Оглавление

Книга первая

Будни и праздники Василия Кулькова

Жизнь, как она есть на самом деле

На берегу пустынных волн

Стоял он, дум великих полн,

И вдаль глядел. Пред ним широко

Река неслася; бедный чёлн

По ней стремился одиноко.

А. С. Пушкин

«Медный всадник»

Часть первая
«Жизненные катаклизмы»

(Продолжение)

Глава 52 «Поездка в отделение Пенсионного фонда»

Автобусный этап долгого пути

Не будь сладок — иначе тебя съедят.

Не будь горек — иначе тебя выплюнут.

Лучше дважды спросить, чем один раз блуждать.

Еврейские пословицы

Автобус двигался медленно, старательно объезжая припаркованные к тротуару вкривь и вкось автомобили. Те стояли и в два, и в три ряда, и более… словно так было разрешено правилами дорожного движения, разметкой и дорожными знаками.

Чехарда на городских улицах творилась невероятная.

Какая-то неразбериха сумасшедшая.

Хаос откровенный совершался на всём протяжении следования…

Вседозволенность на дорогах…

Сплошной беспорядок и кавардак…

Откровенный беспредел и чудовищная безалаберщина на проезжей части…

Такая бесстыдная чертовски дьявольская сумятица наблюдалась с правой стороны рейсового городского автобуса, двигавшегося от точки «А» к точке «Б».

Всё это безобразие и автохулиганство было видно даже через мутные стёкла.

Пассажиры глазели на эту сущую вакханалию и ругались… кто как умел.

Среди пассажиров, вероятно, много было людей, имеющих некое отношение к водительскому делу. Вот они и выплёскивали из себя своё яркое негодование.

Крепкие и солёные словечки проскакивали в их злобных выкриках.

Даже матерные словеса были слышны… Люди не стеснялись в выражениях…

А за окном всё это продолжалось… всё это автохамство непотребное…

Настоящее автомобильное уродство там вершилось… в виде хаотичного и даже откровенно беспутного и циничного нагромождения легковых и грузовых машин всевозможных марок и моделей.

Грамотные водители так себя не ведут. Нет. Никогда.

Сведущие в своём деле шофера по правилам машины у обочины ставят. Ровненько и вдоль тротуаров. Чего нельзя было сказать, глядя на всю эту чертовщину сатанинскую.

А с левой стороны движущиеся в попутном направлении автомашины беспардонно пытались всех обогнать. Вот наглецы! Вот нахалы! Вот хамы! Вот черти! Вот бесы!

Шофера зычно сигналили, выдавливая из клаксонов диковинные звуки на все лады!

Моторы ревели, грозно и свирепо рычали, как будто напугать хотели или задавить других участников дорожного движения. А некоторых непослушных и вовсе расплющить своими широкими колёсами… да и сожрать с потрохами: до винтика, гаечки и шайбочки!

Амортизаторы и рессоры злобно стучали, как будто зубами с голодухи лязгали!

Подвески противно скрипели! Скрип-скрип… Скрип-скрип… Скрип-скрип…

Тормоза неистово визжали, будто бы последний миг они доживали!

Шины бешено крутились, яростно и споро разбрызгивая мутную и гадкую, пенистую и маслянистую жижу по всей проезжей части.

Снежная каша серого цвета комьями и брызгами летела во все стороны!

Дым стоял на дороге коромыслом!

Бой в Крыму, всё в дыму, ничего не видно.

Так юморные люди говорят в таких диковинных случаях.

Но сейчас именно так происходило. Ей Богу.

Обстановка как на войне гражданской… — все стреляют, взрывают, орут чего-то…

Грохот неимоверный стоит. Гвалт. Гром и молнии!! Громыхание и грохотание во все стороны разлетается… и наоборот, со всех сторон в центр сходится.

Чудно. Смешно. Но это так и есть. Ситуация не для слабонервных.

Чудно и смешно, это если говорить культурными и непредвзятыми словами.

А если честно подойти к этому дурно-скверно-паршивому видению, то кошмар неописуемый вершился в этом конкретном месте. Вот как! Иначе и не скажешь.

***

Водитель зелёного городского рейсового автобуса-гармошки, грозно размахивая увесистым волосатым кулаком, старался этим своим откровенно хулиганским действием остановить вероятных нарушителей дорожного движения.

Иногда, когда всё-таки ему удавалось оттеснить зарвавшегося лихача или автохама, автобусный шоферюга хрюкал носом и тыкал в воздух средним заскорузлым пальцем, выставив его скрюченной волосатой сосиской, и грозился им то в боковое стекло, а то и прямо в лобовое, выкрикивая при этом различные сочные полуматерные непристойности.

При этом он искусно крутил баранку, обмотанную голубой изолентой, и виртуозно лавировал в этом искусственно созданном диком сумасшествии.

Да. Таковы реалии современного городского общества. И с этим не поспоришь.

***

Сидячие места в два или даже в три раза переполненном салоне были сплошь заняты другими пассажирами, такими же простыми и ординарными, как наш примерный Кульков Василий Никанорович, направлявшийся в отделение Пенсионного фонда за справкой для поликлиники. Но те люди-пассажиры, которые теперь сидели на мягких сидушках, гордо развалившись как баре, были более раскованными и удачливыми по жизни; они были гораздо юркими, ловкими, шустрыми и пронырливыми.

Автобус тем не менее двигался по своему маршруту.

Шоферюга то матерился на кого-то, то хохотал отчего-то, то молчал двусмысленно.

Что у него на уме? Непонятно.

Теснота внутри неимоверная. Теснотища немыслимая. Горошинке негде упасть.

Василий Никанорович стоял в проходе, удачно зацепившись рукой за поручень, и озирался по сторонам. Время от времени он пытался что-то спросить у окружавших его людей. Но желающих подсказать не было. Ни одного.

Кто-то просто молчал, глядя на него как баран на новые ворота; другие с явным пренебрежением отводили глаза в сторону; третьи вовсе либо не замечали его, либо сомнительно пожимали плечами, мол, хрен знает, где это находится, дескать, купи себе путеводитель и смотри в него в своё удовольствие; четвёртые нагло, нахально, даже слишком дерзко, посылали куда-то далеко-далеко от этого места… — типа на хутор бабочек ловить… или в какую-то дивную и чудную во всех смыслах неопределённость… в чуждую расплывчатость… в неясность… в мутность… в туманность… может, и далёкой астрономической Андромеды…

Некая сердобольная бабуля, божий одуванчик, с огромной обшарпанной со всех сторон брезентовой сумкой грязно-лилового цвета на хлипких скрипучих колёсиках сжалилась-таки над ним, над бедолагой, смилостивилась. Она в ответ на его очередной вопрос, когда он слёзным голосом упрашивал всех рассказать, где находится то, куда он едет… всё-таки подробно рассказала, как добраться до местного отделения Пенсионного фонда, с какой стороны входить в здание и в какой кабинет занимать очередь. Ещё некоторые важные подробности добавила… практического, так сказать, назначения.

Повезло Кулькову чуток. Удачно старушка ему попалась.

Хоть и без полных вёдер она была, но зато с душой.

Добрая она женщина… И душевная. Всем бы такими быть…

Глава 53 «В холодном трамвае с замёрзшими окнами»

Второй этап длинного-предлинного пути

Человек должен жить хотя бы ради любопытства.

Еврейская пословица

У счастливых жизнь полна надежд,

у несчастных она полна воспоминаний.

Чарлз Роберт Мэтьюрин

Выйдя из автобуса, Василий Никанорович перебрался на трамвайную остановку.

Ждать пришлось долго. Замёрз как цуцик. Продрог насквозь. Озяб до последней нитки. Как ледышка стал.

Гопака плясал, чтоб согреться. Камаринского наяривал. Руками сам себя хлопал по телу. Прыгал как зайчик-попрыгунчик. В ладошки дышал.

Минут через тридцать-сорок прибыл, наконец-то, трамвайчик. Ох, и долго же.

Зато ретровагон. Миленький такой. Старого образца. Давнишних лет выпуска. Тридцатых годов прошлого столетия. Теперь модным стало такие раритеты выпускать на линию. Память, всё-таки, народная. Есть, чем людей наших удивить.

Вскоре он уже сидел на жёстком, холодном, крепко сколоченном деревянном диванчике и смотрел на замёрзшее окно.

«Вот чёрт! Не видно ничего. Что делать? Как быть? Где едем? И в какую сторону?» Кульков озабоченно пошарил в кармане, вынул монетку и принялся соскабливать ею со стекла плотную ледяную завесу.

Когда-то давным-давно Вася точно так же соскребал с закоченевших трамвайных и автобусных окошек лёд в далёком-далёком детстве, когда жил ещё в своём родном городе, когда ездил в музей, на ёлку в Дом пионеров, в кружок на Станцию юных техников, в кино, в театр, к друзьям и знакомым, потом в институт, а затем и на работу на холодном общественном транспорте. За пять копеек в автобусе и за три в трамвае.

Он вспомнил, что иногда, когда слой наледи на стекле был небольшим, то он дышал на него, чтобы тёплым воздухом отогреть льдинки и раздвинуть их пальцами.

А вот когда окно покрывалось толстенным слоем куржака, да ещё и заледеневало полностью твёрдым каменным слоем, то скоблить приходилось чем-нибудь жёстким, чтобы уж наверняка содрать ледяное препятствие, — частенько монеткой или ключами от квартиры, которые всегда на связке в кармане или на шее болтались (на ремешке, на цепочке, а то и просто на длинной верёвочке, на шпагате, скрученном из суровых ниток).

Иногда и ногтями своими люди соскребали со стёкол непросвечивающий слой той самой изморози, когда та рыхлой и не слишком крепкой оказывалась.

Да… были раньше такие времена… Куда деваться-то… И это тоже было.

А в морозы лёд на стёклах оконных намерзал толстущим слоем. Ледок скверный, обзору мешающий, был абсолютно не нужным пассажирам. Особенно мальчишкам. Тем в окно смотреть надо было. А лёд мешал. Вот они, ребятишки-то, и шкрябали лёд этот… Кто чем… Кто как… Лишь бы со стекла его удалить.

Да-да… и так тоже было… Как же без этого.

В памяти многое с тех пор осталось.

А память наша священна. Она всесильна. Она непреодолима. Память чтить надо.

Так и сейчас, применив знакомый, годами испытанный метод, и заставив «слепое» стекло всё же просвечивать, Кульков Василий Никанорович через очищенную небольшую мутноватую овальную амбразурку пытался рассмотреть строения, стоявшие вдоль дороги, но… окошко опять запотевало и тут же снова замерзало.

Тогда он начинал заново яростно дышать на него и в который уже раз продолжал раздвигать в стороны подтаявшие льдинки или тереть стекло голыми пальцами… рукавом куртки… или платочком носовым…

На какое-то мгновение оно становилось более-менее прозрачным, сквозь него начинали просматриваться смутные и неясные очертания домов, машин и людей, но вскоре наново покрывалось изморозью. И опять всё скрывалось из вида.

Ну, точь-в-точь, как тогда… — в детстве далёком…