Оглавление

1. Роковое клеймо
2. Пролог
   1. 1980 год. Май
3. Глава 1
   1. 2012 год
   2. 1980 год
4. Глава 2
   1. 2012 год
5. Глава 3
6. Глава 4
   1. 1970 год
   2. 2012 год
7. Глава 5
8. 1970 год
   1. 2012 год
9. Глава 6
   1. 1970 год
   2. 2012 год
10. Глава 7
    1. 1970 год
    2. 2012 год
    3. 1972 год
    4. 2012 год
    5. 1972 год
11. Глава 8
    1. 2012 год
    2. 1972 год
    3. 2012 год
    4. 1972 год
    5. 2012 год
12. Глава 9
    1. 2012 год
    2. 1973 год
13. Глава 10
    1. 2012 год
    2. 2012 год
14. Глава 11
    1. 1973 год
    2. 2012 год
15. Глава 12
    1. 1973 год
    2. 2012 год
16. Глава 13
17. Глава 14
    1. 1978 год
    2. 2012 год
    3. 1979 год
18. Глава 15
    1. 1979 год
    2. 1979 год
19. Глава 16
20. Глава 17
    1. 2012 год
    2. 1979 год
21. Глава 18
22. Глава 19
23. Глава 20
    1. 1979 год
    2. 1979 год
24. Глава 21
25. Глава 22
26. Глава 23
27. Глава 24
28. Глава 25
    1. 2012 год
    2. 1979 год
29. Глава 26
30. Глава 27
31. Глава 28
32. Глава 29
33. Зима 1980 года
34. Глава 30
    1. 1980 год
35. Глава 31
    1. 2012 год
    2. 1980 год
36. Глава 32
37. Глава 33
38. Глава 34
39. Глава 35
40. Глава 36
41. Глава 37
42. Глава 38
43. Глава 39
44. Глава 40
45. Глава 41
46. Глава 42
47. Дверь подъезда скрипнула и Айя скрылась за ней. Глава 43
48. Глава 44
49. Глава 45
50. Глава 46
51. Глава 47
52. Глава 48
53. Глава 49
54. Глава 50
55. Глава 51
56. Глава 52
57. Глава 53
58. Эпилог
    1. Лето 2014 года

Пролог

1980 год. Май

Сиренево-серой, кривой полоской вырисовывался рассвет на небосклоне. Холодный туман окутывал узкие улочки, густился во дворах, с замиранием ожидая первых лучей солнца. Время будто застыло, повисло, как и этот туман, который сосредоточился над высохшей, почти коричневой травой, оставшейся с прошлого лета, проникая между щелями в заборах палисадниковых ограждениях.

На самой окраине заголосил первый петух, его подхватил другой, пока к ним не присоединились еще несколько с разных концов аула. Нет, не приметное оно было это утро. Обычное, втертое в быт жителей, пропитанное не одним поколением, с его привычным укладом и заботами.

Только холодное утро. Будто не майские деньки настали, а опять вернулась промозглая осень.

Помнилось еще, как осенью стыла земля, как редели деревья, как таял облик теплого лета, чтобы потом укрыли снега белыми просторами всю округу, выравнивая дороги, утомляя глаз, ослепительный белизной. И вот, как одно мгновение, уже и снова лето не за горами. Только погода еще не желает побаловать своей ласковой теплотой. Холодно…

Дария́ выдохнула пар изо рта, закуталась в телогрейку и пошла в сарай. Теплый запах навоза с прохладной улицы, защекотал в носу. Она встала на пороге, но не прошла вовнутрь. Слышалось грузное дыхание коров, вырывающееся из ноздрей горячим паром, белесо таявший в сумерках сарая. Где-то в углу попискивали утки, тесно прижимаясь друг другу, за перегородкой шуршали бараны. Привычная работа ждала Дарию, но она не могла перешагнуть порог. Она уставилась невидящим взглядом куда-то в сторону, только чувствуя, как ей холодно.

Замычала старая корова, всегда нетерпеливая, от чего Дария начинала доить ее перовой. Огромная пятнистая буренка, давала больше всех молока, вымя ее было тяжелым наливным, а если чуть замешкаешься, молоко начинало сочиться прямо на навозный земляной пол, белыми узкими полосками растекаясь в разные стороны, пока трещины утрамбованной почвы не впитывали в себя парную жидкость.

Через мутное стекло постепенно просачивался утренний свет, вырисовывая в темноте светлые бока коровы, ее черный с красными прожилками глаз, наблюдающий за Дарией, которая, непонятно почему, не торопилась облегчить ее вымя. Дальше стояли еще коровы, но их пока не возможно было разглядеть из-за густой темноты сарая, только глухой стук переминающихся копыт, которые будто тоже заражались нетерпением от старой подруги.

А холод сковал пальцы на руках, чувствовалось, как кожа под одеждой начинает покрываться мурашками. Хотя уже днем от этого холода не останется и следа, солнце, поднимаясь высоко в небо, обогреет землю. Пусть еще подтапливаются печки в домах, да и весна запозднилась, но лето уже так близко. Как же горько от этой мысли, как обидно и больно.

Наверное, будет жарко. Наверное, жизнь в этих местах не особо изменится, хотя изменения пришли уже прошлой весной, когда построили, наконец, за столько лет, хорошую трассу вдоль аула. Стали чаще проезжать по ней машины. Пусть в основном мимо, не кто-то из родственников, но все равно, ощущение, что что-то изменилось, не покидало уже никогда. Эта дорога будто стала проводником для тех, кто торопился к другой жизни, не схожей с этой замедленной и блеклой. Спешила жить на новый лад в основном молодежь. Люди тянулись в город, опустошая сельские земли, покидая отчие дома. Их, этих заброшенных домов, теперь стало больше, сиротливо глядящих на мир замутненными стеклами окон.

Только вчера Дария проходила мимо них, обжигаемая болезненными воспоминаниями недавнего прошлого…

Но это все сейчас не важно. Теперь все действительно останется в прошлом. Эта точка, маленькая точка в ее судьбе.

Губы, высохшие с трещинками и облезлой кожей, невольно приоткрылись, будто Дария хотела что-то прошептать, но только устало прикрыла глаза, желая в этот момент только одного, чтобы ничего этого не видеть, чтобы в миг все изменилось, и она перестала чувствовать этот ужасный, проникающий до самых костей холод.

Не включая свет, Дария сделала решающий шаг, сняла толстую веревку, которой обычно обвязывала хвост коровы, чтобы не хлестал по лицу во время дойки, нашла еще один кусок подлиней и связала их как можно крепче. От резких движений платок на голове сполз вниз, растрепав копну черных волос. Она будто хотела успеть, от чего все делала так быстро, словно и эта работа для нее была привычной. Сдувая волосы, падающие прямо на глаза, она подняла голову к потолку.

Из темных кривых досок торчал массивный железный крюк, на который подвешивали тушу животного для разделки. Будто чей-то кривой указательный палец, застыл в воздухе, в загнутом виде, призывая к своей холодности. Дария замерла на мгновение, но потом снова решительно подскочила к табуретке в углу, скинула ведро, поставила его под крюком и встала сверху. Руки почти согрелись, отчего она ловко связала один конец веревки на крюке в узел, а другой петлей закинула себе на шею.

Тишина. Какая хорошая, спокойная тишина. Будто и животные замерли в ожидании и непонимании действий хозяйки.

Глуховато, но все же можно было сейчас расслышать хриплый крик петуха, где-то по соседству от них. Заводила у них был молодой, голосистый, а этот, будто завершающе, сипло оповестил, что утро действительно наступило.

Дария облегченно вздохнула, посмотрела на мутное окно, за которым, мало что можно было разглядеть. Свет даже днем едва сюда попадал.

Не было страшно, наоборот, так спокойно, как еще никогда за годы, что она жила в этих краях. Было такое чувство, что, наконец, она сделала что-то самостоятельно, что-то такое, что твердо знала — это она, она сама так решила!

И это принятое решение, еще стучало в такт ритму ее сердца, еще горело в ее мыслях, закрывая пеленой пустоту в ее хрупкой душе. Теперь точно.

Ее мысли уносились далеко в детство, вспоминая родителей, братьев и сестер. Родной дом. Все это было как будто во сне, вроде и жила она там, вроде и было это детство, но такое далекое, такое замутненное всего лишь семью годами, проведенными в чужой стороне. Там, где она возможно никогда бы не была, где не познала все то, что человек иногда не проживает за всю жизнь, а она изжилась несколькими летами. Не обрела она счастье в чужой стороне, осталась она для нее словно вынужденная каторга. Только не смогла Дария сохранить даруемое богом счастье, в котором был весь смысл, вся ее суть, оправдание за утраченные годы и юность.

Она посмотрела в окно, улыбнулась горько своим мыслям, качнулась вперед и повисла.

Глава 1

2012 год

Затянув густой дым сигареты, Марат прищура глянул на конверт, лежащий на подоконнике. Выдыхая горьковатый дым, он взял его в руки, повертел и снова бросил на тоже место. Довольно объемный, с едва пожелтевшими краями от времени. Сейчас мало кто пишет письма, все в основном общаются по интернету. А тут письмо, пережиток времени. Марат ухмыльнулся, мотнув головой.

Странно все это. Он прикрыл глаза на мгновение и затянулся, выпуская синеватый дым. Туманное облако коснулось стекла, поползло вверх, теряясь в белых откосах пластика оконного стеклопакета.

Может это случайность? Или эта девчонка, которая прибежала с утра пораньше, трезвоня, как сумасшедшая в дверь, что-то перепутала? Нет, она назвала его имя, когда он открыл. Значит письмо действительно адресовано для него.

Марат повертел жестяную банку, служившую пепельницей, замял окурок о кривой край и выглянул в окно.

На лавочке во дворе сидела молоденькая девушка, что-то крутила в руках, толи тетрадку, толи что-то еще, иногда поправляя выбивающиеся от ветра пряди темных волос. Она сказала, что подождет, пока он прочтет письмо.

Марат глянул на подоконник, но взять в руки конверт не решился.

«От кого это письмо и вы уверенны, что это для меня? — спросил он настороженно, когда девушка протянула ему конверт. Она утвердительно кивнула».

Он снова глянул через стекло во двор и тяжело выдохнул.

«Да вы не бойтесь, возьмите, это важно. Когда вы прочитаете, то все поймете, — сказала девушка и улыбнулась, — а я подожду пока на улице…».

Допив растворимый кофе, Марат накинул рубашку поверх футболки. На часах уже было половина девятого, ему еще нужно было забрать рабочих на объект. Он сунул конверт в карман джинсы, взял сумку с вещами и чемодан с инструментами и захлопнув дверь спустился вниз по лестнице.

Увидев его, девушка вскочила и искренне заулыбалась.

— Мне пора на работу, — строго произнес Марат, и улыбка незнакомки разочарованно поплыла вниз.

— Вы не прочитали? — она даже поддалась вперед.

— Нет, — резко ответил Марат, сделал несколько шагов вперед, но тут же развернулся к девушке, — это письмо от тебя?

Брови девушки удивленно поднялись вверх, она замотала головой.

— Нет, конечно, я вас первый раз вижу. Вы прочитайте, и вам сразу все станет понятно.

Марат еще ближе встал к девушке, так что той пришлось неловко задрать голову, чтобы посмотреть в лицо мужчине. Он был достаточно высок по сравнению с ее небольшим ростом. Она даже часто заморгала от растерянности и раздраженного выражения лица Марата.

— Я не люблю загадки и какие-то подростковые секретики, если ты или твоя подружка не ровно дышит ко мне, то ничем помочь не могу!

Он сунул ей в руки сложенный пополам конверт, развернулся, что бы уйти, но девушка схватила его за руку.

— Вы слишком о себе высокого мнения, — она строго глянула ему прямо в глаза и вложила в широкую ладонь письмо, — если вы уделите пять минут вашего драгоценного времени на это письмо, с вас не убудет, поверьте! И я вам не подросток, а студентка третьего курса!

Девушка развернулась от него и пошла прочь, оставляя Марата в еще большем недоумении.

***

В голове зудела нелепая ситуация с письмом. День не заладился, было много погрешностей по работе, а объект после ремонта сдавать уже послезавтра. Марат присел на перевернутое ведро и развернул лист сметы. В голову не умещались мысли о работе. Он поморщился, как от зубной боли и напряженно выдохнул.

«Не убудет, — Марат тряхнул головой, будто пытаясь отогнать слова настойчивой, как выяснилось, студентки.»

Что имела в виду эта странная особа? Марат достал конверт из кармана. Он глотнул чистой воды из капроновой бутылки, зажал в зубах сигарету и надорвал край конверта.

Ребята из бригады отдыхали во время обеда. Поэтому можно было воспользоваться моментом и прочитать, хотя бы поставить точку во всех этих странностях с тайным посланием.

Он вытащил сложенные пополам листы и развернул их. Каждый был исписан, практически не оставляя больших пробелов или краев. Подчерк ровный, только местами, будто написан сбивчиво.

Марат скинул пепел на пол и затянул новую порцию дыма.

«Здравствуй, мой дорогой, мой долгожданный сын!»

Он нахмурил брови, ничего не понимая, снова вернулся к первой строчке.

«Здравствуй…»

Как-то нервозно ухмыльнулся своим мыслям и продолжил читать.

«Я даже не знаю, как тебя зовут, мой мальчик, хотя, пока носила под сердцем, была уверена, что у меня будет именно мальчик.»

Марат хмыкнул, невольно, даже враждебно.

Он откинулся назад, изучающе разглядывая подчерк. Сын? Через тридцать два года о нем вдруг вспомнила родительница? Назвать ее матерью, как-то язык не поворачивался. Стоит ли продолжать читать бред, дамы, у которой проснулось чувство материнства? Он хотел смять листы, но взгляд все равно пробежался по следующим строчкам.

«Тебе будет нелегко читать это письмо, так же как мне, тяжело передать все то, что чувствую и что пережила я за свои годы, уложить все в одно единственное послание. Возможно, я бы и не написала его никогда, возможно и ты не узнал ничего, если б в то утро, когда я решила покончить собой, я не узнала о том, что ты жив.»…

1980 год

… — Ах ты дрянь!

Шум в ушах от прилившей крови, стучал жестокой болью. Жадно хватая воздух сквозь спазм и хрипы, Дария упала на земляной пол, кашляя от нехватки воздуха. Удар сапога мужа пришелся ровно по животу. Он схватил веревку с ее шеи и стал хлестать, куда только попадала толстая вязка грубой веревки.

— Сука! Дрянь! Решила легко избавиться от всего?! Не-е-ет! Не выйдет! Ты будешь жить, но каждый день мечтать о смерти, а я всегда буду следить за тобой, чтобы ты не смогла доставить себе такого удовольствия!

— Отпусти меня к моему сыну, — заплакала Дария хриплым голосом, — не могу я так больше, не могу…

Амангельды сел на корточки и схватил Дарию за лицо, так чтобы она видела его.

— Нет, после новости, которую я тебе скажу, ты будешь умирать от тоски, но никогда не получишь то, о чем мечтаешь! Будешь жить и каждый день, медленно съедаемая собственной совестью и горечью! Зная тебя, это будет высшая кара, дрянь!

Дария схватила его руку насколько хватало сил, сжала ее.

— Мой мальчик жив, да?! — ее губы задрожали, а глаза умоляюще смотрели на мужа.

— Запомни одно, — начал Амангельды отдернув свою руку, — твой ублюдок будет жив до тех пор, пока ты будешь прилагать все усилия, чтобы в глазах родни и всего аула, быть самой прилежной женой. Так чтобы никто и никогда не смог даже пикнуть о тебе что-то. Мои дела идут слишком хорошо, чтобы такая гадина, как ты все испортила.

Да, твой ублюдок жив, но ты никогда не узнаешь где он, уж поверь, я приложил к этому все усилия. Даже не пытайся его искать, иначе одно мое слово и он сдохнет, от какой-нибудь внезапной болезни…

— А что если я расскажу своим, что ты сделал с моим ребенком, как тогда быть с твоей карьерой?

Амангельды схватил Дарию за волосы и ткнул лицом в навозную кучу.

— Тогда ты будешь жить хуже собаки! Будешь мечтать сдохнуть, а твой ублюдок испытает на себе весь ад за свою блудливую мамашу! Выбирай, что тебе дороже насолить мне или жизнь твоего заморыша!?

Она скорчилась, прижимая колени к груди. Не кричала и не плакала. Зачем?

Дыхание мужа было сиплым. Оплыл он в последние годы от хорошей жизни. Грубые слова глохли от резких движений, от чего казались смешными странными и совсем не страшными, но голос мужа, который Дария возненавидела за эти годы, въедался в голову, как резкая и внезапная боль.

— Будешь, подыхать медленно и каждый день, но делать все, что я тебе скажу!

Еще один пинок по спине Дарии и Амангельды выдохся, развернулся к выходу и вышел из сарая. Слышно было, как его шаги удалялись, хлопнула входная дверь в дом. Только сейчас Дария услышала, как мычат коровы. Она зажала уши и зажмурила глаза. В грудях появилась распирающая боль, снова налились молоком. Вмиг рубашка и кофта пропитались и стали мокрыми. Она застонала, но заставила себя подняться. Вытерла платком лицо от навоза, потом руки.

На улице уже рассеялся туман, только чувствовалось в воздухе сырость. Вымыв руки, в умывальнике, Дария подоила кроров и занесла ведро домой. Затопленная ею до этого печь, хорошо разгорелась. Дома было тепло. Она скинула грязные вещи, вымыла хорошенько руки и лицо, а потом поставила ведро с водой на печь.

Дария глянула в зеркало. Бордовый след от веревки четко отпечатался на белой коже шеи. Она провела рукой, чувствуя, как больно от любого прикосновения.

Все это не важно. Дария запахнула кофту и двинулась к печке.

Главное слова Амангельды. Ее сын жив! Жив! И она должна жить, теперь обязана!

Дария приготовила на стол, процедила молоко, разлив его по банкам. А потом пошла в кладовку. Она старалась не смотреть на привычную здесь обстановку. Это комната стала для нее ненавистной, камерой пыток в одночасье. Стараясь не допускать воспоминания, Дария придвинула стул ближе и стала наливать воду в таз. Сюда тепло от печи практически не доходило. Дария достала кусок мыла, скинула одежду на пол и принялась ладонью поливать на себя воду. Пар клубился вокруг ее тела и пропадал в прохладных стенах помещения. Сцедив молоко, она вытерлась насухо и затянула груди платком, чтобы молоко быстрее перегорело. Как его было много. Хватило бы выкормить даже двоих. Губы невольно задрожали, но Дария сжала их в тонкую полоску, чтобы подавить слезы, надела чистые вещи и принялась отстирывать грязные. Она будет сильной. Будет, несмотря на все испытания, которые ей предстоит еще пройти…

Глава 2

2012 год

Марат встал и заходил по комнате. Поднял голову и посмотрел на потолок. Может это всего лишь дешевый спектакль, чтобы надавить ему на жалость? Может, ей нужны деньги, вот и весь концерт?

Он присел обратно, но не сразу стал продолжать читать письмо. Конечно, было любопытно, что же она могла придумать еще. Рабочие зашевелились, лениво приступая к своим обязанностям. Марат взял со сложенного из досок стола для еды пачку сигарет и зажигалку, сунул их в карман и, пряча письмо от посторонних глаз, чтобы не было лишних вопросов, вышел на балкон.

Хотя осень и была в самом разгаре, уже две недели стояла теплая и солнечная погода. Листья только-только начинали желтеть, но не торопились осыпать серый асфальт золотом. Марат пригляделся вдаль, наклонился вперед, опираясь руками о перила балкона.

Даже если все, что там пишет эта женщина правда, что она хочет теперь? Встретиться и объяснить, почему бросила его в младенчестве? Может он всего лишь ошибка молодости, поэтому она пыталась покончить собой? Только ему не особо хотелось ненужных встреч, слез и мольбы о прощении. Он не мог даже представить, о чем говорить с этой женщиной. Детдомовские дети, наверное, на протяжении многих лет пытаются уловить хотя бы ниточку, связанную с родными, выяснить хоть что-то о родственниках и об истории семьи, а здесь, надо же так получается, что, мать нашла его сама. Но это ничего не меняло. Марат выпрямился. Он точно знал, что ему этой встречи не надо. Чтобы она там не писала, это не изменит его твердого мнения о том, что если ты оставила ребенка, не сделала аборт, то живи и расти его, а не выкидывай, как ненужную вещь, по какой-то там важной причине. Марат сплюнул. Ладно, чтобы быть честным, прежде всего, честным перед собой, он прочтет письмо до конца.

Он медленно закурил сигарету, достал уже изрядно потрепанный лист и пробежался глазами по строке, где остановился до этого.

«…ты не узнал бы ничего, если б в то утро, когда я решила покончить собой, меня не вытащил из петли муж, который и признался, что ты жив. Наверное, лучше начать с самого начала, а именно с моего детства…

Жили мы, бедно, нуждаясь даже в самом простом. Детей в семье было шестеро, я четвертая. Отец работал пастухом, мать домохозяйка. Когда мне исполнилось два года, родился младший брат, родственников много, частые гости, дети были сами по себе. Вот и я была в силу возраста любопытной и слишком самостоятельной, пока это не обернулось для меня трагедией. Облилась я тогда кипятком. Аул был далеко от райцентра, где находился медицинский пункт, везти меня было некому и не на чем. Старая травница, сказала матери, если сутки продержусь, буду жить. Наутро жар спал. Только с вернувшимся самочувствием, я больше не могла выглядеть, как раньше. Мое лицо покрылось страшными рубцами. Конечно же, никакие самодельные мази мне не могли помочь. Для девочки, с изувеченным обликом, непросто. В этом я стала убеждаться, становясь старше, когда соседи в открытую пророчили моей семье и мне не легкую судьбу. Дружила я только с одной девочкой, Айгуль. Мы учились в одном классе, делали уроки вместе, даже мечтали по окончанию школы, поступить в училище в городе и стать медсестрами. Она одна, как и ее семья, никогда даже намеком или полу взглядом не напоминали мне о моей внешности. За что я ей благодарна и по сей день. Так вот, почему я начала свой рассказ именно с детства, тот роковой случай, изменивший меня до крайности, изменил и мою судьбу. Предстояла скорая свадьба старшего брата. Родители суетились, приезжало много гостей, всем было некогда и мне говорить о своих планах, было не к месту. Я стала выжидать удобного момента, чтобы просить разрешения родителей учиться в городе.»

… — Марыч! — Марат резко отвел глаза от письма и глянул через стекло забрызганное водоэмульсией. Игорь, указывал на что-то, — здесь я все исправил! Пойду на кухне гляну!

Марат кивнул ему и показал большой палец вверх, потом повернулся обратно, но не стал продолжать читать, а посмотрел вдаль. Порыв ветра овеял его лицо, а внизу, едва пробегаясь по макушкам деревьев, смахнул пожухлые листья. Нет, еще не становилось холодно, еще не остыла земля от летнего тепла.

Марат помнил, как во дворе интерната, было много старых, могучих тополей. Осенью они роняли разлапистые желтые листья на землю. На перемене, с одноклассниками, он выскакивал на улицу, чтобы сгрести в кучу опавшую листву, а после, вскарабкавшись на дерево, всем вместе прыгнуть в эту кучу. Марат вздохнул, подчиняясь воспоминаниям, которых не очень любил, пусть даже они в детстве, приносили ему радость и настроение. Детство на то и дано, что бы даже в осиротевшей душе, было место наивного счастья.

А серые стены интерната, запах перлового супа, навсегда въелись в его память. Детдомовцы насколько ненавидели, настолько и дорожили пережитыми детскими годами. Марат потер шею, так будто она затекла.

Что если эта женщина, действительно будет умолять о встрече? Нет! Это не укладывалось в голове. Ему не пятнадцать и даже не двадцать лет. Он так привык к тому, что всегда был один и во всем полагался на себя. Зная, что никто его не приласкает, не утешит и не поддержит в трудную минуту. Он так свыкся с мыслью, что его рождение и жизнь не были собственно говоря, запланированы. Желанных детей не бросают… Он давно заставил себя никогда, ни при каких условиях, не думать о тех, кто подарил ему жизнь и вместе с тем, сиротское существование. И вдруг все это сложенное годами, отодвинуть ради встречи этой женщиной?

Невольно он мотнул головой, отгоняя ненужные мысли, елозившие, словно влажные дождевые черви, глянул на строчки из письма и нахмурил брови.

Все равно неприятное чувство, щекотавшее где-то в груди, не давало покоя. Будто кто-то специально царапал острым предметом по стеклу от звука, которого что-то внутри сжималось, и даже появлялась оскомина во рту.

В голову не умещались прочтенные строки из письма. Что же могло произойти с этой женщиной? Может она влюбилась, как это случается в юном возрасте? Сколько ей может быть сейчас предположительно, лет пятьдесят? Что же она вдруг вспомнила, что где-то есть сын, которого бы увидеть, что бы убедиться, что он вырос самостоятельно и ни в чем не нуждается? Успокоить совесть?

Марат схватил рукой голову и потрепал волосы, разгоняя идиотские мысли.

Он сложил письмо, засунул его в карман и глубоко выдохнул. Все равно мерзкое чувство поселившееся в душе, не оставляло в покое. Как проснувшаяся среди зимы муха, прилипчиво жужжа над ухом!

Сейчас надо приступать к работе.

Все равно это письмо ничего ему не даст и ничего не изменит. Он сформировавшийся мужчина, который может и не достиг финансовых вершин, не имеет высшего образования, зато он зарабатывает честно, даже смог купить малосемейную квартиру. Одним словом маме есть чем гордиться, даже если она об этом не узнает никогда. А эта девочка, что принесла письмо, вполне может быть еще один ее ребенок от любимого мужчины в счастливом браке. Не зря же она так пеклась, чтобы Марат прочел письмо. Значит, девушка появится опять и он уже сможет хоть что-то узнать больше этого письма, если конечно захочет…

Марат вытащил рабочие перчатки из кармана, закрыл за собой балконную дверь и зашагал в соседнюю комнату.

Снова в памяти всплыло милое личико девушки. Ее выражение лица, как она искренне улыбалась, а потом стала хмурить тонкие темные брови. Милая, конечно. Возможно, она похожа на свою мать, ну если сестра, то на их общую мать. Но как-то представить шрамы от ожога на таком личике было трудно. Может из-за внешности кто-то надругался над матерью? Это было бы крайне неприятно знать, что ты плод насилия. Но и логическое объяснение, почему он стал нежеланным ребенком для нее… А девушка придет, почему-то Марат был в этом уверен. Она обязательно еще появится, потому что должна передать ответ. Ведь так?

Он прошел мимо ванны, где Паша, второй рабочий, уже крепил зеркало к кафельной стене. В отражении мелькнуло смуглое, с едва, пробивающийся щетиной, лицо. Его, лицо Марата. Светлые волосы, карие глаза и сомкнутый рот, от чего по углам образовались полоски морщин.

Сходства конечно с незнакомкой никакого, но это и понятно, он случайное дитя…

Глава 3

Дневная погода к вечеру резко сменилась на моросящий, едва заметный дождь. В воздухе было влажно и на светлеющем пятне от фонаря виднелись те не зримые глазу, скорей не капли, а пылинки, небесной влаги. Темнота сгустилась особенно по закоулкам, вдоль домов и среди еще зеленых кустов акаций, аккуратно подстриженных в один ряд вдоль паркового ограждения. Было легко дышать, после дневного загазованного воздуха особенно на центральных улицах города. Марат шел медленно, подняв воротник куртки и сложив руки в карманы. Ему не хотелось идти домой. Туда, где его ожидал горячий душ, пюре быстрого приготовления, из микроволновой печи пока он будет мыться, и чай в пузатом блестящем чайнике, который протяжно и жалобно оповестит о своем закипании тонким свистом. Хотелось воздуха. Будто жара испепеляла изнутри. Будто что-то жгло его, а ран и ожогов не было видно, но больно было, так как будто его выжгло до самой кости. А больше всего хотелось идти и не о чем не думать, только так все равно не получалось. Что-то внутри давило и рвало на части. Что-то въевшееся, скребло на дне сердца. Да, нет! Это осенняя хандра! Работа, идущая наперекос и не укладывающаяся в сроки!

Марат перешел на другую сторону улицы и медленно побрел дальше. Что за чушь! Хандра, работа?! На работе он все уладит, пару дней и они закончат объект. Хандра, что за бабские мысли?! Марат мотнул головой.

Знал, конечно, знал, что что-то произошло. Что-то вдруг всколыхнуло его обыденность. Что-то ворвалось внезапно в его мысли и жизнь, и теперь крепко сидит там, в душе.

И причина тому нелепая весточка, «письмецо в конверте» или послание из прошлого, правда, которой под таким сомнением, что местами ее можно сравнить с какой-нибудь мыльной оперой по телевизору, уже на сто пятьдесят второй серии.

И что, все это вдруг станет нарушать им устроенный собственный мир?! Нет уж! Все прошло в тот момент, когда его передали в дом малютки! И чтобы там ни было с этой дамой-мамой, он не причем! Настолько не причем, что будет жить дальше, как и жил!

Марат закурил сигарету, выпуская смачный клубок дыма в темный воздух улицы. Огляделся по сторонам, словно боясь, что его застигнут за неким ужасным преступлением, залез в карман брюк и одним движением, комкая на ходу бумагу, кинул ее ровно в урну, позволяя черной и грязной по краям ёмкости, проглотить единственную возможность узнать о себе, о том, что же заставило все таки мать отказаться от сына. Бумага глухо ударилась о железную стену урны и затихла внезапно на самом дне среди кучи другого ссора и хлама. Он зашагал вперед, так же засунув руки в карманы и зажимая сигарету в зубах, избавившись от мучавшего совесть вопроса, кто он…

Мимо неслись машины. Он любил железные игрушки для больших мальчиков. Хотя у самого была ауди восьмидесятой модели. Немного потрепанная, но еще на ходу, ухоженная, как стареющая, но все же дорогая подруга жизни. Хорошо, что ее он оставил на стоянке, сейчас нет никакого сосредоточия для управления транспортом. Он шел, чуть сгорбившись, паровозя на ходу красный мальборо. Дым вылетал протяжно длинно, как будто из трубы локомотива, цепляясь за ворот влажной куртки и безнадежно тая в темноте вечерней улицы. Марат не обращал внимания на прохожих. В темное время суток, освещенные тусклым уличным светом, они походили на мелькающие тени, только слышно было цоканье каблуков, монотонная речь парочек и шуршание плащевок.

Он почти дошел до своего дома, видел, как загорелось окно соседа сверху, вечно недовольного старика, бурчащего по каждому поводу. Видел свое темнеющее окно квартиры, ожидающее возвращения хозяина, словно верный пес. Но с каждым шагом замедляясь, Марат и вовсе остановился. Он выдохнул недовольно, так, словно кто-то заставил его замереть на месте. Дождя действительно не было видно, а куртка стала влажной и волосы тоже. Фонарь в проходе между домов не горел, его, будто специально разбивали, после того, как кто-то заботливого и старательно вкручивал лампочку. Туда даже железный колпак нацепили, чтобы хоть как-то защитить от хулиганов и сейчас опять темнота поглотила это место. Марат сделал нерешительный шаг вперед. Кто-то со стороны подумал бы, что он остерегается темного места, он даже резко развернулся назад и вдруг, быстрым шагом пошел в обратную дорогу.

Его глаза были опущены вниз, практически к самому асфальту, но только с одной стороны, на другую он будто и не делал никакого акцента. Он внимательно, едва оборачиваясь, возвращаясь взглядом на что-то, разглядывал интересующий предмет. Нет, не то! Где же это было? Марат тщетно пытался воссоздать в памяти то, что было минут пять или чуть больше назад. Вспомнить, как он шел в эту сторону, потом остановился здесь или нет, не здесь, прошел чуть дальше… конечно! Тут он закурил, развернулся, точно, нет сомнений! Марат вдруг остановился, нахмурил брови, приглядываясь вперед. Нет! Только не это! Неожиданно, ошарашивая прохожих, рассыпающихся по сторонам, рванул вперед.

Он внезапно подскочил к какому-то пьянице, или бродяге, который копошился в вываленной куче мусора прямо на асфальт, оттолкнул его резко, что тот едва удержался на ногах, бранно возмущаясь, будто покусились на его собственность. Марат не обратил внимание на это, и на то, что люди останавливаются, ища объяснение неадекватным действиям приличного с виду мужчины.

Да черт с ними! Это была та самая урна! Даже сердце стало отстукивать барабанную дробь. Марат увидел скомканную бумагу, изрядно потрепанную и грязную среди другой ненужной кучи мусора, схватил ее и как-то даже не свойственно для себя, бережено сложив, убрал в карман. Только сейчас он огляделся по сторонам, видя перед собой бомжа. Марат обтряхнул ладони и еще раз взглянул на стоящего перед ним человека, который на всякий случай отстранился назад, не зная чего ждать.

— Извини, мужик, — смягчаясь в выражении лица, сказал Марат, вытащил из кармана начатую пачку сигарет и протянул ее опешившему бедолаге, — держи!

Тот не поверил, секунду другую не решительно хлопая хмельными глазами на щедрую руку странного человека, но тут же сообразив, мол дают бери, жадно схватил пачку и утопил ее вместе с рукой в огромном, бесформенном кармане не то пальто, не то из плотной ткани халата.

Марат улыбнулся едва заметно уголком рта на эту выходку и спокойно зашагал в сторону дома.

***

Он выдохнул, чувствуя, как пройденный день, навалившийся на плечи ни сколько грузом, сколько эмоциональным напряжением, сошел после горячего душа, принося облегчение. Марат собрал вещи с пола, проверил карманы, вытряхнув содержимое на стол, и закинул белье в стиральную машинку.

Есть не хотелось, он включил телевизор, скорей по привычке, нежели чтобы намеренно просмотреть каналы, принес горячий сладкий чай и сел на диван.

Сделав глоток напитка, он поставил бокал на стол и бросил взгляд на сложенный лист бумаги.

Как бы там ни было, он не имел права так поступать с исповедью женщины подарившей ему жизнь. Это был порыв, раздражение на внезапные известия о его существовании. Он погорячился. Столько лет, он привык думать и знать, что сирота, что его отдали в детдом, что он отказник и вдруг его мать решила опомниться и втиснуть свою правду в его жизнь. Это было, по меньшей мере, нелепо, грубо, как инородное тело под кожу. Так было несуразно не правильно, странно…

Марат развернул лист, пригладил мятые уголки, только сейчас, при свете комнаты заметив грязный след от подошвы прямо на письме. Это как-то неприятно, даже в какой-то степени ревниво задело Марата. Он покарябал ногтем, но грязь въелась в бумагу насквозь, оставляя отпечаток чьей-то обуви.

Он придвинул письмо ближе, так чтобы было удобно читать и видеть четко, пробежался по строчкам, отыскивая то место, где остановился, как вдруг резкий звонок в дверь заставил его поднять голову в сторону прихожей, потом на настенные часы в комнате. Почти десять вечера, кто бы это мог быть?

Он поднялся, складывая письмо и пряча его в выдвижной ящик комода. Марат заметил, что ходит в полотенце, обернутом вокруг бедер. Он сорвал его на ходу, надел на голое тело спортивные штаны и такую же кофту.

Не спрашивая, распахнул дверь и удивленно глянул на женщину.

— Привет! Впустишь?

Марат равнодушно пожал плечами и отошел в сторону. Цокая тонкими шпильками, в квартиру вошла Рита, скинув с плеч заранее расстегнутое пальто, небрежно кинула его на тумбочку в прихожей.

— Что это ты вдруг, вспомнила обо мне? — Марат закрыл дверь и глянул на нее. Как всегда шикарная и вкусная. Его даже передернуло как-то изнутри, от чего по телу пробежались мелкие мурашки. Яркий макияж, еще больше выделял ее ухоженное лицо. Всегда грациозна не по годам и восхитительна.

Та улыбнулась широко, ярко накрашенными губами, будто угадывая мысли мужчины через блуждающий взгляд по ее телу.

— Соскучилась….

— Чай будешь? — предложил Марат несколько из вежливости, сколько от того, чтобы не дать поздней гостье сказать запланированные слова и не выслушав ответ, он направился на кухню.

С Ритой были давние и весьма странные отношения. В последнюю встречу это стало причиной крупной ссоры, из-за чего она ушла и почти три недели не давала о себе знать.

— А я тебя недавно видела на улице, — сказала та, входя на кухню следом за Маратом, — ты или не услышал…

— Или не услышал, — резко перебил ее Марат, — торопился, наверное.

Он достал бокал с сушилки, плеснул в него заварки и сверху кипятка. Вспениваясь и клубясь дымящимся паром, посуда наполнилась ароматным напитком. Марат придвинул бокал к Рите, а следом приблизил вазочку с сахаром.

— Спасибо, — улыбнулась женщина и села на табурет.

Ее улыбка съехала вниз, когда Марат бесцеремонно вышел из кухни в комнату, сел на диван, и преспокойно стал пить чай.

— Ты как всегда, сама любезность, — произнесла Рита громко, встала, прошла в зал и села рядом с ним.

— Хочешь поговорить обо мне? Мне кажется, мы все уже выяснили…

Рита забрала из рук бокал Марата.

— Ну, хватит тебе, — она приблизилась, — я же вижу, что и ты соскучился….

Она коснулась, буквально топя его рот в своих сладко охватывающих губах. Знакомый запах духов и сигарет с шоколадным ароматом пахнул в лицо Марату. Ее волосы упали на его шею, приятно щекоча кожу. Он закрыл глаза, пытаясь изобразить равнодушие и боясь собственного искушения ответить на поцелуй Риты.

Она вскружила ему голову четыре года назад точно так же, как это делала сейчас, находясь так близко, будоража его мужское самолюбие, дразня теплотой тела.

Марат, не выдержав напора собственного прилива желаний, отстранил Риту от себя.

— Ты пришла поговорить? Так говори! Я сильно устал и хочу лечь спать, — он морщился не от нее, а от того, что приходилось прятать свои эмоции, как душевные, так и физические.

— Я тоже устала, — тихо произнесла Рита, — от того, что каждый день пыталась забыть тебя, но не смогла этого сделать… я тоже хочу лечь спать, только рядом с тобой…

Ее губы снова объяли его, блуждая кончиком языка, словно маленькая хитрая змейка, проскальзывая в рот.

Он помнил их первую встречу. Это было в кафе, тихое местечко в укромном уголке города. Там где можно было спокойно посидеть, а летом выпить кружку пива прямо на террасе. Он что-то отмечал с друзьями, а она сидела за высоким стулом возле барной стойки. На половину развернутая в зал, так что четко просматривался ее профиль, Рита скучно смотрела пустым взглядом куда-то, поглаживала тонкими пальчиками объемистые бока фужера, иногда поворачивая его в разные стороны. Янтарного цвета коньячный напиток, беспокойно повторял движение круговорота, возмущенно выплескивая капельки к самому краю, но, не достигая его.

Она иногда вздыхала, при этом, не забывая пригубливать тонкую дамскую сигарету.

Что-то в ней было, невообразимое и притягательное. Что-то, что заставило Марата встать и подойти к ней.

Она не сразу заметила пристально смотрящего на нее мужчину. Да и вид его уже довольно хмельной, ее не впечатлил.

— Хочешь меня? — не отрываясь от своей игры с фужером, произнесла Рита.

Марат даже сглотнул слюну от неожиданного вопроса, но тут же пришел в себя.

— Как только увидел.

С тех пор, сходя с ума, они и желали друг друга, пока через два года безумных встреч, Марат не узнал, что Рита, сожительница местного толстосума, который обеспечивает ее с юного возраста, и она ему чем-то там обязана.

Конечно, самолюбие Марата было не просто задето, но растоптано. Но Рита уйти не могла. Еще два года немного сокращенных по количеству встреч несли уже некую незримую грань, будто кто-то третий все время заглядывал в их постель. А недавно, когда Марат сделал ей предложение, Рита вдруг отказалась.

Он не хотел, не мог ее делить с другим. Ему было мерзко и больно, когда она уходила утром, и он точно знал к кому.

Он не мог смериться с этим бредом от чего твердо решил, может как всегда самостоятельно, твердо и уверенно, что Рита должна стать его женой, родить ребенка и жить нормальной семейной жизнью.

Марат помнил, как однажды, Рита пришла к нему в слезах. Он не любил женские слезы, потому что не мог выдерживать их. Ему казалось, что если женщина плачет, значит, ей очень больно в физическом понимании. А Рита пришла и долго плакала на его плече, рассказывая, как несчастна рядом с человеком, которому нужна ради развлечений и сексуальных игр. Что она хочет быть рядом с любимым.

Ее слезы стекали на тыльную сторону его ладони, и он морщился, будто влага из глаз Риты, причиняла ему нестерпимую боль.

А тут, когда он сделал ей предложение, она вдруг внезапно, изменилась в лице и сообщила, что слишком привыкла к той жизни и не может сразу все и кардинально поменять.

Но ее запах, ее дразнящие манеры прелюдии, делали Марата безвольным. Он мучительно застонал, отдаваясь во власть своей безумной, изголодавшейся страсти.

Глава 4

Электронные часы мигали зелеными цифрами пять двадцать утра. Тюль небрежно скомканная в кучу, словно юбка кокетки, на одну сторону окна, оголяла другую, откуда едва просвечивался тусклый свет фонарей. На улице еще стоял ленивый ночной сумрак, окутавший опустевшие перекрестки ожиданием горячих шин автомобилей шлифующих серые спины асфальта. Длинные, с белыми дорожными пометками, они убегали куда-то вдаль.

Елозя между ветвями, ветер лениво тянулся вверх, не желая прерывать свой сонный штиль. Только листья, как старики, отжившие осенний век, беспокойно ворчали на него, шепотом, зная прекрасно, что нрав ветра таков, что в один миг стоит ему разойтись, чтобы сократить без того короткое существование кроны.

Рита пошевелилась, вздохнула своему сладкому сну, причмокнув губами, а потом откинула руку на подушку, оголив из-под одеяла небольшую, упругую грудь.

Умела она, даже спать так, чтобы желание начинало стучать в сердце, потом проливаться в кровь, барабаня там до раздражения ниже пояса.

Марат поднялся как можно тихо и босой зашлепал в сторону кухни. Спать совсем не хотелось. Трехнедельное усмирение мужественного воздержания, отомстили, лишив окончательно сна.

Он прикрыл дверь и закурил сигарету. Дым медленно, словно ленивая кошка после сна, растянулся колесом над головой Марата, скользнул куда-то в угол и растворился в его темноте. Он приоткрыл окно, вдыхая смешенный воздух с никотином.

А может монашеское существование не причем? Ведь до Риты ему и того больше приходилось сдерживать свои порывы молодой и горячей крови.

Он думал о письме. Это назойливое наваждение, прилипшее к его сознанию, как подтаявший пластилин.

Марат выглянул из кухни, убедился, что Рита спит, положил на край консервной банки тлеющую сигарету и сам прошел в зал.

В потемках, нащупал ящик комода и достал сложенные листы бумаги.

Потом, стараясь не шуметь, вернулся в кухню, положил ценные сведения на подоконник и снова взялся за сигарету.

Щекоча ноздри, обволакивая горло и легкие, дым вальяжно расположился внутри теплотой с горчинкой. Только задумчивое выдыхание заставило этот дым выплеснуться наружу, заслоняя блестевшее на фоне улицы стекло своей пеленой.

Марат опустился на табуретку и развернул лист.

«Это было действительно грандиозное празднование! Мы все, кто поехал на встречу с будущими сватами, были ошарашены размахом гостеприимства со стороны родственников невесты.

Родители ее были сдержанные, даже мне показались немного высокомерными. Чувствовалось, как конфузились мои родители, все время жались от неловкости, прикрываясь улыбками и кивками. Я будто сама попала в их шкуры, так было неудобно от всего этого приема. Мне даже показалось, что родственники невесты ехидничали между собой, когда наша сторона стала раздавать подарки сватам и почетным гостям. Они кивали головами, перешептывались и очень редко одобрительно восклицали, подчеркивая более-менее ценный, по их мнению, подарок. Мне было неуютно среди будущих родственников. Так хотелось быстрее покинуть их дом, но веселье только начиналось. После первого стола, гости вывалили на террасу. Я скромно стояла в сторонке, наблюдая, наблюдая за гостями. Сестра Лейла с первого знакомства нашла общий язык и с невестой брата и с ее подружками.

Я же продолжала прятаться в уголке.»

Марат нажал кнопку электрического чайника и тот, бубня недовольно булькающими фразами, стал потихоньку нагреваться. Прохладный воздух с улицы в мгновение вытянул запах дыма. Марат прикрыл окно и удобней развернулся к столу.

«Кто-то позвал меня так неожиданно, что я даже не успела растеряться.»

1970 год

… — Я заметил, ты все время стоишь здесь одна, почему?

Свет от фонарей хорошо освещал самый центр двора, только Дария никак не могла понять, ей ли вообще был адресован вопрос.

Дария прищурилась невольно и поймала силуэт стоящего поодаль мужчины, который смотрел на нее, и уже не сомневалась, что он обращается именно к ней.

— Наверное, потому что я не общительная, — пролепетала она невнятно.

— Думаю, потому что ты очень скромная, — проговорил незнакомец, улыбнулся и сделал едва заметный шаг вперед.

Дария опустила низко голову, стыдясь этих слов от незнакомого человека, который видимо был один из родственников стороны невесты. Дария хотела отвернуться, будто занята чем-то, но следующий вопрос догнал ее новым конфузом.

— Скромность украшает девушку, а тебя по-особенному…

От слепящего глаза фонаря, Дария не видела его лица, только силуэт. Она не могла сдвинуться с места от накатившего непонятно по какой причине стыда. Это сковало ее. В надежде найти защиту, она стала озираться по сторонам, инстинктивно отыскивая глазами родных, но никого не было видно в хаосе смешенных лиц, всплескивающих рук и стоящего гула из смеха, восклицаний и музыки, которая отдавалась не только в ушах, но и где-то в груди, смешавшись с ее сердцебиением. Это был мужчина старшего возраста, не сильно плотный и выше ее отца на целую голову. Дария занервничала, не зная о чем можно говорить с этим человеком, если вдруг он все-таки подойдет. Может, ему будет интересно знать о ее семье или чем занимается брат. Может, он, тоже увидев ее вблизи, не сумеет скрыть своего удивления и брезгливого сочувствия? Дария напряженно следила за этим человеком, чувствуя, что-то холодное в сердце, будто внутренний голос, только которого она услышать никак не могла. Мужчина вытер шею носовым платком и внимательно посмотрел на Дарию и отошел к другим гостям…

2012 год

«Вскоре я забыла об этом моменте, потому что волнение от предстоящего разговора с родителями, о моей учебе, не оставляло меня в покое. Я была настроена решительно получить образование и точка…»

Чайник издал протяжный звук, оповещая, что готов, пыхнул горячим паром из отверстия в носике и самостоятельно отключился.

Марат достал кружку, всыпал растворимый кофе и залил смесь кипятком.

Не осознавая, что сделал быстрее, то ли поднял голову на скрип открывающийся двери, то ли сгреб письмо под стол, пытаясь его сложить и сделать не заметным, но в кухню вошла сонная Рита, кисло улыбнаясь.

— Ты чего не спишь?

— Решил опередить рассвет, — уронил в ответ утренний юморок Марат, — кофе будешь?

— Буду…

Рита опустилась на стул и не стесняясь наготы согнула ногу в колене, поставив пятку на край стула.

Не каждая бы женщина проделала бы этот трюк, демонстрируя не только прекрасную фигуру, но и свою откровенность. Марат напряженно отвел взгляд и затушил свою фантазию глотком горячего кофе.

— Может, исповедуешься, от чего страдаешь бессонницей? — машинально размешивая кофе ложечкой, спросила Рита.

Марат пожал плечами, сел напротив нее и, сделав большой глоток, оттянул время ответа.

— Может за время моего отсутствия влюбился? — ухмыльнулась Рита, скорей всего напыщенно, боясь, как и любая женщина быть отвергнутой и уже не нужной.

— Ага, — перекинув ногу на ногу, хмыкнул Марат, — ты еще спать будешь или в душ?

— Смотря, что ты имеешь в виду…

Он аккуратно убрал кружки на рабочий стол, буквально сорвал Риту с места и усадил ее прямо на стол.

Та взвизгнула и беспокойно заерзала.

— Что такое? — не понял Марат.

— Горячо! — возмутилась женщина, — здесь же стояла кружка…

Он широко улыбнулся и жадно обхватил ее губы свои ртом.

Глава 5

— О! Королева Марго у плиты! — воскликнул Марат откровенно удивленный, как Рита, накинув его рубашку, суетится на кухне в приготовлении завтрака, — ты готовишься к счастливой семейной жизни? — уронил последнюю фразу Марата и напрягся.

От этого вопроса возникла неприятная пауза. Скорее, от не остывшего в памяти, недавнего раздора. Они переглянулись, но Рита ничего не ответила, да и Марат не повторился, задев не только свои болезненные нотки, но и Риты.

Он сел за стол и склонился над тарелкой.

— Вроде как съедобно, на вид. Надеюсь, мне не придется целый день потратить в поисках волшебного домика с отверстием в полу?

Рита вспыхнула, усмирив его строгим взглядом.

— Я начинаю тебя бояться, — демонстрируя страх, произнес Марат, вжал голову в плечи, — тебе только сковороды не хватает в руку вложить.

— Тебе не обязательно растворять серной кислотой сарказма это прекрасное утро, — Рита кинула прихватку на стол и села напротив Марата, — я, между прочим, старалась.

— Я вижу, как ваши утренние старания, чуть не затмили ночное воплощение желаний, — ответил он и заглянул Рите в лицо, — может, ты взрослеешь?

— Хотел сказать старею? — Рита обидчиво отвела взгляд от Марата, — ты всегда ко мне так добр… хоть бы сделал вид, что тебе хорошо. Я пришла, накаламбурив с три короба вранья, чтобы сбежать к тебе, а ты…

— Думаю, ты сама поставила наши отношения именно в этом ракурсе, — Марат откинулся назад и прислонился затылком к стене.

Рита приподняла невольно бровь на это заявление. Повернулась к Марату, так чтобы смотреть прямо в лицо, и сузила глаза.

— Ты хочешь сказать, что во всех бедах виновата я?!

— Не начинай, — спокойно произнес Марат.

— Нет, раз уж начал ты…

— Ты теоретически и физически не можешь быть виновата во всех бедах, — ответил Марат, не смотря в ее сторону, пытаясь хоть как-то разрядить накаляющуюся обстановку, — ты же не виновата в том, что я не могу закончить во время объект, да? А то, что с утра была хорошая погода и вдруг к вечеру, стало так мерзко и сыро, ты же не виновата?! А что говорить о том, что твориться в мире…

— Хватит! — закричала Рита, хлопнув ладонью по столу, — твой юмор не уместен! Ты знаешь прекрасно, что я не могу все поменять, так как тебе этого хочется! Я не могу все бросить и прийти с чемоданом к тебе, чтобы стирать, шить и стоять у плиты целыми днями! Я не готова к этому! Неужели нельзя просто жить, радуясь каждой встрече?! Ты вечно, вечно все усложняешь!

Марат отстранился от стены, отставил в сторону остывающий омлет с яркими загогулинами из кетчупа и поставил банку-пепельницу на ее место. Рита насупилась, но виновато глянула исподлобья, понимая, что вспылила и зря. Марат закурил сигарету и громко выдохнул дым, смешивая приятный запах еды с густым запахом никотина.

— Ты еще не решила, что этот стол будет и твоим тоже. Поэтому не стучи по нему, хорошо?

Он сделал еще одну смачную затяжку, потянулся к окну и приоткрыл его впуская утреннюю прохладу.

— А то, что ты сказала, будто мне хочется, — он стряхнул пепел в банку и снова поднес сигарету ко рту, втягиваясь и зажмуривая один глаз, чтобы не резал дым, — мне действительно хочется, только до нашей милой беседы, я считал, что и тебе хочется того же, но, как я понял только что, сильно ошибся. Тебе трудно будет расстаться с той роскошью, за которую ты указала цену…

Рита подняла голову и глянула на Марата.

— Потому что ты не дашь и половину того, что у меня есть сейчас!

— Да, — спокойно ответил он, — ты права.

— Но тебе ведь нравиться получать объедки с барского стола? — ехидно прищурив глаза, выпалила Рита, кривя при этом некрасиво рот.

— Ты имеешь в виду себя, говоря об объедках? — затушив окурок, произнес Марат.

Не ожидая такой реакции, Марат только успел пригнуться, когда в его сторону полетела тарелка, а следом наскочила Рита и пыталась ударить его по лицу. Схватив ее больно за запястье, Марат грубо развернул ее и усадил на стул. Рита замахала свободной рукой, все еще кипя от гнева. Рубашка на ней расстегнулась, оголив грудь.

Марат встряхнул ее за плечи.

— Все! Слышишь? Угомонись!

Рита дернулась вперед