Валентина Александровна Белоусова

Ведунья

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Валентина Александровна Белоусова, 2019

Глубинка Дальнего Востока. 90-е годы. Много бед перенесла женщина с неординарными способностями, но добро всегда побеждает.

12+

ISBN 978-5-4496-3339-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Ведунья

Приморье Дальнего Востока — красивейший уголок природы. Есть легенда — когда Бог раздавал по всей планете флору и фауну, остатки из мешка высыпал на Приморье. Здесь рядом уживаются южные и северные растения. Дружат животные разных континентов. А весна в Приморье! Воздух напоен дурманящим запахом черемухи, сирени, смородины. Сопки сплошь покрыты сиреневым багульником, саранками, ландышем. На все голоса поют птицы, вторит им кукушка.

Под стать этой красоте и женщины. Вот Егоровна развешивает на веревке детское бельишко. Точеная фигурка, копна темных волос. А глаза — кажется, таких не бывает в природе. Большие, черные под густыми ресницами. Как драгоценные камни высшей пробы, преломляясь на солнце, они излучают какие — то лучи, на которые больно смотреть и которые проникают в самую глубь мозга, в самую душу. Под этим взглядом становишься каким — то безвольным, безоружным, весь во власти этого чуда.

Егоровна поглядывает в сторону своего мужа Мишку — медведя, крепкого, здорового, сильного, с курчавой бородкой. Вон как играючи разделывается с огромными чурками. Поленница уже выше его роста. Спешит для нас с Валюшкой заготовить дров на все лето. Послезавтра уезжает на заработки. Работает вахтенным методом старателем на золотых приисках. Будто здесь работы не найти, он же на все руки мастер. Вон на ферму зовут, так нет же, не хочет копейки получать, семью, говорит, надо обеспечивать. Мне сапожки купить, шубку, себе машину хочет. А на кой нам все это нужно? Ну, поедем мы зимой на машине по сугробам в сельпо на соседней улице. Я в сапожках и шубке. Смех, да и только. Нам же с ним больше по душе валенки да тулуп. А в магазин и без машины обернуться можно за несколько минут. Много ли нам нужно? Хозяйство свое, почти все продукты с огорода, сад вон какой разбил, а дом построил — загляденье, просторный, светлый, теплый. Егоровна покосилась в сторону дома и увидела на крыльце трехлетнюю дочурку. Бросив тазик, она побежала к дочке, приговаривая: «Проснулась, моя хорошая, солнышко мое». Услышав ее, и Мишка, с размаху загнав колун в чурку, пошел к крыльцу. Опередив Егоровну, схватил дочку на руки, прижал ее к груди. «Господи, ну как я там буду без вас?» — с грустью произнес он. Отстранив немного от себя дочурку и любуясь ею, спросил:

— И как мы с тобой умудрились на старости лет сотворить такое чудо?

— Так — то уж и на старости, — смутилась Егоровна.

— Ну да, в сорок пять баба ягодка опять — рассмеялся Мишка.

— А я другую поговорку знаю — седина в бороду — бес в ребро. Смотри там, на приисках своих, не заведи себе какую — нибудь ягодку.

— Обязательно заведу себе медведицу, по здоровее да по лохматее.

— Как же одиноко нам будет с Валюшкой без тебя, — с грустью произнесла Егоровна.

— Так ты ж вон какое развлечение притащила во двор. Надо же, умудрилась змею приручить, и как тебе удалось, ведьмага ты моя. Все село теперь нас сотой дорогой обходит. Я и сам ее побаиваюсь. Смотри, чтобы она Валюшку не укусила.

— Да что ты, они же дружат. Вчера налила змейке молока в блюдце, ну и Валюшка притопала. То змейка выбросит свой язычок в блюдце, то Валюшка свой кулачок туда же. А тут змейка не в очередь подлезла, ну и получила кулачком по голове, надо же соблюдать субординацию. Змейка обиделась, отползла в сторонку, и свернулась клубочком. Но они недолго сердились друг на друга. В скорости, разлеглись рядышком на травке и грелись на солнышке. К тому же змейка дом сторожит.

— А Дик на что? Огромная, умная собака.

— Ну, она же добрейшей души животина. Всех домой пропускает.

— Ага, и никого не выпускает, — добавил Мишка.

— Миш, ты завтра побудешь с дочкой, а я на зорьке в лес сбегаю. Надо кое — какие коренья нарыть и травки насобирать.

— Какой лес? — Это тайга непроходимая, там волки, медведи, змеи, — ужаснулся Михаил.

— Да не бойся ты, я в тайге как дома, вон и Дика с собой возьму.

Солнышко своим краешком выглянула из — за гор Сихотэ — алиня. Егоровна шла по тропинке вдоль линии электропередач с корзиной, в которой лежали нож, маленькая лопатка и небольшой топорик для сбора трав и кореньев. Впереди дурачась, бежал Дик. Было свежо. Ветер раскачивал провода над головой. В каком — месте провод затрещал, посыпался столб искр. «Что — то здесь не ладно» — подумала Егоровна и свернула с тропинки в лес.

«Давай-ка, дочурка, папа тебе сандалики застегнет, да сходим мы с тобой в магазин. И что — то травницы нашей все нет и нет. Давно должна бы прийти». Михаил берет на руки дочку и выходит за ворота. Открывается калитка соседа напротив. Виден покосившейся домишко, захламленный двор, заваленный бочками, поломанными ящиками. Под стать жилью и хозяин. Маленький, плюгавенький, в помятой милицейской форме.

— Привет, ментяра, — Весело кричит ему Михаил.

— Я не ментяра, я Митрофан Спиридоныч, в простонародии Митяй, блюститель порядка, участковый села Сергеевка, — проблеял пропитым голосом сосед.

— О, профессию участкового я уважаю, но, говорят в семье не без урода. Какой ты блюститель порядка? Не Метяй ты, а Ментяй. Ходишь, высматриваешь на ком бы власть свою применить. Да бодливой корове Бог рог не дал. Сколько раз тебя поколачивали за блудливость твою. Вон Райка приносила тебе заявление на алкаша своего. Тот как напьется, так гоняет ее по всему селу. Чуть не убил, стервец. И чем ты ей помог, блюститель порядка? Пообещал закрыть его на три дня, если та ночку с тобой проведет. Алкаш протрезвел и эти же обещанные тобой три дня гонял тебя по всему селу, кричал: «За Раечку свою я менту поганому всю башку разобью». Вот смеху то было, когда ты со всех ног, от него улепетывал.

— Да придет эта Раечка ко мне как миленькая. И твоя прискочит, никуда не денется, компромат на всех при желании найти можно.

«А ну ка, доченька, посиди здесь на лавочке, держи игрушку. Видишь, сверху мишка плюшевый, поглянька, что внутри, а папа с дядькой потолкует немного»

Михаил подходит к участковому и со всего маха бьет его под дых. Тот, скорчившись, отлетает прямо под ворота Михаила.

«Эй, эй, ворота мне не об погань» — кричит он Митяю. Подходит, поднимает его за шиворот как котенка, ставит на землю и снова со всей силы бьет его в челюсть. Тот влетает в свою калитку на кучу ящиков, которые обрушиваются ему на голову. Михаил вновь поднимает Митяя и грозно рычит ему на ухо: «Вернусь с вахты — убью гаденыша. Ты понял меня? — убью» Михаил поднимает фуражку и нахлобучивает Митяю на голову, козырьком назад. Сверху припечатывает кулаком по голове. Собака заливается лаем, пытаясь сбросить с себя ошейник. «И собаку свою дурную убери, пол села перекусала, под стать хозяину». Потом направляется к дочке. «Ах ты мой инженер конструктор, — хохочет он, глядя на раскуроченного медведя. — Плюшка снята, вынута батарейка, во — круг разбросаны куски ваты. — Молодец, грамотно с ним расправилась. Ну что, пойдем в магазин? А маме нашей все нет и нет. Обещала к обеду вернуться да солнце уже на закате.

Митяй смотрит им вслед и думает: «А ведь точно убьет, бугай здоровый, с него станется»

Егоровна вышла, наконец — то из тайги на просеку. Здесь по тропинке идти гораздо легче, хотя корзина была тяжелая, сплошь заваленная травами, кореньями, корягами. Позади плетется Дик, неся в зубах лопатку. Набегался по тайге, устал изрядно, нет уже утренней прыти. Егоровна ставит на землю корзину, сама садится на траву.

«Дик, давай отдохнем немного». Собака покорно ложится у ее ног. «Хороший мой» — треплет она его за уши. Дик преданно кладет голову ей на колени и блаженно прикрывает глаза. Немного отдохнув, Егоровна поднимается с земли, берет корзину, поднимает брошенную Диком лопатку и направляется в сторону уже виднеющегося неподалеку села. Дик какое — то время бежит впереди, потом вдруг останавливается, разворачивается по поперек тропинки и смотрит в сторону Егоровны. Та видит в его глазах какой — то ужас. Подходит к собаке, присаживается перед ней на корточки, гладит его по голове, приговаривая: «Ты что, Дик, ну что с тобой? Пойдем домой, мой хороший, уже близко». Но Дик не трогается с места. Егоровна начинает раздражаться. «Нас дома ждут, пусти». Собака оскаливает зубы и потихонечку рычит. Егоровна обходит собаку стороной, но та хватает ее за рукав ветровки и не пускает. Егоровна лопаткой отгоняет Дика. Дик выходит вперед, какое — то время медленно плетется по тропинке, потом оглядывается на хозяйку, в его глазах стоят настоящие, человеческие слезы. Потом он поворачивается, ускоряет шаг, бежит, — прыжок — и Дик, родной, растягивается всем телом на тропинке, а под ним лежит под напряжением оборванный провод.

Не помнит Егоровна, сколько просидела над Диком своим, обливаясь горючими слезами. В голове всплывали разные воспоминания. Вот пропала со двора козочка, та, что молочко давала для Валюшки. Где только не искали — бесполезно. А к вечеру ее Дик пригнал, всю грязную, в каком — то гудроне, где бродила, не понятно и как ее Дик отыскал? А вот еще случай — пошли мы вечером с Мишкой утят загонять в вольер. Смотрим — нет одной. А была уже поздняя осень. Темнело. Поискали — поискали, ну нет ее и все тут. Жалко, замерзнет где — ни будь уточка к утру.

Утром выходим на крыльцо, а напротив из будки Дик вылезает и из под его лапы выпадает утенок, живой, чистенький, тепленький.

Опять Егоровна, закрыв лицо руками, залилась горючими слезами. Тут кто — то тихонько тронул сзади ее за плечо. Она оглянулась. Стояли парни электрики, друзья Михаила.

— Егоровна, мы отключили подстанцию, надо провод подсоединять, может, унесем Дика в лес?.

— Нет, что вы, ребята. Помогите мне его домой донести. Там похороним достойно, где — ни будь в глубине сада.

Поезд отправлялся в 6 часов вечера. Мишка с Валюшкой на руках стоял за воротами, прощаясь с женой. «Не скучай, родная, время быстро пролетит. Я сеструху Люську попросил навещать вас с дочкой. Она и по хозяйству поможет, и с племянницей посидит, когда тебе надо будет отлучиться, ты же в селе у нас и за порядком следишь, и медицина почти вся на тебе. А вон она и сама Люська бежит».

— Люсь, ты помнишь о чем я тебя просил?

— Да помню, помню, с удовольствием помогу, что мне дома одной — то делать

— А че это ты до сих пор одна? Вон Митяй у нас мужчина хоть куда, а ты все смотришь не туда?

— Брр, тряхнула плечами Люся, упаси Бог

— Только через мой труп, — рявкнул ей брат.

— Ну, ладно, девочки, мне пора, — целуя дочку, говорит Михаил.

— Лида, держи Валюшку.

— Ой, дай мне племяшку, — опередила Люся.

Она берет на руки девочку, крепко прижимает ее к груди. «До чего же я люблю ее».

— Егоровна, ты дома?.

Егоровна открывает калитку.

— Это ты, Виктор Васильевич? Заходи в дом.

— Нет, говорят этот дом змея сторожит, я боюсь ее.

— Не бойся, ты не в ее вкусе, — смеется Егоровна.

— Чего это я не в ее вкусе, — обиделся было Василий Викторович, врач местной больницы, потом спохватился,

— Ну, да ладно, хорошо, что не во вкусе.

— Чай пить будешь, капорский?

— Это тот что везде во круг нас растет, иван — чай, что — ли?

— Он самый, люди в магазине покупают чайную пыль заморскую в три дорога, а во круг такой кладезь здоровья произрастает.

— И как ты его готовишь?.

— Надо листья отправить на ферментацию, т.е. сутки проморозить, чтобы клетки полопались и из них освободились питательные вещества, затем перетереть их в ладонях, скручивая в трубочку, потом просушить несколько дней в тени. Бесценный дар природы.

Егоровна разлила по чашкам темный, ароматный чай.

— Правда вкусный, очень вкусный, — говорит врач, отхлебывая чай.

— Егоровна, я что к тебе пришел? Лежит у меня в палате парнишка. Температура держится высокая. Ни чем не сбивается, анализы все в норме, а он буквально тает на глазах. Ничего не пойму. Может, ты его посмотришь?

— Хорошо, я завтра с утра зайду к Раискиному мужу, отнесу утюг на ремонт, да поговорю с ним, может удастся потихонечку внушить ему отвращение к водке. Парень то хороший, головастый, но спивается же. А потом зайду к тебе

— И как ты внушишь ему это?.

— Понимаешь, есть в районе головы шишковидная железа, эпифиз называется, там находятся все наши достоинства и недостатки, таланты и пороки. Можно силой мысли достоинства эти превратить в сверх способности, а недостатки выжечь, как огнем.

— А как ты руками лечишь, они что, особенные у тебя что –ли?.

— Обыкновенные, как у всех, — хохочет Егоровна, у всех через руки проходит энергия. Ты потри ладони, потом сведи и разведи их несколько раз, почувствуешь, как между ладоней образуется, что — то похожее на упругий мячик. Вот это и есть та целебная сила, которая лечит. Ну и мысль надо уметь сконцентрировать в одну точку, чтобы не одна посторонняя не помешала. А если сюда еще добавить и доброту, то эта троица мертвого на ноги поставит.

— Пойдем, я дам твоему пациенту отвар, его надо развести в стакане теплой воды и давать ему пить в три приема в течение часа, температура спадет.

Егоровна направляется в комнату. Врач идет за ней.

— О, да у тебя здесь целая лаборатория! — удивляется врач.

В чистой комнате, залитой солнечным светом, приятно пахнет лесом. На полках склянки с настойками, отварами, сухими травами и кореньями.

— Егоровна, а у тебя какое образование? Ты фармацевт что ли?.

— Да нет, моя бабушка была травницей. Она хоть и безграмотная была, но в голове у нее ни один институт находился. она — то меня и учила. Ну и интуиция тут не помешала. Есть растения, которые своим внешним видом указывает на тот орган человека, который они лечит, на сердечко, например или на почки, Можно по запаху определять, или внутренний голос подскажет, какая травка от какого недуга поможет. А по образованию я химик. Заканчивала Канский техникум.

— Ого, присвистнул врач. Это в Каннах, что — ли?

— Да нет рассмеялась Егоровна. Есть в Красноярском крае небольшой городишко, Канск называется. Ну а преподаватели своим выпускникам в дипломе пишут: «Канский техникум», не удостоившись дописать — «Красноярского края». А с фармакологией Франции я знакома, но больше отдаю предпочтение китайской медицине, там почти не используют химию, все лечение основано только на травах.

— Спасибо, Егоровна за чай, засиделся я у тебя, интересный ты человек, не заметил, как время пролетело

— Я провожу — сказала Егоровна.

Они вышли во двор. Виктор Васильевич увидел на перекладине ворот раскачивающеюся, огромную, с руку толщенной змею.

— Вот, взяла на себя роль умершего Дика. Это тот всех домой впускал, был, как говориться, гостеприимен, но без ведома хозяев никого из дома не выпускал. Теперь эта красавица, вначале вроде бы как безразлична к гостям, а потом занимает свой излюбленный пост наблюдения.

Егоровна поднесла руку к змее и сказала: «Иди, иди» — змея послушно сползла по столбу и скрылась в траве.

На следующий день, возвращаясь с больницы, Егоровна проходила мимо дома, заросшего диким виноградом. Здесь жил какой — то дальний родственник Михаила, такой же крепкий, здоровый. И жена ему под стать, дородная баба килограмм под сто. А вот пацаненок у них уродился каким — то слабым, хилым. Да вон он и сам сидит у забора на лавочке с книжкой в руках. Егоровна подошла к нему, села радом.

— Здравствуй, Стасик, что ты читаешь?.

— Здравствуйте, тетя Лида, ничего не читаю, математику зубрю

— Какую математику? Лето на дворе, каникулы.

— Да меня на осень оставили, я учусь плохо.

— А в каком ты классе?

— В седьмой должен перейти.

— А ну, посмотри на меня.

Мальчик с облегчением оторвался от книги. Егоровне стало плохо, сердце заныло, в глазах потемнело. Она обняла мальчика за плечи. Тут открылась калитка, из нее вышел Борис.

— Это что еще за телячьи нежности? Этот бездельник учиться не хочет, дома матери не помогает. А ну сходи до колодца, воды принеси.

Мальчик встает и медленно идет в дом за ведрами.

— Да пошевеливайся, ходишь как дохлый таракан

— Ну ка, сядь рядом, Борис, и Марусю позови, разговор есть, — сказала Егоровна. Борис громогласным голосом заорал: «Маруська, подь сюда» Из калитки вышла Маруся, села рядом.

— Здравствуй, Егоровна, что пришла?

— Да вот, мимо шла, вашего Стасика увидела. Слабенький он у вас, больной, больше скажу — не жилец. И помочь уже ничем нельзя. Вряд ли доживет до своего дня рождения. Не ругайте его больше, пожалейте, приготовьте ему что –ни будь вкусненькое. Собирите друзей на день рождение, у него, помнится, на следующей недели будет? Подарите ему что — ни будь, порадуйте ребенка на последок, деньки его сочтены и последний свой день он найдет у вашего колодца

— Да ты что несешь, всплеснула руками Маруся, ах ты ведьма проклятая

— Ишь ты, раскаркалась тут — подхватил Борис, а ну иди своей дорогой, куда шла.

— Извините, за то, что принесла вам не добрую весть, но я должна была вам это сказать, мне самой очень жаль.

Тут откуда — то появился Митяй:

— Что за шум, а драки нет?

Егоровна встала и ушла, а супруги наперебой стали жаловаться участковому:

— Да, понимаешь, ходит тут, проповедует, предсказывает, всем советы раздает, лечит всех направо и налево.

— А кто ей, собственно дал такое право лечить людей, она же не медик, у нее нет медицинского образования, а это карается законом. Мы давно уже извели всех целителей, знахарей, шарлатанов. И я считаю, что мы с вами, как законопослушные граждане просто обязаны заявить на нее в правоохранительные органы. Я сейчас составлю протокол, вы его подпишите, я соберу еще подписи, и отправлю в районную прокуратуру, пусть приедут и разберутся с ней по закону.

Митяй достал из планшета бумагу, ручку и стал что — то писать, бормоча себе под нос: — «Ишь ты, убью, говорит, нет, не сойдет это Мишке с рук». Митяй закончил писать, дал бумагу Марусе.

— Вот здесь подпишите, Мария Ивановна, пожалуйста.

— А ну ка дай сюда, — Борис забрал у жены бумагу.

— Маруська, ты, похоже, тесто поставила, иди, занимайся своими делами, мы тут без тебя разберемся.

— В районную прокуратуру говоришь? А это хочешь? — Борис рвет бумагу на мелкие части и осыпает им Митяя. —

— Пошел вон, стукач поганый.

— Напрасно ты так со мной, Борис, говорят, не трожь на ге, вонять не будет.

— Это на счет ге ты про себя что — ли?, — расхохотался Борис.

Митяй поняв, что с морозил глупость, поспешил удалиться.

— Я что думаю, Марусь, а на кой сдалась нашему Стасику эта математика, ну закончит он восьмилетку, пойдет на ферму скотником, хоть с математикой, хоть без нее, а кем еще в нашем селе работать?.

— И то правда, всплеснула руками жена, замордовали ребенка, да и пусть остается на второй год в шестом классе, программу повторит, дальше учиться легче будет. И нечего ему все лето над учебниками корпеть, пусть лучше бежит на речку с ребятам купаться.

— И друзей пусть позовет на свой день рождения, — добавил Борис.

Тут из дома вышел Стасик с ведрами в руках.

— Сына, — окликнула его мать, — я пирожки затеила, ты с чем будешь?

— С капустой — тихо произнес мальчик.

— А на день рождения что тебе подарить?, — спросил отец. Стасик удивленно поднял глаза на родителей.

— Пл… планшет, — недоверчива и заикаясь произнес он.

— Давай сюда ведра, я сам натаскаю воды, а завтра на зорьке сходим с тобой на рыбалку,

— Правда? — щеки мальчика раскраснелись, — ну так я сейчас на речку?

— Беги, беги, — хором ответили родители.

— Будем за водой теперь ходить к дальнему колодцу, глядя в след убегающему сыну, сказал Борис жене.

— А что так?

— Да на этом я сейчас пойду и забью крышку к чертовой матери, на мертво, а то чем черт не шутит, пока Бог спит.

Праздник подходил к концу, дети, наевшись не хитрого угощения, вдоволь наигравшись и набегавшись, расходились по домам. Стасик, прижимая к груди заветный подарок, искал уединенного места, чтобы с головой уйти в это чудо техники. Проходя мимо колодца, он почувствовал противную слабость. Присел на крышку, от которой шла приятная прохлада, включил планшет. Вдруг резкая боль пронзила все его тело. Стасик прижал руку к груди и стал медленно заваливаться на бок. Смерть наступила мгновенно.

«Давай, Буян, сгоняем с тобой в магазин, водочки купим, хлеба, камбалы в томате» — приговаривал Митяй, спуская с цепи собаку. «И что так тошно на душе, подраться бы с кем что — ли, или сделать кому — ни будь пакость, — подумал Митяй. — А вон Егоровна идет, на ловца и зверь». Митяй наклоняется к собаке и тихо отдает команду: — «Буян, фас!». Буян и без того всегда готовый кого — либо покусать, со всех ног бросился к Егоровне. Та в страхе застыла, выставив руки вперед. Из расширенных глаз, как — будто искры посыпались. Взгляд — в глаза собаки. Буян вдруг резко затормозил у самых ее ног, завилял хвостом. Егоровна погладила его по голове.

— Хороший, мой.

— Ты что с собакой сделала, — рявкнул, подходя, Митяй.

— Ничего, просто убрала ненужную злость, она хорошая собака, и ты, Митяй, хороший человек, тебе только на доброту переключиться надо.

Митяй вдруг почувствовал разливающееся по всему телу какое — то блаженство, тихую радость, ощутил запах сирени, черемухи, смородины. «Надо же, а ведь и не замечал почему — то всей этой красоты во круг. Все крутился-вертелся в делах — заботах, охраняя покой односельчан». Митяй пошел в сторону магазина, улыбаясь сам себе.

Ночь была лунной. Митяй ворочался в постели. Опять паршиво, опять наползло раздражение, злость. Один как перст, тоскливо. Дома не прибрано, сыро. А из дома Егоровны сегодня разносился запах пирожков. Наверно с капустой. Она тоже одна. Спит. Мишка не скоро приедет. Митяй вспомнил Мишкину угрозу — «Убью».

— А я вот сейчас пойду и надругаюсь над его женой. Она, не выдержав позора, наложит на себя руки, — мечтает Митяй. Мишка вернется, с горя запьет, или вены себе перережет. Вот и посмотрим, кто кого убьет.

Митяй встал, налил себе стакан водки, залпом выпил не закусывая, надел тапочки и вышел во двор. В голову ударила хмель. Он подошел к воротам Егоровны, подергал — заперто. Пошел вдоль забора, ощупывая доски. «Прибиты намертво, еще и гвозди с той стороны загнуты». Прошел еще немного. «Да, забор сработан на совесть. Ан, нет. Вот, вроде, доска шатается». Митяй поднатужился, доска со скрипом отстала от забора. Он отшвырнул ее в сторону, протиснулся в дыру, благо сам был тощ, как только, что оторванная им доска. Прошел вдоль грядок, подошел к дому, заглянул в окно. Здесь детская. Подошел к другому. А вот и она. Спит. Жарко ей, одеяло сползло. Митяй облизнулся, почувствовал зов природы. Подошел к крыльцу. Дверь настежь. Поднимаясь по ступенькам, за что — то зацепился. Споткнулся, больно ударив коленку. Отжался на руках, чтобы подняться, поднял голову и вдруг у самого лица увидел голову огромной змеи. Непроизвольно вырвался панический гортанный звук. Как ветром его несло к проему в заборе. Убегал, теряя тапочки. Вот он уже и по другую сторону забора. Вдруг резкая боль прошила все его тело. «Догнала все — таки, гадюка, укусила» — подумал Митяй, но тут же понял, что дело не в змее. Оказывается, наступил на ржавый гвоздь в оторванной им доске. С хрустом вошел тот в пятку, достал до самой кости. С трудом отодрав доску от ноги, хромая, Митяй спешил домой, оставляя за собой кровавый след.

Наутро нога опухла, сильно болела. Митяй промыл рану водкой, перевязал какой — то тряпкой, выпил остатки и вроде как заснул. Проснулся только к вечеру от сильной боли. «Надо идти в больницу, — подумал он, но, похоже, уже поздно, все закрыто, пойду завтра.

Рано утром Митяй стоял на крыльце еще закрытой поликлинике, она же и больница на шесть коек. Небольшое деревянное здание, когда — то выкрашенное в голубой цвет. Краска облупилась, окна и двери нуждались в ремонте.

— Тут дело очень серьезное, — сказал врач, осматривая ногу Митяя. Сходил бы ты к Егоровне, думаю, она тебе поможет.

— Да что ж ты за врач такой, если знания твои на уровне какой — то там знахарки?

— Она не просто знахарка, это самородок от Бога.

— Да вроде как ликвидировали мы эту нечисть, всяких там колдунов, магов целителей.

— Ты еще слова Высоцкого вспомни: «Очевидцев, как и ясновидцев во все века сжигали люди на кострах»

— А я так думаю: — если есть от них очевидная польза, так не лучше ли к ним прислушаться.

— Нет, Виктор Васильевич, к Егоровне я точно не пойду, считаю ниже своего достоинства лечиться у человека, далекого от медицине.

— Ну, как знаешь, а мне лечить тебя не чем. Больница не оснащена, медикаментов не поставляют. Считают, что в глубинке не люди живут. Нет работы, детям учиться негде. Что может сельский доктор? Роды принять, температуру измерить. Могу рецепт выписать, да где эти таблетки больной купит, у нас и аптеки то нет, надо в район ехать. Виктор Васильевич открыл стол, достал пачку таблеток, разломил одну пополам

— Вот видишь, могу предложить это тебе от боли, а вторую половину я сам выпью от давления, с утра что — то зашкаливает. Сейчас иди в процедурную, медсестра тебе укол обезболивающий сделает. И еще — вот есть у меня пара костылей.

«Да само пройдет, — думал Митяй, возвращаясь с больницы, — поболит да перестанет. На мне же заживает все как на собаке. Зайду сейчас в магазин, беленькую возьму, блин, будет анестезия своего рода».

Не обошлось, хоть и нога вроде как болеть перестала, да она вообще перестала ощущаться. «Как мертвая, — подумал Митяй, и пальцы почему — то синие. Знобит. Нет, надо снова костылять к Васильичу, врач он или кто?»

«Значит так, — сказал Виктор Васильевич, осматривая ногу Митяя, — заражение у тебя пошло. Я сейчас выпишу направление в районную больницу. В десять тридцать от магазина отходит автобус, ехать надо обязательно»

Из приемного покоя районной больницы Митяя немедленно отправили в палату хирургического отделения.

— Ногу будем ампутировать, — сказал хирург.

— Отрезать что –ли, — закричал Митяй, — не дам.

— Понимаешь, парень, гангрена у тебя. Ампутируем ногу — жить останешься, других путей, к сожалению, нет, здесь медицина бессильна. Сегодня тебя будут готовить к операции, ампутацию назначаем на завтра.

Не согласился Митяй на операцию. Подписал заявление об отказе, получил назад свою одежду, костыли и последним автобусом уехал домой. Силы были на исходе, голова кружилась, бил сильный озноб. Митяй подошел к воротам Егоровны, постучал несколько раз и стал медленно сползать на землю, теряя сознание.

«Где я?» — подумал Митяй, оглядываясь во круг. Небольшая комнатка, на полках банки, склянки, какие –то коренья, пахнет травами, он лежит на кушетке. «Нога, — вспомнил он и похолодел, — что с ней? Чуть пошевелил пальцами. «Вот она, целая! Обернута чем — то горячим. Митяй слегка приподнялся на локтях. «Мать мая»! Нога бала засыпана прелым сеном.

В комнату вошла Егоровна.

— Очнулся! Четыре дня пролежал без сознания. На, выпей отвар.

— А ничего, что сено подгнившее, антисанитария вроде как?

— Да нет в природе никакой антисанитарии, это человек ее загаживает, а вот как раз — то прелое сено и вытянула из тебя всю заразу. Теперь надо силы восстанавливать. Пей отвар.

На следующий день Митяй уже мог сидеть, а к вечеру тихонечко вышел на улицу и, пошатываясь, ушел к себе домой, не посчитав нужным сказать Егоровне спасибо.

— Ну ка, дай я гляну на твою ногу. Любопытно! От гангрены и следа не осталось. Чудеса, да и только. Вот бы наука заинтересовалась нашей Егоровной.

— Ага, заинтересуется, только не наука, а прокуратура. Представляешь, эта дура меня гнилым сеном лечила. Это ж какая антисанитария. Ты вот что, Васильичь, ты напиши мне справку о том, что у меня была гангрена, а я докажу в прокуратуре, что баба, не имея медицинского образования, занимается лечением. И ногу свою, ею вылеченную покажу, в доказательство. Мы с тобой, как законопослушные граждане, просто обязаны на корню пресекать всяких там целитетелей, знахарей, шарлатанов. И я, лично, как блюститель порядка вплотную займусь этим делом.

— Ты не в прокуратуру, ты к психиатру сходи. И на глаза мне больше не попадайся, и мой тебе совет — валил бы ты из нашего села куда — ни будь подальше.