, но майору было недосуг заниматься подобной ерундой, тем более что залом не пользовался никто из сотрудников, что и говорить про тот туалет… Он вяло отнекивался, раз за разом обещая вызвать бригаду и все исправить. Понимая настроения начальника, Удын горестно качал головой и удалялся восвояси. Очень скоро народ понял, что есть масса альтернатив занятиям в немилосердном смраде, и все разбежались кто куда. Остались только самые преданные фанаты стиля. Чтобы хоть как-то реабилитироваться, Богдан Васильевич вступил в тайный сговор с одним из дежурных, за пару тысяч рублей выпросив у того ключ от окон. Дело было в том, что все окна в полицейском участке по нормативам закрывались не только решетками снаружи, но и блокировались на замок изнутри. Делалось это, видимо, для того, чтобы потенциальные злоумышленники уж точно не смогли выбраться на волю. Проветривание помещений надлежало производить несколько раз в день силами вахтенных офицеров, но никто этим не занимался с момента открытия участка. Таким образом, коррумпировав представителя закона, каратист смог открыть пару окон. Это было глотком свежего воздуха в прямом и переносном смысле слова. Кроме любителей восточных единоборств, в зал никто не заглядывал, так что окна оставались открытыми постоянно, хоть как-то уменьшая невыносимую вонь.

Все шло нормально вплоть до одного осеннего вечера. Богдан Васильевич прибыл в зал на полчаса раньше, надеясь как следует постучать по груше, пока не придут ученики. Как обычно, тепло поздоровавшись с вахтером, расписавшись за ключ, он открыл дверь, и в нос ему шибанул резкий, концентрированный запах. Это было так непохоже на робкую, вялую и привычную вонь, что Удын даже пошатнулся. Заткнув нос шарфом, он нашарил рукой на стенке выключатель и щелкнул сразу двумя пластиковыми кнопками. Заморгали, разогреваясь, древние лампы дневного света. Все было как обычно, но даже через шарф тренер смог ощутить на себе все «прелести» сломанной канализации. Внутренне содрогаясь, он все же рискнул открыть хлипкую дверь в туалет и замер на пороге. Если бы не высокий порог, о который периодически спотыкались все посетители санузла, то все содержимое забитой канализационной трубы уже плавало бы по ярко-красному татами. Унитаз, недовольно клокоча, продолжал изливать мутную воду на пол, секунда за секундой рискуя потопить в дерьме лучезарные мечты Богдана Васильевича о продуктивных оздоравливающих тренировках. Потоп грозил саботировать работу всего полицейского участка, поэтому этим вечером Голосову все же пришлось напрячься и позвонить куда надо.

— Алло, — сонно вопрошал он в трубку, — на работе? Это хорошо. Нужны сантехники и дерьмовоз срочно, у нас там внештатная ситуация! Когда-когда! Вчера еще. Сегодня поработаете сверхурочно, ничего страшного, не развалитесь.

Бригада унылых аварийщиков прибыла в течение часа, пока зал методично заливало под трагические вздохи тренера, который пытался спасти хотя бы оборудование.

Техники столкнулись с новой проблемой — шланг подъехавшей машины не дотягивался до источника неприятностей. Решили тянуть через окно, но прутья решетки располагались слишком близко друг к другу, не позволяя осуществить этот дерзкий план. Стали звонить майору, который, махнув на все рукой, приказал «распилить решетку к чертям собачьим и устранить засор всеми доступными средствами». Еще час ушел на то, чтобы спилить преграду. В итоге с канализацией разобрались, но стойкий аромат дерьма еще долго не выветривался из помещения. О занятиях не могло быть и речи, вот почему Удыну пришлось проводить тренировки на открытом воздухе близ футбольного поля. Мстительный Голосов почему-то винил каратиста в случившемся, решив во что бы то ни стало запретить дальнейшие спортивные мероприятия на территории вверенного ему полицейского участка. И все бы ничего, но все как-то забыли о спиленной решетке и о бреши в безопасности целого здания. Помнил о ней лишь работавший в ту ночь прапор, но молчал от греха подальше, опасаясь, как бы его не привлекли к общественно-полезной работе.

Прибывший УАЗ с коллегами сержант Давыдов увидел, как только машина резко остановилась прямо перед входом. Обычно так делали, когда приезжали с «добычей», чтобы не вести задержанных от стоянки или заезжать во внутренний двор вместе с ними. Полицейский щелкнул кнопкой, и дверь с писком приоткрылась. Он с интересом осмотрел двух типов, которых под руки вели его напарники. Наметанный глаз Давыдова сразу же определил, что «гости» участка явно не пьяницы и не бомжи. К тому же слишком уж непохожи они были друг на друга. Первый, молодой, интеллигентного вида и в круглых очках, часто-часто нервно моргал и как-то недоверчиво улыбался, шмыгая красным носом. Второй, пожилой мужик с выдающимся пузом, недобро разглядывал сержанта из-под кустистых бровей.

— Это что такое? — разминая в пальцах сигарету, деловито осведомился Давыдов, выходя из дежурки навстречу прибывшим.

— Да два козла, шутники местные, — зло пролаял простуженным голосом прапорщик Адыгеев, здоровый лоб, обеспечивающий безопасность в ночное время на улицах Кукуево. — Уже который день нам мозг компостируют, запарили. Пусть посидят, остынут.

— Саш, — поморщился дежурный, — ты нормальный? Пошли потолкуем.

Пока помощник Адыгеева остался стоять с плененными Покахонтовым и Толкуном, слушая шуршание в рации, двое полицейских отошли чуть в сторону. Обрывки жаркого спора долетели и до чутких ушей Сергея Петровича.

— Ты совсем уже заработался, чего тут шапито устраиваешь?

— Чего? — мгновенно набычился прапорщик.

— Того, у нас обезьянник полный, куда мы их поместим? Ты помнишь, как Дрель отделал своих последних сокамерников? Это ж не бичи какие, случится что, под следствие пойдем, сейчас с этим строго, сам понимаешь, — горячо шептал Давыдов. — Их наши постоянные клиенты оприходуют, а они коней двинут. Ты этого интеллигентика видел? Прокуратура завтра тут будет. И сядем всем табором из-за тебя, идиота.

— Что ты мне делать предлагаешь? — повысил голос Адыгеев, но тут же опомнился, зыркнул на стоящих поодаль задержанных и уже тихо продолжил: — Они реально нас достали, понимаешь? Их сейчас отпустишь, они завтра всем расскажут и телефон нам оборвут.

— Ладно, предоставь это мне, — смилостивился сержант, — все у тебя через жопу. Голова на что тебе? Или ты в нее только ешь?

Как ни в чем не бывало он подошел к Покахонтову и Толкуну:

— Ну что, товарищи? Дебоширим, хулиганим? Зря, не одобряю. Придется вас временно задержать, до выяснения обстоятельств.

Сергей Петрович мучительно улыбнулся и попытался пошевелить затекшими руками:

— Как скажете, товарищ милиционер. Главное, что живы остались, а там уж хоть трава не расти.

Взгляд Давыдова упал на изуродованные ладони Толкуна. Он обернулся и пристально посмотрел на Адыгеева, стоящего у него за спиной, едва заметно кивнув на Сергея Петровича. Тот понял немой вопрос и отрицательно покачал головой.

— Что это у вас с руками? — поинтересовался офицер, снова обращаясь к Толкуну.

— Бандитская пуля, — уклонился от ответа тот, — поскользнулся, упал, очнулся — гипс.

— Опять шутки шутите, — деланно расстроился сержант. — Значит, так, слушай мою команду. В целях вашей же безопасности мы вынуждены будем запереть вас в спортзале, так как в нашей камере предварительного заключения сидят совсем уж асоциальные личности, которые любят беспричинно распускать руки.

— Прекрасно, — от искренней улыбки и неподдельной радости впервые подавшего голос интеллигента Давыдову стало не по себе. — Вы, главное, нас до утра не выпускайте, хорошо?

— Я же говорил, шутники. Берегов совсем не видят, — обиженно проворчал Адыгеев себе под нос, но так, что все услышали.

— Так, все, хватит. Пройдемте, — закатил глаза уставший сержант, задав направление движения кивком головы. — Мы сейчас с делами разберемся и вас вызовем на откровенный разговор по душам. У вас условия вообще царские, даже персональный сортир есть. Правда, я бы не рекомендовал им часто пользоваться, есть риск, что он не выдержит. Зато там есть раковина и вроде бы даже мыло, настоятельно рекомендую промыть ваши ладони, а бинт я сейчас занесу, так и быть.

Когда добродушный полицейский закрыл дверь, Толкун сразу же рухнул на прорезиненные маты с таким грохотом, словно началось землетрясение. В отличие от друга, беспокойный Покахонтов, как кошка в новом доме, тут же принялся тревожно бегать по спортивному залу, заглядывая в каждый угол. Туалет с душевой тоже не остался без внимания.

— Сергей Петрович, вы только посмотрите, — громко зашептал он от окна, — тут открыто и решетки нет, можете себе представить?

— Отлично, я рад, — простонал лежащий Толкун, разглядывая раны на руках. — И что?

— Вы шутите? Вдруг эти создания не отстанут? Или их тут целый вагон и маленькая тележка по всей округе? Возьмут и вломятся через окно! Думаете, нам успеют открыть дверь? — паниковал Дмитрий Александрович, бегая из угла в угол и оставляя на татами грязные следы своих ботинок.

— Не мельтеши, у меня уже голова закружилась, — Толкун чуть привстал и оперся на локоть. — У этой медали есть и обратная сторона.

— Какая же? — Покахонтов наконец сел на скамью для жима лежа.

— Сам посуди, — Толкун встал и направился в сторону туалета, — если их тут под каждым кустом дюжина и они в эту ночь совсем распоясаться удумают и на ментов полезут, у нас лазейка будет, на случай атомной войны, так сказать.

Он скрылся в туалете, и очень скоро оттуда донесся звук льющейся воды и матюги Сергея Петровича.

Пару раз с грохотом провернулся замок, и дверь вновь открылась. Из проема показалась сначала настороженная голова Давыдова, а затем и весь сержант:

— Я тут принес бинты, как обещал. И перекись даже нашел. А где раненый боец?

Он уставился на сидящего Покахонтова, подозрительно прищурившись.

— Руки моет. Вернее, пытается, — Дмитрий Александрович зябко поежился. — Не жарко у вас тут, однако.

— Так не на курорте, — извиняющимся тоном заметил Давыдов.

Видно было, что ему не доставляет удовольствия вся эта ситуация. Увидев свежую грязь на матах, он помрачнел.

— Эх вы. Кто ж это убирать будет? Портите спортинвентарь, не стыдно?

— Да мы как-то не подумали даже, — замялся историк, стыдливо потупив взор. — Простите, ночь выдалась просто сумасшедшая..

Из туалета наконец показалось страдальческое лицо Толкуна.

— Бинты принесли? Очень кстати, а то я у себя уже практически заражение крови диагностировал.

Полицейский подошел и вручил пенсионеру тюбик с бесцветной жидкостью и пару упаковок бинтов. Тот придирчиво изучил этикетки, проверяя срок годности. Оставшись доволен результатом, он вновь исчез в недрах санузла.

— Так в чем дело-то? Чего вас сюда притащили? Вроде приличные люди, — мирно полюбопытствовал Давыдов, опершись на стену.

Покахонтов набрал побольше воздуха в легкие, чтобы как можно обстоятельнее ответить на этот вопрос, но не успел — душераздирающий мерзкий вопль раздался из туалета. Дверь буквально впечаталась в стену, на пороге стоял совершенно обезумевший Толкун.

— Жжется, сука!!! — провыл он, поднимая скрюченные руки к лицу.

В зал тут же заскочил перепуганный Адыгеев с оружием в руках, но сержант успокоил его:

— Все в порядке, это у нас лечение так проходит. Зато наши друзья в обезьяннике подумают, что мы допросы проводим в интересном ключе. Может, лучше себя вести станут.

Адыгеев не понял ничего из сказанного начальством, но кивнул и удалился вслед за остальными.

— Ну, рассказывайте! — сержант присел рядом с ученым на тренажер для пресса.

Ему было откровенно скучно коротать ночь в обществе своих мрачных коллег, не блещущих интеллектом, и таких же озлобленных на весь мир буйных пьяниц и хулиганов. Раньше это не тяготило Давыдова, но ближе к сорока он все чаще и чаще задумывался об этом. Люди в погонах практически ничем не отличались от людей за решеткой. И что больше всего бесило сержанта Александра Давыдова — так это ничем не выветриваемая злоба. Даже когда он старался обходиться с очередным гопником-алкашом как можно мягче, шел на всевозможные уступки, помогал, закрывал глаза на правонарушения, как мог, отменял штрафы и рвал протоколы, все равно в спину он неизменно слышал змеиный шепот: «С-с-с-сука».

И ладно бы, работа приносила пользу. Оптимизма за годы работы не прибавилось, и каждое новое дежурство не приносило ровным счетом никаких надежд. «Глухо, как в танке», — констатировал Давыдов после очередного случая. Реальных злодеев в Кукуево не было, последнего убийцу поймали лет семь назад, в основном в полицию попадали за дебоши, драки, бомжевание и семейные разборки. Изредка — за кражи. Но всех по-настоящему опасных кадров сразу же перенаправляли во Всеволожск, оставляя лишь мелкое хулиганье и прочий сброд полицейскому участку номер тринадцать.

Увидев что-то необычное в глазах Покахонтова и Толкуна, Давыдов сразу же заинтересовался. Уж в чем-чем, а в людях за годы службы он начал разбираться получше дипломированного психолога. Эти двое были неплохими людьми. Да, они были испуганы, возможно, впервые оказавшись в подобной ситуации. Как назло, парочка не особо горела желанием рассказывать о своих проблемах полицейскому.

— Вы знаете, вы нам все равно не поверите, — словно боясь разгневать дежурного, осторожно начал Покахонтов, пальцем рисуя на сиденье замысловатые узоры.

Толкун вообще был занят своими руками, с сопением наматывая бинты на ладони, и не вмешивался в разговор.

— Ну, вы попробуйте, я не такой дурак, каким кажусь, — Давыдов напялил на лицо свою самую добрую улыбку, которой обычно не пользовался на работе, приберегая ее для редких встреч с сыном.

— Началось все с исчезновения домашних животных, — решился Дмитрий Александрович, взглянув на друга. — Видите ли, у меня пропала собака. Точнее, не у меня, но я был ее временным хозяином.

* * *

Аксенов очнулся. Он до последнего надеялся, что проснется в светлой и уютной больнице, в отдельной палате, а на выходе из забытья его будет встречать молодая и красивая медсестра в белоснежном халате, которая тут же приведет опытного и доброжелательного врача с многолетним стажем. Вышло все несколько иначе. Павла Олеговича трясло так, словно он сидел на включенном электрическом стуле и никак не мог отойти в мир иной. В один момент он даже пожалел, что очнулся, закрыл глаза и постарался потерять сознание, но не тут-то было. Насквозь мокрая одежда прилипла к остывшему телу, а редкие волосы слиплись комком в районе затылка. Он попытался встать, поскользнулся и плюхнулся обратно в грязную воду, набрав ее в рот и закашлявшись.

Павел Олегович с безумным оскалом огляделся. Он очутился под небольшим мостом. Общество мусорных пакетов, пивных бутылок и банок, оберток от шоколадок и чипсов, каких-то полуразломанных поддонов, качающихся на плаву, сразу начало тяготить его, и он попытался выбраться на берег, огибая большую трубу с решеткой, куда и стремился поток воды. Старательно избегая мыслей о «чистоте» речки, он шел по неровному дну, подгребая руками и каждый раз внутренне содрогаясь, натыкаясь на очередной хлам, плавающий неподалеку. Более того, рядом с опорой моста стояла самая настоящая туристическая палатка ярко-красного цвета. Аксенов заглянул внутрь, но там ничего не было, кроме дырявого матраца, пары пустых бутылок из-под водки и растерзанной книги в мягком переплете. Он решил не задерживаться в этом странном месте, а поспешил наверх.

На этот раз ему повезло — силы водной стихии доставили его практически прямиком на станцию. Он узнал знакомую красную вывеску «Продукты» и сам ларек, где не так давно ему довелось ночевать в обществе сердобольной продавщицы Нины Павловны. Отчаянно хлюпая некогда замшевыми ботинками, он рысью помчался на свет, то и дело посматривая назад.

Нина Павловна перелистнула очередную страничку захватывающего детектива, как вдруг дверь распахнулась и явилось ей нечто ужасное, что и человеком назвать было нельзя. Сердце ушло в пятки, а мозг сразу же принялся отрабатывать пути спасения жизни. Проще всего было заорать, Нина Павловна открыла рот, как следует набирая воздуха в легкие, но до нитки мокрый «водяной» умоляюще воздел руки вверх, как бы показывая чистоту своих намерений. Это хоть как-то обнадеживало.

— Нина Павловна, это я, Павел! Узнали? — сказало что-то и откинуло со лба прядь илистых, грязных волос.

— Господи, помилуй, — женщина ахнула, закрыв рот руками, — что же это делается!

На счастье Аксенова, продавщица не стала прогонять его взашей, опасаясь за чистоту пола. Более того, она оперативно сопроводила его в небольшой туалет, где была даже раковина. Павел Олегович сразу же приободрился.

— Быстро всю одежду снимай, а то воспаление легких обеспечено, — командовала Нина Павловна, бегая от прилавка к туалету и обратно. — Мойся, а я пока неотложку вызову.

— Да зачем она нужна? — гудел он из недр лабаза, с фырканьем отмывая заскорузлую грязь с лица.

Но Нина Павловна даже не слушала:

— Алло, «скорая»? Приезжайте на железнодорожный вокзал Кукуево, продовольственный павильон номер три. Мужчина упал в речку, сильное переохлаждение, трясется весь. Да откуда мне знать? Может, и травмы какие, кто ж знает. В сознании, да. Сколько? Два часа? Да вы издеваетесь! То, что он соображает, еще не говорит о его здоровье!

Разговор с врачами не принес облегчения заботливой женщине, хотя Дмитрий Александрович не мог поверить своему счастью, грея руки под практически крутым кипятком. Он колотился всем телом, стоя в одних трусах, но градус настроения постоянно рос. А уж когда Нина Павловна принесла полотенце и два одеяла, он окончательно разомлел. Шумел чайник, а продавщица уже вовсю нарезала крупные куски докторской колбасы.

Большая концентрация лимона вкупе с тремя ложками сахара прекрасно дополняла терпкий черный чай. Сидя на стуле за прилавком, он блаженно вытягивал босые ноги к маленькой печке, которая, несмотря на свои габариты, работала как маленькая отопительная станция.

«Может, все обойдется? Ну, простужусь. Делов-то. Главное — в реке этой проссанной не подцепить ничего. Надо будет провериться как следует», — медитировал Аксенов, прихлебывая чай из большой красной кружки.

Желудок был под завязку набит бутербродами с сыром и колбасой. Ужасно хотелось спать.

— Нина Павловна, а сколько времени? — сонно спросил он, отчаянно борясь с зевотой.

Та стояла неподалеку и следила за своим подопечным, все продолжая нарезать сыр:

— Уже полшестого почти. А что?

— К вам я попал где-то в районе пяти, — вслух начал размышлять предприниматель, еле ворочая языком, — а нападение было около трех примерно, потом я бежал и вырубился. Пока валялся минут сорок, потом ползал полчаса, значит, в реке я пробыл минут десять-пятнадцать. Плохо, но не критично.

После слова «нападение» Нина Павловна уже не слушала. Завороженно замерев с ножом в руке, она уставилась на закутанного в два одеяла Аксенова.

— Нападения? Какого нападения? — выпучила она и без того круглые глаза.

Павел Олегович не ответил. Уронив голову на грудь, он тихо засопел, оставив бедную женщину на растерзание ее собственной буйной фантазии.

Ближе к семи на витринах магазина замерцало голубоватое свечение — прибыла «газель» «Скорой помощи». Недовольно прозвенел колокольчик у входа, и в теплое светлое помещение попали двое врачей в синих пуховиках. Один из них, помоложе, держал в руках большой чемоданчик с медикаментами. Второй, бодрый старик с аккуратными, любовно подстриженными усами, сразу же уставился на спящего Аксенова, безошибочно определив в нем нуждающегося в экстренной медицинской помощи человека.

— Душно у вас, как в сауне, — снимая куртку, пожаловался он. — Для сосудов очень вредно, не рекомендую в такой душегубке работать.

— Так ведь он в ледяной воде искупался, — засуетилась Нина Павловна, приоткрыв прилавок и запуская к Аксенову врачей.

Он и не думал просыпаться, лишь чуть повернул голову, отвернувшись от внешних раздражителей.

— Ну и что, — стоял на своем врач. — Поздно пить боржоми, раз уже сверзился. Такой перепад температур. Спазм мог бы быть. Или сердце бы дриснуло, и все, поминай как звали. Полис давайте.

Втроем Павла Олеговича удалось растолкать. Он мутным взором уставился на пришельцев и сморщил недовольную гримасу.

— Проснись и пой, — инициативу взял в свои руки молодой рыжий фельдшер, пока его коллега удалился в уборную, — полис где? Сейчас будем тебя к жизни возвращать.

— Какой еще полис? — язык Аксенова еле ворочался в пересохшей глотке, отчего речь была крайне неразборчива.

— Обычный. Мы тебя как лечить будем, дядя? — начал закипать молодой санитар и тут же проорал в сторону туалета: — Степан Николаевич, у пациента нет соответствующих документов.

— Это очень плохо, — врач вышел из коридора, на ходу застегивая ширинку, — без полиса никак.

— То есть как это? — ужаснулась Нина Павловна, нервно схватившись за край прилавка.

— Указ вышестоящих инстанций, — безразлично пожал плечами Степан Николаевич. — Мы бы и рады, да нас потом подвесят за причинные места.

— Так мы же никому не скажем, — клятвенно заверила его продавщица. — Куда нам сейчас деваться-то? Некуда.

— Не могу, — прижал руку к сердцу доктор, — честно, помог бы без вопросов. Но это же такая ответственность. Да и у нас лекарства же все подотчетные, что мы можем сделать? Вызов был? Был! Все зафиксировано.

— Разве вы не обязаны всем помогать независимо от каких-то бумажек? — с трудом проскрипел Аксенов, пытаясь сфокусировать взгляд на мужчине. — Я читал, что это все разводы дешевые.

Степан Николаевич не ответил, лишь в прострации уставился на Дмитрия Александровича, пожевывая усы.

— Вот туда и звони, где вычитал, чтоб тебе помогали, раз умный такой, — ответил за своего начальника санитар. — Грамотные все стали, я балдею. В Интернете насмотрятся говна всякого, а потом начинают лекции читать.

— Ладно, ладно, — примирительно и заискивающе перебила его Нина Павловна, — скажите, а на платной основе возможно осмотр провести хотя бы? За нами не заржавеет.

— Ну, это уже другой разговор, — оба медика сразу же заметно повеселели, а врач постарше даже возбужденно схватился за висящий на шее эндоскоп, — с этого и надо было начинать, женщина. На платной основе всегда все можно. И даже нужно.

— Вы тогда начинайте, а я пойду найду, чем вас стимулировать, — Нина Павловна кротко кивнула головой с уже начинающими седеть волосами и, с трудом протиснувшись между двумя докторами, скрылась в подсобке. Там она долго искала свою большую потрепанную сумку из черного кожзама, где и обретался продолговатый кошелек. Денег было не густо — до зарплаты было больше десяти дней, а у продавщицы осталось всего ничего, чуть больше четырех тысяч мелкими купюрами. Отсчитав дрожащими от волнения и суматохи пухлыми пальцами чуть больше двух тысяч, женщина поспешила обратно.

Степан Николаевич недовольно посмотрел на протянутые деньги:

— Негусто, прямо скажем. Вы знаете, что в платных клиниках вызов «скорой» стоит тысяч десять, не меньше. Я уж не говорю про оказываемую квалифицированную медицинскую помощь.

— Все, что есть, — Нина Павловна практически не кривила душой, с ужасом представляя, что до конца месяца ей предстоит еще оплата электричества.

Врачи начали осмотр. Сначала рыжий верзила посветил Аксенову в глаза ярким фонариком, задавая направление взгляда. Затем он же померил клевавшему носом бизнесмену давление допотопным тонометром, активно накачивая грушу. Степан Николаевич измерил температуру горе-пловцу и остался вполне доволен результатом проделанной работы.

— Ну, что сказать? Давление, как у космонавта. Температура тридцать семь и три, это норма для таких увеселений ночных. Организм сейчас сам согревает себя. Все, что нужно — сон в промышленных объемах и отдых. Тогда все будет прекрасно.

— Таблетки какие-нибудь нужны? — беспокоилась Нина Павловна, поглядывая на спящего Дмитрия Александровича.

— Нет, все и так хорошо. Аскорбинку вам выдам по блату, проснется, дайте, — коварный мздоимец наконец открыл чемодан и сунул обещанные витамины продавщице. — Только не переборщите, чтобы не было превышения суточной нормы.

— А всякие анализы и прочее? — увидев, что врачи засобирались, снова всполошилась продавщица.

— Женщина, — устало потер седые виски Степан Николаевич, — мы оказываем экстренную помощь, наше дело приехать, откачать, уехать. Вы что, думаете, мы мобильная больница на колесах? Прочухается, пусть документы возьмет и идет к себе в районную, там с терапевтом разбирается. Мы-то тут при чем?

Сказано это было таким тоном, что Нина Павловна тут же почувствовала себя виноватой:

— Извините, я просто переживаю.

— Да ничего, — сменил гнев на милость усач, в то время как его рыжий помощник, не прощаясь, удалился восвояси, напоследок разбудив дверной колокольчик, — все бывает. Мой вам совет — не берите в голову. Такое случается сплошь и рядом. Ничего страшного. Не бегайте из-за каждой ерунды к врачам, поверьте, им есть, чем заняться.

— Да, но там инфекции всякие в воде, опасно как-то, — засомневалась она. — Провериться лишний раз никогда не вредно.

— Дело ваше, — Степан Николаевич сухо попрощался и тоже растворился в ночи.

Нина Павловна устало опустилась на стул рядом с Аксеновым. Облегчения визит врачей не принес, скорее еще больше озадачил. В девять часов должна была прийти ее сменщица, Вера, которую она не особо горела желанием знакомить с Павлом Олеговичем, равно как и отвечать на ее вопросы, почему к их магазину прибился какой-то бомж. До этого времени надо было хотя бы постараться выставить бедолагу, убраться и привести мысли в порядок.

— Действительно, живопырка такая, что копыта откинешь за милую душу, — прошептала она, подошла к двери и чуть приоткрыла ее, поставив кирпич в щелку.

— Что же это за создания? Уберите их, уберите, — громко пробормотал во сне Аксенов, засучив ногами. — Не вышло меня съесть, да?

Не дыша, Нина Павловна уставилась на спящего, в ужасе вытаращив глаза. Она тут же вспомнила истории Павла Олеговича об обезумевших работниках, бегущих за ним по пятам. Что видел запуганный предприниматель? Какая нелегкая заставила сигануть его в ледяную ноябрьскую воду? От чего он бежал в этот раз? Много вопросов крутилось в голове продавщицы, но усталость все же взяла свое. Она и сама не поняла, как быстро отключилась, буквально нырнув в сон. Голова безвольно рухнула на грудь, а руки повисли плетьми вдоль туловища.

Проснулась она от громоподобного демонического хохота, раздавшегося совсем рядом. Перепугавшись, она истерически взвизгнула и, не разбирая дороги, бросилась в кладовую. Двое приятелей, те самые, которые приходили вместе с Федоренко и Аксеновым в магазин в ту ночь, недоуменно переглянулись и снова расхохотались.

— Нина Павловна, вы чего? — истерически отсмеявшись, манерно растягивая слова протянул один из парней. — Чего боитесь, свои.

— Мать вашу, бараны! — накуренные весельчаки обалдели от подобного лексикона продавщицы. — Какого хера вы творите? Вам никто не говорил, что нельзя подкрадываться к спящим людям?

— Опа! — не обращая внимания на ее возгласы, поправил кепку один из пришедших и уперся рассеянным взглядом на сидящего в углу Аксенова. — Это же тот дебил с труб, с которым Жека тусил. Помнишь?

Он ткнул друга локтем под ребра.

— Ну да, точняк, он, — прищурился второй. — Нина Павловна, этот бомж у вас прописался, что ли? Или вы себе мужа решили завести?

И они оба снова заблеяли козлиным, наркоманским смехом.

* * *

Прошло еще два серых, мокрых дня. Пейзаж не менялся весь путь, разговоры не клеились, было видно, что даже закаленный Ерш приуныл. Тень тоже был невесел, но исправно уходил в дозор и охранял покой друзей по ночам, отсыпаясь в утренние часы на загривке у Мытаря. Никто не думал на них нападать, но воевода вошел во вкус и уже сам желал снова испытать себя в деле. В основном молчали, каждый думал о своем, разговоры об упырях уже откровенно тяготили их, а остальное казалось неважным и пустым. Варун постоянно тренировал свое внутреннее зрение, о котором говорил Ерш, отчего два раза падал в низины и даже набил себе на лбу здоровенный синяк.

На третий день ближе к полудню выглянуло солнце и задул приятный, свежий ветерок с каким-то морским ароматом. Деревья уже не окружали плотной стеной, а болото вообще за ночь куда-то бесследно исчезло, уступив место зеленой мураве. Так отвыкнув от яркого света, путники недоверчиво щурились, прикрываясь от солнечных лучей руками и робко улыбаясь.

— Я ужо и забыл, как оно выглядит, — Варун засунул в рот еловую ветку и пожевывал ее.

— Засиделись мы в топи. Коли солнце выглянуло, значит, попрятались все кровососы по берлогам и норам, готовят пакость какую-то, — Ерш остановился, сверяясь со своей картой. — Мы уже на подходе, считай. К вечеру будем, думаю.

— Настолько они всесильны, что могут солнце спрятать своими чарами? — не поверил витязь, нахмурившись.

— Нет, я говорил тебе. Туман идет, ежели нечистая рядом. А с ним морок, болезни, настрой души мерзопакостный. Вообще, древние фолианты гласят, что самая желанная цель вампирья — сделать так, чтобы на земле воцарилась вечная ночь. Но пока силенок маловато, не выходит что-то, как видишь. У них же свои пророчества имеются темные, в гримуарах кровью писанные.

— Поэтому Вальдемарка на болотах володеет да княжит? — предположил воин, с нетерпением поглядывая вперед и стараясь первым увидеть деревушку.

— Поди знай, — Ерш запнулся и пробежал несколько метров враскоряку, беззлобно ругаясь. — А вот и первые признаки жилья людского.

Причина, по которой он чуть не упал, была проста — прямо под ногами оказалась самая настоящая коровья лепешка. Дорога расширилась, стало невооруженным глазом видно, что пользуются ей часто. То тут, то там начали попадаться многочисленные следы, а вскоре друзья увидели телегу, стоящую на краю дороги, которая была до отвала загружена свежесрубленными деревцами. Чуть вдалеке, в лесу, слышались знакомые каждому удары топоров.

Когда появились первые редкие дома, уютно попыхивающие дымом из труб, Варун сразу же расслабился, мигом позабыв о мрачных болотах с кровожадными созданиями, словно они просто привиделись ему ночью. Играющие на полях дети и улыбающиеся прохожие настраивали на мирный лад.

Деревня Кусна находилась на небольшой возвышенности. Окруженная высоким частоколом, она больше походила на какую-то защитную фортификацию. Четыре смотровые башни по периметру и укрепленные ворота со сторожевой будкой наверху лишь подчеркивали военный образ. Деревушка была непохожа на обычное поселение — Варун наметанным глазом сразу же заметил большое количество вооруженных людей, даже крестьяне носили на поясе небольшие кинжалы. По стене взад-вперед патрулировали бдительные часовые, закованные в броню, а на вышках рядом с огромными баллистами сидели целые боевые расчеты. Запах войны тревожно витал в воздухе.

— Заприметил, сколько оружия? — лукаво улыбнулся Ерш, периодически здороваясь с проходящими мимо людьми. — Видал, серебра сколько? Все клинки необычные, значит, не набегов варварских боятся, а чего-то другого. Понимаешь, куда клоню?

Проходя в открытые ворота, Варун поднял голову, рассматривая массивные кресты, висящие на них. Не теряя времени, они сразу же направились на постоялый двор, что находился на пересечении двух самых оживленных улиц. Воевода, разинув рот, глядел по сторонам и жадно вслушивался в звуки человеческих голосов, пока Мытарь за руку быстро тащил его вперед.

— Давай шибче, на девок красных потом поглазеешь, время не ждет.

Постоялый двор, он же трактир, был почти пуст, лишь пара столов была занята какими-то подозрительными личностями с неприветливыми физиономиями. Было темно, в воздухе витал кисловатый запах дрожжей. За огромной стойкой скучал краснощекий толстяк с двойным подбородком. Внушительная лысина и кроткий тоскливый взгляд делали его похожим на проповедника. Увидев нахмуренного Мытаря, он сразу же расплылся в широкой улыбке и уже издали начал приветствовать гостей:

— Ба! Какие люди пожаловали. Неужто сам Ерш собственной персоной! Только о тебе думал, сто лет проживешь, прохиндей.

Несколько подозрительного вида мужиков в углу зала недовольно обернулись и тут же вернулись к поеданию похлебки, едва встретились с недовольным взглядом Мытаря.

Он кивнул владельцу заведения и пожал протянутую руку:

— Здрав будь, Бажен. Какие вести?

Объемный хозяин трактира вытаращил глаза и сипло хохотнул, ударив кулаком по стойке:

— Ты белены, что ли, объелся на болотах, друже? Какие у нас могут быть вести? Жизнь идет своим чередом…

Философски закончив мысль, он оперся на руку и задумчиво уставился в стену, не моргая.

— Ты знаешь, про что речь, — понизил голос Ерш, — что там с силами темными?

— Тихо все и спокойно, — испуганное выражение лица Бажена никак не сочеталось с тем, что он говорит, — ужо две седьмицы, как никто не пропадал. Иные смельчаки даже на закате еще в полях возятся. Токмо не к добру это все. Умные люди глаголят, что тьма идет. А перед бурей всегда затишье наблюдается. Да и ты пришел опять же неспроста. Это что за птица с тобой, кстати? Уж больно рожа знакомая, где-то я его уже видел…

* * *

Вот уже больше получаса сержант Давыдов не возвращался из спортзала. Прапорщик Адыгеев, сменивший его на проходной, успел заскучать. Он выключил телефон, куда пялился последние двадцать минут, еще раз взглянул на мониторы, дающие изображения с камер, и резюмировал:

— Чего он там с ними возится, не понимаю. Совсем крыша поехала? На кой мы их вообще тогда задерживали?

Его напарник, рядовой Руда, не ответил. Он развалился на ветхом старом кресле позади пульта дежурного и мирно посапывал, положив форменную кепку себе на лицо.

— Макс, ты чего дрыхнешь? Нам ехать еще, ты тоже даешь, — привычно пожурил того прапор. — Пойду, посмотрю, чего они там делают. А ты вместо меня посиди. Макс, твою мать!

Он не отказал себе в удовольствии как следует пнуть своего коллегу по ноге, отчего тот, недовольно всхрапнув, тут же вскочил, не понимая, что происходит.

— Проснись и пой, не время спать, придурок! — с хохотом выскочил из дежурки Адыгеев, с трудом уворачиваясь от ответного злобного удара. — Пойду по малой нужде схожу.

Рядовой, отчаянно натирая глаза, сел на скрипучий стул и с тоской уставился на мерцающие экраны. Сил бороться со сном не было, поэтому глаза уже сами закатились, но в последний момент сознание зафиксировало что-то странное. Из восьми камер одна не работала. Максим Руда потряс коротко стриженной головой, отгоняя остатки сновидений. Внезапно исчезло и изображение двора, где стояло две машины личного состава. Секунда — камера с улицы, выдав целую серию помех, тоже погрузилась во тьму.

— Что за похерота? — полицейский вскочил, схватил лежащий у кресла «Калашников» и пошел на улицу.

Все было спокойно. Тихо шел дождь, шурша каплями по крыше. Недовольно гудел электричеством фонарь, освещая все вокруг белым, призрачным светом. Руда закурил, повесив оружие на плечо и опираясь всей своей отнюдь немаленькой массой на входную дверь. Он сделал глубокую затяжку, наслаждаясь процессом, запуская внутрь практически полсигареты. Теплый дым проник в легкие и до отказа заполнил их. И хотя это была уже далеко не первая сигарета за долгий день, смола, никотин и дым сделали свое грязное дело, погрузив рядового Руду в блаженное расслабленное состояние. Только бросив оземь бычок, который пугливо запрыгал по мокрому асфальту, выдавая последние яркие искры, Максим пошел к воротам во двор. «Девятка» Адыгеева и сломанный «ниссан» еще одного лейтенанта послушно мокли под дождем. Сырая трава под ногами была еще ярко-зеленого цвета, несмотря на первые числа ноября. Руда поднял голову вверх, закрываясь рукой от летящей с черного неба мороси. Камера недоумевающе уставилась на него объективом с работающей инфракрасной подсветкой.

— Глюканула, что ли? — устало буркнул Руда, закрывая ворота на большой амбарный замок.

Чтобы его ночная вылазка не прошла впустую, он решил проверить и уличную камеру, направляясь мимо входа за угол дома. Но и там его ждала исправная камера с ярко-красным «глазом».

Насвистывая похабную танцевальную мелодию, рядовой поспешил вернуться в тепло, поглядывая на стоящий на проезжей части УАЗик их смены. Увлекшись созерцанием автомобиля, он не сразу и заметил, что у двери кто-то стоит. Он был готов поклясться, что не видел никого даже близко, когда шел в ту сторону. А было это минутой раньше, не больше…

— Любезный, вы к кому? — первое удивление прошло, уступив место привычному раздражению и злости.

Посетитель не ответил, продолжая неистово жать на кнопку домофона.

— Ты чего, глухой? — окончательно вышел из себя Руда, направляясь к игнорирующему его визитеру.

Он схватил за плечо нежданного гостя и попытался развернуть его к себе, но как только ладонь дотянулась до загадочного человека, внутри что-то взорвалось обжигающими ледяными осколками. Он нелепо отпрыгнул назад, оступился и сел на задницу прямо в лужу. Ощущение было такое, словно он только что повстречался со смертью.

Трясущимися руками он поднял автомат, целясь в спину воплощению своих страхов.

— Руки вверх! — не соображая, что делает, он зарыдал. — Стоять, не двигаясь!!!

Бурдинский Валентин Валерьевич улыбнулся, отчего стал похож на огромного мутировавшего кролика с острыми, как бритва, передними резцами. Он бесшумно обернулся. Как только черные, бездонные глаза встретились с бегающими глазками патрульного, рядовой Максим Руда не выдержал. Громко клацнул затвор, и оглушающая очередь выстрелов разрезала ночную тишину. Последний и, кстати, первый раз из автомата Руда стрелял в армии, три года назад. В панике он вообще не был уверен, что оружие, доселе внушающее хулиганам ужас одним своим видом, вообще сработает. Он неплотно прижал приклад к плечу, отчего лишь первые четыре пули с мягким хлюпающим звуком попали в цель. Половина оставшихся пуль с треском прошила верхние этажи полицейского участка, отбивая целые куски штукатурки, а последние улетели в ночное небо. Во второй раз рухнув на спину, полицейский не успел даже опомниться, как что-то из ночных кошмаров уже сидело у него на груди.

— Скажи мне, дорогой друг, и крепко подумай, прежде чем ответить, — пули не причинили позднему гостю никаких неудобств. — Могу ли я зайти на огонек в ваш уютный дом?

Когтистые пальцы схватили за горло Руду, до крови впиваясь в плоть. На секунду хищник нагнулся над распростертой жертвой, шумно вдыхая ее аромат. Полицейский лежал, будто проглотив острый кусок льда. Никогда в жизни ему не было так страшно. Он знал, что не выйдет живым из этой передряги.

— Каков твой ответ? — практически промурлыкал Валентин Валерьевич, рисуя проступившей кровью полумесяц на шее Максима.

— Да, — чуть слышно прохрипел тот.

— Вот и славно, — ласково шепнул тот, с хрустом сворачивая шею безвольному служителю закона…

Прапорщик Адыгеев зашел в тот момент, когда Покахонтов практически закончил, рассказывая об атаке неведомых существ на дом своего друга, Николая Заверсина.

— Ну а потом мы побежали, и нас задержали ваши ребята, — он кивнул на стоящего поодаль недовольного прапорщика.

— Вот это да, — присвистнул Давыдов. — Вампиры, значит, говорите?

Дмитрий Александрович не успел ответить. На улице кто-то протяжно и страшно заорал, после чего окна задрожали от целой канонады сухих, похожих на щелчки выстрелов. От неожиданности подпрыгнули все. Покахонтову и Толкуну было в новинку слышать подобные звуки. Одно дело, когда бравый герой на экране телевизора строчил из пулемета, лишая жизни обступивших его врагов. Но совсем другое, когда в какой-то паре метров от тебя отрывисто лаял автомат в реальной жизни. Неизвестно, кому было хуже — неопытным гражданским или полицейским, которые знали, что могут значить эти выстрелы.

Первым опомнился Давыдов, споро вскочив с тренажера.

— Значит, так, оставайтесь здесь, не подходите к окнам, а лучше вообще спрячьтесь в туалет, — на ходу приказал он. — Адыгеев, всех в ружье, за мной.

Прапорщик, зыркнув на двух испуганных задержанных как на виновников всех бед, побежал следом за начальником, бормоча в рацию коды тревоги. На тот момент в участке их было всего трое — начальник смены Давыдов, он и Руда. Еще один наряд был на вызове, километрах в десяти от них, и не выходил на связь.

Хлопнула дверь, четыре раза клацнул закрывающийся замок, и наступила тягостная, тяжелая тишина, которая буквально физически давила откуда-то сверху.

— Догадываешься, что это за выстрелы? — глухо спросил Толкун, нервно потирая руки и уставившись в пол.

— Думаете? — истерически прыснул в кулак Дмитрий Александрович. — Может, это учебная тревога.

— Ну да, конечно, — несмотря на запрет, Сергей Петрович подошел к окну и постарался выглянуть наружу, но ничего не вышло, так как окна до самого верха были заклеены белым винилом, чтобы любопытные прохожие не могли глазеть внутрь. — Так же всегда и бывает, когда ментам учения устраивают, всегда из пулеметов на улице строчат. По наши души явились. Там погубить не удалось, вот ошибки и исправляют. Который час?

Смысл страшных слов соседа не сразу дошел до историка. Он долго сидел, шевеля губами, и анализировал сказанное. Наконец до него дошло. Он резко подорвался, побежал к двери и начал изо всех сил дергать ее:

— Откройте, я требую! Немедленно открывайте, вы не имеете права! Сопроводите нас в безопасное место!

Толкун подбежал сзади, попытался оторвать взбунтовавшегося доцента истфака от ручки, но не рассчитал сил, и они вместе рухнули на старые, драные маты.

— Обожди психовать, успеется, — Толкун, как опытный борец, не отпускал Покахонтова до тех пор, пока не удостоверился, что тот окончательно пришел в себя, — не ори.

— Что нам делать? Они пришли за нами даже в полицию, — психовал ученый, бегая из угла в угол, потеряв последние жизненные ориентиры.

— Это нам на руку, — Сергей Петрович, потирая ушибленную поясницу, встал на ноги. — Сам рассуди. Нас сейчас охраняют вооруженные до зубов люди. Профессионалы. Здание укреплено, взять его штурмом силами двух каких-то чудовищ не получится. Сразу получат в морды из «Калашей». Сейчас вызовут подмогу, и их вообще схватят и отвезут на опыты в «Первый Мед».

— Вы не понимаете, о чем говорите, — Дмитрий Александрович с опаской заглянул в темный туалет. — Даже дюжина вооруженных людей не помеха для одного упыря. Когда они придут сюда, это лишь вопрос времени. А, судя по всему, его у нас осталось совсем чуть-чуть.

— Да с чего ты взял? Много вампиров на своем веку повидал? — взбесился Толкун.

— Можете мне верить или нет, это ваше дело, — после приступа паники Покахонтов снова превратился в бесчувственную медузу, осевшую на пол, — но это моя специальность как-никак. Знаете, сколько летописей и легенд я прочитал? Одно такое чудовище порою вырезало целые деревни, которые потом просто пропадали с карт. Можете себе представить силу такого создания?

В отличие от историка, Толкун не поддался волне удушающего страха, а принялся в спешке анализировать происходящую ситуацию. Где-то за дверью раздался душераздирающий крик, и снова один за другим загромыхали выстрелы, фактически разрывающие перепонки. Не сговариваясь, они оба рухнули на пол, как подкошенные, заткнув уши руками. Сергей Петрович понял, что жив, по острой пульсирующей боли в ладонях. На белоснежных бинтах проступила кровь. Он открыл глаза и увидел лежащего у стены Покахонтова.

— Ты как? Жив? — почему-то шепотом спросил он.

— Скорее мертв, — слабым голосом отозвался Дмитрий Александрович, даже не думая, чтобы встать.

Опасливо поглядывая на дверь, Сергей Петрович поднялся:

— Наверное, ты был прав. Нужно что-то делать.

Самое крайнее окно было приоткрыто, и из щелки веяло холодом и свободой. С замиранием сердца Толкун ухватился за ручку и дернул ее вниз. С недовольным лязгом створка открылась. Путь на улицу был свободен. Сергей Петрович, неуклюже залезая на подоконник, обернулся назад:

— Чего расселся-то?

Покахонтов недоумевающе уставился на него.

— Что вы хотите делать? Бежать?

— Нет, блин горелый! Воздухом подышать и обратно вернуться, — яростно прорычал пенсионер, прожигая друга испепеляющим взглядом. — Шевелись давай, малахольный, пока я тебя сам не загрыз.

Предлагать дважды не пришлось. Дмитрий Александрович послушно подбежал к окну.

— Ладно, я первый на этот раз, — прокряхтел Толкун, высовывая ноги в проем. Первый этаж был высоким, поэтому перед прыжком он долго собирался с духом.

В дверь что-то ударило. Заскрежетал замок. Это послужило сигналом для обоих. Покахонтов, отчаянно карабкаясь наверх, обдирая колени, вытолкнул грузную тушу Толкуна и в последний момент сиганул сам. Как только спина историка растворилась в ночи, дверь распахнулась. На пороге стоял ошалевший сержант Давыдов с автоматом наперевес. Широко открытыми глазами он обвел комнату взглядом. Не увидев задержанных, он быстро и шумно захлопнул дверь и закрылся с этой стороны. Направляясь в сторону туалета, он с подозрением посмотрел на открытое окно. Вдруг он услышал вкрадчивый голос:

— Уважаемый начальник смены, вы здесь?

Кто-то вполне отчетливо поскребся в железную дверь. Понимая, что теряет контроль над ситуацией, Давыдов нажал на спусковой крючок, и последняя дюжина пуль с угрожающим свистом полетела в сторону говорившего.

— Я смотрю, вы не особо настроены на диалог? — насмешливо раздалось из-за прошитой насквозь двери.

Побелевший палец еще долго жал на курок. Облизнув губы, сержант потянулся за табельным пистолетом.

Вдруг кто-то за спиной шепнул ему прямо в ухо:

— Ну, привет, служивый.

Испуганно охнув, он обернулся с ударом руки в сторону предполагаемого нападавшего. Какая-то холодная, чужая и неведомая сила ударила его в грудь, отчего он, отлетев на несколько метров, рухнул навзничь, с размахом приложившись головой. Если бы пол не был застелен мягкими матами, неизвестно, чем бы закончилось это падение. Пистолет, совершив несколько акробатических кульбитов, улетел в угол, забившись за старую, пыльную батарею.

Поняв, что уже не жилец на этом свете, и желая подороже продать свою жизнь, полицейский, презрев боль и головокружение, тотчас же вскочил на ноги, подняв кулаки.

Темный и едва различимый человек сидел на тренажере для спины. Лампа, висевшая прямо над ним, мигала и шипела.

— Все интереснее и интереснее, — вкрадчиво сказал незваный гость, — наконец-то хоть кто-то пробует бросить мне вызов. А то я, признаться, совсем заскучал в ваших краях. Люди разучились бороться. Раньше дела у вашего племени обстояли многим, многим лучше. Я уже совсем разочаровался, пока не встретил эту сладкую парочку, которых ваши остолопы, сами того не осознавая, практически выдрали из наших рук в последнюю минуту.

— Кто ты? — прищурившись, сержант изо всех сил пытался рассмотреть лицо говорившего.

— Я думал отложить развлечение до завтрашней ночи, но мой компаньон настоял на немедленном продолжении банкета, вот почему мы оказались здесь, — Вальдемар проигнорировал вопрос Давыдова. — Но и тут нас ждала неудача. Как они умудрились выкрутиться? Вопрос хороший. Можно было бы списать все на везение, но так поступают лишь законченные неудачники.

Не опуская рук, сержант пошел на сближение, твердо решив нанести удар первым.

— Ты спрашивал, кто я, — быстрые удары полетели в спинку тренажера, в то время как предполагаемая цель уже растворилась в воздухе.

— Отвечу тебе просто и банально, пошловатой цитаткой, — раздался голос позади ошалевшего Давыдова. — Не задавай вопросов, на которые не хочешь получить ответ.

Силы покинули сомлевшего дежурного, ноги больше не держали его, он рухнул на пол, чувствуя, как жизнь оставляет его тело. Где-то вдалеке завыли знакомые сирены. Понимая, что никто не успеет прийти на подмогу, сержант изо всех сил зажмурился, приготовившись к худшему. Ничего не происходило, более того, он уже не чувствовал всем своим естеством тяжкое, свинцовое присутствие чего-то потустороннего. Вой патрульных машин все приближался. Набравшись смелости, он открыл глаза. Никого не было, лишь боксерская груша в центре зала чуть покачивалась взад-вперед на цепи. Наступило утро. Окончательно обессилев, Давыдов откинул голову на холодный пол и снова закрыл глаза, восстанавливая в памяти события безумной ночи…

Как только на улице застучал «Калаш», они с Адыгеевым бросились в дежурку, ожидая худшего. Ни одна из камер не работала, а кресло, куда прапорщик усадил своего напарника, пустовало.

— Где твой Баран Иванович? — отрывисто гаркнул Давыдов, щелкая клавиатурой и стараясь вернуть изображения на мониторы.

— Да я отошел на пять минут, — начал оправдываться Адыгеев, вжимая голову в плечи, — куда он мог пропасть? Дверь-то блокирована. Может, поссать пошел?

В камере предварительного заключения поднялся шум и гам, это было слышно даже через толстые стены и двери.

— Пойти проверить? — с надеждой вопросил прапорщик, изо всех сил алчущий как можно быстрее исчезнуть с глаз рассвирепевшего начальства.

— Мозги себе проверь, — гавкнул сержант, хватая со специальной полки автомат и проверяя боезапас. — Не до пьяниц сейчас, надо на улицу сунуться, выяснить, какая сука стреляла.

— Пойдем с черного входа? — предложил Адыгеев, стараясь загладить свою вину.

— Нет, блин, так пойдем, — даже покраснел Давыдов, выскакивая из комнатушки. — Ты тупой, я диву даюсь, как до тридцатника дожил с таким умом. Значит, так, я иду через двор и ворота, палю обстановку. Ты подымайся на второй этаж, в кабинет к Иванычу, прикроешь меня. Держи сектор, если что увидишь, огонь на подавление, чтоб меня не зацепило только. Связь по рации, стреляй на поражение, разбираться будем потом.

— Понял, — Адыгеев, остервенело изображая служебное рвение, затопотал по лестнице тяжелыми сапогами.

Выйти во внутренний двор оказалось не так просто. За всю свою карьеру полицейский ни разу не участвовал в перестрелках. Да, всякое бывало, и драки, и задержания. Но все это походило скорее на специфику сельской жизни, чем на реальную службу в силовых структурах. И все это было так непохоже на голливудские боевики. Да и непыльная служба в пограничных войсках не привнесла в жизнь Давыдова ни одного опасного для жизни случая, из тех, что вспоминают вечерами за рюмкой коньяка. Чувствуя, как пот струится по лбу и щиплет глаза, он распахнул дверь и тут же взял автомат наизготовку, прижавшись небритой, колючей щекой к цевью. Теперь Александр Давыдов видел мир через риску прицела. Выйдя во двор, он растерялся. Никто никогда не учил его, как действовать в реалиях городского боя с применением огнестрельного оружия. В учебке о таком слыхом не слыхивали, да и давно это было. Поэтому сейчас сержант чувствовал себя какой-то рыбой-молотом с глазами на висках, пытался не упустить ни одной детали в окружающей его враждебной обстановке. По счастью, никто не стрелял по нему из укрытия и не пытался внезапно застать врасплох, напрыгнув сзади. Неожиданно ожившая рация, заговорившая голосом прапорщика, тут же выдала его месторасположение для предполагаемого противника:

— Прием, прием. Я на месте. Наблюдаю на дороге Руду, походу трупак. Вы где?

Давыдов смачно выматерился и нажал на кнопку в ответ:

— Выхожу, как там с воротами?

— Все чисто, никого нет. Не бойтесь, — по-доброму отозвалась рация.

— Ага, ты, наверное, весь сектор зачистил, — ворчал полицейский, повесив оружие на плечо и мучая ржавый замок.

Рядовой еще дышал. Воздух редкими клубами пара вырывался у него изо рта и исчезал в ночи. Полностью наплевав на осторожность, сержант тут же рванул к раненому. Он приподнял его намокшую голову и пальцами разлепил закрытые глаза — кроме дыхания Руда не подавал признаков жизни. Давыдов запомнил цвет лица распростертого патрульного — он был как белый лист бумаги. Начальник ночной смены хотел было померить пульс у лежащего, но в последний момент непроизвольно отдернул руку — из страшной рваной раны на шее пульсирующими толчками мерно вытекала темная кровь, по всей видимости, была задета артерия. Рядовой открыл глаза и улыбнулся, отчего у сидящего рядом сержанта побежали мурашки:

— Умирать не страшно, командир… Как будто бы замерзаешь…

На этих словах он замер. Теперь Давыдов был на сто процентов уверен, что перед ним лежит мертвец.

— Адыгеев, докладывай, — севшим голосом попросил он.

— Все нормально, — деликатно, словно прочувствовав момент, сообщил прапорщик, — по периметру прошел весь этаж, никого.

— Дебил! — прорычал дежурный смены, отступая к воротам и целясь в обступающую его темноту. — Ты меня должен был прикрывать, а не по кабинетам шататься. Как бы они на второй этаж попали, если все двери закрыты?

Рация, размышляя, замолчала. Когда Давыдов уже закрывал дверь черного входа, Адыгеев снова вышел на связь.

— Вы знаете, — осторожно начал он, — в КПЗ что-то все орут и буянят, странно это как-то. Нехорошо это, как по мне.

Всего в кутузке в ту ночь сидело три человека. Один случайный пьяница, которого задержали в невменяемом состоянии в электричке, и двое завсегдатаев полицейского участка номер тринадцать. Первый из них — хулиган и отъявленный негодяй по прозвищу Дрель. В паспорте когда-то значился как некий Догарев Константин Николаевич, семьдесят шестого года рождения, но никто никогда не называл его по имени, а главный документ, удостоверяющий личность, был утерян давным-давно. Его хозяин не особо горел желанием восстанавливать идентификатор личности, прекрасно проживая и без него. По всей видимости, прозвище Дрель он получил за внешнее сходство с данным рабочим инструментом. Долговязый и худой, он на две головы возвышался над всеми в компании своих собутыльников и подельников. Вытянутая кверху голова с небольшим островком волос посередине и длинный, острый нос с маленькими, карикатурными ноздрями завершали образ Дрели, точно так же, как и дерганные, суетливо-лихорадочные движения. Общаясь исключительно на повышенных тонах, постоянно обтирая вспотевшие ладони о грязные и порванные брюки, Догарев производил впечатление человека, находящегося под действием сильных стимулирующих препаратов. Он был дважды судим, один раз, еще в девяностые, отделался условным наказанием, а в две тысячи пятом загремел в колонию общего режима за разбойное нападение на два с половиной года. В общем, человек был не самый приятный во всех отношениях, а в обезьяннике он оказывался с завидной регулярностью. В этот вечер он попал сюда, в очередной раз попытавшись поджечь сарай соседа, добропорядочного геодезиста на пенсии. В прошлый раз сердобольный старик пожалел падшего человека и не стал писать заявление. Расценив подобный благородный поступок как душевную слабость, Дрель предпринял попытку уничтожить вражескую собственность повторно. На этот раз ему грозило вернуться в тюрьму. Второй «постоянный клиент» полицейского участка был некто Руслан Степанович, или просто Степаныч, тот самый бомж, живущий под мостом около станции. Бездомник был абсолютно безобиден и миролюбив, а к тому же имел прекрасное чувство дистанции, деликатно прекращая попрошайничество в ту же секунду, как только видел первую гримасу недовольства или отвращения у своей жертвы. Полицейские прекрасно знали обо всем этом, забирая Степаныча только тогда, когда нужно было повысить свой коэффициент полезного действия в глазах проверяющего высокого начальства и службы собственной безопасности. На следующий день в отдел должен был приехать с внеплановой проверкой областной начальник, поэтому знакомого бомжа решили задействовать по назначению, благо он не возражал и с готовностью «содействовал» органам. При визите всевозможных ревизоров он должен был изображать буйного заключенного, орать и крушить стены. Из раза в раз все разыгрывалось как по нотам. Как только градус театрального бешенства Степаныча превышал допустимую норму, то в КПЗ заходил один из полицейских, проводил с ним спокойную профилактическую беседу, тем самым показывая проверяющим органам, как профессионально и слаженно работают сотрудники полиции, даже не думая применять физическую силу в самых тяжелых случаях, бесстрашно вступая в «клетку к тигру». За подобные спектакли сотрудники участка всегда премировали Руслана бутылкой водки, а после самых красочных постановок иногда давали немного денег.

Залетный пьяница дрых самым бессовестным образом, развалившись на деревянной скамье, не обращая никакого внимания на пронзительный холодный ветер, свистящий из фрамуги у потолка. Степаныч профессионально и привычно скромно привалился к стенке в углу, посапывая, а Дрель, злобно и громко втягивая воздух узкими ноздрями с аденоидами, ходил от двери к окнам и обратно. Периодически он вскрикивал, несколько раз со всей силой бил рукой о кирпичную стену, после чего возвращался к своему занятию. Кулак был в кровь разбит, костяшки распухли и покраснели, опухшая рука больше походила на клешню рака. По всей видимости, кости внутри были все же сломаны или сильно повреждены, потому что настойчивые и упрямые удары с каждым разом слабли и слабли. Дрель пару раз подошел к лежащему в нирване блаженно улыбающемуся пьянчуге и с размаху влепил ему пару ударов ногой в область живота, но тот и не думал пробудиться. Поняв, что ушлый любитель алкоголя хитро и вероломно спрятался от агрессии в своем проспиртованном тайном мирке, Догарев переключил свое внимание на бомжа-буддиста, но что-то в последний момент остановило Константина Николаевича. Степаныч был темной лошадкой, а связываться с такими кадрами всегда было опасно.

Быстро похолодало, словно из промозглой плюсовой осени они прыгнули в пронизывающую до самых костей суровую зиму. Дрель с удивлением выдохнул и увидел большое облако пара, вырвавшееся изо рта. В бессильной злобе он подскочил к решетке и, вкладывая в удар всю свою злобу и ненависть, двинул по железу кулаком. Даже алкогольный дурман не смог замаскировать непереносимую боль, пронзившую кулак. Взвыв, он завертелся волчком и, встав на цыпочки, принялся плясать по кругу.

— Сукины дети, вы нас тут заживо похоронить удумали? — скандально проорал он в тишину. — Уморить решили? Я имею право на телефонный звонок, пустите меня.

Иногда полицейские отвечали на самые активные призывы через тонкую стенку дежурки. В некоторых случаях они предупреждающе стучали дубинками, выражая свою готовность прийти и расправиться с буяном, обо всем этом Дрель знал не понаслышке. Когда ополоумевший смутьян не успокаивался после всех «звоночков», то в камеру приходил кто-нибудь вроде Адыгеева, вооруженный вышеупомянутым резиновым изделием. Многочисленные удары в район тела и головы, как правило, надолго успокаивали самых рьяных нарушителей тишины и покоя, но некоторые умудрялись нарваться на уже откровенные издевательства, унижения и пытки.

Догарев долгое время сидел, по-собачьи наклонив треугольную голову набок, прислушиваясь к происходящему за стенкой. Не получив никакого отклика, он принялся дубасить решетку уже ногой, отчего железные толстые прутья начали гулко вибрировать.

Он ожидал всякого, даже надеялся на короткую драку с первым зашедшим в камеру человеком, хотел хоть как-то выместить всю свою обиду и заглушить страх перед неумолимо надвигающейся расплатой за его грехи. Если не выиграть, то хотя бы пару раз как следует двинуть по лицу. Закладывающий уши грохот раздался прямо под окном. Дрель инстинктивно рухнул на пол, сначала так и не поняв, что происходит. Только когда наступила мертвая тишина, а уши закололо внутри, до него дошло, что это были выстрелы. Перед глазами сразу же поплыли картины атаки неизвестных благородных гангстеров из кино на полицейский участок с целью спасти своего вожака, Догарева Константина Николаевича. Он резко сел, испуганно хлопая глазами. Мечты рассеялись, а он остался один на один со странным, мерзким чувством тревоги. Ему резко поплохело — сердце недовольно зашумело в ушах, в глазах запрыгали и залетали темные мошки, во рту пересохло, а живот скрутило спазмом. У Дрели возникла безумная мысль, что у него сердечный приступ и он сейчас умрет. Страх ледяной волной накрыл его с ног и до самой макушки, и к общему ужасному состоянию прибавилась еще и бешеная тряска. Он никак не мог взять в толк, что происходит, мозг с невероятной скоростью сканировал все органы, проверяя, что случилось. Пытаясь хоть как-то отвлечься, он принялся с тихими стонами раскачиваться взад-вперед, закатив глаза к потолку. Вдруг Догарев резко захлопнул рот и, быстро-быстро перебирая ногами, пополз назад, пока тщедушная спина не уперлась в решетку.

Из большой открытой фрамуги торчала чья-то голова. Выглядела она крайне непотребно. Черные волосы клочками торчали из лысой головы, посаженной на тонкую длинную шею. Но страшнее всего были глаза. Глубоко посаженные, точно черные угольки, они светились янтарным светом. Нечто сделало странное глотательное движение и еще больше влезло в помещение, теперь Дрель увидел и немного туловища, облаченного в драное и грязное шерстяное пальто. Тварь недовольно прищурилась, уставившись на лампу, отчего та испуганно заморгала, а вскоре и совсем погасла. Второй источник света находился в другом конце КПЗ и уже не мог осветить все помещение. Все, что видел перед собой Константин Николаевич, были два чуть сощуренных глаза, маняще светящихся в полутьме. Бурдинский просунул скрюченную под немыслимым углом руку и пролез еще немного вперед.

Степаныч внезапно очнулся и начал бегать по кругу, издавая невнятное кудахтанье. Это понравилось упырю, который обнажил в оскале свои «заячьи» зубы и старательно полез дальше. Уже больше половины туловища было внутри, когда Дрель, не выдержав, вскочил и с хриплыми воплями начал всем телом биться в прочную решетку. Вскоре к нему подключился и Степаныч. Бомжу, лежащему прямо под окном, было не особо интересно заниматься своим спасением, поэтому он, перевернувшись на другой бок и поморщившись от шума, продолжил свой сон. Фрамуга, не выдержав, со скрежетом рухнула вниз, впуская внутрь холод и ветер. И кое-кого еще.

Обернувшись, задержанные увидели, как страстно желающее попасть внутрь нечто уже склонилось над спящим. Им была видна только грязная замызганная спина Бурдинского, странно ходившая ходуном. Чавкающие звуки в тишине звучали как смертельный приговор.

Поняв, что решетка в любом случае не откроется и ломиться в нее не имеет никакого смысла, Дрель вздохнул полной грудью и сам побежал на опасность. Сделав три больших шага, он взмыл в воздух, наступая одной ногой на согбенную спину Бурдинского, оттолкнулся от нее и зацепился руками за разбитую форточку. Осколки стекла тут же впились в пальцы, отчего он чуть было не рухнул вниз, но каким-то чудом смог удержаться. Подтянувшись вверх, он уже наполовину вылез из злосчастной камеры, но тут что-то ледяное ухватилось за его лодыжку.

— Куда, — вытирая окровавленную пасть рукавом пальто, осклабился Валентин Валерьевич, — ты следующий. Иди сюда.

Рывок был такой силы, что Дрель даже не успел понять, как оказался лежащим на полу в камере. Что-то темное и очень холодное напрыгнуло на него сверху. Откинув голову назад, Константин Николаевич увидел, как за решеткой открывается дверь и к ним врываются сразу два полицейских, один из которых был вооружен автоматом.

— А ну стоять, мразота! Не двигайся, руки подними, подними руки! — искаженный знакомый голос ненавистного сержанта прозвучал, как на испорченном магнитофоне, зажевавшем пленку, медленно и тягуче.

Валентин Валерьевич послушно поднял руки, при этом наклоняясь к шее Догарева. Смутьян почувствовал острую боль, после чего жизненные силы стали стремительно покидать его тело. Но это было даже приятно…

Когда в обезьянник открылась дверь, Давыдов первым ворвался внутрь, готовый ко всему. Следом за ним заскочил Адыгеев, бряцая связкой ключей. Сержант тут же взял на мушку оседлавшего одного из задержанных нападавшего, пока он поспешил открыть камеру. Прямо около решетки бился абсолютно невменяемый Степаныч, мычавший эмоциональную тарабарщину. Как только Адыгеев справился с замком, то бешеный бомж пулей вылетел из заточения, сбив с ног замешкавшегося прапора. Со скоростью света он исчез за углом, громко пискнул домофон, стукнула входная дверь, и через разбитую форточку донесся топот драпающего со всех ног бомжа.

— Я сказал не двигаться, огонь на поражение, — передернув затвор, последний раз предупредил Давыдов.

Автомат в его руках ходил ходуном. Бурдинский поднял окровавленную морду вверх и, кривляясь, заложил руки за голову:

— Ну все, сдаюсь, сдаюсь, не стреляйте.

Сержант, сдерживая рвотные позывы, сдавленно прошептал своему подчиненному:

— Вяжи его, да побыстрее.

Адыгеев не обладал воображением и тонкой душевной организацией. Довольный донельзя тем, что правонарушителя удалось задержать, он достал из-за спины наручники и пошел к сидящему на трупе Валентину Валерьевичу. Он не понял, как так вышло, лишь почуял невыносимую боль в запястьях и тут же оказался лежащим на полу, наблюдая довольное лицо Бурдинского перед собой.

— Ку-ку-у-у, — оскалился безумец, потянувшись к прапорщику.

Для Давыдова это было последней каплей. Уши разрывались от оглушающего грохота, но сейчас ничто на свете не могло заставить его прекратить стрельбу. Он успокоился только тогда, когда безумный маньяк отлетел к окну, разбив стекло головой, и рухнул на скамью поверх лежащего в луже крови пьянчуги.

Адыгеев замычал, делая слабые попытки встать, в то время как сержант пошел вперед, не веря своим глазам. Практически все пули, что он выпустил из «Калашникова», попали в цель, но ни из одной раны на теле убийцы не шла кровь. Он в недоумении остановился, пытаясь понять, нормально ли это, но его размышления моментально прервались и стало не до этого.

Бурдинский открыл глаза и игривым шепотом поинтересовался:

— Это все? Или будет продолжение?

Сержант Александр Давыдов, начальник ночной смены полицейского участка номер тринадцать, отступил назад, безумно улыбаясь. Он продолжил пятиться, даже выйдя из камеры.

— Куда? Помоги!!! — нашел в себе силы взвыть Адыгеев, но было поздно — дверь тихо и осторожно закрылась за капитулирующим полицейским.

— Не волнуйся, с тобой останусь я, — донеслось от окна.

* * *

Будильник прозвенел ровно в семь утра. Давным-давно Женя запрограммировал его на столь ранний подъем по будням и с тех пор забыл про него. События минувшей ночи казались ночным кошмаром, последствием многочасовой игры в компьютерные игры. Однако Федоренко чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Он намеренно подавил в себе желание покопаться в воспоминаниях и как ни в чем не бывало принялся собираться в школу. Спустившись вниз, он уже застал за обеденным столом читающего газету отца и стоящую у плиты мать.

— Слушай, Женя, — деловито осведомился Федоренко-старший, перелистывая страницы, — ты не в курсе, кто там свое ведро запарковал у наших ворот? Мне вообще-то на работу ехать пора…

— Я? Не, не знаю, — призраки прошлого сами нашли школьника, — наверное, к соседям гости приехали.

— Не уверен. Они вообще-то вполне адекватные люди и вряд ли стали бы так кидать машину.

— Сейчас быстро перехвачу что-нибудь и попробую разобраться, — пообещал Женя, накидываясь на горячую яичницу.

Он чувствовал прямо-таки звериный голод, будто месяц жил на необитаемом острове. В «топку» вслед за омлетом отправились два бутерброда, практически целая пачка печенья и три творожных сырка. Сделав последний глоток какао, Федоренко осознал, что если сделает одно неосторожное движение, то его может просто взорвать изнутри, как пороховую бочку. Он осторожно выполз из-за стола, быстро попрощался с родителями, схватил портфель и побежал в прихожую. Когда Женя уже надевал второй ботинок, из кухни с улыбкой выглянул его родитель:

— Ты про машину-то узнаешь? Или мне сходить?

— Сейчас попытаюсь что-нибудь сделать, если не получится, я вернусь, — пообещал старшеклассник и выскочил на легкий морозец.

Направляясь к воротам, он уже набирал номер Аксенова, но безразличный голос в трубке сухо констатировал: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Оставьте ваше сообщение после звукового сигнала».

Раздался писк, и Женя, негромко выматерившись, повесил трубку и сунул телефон в карман. Хлопнув калиткой, он увидел Павла Олеговича собственной персоной, стоящего у машины. С отсутствующим видом он курил сигарету и смотрел куда-то вдаль, не обращая никакого внимания на появившегося друга. Вид у него был так себе: помятый, с красным носом и слезящимися глазами, он был похож на опустившегося похмельного интеллигента, если бы не огромных размеров белые женские резиновые сапоги. Увидев Женино удивление, он нехотя пояснил:

— Это Нины Павловны, она одолжила, потому что в своих я бы не дошел до машины, расклеились совсем, китайская дешевка.

Не зная, с чего начать, Федоренко продолжил смущенно молчать. Павла Олеговича не нужно было ни о чем спрашивать, он сам начал вещать надтреснутым и бесцветным голосом:

— Мы когда разбежались, я в лес ломанулся. Там башкой приложился и в отключке валялся. Потом встал, а за мной по пятам одна из этих тварей шла. Я в речку, на станции выплыл кое-как. До утра опять сидел в магазе, мне Нина потом сапоги выдала, одежду просушили. Такие дела.

Он замолчал, глубоко затягиваясь. Женя решил не перебивать его, интуитивно предполагая, что Аксенов вот-вот продолжит свой монолог. Так и оказалось. Откинув бычок в сторону забора, не обратив внимания на гневный взгляд парня, Павел Олегович потянулся в карман за ключами:

— Интересно, заработает сигналка после таких купаний? Ну же, хоть что-то хорошее.

Машина, приветственно моргнув поворотниками, открыла замки.

— Что это такое было, Жека? — как-то отстраненно и совершенно спокойно поинтересовался Аксенов, вставляя ключи в замок зажигания.

«Лачетти», презрительно фыркнув, громко затарахтела, прогревая остывший движок.

— Вообще без понятия, — честно признался Женя, тревожно поглядывая на окна своего дома, — я вообще надеялся, что это все приснилось мне.

— Надежда умирает последней, как говорится, — Павел Олегович сунул в рот еще одну сигарету. — И самое главное, что сейчас делать? Вот в чем вопрос.

— Ты о чем? — школьник притворился, что не понимает, куда клонит мужчина.

— Ты помнишь, что случилось с моими подельниками? — голос Аксенова впервые дрогнул. — Я так понимаю, что вряд ли они живы.

— А я при чем? — Женя решил ходить с козырей. — Я вообще мимо проходил, не знаю, не присутствовал, не участвовал.

— Это все хорошо, — поморщился бизнесмен, — и понятно. Ты мне лучше скажи, как ты теперь жить тут будешь, зная, что под боком такое обретается?

— Как, как, — растерялся Федоренко, — не знаю, до свадьбы заживет, как говорят.

— Да? — показательно засмеялся еще не совсем вменяемый Аксенов. — А если завтра к тебе на участок такая тварь явится? Думаешь, все хорошо будет? Покормите и приручите? Думаешь, родители тебе поверят или к наркологу отведут?

— Пашка, ты куда клонишь? Я тебя не понимаю, если честно. Если есть, что предложить, говори, а если так, воздух сотрясаешь, я пойду, у меня уроки начинаются.

Он показательно сделал несколько шагов в сторону дороги.

— Погоди, погоди, — Павел Олегович даже выскочил из машины, — ты понимаешь, что мы сейчас стоим на пороге нового открытия?

— В смысле?

— В прямом. Как думаешь, много людей видели нечто подобное? Что это за твари?

Предприниматель облизнул губы. В этот момент он был похож на наркомана в момент ломки, Женя видел лихорадочный блеск в покрасневших глазах Аксенова.

— Если позвать сюда съемочную бригаду, то нам обеспечена известность. А там, где известность, Евгеша, там всегда бабки немереные. Если это реально что-то из области фантастики, то мы уже заочно звезды первой величины. Только представь себе: пятизвездочные отели, яхты, шикарные приемы и куча телок.

Он обвел рукой вокруг себя, уставившись на что-то, видимое только ему одному. Женю уже давно тяготил этот разговор, он хотел как можно быстрее избавиться от назойливого собеседника и вообще забыть все это, как кошмар. Но одна мысль, та, которую озвучил Аксенов, не давала ему покоя. Что будет, если в один прекрасный вечер что-то из темноты явится к ним домой?

«Если сказать отцу, то он точно подумает, что я сторчался, и сдаст меня в дурдом, — посматривая на активно жестикулирующего Павла Олеговича, старшеклассник думал о своем. — Но и бездействовать глупо. Блин, все это смахивает на классический ужастик по ТВ-3. Отличие только в том, что это реальная жизнь, а не бутафория».

— Ну, что скажешь, ты в деле? — с надеждой посмотрел на него обезумевший Аксенов.

— Ты о чем? — потряс головой Федоренко.

— Блин, я тебе тут полчаса перспективы обрисовывал, — надулся обиженный делец, даже подпрыгивая от возбуждения.

— А если коротко и тезисами? — Женя начал подозревать, что в словах скользкого типа есть толика правды.

— Вызовем телеканал, скажем, у нас сенсация. С ними проникнем в логово и все заснимем.

— Отличная идея! — школьник показательно похлопал в ладоши. — Интересно, а за сколько минут нас всех сожрут заживо? Ты хоть знаешь, что это такое и можно ли туда идти? А если это пришельцы какие? Вдруг у них там тарелка замаскирована и мы все сдохнем от излучения еще на подходе? А если это настоящие бесы? Что мы будем делать? Ты можешь думать о чем-нибудь, кроме бабок?

Павел Олегович пропустил аргументы Федоренко мимо ушей:

— Купим оружия, соберем команду и выведем всех на чистую воду. Одно дело нападать на неподготовленных людей, а мы — совсем другое дело.

Во дворе показался отец Жени. Он крайне заинтересованно посмотрел на спорщиков и, открывая ворота, невзначай поинтересовался:

— Жень, все в порядке? Помощь не требуется?

Со стороны могло показаться, что школьник никак не может уговорить безалаберного автовладельца отогнать свой драндулет и освободить выезд. Глава семейства Федоренко был охочим до разного рода разборок и конфликтов, сказывалось «веселое» прошлое мужчины, поэтому в мирное время он скучал и сам периодически устраивал показательные «порки» разным зарвавшимся хамам. Сына он воспитывал по-спартански, возлагая на него большие надежды, поэтому предпочитал, чтобы отпрыск сам решал свои проблемы, в том числе ведущие к сломанным носам, разбитым губам и заявлениям в полицию. И на этот раз он не изменил себе, кровожадно осматривая Аксенова. Щуплый, суетливый мужичок не представлял никакой угрозы для наследника Федоренко, поэтому он даже немного расстроился, представляя, как сын уделывает такого хилого соперника. Женя, немного помявшись, заявил:

— Пап, ложная тревога. Помнишь Карасева из 10 «А», моего кореша? Это брат его двоюродный.

Адреналин и предвкушение доброй драки у бывшего борца тут же сменились апатией и обычным бытовым раздражением:

— Так какого лешего он тут машину кинул на всю ночь? Если бы мне выехать надо было?

Голос подал сам лжеродственник Карасева, огибая машину и направляясь к воротам, помогая отцу старшеклассника открыть их:

— Здравствуйте! Я дико извиняюсь, что так вышло. Я вчера вечером поздно приехал, перепутал адреса в темноте. А у брательника трубка вырублена была.

— И что? — не понял объяснения Федоренко-старший. — Ты приехал к чужому дому и в машине ночевал, что ли?

— Нет-нет, — мягко поправил его Павел Олегович, лихорадочно додумывая свое алиби на ходу, — я же тут второй раз. Я примерно представлял, что где-то рядом мои живут. У вас окна не горели, я и решил машину кинуть, а пешком пройтись. Сорок минут ходил, в итоге нашел. Так замотался и замерз, что решил с утра только перепарковать.

— Какая лютая шиза, — недовольно скривился отец Жени, — просто дичь, если по-чесноку. Вранье и гонево, причем откровенное. Ладно, раз знакомый, то на первый раз предупреждение устное. В следующий раз по мозгам получишь за такое, понял?

— Конечно-конечно, — примирительно поднял руки вверх Павел Олегович, — еще раз извините меня, пожалуйста.

Ничего не ответив, крайне довольный маленькой утренней победой и очередным пестованием собственного эго, бывший завсегдатай бандитских «стрелок» удалился в дом, стараясь идти как можно величавее.

Как только родитель скрылся на заднем дворе, Федоренко облегченно выдохнул:

— Пронесло, я уж думал, каюк тебе. Да и мне, что уж греха таить.

— Так что скажешь, будешь участвовать? Одному человеку могут не поверить и не поедут даже смотреть, а если мы с двух сторон зайдем, про такую хренотень расскажем, то точно проверять будут.

— Пашка, мне в школу надо, — засуетился Женя, надевая рюкзак на две лямки. — Давай ты в себя придешь, проспишься, поправишься, тогда поговорим. Ты сейчас похож на какого-то нарика под кайфом. Глаза блестят, речь бессвязная и нелогичная, стоишь, трясешься весь. Такие планы надо на свежую голову обдумывать. Ты езжай домой, отдохни. А потом созвонимся и решим, добро?

Как ни сильна была жажда Аксенова действовать незамедлительно, в ту же секунду, он был вынужден признать правоту парня. Простуженный и еще не отошедший от ночных приключений, он вряд ли смог бы выдержать что-нибудь еще. Для задуманных грандиозных и масштабных идей нужны были ясная голова и отдохнувшее тело.

— Ты прав. Завтра созвонимся с утра и начнем действовать, — попрощавшись, он запрыгнул в машину.

— Вот это разговор. У меня завтра как раз два урока, а физру я закосить точно могу без палева, а потом выходные, — обрадовался Федоренко, что наконец-то избавился от назойливого приятеля. — Ты, кстати, мне можешь как раз обещанные бабки закинуть. Чтобы, так сказать, подстегнуть мой интерес.

— Вот как, — процедил сквозь зубы Павел Олегович, настраивая печку на максимальный обдув, — а еще говорит, что это я на деньгах помешан. Сам только про них и помнит. Я ж тебе тут затирал полчаса про опасность и все такое. Это тебе пофигу?

— Да ладно, не кипятись, — ядовито улыбнулся Женя, — просто надо было тебе с самого начала признать, что ты балабол, Запашок. И не держать меня за лоха сельского.

— Ты думай, что говоришь! Думаешь, я врал? Откуда мне сейчас денег взять, если вчера никто так и не забрал ничего? Напомнить тебе, чем все закончилось?

Федоренко не ответил. Развернувшись, он быстро потопал по дороге в сторону шоссе. Напоследок он лишь поднял правую руку и быстро помахал ей. Аксенов, увидев выходящего с ключами от машины отца Федоренко, поспешил как можно быстрее ретироваться, чтобы не провоцировать гнев борца. Но он не стал разворачиваться и выезжать на трассу, а наоборот, поехал вглубь Дорожной, к лесу. Вскоре он увидел тот самый горелый дом по левую руку. Даже утром, при свете дня, он производил ужасное впечатление, темной массивной громадиной возвышаясь посреди заброшенного участка. «Мерседес» Бурдинского так и стоял на дороге, по всей видимости окончательно смирившись со своей судьбой. Но больше всего Аксенова поразило то, что ворота на участок были закрыты. Он прекрасно помнил, как они с Федоренко, спасаясь от неизвестной опасности, забегали на участок, намереваясь предупредить «коллег» Павла Олеговича о надвигающейся беде. Свое бегство через лес он тоже мог воспроизвести до мельчайших подробностей. «Лачетти», громко скрипнув тормозами, остановилась рядом с вотчиной Бурдинского.

— Получается, они перед тем, как за нами в погоню отправиться, аккуратно все закрыли, проверили и только потом понеслись? — задал вопрос в пустоту Аксенов, с опаской поглядывая в сторону синего забора.

Он посидел немного, собираясь с духом, но так и не отважился зайти на участок. Яркие воспоминания темной ночи не дали ему никакого шанса победить свой страх. Павел Олегович проехал еще немного, практически до самого леса, развернулся и направился в сторону шоссе.

«Получается, кто-то в этом задействован, — по привычке размышлял он сам с собой. — Иначе как объяснить эту фигню?»

Тут его озарило.

— Бурдинский, сука! — возопил он, со всей силы ударив кулаками по рулю. — Чего я тут сижу, гадаю! Все сходится, эта гнида с самого начала все распланировала. А его адвокат-привидение? Теперь понятно, почему никто в ментовку до сих пор не обратился. Не факт, кстати, что Толян и Раду живы. Что же тут творится?

Погрузившись в свои мысли, он даже не заметил, как переехал железнодорожный переезд и направился в сторону города, влившись в широкий и шумный поток одинаково грязных, серо-черных машин.

* * *

Варун и не подозревал, что с деревенских ворот открывается такая панорама. Черными квадратами темнели поля, домики неподалеку выглядели искусно сделанными чудесным плотником игрушками, а сновавшие туда-сюда люди походили на суетливых жуков. Вдали массивной основательной грядой высился тот самый лес, откуда они недавно вышли. На опушке еще копались люди, а стук топоров доносился до самой деревни. Теперь густая чаща пугала витязя одним своим видом, он не представлял, как смог выжить там столько дней. С другой стороны частокола шла спокойная и размеренная жизнь — совсем рядом стучал молотом кузнец, на небольшом пятаке играли крестьянские чумазые дети, несколько краснощеких дородных девиц сплетничали у колодца, громко хихикая, плотники чинили прогнивший помост около небольшого рынка. Жизнь шла своим чередом, ничто не напоминало Варуну о вурдалаках, которые ждали своего часа в сени деревьев.

Сельский староста был слишком молод для своей должности. На вид ему было немного за тридцать. Рваная пшеничного цвета борода была не столь окладистой, как у местных мужиков, а веснушки у прищуренных глаз делали его взгляд игривым и несерьезным. Непослушная густая копна нечесаных, кудрявых волос росла во все стороны, отчего издали казалось, что глава деревни идет в высокой шапке. С Мытарем он поздоровался крайне тепло, надолго сжав мракоборца в своих объятиях.

— Ершина, паскудник! Сколько лет, сколько зим! Давно не виделись! Почто явился? Беда какая приключилась али просто так, по перине теплой соскучился?

Мытарь тоже был рад видеть несуразного старосту, похлопав того по плечу, и сдавленно прокряхтел:

— Ну, будет, будет! Не подобает двум мужам тискаться, аки бабам, Сева. Ты чего?

Глава деревни, которого, как оказалось, звали Всеволод, отпустил Ерша из своих тисков, крайне деликатно почесал за ухом благосклонно настроенного Тень и, с интересом посмотрев на Варуна, протянул руку и ему:

— Друг Мытарев и мой друг. Доброго здравия тебе, воин.

Лысый охотник на упырей, упершись локтями на деревянные перила, пробурчал:

— Варуном звать вояку этого. Напарник мой теперича.

— Во дела! — аж присел Всеволод, звучно ударяя себя по ляжкам. — Меня, значит, в ученики брать отказался. А тут вона какая история занятная получается…

— Да ты погоди, не юродствуй, — закатил глаза к начинающему темнеть небу Ерш, — опять начинается старая история.

— Что начинается? Обижаешь меня почем зря, — вполне серьезно надул щеки староста. — Сколько просил, аж мозоль на языке посадил.

— Да? — взвился Мытарь. — А кто деревней управлять будет? Или забыл ужо, что тут происходило не так давно? Напомнить тебе?

Всеволод словно ждал такой реакции. Серьезную мину как волной смыло, и он разразился довольным, утробным хохотом:

— Одичал ты совсем в лесах, аки кабан какой! Ой, злющий какой, посмотрите на него, честной народ. Да ты никак злобу на меня затаил?

Ерш не ответил, смачно сплюнув вниз.

— Да будет тебе, будет! Шуток, что ли, не понимаешь? — староста схватил обиженного воина. — Ну прости дурака грешного, больше не буду, зуб даю! С чем пожаловали, гости дорогие?

Как только Мытарь начал свой рассказ про Вальдемара, Всеволода как подменили. Теперь это был не весельчак и балагур, выпивший лишку, а серьезный и озадаченный правитель. Мусоля свою куцую бороденку, он лишь задумчиво кивал головой. Дослушав до конца, глава деревни вынес неутешительный вердикт:

— Значит, не сегодня-завтра опять все будет по старинке? Я уж порадовался, последнюю седьмицу так спокойно было, как будто в другом краю живем, думал, ты там всех перебил до единого. Вот тебе и на, недолго радовались. Недобрые вести ты принес.

— Это как посмотреть, — пожал плечами Мытарь, — если и дальше хотите за забор носа не показывать и в дозоре всю ночь на морозе колотиться, тогда да, недобрые. Если не сидеть сложа руки, покудова я в одиночку всех тварей переубиваю, то самое время задуматься.

— Ерш, ты чего? — даже улыбнулся Всеволод. — Даже если вес лес дотла сжечь, все одно, не поможет.

— Я тебе о чем толковал только что? — упрямо продолжил Мытарь. — Пока мы веточки рубили, ствол зла целехонький стоял. Теперича надо по главному врагу ударить. Ежели сомневаться, деревня эту зиму не переживет.

— Типун тебе на язык! — разозлился староста. — Чего городишь, каркаешь? Столько лет простояла, что за день поменялось?

— Зло идет, и одолеть его можно, только друг дружку держась. В одиночку уже не получится, как и в стороне стоять. Все равно все сгинем, кто-то раньше, кто-то позже, — философски изрек Ерш, тем не менее поплевав через плечо и суеверно постучав по дереву.

Видно было, что разговор пришелся не по душе Всеволоду. Он, заложив руки за спину, походил по воротам и замер на другом конце, встав напротив Варуна и Мытаря.

— И какие у тебя задумки? Не просто так же явился, — исподлобья уставился он на Ерша, как на единственный источник всех бед деревни. — Уверен, что не набрехал он тебе с три короба, стращая? Дабы по ложному следу отправить, пыль в глаза пустить?

— Готовиться надо и темному воинству отпор дать, да такой, чтобы все клыки из пастей зловонных повыбивать! — эмоционально выдал Мытарь, до хруста сжимая кулаки в перчатках.

— Легко сказать, — устало засмеялся Всеволод, безуспешно пытаясь пригладить растрепавшиеся вихры, — а деревню я без охраны оставлю? Даже если десять бойцов выделю, как люди тут выживут? А если провалится идея? Множить племя упыриное? Чтоб в ночи сюда по старой памяти новообращенные явились? Как ты себе это представляешь? Проклянет меня народ за такие решения.

— Рискнуть надо, — стоял на своем Ерш, — не хочу я, чтоб по земле нашей нечисть бродила. Чтоб люд боялся нос из дому высунуть. Чтоб дети в лесах пропадали. Слишком много уже слез из-за них пролилось. Не хочу, чтоб в одну ночь деревня ваша исчезла, как многие, многие до нее.

— Не бывать этому, — тихо возразил староста, — слышишь, Ерш. Даже думать о таком не моги.

— Так я о том и толкую, — подтвердил мракоборец, — надо бой дать упырям, да такой, чтобы навсегда запомнили, кто тут хозяин. Покудова мнемся, мы слабые.

Всеволод с горящим взором подошел к Ершу и схватил его за рукава:

— Ладно, черт, уговорил. Ты и мертвеца уболтаешь. Что делать надо, верховоди.

* * *

Когда Толкун в нерешительности застыл у спуска в подземный переход, Дмитрий Александрович посмотрел на него, как на опасного безумца:

— Вы в своем уме? Мы еле-еле спаслись ради того, чтобы под землю лезть прямо в лапы к этим сволочам?

Сергей Петрович смущенно откашлялся.

— Вообще, я просто отдышаться остановился. Ну и так, посмотреть, что нас ждет впереди.

Подземный переход под рельсами вел на другую сторону железнодорожной станции «Кукуево». Мало кто пользовался им и днем, что и говорить про ночь, когда даже самые отъявленные злодеи не рисковали соваться туда в одиночку и без оружия. Переход был излюбленным местом обитания опасных наркоманов, бродячих собак и прочих неадекватных личностей. Ни один из двенадцати светильников, висевших там, не работал, наверное, с момента постройки. Даже полицейские, чей участок располагался совсем рядом, никогда не проверяли этот заведомо криминогенный участок. Спускаясь под землю в темное время суток, можно было различить едва заметный желтоватый свет в конце длинного и страшного тоннеля — прямо у подъема стоял фонарь. Но сотню метров нужно было пробираться чуть ли не на ощупь под неприятные звуки капающей воды и своих гулких шагов, эхом отдающихся от бетонных стен. Вот почему все спокойно шли через несколько железнодорожных путей на поверхности. Возможно, техника безопасности вокзала страдала, зато люди не подвергали себя лишнему стрессу, предпочитая перешагивать шпалы и шуршать крупным щебнем.

— Да мы не успели и ста метров пробежать! — возмутился красный от бега Покахонтов, хватаясь за бок. — Еще не время! Отдыхать будем дома.

— Как скажешь, — проскрипел Сергей Петрович, последний раз взглянув на грязные ступеньки, ведущие в никуда, — тут тогда обойдем, железку перебежим — и уже на станции, считай.

Они обогнули спуск в тоннель и снова понеслись, пытаясь не обращать внимание на сильную одышку — оба не могли похвастать хорошей физической подготовкой для подобных ночных прогулок. Страшный сиплый вопль раздался с путей, он заставил товарищей застыть на месте. Крик прервался на самой высокой ноте, словно нарушителю спокойствия резко заткнули рот. Боясь даже пошевелиться, историк все же через силу повернул голову к бледному, как приведение, Толкуну. Невооруженным глазом было заметно, что такая ночка не прошла без последствий для пенсионера — выглядел он совсем непрезентабельно. Белое, как лист бумаги, лицо в обрамлении вспотевших коротких волос, дрожащие синие губы, перебирающие воздух пальцы.

— Что это было? — только задав этот вопрос вслух, Дмитрий Александрович сам понял его глупость.

Однако, Сергей Петрович не стал ерничать, а просто пожал плечами, не найдя в себе силы подобающим образом ответить. Он тихо пошел за здание вокзала, увлекая за собой друга:

— Значит, их тут и правда пруд пруди. Тогда план «Б», не отвертимся.

— Что еще за план? — с подозрением полюбопытствовал Покахонтов, выглядывая из-за угла и стараясь понять, что происходит.

— В переход, живо, — дернул ученого за рукав пенсионер, — времени нет, нападения ждать можно откуда угодно.

— Да, но откуда вы знаете, что их нет внизу? Может, там все кишмя кишит вампирами? — возмутился громким шепотом Дмитрий Александрович, старательно упираясь ногами и пытаясь избавиться от мощного захвата Сергея Петровича.

— Я рискну. Хочешь стоять тут и ждать, пока тебя сожрут, — удачи! — Толкун отпустил перепуганного Покахонтова и в одиночестве направился к спуску. — Я хотя бы рискну. Вряд ли там кто-то есть, они такой наглости не ожидают точно. Да и что им там ловить, когда все на поверхности. Последний шанс тебе, пойдешь?

Вопросительно подняв одну бровь, он уставился на замершего в нерешительности Покахонтова. Тот был похож на загнанного в угол кролика, пытающегося спастись сразу от нескольких удавов. Он затравленно кивнул и поспешил за своим другом с таким лицом, словно направлялся прямиком на эшафот.

— И самое главное, запомни, — для привлечения внимания Толкун взял Покахонтова под локоть, — беги, как никогда в жизни. Что бы ни случилось. Если кто-то из нас останется там, пусть это будет не напрасно. Второй будет жить. Понял?

Историк слабо кивнул, хотя последние минуты он отчаянно старался не выплеснуть содержимое желудка на тротуар и слабо понимал, на каком свете находится.

— Ну, — собираясь с духом, Сергей Петрович несколько раз ударил себя по щекам и выдохнул, как перед погружением в прорубь, — погнали.

Бегство по тоннелю было самым страшным событием за всю жизнь Покахонтова. С хриплым дыханием он, шустро перебирая короткими ногами, несся вперед. Еще вначале Покахонтов понял, что нет никакого смысла безумно напрягать глаза, силясь рассмотреть хотя бы какие-нибудь очертания, поэтому зажмурился и устремился вперед вслепую, надеясь исключительно на свое чутье и слух. Враждебная чернота давила на него, стараясь выжать жизнь из тщедушного тела. Поддавшись панике, он снова открыл глаза, но это не помогло, воздух больше не поступал в легкие. Понимая, что скоро отключится, он чуть сбавил темп, в любую секунду ожидая, как скользкие холодные пальцы сомкнутся на его тощей шее. Шумным паровозом устремился вперед Толкун, звук его громкого дыхания был единственным спасением от окончательного помешательства.

Скоро отчаяние и страх перевалили через критическую отметку, взорвав все психические предохранители, на Покахонтова снизошло абсолютное спокойствие, граничащее с нирваной. Больше не нужно было бояться. Не надо бежать, спасать свою шкуру, заботиться о Толкуне, цепляться что есть мочи за жизнь, выискивая каждую секунду лазейку и безопасный ход. Дмитрий Александрович сам удивился, как хорошо ему стало, как только он избавился от навязчивых мыслей. Теперь он рассматривал смерть не как наказание и врага, а как друга и способ избавиться от всего ужаса, что его окружает. И как только пришло это понимание, он побежал, как профессиональный спринтер, умудряясь еще и тихо хохотать, рассекая тьму, обступающую его. Он никогда не чувствовал себя настолько живым — сердце билось в клетке ребер, норовя вырваться из оков и улететь куда глаза глядят, мышцы налились кровью и стонали от удовольствия с каждым новым рывком, все чувства обострились, как натянутая тетива умелого лучника, а сам историк с удивлением обнаружил чуть ли не сексуальное возбуждение. Он взлетел по ступенькам быстрее Толкуна, от избытка чувств подпрыгивая на месте.

Сергей Петрович, с трудом преодолевающий последний лестничный пролет, с ужасом воззрился на приятеля:

— Ты все-таки двинулся, да? Печально. Хотя оно и не удивительно, как будто в аду пробежались. С того света, считай, вернулись. Как там говорится? Лишь тьма и скрежет зубовный.

— Пошли дальше, а то будет обидно, если нас сожрут на подходе к дому. Такой путь проделали, — Покахонтов сам удивился чистоте и ясности своего мышления, ведь последние часы все в его сознании лишь прыгало и крутилось вверх дном.

— До скольки это будет продолжаться, интересно, — переходя на бег трусцой, процедил Толкун, взглянув на наручные часы. — Время семь утра, они разве не должны сгинуть в это время?

Не получив ответа на заданный вопрос, он чуть ускорил темп. На станции никого не было, лишь один магазин манил яркой неоновой вывеской «Продукты». Рядом с ларьком они увидели стоящую «Скорую помощь». Усатый врач вышел из магазина, сел в машину, и неотложка, мерцая синими огнями на крыше, укатила прочь, с железным грохотом сотрясаясь на ухабах.

— Что там? — Толкун уже туго соображал, не понимая, что мыслит вслух.

— Да какая разница, — раздраженно махнул рукой Дмитрий Александрович, — подозреваю, что и тут упыри кем-то поужинали. Наша задача сейчас добраться до дома, а там хоть трава не расти. Бегом, бегом.

На свежем воздухе, как только первый слабенький призрак надежды и спасения замаячил в воздухе, весь бравый фатализм Покахонтова начал исчезать, таять на глазах. Снова в душу забралось тихое отчаяние, а вместе с ним и трепет, грозящий вот-вот обернуться неконтролируемой паникой.

Когда они завернули на Дорожную, была уже половина восьмого, но светлеть даже не начало. Ключ проскрипел в замке ржавых ворот, приветствуя хозяина.

Едва закрыв дверь, не раздеваясь, они поднялись на второй этаж в гостиную и без сил рухнули на диван. Дмитрий Александрович был уверен, что как только он ляжет на что-то мягкое, то тут же провалится в сон на долгие часы, но, как он ни крутился, принимая возможные удобные позы, все не отключался. Судя по сопению сбоку, сон не хотел приходить не только к нему. В итоге они очутились на кухне, где Толкун принялся импровизировать, стараясь приготовить более или менее приличный завтрак, а Покахонтов, сняв очки, с треском натирал покрасневшие глаза с лопнувшими сосудами.

— Так, это мы сюда кладем, будут бутеры с сыром, под какао самое оно. Конфеты сейчас достану, можно, в теории, кашу еще забацать, только молока вроде нет, — казалось, Сергей Петрович полностью отключился от внешнего мира, сконцентрировавшись на приготовлении пищи.

— Какие мысли? — Дмитрий Александрович прервал гастрономические измышления Толкуна.

— Да вот думаю, на воде если овсянку сделать? Или невкусно получится? — невпопад ответил Сергей Петрович. — Хотя нам и этого добра за глаза и за уши. Черт, чего-то я уже не соображаю совсем.

— Да я не про это, — историк, подслеповато щурясь, взглянул в окно, — что делать будем? Они от нас теперь так просто не отстанут, а в доме отсидеться не выйдет, вы помните, чем это закончилось у Коли. Это все вопрос времени, у нас в запасе есть часов четырнадцать, не больше. Надо собирать вещи.

— Куда? — не понял Толкун, проверяя срок годности майонеза. — На Багамы полетим отдыхать?

— В Питер надо, хотя бы. В городе есть шанс, — уверенно заявил ученый, — там им так незаметно не получится действовать.

— Почему? — Толкун меланхолично облизнул ложку из-под варенья, сморщив нос и подняв брови. — Сегодня тут у нас, завтра в Петербурге. Да и кто сказал, что там безопаснее? Если бы ты у себя в квартире сидел, когда за тобой явились, куда бы ты делся? В окно бы сиганул? Толку-то. Не, уж лучше по лесам и полям, как партизаны, бегать, чем в каменном мешке томиться в ожидании. Может, они реально как кролики плодятся и через месяц уже не будет спасу нигде, даже в Сибири. Вопрос надо решать кардинально, Дима.

— Что мы можем сделать? — показательно засмеялся ученый. — Вызвать спецназ? Вы понимаете, что мы живы сейчас по чистой случайности. Это огромное везение, так вообще не бывает. А вместо того, чтобы бежать без оглядки, вы предлагаете принять бой, как во второсортных боевиках.

— Ну, во-первых, это мой дом, — загнув указательный палец, начал перечислять возбужденный Толкун, — и я не для того тут всю жизнь прожил, чтобы какая-то нечисть свои порядки устанавливала, будь она неладна. Баловать не дам! Во-вторых, спастись и потом всю жизнь со светом спать и на резкие звуки вздрагивать — это не про меня, друг. Ну а в-третьих, ты что, предлагаешь всех тут бросить? Кто, кроме нас, знает, что происходит? Тут же все помрут за одну ночь. Нельзя отступать, некуда!

— Так, отлично, — деланно приободрился Дмитрий Александрович, напрочь забыв про остывающий кофе, — я как раз и начал разговор с вопроса, какие будут предложения? Не пафосные речи про недопустимость бегства, а конкретно и по-существу. Вы, я так понимаю, опытный охотник на вампиров и ведьм, так что я всецело полагаюсь на ваш драгоценный опыт.

— Хватит, давай без сарказма, — перебил доцента-историка Толкун, — я ничего не знаю. Ты же у нас профессура, ученую степень имеешь, в этих тонкостях разбираешься…

— В какие тонкостях?? — аж взвизгнул Дмитрий Александрович. — Я похож на убийцу вампиров?

— Так не боги горшки обжигают, — спокойствию пенсионера можно было только позавидовать, — подвигу всегда есть место в обычной жизни. Уедешь сегодня — всю жизнь себя винить будешь, вот увидишь.

— Ладно, допустим, — чуть успокоился Покахонтов, — вы понимаете, что мы должны за день подготовить целый план по ликвидации выводка неизвестных тварей и их вожака.

— Самое главное, говорящих паскудников к ногтю приставить, — поделился своими соображениями Сергей Петрович, — они у них что-то типа мозгового центра, мне так кажется почему-то.

— Говорящих паскудников, — передразнивая гнусавый голос Толкуна, всплеснул нервными руками историк. — Знать бы еще, с кем мы имеем дело.

— А нет универсального способа? «Против лома нет приема»? — принялся перечислять все устоявшиеся выражения пенсионер. — «Нету лучше карате, чем „Макаров“ и ТТ».

— Не имею даже малейшего понятия, — честно признался Покахонтов, откусывая маленький кусок бутерброда, — мне нужно время, чтобы все обдумать. Проклятье, голова совсем не варит.

— Так надо ложиться, — аппетитно прочавкал Сергей Петрович, — сейчас доедим — и пора на боковую.

— Я боюсь, что если мы ляжем, то встанем часов в шесть вечера и у нас не будет времени подготовиться, — размышлял Дмитрий Александрович. — Вероятно, имеет смысл вообще не ложиться, чтобы не проспать.

— Ага, — Толкун с шумом выпил остатки какао со дна огромной чашки, — и опасность мы встретим бодрыми и отдохнувшими. В таком состоянии мы еще одну ночь точно не продержимся. Поспать надо в любом случае, но недолго. Смотри, сейчас почти девять. Ложимся до часу дня, а там у нас будет масса времени.

— Лучше до двенадцати, — внес свои коррективы в план доцент истфака, — световой день закончится чуть ли не в четыре, кто знает, что нас ждет.

— Ну, пусть будет по-твоему, — милостиво согласился Толкун, убирая остатки еды со стола.

Ученый сам не заметил, как вырубился, едва его голова достигла подушки, любезно предоставленной великодушным хозяином.

* * *

Встреча должна была пройти в неизменном «Фантоме». Пятничный вечер обещал перерасти в дежурную ночную вакханалию — уже к восьми часам вечера пьяный в драбадан диджей в серой футболке с мокрыми кругами под мышками ставил танцевальные хиты прошлых лет на такой громкости, что усмирять его пыл периодически подходили сами работники кафе. Немноголюдный тихий бар медленно, но верно превращался в ночной клуб. Аксенов уже триста раз пожалел, что назначил встречу здесь, поскольку говорить, не надрывая голосовые связки, было просто физически невозможно.

Приехав рано утром домой, Аксенов, вместо того чтобы лечь спать, крайне озабоченный своим состоянием, поехал в платную клинику, где провел по меньшей мере три часа, бегая от врача к врачу. Сдав все возможные анализы и проконсультировавшись даже с инфекционистом, он немного подуспокоился. Врачи в один голос твердили, что ничего криминального не произошло, но для очистки совести проверили нервного пациента на всяческие недуги. Терапевт, в отличие от дежурных «скорой», кругами бегал вокруг лежащего на кушетке Павла Олеговича с эндоскопом и градусником наперевес, отрабатывая стоимость своего приема. Периодически он выкрикивал очередной страшный диагноз, чем повергал Аксенова в предобморочное состояние, а затем так же страстно принимался проверять свои догадки, отвергая одну за другой.

С проклятиями оставив в клинике чуть ли не половину денег из своего неприкосновенного запаса, Павел Олегович направился домой, где очень долго мылся, поливая намыленное и распаренное тело чуть ли не кипятком. Выкурив сигарету и съев лежалый банан уже практически черного цвета, он, ведомый жаждой действия, сел за компьютер искать телефоны и адреса офисов основных телевизионных каналов, но внезапно чувство ужасной усталости обрушилось на него с высоты полутора суток бодрствования. В себя бизнесмен пришел ближе к двум часам. Живот сердито бурчал, в открытую намекая своему хозяину о необходимости как следует поесть, но Аксенову было не до того. Разбудив дремлющий компьютер лихорадочными движениями мышки, горе-предприниматель снова принялся за поиски, и практически сразу же его старания оказались вознаграждены — немного полазав по сайту одного из главных телеканалов страны, он тут же нашел нужный раздел. «Нашли интересный и актуальный сюжет для новостного блока? Звоните нам и расскажите» — гласила заманчивая надпись в середине страницы. Далее следовал «горячий» телефонный номер. Ему ответил бархатный, чуть манерный женский голос:

— Телеканал «ТНВ», секретарь Анна, слушаю вас.

Павел Олегович растерялся, он не готовил речь, поэтому немного стушевался и, отчаянно запинаясь, попытался сформулировать цель своего звонка в одном емком предложении, но претерпел сокрушительное фиаско.

— Девушка, день добрый. Мне бы поговорить с кем-нибудь насчет этого, как его… В общем, я на сайте увидел объявление, — в конец запутался он, чувствуя, как краснеют щеки.

Секретарша на том конце провода и не думала облегчить жизнь говорившего. Наводящих вопросов не последовало. Чувствуя еще большую неловкость, Аксенов пошел ва-банк:

— У меня есть сюжетик фантастический, такого еще не видели. С кем переговорить можно на эту тему?

Девушка за годы работы наслушалась такое количество обещаний «настоящей сенсации» и прочих «шок-новостей», что сейчас даже ухом не повела. В ее обязанности входило отфильтровывать на начальном этапе откровенный бред и абсурд и в случае более или менее адекватной информации переводить звонок на специалиста, помощника продюсера.

— Слушаю вас, — сухим, тусклым голосом отозвалась она, проверяя в небольшое зеркальце состояние своего макияжа.

— Как это? — озаботился Аксенов, прижимая горячую трубку к потному уху, чтобы ни одно слово не проскользнуло незамеченным. — А вы меня соедините с ответственным человеком?

— Слушаю вас, мужчина, — с нажимом, чуть раздраженно повторила представительница канала.

— В общем, в одном поселке у города случилось что-то странное. Либо утечка радиации, либо еще что похуже, типа инфекции, — интригующе начал Павел Олегович, провокационно затих, ожидая реакции.

В трубке воцарилось гнетущее, шипящее молчание. Восторгов и расспросов не последовало. Не понимая, в чем дело, Аксенов встревоженно переспросил:

— Алло, девушка! Алло, вы меня слышите?

— Ну да, да! Так в чем дело? — поняв, что имеет дело с очередным фриком, секретарша уже совсем потеряла интерес к разговору.

— Так вот, там люди превращаются в мутантов! Как в кино, только страшнее. Уже пропало много людей, откопали их склеп, там логово очевидно, — чувствуя, что провалился, бесславно закончил свое повествование Павел Олегович.

— Вы ошиблись каналом, вам надо на ТВ-3, там такое любят. Или в авторские передачи про неопознанные летающие объекты. А лучше знаете, что сделайте? Снимите свою, лучше всего будет, — уже в открытую издеваясь, «посоветовала» девушка.

— Но вы не понимаете, — слабо возразил поникший Аксенов, — я же вам правду говорю. Я же могу сказать даже, где…

— Спасибо большое за звонок и за предоставленную информацию. Мы высоко ценим вашу активность, — быстро перебили его, — до свидания!

Не успел он и рта раскрыть, а в трубке уже раздались протяжные гудки. Еще три звонка на другие телеканалы закончились таким же крахом. Самый лучший диалог состоялся последним. Беседующий с ним мужчина внимательно выслушал его, задал несколько наводящих вопросов, но все равно наотрез отказался принимать участие в съемке.

— Поймите, — извиняюще бубнил он басом в трубку, — это все безумно интересно и может оказаться правдой, но у нас канал для домохозяек. Мы показываем французские легкие комедии и рецепты всяких вкусняшек. Какие, к черту, монстры-чудовища? Меня уволят за такое.

После очередной неудачи пришла пора кабельных каналов. Очень многие предлагали в письменной форме изложить суть новости и отправить им на почту. Аксенов решил, что написать будет гораздо проще, чем мычать в трубку, начал набирать текст, но очень скоро осознал всю глубину своей ошибки. Павел Олегович не читал художественную литературу со школьной скамьи. Приятелям-книголюбам он высокопарно пояснял, что «реальная жизнь намного интереснее, в ней больше эмоций, чем на серых страницах вымышленных историй».

Сейчас же красиво, емко и завлекательно описать суть кровавой истории в Кукуево не выходило. Фразы казались убого-корявыми даже неприхотливому Аксенову, а «Ворд» исправно подчеркивал все написанные слова красной волной, намекая на орфографические ошибки. Взбесившись, Павел Олегович все стер и снова вернулся к поиску. Главным редактором одной из развлекательных передач на областном канале оказалась интеллигентная молодая особа, испытывающая настоящую страсть ко всему необъяснимому и загадочному. Она первая проявила неподдельный интерес к рассказу Аксенова. Но съемки были расписаны вплоть до весны.

— Дело не потерпит? Просто не только я решаю, у нас тут целая команда, — оправдывалась она и робко предложила: — К тому же мы все-таки не те, кто вам нужен. Вы правильно пытались достучаться до основных каналов, а у нас аудитория смешная, человек пятьсот, если не меньше. Я бы посоветовала вам посмотреть в сторону Интернета. Там сейчас можно получить гораздо больше зрителей, чем пытаться залезть в телевизор. Знаете, сколько миллионов просмотров можно получить у именитых блогеров?

Звонок оказался не напрасной тратой времени. Об Интернете как о площадке размещения видео Павел Олегович даже не думал. Получив подобную пищу для размышлений, он тут же набрал номер своего давнего знакомого, Лени, программиста и администратора одного развлекательного сайта, специализирующегося на выкладывании похабных картинок со смешными подписями. Леонид Кравок неплохо зарабатывал на рекламе и не испытывал недостатка посетителей на своем ресурсе, регулярно публикуя похабень и пошлости.

— Здорово, Павлушка, — приветствовал он своего знакомого, в прострации лазая по новостным сайтам. — Слушай, сам понимаешь, у меня формат не тот, да и кто такое снимать будет? Это правда? Сейчас не первое апреля, как-никак. У меня есть, правда, корешки одни, они на «Ютубе» канал мутят, девятьсот тысяч подписчиков, развлекательный жанр, что видим, о том и поем. Главное, чтобы не подумали, что это пранк такой.

— Чего? — не понял Аксенов.

— Пранк. Розыгрыш типа. Подстава, — предельно четко дал определение Леня, поудобнее развалившись в кресле. — Но это не их жанр вроде. В свое время они стебали всяких некомпетентных чиновников и гаишников и неплохо поднялись на этой теме, даже реакция была в СМИ со ссылкой на них. В общем, может, и прокатит, если у тебя других вариков все равно нет. Так ты расскажи, чего там в Кукуево? Локальный зомби-апокалипсис?

— Лень, честно, времени в обрез! — взмолился Павел Олегович. — Дай контакты, а мы с тобой на выхах встретимся, я все тебе подробно расскажу, честное пионерское.

— Лады, — лениво согласился Кравок, — записывай номер, скажешь, от меня. Ну, если станешь красивым и знаменитым, про меня не забывай! Помни, кто тебе дал зеленый свет в мир шоу-биза. «Дебри бреда» их паблик называется.

Аксенов клятвенно заверил приятеля, что его помощь не останется без внимания, быстро и скомканно попрощался и первым повесил трубку.

Перед звонком Павел Олегович решил посмотреть, что предлагает посетителям видеоканал с таким одиозным названием. Как он и ожидал, ресурс был рассчитан в большинстве своем на молодежную аудиторию. Рецензии на театральные и кинематографические премьеры, обзоры только что открывшихся кафе и ресторанов, интервью с дизайнерами и художниками вперемешку с малопонятным юмором и провокационными записями, разоблачающими мздоимцев и вороватых хапуг из администрации. Бизнесмен не мог понять, кому может прийтись по вкусу подобный абсурдный коктейль-мешанина из всех возможных жанров. Но, судя по количеству комментариев под видео, зрителей хватало.

— Ладно, мне главное снять, а распространить всегда проще. С готовым материалом все двери открыты! — успокаивал он сам себя, доставая телефон.

Словоохотливый ведущий канала радостно выслушал исчерпывающую информацию о сути проблемы Аксенова и, к радости последнего, согласился встретиться, сразу же переходя на «ты»:

— Я на «Ваське» живу, сможешь вечерком подкатить? Я нашего оператора вызвоню, вместе пошушукаемся. Знаешь, где можно посидеть спокойно?

Теперь же, напряженно вслушиваясь в нарастающую бесноватую музыку, Павел Олегович пытался понять, смогут ли они обсудить здесь грядущие планы.

Они опоздали почти что на час. Когда Аксенов собрался было платить по счету и выходить, горько констатируя очередной вопиющий случай своего невезения, в самый тихий из всех трех залов, куда долетали не все децибелы, зашли двое.

— О, ты, наверное, Паша, да? — безошибочно угадал томящегося в ожидании бизнесмена пухлый румяный парень лет двадцати пяти, от которого сильно пахло свежим табаком и улицей.

Аккуратная бородка подковой и тонкие усики обрамляли широкий, большой «рыбий» рот, скривившийся в довольной усмешке. Виски были начисто сбриты, в то время как на макушке красовался нетронутый черный «блин» волос, отчего ведущий канала походил на располневшего индейца с ирокезом, любителя мучных изделий. Но из-за обширного пуза, рвущегося из-под шелковой черной рубахи и толстых ног-сарделек, Павел Олегович в первую очередь вспомнил о древнеиндийском божестве, фигурку которого ради богатства надо было умасливать, поглаживая по выдающемуся животу. За ним неотступной тенью следовал, по всей видимости, оператор, похожий на яркого представителя американского движения хиппи из далеких шестидесятых. Длинные немытые патлы торчали из-под колом стоящей ярко-желтой шапки, Боб Марли довольно улыбался с футболки, «взрывая» огромный косяк, красный пуховик был небрежно распахнут, а висящие мешковатые джинсы держались на ногах только за счет того, что упирались в незашнурованные желтые ботинки.

— Халло, — протянул Аксенову для приветствия одутловатую руку толстяк, — меня зовут Валера Лаптинский, я идейный вдохновитель и мозг нашего коллектива, а этот торч на самом деле прекрасный оператор и монтажер. Зовут его Тоша Дворников.

Павел Олегович пожал потную ладонь, обратив внимание на откляченный изящный мизинец, на котором красовалась помпезная золотая печатка с изображением льва. Напарник толстяка, длинный доходяга, плюхнулся на диван рядом с Аксеновым, уставившись на того немигающими красноватыми глазами:

— Чего подснять-то надо, братан?

Не дождавшись ответа, он расслабленно хохотнул. Смех его был похож на неисправно работающий двигатель «москвича», который пытается завестись морозным утром.

— Да, давай обсудим, — оживился Валера, отвлекаясь от созерцания меню бара. — По телефону ты какой-то совсем неформат предлагал, для начала надо понять, что конкретно будет происходить перед камерой. Что за мутанты-монстры? Это прикол какой-то, да?

— Можно попробовать, — Дворников чуть оживился, включаясь в разговор быстрее предпринимателя, — мы же никогда пранки не снимали…

— Ребята, — наконец умудрился собраться с мыслями Павел Олегович, — вы о чем толкуете? Никаких не будет приколов и смеха, все серьезно, это будет даже выше уровнем, чем ваши продажные депутаты и чиновники. Смотрите, рассказываю по порядку предысторию.

Слушая уже набившую оскомину самому Аксенову историю, толстяк глубокомысленно кивал, сощурив глаза и делая какие-то пометки в блокноте, в то время как видеорежиссер Тоша просто сидел, уставившись в пустоту с открытым ртом.

— Вот таки дела, парни, — тяжело вздохнул Павел Олегович, размазывая по пустой тарелке остатки кетчупа.

Он был почти уверен, что как только закончит, блогеры тут же встанут и исчезнут, не сказав ни слова. К концу рассказа Валере принесли ароматный гамбургер и запотевший бокал пива. Тоша ограничился сухариками, которые с треском точил, сбивая с мысли рассказчика.

— Ну, что сказать, — с чавканьем обратился к Аксенову Лаптинский, хищно поглядывая на остатки пива, — это либо упоротый бред сумасшедшего, либо фантастически дикая история. Не верю я в эту мистическую чушь про каких-то потусторонних долбокваков, тут все, наверное, более прозаично. Ты, Паш, не обижайся, но у страха глаза велики.

— Знаешь, сколько раз я это уже слышал? — раздраженно фыркнул бизнесмен. — Ладно, проехали. Давайте счет просить.

— Какой такой счет? — удивленно округлила глаза тучная интернет-знаменитость. — Ты думаешь съемку провести — это так просто? На кой ляд мы вообще собирались тогда здесь?

— Погоди-погоди, — взволнованно привстал Аксенов, — вы не сливаетесь? Помогать будете?

— Ну, вообще это ты нам помогать будешь, ассистировать, так сказать, — снисходительно осклабился Лаптинский, ковыряясь в зубах пальцами с ювелирно исполненным маникюром.

— Если получится зафиксировать хотя бы десять процентов от твоего гонева, — проснулся Дворников, надвинув шапку на самые глаза и блаженно почесывая ею лоб, — то это будет уже супер. Скорее всего, так просто чуваки сейшн устроили, грибов обожрались и тусуются который день. Вы знаете, как с ЛСД переть может?

— Да погоди ты, — отмахнулся от него начинающий потеть Валера, — раз за него Кравок поручился, надо отработать. Все равно с сюжетами сейчас жопа полная.

На радостях Павел Олегович вскочил из-за стола и принялся пожимать руки начинающим медиазвездам:

— Фирма веников не вяжет, братва! Вы не пожалеете, гарантирую!

— Да сядь ты уже, — веселился Лаптинский, — тут пивко забористое, восемь с половиной градусов, прикинь? Давай еще по одному дернем и к делу?

— Наш человек, — обрадованно согласился Аксенов, — вечер перестает быть томным!

* * *

Деревня Кусна была окружена высоким частоколом со всех сторон, кроме одной — той, что выходила к огромному, больше похожему на море озеру. Бесчисленные лодки лежали на берегу, как выползшие из моря огромные черепахи. Домики здесь были значительно беднее. Серые, дырявые и одноэтажные, стены многих из них были увешаны рыболовными сетями, словно гигантские пауки по ошибке приняли людское жилье за лакомую добычу. Холодный ветер рыскал окрест, поднимал целые песчаные бури, хлопал хлипкими дверьми, свистел тысячами сквозняков и играл на сохнущей посуде замысловатые мелодии.

Варун сидел на поваленном дереве и смотрел на неспокойную темную воду. Как ни странно, мыслей не было вообще, ни плохих, ни хороших. Мытарь пропал с час назад, направившись куда-то вместе со старостой. Воевода так устал, что отпросился, пообещав смирно посидеть на берегу. Скоро он замерз. Несмотря на поразительно теплое начало зимы, коротать время на улице было не так приятно, поэтому он резво вскочил, покрутил руками в разные стороны, присел несколько раз, пнул ногой камень и пошел в сторону центра деревушки, так и не согревшись.

Люди шли мимо, погруженные в свои мысли и будничные дела. Варун даже позавидовал им — жизнь их не была омрачена предчувствием скорой беды. Около кузни, пышущей жаром во все стороны, он наткнулся на седовласого деда, выскочившего из-за угла, как черт из табакерки. Дрова, до этих пор мирно почивавшие на руках старика, разлетелись в разные стороны.

— Итить-колотить, — прошамкал дедок, нахмурившись, — куда прешь, дурья башка, чуть не угробил меня, паскудина.

— Тише, тише, — улыбнулся воевода, помогая тому подняться и собрать поленья, — прости меня, старец, задумался.

— Толку мне от твоих извинений, обормот, — дед и не думал уходить, притоптывая ногой на одном месте, — зима на носу, упыри со дня на день всю деревню перегрызут, еще ты чуть дух не выбил.

— Погоди, — Варун не поверил своим ушам, — ты хочешь сказать, что знаешь про вампиров?

— Ты блаженный, что ли? — старик даже перестал сердиться.

— Почему тогда не бежите куда глаза глядят? — витязь посмотрел в глаза местному долгожителю. — Что вас здесь держит?

— Посмотри на меня, — дедок положил дрова на землю и отряхнул кафтан от стружки, показательно разведя руки в стороны и покрутившись, — как думаешь, кому я нужон? Куда податься? Может, пособишь, дашь добрый совет, где старым да немощным завсегда рады будут?

— Ну, здесь и дети играют, да и молодых семей немало, — пожал плечами Варун, — все равно не пойму. Чем тут груши околачивать, давно бы перебрались куда-нибудь и новое поселение основали, вдали от этих кровопийц.

— Зело ты умен, воин, — криво ухмыльнулся старик. — Где родился, там и пригодился, слыхал такое? Что это будет, если каждый родной край свой предаст да и деру даст, аки заяц какой? Отец мой тут жил, а до него дед, и неплохо, кстати, жили. И хорошего много было. И что это такое будет? Предлагаешь из-за каких-то бестий ночных память предать ради сытого живота? Уступить нечисти? Да ни в жисть! Мы из другого теста, молодец. Все костьми поляжем, а спуску силе бесовской не дадим. Они пущай лучше сгинут все, поголовно.

— Для такой жизни нужна вера сильная, — горестно вздохнул воевода, поправив пояс с мечом на отощавшем за дни похода животе. — А где ее взять, ежели слабая совсем?

— Да брось ты, — недобро зыркнул на него дед из-под кустистых бровей, — вера либо есть, либо ее нет, третьего не дано. Полумер не бывает. А всякие сомнения и метания душевные это уже ни хрена не вера, я так думаю.

— Вы сами выбираете жизнь в тяготах и невзгодах, — поразился только что услышанному Варун. — Разве это не великая глупость?

— Великая глупость, — наставительно потряс пальцем в воздухе старикан, — думать, что за версту от тебя лучше живется. В чужой тарелке ломоть всегда слаще кажется. Везде свое житье-бытье, рая на земле не бывает, отрок нерадивый, попомни мои слова. Где-то лучше, где-то хуже. Не бывает, чтоб реки медовые текли и берега из пряников были. Время смутное, неспокойное. У нас хоть чудовища, с ними все ясно как день. А междоусобица? Грабители, насильники и прочий сброд? Они лучше, что ли?

Варун хотел снова пуститься в диспут, но старик оборвал его на полуслове:

— Ладно, нечего тут с тобой лясы точить, у меня еще печь не топлена. Бывай.

На этих словах он ловко схватил узловатыми пальцами вязанку дров и прихрамывая удалился.

Мытаря воевода обнаружил там же, где они и расстались, около главных ворот. Ерш что-то с хохотом втолковывал знакомому стражнику. Старосты нигде не было видно.

— А, вот ты где! Ну как, отморозил задницу? — улыбнулся мракоборец своему другу, отвлекшись от рассказа.

Варун изобразил мучительное подобие улыбки, до сих пор пребывая под впечатлением от разговора с незнакомым стариком.

Мытарь кивнул на привратника, с любопытством разглядывающего Варуна:

— Знакомы будете, это Витко, глава дозорных.

Варун со стражником обменялись крепкими рукопожатиями. Витязь тут же беззлобно поинтересовался:

— А чего сам на посту кукуешь? Бережешь своих молодцов?

Витко покачал головой в остром шлеме:

— Народу не хватает на все. Сейчас пошли в патруль четверо, остальные на стенах и в деревне. Ворота на мне и Глебе. Он невдалеке пасется, там, на выходе. Ерш, ты чего приперся-то? Обычно это худой знак, как мне помнится.

* * *

Будильник в телефоне издевательски и громко начал громко звенеть, едва Дмитрий Александрович закрыл глаза. По крайней мере, ему так показалось. Вставать не хотелось категорически, до безумия. Провалившись в мягкую подушку, историк дотянулся до мобильного и выключил его. Завернувшись в мягкое одеяло, как в кокон, он отвернулся к спинке дивана, прочь от лезущего в окно света. Последняя мысль, посетившая его голову до того, как он полетел обратно в сон, была: «Блин, хорошо бы Толкун тоже проспал. А то с него станется сейчас припереться. Все равно какие-то два часа погоды не сделают».

Где-то глубоко внутри себя Покахонтов прекрасно понимал, что сейчас совершает ужасную ошибку и вечером будет жалеть об этом. Но угрызения совести были бессовестным образом замурованы в бессознательное, а сам доцент истфака снова тихо засопел.

Но все надежды Дмитрия Александровича были в единочасье уничтожены самым циничным способом. В комнату вломился шумный Сергей Петрович с кружкой ароматного свежезаваренного кофе, который тут же поработил все остальные запахи в помещении. Деятельный пенсионер тут же вихрем кинулся к окну и распахнул шторы, отчего серый дневной свет угрюмо и нехотя заглянул в комнату.

— Время не ждет, — Толкун не обращал никакого внимания на запутавшегося в простынях Покахонтова, — уже десять минут первого, а это значит, что мы уже опаздываем.

Заспанный историк с вздыбленными волосами и опухшим лицом, поросшим щетиной, походил на заморенного птенца в гнезде:

— Да какой смысл? Все равно мы ничего не успеем сделать, — отчаянно зевая, протрубил он.

— Ты это мне брось. Не балуй. Отставить мрачные настроения. Поплакать мы завсегда успеем, — рявкнул Сергей Петрович. — Вставай давай, жду тебя на кухне, будем чаи гонять и думать, как нам оборону выстроить. Сейчас самое главное понять, есть ли спас какой от них, чтобы они хотя бы в двери и окна не лезли, это пока самое главное. Мысли есть какие-нибудь на этот счет?

— Нет, — отрицательно помотал головой Дмитрий Александрович, вставая со скрипучего продавленного дивана, — описания вампиров порою кардинально отличаются друг от друга. В некоторых преданиях им обязательно нужно позволение хозяина дома, чтобы попасть внутрь, а где-то они представлены тупыми чудовищами, пожирающими всех и вся на своем пути. Иногда это что-то среднее: бледный аристократ, умеющий превращаться в летучую мышь или волка. Гулей, вурдалаков и прочей нечисти пруд пруди, но они ничем не отличаются от своих «собратьев по оружию», оборотней, берут огромной силой и ловкостью.

Покахонтов снова вообразил себя преподавателем и хотел было продолжить, но Сергей Петрович безапелляционно прервал его:

— Как так-то? Выходит, тут у нас солянка какая-то, мешанина. Сначала явился этот хмырь, который нас просил его впустить, угрожал. Потом сбегал за старшим, и тот дверь вышиб за здорово живешь. Как это понимать?

Историк натянул свитер, джинсы и попытался прилизать растрепанные волосы:

— Не знаю, я теряюсь в догадках. Может быть, все легенды так или иначе правдивы? Просто никто не видел полной картины. Кого-то преследовали обычные, «рядовые» упыри, кто-то был соседом настоящего вампира, а кому-то не посчастливилось повстречаться с высшей сущностью зла. Вы же понимаете, что мы столкнулись с их руководителем? Если можно так выразиться.

— А то, — легко согласился Толкун, — эта сволочуга проклятущая у руля стоит, это точно. Ты слышал его голос? Прямо политрук какой-то, чтоб ему в гробу не кашлялось, прости господи. Иди быстрей уже, кофе остывает, надо осмотреться будет.

Дмитрий Александрович в несколько глотков осушил целую чашку кофе с молоком и сахаром, чувствуя, как внезапно появившаяся бодрость заполняет его существо. Бутерброд он дожевывал уже на ходу, следуя за Сергеем Петровичем на первый этаж.

— Смотри, — горделиво открыл дверь Толкун, демонстрируя ученому замки, — сталь бронебойная, танк не высадит даже, что и говорить о твоих вампирах. Видел такие засовы где-нибудь? «Паук» называется, во все стороны стержни выезжают, как в банковском хранилище. Не забалуешь!

Дмитрий Александрович скептически осмотрел вход в жилище пенсионера, старательно не замечая, как по ногам бьет холодный ветер снаружи.

— Это все очень хорошо и похвально, — выдал он наконец, проглотив последний кусок колбасы, — но вы уверены, что мы будем тут в безопасности? В конце концов, у Заверсина тоже не картонная дверь, может, даже получше вашей.

— Сразу видно, не соображаешь ничего, — обиделся Сергей Петрович, натягивая валенки, — новое и современное не всегда есть показатель качества. Сравни хотя бы новостройки и старый фонд в том же Петербурге.

— И что? При чем тут это? — не понял посыла Покахонтов. — Я живу на Восстания, в доме тридцать первого года постройки, с капитальным ремонтом в шестьдесят восьмом… Что хорошего в нем? Ему скоро сто лет стукнет.

— Он еще триста простоит, — уверенно резанул ладонью воздух Толкун, — а современные дома видел? Клоповники… Да и кто их строил? Гастарбайтеры. В такой квартире сосед чихнет нечаянно громче обычного, и все, баста. Полдома разнесло.

— Что за дичь, — улыбнулся ученый. — Да, соглашусь с вами, стены потолще будут, но условия жизни, склочные соседи, гнилые трубы… Минусов больше, чем плюсов. Да и технологии не стоят на месте.

— Это все бредни, — уверенно стоял на своем Толкун, — раньше все на совесть делали, дома — это только пример.

— И трава зеленее была, и солнце ярче, — не удержался Дмитрий Александрович. — Вы знаете, что такое недовольство является первым признаком надвигающейся старости? Не будем спорить, это ни к чему хорошему никогда не приводило.

Сергей Петрович вздохнул:

— И то верно, разговор не об этом. Ты, стало быть, полагаешь, что крепкие стены и стальная дверь родом из Советского Союза нам не помогут, верно?

— Полагаться на это было бы глупо, — уверенно заявил историк, — рассматривать это как приятный бонус неплохо, да. Все лучше, чем трястись в старом сарае или летнем домике. Но, мне кажется, это нам не поможет. Только в психологическом плане, да и то под большим вопросом.

— И что предлагаешь? — шмыгнул носом Сергей Петрович, скатываясь с крыльца во двор.

— Я? А что мне предлагать, я не охотник на вампиров, — нервно хохотнул Покахонтов, следуя за товарищем в сторону деревянного покосившегося сарая в углу участка.

— Ты же у нас профессор, должен разбираться в таких делах, кот ученый, — разочарованно протянул пенсионер, пытаясь найти нужный ключ в огромной связке, еле помещающейся в кармане. — Всяко больше меня понимаешь, я даже фильмы ужасов редко смотрю. Чего там против них хорошо помогает? Серебро, соль?

— Во-первых, я не профессор, а доцент всего-навсего, — слабо запротестовал Дмитрий Александрович, — во-вторых, одно дело работать в архивах, читать лекции и изучать книги, а совсем другое — скакать по канавам, спасаясь черт знает от кого.

— Это факт. Теория всегда должна с практикой бок о бок идти, — ключ наконец-то был найден, и большой амбарный замок, не удержавшись в руках Толкуна, бухнулся оземь.

— Вообще, если верить всем легендам и преданиям, то серебро — это первое средство. Соль, о которой вы упомянули, это больше от всяких призраков и духов, как я помню. Хотя может и помочь.

— Почему серебро, кстати? — Сергей Петрович попытался впотьмах включить свет.

— Потому же, почему и осина, — охотно поделился своими знаниями Дмитрий Александрович. — Вы же знаете, что Иуда предал Христа за тридцать сребренников?

— Конечно, — одинокая голая лампочка, висевшая на проводе, осветила целые груды разнообразного строительного хлама, — а осина тут при чем?

— Это дерево, на котором он повесился. С тех пор считается, что оно проклято. И только им можно убить вампира.

— Да что за гадость-то, — аж передернуло Толкуна, — страх-то какой. Давненько, значит, кровососы на свете маются.

— Это самые известные предания, — ученому тоже стало не по себе, — так что предлагаю уповать на них, а не искать сомнительную информацию в Интернете. Соль тоже можно попробовать, но, боюсь, толку от нее будет мало.

— Тут что-нибудь может потребоваться? — горделиво приосанился Толкун, поглядывая на друга.

— Да у вас тут можно открывать строительный магазин, — неумело присвистнул Покахонтов.

— С миру по нитке, — Сергей Петрович остался доволен произведенным впечатлением, — вон, гляди. Может, вилы возьмем? Или топоры? Может, их можно святой водой окропить?

— И факелы взять, — кивнул Покахонтов, — наберем еще испуганных крестьян и в замок пойдем на холме, искать безумного профессора и его ожившее творение…

— Издеваешься, — беззлобно констатировал Сергей Петрович, аккуратно переступая через ящики с краской.

— Шутка юмора, не обижайтесь, — поглубже натянул капюшон Дмитрий Александрович, — в нашем случае это единственное, что еще хоть как-то работает. Что-то может и пригодиться. У вас ружье есть?

— Ага, — потрогал Толкун висящие на дырявой стене советские лыжи, — здесь и храню, идеальный сейф. Дома лежит двустволка старая, патроны отсырели давным-давно поди.

Спустя пару минут они вышли из сарая. Историк держал в руках по топору, отчего походил на скандинавского воителя-берсеркера, хотя все сходство ограничивалось лишь орудиями труда. Сергей Петрович повесил себе на шею целый моток металлической цепи, а вооружен был самой настоящей шахтерской киркой.

— Зачем нам цепь? — не понял намерений друга ученый, от сырости и холода перескакивая с одной ноги на другую.

— Ты же сказал, они серебра не терпят? — Толкун принялся как ни в чем не бывало возиться с замком, не обращая внимания на сковывающую его шею «змею».

— Хотите сказать, она из серебра? — с сомнением в голосе протянул историк, прищурившись. — Вы бы могли неплохо заработать на ее продаже, раз так.

— Конечно, все в бизнес вкладываются и недвижку, а я вот решил по иному пути пойти, — кивнул Сергей Петрович, подбрасывая кирку в руках. — Видишь, еще рудокопом был, золотую цепь хотел сделать…

— Серьезно, откуда у вас такая вещь? Она, наверное, стоит целое состояние.

— А с чего ты взял, блин-оладьи, что она из серебра? Кто тебе сказал? — не выдержал наконец мужчина.

— Ну вы же сами только что сказали… Зачем тогда достали… — растерялся Покахонтов.

— Потому и достал. Видишь, даже у тебя сомнений не возникло, что цепочка из металла простого, значит, и упырей наших мы тоже сможем наколоть.

— Ну вы даете, — удивился Дмитрий Александрович, недоверчиво улыбаясь. — Только сомневаюсь, что их получится обвести вокруг пальца. Наверняка у них нюх на это дело или еще что.

— Вот и проверим, от нас не убудет. Вдруг сработает, — заявил Сергей Петрович.

— Слушайте, — внезапно осенило Покахонтова, — у меня, кажется, появилась одна идея.

— Ну? — Толкун первым протиснулся в узкую прихожую, аккуратно складируя принесенное на пол.

Дмитрий Александрович настолько оживился, что так и остался стоять на крыльце, запуская морозный воздух внутрь:

— Наш план минимум на эту ночь — выжить, верно? Что, если мы создадим видимость обороны тут, а сами засядем в вашем старом доме, ничем не выдавая наше присутствие?

По сдвинутым бровям и шевелящимся губам Толкуна Дмитрий Александрович безошибочно опознал серьезную работу мысли.

— Хм, а что, хитро. Мне нравится, — поразмышляв, согласился он, — план хитрый и может сработать. Другое дело, как мы попадем в дом, не оставляя следов? И как сделать так, чтобы они нас не учуяли?

— Это все детали, я же только что придумал, — отмахнулся историк.

Сергей Петрович силой втянул внутрь задумавшегося ученого, после чего сел на табуретку у входа, в смятении почесывая подбородок.

— Вообще, идея годная. Затаимся на втором этаже, у меня там кладовое помещение есть, маленькое окошечко как раз сюда выходит, можно будет смотреть, что происходит, — поделился он своими соображениями. — Как только туда попасть, чтобы следов не осталось? Если нас там заметят, то это сразу конец, убежать не успеем.

— Знаете такое мудрое изречение — держи друзей близко, а врагов еще ближе? — Покахонтов наконец стянул с себя куртку. — Это самый оптимальный вариант. Мы не будем сидеть где-нибудь в Петербурге у меня на квартире и трястись до утра, а сможем следить за тем, кто охотится на нас. И тем самым мы будем на шаг впереди.

— Ты так говоришь, как в телевизоре. Толку от этого? Можно подумать, нам это даст какое-то преимущество. Мы все равно ничего не сможем сделать, — пессимистически заметил Сергей Петрович.

— Разве не вы сами утверждали, что бегство не выход? — напомнил Дмитрий Александрович. — Куда ни кинь, везде клин. Давайте будем реалистами.

— Хорошее предложение, когда ночью к тебе могут нагрянуть натуральные вампиры из фильма ужасов, — Толкун позволил себе кривую ухмылку.

— До наступления темноты осталось всего ничего. Либо мы пытаемся на свой страх и риск реализовать эту задумку, либо сидим здесь и ждем у моря погоды. Ах, да! Третий вариант — сесть на электричку и укатить восвояси, — быстро обрисовал их перспективы ученый.

В прихожей стало тихо-тихо, стало слышно, как сверчком щелкает старый черный счетчик.

— Странно, вроде это жизнь, а не какая-то компьютерная игра, — философски начал Сергей Петрович, — казалось бы, делай, что хочешь, полная свобода действий. Мир открыт для тебя целиком и полностью, а вот не тут-то было. Некоторые задачи имеют ограниченное число решений, и каждое из них таит в себе совершенно непредсказуемое будущее, часто мрачное и зловещее. Наверное, ты прав и надо попытаться спрятаться. Героически держать оборону глупо, так же, как и бежать без оглядки. Нужна золотая середина.

— Есть идеи, как попасть туда так, чтобы это было незаметно? — задал самый главный вопрос Покахонтов, в глубине души изо всех сил надеясь, что у Толкуна есть решение этой проблемы.

— Первое, что приходит в голову, так это кинуть веревку на крышу со второго этажа, зацепиться за трубу и переползти туда. Опасно, но придется рискнуть, — невозмутимо предложил пенсионер таким будничным тоном, словно речь шла о походе в магазин за хлебом, — второй вариант попроще. Сбить с толку, заставить их быть уверенными в том, что мы точно здесь, чтобы они ни на что не отвлекались. Отбить запах. Изваляться, не знаю, в бензине или ацетоне.

— Они не настолько тупые. Это же не собаки. Когда они вломятся сюда и ничего не найдут, думаете, они не смогут сложить два плюс два и пойти по сильнейшему аромату? — раскритиковал план Сергея Петровича Покахонтов.

Пройдясь взад-вперед по ковру, он продолжил:

— Что касается веревки, то может сработать. Даже следов не останется. Но как это реализовать? Все равно есть небольшой шанс, что нас поймают.

— Ну и что? — разозлился Толкун. — Поймают, так дадим бой. Хватит, надоело! Получат в рожу из ружья, вот и весь разговор. Перестань кудахтать и каркать. Не найдут, если все сделаем вовремя.

— Как мы попадем внутрь? У вас на крыше есть люк? Или будем, как Деды Морозы, в дымоход спускаться? — историк так увлекся грядущим действом, что чуть было не споткнулся о стоящие валенки хозяина дома.

— Придется на той же самой веревке опускаться на второй этаж и высаживать дверь на балкон. Все равно там щеколды на ладан дышат, — уверил его Толкун, — это самое простое. Я бы на твоем месте больше боялся переправы по канату. Помню я, как ты спускался тогда ночью…

— Блин! Мы же про дом Колин вообще забыли, там же еще ночью дверь высадили! Обнесли уже все подчистую, как пить дать! — внезапно осенило Покахонтова. — Надо бежать туда немедленно, он же меня убьет, если что-то пропало.

— Обожди, невротик! — Толкун схватил Покахонтова, когда тот уже выпрыгивал обратно на улицу.

Он со смехом усадил ученого на стул, для надежности положив тому руки на плечи:

— Это лишняя трата времени. Все будет хорошо. Если ночь продержимся, завтра заглянем вместе. Мне что-то подсказывает, что воров и бомжей тут не осталось, так что за имущество можешь не волноваться. На данный момент есть проблемы и поважнее, например остаться в живых.

— Заверсин меня убьет. Вы знаете, сколько там все стоит? Да мне придется лет двадцать на один телевизор работать, — продолжал истерить Дмитрий Александрович, с тоской поглядывая на дверь, словно прикидывая свои шансы выбраться из цепких лап товарища.

Сергей Петрович попытался сменить тему, чтобы отвлечь паникера от пугающих мыслей:

— У меня к тебе вопрос по делу имеется. Ты мне скажи, святая вода работает?

— Да… Мы про нее совсем забыли, — отвлекся историк, — это хорошо, что вы вспомнили, очень кстати.

Толкун с сомнением покачал головой.

— Ты уверен? Как это вообще происходит, я никогда не вникал. И в чем вообще особенность этой воды? Если у меня не христианское вероисповедание? Что тогда, работать перестанет?

— Сомнительно. Она все равно обладает определенным позитивным зарядом. Раньше люди никогда не задавались такими вопросами. Они рождались, и их ставили перед фактом. То есть религия прилагалась бонусом к появлению на свет. Так, кто тут у нас? Мальчик, три с половиной кило? Отлично. Получите, распишитесь, христианского полку прибыло, — приободрился возможностью высказаться ученый. — Люди обладали сильной верой, и это было их главным козырем в жизни, полной боли и страданий. Светом, рассеивающим мрак.

— А скептиков и сомневающихся отправляли на святой костер инквизиции или ставили клеймо еретика, — закончил за друга Толкун.

— Да, так и было, — согласился Покахонтов, — времена изменились, и теперь такая непоколебимая вера — это непозволительная роскошь, хотя каждый может ее получить, было бы желание.

— У современных людей накопилось много вопросов к Богу. Крамольные мысли уже вовсю завладели умами, и фразой о неисповедимости путей всевышнего проповедникам уже не отделаться, — Дмитрий Александрович и не подозревал, что Толкуна может настолько интересовать эта тема. — Но знаешь, что еще веселее?

— М-м? — пробормотал что-то нечленораздельное Покахонтов.

— То, что лететь сквозь года на сверхзвуковой скорости, сморщиваться, седеть и дряхлеть без гарантированной загробной жизни еще страшнее. Парадоксально, но количество агностиков растет и растет. Люди сознательно выбирают такой мазохизм.

— Ну, тут вы перегнули палку. Большинство людей старается просто не думать об этом, откладывает размышление о вечном на смертный час, — тихо высказался Дмитрий Александрович, поправляя тапки на полке, — живут, словно вечные. А по сути люди — это светлячки в ночном воздухе.

— Красиво загнул, — уважительно крякнул Сергей Петрович, — предлагаю отложить сочные метафоры и блестящие аллегории до поэтического вечера, а сейчас тупо и прагматично подойти к спасению жизни. Той, что так прекрасна и драгоценна. Хотя ты ее жучиной возней обозвал.

* * *

Для того чтобы попасть в поселок Кукуево, нужно было добраться до Ржевки, выехать на шоссе и спокойно жать на педаль газа километров двадцать по прямой дороге. Вскоре сквозь редеющий лес начинали мелькать сельские безликие панельные дома, а еще через некоторое время появлялся большой сетевой гипермаркет, зазывно блестящий огнями. Закупаться здесь перед культурным досугом на лоне природы считалось традицией чуть ли не у всего Петербурга, вот почему в выходные в магазине было не протолкнуться. Гипермаркет был последним городским рубежом, оплотом современной цивилизации. Дальше, за железнодорожным переездом, весь поток автомобилей рассасывался по узким извилистым дорогам, бегущим в сторону Ладожского озера, а природа снова робко намекала на свое существование редким леском на обочине. Где-то здесь и затерялась белая табличка «Кукуево», под которой неизвестный любитель шашлыков вывалил три пакета с мусором. Тут и остановилась уже почерневшая от грязи «Лачетти» Аксенова. Долго из нее никто не выходил, наконец помятая дверь со скрежетом открылась и наружу со стоном выкатился пухлый Лаптинский.

— Голова просто раскалывается, мне пиво вообще противопоказано, — пожаловался он непонятно кому, подбираясь поближе к дорожному знаку, — сосуды закупоривает и спазм вызывает. Надо переходить на чистый продукт, водку там или коньяк на худой конец.

Следом за ним вышли и остальные, Павел Олегович и оператор Дворников, который, вылезая из машины, чуть не потерял свои мешковатые штаны.

Аксенов тоже чувствовал себя не лучшим образом, а вчерашнее приподнятое настроение и энтузиазм сменились апатией и уже привычным похмельем.

— Короче, здесь вступление снимем, как в репортажах по телевизору. Этот выпуск будет пародией на новости, плевком в сторону зомбоящика, — еле ворочая языком, промямлил Валера, поправляя полосатый шарф. — Мы же все-таки должны кого-то обосрать, иначе что это за выпуск будет. Критика и пародия — наше все.

— Валерыч, тогда иди встань под табличкой, начнем оттуда, а потом иди на меня и вещай, как обычно журналюги делают, — попытался взять инициативу в свои руки Артем, взяв наизготовку фотоаппарат с угрожающе выставленным вперед меховым микрофоном.

— Ребята, — не вовремя вклинился в беседу Павел Олегович, — а вам не кажется, что лучше обойтись без кривляния? Это все же сенсация, люди должны поверить. Если вы всех опять будете стебать, то никто не воспримет это всерьез.

Туго соображая из-за головной боли, Валера уставился на говорившего круглыми немигающими глазами:

— Блин, сердце так бухает. Сейчас точно либо блевану, либо в обморок рухну. Буду падать, ловите меня, а то мне нельзя головой об асфальт!

Пауза затянулась. Никто не знал, что делать. Дворников в прострации уставился на экран своего фотоаппарата, копаясь в настройках, ведущий канала «Дебри бреда» пытался прийти в себя, а Аксенов стоял как дурак, в очередной раз убеждаясь в абсурдности всего происходящего вокруг него.

— Вот когда увидим все, что ты рассказывал, своими глазами, тогда и уберем лишнее, — соизволил наконец ответить Артем, хлопая покрасневшими глазами. — Пока снимаем в своем стиле, чтобы если что, съехать хотя бы на юморе и сделать закос под репортаж.

— Все будет, — зловеще заверил его уже немного разозленный Акcенов. — Репортаж будет из ада, так что шуток не будет.

— Ну ты готов или нет, алкаш тупой? Время тратим, скоро стемнеет, и придется со вспышкой работать, мне такой радости не надо, — переключился на коллегу оператор.

Лаптинский согласно покивал головой, повдыхал полной грудью воздух, отчего стал похож на растолстевшего птенца, и похлопал себя по щекам, приходя в чувство:

— Да, да. Погнали, раз, два, три. Начинаем. Здравствуйте, уважаемые зрители канала…

— Погоди, куда погнал, — грубо прервал его на полуслове Дворников, — какие зрители? Я еще не настроил ничего.

Он, отклячив губу и чуть прищурившись, принялся возиться с фотоаппаратом, изредка нацеливая его на краснощекого ведущего и что-то проверяя, покручивая объектив. Спустя несколько минут результат его удовлетворил:

— Так, нормалек. Резко и очень четко, я доволен. Качество будет отличное, этим мы компенсируем ночные съемки в лесу или где там. Давай, Валерон-домофон. Будешь готов, приступай. Три-четыре! Запись пошла.

Лаптинский громко и противно откашлялся, быстро поморгал глазами и начал вещать, скрестив руки на животе.

— Добрый день, дорогие подписчики канала «Дебри бреда» и остальные зрители. Сегодня у нас необычный выпуск. Мы ведем наш репортаж из области Санкт-Петербурга. Поселок Кукуево, что располагается всего в нескольких десятках километров от культурной столицы России, казалось бы, ничем не отличается от своих собратьев. Но именно здесь в последние дни происходит что-то зловещее и необъяснимое. Очевидцы леденящих душу событий обращались и в органы самоуправления, и в полицию, пытались найти помощь у власть имущих, связывались с государственными телеканалами и средствами массовой информации, чтобы предотвратить беду. Но все вышло, как всегда в России.

Вспомнив, что давно стоит на одном месте, Лаптинский начал медленно двигаться на камеру, размахивая руками:

— Кто стоит за всем этим? Что вообще происходит? Именно это и предстоит сегодня выяснить мне, Валерию Лаптинскому, и нашей съемочной бригаде, а также гостю сегодняшнего эфира, Павлу. Поприветствуйте.

Объектив камеры повернулся к растерянному Аксенову, который стоял за кадром и курил. Он не был готов к такому повороту событий, отчего замер перед Дворниковым, как столб.

— Ребят, мы же так не договаривались. Что делать-то? — наконец смог выдавить он из себя.

— Да расслабься, это вырежем при монтаже. Расскажи вкратце, что да как, кто ты, что произошло. Для начала поприветствуй всех, а дальше я подойду и буду вопросы задавать.

— Понял, — Аксенов до последнего надеялся, что сможет избежать попадания в кадр.

— Главное, веди себя естественно, — посоветовал Артем, отодвинувшись от видоискателя камеры, — представь, что камера не работает, а ты со мной просто разговариваешь.

Фотоаппарат снова изучающе уставился на Павла Олеговича. Красная мигающая кнопка явственно давала понять, что регистрирует все, что видит.

— Э-э-э-э, — не очень уверенно начал бизнесмен, — здравствуйте, меня зовут Павел. Я свидетель того, что… произошло… происходит здесь, и меня это очень пугает.

Валера стремительно влез в кадр, чуть не отдавив зазевавшемуся Аксенову ноги:

— Павел, скажите, это правда, что смерть пришла в ваш маленький городок?

— Ну, как сказать, — вопрос Лаптинского еще больше загнал в тупик предпринимателя, — вообще, это не город, поселок. По большому счету, Валерий, вы правы. Я тут не живу, правда.

— Вы уверенно заявляли, что древнее зло пробудилось и смогло свить здесь гнездо? — не унимался ведущий, вспоминая все свои вчерашние наработки, сделанные в пьяном угаре. — Это так?

— Да, все правильно, сперва я думал, что всему виной какие-то научные эксперименты или биологическое оружие, но в конечном итоге все сошлось, — Аксенов стал чувствовать себя поувереннее, пару раз украдкой взглянув в немигающий глаз «Никона». — Тут происходит самая натуральная чертовщина, поэтому ни у кого нет желания лезть сюда.

— Хорош, — Дворников прекратил снимать, — для вступления нормально, чтобы не затягивать и заинтриговать. Основную часть будем уже на месте делать.

— Согласен, — важно кивнул Лаптинский, — а то в видосе про «Доту» перегнули с завязкой — и постная хрень вышла. Некоторые даже до середины не досмотрели.

Плюхнувшись за руль, Аксенов сразу же обратился к Валере:

— Слушай, а сколько вообще народу гарантированно посмотрит ролик? Навскидку, примерно.

— Ну, — закатил глаза к потолку ведущий, шевеля толстыми губами, — если рекламу дать в пабликах и вирусную рассылку сделать, плюс друзей напрячь, я думаю, что тысяч триста точно потянем, может, меньше.

— Мало, — отчаянье снова захлестнуло Павла Олеговича с головой, — не то, все не то.

— Да ты погоди, — лукаво посмотрел на него Лаптинский. — Ты думаешь, мы больше не хотим? У нас задача в каждом ролике увеличивать количество просмотров, понимаешь? «Дебри бреда» — это наш хлеб, понимаешь? Мы в офисе не сидим, денег не получаем ни от кого.

— А это не так просто, даже с небольшими запросами и без амбиций, — вальяжно донеслось с заднего сиденья. — Ты знаешь, сколько сейчас пакет травы стоит?

— Пока одноклассники квартиры покупают и машины без счета, — трагическим тоном начал Лаптинский, — мы с камерой бегаем, херню снимаем. Потому что по мне лучше макароны жрать с гречкой, но любимым делом заниматься.

— Лучше, конечно, совмещать приятное с полезным, — здраво рассудил Дворников, смачно зевая и потягиваясь, — но пока что-то не особо получается. Но из двух зол я выбираю меньшее.

— Так что ты не думай, что нам безразлична судьба видоса, — клятвенно заверил Аксенова Лаптинский. — Поверь, если все так обстоит, как ты описал, то мы взорвем Интернет. Там уже не нужны будут никакие рекламы и прочий шлак. Когда продукт годен, то его и не нужно проталкивать, сарафанное радио круче всяких накруток, лайков и репостов. Это нам всем и нужно, так что очень надеюсь, друг, что ты не думаешь нас кинуть и втюхать пежню в стиле очередного «снежного человека». Все теперь зависит от тебя.

— Это факт. Делаешь хорошие пирожки, слава пойдет по всему городу. Но стоит начать гнать халтуру, и все, можешь закрываться, — видеорежиссер, сняв ботинки, разлегся на заднем сиденье. — Материал — вот что главное. Подача, обертка — это ерунда.

— Об этом можете не беспокоиться, — «шевроле» резво вырулила на дорогу и поехала к лесу.

* * *

Ближе к вечеру деревня преобразилась: повсеместно зажглись факелы, а где-то и целые костры, все лишние попрятались по домам, плотно затворив створки на окнах, и на улицах остались лишь бдительные сумрачные дозоры, бренчащие тяжелыми доспехами.

Витко придумал дельный план — помимо своих людей он выставлял патрули, собранные из добровольцев:

— Чтобы заприметить лиходейство, тут не надо семи пядей во лбу быти. Идешь себе, по сторонам зыркаешь, бдишь, аки сокол. Увидал, что дверь в избу открыта али тень какую, шум поднимаешь, к тебе со всех сторон и сбегутся.

— Добре, ладно придумано, — похвалил затею Ерш, — главное, чтоб желающие были.

— В этом недостатка нет, — заверил его начальник стражи, — у нас на седьмицы вперед все расписано. Все хотят упырям рыло начистить. Глебушка, так он вообще чего удумал. Днем в полях люд воинскому делу обучает, как правильней мечом махать, чтобы себе лишнего не усекнуть да и супостату по башке настучать. Так и живем.

Пламя большого костра играло на лицах задумавшихся мужчин. В эту ночь Варун и Ерш примкнули к вахте Витко, обеспечивающей безопасность западной стены.

— На стену народ не пускаем, тут, считай, последний рубеж. Тут навык нужен и выправка воинская. Одна ошибка, и возьмут село наше, — продолжил свой рассказ Витко, грея руки над огнем.

— Народное ополчение — страшная сила, — глухо согласился со стражником Варун, немигающим взором уставившись в пламя, играющее на холодном ветру.

Рассказ Витко напомнил ему о событиях давно минувших лет. В ту пору он был еще простым дружинником и плечом к плечу с погибшим Никитой подавлял мятеж крестьян, восставших против князя. Несколько деревень, объединившись под одним знаменем, почти добрались до горла опостылевшего правителя.

Самоуверенный и дерзкий молодой витязь и думать не мог, что вилы и топоры в руках разъяренной толпы могут творить чудеса. Он навсегда запомнил холодную темноту и кричащие лица вокруг. Его вырвали из оцепления, мощным и хлестким ударом рассекли бровь и вывели из равновесия. Один из мятежников уже занес топор над головой Варуна, как вдруг в толпу безумным берсеркером ворвался рычащий Хорт. Крутясь как юла, он смог отбить товарища, а потом подоспели и остальные… Прошедшие годы оставили лишь размытые воспоминания о той ночи, но шрам над правой бровью изредка напоминал воеводе, что доведенные до отчаяния простые люди порою превращаются в опасных созданий.

— А как выживают у самого леса? Там же тоже живут, — кивнул в сторону полей Ерш.

Вопрос Мытаря вырвал Варуна из воспоминаний. Он посмотрел в сторону темных полей, где не было видно ни одного огонечка.

— Народ знает, на что идет, — туманно высказался Витко, подкинув поленьев в костер. — Надо же как-то выживать, промыслом заниматься, лес рубить, на зверей охотиться. Рисковать приходится. Там уже все по-другому устроено. С вечера народ ужо прячется. Избы там только с виду хилые, завтра увидите. Дверь и с тараном не возьмешь, на окнах решетки чугунные, дымоходы, и те заделаны. Внутри один кто-то всегда на страже сидит. Услышал, что кто-то ломится, сразу же крик подымает, всех будит. Упырь тварь осторожная, если знает, что внезапно напасть не получится, лезть не будет поперек толпы вооруженной. Не любит, когда дрекольем по хребтине отоваривают и серебром в морду тычут.

— Годи-и-ится, — хмыкнул мракоборец.

— Если дозорные чего углядят, тоже без дела не сидим, высылаем на подмогу отряд, — Витко достал флягу и сделал большой глоток: — Будете?

Ерш принял предложение и, поморщившись, тоже приложился к фляге.

По стенам ходили люди, подсвечивая факелами на длинных палках подступы к частоколу. Внизу тоже прошел отряд из пяти человек. Все они бдительно крутили головами, заглядывая в каждый темный уголок. Изредка они негромко поговаривали, словно успокаивая себя:

— Все спокойно, все спокойно.

«Как, наверное, сладко спится, когда тебя так берегут», — подумалось Варуну.

— Давно к вам гости заглядывали? — Мытарь встал с чурбачка, на котором сидел, и присоединился к Витко, стоявшему у края стены и всматривавшемуся в непроглядную даль.

То, что кот рядом, можно было понять только по громкому мырлыканью. До этого таившийся где-то во мраке Тень появился из ниоткуда и тут же занял насиженное место Ерша, несмотря на свои немалые габариты, свернувшись в весьма компактный комок.

— Давно некоторые уже бают, мол, перевелись кровососы, вздохнуть спокойно можно. Седьмицы две точно никого нет. Не к добру. Затевается что-то крупное.

— Плохие у меня для тебя вести, друже, — осторожно начал Ерш, — раньше на вас, считай, зубы никто и не точил. Так, случайно забредали сами тупоголовые, надеялись поживиться наскоком.

— Ты это о чем? — нахмурился глава стражей. — У нас тут завсегда чудища баловали. И деревня стояла. Таков порядок.

— Да я не о том, — нетерпеливо перебил того Мытарь, — ваше поселение просто рядом с топью. Там логово злодейское, вот почему сюда упыри забредают порой.

— Тоже мне, умный нашелся. Думаешь, без тебя не сообразили? — язвительно высказался Витко. — Это и дураку понятно. Чтобы вурдалаков со свету сжить, надо отрядом большим болота все прочесать да истребить всех, кто под руку попадется, тогда и жизнь наладится.

— Людей не хватит и с пяти таких деревень, — не согласился с воином Ерш, — бывали такие попытки ужо. Знаешь, сколько ваших прадедов в лесу сгинуло? Некоторые из них в теле упырином уже давно по веткам скачут.

— Тебе-то откуда знать? — почему-то обиделся стражник.

Мытарь не ответил, лишь многозначительно покачал головой.

— О чем разговор вообще? — Варун попытался вернуть беседу в нужное русло.

— Речь о том, что не сталкивалась пока деревня с настоящим натиском. Одно дело пару кровопийц всем скопом прищучить, а совсем другое — осаду выдержать. Когда под каждым кустом по три упыря сидеть будет, — наконец-то пояснил Ерш.

— Хочешь сказать, что грядет такая пора? — изумился Витко, открыв рот.

— О том и речь, — страшные слова мракоборца испугали и Варуна, — не сегодня-завтра все темные силы тут соберутся. Соседи ваши дорогие владения расширять надумали, деревня на их пути стоит.

К их посту на воротах подошел отряд дозорных. Пока они отчитывались Витко, разговор пришлось прекратить.

— Откуда знаешь? — как можно тише спросил стражник, воровато оглядываясь по сторонам, опасаясь, что кто-то может подслушивать их беседу.

— Надежный источник, поверь, — Ерш скривился так, будто сам Вальдемар стоял перед ним, — из первых уст, как говорят.

— Сколько у нас времени? — сухо поинтересовался Витко.

— Точно тебе никто не скажет. День, может, два. Тьма за нами по пятам шла, можешь поверить. Но готовиться надо было еще вчера. Время не на нашей стороне, — Мытарь схватил не успевшего даже мяукнуть сомлевшего кота под упитанные бока и снова сел на свое место у огня, — завтра уже народ надо в известность поставить, всех в деревне разместить. Чтобы никто носу не совал наружу.

— Кто знает об этом? — начальник стражи забарабанил пальцами по щиту.

— Он, — кивнул на Варуна Мытарь, — я, ты и Всеволод.

— Кто звал меня? — игриво донеслось снизу, и по винтовой лестнице застучали чьи-то шаги.

Скоро из сумрака показалась улыбающаяся курчавая голова:

— Что, богатыри? Совет ночной держим? Кумекаете, как нас всех от зла несусветного спасти? Дело хорошее.

Он вошел в свет от огня и зябко поежился:

— Зима нынче одно название. Где снег? Где холод? А, чегой-то я разоряюсь? Нам ведь это на руку!

Не дождавшись остальных, он раскатисто расхохотался.

— Только черта помянешь, он тут как тут. Ты чего веселый такой? — не разделил веселья старосты Мытарь. — Витко вот не до смеха стало, когда узнал последние новости.

— А толку горевать? Разве изменишь что-то, если будешь слезы лить да повесишь буйну голову ниже плеч, как в сказках? — удивился Всеволод. — Тем паче, что сдаваться мы не думаем, бежать и в мыслях не было, придумаем что-нибудь. Или повезет нам.

— Добрый настрой, — Варун поплотнее закутался в плащ, который ему презентовал Мытарь, стащив из оружейной.

— Что мыслите, други мои? — Всеволод, незатейливо вклинившись в разговор, вдруг стал его непровозглашенным лидером.

— Надо дать бой да еще каким-то чудом деревню не сдать, — Ерш, достав меч из ножен, аккуратно чистил его тряпкой.

— Ну, ты прямо стратег, — шутливо и беззлобно пожурил его староста. — Сам додумался али подсказал кто?

— Как это сделать, я пока не знаю, — честно признался Ерш.

— Нужно женщин да детей уберечь от напасти, а для этого запасной план должен быть да убежище. Дабы если все поляжем, они бежать смогли, — воевода позавидовал, с каким спокойствием Витко буднично рассуждает о возможной грядущей кончине, — а для этого ночь продержаться нужно будет. Всяко они днем нападать не будут, верно?

— Тут ты прав. Значит, завтра к заходу солнца у нас все готово должно быть, — Всеволод внезапно из весельчака и балагура превратился в серьезного и мрачного защитника. — Встать надо с петухами и народ оповестить, чтоб готовились.

— Кто за стеной живет в первую очередь, — подал голос Варун со своего места.

— Дело говорит, — согласился с ним Витко.

— А еще в тех хатах, что у леса стоят, можно засады организовать, — продолжил воевода, обрадованный, что с ним считаются, — в каждый дом с дюжину бойцов засадить, дабы в спину ударить внезапно.

— Хитро. Не зря ты дружиной верховодил, — похвалил друга Ерш. — Только учуять могут кровососцы, и тогда считай, что ты людей заживо в этих избах похоронил.

— Ты же можешь придумать что-нибудь? — Варун не хотел так просто расставаться со своим планом. — Следы замести или еще что.

— Подумаю, — уклончиво ответил Мытарь.

— До утра только ответ дай, — попросил староста. — Затея хороша, если не найдут их упыри, токмо тут нужны отчаянные парни, что не побоятся в самое пекло заглянуть. Много народу в тылу ни к чему, так что опасное это дело.

— Я пойду, — вызвался Витко, — возьму проверенных рубак, и когда сигнал даден будет, выскочим и всех покрошим в капусту.

— Твоими устами да мед пить, — осадил размечтавшегося воина Мытарь. — Запамятовал, поди, супротив кого войной идем? Вы всей деревней одного упыря ловите, поймать не можете, а тут таких знаешь сколько будет? Думать надо не об этом. Суть в другом.

— Как это? Не понимаю тебя, — Всеволод уставился на Мытаря.

— Надо главному голову усекнуть, тогда остальные сами сдохнут. Без головы змея не ползает, — продолжил невозмутимо чистить оружие мракоборец, — если только самую малость. Вальдемарово сердце черное если биться перестанет, то остальные уже на рожон не полезут.

— Оно и так уже много веков не бьется, — вспомнил Варун, — он же умертвие ходячее!

— Ты к словам не цепляйся, — цыкнул на него Мытарь, — тоже мне, умник нашелся! А чтобы Вальдемара победить, мне к нему надо добраться. Значит, я с Витко пойду. Так шансов у всех больше будет. Мне до злодея добраться, а нашим выжить.

— Вот тебе и раз. Так мы тут без бойцов совсем останемся. Кто деревню-то оборонять будет? — расстроился староста.

— Все те, кто ее своим домом считает, — категорично заявил Ерш. — Сейчас нельзя слабину давать, в такие минуты ясность появляется, кто чего стоит. Не получится дома отсидеться, Сева. Всем надо выходить да друг за друга держаться.

— Много народу погибнет, — закусил верхнюю губу глава Кусны.

— Много, — подтвердил его худшие опасения Мытарь, — но только тогда малюсенький шанс есть, что хоть кто-то уцелеет. И сможет рассказать своим потомкам, благодаря кому они в живых остались.

— Думаешь, Вальдемара убить получится? Один раз уже не вышло, как ты сам рассказывал. С чего решил, что у тебя выйдет? — Варун почувствовал, как начинают играть нервы.

— Есть предложения лучше? — лукаво ответил вопросом на вопрос Ерш. — Попытаюсь хотя бы. У меня давно с ним счеты, пора и честь знать.

— Как деревню сберечь? Пока вы в засаде, нам же держаться как-то надо, — нахмурившись, засопел Всеволод, почесывая голову.

— Серебра надо немерено. Вооружить всех, у кого руки есть. Хоть палкой, хоть оглоблей, но чтоб никто в стороне не стоял, — начал говорить мракоборец, а Витко согласно закачал головой. Ваша задача не сдать деревню и продержаться, пока мы в тыл не ударим. Не зря же у нас в отряде воевода целый имеется.

Он улыбнулся и кивнул на Варуна, который даже покраснел, когда все, включая кота, с любопытством уставились на него.

— А что я? — промямлил он, смущенно уставившись в огонь.

— Тебе задание архиважное, — продолжил Мытарь, — Севе помочь и Кусну отстоять. Справишься?

Все с такой надеждой уставились на Варуна, что ему ничего не осталось, кроме как утвердительно качнуть головой.

— Вот и славно. Всеволод, завтра с утра собирай народ, расскажем все, как есть, — переключился на другого Ерш.

— Как скажешь, — не стал спорить тот.

Витко мрачно оглядел своих собеседников. Лицо его осунулось, а невеселая улыбка была похожа на звериный оскал:

— Дело за малым: орду нежити перебить в ночи да их главного на куски порубить. Дельный план, ничего не скажешь.

* * *

Ближе к четырем резко стало холодать. Сновавший туда-сюда в одном свитере Покахонтов сначала был абсолютно уверен, что ему показалось, но когда при вдохе начала болезненно ныть переносица, а окоченевшие синие руки уже не сжимались в кулаки, он наконец понял, в чем дело. Посетовав Толкуну на грядущий мороз, он надел куртку, перчатки и только тогда выскочил к сараю.

К природной аномалии, заставшей Кукуево врасплох, прибавился еще и сильный ветер. Когда раскрасневшийся от натуги историк волок к дому очередную фанеру, пошел снег. Обычно осадки сначала вежливо намекали о своем грядущем появлении редкими снежинками и только потом приходили в виде полноценного снегопада. Но этот день явно решил запомниться Покахонтову всеми возможными способами — небо заволокло низкими тучами, отчего сразу же стало темно, как будто страдающий сильным похмельем алкоголик в свой берлоге отгородился плотными шторами от яркости нового дня. Пурга налетела быстро и стремительно, подобно набегам орды Чингисхана, не оставляя никакого шанса зазевавшимся и нерасторопным. Покахонтову показалось, что снег летит не только с неба, но со всех сторон, даже из-под земли. Колючие ледышки били в лицо, залетали в глаза и уши, щипали кожу, заставляя сразу же терять ориентиры. Но, подумав, что близится с приходом ночи, Дмитрий Александрович заставил себя не обращать внимания на капризы природы, хотя температура все падала и падала.

Задумка Толкуна отличалась от первоначального плана. Едва они поднялись на второй этаж и открыли окно, выходящее на старый дом Сергея Петровича, сомнения начали одолевать ученого:

— Чего-то далековато, метров двадцать, не меньше. Да и высоко получается. Вы думаете, у нас получится? А если гикнешься с такой высоты на спину? Это же сразу инвалид на всю оставшуюся жизнь.

— В нашем случае жизнь может закончиться очень быстро, если по двору будут курсировать товарищи вампиры, — Толкун осторожно высунулся из окна почти по пояс и посмотрел вниз, где как нарочно были складированы пустые железные бочки.

Затем он критическим взглядом прикинул расстояние до крыши своего старого жилища и недовольно цыкнул:

— Хрена лысого мы докинем даже до трубы веревку. Не годится план наш.

— И что делать? — надеясь, что у друга есть уже готовое решение, спросил Дмитрий Александрович.

— Затея, вообще, хороша. Но нужно внести некоторые корректировки, — причмокивая толстыми губами, поскреб заросший подбородок Толкун. — Значит, так, я пойду искать инструмент, он у меня здесь, на первом этаже в хозблоке. А ты быстро дуй за сарай, где мы были. Там должны лежать две старые лестницы. Они большие, и если их соединить вместе и как-то укрепить, то мы сможем сделать из них псевдомост. И по нему перебраться.

— Не выдержит, — одна мысль корячиться на гнилых досках на высоте вселяла в Покахонтова животный ужас, — если не будет подпорки, рухнет, точно вам говорю. Еще обломками проткнет, как в фильме ужасов. Кровь будет хлестать из дырки, и они сразу прибегут, слетятся как мухи на… на варенье, ночи не дождавшись, и выпьют досуха. Или себе подобными сделают, для услады их верховного…

Он побледнел и зажмурился, плотно сжав губы. По всей видимости, в голове у Покахонтова в этот момент прокручивались кадры тех самых «лучезарных» перспектив, которые он сам только что красочно обрисовал своему другу по несчастью.

Сергей Петрович внимательно выслушал историка, дал ему немного времени, чтобы как следует повариться в своих страхах и волнениях, и только потом начал развивать свою идею до конца:

— Вообще, лестницы надежные. Выдержат и слона. Но если ты такой припадочный, то сделаем подпорки. Поставим балки какие-нибудь или деревяшки. Конструкция будет надежная, как Дворцовый мост. Ты-то что боишься со своими сорока килограммами? Это мне надо нервничать в первую очередь. Кстати, старайся наследить как можно больше у сарая, мы их попробуем со следа сбить, посмотрим, какой у них нюх. Нужно создать видимость того, что мы там спрятались. Блин, чего такой холод-то?

Толкун поплелся искать необходимый для создания импровизированного моста строительный инструмент, Дмитрий Александрович уже был вынужден идти в сарай. Он не сразу понял, в чем причина ватных дрожащих ног и пересохшего горла. Сперва он подумал, что одни только мысли о предстоящей ночи повергают его в такое уже привычное для последних дней состояние, но все оказалось проще. Черная деревянная громадина с щелями в стенах до жути пугала его. Нечто ужасное, еще из детских времен, давно уже похороненное с остальными ненужными или болезненными воспоминаниями на задворках памяти, вдруг всплыло на поверхность. Покахонтов остановился как вкопанный на половине пути.

— Хорошо, что лестницы не внутри, а за ним — никакая сила на свете сейчас не заставила бы его заглянуть внутрь темного сарая.

Покахонтов тут же вспомнил, как он бегал ночью в туалет с бешено колотящимся сердцем, каждый раз невероятно радуясь своему успешному возвращению в теплую кровать. Он вспомнил, как родители, отправляясь в гости, первый раз оставили его одного дома, в просторной и большой квартире. Тогда он забаррикадировался в гостиной, задвинув дверь двумя креслами и диваном, просидел так до их возвращения, страшась выйти даже в туалет. Привычку запираться в комнате он пронес практически до студенческой поры. Тут же он вспомнил следы и признаки присутствия всех тех монстров, что мешали ему спокойно жить в детстве: все те ночные скрипы, шорохи в шкафу, вой в трубах. Стоя на холоде, он будто наяву погрузился в душный плен одеял и простыней, когда от страха увидеть нечто из своих кошмаров ему приходилось заматываться с ног до головы, потеть и дышать через раз, лишь бы порождения мрака прошли мимо, не заметили его, оставили в покое. Теперь все это ожило и вполне реально маячило впереди. Страх из детства махал Дмитрию Александровичу когтистой лапой из ближайшего будущего.

Обе лестницы оказались настолько высокими и прочными, сбитыми из огромных толстых досок, что Покахонтову подумалось было, что он зря поднял панику и что они смогут играючи выдержать вес даже маленького слона или хотя бы коня. Да и следов гниения или трухлявости замечено не было. Но обрадованный ученый смог сдвинуть их только на пару метров, не больше. Пришлось бежать обратно, докладывать о провале миссии мозговому центру, Толкуну, но тот копался где-то в недрах своего жилища и в полуоткрытую дверь раздраженно и надсадно проорал Покахонтову в ответ на призыв о помощи:

— Потом, значит, принесем, мне некогда сейчас, гвоздей не найти! Поищи пока что-нибудь для опоры.

— Сергей Петрович, может, в этом нет необходимости, — вжав голову в плечи, выдал Дмитрий Александрович, — они выглядят надежными.

Не успел он договорить, как перед ним предстал злой как сто чертей Толкун. Лицо его было измазано чем-то черным, рукава были закатаны по локоть, весь он был с ног до головы в крупных шмотках пыли, похожих на небольших медуз, выброшенных на берег приливом.

— Чего огород городишь? — рассвирепел он. — Решили уже все.

— Да, но я не думал, что эти лестницы такие… основательные. С их помощью можно небольшие крепости осаждать.

— Ты не умничай, а займись делом. Если не хочешь искать опоры, посиди в Интернете, изучи еще вопрос, лекции свои повспоминай, как нам противостоять этим ублюдкам, — вспылил Толкун. — Времени с гулькин хер, а мне еще ружье чистить и заряжать. Давай, не мешай. Через полчаса начнем монтировать.

Покахонтов молча повиновался и поспешил скрыться с глаз рассерженного хозяина.

Не зная, чем заняться, он стал ходить по участку, пытаясь скинуть с себя нервное напряжение, но снежный буран не позволял расслабиться. Темнело. Заскочив обратно в тепло, он в дверях столкнулся с Сергеем Петровичем.

— О! — воскликнул тот. — Тебя-то я и ищу. Время не ждет, пошли.

Вместе им удалось по очереди подтащить обе лестницы к дому.

— Есть проблема, — сразу же помрачнел Толкун.

— Что случилось? — Покахонтов постарался понять причину недовольства друга.

Толкун долго ходил вокруг, присматривался, приценивался, щелкал языком, что-то бормотал себе под нос.

— Как их в дом-то затащить? Не поместятся, — вздохнул он.

Дмитрий Александрович уставился на Толкуна, раскрыв рот. Мысль о том, что план их трещит по швам и вот-вот провалится в тартарары, грозила сию секунду обратиться в очередной приступ неконтролируемой паники.

— Даже если мы их и затащим, как их в окно пихать? У нас же нет никакой механической помощи. Ну метров на пять пройдет. А дальше что? Начнет крениться и рухнет, — добил пенсионер.

— Тогда я сейчас бегу наверх, открою окно. Вы мне подадите одну, я постараюсь ее по максимуму затащить. Дальше по обстановке, — Покахонтов не узнал сам себя.

Не дожидаясь ответа, он убежал внутрь, оставив Толкуна раздумывать в одиночестве.

Спешка, впрочем, не помешала историку раздеться, не глядя кинув куртку на пол, с грохотом скинуть промокшие ботинки, схватить скрюченной от мороза рукой тапки и только потом побежать наверх, громко стуча пятками. На втором этаже Покахонтов немного успокоился. Прямо напротив комнаты с окном, куда надлежало затащить лестницы, находилась кухня. При открытых дверях места было более чем достаточно. Дело осталось за малым — сделать самый настоящий мост. Покахонтов дернул вниз ручку стеклопакета, и в тепло человеческого жилья тут же с завываниями подбитого самолета полетел снежный холод.

* * *

Лаптинский хотел сразу же ехать и незамедлительно снимать место раскопок, загадочный горелый дом, точку сбора местной молодежи, словом, все то, о чем долго и старательно рассказывал ему Аксенов вчера за бокалом пива. У Павла Олеговича была иная точка зрения на этот счет:

— Ты с ума сошел! Какой могильник? Какой проклятый дом? Ты понимаешь, что сейчас пять часов! Пять! Если мы сейчас их спугнем, то все. Не будет никаких репортажей, никаких монстров.

— А чего ты, собственно, так пыжишься? — моментально вспыхнул Валера, подозрительно поглядывая на их водителя. — Боишься, что при дневном свете твои дешевые декорации и друзья с клыками из «Детского мира» будут совсем уж позорно выглядеть?

От возмущения Аксенов потерял дар речи. Он повернулся к Лаптинскому, всем своим видом показывая, что оскорблен до глубины души.

Валера понял, что допустил ошибку, и теперь сидел, показательно уставившись вперед, при этом боковым зрением он старался контролировать невменяемого Аксенова.

— На дорогу смотри, овощ! — взвыл сзади Дворников, когда «Лачетти» сильно повело в сторону идущей в соседнем ряду машины, она дернулась на скользкой дороге и чудом вернулась на траекторию.

— Ладно, — примирительно ударил себя ладонями по толстым ляжкам ведущий канала «Дебри бреда», — Паш, не обижайся, перегнул я палку, с кем не бывает. Зато теперь, увидев твою реакцию, я сделал один важный вывод. Есть всего три варианта, и ни в одном из них ты не выступаешь в роли обманщика, я серьезно.

— Что еще за варианты? — Павел Олегович, играя желваками, схватил руль так, что побелели костяшки пальцев.

— Первый вариант, он самый лучший для всех. Там все действительно так, как ты описал. В поселке завелись вампиры и всех грызут втихую под покровом ночи, — как Валера ни старался, сарказм все равно так и сквозил в его речи. — Второй вариант попроще. Тебя развели как лоха теми же пластмассовыми клыками, о которых я говорил. А ты, будучи натурой впечатлительной, всему поверил и побежал расследовать это дело, пока шутники сидят и заполняют ведра и тазики слезами. От смеха, разумеется. Или зашивают надорванные животы по той же причине.

— Третий вариант? — подал голос сзади оператор канала.

— Третий вариант тоже неплох, но прозаичнее первого. Там крутят темные дела какие-то криминальные субъекты, которых наш герой принял за представителей… эммм??.. Мифических сущностей? Да, определенно. Мифических сущностей.

Лаптинский еще несколько раз повторил понравившееся словосочетание, словно пробуя его на вкус.

— Короче, Павел. Поехали снимать, а там будет видно. Ты работаешь с профессионалами, забыл? Проедем мимо, попалим обстановку, чего к чему. Если будет какой-то напряг, сразу же уедем. Никого мы не спугнем, вампиры спать должны днем.

— Ага, скажите это юристу Бурдинского. С нами он вполне себе разговаривал, — Павел Олегович, увлекшись, чуть превысил допустимую скорость.

— Так это нам и на руку. Выведем его на чистую воду, — увещевал лукавый Лаптинский.

— Хорошо, как хотите, — обиделся Аксенов, — но я вас предупреждал. Если вместо шокирующего репортажа вам будет достаточно и обычных раскопок, кто я такой, чтобы мешать звездам «Ютуба»?

— Да не усложняй, чувак. Проедем просто, разнюхаем, что да как, — попытался успокоить рассерженного предпринимателя Артем.

— А самое смешное будет знаете что? — судя по тону, под «смешным» Аксенов предполагал полный крах их затеи со всеми вытекающими. — Если адвокатик явится, а вы его даже не сможете зафиксировать на видео.

— В смысле? — Лаптинский подозрительно посмотрел на Павла Олеговича, будто сомневаясь в его психическом здоровье.

— Ты вчера жопой слушал? — снова вспылил тот. — Или пивком тупо заливался? Я рассказывал, что мы его не смогли на телефон сфоткать.

— Ага, конечно, — Дворникову что-то попало в горло, и прежде чем продолжить, он долго и противно кашлял, — фоткают на какое-то говно, один мегапиксель, а потом удивляются. Скажи спасибо, что вы хоть себя на фотке увидели. Не удивлюсь, если через месяц этот твой друг заявит, что селфи с лепреконом замутил, и в Сеть пустит. А что, тебя если чуть «зажабить», бороду прицепить, вылитый хитрый карлик с золотишком в карманах.

— Тема, не беси его, — скрывая смех, попытался унять друга Лаптинский, но не выдержал и сам прыснул в кулак.

— Ладно, ладно. Хозяин — барин. Погнали, — от бешенства одутловатое с перепоя лицо Аксенова перекосило еще больше.

Когда они уже заруливали на Дорожную, Павла Олеговича осенило.

— Твою мать! — в сердцах возопил он, ударив кулаком о потолок. — Про Евгешу чуть не забыл. Все из-за вас, бараны!

Лаптинский, мирно поедающий припасенный из дома бутерброд, снова с опаской покосился на буяна.

— Чего? — прочавкал он, облизывая заляпанные майонезом пальцы.

— Хрен через плечо, — на удивление весело отозвался Аксенов, — сейчас мы еще одного свидетеля вызовем. Парня, про которого я говорил, Женей зовут. Будут вам доказательства, будут.

— Сомнительный довод. Как раз больше подозрений вызывает, что ты с местными дружбу водишь. Пока мы сюда ехали, они, небось, готовили представление, — поджав тонкие губы, процедил Дворников.

Машина, дернувшись, встала как вкопанная, отчего остатки бутерброда Валеры выскользнули из его руки и сиганули вниз. Ведущий укоризненно посмотрел на виновника происшествия.

— Значит, так, — тихо и угрожающе начал Аксенов, — если еще раз кто-нибудь из вас мне скажет, что я тут все подстроил… Мы сразу же распрощаемся. Мне надоело слушать этот…

Он долго подбирал достойный эпитет, который смог бы как можно красочнее описать все то, что он испытывал при общении с блогерами. Но в силу того, что Павел Олегович никогда не обладал богатым словарным запасом, сделать это было очень и очень непросто.

— Это гнилой базар, — ввернул он дежурное высказывание из сериалов про лихие девяностые, — не верите, чего претесь? Делом бы лучше занялись, заводы стоят. Зато у нас теперь все журналисты, мать их за ногу.

Валера снова попытался погасить пламя зарождающегося скандала:

— Все, все, все. Друзья, дружочки, друзьяшечки! Не будем снова начинать склоки и дрязги! Мы в одной лодке, одна команда.

Он обернулся назад и сделал зверское лицо, стращая Дворникова:

— Сейчас Пашка вызовет еще одного свидетеля, мы снимем с ним интервью, а потом по ситуации. Либо посидим чайку попьем, дождемся темноты, либо сразу поедем, как решит наш продюсер.

Он ласково потрепал Аксенова по плечу, стараясь задобрить легко возбудимого дельца.

— Да не вопрос, Паш, ты не обижайся, я же пошутил, — Артем постарался внести свою лепту в процесс успокоения невротика.

— Проехали, — после всех извинений Павел Олегович оттаял, — сейчас наберу Женю, попрошу выйти, он может все подтвердить или что-то еще добавить, если я упустил.

Федоренко уже знал о прибытии съемочной группы — его отец бдительно углядел в окно уже знакомую машину и трех людей.

— Женя, — проорал он, подойдя к лестнице, ведущей на второй этаж, — тут опять этот урод приехал! Скажи ему, если он опять машину поставит у ворот, я ему яйца откручу.

— Иду, иду, — затопотал по ступеням школьник, стараясь не взбесить отца.

Уж кто-кто, а он точно знал, на что способен Федоренко-старший в гневе.

— Это они за мной приехали, мы поедем проветримся, — на ходу сочинил он, прыгая в кеды.

— Сигареты и пиво — наше все? — глава семейства был настроен весьма скептически, недобро поглядывая на свое чадо.

— Пап, ты чего? Когда я курил-то? — деланно возмутился старшеклассник, лихорадочно шаря на верхней полке в поисках шапки.

— Ага, понятно. Курить мы не курим, но бухаем, как алкаши, — никак не унимался бывший борец. — Понятно теперь, почему спорт не для тебя. Вот я в твоем возрасте…

— Все, потом обсудим. Я через две недели уже на коричневый пояс сдаю, придешь на экзамен, посмотришь, оценишь. Я побежал, — постарался отделаться от недовольства родителя Женя. — Ложитесь, меня не ждите, мне завтра все равно к третьему уроку…

Хлопнув калиткой, он обернулся и увидел в окне маячащую тень отца…

— Здорово, — к нему тотчас подскочил Аксенов, не успел он опомниться. — Ребята, встречайте. Еще один очевидец, а по совместительству мой кореш и просто классный парень, Евгений.

Пока Федоренко рассматривал подошедших чужаков, Павел Олегович снова оживился и суетился рядом, своими хаотичными передвижениями создавая лишнюю нервозность.

Женя, воспитанный отцом, первые секунды встречи с опаской разглядывал незнакомцев, ожидая подвоха, но в конце концов природная любознательность и открытость взяли верх.

— Парни, а вы с какого канала? — как только напряжение спало, начал допрос он. — А я думал, вы ездите в таком автобусике с антенной на крыше, чтоб сразу транслировать… А где камера? Будет такой мохнатый микрофон висеть над головой, когда снимать будем? Я, короче, по «Дискавери» смотрел документалку одну, про работу журналюг. Ой, простите, журналистов. Репортеры, вот. Так вот там один парень…

Лаптинский, сложив пухлые руки на животе и склонив голову набок, слушал, как вещает Федоренко. Сумерки тихими и осторожными хищниками обступали Кукуево.

* * *

Народу собралось много — несмотря на ранний час и легкий морозец, практически вся деревня пришла послушать старосту. Каким-то образом информация о грядущем нападении упырей все же просочилась в народ, Варун понял это по обрывкам фраз и шепоту в толпе. Может быть, кто-нибудь из стражников, проходя мимо, все-таки изловчился подслушать их разговор, может быть, Витко уже дал несколько распоряжений нижестоящим воинам, а те уже распространили слух. Ясно было одно — ни для кого худые вести уже не будут шоком, жители Кусны знали, зачем их собрали этим по-зимнему холодным утром. Собрание проходило на главной площади деревни у рынка, здесь стоял небольшой деревянный помост. В праздники тут выступали местные любители театральных представлений и циркачи со скоморохами. Приезжие артисты объявлялись в Кусне нечасто, слишком далеко деревня стояла от основных дорог. Сейчас на деревянных подмостках с трудом умещалось четыре человека — староста деревни нетерпеливо переминался с ноги на ногу, будто хотел в туалет, позади него стояли сумрачный и невыспавшийся Витко, такой же угрюмый Ерш, который смерть как не любил публичные выступления, и взволнованный Варун, с упоением наблюдавший за происходящим.

Воевода видел в толпе совсем уж немощных стариков, которые прозрачными и наивными глазами без ресниц рассматривали окружающих и шамкали ртом, едва ли понимая, что, собственно, происходит. Были и дети, которые, несмотря на ранний подъем, с визгами и криками носились вокруг помоста, протискиваясь между рядами стоящих. В который раз Варун попытался пересчитать людей, но снова сбился — Кусна была отнюдь не маленьким поселением.

Подождав еще несколько минут, Всеволод поднял руку. Старосту уважали — воевода понял это по тому, с какой скоростью смолкли все разговоры и на площади повисла почтительная тишина.

— Други мои, братья и сестры, отцы и матери наши, — скорбно начал он, — худые, роковые, черные, недобрые, лютые вести принес я вам. Беда пришла неминучая, постучалась уже в ворота наши крепкие.

От Варуна не ускользнуло то, что Мытарь, большим кинжалом чистящий ногти, ухмыльнулся после столь многообещающего начала.

По рядам прошел ропот, самые впечатлительные испуганно воскликнули, но никто и не думал перебивать деревенского главу.

— Давно мы с вами тут проживаем, а до нас пращуры наши. Многие бы уже давно бежать удумали, но для нас место сие священно и неприкосновенно, вот почему долгие лета мы денно и нощно стерегли его от поползновений из тьмы. Много черных сердец клинки верные проткнули, много ночных созданий, порождений скверны перебили, да только в этот раз обернулось все во сто крат хуже. Идут на нас войной темные силы упыриные во главе со знатным чернокнижником Вальдемаром. Кровопивцев видимо-невидимо, целая орда на нас войной идет. Как бы к ночи у наших стен они не оказались.

Всеволод поперхнулся и судорожно сглотнул. Руки его были опущены вдоль туловища и плотно прижаты к телу, но Варун видел, как они ходят ходуном.

— В недобрый час на помощь к нам пришел мракоборец Ерш. Все знают его, ведь много кому в деревне он помог. Кому умным советом, а кому и вострым мечом.

Староста отошел в сторону и рукой указал на «виновника торжества». Мытарь поморщился, всем своим видом показывая, как ему неловко. Когда все взоры устремились на него, он изобразил карикатурное подобие глубокого поклона. Кто-то невпопад и громко рассмеялся.

— К ночи надо подготовиться, — взял с места в карьер Ерш, застенчиво поглаживая лысую голову. — План у нас имеется, но времени в обрез, поэтому так рано вас и собрали.

— Живы-то хоть останемся? — выкрикнул один из мужиков в толпе.

— Как получится. Битва грядет страшная, к самому худому нужно готовиться, — вынес суровый приговор Всеволод.

Громко и пронзительно заголосила одна из бабок. Ее муж, седой мужичок в стоящей колом шапке, недовольно зашипел на нее, но сделал только хуже. Очень скоро ее примеру последовало еще несколько представительниц женского пола.

— Чтобы в живых остаться, — перекрикивая вой, протрубил староста, — надо постараться. Победа от нас зависит.

— Если бы только от нас, — едва заметно прошелестел Мытарь, уставившись в пол, так что это услышал только Варун.

— Погоревать завсегда успеем, сейчас надо мозговать, как борониться будем, — рассудительно протрубил кузнец, огромный усатый силач, возвышавшийся среди людей, как айсберг в море.

Прежде чем перейти к сути собрания, Всеволод с Витко еще долгое время терпеливо успокаивали самых впечатлительных женщин, отвечали на вопросы самых недоверчивых поселенцев о достоверности сведений, одним словом, пытались навести хоть какое-то подобие порядка.

— Послушайте, — не выдержав, воскликнул староста, — что вы как дети малые! Каждая минута дорога, а мы тут абы чем занимаемся. Кто хочет смуту устраивать да языком трепать, прошу обождать. Сперва выслушайте план наш. Витко, друже, давай ты. А то у меня горло пересохло уже.

Добрых пятнадцать минут ушло у главного стражника на то, чтобы донести до жителей деревни, как они думают пережить грядущую ночь.

— Стало быть, получается, — улучив момент, встрял в монолог Витко один из крестьян, — все сводится к одному. Вы засаду хитроумную учиняете, пытаетесь их наскоком взять, когда они уже на деревню попрут. А наша задача главная — Кусну не сдать до поры до времени, держаться, сколько силушек хватит?

— Как-то так, — кивнул Витко, — измором они нас точно брать не будут. Поди и не подозревают, что мы отпор дать думаем.

— Ежели вы там засядете, кто будет тут верховодить? При всем уважении, Севка главарь наш, но не мастер он в бою мечом махать… Кто совет добрый даст, когда ворота высаживать будут, кто нашим молодцам-богатырям прикажет, как отбиваться следует? А неровен час упыри через стену сиганут и в деревне резню учинят? — вступил в беседу кузнец. Невооруженным глазом было заметно, что к его мнению прислушиваются многие. Все мужики, стоящие рядом, как только он задал вопрос, тут же согласно закивали головой.

— Не переживай, один не останешься. Ерш и в этот раз сдюжил и пришел не один, а с подмогой. Вот, настоящего воеводу приволок. Кто сомневается, подходи по одному, потрогать дадим, — совершенно неожиданно для Варуна заявил староста.

Воевода почувствовал, как кровь приливает к лицу, когда вся деревня с интересом посмотрела на него.

— Мы с Ершом, как только жарко станет, сразу же ударим, об этом не волнуйтесь. Варун будет вместе с Севой верховодить обороной, чтоб чего худого не приключилось, — для верности еще раз во всеуслышание объявил Витко и замолчал.

Народ воспользовался заминкой в собрании, чтобы тут же с жаром броситься обсуждать предстоящее сражение — все разделились на небольшие группки и одновременно начали разговор, шум поднялся такой, что Варун только диву давался, как в такой какофонии можно услышать хотя бы себя. Начались совсем уж ожесточенные споры — кто-то принялся демонстрировать специальные техники боя, подходящие для убийства вампира, некоторые с интересом наблюдали, как один из купцов принялся палочкой рисовать на земле оборонительные редуты, неслышно комментируя в окладистую бороду свои замысловатые каракули, женщины тут же побросали своих мужей и, сбившись в стайку, заняли место на отшибе, стращая друг друга еще больше. Самые спесивые лезли на помост, пытаясь высказать свое, единственно правильное мнение лично старосте.

Всеволод, закрыв глаза, стоял на помосте и ждал, пока страсти немного улягутся и накопившийся от волнения энтузиазм сойдет на нет. Так и вышло, уже через несколько минут на площади снова стало тихо, лишь самые нервные и болтливые продолжали драть глотки, убеждая друг друга в неправоте.

— Други! Дайте сказать, — попросил внимания староста, похлопав в ладоши.

— Чего языком зазря чесать, так до ночи тут простоим, — раздраженно сложил руки на груди Мытарь, с тоской поглядывая на своего кота, которому какой-то любитель животных поставил лохань с молоком.

— Сейчас вам предстоит решать, что делать, — Сева обвел взглядом всех собравшихся. — Пока еще есть время бежать. Никого силой тут удерживать не будем. До захода солнца еще целый день, собраться успеете. Но знайте — вечером ворота закрыты будут и уже никуда не денешься. Крепко подумайте. Я вас предупредил, ночка будет жаркая. Многие рассвета не увидят уже.

— С детьми что и женщинами? — донесся одинокий выкрик из толпы.

— Схорон тайный надо учинить, убежище надежное. Охрану приставить, — Витко стал выражать свои мысли предельно кратко и по существу, изъясняясь тезисами.

— Мысля у меня имеется, — слово взял тот самый трактирщик, что первым узнал о приезде Мытаря и Варуна. — Все про мой квас знают, что лучше не найти, хоть всю землю пешком обойди.

Видимо, это было не простое хвастовство и реклама, многие довольно закивали головой, широко улыбаясь, будто позабыв о нависшей опасности.

— Зовут меня Бажен, ежели кто позабыл, — неспешно подбирая слова, продолжил владелец постоялого двора. — Так вот, что я хотел сказать…

— Да кто тебя забудет, ты давай быстрее к сути переходи, балабол, — не выдержал Всеволод, в сердцах притопнув ногой.

— Ладно, не ворчи, — засмущался тот, — я это все к чему вещаю. Погреб в трактире имеется, здоровенный. Ежели все бочки оттуда выкатить, туда вся Кусна поместиться должна, всем скопом.

— А квасом можно облить округу, чтобы со следа сбить тварей, если они внутрь проникнут, — оживился Ерш, — первая здравая мысль за все собрание. Бажен, голова у тебя ясная, хоть и бражки ты любитель знатный.

— Квас задарма лить? — даже не обратил внимание на похвалу трактирщик. — Ладно бы еще в глотки. Так ведь нет, считай, что землю поить.

— Можем и не лить, — легко согласился Мытарь, — только тогда слово даю тебе, что после этой ночки будешь им упырей потчевать. А им по душе кровь человеческая, как знаешь. Хотя ты человек ушлый, может, и с ними договоришься.

Многие беззлобно засмеялись.

— Не балуй, — староста моментально пресек конфликт, погрозив Ершу пальцем. Вусмерть обиженный Бажен надул щеки, открывая и закрывая рот в попытках сказать хоть что-нибудь оскорбительное в адрес мракоборца, но так и не нашелся.

— Пошутил он, не принимай близко к сердцу, — поспешил заверить трактирщика Витко. — Ловко ты придумал, о таком месте я и толковал. Там и припасы кое-какие поди имеются, так что ночь продержатся, а утром, если не удастся нам отпор дать, деру дадут. Лучше не придумаешь.

— О таком повороте лучше и не думать, все у нас должно получиться, — оптимистично заявил Всеволод.

Он обернулся к начальнику стражей и кивнул головой, призывая вновь взять инициативу в свои руки. Тот вышел вперед, заняв место старосты, и снова предельно четко принялся командовать:

— Значит, так, кто надумал из Кусны бежать, не теряйте время, оно сейчас дорого, как никогда. Прошу только перед уходом предупредить меня или Севу, чтобы мы понимали, сколько человек остается.

Никто на площади даже не пошевелился, все ждали дальнейших распоряжений Витко.

— Женщины! Идите домой, после обеда берите детей и направляйтесь к Бажену, слушайте его и не спорьте. Придется потерпеть, в сыром да холодном погребе сидючи, но все одно лучше, чем в лапы нечисти попасть, — продолжил он. — Мужики! Сейчас будем распределять, кто чем займется, так что не расходитесь, работы предстоит море!

Варун еще раз поразился, как четко и слаженно действуют жители Кусны. Не успел Витко договорить, как все женское население деревни тут же испарилось, не забыв прихватить с собой детей. Теперь собрание больше походило на крестьянский бунт. Суровые бородатые мужики хмурились, молча сжимая кулаки.

— Теперь самое главное. Ерш, скажи ты! У тебя складно получается, — попросил Витко.

— Что тут рассусоливать, — в привычной для себя манере начал Мытарь, — сразиться нам предстоит не с лиходеями разбойными али войском обученным. Тут все гаже будет. Кто из вас, грешных, хоть раз супротив упыря один на один выходил?

Все молчали.

— Ладно, — понял Мытарь, — многие упырей ловили?

Практически все подняли руки.

— Хорошо, — удовлетворенно кивнул мракоборец, — значит, должны понимать, что нас ждет. Радует одно, упырь существо лесное, скрытное, в открытом бою не таким ловким будет, как на топи своей.

— Много их будет? — нервно подергивая себя за бороду, поинтересовался кузнец.

— Всем хватит, — заверил его Ерш, — очень много, со всех болот прискачут.

— Мы порой и одного едва скручивали, — честно признался Бажен, — да и то все со страху чуть штаны не попортили.

— Упыри не главное. Мы с вами пока веточки обламывали, — пояснил Мытарь. — Вы тут, а я на болотах. А корень злодейский в это время силу набирал да планы кровавые лелеял.

— О чем ты речь ведешь? — спросил Бажен, но этот вопрос читался в глазах всех собравшихся.

— Вальдемар-чернокнижник. Он войско ведет. Его убить надобно, тогда и упыри не помеха, всю силу свою потеряют, которой он их питает, — Варун заметил, как изменился Мытарь, стоило только заговорить о его личном враге.

Воевода не понаслышке знал, что ненависть — опасная разрушающая вещь. Вспышки ее в бою порой играли на руку, во сто крат увеличивая силу. Варун и сам прекрасно помнил, как в приступе ярости рубил врагов направо и налево, не обращая внимания на раны. Но ненависть, попавшая в голову и плотно застрявшая там, мешала думать и принимать верные решения, изменяла течение мыслей, направляя их только в одну сторону. К добру это, как правило, не приводило.

* * *

Одна лестница пролезла целиком внутрь, а другая лишь наполовину, вторая ее часть вызывающе торчала прямо из окна. У случайного прохожего могли бы возникнуть вопросы, но по улице не прошло ни одного человека, Кукуево как будто вымерло. Затащить лестницы оказалось не так просто. Сперва Толкун приставлял их к стене дома, словно намереваясь брать собственное жилье штурмом, у окна за процессом следил Покахонтов. Понадеявшись на собственные силы, он попытался в одиночку затащить первое «осадное орудие» внутрь, но неважные силовые показатели вновь подвели его.

Сергей Петрович, понаблюдав за трепыханиями друга, горестно вздохнул и устало поплелся внутрь. Даже тогда, когда прибыла помощь, Дмитрий Александрович скорее мешал, чем помогал процессу. Единственное, что ему хорошо удавалось, так это висеть на одной из ступеней и тем самым сместить центр тяжести лестницы, отчего она охотнее поползла в открытое окно. Лежавшая на полу, она походила на старые железнодорожные пути. Со второй частью импровизированного моста справились быстрее. Теперь им предстояло самое сложное — соединить две части переправы воедино. Для Толкуна, построившего дом с нуля, это было не проблемой, а интересным времяпрепровождением, тогда как для Покахонтова очередной нервотрепкой. Вооружившись молотком, гвоздями и досками, Сергей Петрович принялся за работу. Иногда он отвлекался от процесса и призывал на помощь бродящего без цели историка, терпеливо объясняя тому, что от него требуется. Покахонтову доверялось либо подержать молоток, либо подать гвозди. Дмитрий Александрович, погруженный в невеселые думы, умудрился напортачить и тут, всучив Толкуну банку финишных гвоздиков вместо здоровенных дюбелей.

— Проку с тебя, что с козла молока, — ярился пенсионер, громко орудуя молотком.

Для верности Сергей Петрович взял два толстых каната, связав ими место стыковки двух лестниц:

— Это для верности. Если чья-то попа толстая перевесит мой крепеж и дриснет переправа, тогда хоть вниз не рухнешь. И никаких подпорок не надо! А что, вполне себе получилось, полчаса работы — и вуаля!

Покахонтов придирчиво осмотрел плоды упорной работы Толкуна и вроде бы остался доволен.

— Теперь нужно, чтобы наша переправа дотянулась до крыши, и полдела сделано.

— Хватит разговоров, темнеет. Пора собираться. Пошли, поможешь продукты мне собрать. Теплые вещи потребуются. Представь, какой дубак будет! А нам там всю ночь коротать.

— Куда мы денем лестницу? Если ее просто скинуть вниз, я уверен, что они все поймут. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять наш маневр. Особенно если окно на втором этаже будет открыто.

— Лестницу мы затянем на крышу, там и положим. С земли ее не видно будет. А кто последний полезет, окно прикроет.

— Как? — поразился Дмитрий Александрович. — В нем лестница будет стоять.

— Значит, установим ее так, чтобы не мешала закрыть. Видишь, какой тут выступ имеется, — не сдавался Толкун.

— Но нам не хватит сил затащить лестницу по воздуху, — упорствовал и ученый. — Мы дернем ее на себя, тот край упадет на землю, мы будем тащить ее к себе, на земле останутся следы, они их увидят и…

— Послушай, — устало натирая виски, пробормотал Сергей Петрович, — я не понимаю, мы что, против Шерлока Холмса выступаем? Такое ощущение, что к нам в ночи все следственное управление заявится. Они же вампиры, а не сыщики, верно? Темно будет. Они же не будут искать улики нашего убежища, правильно? Думать надо было раньше и сомневаться, а если уже определились с планом, надо придерживаться его и постараться исполнить все, как задумано.

Покахонтов и думать не мог, что после всего, что он пережил за последние дни, ему будет так страшно. Когда они только планировали свою авантюру, когда он таскал из сарая инструмент и поглядывал на крышу, когда Толкун стучал молотком, все казалось намного проще и легче. Дмитрий Александрович представлял себе, как спокойно идет вперед, поглядывая по сторонам, гуляет, обозревая окрестности с высоты и подмечая новые, до сих пор незамеченные детали. Теперь же, с огромным рюкзаком за спиной, одетый в грязную, драную, невесть откуда взявшуюся шинель на три размера больше, историк чувствовал себя революционером, штурмовавшим Зимний дворец. Да и переправа уже не выглядела надежным мостом с перилами, сбитые между собой неизвестно когда гнилые доски не внушали доверия. К тому же один конец лестницы упирался в покатую скользкую крышу и грозил поехать в любой момент. Чем это грозило ему, Покахонтов старался даже не думать, но в голове все равно ярко крутились слайды страшных травм и ранений. О том, чтобы идти по такой переправе, не могло быть и речи. Сидя на подоконнике, Дмитрий Александрович все никак не мог решиться на первый шаг.

— Давай, давай. Темно уже, видишь как, не успеваем, — шумел Толкун, подбадривая товарища. — Ничего страшного нет, ползи себе и все.

— Дежавю какое-то, — низким от волнения голосом протрубил ученый. — Почему мы постоянно по какой-то верхотуре ползаем, как руферы какие?

— Жизнь вообще лукавая штука, — туманно высказался Сергей Петрович, поглядывая на часы. — Все, пошел!

Несмотря на старания Покахонтова ползти как можно плавнее и медленнее, лестница все равно угрожающе раскачивалась после каждого его движения. Земля внизу манила его, он не мог оторвать взгляд от бездны под ним. Понимая, что голова начинает кружиться и что его потуги скоро могут закончиться весьма печально, Дмитрий Александрович до боли в глазах зажмурился, продолжая передвигаться на ощупь. Где-то до середины пути все было в порядке, но стык двух лестниц нарушил уже привычное расположение ступеней, рука в нужный момент не нащупала привычную деревяшку и провалилась вниз, отчего историк, отклячив зад, сильно ударился лбом. Доски под ним недовольно заскрипели, не оценив таких маневров. Покахонтов замер.

— Давай, давай, — Толкун переживал больше друга.

Вторая часть пути далась проще, историк даже не закрывал глаз. Оказавшись на крыше, он успокоился только тогда, когда очутился у самой трубы, схватившись за нее обеими руками.

— Ну что, твой черед. Раз уж этот малахольный управился, значит, и ты осилишь, — начал успокаивать сам себя Сергей Петрович. — Сейчас вот и проверим уровень жира организма самым… хе-хе-хе… экстремальным способом…

Он выполз наружу и тут почувствовал себя отчаянным альпинистом, покоряющим огромную гору.

— Так, окно надо не забыть закрыть, — Толкун всегда разговаривал сам с собой в минуты тревоги и отчаянья, — как бы тут развернуться компактно и не сверзиться с верхотуры…

Чтобы проделать эти хитрые манипуляции, ему пришлось перевернуться на спину. Барахтаясь, как огромный жук, он громко пыхтел, пытаясь сесть и дотянуться до цели. Как только окно было с трудом закрыто, Сергей Петрович медленно пополз в сторону отдыхающего на крыше Покахонтова. В отличие от Дмитрия Александровича, пенсионер смотрел по сторонам, разглядывая свой участок с такого непривычного угла. Ровно на середине пути он вообще решил сделать передышку, заприметив что-то у калитки.

— Блин, так и знал. Грунт просел, кривизна началась. Такими темпами придется весь забор переделывать. Вот и строй что-нибудь вблизи канав и ливневок, — пенсионер был крайне недоволен таким положением дел.

Пытаясь рассмотреть неполадки с забором поближе, он сел на мосту, свесив ноги и подавшись всем корпусом вперед.

— Вот уж не ждал, хорошо, сейчас зима… А летом бы он рухнул за считанные…

Раздался громкий треск, и крепления, соединяющие две лестницы воедино, в единочасье подломились. Вся конструкция провисла посередине, и если бы не канаты, которыми Толкун решил подстраховаться, то ему бы пришлось несладко.

— Так-с, — Сергей Петрович сидел, как каменное изваяние, пока переправа не перестала ходить ходуном, и старался даже дышать через раз.

Очень медленно он поправил болтающийся за спиной продолговатый чехол и полез дальше, двигаясь, как сапер на задании, замирая от малейшего скрипа.

— Все, конечная, — благополучно добравшись до крыши, он рухнул на спину, тяжело отдуваясь. — Кто бы мне сказал, что я таким буду заниматься.

Дмитрий Александрович уже успел прийти в себя, и как только Толкун отдохнул, они вместе предприняли попытку затащить лестницу на крышу. Они дернули ее на себя, она съехала с выступа, на котором лежала, и гулко стукнулась оземь.

— Давай, на себя тащи и отходи постепенно, — привычно командовал Толкун.

— Сергей Петрович, а это даже нам на руку, что она под вами подломилась, — жизнерадостно заявил Покахонтов, — нам теперь места вдвое меньше надо, чтобы ее тут уместить. Очень компактно можно это сделать, просто сложим ее напополам и все. Снизу ее точно не видно будет, если вот тут, у трубы положить.

— Еще одна приятная весть, — Толкун потыкал указательным пальцем в небо, — видишь, какая метель разыгралась? Заметет все, что мы наследили там.

Он первым аккуратно сполз с крыши на балкон второго этажа, благо располагался он недалеко и сделать это можно было без приключений и немыслимых акробатических прыжков. Потопав ногой для проверки, он махнул рукой, скомандовав Покахонтову спускаться.

— Ключей, сам понимаешь, нет, — развел руки в стороны пенсионер, — но с той стороны защелка хилая, да и за столько лет все прогнило давным-давно поди.

— Предлагаете высадить? — обрадовался Покахонтов.

— А то, — подтвердил свои намерения Толкун, — всегда мечтал это сделать, как в кино. Смотри и учись.

Как следует примерившись, он с визгливым криком саданул валенком в то место, где по его предположению находилась щеколда.

Дверь чуть скрипнула, но выдержала.

— Во дела, — разочарованно протянул Сергей Петрович, поправляя съехавшую шапку.

— Дайте мне, вы неправильно били, не туда, — настала пора историка показать свои силы.

Удар ученого был еще хуже. Нога, едва встретившись с твердой поверхностью, съехала куда-то в сторону, отчего Покахонтов еле устоял на ногах.

— Добро, — Сергей Петрович не смог сдержаться от язвительного комментария, — ты прям каратист-убийца.

С пятой попытки Толкуну удалось наконец добиться желаемого результата. С громким хрустом защелка поддалась, дверь не отлетела в сторону, как они того ожидали, а лишь чуть приоткрылась. Путь был свободен.

В доме было намного холоднее, чем на улице, Покахонтов понял это по пару, вырывающемуся изо рта, и по своему красному носу, которым он тут же принялся шмыгать.

Толкун закрыл дверь и первым пошел во мрак:

— Пошли за мной. Смотри не споткнись, тут половица отходит.

Из большой гостиной они вышли в узкий коридор и тут же зарулили в соседнюю маленькую комнатку с покатой крышей. Тут было намного темнее, поскольку единственным источником света выступало маленькое окошко ромбиком.

— Я предупреждал, что тут будет, как в морозилке. Но лучше так, чем быть съеденным, — Толкун помог Покахонтову снять с плеч рюкзак. — Печку не протопишь, сам понимаешь. Зато я прихватил термос с чаем и бутыль коньяка, если уж совсем худо станет.

— А что с туалетом? Мы же тут до утра не высидим, — растерялся Дмитрий Александрович, вспомнив о естественных потребностях организма.

— Эх ты, в разведку не взяли бы тебя. Терпеть надо, — с непроницаемым лицом заявил Сергей Петрович.

— В смысле? — испугался историк.

— Знаешь, как снайперы в таких случаях поступают? Им порою приходится сутками лежать, цель свою ждать, — продолжил измываться Толкун.

— Как? — Дмитрий Александрович чувствовал себя явно не в своей тарелке, затравленно озираясь по сторонам.

— В штаны все дела делали, ведь миссия важнее удобств и комфорта, — Сергей Петрович принялся деловито разбирать рюкзак. — Так, тут у нас еще два свитера есть, бутерброды. О, а вот и фонарик.

— В штаны? — лицо ученого вытянулось.

— Да, туда, — едва заметная улыбка пробежала по лицу Толкуна, — вообще, я слышал, памперсы специальные делают, камуфляжного цвета даже.

— Может, выделим под эти нужды какую-нибудь комнату на первом этаже? Все равно вы тут не живете уже, — взмолился Покахонтов.

Тут пенсионер не выдержал и разразился скрипучим смехом на добрых пять минут. Отсмеявшись, он вытер слезы и смилостивился:

— Туалет внизу, рядом с кухней. Пошли покажу, пока время есть. Но спускаться лучше вдвоем, особенно ночью. Опасно слишком. У них слух, поди, как у летучих мышей.

Пока они спускались, разрезая темноту ярким лучом фонаря, Сергей Петрович хвастался:

— Домик-то еще ого-го! Даже по современным меркам. Косметику сделать, сверху обложить, этим… как его.. сайдингом. Будет конфетка. А тогда представь себе. Это же натуральный замок. Кто сортир в загородном доме имел? Единицы. Пока все на мороз бегали жопы морозить, тут все условия были. Так-то.

Через час они уже привыкли к сырости и холоду. Толкун, сбегав куда-то, притащил два здоровых толстых матраса, и они коротали время, развалившись на них.

— Половина одиннадцатого, скоро начнется веселуха, — Сергей Петрович выглянул из маленького окошечка.

Горел свет на крыльце, громко гудел фонарь на дороге, словно пугая пролетавшие мимо снежинки, Кукуево словно замерло в ожидании чего-то ужасного. Из-за такой метели разглядеть приближающиеся со стороны леса черные силуэты было не так просто…

* * *

— Ты можешь не тупить? Лучше делай большие паузы, мы потом смонтируем, как надо, но не мычи постоянно, — взмолился Лаптинский.

Никто не подозревал, что съемки с Федоренко вызовут столько сложностей. Женя стеснялся камеры, закатывал глаза, сбивался, путал слова, дергался как ужаленный.

— Ладно, ладно. Сейчас все будет, начинай, — клятвенно заверил ведущего старшеклассник.

Особых изменений не произошло. Тогда Лаптинский решил слукавить:

— Отвечай односложно, а я буду за тебя вещать в основном. И не смотри постоянно в камеру!

В итоге интервью со вторым свидетелем странных и страшных происшествий вышло крайне специфическим — Валера делал краткий пересказ уже услышанного от Аксенова, периодически спрашивая у Федоренко:

— Все так и было?

Женя, напрягшись всем телом, тревожно вслушивался в слова ведущего, иногда кивая головой. В паузах он подтверждал все сказанное.

— Да, так и было, — как заведенный повторял он.

В конце съемки Лаптинский решил забросить еще один пробный шар.

— Евгений, как вы считаете, что же все-таки произошло в поселке? Научные эксперименты? Биологическое оружие? Мутанты? Одержимость?

Дворников давно поставил крест на ораторском искусстве Федоренко и уже хотел выключить камеру, чтобы не тратить батарейку на то, что все равно придется вырезать при монтаже, как вдруг манера Жени изъясняться кардинально изменилась. Может быть, все дело было в том, что он отвлекся и забыл, что его снимают, может быть, прошла первая неуверенность, но заговорил он весьма складно:

— Мне кажется, дело в другом. Помните, я говорил, что на снимке адвоката не было видно? Уже тогда я стал подозревать неладное. Блин, я сразу вспомнил книги и фильмы. Скорее всего, здесь поселилась нечистая сила.

Лаптинский растерялся.

— То есть вы хотите сказать, что это… — начал он, наморщив лоб.

— Вампиры, — закончил за него Федоренко, — или какая-то паранормалка.

— Смелые выводы. Но, позвольте, разве вампиры испытывают какие-то сложности с фото- и видеоаппаратурой? Если мне не изменяет память, они не отражаются в зеркалах и боятся чеснока с серебром.

Внезапное развитие разговора так разительно отличалось от унылого и скучного начала, что Артем молча показал большой палец правой руки, призывая продолжать в том же духе.

— Да хрен победишь все это. Это одно и то же. Ну, в смысле, похожие понятия. Зеркало, фотик. Это же все так или иначе связано с оптикой.

— Боюсь, ваши заявления удовлетворят лишь гуманитариев, а вот технари останутся не в восторге от таких заявлений. Ведь на самом деле камера телефона…

— Да это понятно, — перебил ведущего Федоренко, — это просто мои домыслы, Валерыч. Доказать не могу, но чувствую, что это так, засада такая.

— Ладно, хорош. Начало чуть порежем, и будет вообще красота. Даже хорошо, что ты вначале все порол, — выключил фотоаппарат Дворников и кивнул на курящего поодаль Аксенова, — а то были бы два идентичных сюжета.

— Согласен, — важно надулся Валера, — экспромт — наше все. Очень живенько и со вкусом. Почему перестал бояться камеры, кстати?

— Фиг его знает, — честно признался Женя, пожав плечами, — интересно стало свою точку зрения озвучить. Мы же с Пашкой не обсуждали, что случилось, практически. А тут отвлекся — и понеслась.

— А теперь не на камеру, — Валера скорчил утомленную гримасу, — ты это серьезно про вампиров? Это шутка юмора такая? Вы все тут из клуба любителей летучих мышей и осиновых колов?

— Вас тут не было, а мы такое видели, что врагу не пожелаешь, — начал оправдываться Федоренко. — Паш, скажи им.

— Вообще, он прав, — поддержал парня Аксенов. — Ребята, я теперь ничему не удивляюсь. После всего, что тут произошло, я хоть в вампиров, хоть в оборотней верю.

— Интересно, в чем же дело? — раздумчиво протянул Лаптинский, пиная ботинком переднее колесо «Лачетти».

Его напарник копался в своем рюкзаке, пытаясь найти другую карту памяти, не принимая участия в разговоре. Даже Женины рассуждения о вампирах его не особо заинтересовали. Вообще, Дворникова мало что интересовало, кроме качественных съемок и забористой дури.

— Хватит сиськи мять, — спохватился Аксенов, взглянув на часы, — погнали к Бурдинскому на участок, пока еще хоть что-то разглядеть можно.

— Ты чего так заторопился? — удивился рвению бизнесмена Валера. — Еще вагон времени, ты же сам говорил, что надо поздно снимать, чтобы подозрений не возникло и лишних вопросов.

— Слушайте, а как мы полезем в чужую собственность? — как можно беззаботнее спросил Аксенов.

— А ты вовремя очухался, — сразу же заподозрил неладное Лаптинский, почуяв фальшь в невинном вопросе Аксенова. — Что, пошел на попятную? Жим-жим, да?

— Я бы на тебя посмотрел, если бы ты на моем месте оказался, — зло огрызнулся Павел Олегович. — Оружие-то у вас есть?

— Конечно, — уверил того Артем, — по травмату у каждого, а у меня еще мачете в рюкзаке. Ты чего боишься? Мы, репортеры, каждый день головой рискуем, так что не впервой, выкрутимся. Блин, посмотрел бы ты, как мы гаишников-взяточников ловили. Там такой фильм ужасов был, что вы со своими вампирами отдыхаете.

— Паша, все будет хорошо, — Валера подошел и успокаивающе положил руку на плечо Аксенова. — Смотри, вот что зато есть.

Он засунул руку в карман куртки и вытащил оттуда перцовый баллончик.

— Один на четверых. Супер. Был бы хотя бы пистолет, а это вообще баловство, курам на смех, — не оценил средство самообороны Павел Олегович.

— Давай я тебе в лицо таким прысну, и потом скажешь, насколько это смешно было, — обиделся Лаптинский, спрятав оружие в карман.

— У меня арбалет есть, мне друзья на прошлый день рождения подарили, — вспомнил Федоренко. — С тридцати метров прошибает лист стали. Убойная вещь.

— Тащи давай, хоть не придется с пустыми руками идти, — обрадовался Аксенов.

К счастью для Жени, отец мылся в душе, напевая дурным голосом хиты девяностых, поэтому не слышал, как его сын снова прошмыгнул в дом, пробежал к себе в комнату и выскочил обратно.

— Погоди, давай на фоне «мерина» снимем, — Лаптинский впечатлился видом брошенной грязной машины Бурдинского, — а потом уже пойдем.

Дворников кивнул, достал камеру из рюкзака и махнул рукой, сигнализируя о своей готовности протоколировать происходящее.

— Друзья, вот мы и оказались на месте, — весьма талантливо изображая волнение, затарахтел Валера, не забывая, впрочем, о четкой дикции и театральной мимике. — Пока что нет оснований не верить героям нашей передачи, ведь все выглядит именно так, как нам описал Павел. Сейчас мы попробуем проникнуть внутрь, поэтому заранее просим вас извинить нас за качество съемки.

— Держитесь так, чтобы в кадр не залезать, — на ходу раздавал указания Лаптинский. — Тема, это вырезать надо будет, естественно.

Дворников недовольно вздохнул, всем своим видом показывая, что такому профессионалу, как он, не стоит делать подобные ремарки.

Игнорируя висящую на тросе бытовку, подъемный кран и грузовики, ведомые Аксеновым, все направились вглубь участка, калитка, на удивление, была открыта. Все были решительно настроены штурмовать приступом хлипкий забор.

— Парни… Это просто отвал башки, честное пионерское, — признался Лаптинский, справившись с первым впечатлением.

Раскопанный склеп поразил даже Дворникова, которого сложно было чем-то удивить.

— Даже если мы больше ничего не снимем, этого будет достаточно. Какая красота… И ужас одновременно, — присвистнул Валера, разглядывая незнакомые руны, выбитые в камне. — Тема, ты снимаешь, надеюсь?

Дворников не ответил, в который раз исследуя недра своего рюкзака. Вскоре он вытащил огромную вспышку и привинтил ее сверху фотоаппарата вместо микрофона. Теперь яркий желтый свет неотступно следовал за объективом камеры.

Увидев дверь, Лаптинский побледнел и испуганно отступил назад, чуть не упав на спину.

Оператор получал такое удовольствие от съемки, что даже не вздрогнул, когда в видоискатель аппарата попали лысый череп в капюшоне и древняя надпись.

— В неурочный час сем вратам открытыми быти, — в кадр попало толстое бледное лицо Лаптинского, разом растерявшего весь свой гламурный лоск. — Ребята, тут так неприятно, может, завтра утром снимем?

Аксенов, наблюдавший за всем этим, получил незабываемое удовольствие. Все минуты стыда и позора окупились сторицей.

Федоренко, стоявший чуть позади, изображал из себя бдительного часового с арбалетом в руках, пока Дворников, пребывающий в какой-то непонятной эйфории, бегал по раскопкам, пытаясь снять склеп со всех возможных ракурсов.

— Ну что, поехали? — Валера вытер рукавом пот со лба и взялся за дверную ручку, потянув ее на себя.

Волна сырого смрада тут же ударила ему в ноздри.

— Черт подери, вот цирк-то, — азартно воскликнул он. — Так, что тут у нас? Ага, ступени в подпол. Вот это приключение, ребята! Ну, кто еще думает, что мы все подстроили?

Дворников, высунув язык от усердия, максимально близко снимал лицо ведущего, стараясь не упустить ни одной эмоции на лице Лаптинского. Тот чувствовал себя в кадре как рыба в воде, ни на минуту не прекращая комментировать свои действия:

— Так, в этот мрак я не полезу без света, хоть режьте, братцы. Сейчас давайте хоть телефоном подсветим, поймем, с чем нам предстоит иметь дело…

Он полез в карман узких джинсов и с трудом выудил оттуда свой смартфон.

— Так-то лучше, — похвалил он сам себя.

Дворников, снимая своего коллегу, не мог не заметить, как изменилось лицо Валеры: он вдруг посинел, мешки под глазами стали четкими и яркими, губы сжались в одну едва заметную полоску. Страшный облик подчеркивал свет вспышки, отчего ведущий «Дебрей бреда» стал похож на живого мертвеца.

«Блин, у него вторая волна похмелки, что ли?» — только и успел подумать Артем, наблюдая за Лаптинским через фотоаппарат, прежде чем тот заорал.

Кричал Валера омерзительно. Его вопль походил на стон смертельно раненного копьем дикаря мамонта, но при этом в нем прекрасно прослушивались нотки визгливой торговки с юга, раскрывшей обман ушлого покупателя. Ор не прекращался, с каждой секундой он набирал все больше и больше децибел, а сам Лаптинский отскочил от двери, бросив телефон, и принялся скакать на одном месте и трясти руками, словно стараясь скинуть с себя весь накопившийся ужас и омерзение. Наконец, воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь громким, прерывистым дыханием Валеры, пытающимся восстановить его. Остальные застыли как изваяния, не зная, что и думать, ощущая в ушах сильную пульсацию.

— Что такое? Что за кипиш? — раздосадованно спросил оператор, только сейчас переведя камеру вниз, на каменные ступени, ведущие в никуда.

— Там… Там что-то ползало. Серое и большое, — простонал Лаптинский, закрыв глаза рукой. — Боже, какой ужас!

Аксенов первый понял, что это может означать. Стоя на вершине котлована, он стремглав прыгнул вниз, рискуя сломать себе обе ноги, чуть ли не кувыркаясь через себя, он оказался у входа в неизвестность быстрее, чем остальные вообще успели понять, о чем может идти речь. Он захлопнул дверь с такой силой, что она чуть не вылетела из пазов, навалился на нее всем телом и прохрипел:

— Пособите, мужики!

Женя подоспел ровно в тот момент, когда в дверь с той стороны что-то ударило. Вполне вероятно, что щуплый Павел Олегович мог и не справиться, что-то с той стороны было решительно настроено выбраться наружу. Ноги Аксенова буксовали в грязи, стараясь найти твердую опору. Дворников не двинулся с места, он старательно снимал происходящее, пытаясь в этот раз не попасть впросак, — он до сих пор не мог простить себе, что не успел снять то, что увидел в сырой темноте Лаптинский. Пока что аппарат фиксировал лишь бледные, перекошенные от страха рожи и ходящую ходуном дверь.

— Дворников, мать твою! Может, поможешь?! — нервы Федоренко и так были натянуты как стальные канаты, а пронзительные вопли прямо под ухом не придавали спокойствия.

Женя и не думал, что тучный, важный Лаптинский может так вопить.

Что-то за дверью затихло. Аксенов блаженно перевел дыхание и откинул голову назад. Но внутренний голос советовал не расслабляться, пророчив бурю после затишья. Так и вышло.

Существо из подвала ударило с такой силой, что троих упирающихся мужчин просто выкинуло лицом в грязь.

Федоренко вскочил первым — сказались годы тренировок в борцовской секции. Он сразу же встал в защитную стойку, по-боксерски выставив вперед руки. Арбалет валялся где-то наверху, он бросил его, когда побежал помогать Аксенову. Дверь в склеп была распахнута, но из темноты и не думал никто выскакивать. Вторым подал признаки жизни Валера, с протяжным стоном вставая на колени.

— Новые джинсы, блин. Полная жопа, что это была за хрень? — плаксиво протянул он.

— Если вам сказать, то вы все равно не поверите. Пока что, — громко, но вместе с тем как-то вкрадчиво ответили ему сверху.

Все резко повернулись на голос, разом позабыв о смертельной опасности, таящейся во мраке за их спинами.

На краю котлована стоял лощеный адвокат Бурдинского, которого Аксенов с Федоренко повстречали в тот злополучный день. Выглядел он так же, в его внешности присутствовал все тот же неуловимый лоск. Самодовольное красивое лицо с очерченными скулами расплылось в чарующей улыбке.

— Добрый вечер, мои дорогие друзья! — он снял с головы воображаемую шляпу и поклонился.

— Это что еще за хрен с горы? — тихо прошептал себе под нос Лаптинский.

— Тот самый. Полтергейст, — не сводя с пришельца завороженного взгляда, пояснил Аксенов.

Вальдемар нагнулся и схватил брошенный Женей арбалет, критически осматривая его со всех сторон.

— Господа, приятно слышать, что о тебе помнят. Более того, рассказывают своим друзьям. Признаться только, «хрен с горы» и «полтергейст» не самые приятные титулы, коими я обладаю. Я бы предпочел, чтобы меня называли по имени. В крайнем случае готов откликаться на исковерканное на современный лад «Владимир».

Он ловко и грациозно прыгнул вниз, и Федоренко готов был поклясться, что адвокат задержался в воздухе чуть больше, чем того позволяли законы физики.

— Пусть это будет нашим маленьким секретом, — весело подмигнул юрист Бурдинского Жене, словно прочитав его мысли.

Беспомощно посмотрев на своих собратьев по несчастью, школьник затравленно отступил на шаг назад.

— Прекрасное место, господа. Природа, лес, воздух, — мечтательно закатил глаза Вальдемар, прижав руки к сердцу, — не радует только одно — грязь.

Он театрально обмахнул фалды своего длинного пальто и постучал туфлями по выкорчеванному пню, похожему на выброшенного приливом осьминога.

— Ну что, перейдем к делу? Традиционный обмен любезностями можно считать законченным? Вы все равно молчите, как воды в рот набрали…

— Что вам нужно? — Аксенов сам удивился, услышав свой голос.

— Павел Олегович, мое почтение, — Вальдемар все приближался и приближался, — сразу видно делового человека. Никаких прелюдий и прочей ерунды, коротко и ясно. Люблю такой подход.

Арбалет постоянно взлетал в воздух, крутился, выписывая невообразимые пируэты, но в конце концов все равно неизменно оказывался в руках адвоката.

— Рассказать вам сразу или нет… Как поступить.. Впрочем, устроим небольшое вступление. Чтобы всем присутствующим стало понятно, о чем идет разговор.

Он подошел к обомлевшему Лаптинскому, игриво потыкав того в бок:

— Кто-то налегает на простые углеводы… Напрасно, напрасно. Кровь от этого становится слишком приторной, хотя есть любители такого. Держи.

Он с силой вручил ошеломленному Валере арбалет и, весело хлопая в ладоши, отбежал на несколько шагов. Федоренко никак не мог понять, почему все стоят как вкопанные и молчат. Что-то удерживало их всех, а манящий глубокий голос Вальдемара был так красив, его хотелось слушать и слушать, забыв обо всем на свете…

— Итак, толстячок, как тебя зовут? — опершись на колени, спросил Вальдемар, общаясь с Лаптинским, как с малолетним ребенком.

Тот, на удивление, не стал спорить и хамить.

— Валера, — промямлил он, уставившись себе под ноги.

— Прекрасное имя, одобряю. Итак, господа!

Вальдемар хлопнул в ладоши еще раз, и все, вздрогнув, очнулись. Федоренко почувствовал, что он снова владеет собственным телом. Судя по тихим матюгам, нечто похожее испытали все остальные. Кроме Валеры. Тот был похож на статую в музее, единственное, что отличало его от истукана, это потное лицо и мерное покачивание в разные стороны.

— Сейчас многоуважаемый Валерий продемонстрирует вам, почему мою просьбу надо выполнить. Причем в кратчайшие сроки. Павел Олегович, давайте не будем мучить общественность и сыграем ва-банк. Как вы думаете, кто я?

— Вы… — Аксенов снова почувствовал мутный густой туман, заползающий в сознание, и сильно помотал головой, отгоняя его. — Ты зло в чистом виде, вот ты кто! Понял?

— Браво, браво, — Вальдемар притворился слегка разочарованным, — быстро же мы перешли на ты, а водку вместе вроде не пили. Ну да ладно. Зло, говоришь? Как-то это отдает безбожным и наглым плагиатом из классики. Или мне одному это кажется? «Чистое зло». Интересно, сколько книжек и фильмов могут похвастаться отсутствием подобных штампов. Наверняка единицы.

Он погрозил Аксенову пальцем:

— Как пошло и неинтересно. Хотя ты настоящий представитель своей эпохи, что еще ждать от такого ничтожества. Деньги, машинки, видовые квартирки, телефончики и остальные бирюльки, да? Раньше было веселее, у людей была хотя бы вера. Или идея. Что, по большому счету, одно и то же.

Он отогнул рукав пальто и посмотрел на часы, поцокав языком:

— Время не ждет, господа. Вас, я имею в виду. Мы со временем давно уже не общаемся. Давайте выкинем литературные и философские изыски о белом и черном, о добре и зле. Ребята, просто чтобы вы понимали. Я вампир.

Дворников почувствовал, как ослабели руки. Сил держать фотоаппарат вдруг не стало, сердце перестало качать кровь, ноги подкосились, и он осел на гору холодной, промерзшей земли.

— Что такое? — удивился Вальдемар, наблюдая за реакцией Артема. — А вы что ожидали тут увидеть? Циркачей или чудовищ? Насколько я понимаю, вы приехали сюда снимать доказательства слов Павла Олеговича и этого молодого человека, имя я, к сожалению, не знаю.

Дворников нашел в себе силы, чтобы вновь вернуться к съемке.

— Вот это другое дело! — обрадовался вампир. — И чтобы не скакать вокруг да около, я сейчас быстро докажу почтенной публике, что дела обстоят именно так. Кругом ведь одни самозванцы, да? Ассистировать в этом нелегком деле будет ваш друг, прекрасный ведущий, Валерий.

Он изобразил громкие овации и свист.

— Валерий, а теперь я попрошу вас, — он перешел на заговорщицкий шепот, — взять арбалет и выстрелить в меня.

Вальдемар подошел на пару шагов и расставил руки:

— Смелее, мой юный друг.

Лаптинский не шевельнулся. Высунув язык, он облизнулся и несогласно помотал головой. Это расстроило Вальдемара.

— Право, вы нас задерживаете. Тем более ваш коллега протоколирует весь процесс на видео. Нельзя подводить телезрителей. Стреляйте, добрый господин.

Пухлые руки подняли арбалет, в то время как сам Валера хрипло орал:

— Это не я, это не я, вы слышите??? Он заставляет меня это делать, я не хочу. Нет, нет, нет…

Толстый палец нажал на курок под крики Валеры, раздался свист, и толстая стрела с неприятным чавканьем вошла в грудь Вальдемара до оперения. Случай распорядился так, что Лаптинский попал точно в сердце, выстрел был по-снайперски четким и выверенным.

Ведущий «Дебрей бреда» кинул злосчастное оружие на землю, рухнул на колени и громко зарыдал, перемежая плач проклятиями и оправданиями.

Вальдемар немного постоял, шатаясь.

— Что вы наделали, убийцы, — прошамкал он пересохшими в единочасье губами и начал падать на спину.

Когда до земли оставалось несколько сантиметров, падение тела загадочным образом приостановилось и Вальдемар замер в неестественной позе, паря над землей.

Федоренко почувствовал, как по спине побежал холодок, а губы сами забормотали единственную молитву, которую он помнил.

Не меняя своего положения, вампир игриво посмотрел на них и засмеялся:

— Ну что, клюнули?

В ту же секунду он уже стоял на ногах. Левой рукой он схватился за торчащую стрелу и вырвал ее.

— Всегда испытывал тягу к излишней показухе. Чего только не сделаешь ради эффектного появления в новом амплуа…

Лаптинский, вытаращив глаза, уставился на целого и невредимого Вальдемара. Казалось, еще немного — и рассудок навсегда покинет его тело.

— Кстати, уважаемый. Спешу вас разочаровать, — Вальдемар кивнул на Дворникова, — запись, боюсь, не получится. Дело в том, что нас не очень хорошо видно на подобной аппаратуре. Только в первые часы обращения. А я, как вы можете догадаться, не вчера родился, так что… В лучшем случае вы увидите, как Валерий стреляет в пустоту. Ну и голос тоже… Надеюсь, объяснять не надо? Вы же знаете про зеркала? Так вот, что касается фото и видео…

Пока лжеадвокат общался с Артемом, Женя как можно незаметнее крутил головой, пытаясь понять, в какую сторону лучше всего делать ноги. Он обшарил взглядом весь край котлована, в котором они стояли. Проще всего было дать деру назад, предварительно кинув камнем или землей в купающегося в собственном величии вампира. Ему пришлось бы огибать яму по периметру, чтобы добраться до Дорожной, или сразу нырять в лес, а делать этого очень не хотелось. В последний момент, когда он уже чуть подсел на ногах, что-то остановило его. И, как оказалось, не зря. Наверху тоже кто-то был. Женя не мог хорошо рассмотреть прятавшегося, было темно. Но он различал какое-то движение. Для обычного человека неизвестный передвигался слишком быстро. Вот он мелькнул совсем рядом, а в следующую секунду оказался на другом конце котлована, где посыпался песок…

— Друзья, разрешите представить вам моего друга, помощника и просто хорошего, гм… человека. Встречайте, хозяин данного участка, Бурдинский Валентин Валерьевич.

Что-то на четвереньках сползло вниз, на голос Вальдемара, но не спешило показаться на свет.

— Валентин Валерьевич стал не очень публичной особой, знаете ли, — пояснил Вальдемар, — он теперь предпочитает держаться в тени. Друг мой, не подсветите нам?

Дворников трясущимися руками направил свет от вспышки на Бурдинского. Теперь Федоренко понял — его жизнь никогда не будет прежней. Все можно было постараться забыть, вычеркнуть из своей памяти, стереть, как ненужный файл, даже выстрел Лаптинского в упор в живого, как казалось, человека. Но эти черные, бездонные глаза, длинные острые зубы, торчащие из пасти, спутанные мокрые волосы… Это было уже не человеческое лицо. И школьник прекрасно знал, что будет являться ему в самых страшных кошмарах. Если он, конечно, переживет эту ночь. Бурдинский, сощурившись, недовольно заворчал и тут же перебрался обратно в темень. Дворников не рискнул светить ему вслед.

— По иронии судьбы вы вторглись во владения Валентина Валерьевича, — продолжил Вальдемар, — это значит, что он имеет право сделать с вами… да что тут лукавить, все что угодно он может сделать, вы же его видели. Но у меня есть для вас хорошие новости.

Он сделал небольшую паузу, хотя все и так, не отрываясь, смотрели на него:

— Я ищу одну вещицу, она мне необходима. Я и мои, кхм-кхм, коллеги несколько ограничены в возможностях.

— Что? — всполошился Лаптинский, вскочив на ноги. — Что такое?

Он производил впечатление только что проснувшегося человека. Причем несчастный заснул в своей кровати, а проснулся в абсолютно незнакомом месте.

Вальдемар снисходительно посмотрел на Валеру.

— Не обращайте внимание, это бывает при первой встрече со мной, молодой человек слабоват, конечно, — как ни в чем не бывало продолжил он. — Мне нужен один меч. Давным-давно его назвали Дагфинн.

— Мы ничего не брали из склепа, это Бурдинский хотел вывезти гробик втихомолку, — затараторил доселе молчавший Аксенов. — Он же тут воду мутил, меня кинул. Если что пропало, так это его рук дело. Отпустите нас и с него спросите за всю херню.

— Если бы все было так просто, — рассмеялся Вальдемар, — увы, Павел Олегович. Но я ценю ваш энтузиазм. Так вот, где-то здесь должен быть спрятан меч. Я не могу найти его, только живой человек увидит то, что мне неподвластно. Мытарь потрудился на славу, скотина! Сколько же веков я просидел взаперти…

— Если мы его найдем, то вы нас отпустите? — отважился подать голос Женя.

— Безусловно. Вы мне уже не потребуетесь. Я дам вам пожить немного, но все равно мы встретимся вновь, — уверил старшеклассника Вальдемар.

— Как это понимать? — нахмурился Федоренко, стараясь не смотреть в глаза вампира.

— Павел Олегович назвал меня «злом в чистом виде» в начале нашего разговора, — до хруста костей потянулся чернокнижник. — Вы что, думаете, я просто так вышел из небытия?

— Чего же вы хотите? — школьник с опаской наблюдал за ползающим в темноте Бурдинским.

— Неужели не догадываетесь? — не поверил Вальдемар. — Царство вечной ночи, конечно же! Должен признать, в связи с некоторыми обстоятельствами в прошлом мы немного задержались с реализацией этой нехитрой задумки, но разве это повод унывать? Маленькими шажками к намеченной цели, мы люди скромные. Подробностей вам знать не надо, найдите меч, только он отделяет меня от цели. Но поверьте, я и без него могу превратить остаток вашей жизни в настоящий ад. Если вы преуспеете в поисках, у вас еще будет время насладиться солнечным светом. Недолго..

— Есть какие-нибудь подсказки, знания, которые помогут нам? — Федоренко тянул время как мог, отдаляя неизбежное.

— Умный малый, — уважительно протянул чернокнижник, — пока все остальные стоят соляными столбами и испытывают мое терпение, молодое поколение успешно вырывается вперед.

Вальдемар начал ходить перед застывшими напуганными людьми, заложив руки за спину.

— Мытарь хорошо потрудился, что и говорить. Но недостаточно, как оказалось.

— Где нам искать этот меч? — включился в разговор Павел Олегович, желая ничем не вызвать недовольства вампира.

— В склепе, как вы его называете, — презрительно скривился Вальдемар.

Он закатил глаза и принялся декламировать занудным голосом:

— Секрет Дагфинна прост. Лишь человек с добрым помыслом, чистой душой и храбрым сердцем сможет зажечь искру во тьме. Храбрость найдет путь сквозь тропу мрака и сможет преодолеть силы зла. Ночь развеется, и настанет новый день. Так гласят ваши древние легенды.

— Что это значит? — впервые за долгое время подал голос Лаптинский.

Видимо, организм Валеры перешел в защитный режим. Судя по улыбке, игравшей на его опухшем лице, блогер искренне полагал, что происходящее с ним либо розыгрыш, либо дурной сон. Именно поэтому он успокоился и стал воспринимать окружающий его ужас снисходительно, принимая условия игры.

— Тупые… — процедил сквозь плотно сжатые зубы вампир. — Что это может значить? Мы плохие дяди, поэтому не можем найти у себя под носом этот долбаный кусок железа, серебра или чего бы там ни было. Вы люди, по факту наши враги. По крайней мере так было раньше. Теперь вы наша пища и только. Но вы можете увидеть то, что нам неподвластно. Найдите Дагфинн или пожалеете!

Злость Вальдемара ощущалась физически. Федоренко почувствовал, как из земли бьет холодом. Сердце словно сжала чья-то рука, стало тоскливо и тошно.

Колдун щелкнул пальцами, привлекая к себе внимание.

— Полезайте вниз, берите прожектора, фонари, все, что может вам помочь, мне не жалко. У меня есть кое-какие незаконченные дела, я вынужден отлучиться на полчасика, не больше. Меня уже не веселит заигрывание с вашими соседями. Но не вздумайте бесить Валентина Валерьевича, он остается за главного. Господин Бурдинский прямо-таки идейный противник света, так что не вздумайте направлять на него лампы. Он не будет вас беспокоить, останется снаружи. Кто попытается бежать… Но вы и сами все понимаете.

Он направился к чернеющему входу в склеп:

— Кстати, Павел Олегович, вы же не забыли, как буквально десять минут назад держали дверь? Не интересно, от кого вы спасались?

Аксенов, судорожно сглотнув, замотал головой.

Это не осталось без внимания Вальдемара.

— Ну, как невежливо, — мягко пожурил он. — Вы знаете, большинство моих слуг облюбовали дом неподалеку, да и я сам, признаться, переехал туда. Уж больно хорошая там аура… А вот ваши работники почему-то предпочитают держаться здесь. Анатолий, Раду, не хотите поприветствовать своего нанимателя? Пойдемте со мной, для вас есть работа.

Аксенов крепко, до боли зажмурил глаза. Он так сильно напрягся, что сильнейшая судорога свела предплечье. Боль спасала от безумия, заставляла бездумно корчиться, в агонии слушая лишь свое отрывистое дыхание.

Остальные не могли отвести взгляда от спуска в подземелье. Раздался тихий рык, и из склепа резво вынырнули две большие тени. К счастью, рассмотреть их никому не удалось, единственное, в чем Женя был уверен на все сто — создания резво и ловко перемещались на четырех конечностях.

Когда Павел Олегович открыл глаза, его бывшие работники уже скрылись где-то наверху, но он всем своим существом чувствовал их тяжелое, гнетущее присутствие.

— Приступайте. У вас мало времени.

Вальдемар отступил на шаг и будто растворился в темноте.

* * *

Ближе к пяти часам все было готово. Люди, живущие у леса, едва услышав о грядущей битве, сами прибежали в деревню, упрашивать никого не пришлось. Едва попав за ворота, они тут же примкнули к суете — времени до темноты оставалось мало, а сделать нужно было великое множество дел.

Женщины и дети были надежно спрятаны в трактирном погребе, староста лично проконтролировал, чтобы добровольцы не жалели квас, разливая его по полу и на подходу к постоялому двору. Витко готовил диверсионный отряд, пропадал в оружейной. Было еще совсем светло, но ходить по улицам стало жарко от коптящих повсюду костров и факелов. Деревня готовилась к осаде. Пахло войной и страхом, воевода уже и забыл эти ощущения. Ожидание страшной сечи томило его, не давая расслабиться и подумать о другом. Направляясь к главе стражников, у ворот он столкнулся с Мытарем. Тот сидел на пеньке и спокойно обтирал меч чистой тряпкой под бдительным наблюдением Тени.

— А ты что тут? — удивился Варун. — Почто не готовишься?

— Как видишь, — хмыкнул Ерш, — наше дело маленькое. Чего им мешать, они все без нас делают. Успеешь еще побегать, посиди, отдохни.

— Это же Дагфинн, — благоговейно прошептал Варун, посмотрев на оружие в руках мракоборца.

Тот утвердительно кивнул.

— Он самый. Сегодня его ночь.

— Из чего он сотворен? Думаешь, убоится его Вальдемар? — Варун с любопытством посмотрел на своего друга.

— Хочешь узнать тайну Дагфинна? — Мытарь оторвался от своего занятия, положив меч себе на колени.

— А то как же, — шепнул воевода, боясь спугнуть удачу.

— Обычный меч это. Серебра тут едва ли много, в основном сталь, чтобы прочным был да удар держал, — буднично заявил Ерш, пожав плечами. — Неплохая железяка, но мой второй получше будет.

Варун недоверчиво улыбнулся, ожидая, что сейчас Мытарь расскажет конец своей замысловатой шутки:

— То есть как это?

— Да очень просто. Я даже не уверен, что он действительно принадлежал моему деду. Дагфинн — это просто железка, которой сподручно вокруг себя махать и нежить кромсать. Нет в нем никаких тайных сил, это не меч-кладенец, не оружие колдовское.

— О чем толкуешь? — Варун вдруг разозлился.

Единственный, в ком он был уверен на сто процентов, так это Мытарь. Он точно знал, что ни одно сражение не проходит четко по плану. Можно было сколько угодно сидеть и тыкать грязным пальцем в карту, переставлять фигурки и чесать бороду с умным видом, но всегда выходило по-другому. В дело вмешивался случай. Судьба. Фатум. Исход битвы всегда решал он. Варун знал, что частокол не сдержит орды нежити, он видел в лесу, на что способны эти твари. Даже если бы защитников Кусны было втрое больше, деревня бы не выстояла. Но он знал, Мытарь вместе со своим бандитским котом точно найдет выход. Выпрыгнет в нужный момент и сотворит чудо. Только это останавливало его от безысходной паники. Сейчас мир его перевернулся.

— Пойми, — поморщился Ерш, — Дагфинн — это всего лишь красивое имя. Но оно служит искрой, чтобы зажечь пламя.

— Он не поможет тебе убить чернокнижника, да? — догадался разом поникший витязь.

Мытарь же, наоборот, заулыбался.

...

автордың кітабын онлайн тегін оқу Не буди лихоЕвгений Ерофеев

Евгений Ерофеев

Не буди лихо...

Оглавление

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

автордың кітабын онлайн тегін оқу Не буди лихо
Евгений Ерофеев