автордың кітабын онлайн тегін оқу Услышь меня
Элеонора Мандалян
Услышь меня!
Что заставляет террориста идти на массовое уничтожение людей? Как обычный человек становится шахидом, добровольно соглашаясь на самоуничтожение? На эти вопросы и на многие другие, им сопутствующие, попытался дать ответ автор детективно-психологического романа «Услышь меня..!»
В числе основных героев два сирийца, отец и сын, одержимые жаждой мести — с одной стороны. А с другой — молодая русская женщина, мать 8-летней дочери-аутистки, наделенной даром ясновидения. Именно женщина попадает в руки сирийцев, готовящих в Москве сразу два масштабных теракта (один из которых им удается осуществить). Оказавшись на краю пропасти, ей предстоит сделать выбор между жизнью и смертью, между предательством и долгом, между любовью и ненавистью.
Глава 1
Небрежно пройдясь щеткой по непослушным волосам, Марина бросила взгляд в зеркало над раковиной — на ее лице тут же отразилось мрачное недовольство.
— На кого ж я стала похожа, — проворчала она, отворачиваясь от зеркала. — А ведь мне всего двадцать семь. — И, вздохнув, безнадежно добавила: — Рановато закончилась моя молодость и моя личная жизнь.
Конечно, Марина на себя наговаривала. Она была вполне привлекательна, только неухоженная, запущенная. Невысокого роста, ладно скроенная, с копной светло-каштановых волос и васильковыми глазами — да с такой внешностью вполне можно было рассчитывать на простое женское счастье. Увы, ее вечно плохое настроение, нелюдимость и потухщий взгляд отпугивали от нее не только мужчин, но и подруг.
— До улыбок ли, когда на твоих плечах дочь-аутистка, — эгоистично жалела себя Марина. — Одна дорога — в преждевременные старухи и унылое одиночество до конца своих дней.
Поначалу, когда родилась Кира, ни врачи, ни она с мужем не догадывались, что их ребенок не такой, как все. Правда, еще в пеленках она удивляла Марину тем, что не гулила, как положено грудным детям, не смотрела матери в глаза и не реагировала на ласку. Мало ли, бывает, успокаивала себя Марина. Когда же к трем годам девочка не начала говорить, не научилась есть сама, более того — если ее не заставлять, вообще не вспоминала про еду, Марина забеспокоилась. Пара следующих лет не принесла улучшения. А ведь ребенку предстояло пойти в школу, влиться в коллектив.
Кира росла, но с каждым годом с ней становилось не легче, а труднее. Ей требовалась постоянная нянька — кормить, одевать-раздевать, укладывать спать. И если бы только это. Внезапные вспышки детской агрессии пугали Марину, озадачивали и раздражали. Муж не выдержал — сбежал, в один прекрасный день просто не вернувшись домой с работы. А где-то через неделю, после того как она, так и не сумев пробиться на его телефоны, обзвонила все морги и больницы, он соизволил объявиться, чтобы сообщить, что больше так жить не может, что подал на развод и что она может рассчитывать на алименты.
Марина не понимала свою дочь и, что хуже всего — даже не стремилась понять, обиженная на весь мир за несправедливость судьбы, преподнесшей ей такой «подарок». А временами ловила себя на том, что испытывает к ней чуть ли не ненависть, как к существу, поломавшему ее жизнь и ничего не давшему взамен. Да и как заставить себя любить ребенка, оправдывалась она перед самой собой, который в упор тебя не видит, которому глубоко наплевать, заботишься ты о нем или нет. Не ребенок, а мебель какая-то, хмурилась она. Только мебель ведь вещь полезная, функциональная. А эта — хлопотная, нуждающаяся в круглосуточном уходе и внимании. Сегодня Кире восемь. А опекать и обслуживать это бесполезное создание ей предстояло всю свою жизнь.
— Ну и на черта такая жизнь? — вслух произнесла она. — Теперь я понимаю тебя, Гамлет. Быть или не быть — вот в чем вопрос.
С грохотом швырнув щетку в металлический бокал, Марина вышла из ванной, заглянула в детскую. Кира сидела посреди комнаты на полу и тихонько раскачивалась, как маятник — вправо-влево, вправа-влево. Жидковатые волосы заплетены в две жалкие косицы. Платье, как всегда, перекошено на одно плечо. Большие пронзительно голубые глаза устремлены в никуда и абсолютно ничего не выражают.
Скривив в полуусмешке губы, Марина, эксперимента ради — результат которого знала наперед — ласково произнесла:
— Доченька, я люблю тебя.
Доченька продолжала смотреть все в ту же, одной ей видимую точку. Выражение ее лица не изменилось.
— Доченька, я тебя ненавижу, — тем же тоном сообщила Марина.
Реакции по-прежнему не последовало.
— Знаю-знаю, мои эмоции да и я сама тебе просто до лампочки… Ладно, пошли гулять, горе ты мое луковое.
Для нее всегда было пыткой ловить на себе и на Кире любопытно-сочувственные взгляды постоянных обитателей двора. Но не могла ведь она целыми днями держать «свое наказание» дома. Девочке нужен свежий воздух и какие-никакие впечатления.
В песочнице возились малыши. На площадке поодаль играли дети постарше. Все они друг друга знали с ранних лет, дружили, ссорились, одним словом — общались. Только Киру никто ни разу не позвал поиграть с ними. Она сидела на скамейке рядом с матерью и, казалось, никого и ничего не замечала вокруг.
К Марине подсела старушка с первого этажа, полдня проводившая во дворе и обо всех все знавшая.
— Ну что твоя Кира? — участливо поинтересовалась она. — Без перемен?
— Да какие могут быть перемены, — со вздохом отмахнулась Марина.
— А учится как?
— В дневнике сплошные пятерки.
Старушка бросила на нее недоверчивый взгляд:
— Ну-у, если учесть, что школа специальная… для таких детей. Может поощрение входит в их программу?
— Не знаю, может и входит. Я — мать, и то понять не могу, что у нее на уме. И вообще, способна ли она мыслить, — вырвалось у Марины, о чем она тут же пожалела.
Ей совсем не хотелось обсуждать эту болезненную тему с посторонними. Да и вообще разговаривать о чем-либо. Но учитывая, что и с ней редко кто изъявлял желание побеседовать, старалась сдерживаться.
Из-под арки въехал и припарковался у тротуара черный джип. Из него вышел незнакомый мужчина и, приветливо кивнув сразу всем обитателям дворовых лавочек, направился к марининому подъезду.
— Наш новый жилец, — шепотом сообщила старушка. — Въехали с матерью. Кстати, живут теперь прямо над вами, этажом выше. Если не ошибаюсь, следователь или что-то в этом роде. Перевелся в Москву из Ленин… Тьфу! Из Петербурга.
— Мне-то какая разница, откуда он перевелся и кто он такой, — передернула плечом Марина.
— Так ведь вроде бы холостой. И ты холостая.
— Да о чем вы говорите, баба Аня! Кому я нужна с… — Бросив взгляд на дочь, она умолкла, закусила губу, отвернулась. А потом и заспешила: — Кирочка, хватит, милая, надышались. Пошли домой.
Кира неловко поднялась и засеменила к дому, косолапя одну ногу и непрерывно двигая кистями рук, будто цеплялась за воздух из страха упасть.
Глава 2
Самолет сделал два круга над густыми лесами Домодедово прежде чем зашел на посадку. В одном из его задних рядов сидели двое — отец и сын. Отец, мужчина лет шестидесяти с абсолютно белой бородой и с живыми карими глазами, прильнул к иллюминатору. Сын демонстративно смотрел в другую сторону, делая вид, что его не интересует все, что по ту сторону иллюминатора.
Это был броский брюнет лет тридцати с неожиданно светлыми глазами-колодцами на смуглой рельефности лица. Его густая шевелюра плавно перетекала в щегольскую, будто нарисованную тушью бородку. Стюардессы во время всего полета так и вились вокруг него, постоянно что-то предлагая, а молодые пассажирки с соседних мест игриво или тайком на него поглядывали.
— Вот мы и добрались до Москвы, — облегченно вздохнул отец, когда шасси коснулись взлетно-посадочной полосы и пассажиры разразились аплодисментами.
Он боялся самолетов, хоть и никому не признавался в этом, и потому не любил летать.
— Рашид будет нас встречать? — поинтересовался сын.
— А как же. Я его заранее предупредил о нашем приезде.
— Ты и о гибели мамы ему сообщил. Да только он ничего не ответил.
— Значит, и-меил не получил. Он — мой двоюродный брат. Он не мог просто так не отреагировать на такое известие. Я обязательно спрошу его об этом.
Рашид их действительно встретил, крепко обнял и, без лишних слов подхватив два чемодана, повел к забрызганному грязью вену. Заводя мотор, деланно беспечным тоном спросил:
— Надолго?
— Как получится, — неопределенно ответил двоюродный брат.
После паузы Рашид обронил без особого энтузиазма:
— Остановитесь, конечно, у меня. Лейла обо всем позаботилась… Даниял, ты не учиться ли здесь, часом, собрался?
— Я уже давно свое отучился, дядя Рашид, — отозвался Даниял. И уклончиво добавил: — Есть дела и поважнее.
Преодолев изнурительные московские пробки, Рашид привез своих гостей домой — в малогабаритную двухкомнатную квартиру в районе Свиблово. В ожидании гостей Лейла, совсем еще молодая, красивая брюнетка с усталым лицом и кое-как причесанными густыми волосами, стряпала на кухне. Ее передник хранил следы прошлых обедов. Не выразив никаких восторгов от встречи с родственниками мужа, она лишь с вежливой сдержанностью лаконично поприветствовала гостей «Ахлан ва сахлан», что означало «Добро пожаловать», и снова исчезла на кухне.
— Юсуф, вы наверное хотите умыться с дороги. Вот полотенце, — предложил Рашид двоюродному брату. И когда тот скрылся за дверью ванной комнаты, снова не удержался от расспросов: — Даниял, ваш приезд связан с какими-то конкретными планами или как?
— Или как, дядя Рашид, или как, — ответил Даниял. И вдруг взорвался: — Ты хоть представляешь, как сложно нам было сюда попасть? Поддельные паспорта, обивание порогов в Российском посольстве, проверки с пристрастием и так далее. И ты думаешь, что все это ради того, чтобы провести с тобой отпуск?
— Но вы в моем доме, и я имею право знать, что вы собираетесь тут делать, — не унимался Рашид.
— Если отец сочтет нужным, он тебе сам скажет.
Как только Юсуф вышел из ванной, Даниял тут же поднялся, чтобы избежать дальнейших расспросов:
— Теперь моя очередь умываться.
— Ты уж не обессудь, Юсуф, условия у нас сам видишь какие, более чем скромные. Не то что раньше… в Алеппо. Так что тебе мы можем предложить только вот этот диван, а Даниялу будем ставить на ночь раскладушку.
— Не волнуйся, брат, мы — люди неприхотливые. И не к такому последние годы пришлось привыкать.
Гремя посудой, Лейла накрыла на стол, пожелала всем «Сахтиин» (приятного аппетита), и села сама рядом с мужем. Ужин-обед традиционно начался с нарезанной длинными ломтями сочной дыни. За дыней последовал бинтас-сахи — пирог или лепешка из сладкого теста, политая растопленным маслом и медом. Когда гости отведали и того и другого, Лейла принесла большое круглое блюдо с пловом из баранины, приправленным изюмом, инжиром и миндалем. Завершил трапезу разлитый по пиалам мясной бульон.
Но несмотря на праздничный обед, настроение у встретившихся после долгой разлуки родственников было далеко не праздничным. Казалось, сам воздух вокруг них был наэлектризован.
Глава 3
Марина проснулась ночью от странного царапающего скрипа, подняла от подушки голову, прислушалась. Поборов сонливость, заставила себя встать. В комнате дочери горел свет. Кира, в одной ночной рубашке, сидела за столом, склонившись над альбомом, к которому в дневное время, сколько не старалась Марина, ни разу не прикасалась. Зажав в кулаке карандаш, она яростно что-то рисовала.
— Кира! Что ты делаешь?! Почему не спишь? Уже три часа ночи.
Марина подошла ближе. Как всегда, не обращая на нее внимания, девочка продолжала рисовать. Во весь альбомный лист она изобразила оранжевым карандашом рыжую кошку — будто летящую в воздухе вниз головой, с растопыренными лапами и торчащим вверх хвостом. Глаза у кошки огромные, испуганные.
— Ого! Сколько экспрессии! Кажется, у тебя прорезался дар художника! Должно быть, это таинство случается только по ночам… Давай-ка, милая, положим на место карандаш… Вот так. А теперь в постельку… Умница. Закрой глазки и спи. Спокойной ночи.
Поскольку дочь все никак не хотела, или не могла, повзрослеть, Марина по инерции так и разговаривала с ней — как с малым ребенком.
Кира училась в специальной школе для детей с психическими и физическими отклонениями от нормы, в которой только еще собирались открыть коррекционные классы для таких, как она. Марине удалось устроиться в ту же школу медсестрой, что было ей очень удобно. Они вместе приходили и вместе уходили. Так как ставка врача там не предусматривалась, она была единственным медработником на всю школу, и соответственно — единственной хозяйкой в своем кабинете.
В ее обязанности входило оказывать помощь в случае незначительных травм — ушибов, синяков, царапин; отправлять заболевшего ученика домой, если у него поднялась температура или разболелся живот; и проводить сезонные прививки. В промежутках между прививками свободного времени оставалось предостаточно. Не каждый ведь день дети разбивали себе носы или коленки. Но больше всего Марину устраивало, что она теперь в школе свой человек, что дочь всегда у нее под боком, что есть где подождать ее и где остаться Кире, если она отлучилась или немного задержалась.
На следующий день после ночных художеств Киры они возвращались из школы. Во дворе их окликнула соседка. Баба Аня была на своем неизменном посту — на лавочке, с которой хорошо просматривались сразу три подъезда.
— Какие у нас отметки сегодня? — дружелюбно поинтересовалась старушка.
— Еще не успела заглянуть в дневник, — отозвалась Марина.
— У тебя, как я погляжу, новая блузка?
— Да нет, баба Ань, просто давно ее не надевала.
— А зря. Она тебе к лицу… Слыхала про нашего самоубийцу?
— Какого такого самоубийцу?!. — встревожилась Марина.
— Макаровых кот. Самурай. Удрал вчера из дома на чердак. Оттуда под утро вылез на крышу и свалился с нее. Крыша-то оцинкованная, вот когти его, видать, и не удержали. Скатился бедолага и прямо вот тут, перед подъездом и шмякнулся. — Старушка указала морщинистым пальцем на темное пятно на асфальте.
Марина бросила быстрый взгляд на Киру — та, как всегда, безучастно смотрела в сторону.
— Что-то не припомню его. Какой он?
— Да, вроде меня, старожил. Ты его много раз во дворе видала.
— У нас тут много кошек и собак шастает всех мастей.
— Э-э нет, этот один такой был. Сам рыженький, а мордочка, грудка и «тапочки» на кончиках лап белые.
— Жалко кота… Пойдем, Кира, — разом заторопилась Марина. — Обедать пора.
У подъезда, введя код, она открыла дверь, пропуская дочь вперед.
— Не закрывайте, пожалуйста, — послышался сзади незнакомый приятный голос.
Марина обернулась. За ее спиной стоял тот самый сосед сверху, про которого рассказывала баба Аня.
— Никак не могу запомнить код, — сказал он в свое оправдание. — Не беспокойтесь, я с недавних пор здесь живу.
— Знаю, — буркнула Марина, придержав дверь.
— Знаете? — удивился новый сосед. — Откуда?
— От наших бабушек во дворе, откуда ж еще.
Марина окинула его равнодушным взглядом. С виду ничего особенного — среднего роста, средней комплекции, шатен со светлокарими глазами на волевом лице. Но спокойная сила и уверенность, исходившие от него, невольно располагали к доверию.
Сосед явно спешил. Он первым прошел к лифту, нажал кнопку вызова. Но вынужден был терпеливо ждать — из-за медлительности Киры, мать с дочкой долго входили в кабину.
— Вам на какой этаж? — спросил он, потянувшись к кнопкам.
— Седьмой, пожалуйста… Вы чем-то обеспокоены?
Он не сразу, но ответил:
— Да вот, мама вызвала с работы. Говорит, плохо себя почувствовала. Она никогда этого прежде не делала. Значит, что-то серьезное.
— Я — медсестра. Если смогу быть полезной, позовите. Квартира 99… Ну же, Кира, выходи. Не задерживай человека.
Она едва успела переодеть дочь, как в дверь позвонили. На пороге стоял сосед сверху.
— Простите, ради Бога. Вот, рискнул воспользоваться вашим любезным предложением. Матушке, похоже, действительно худо. А я не знаю, как ей помочь.
— У вас есть дома тонометр?
— А что это такое?
— Вот так прямо и первый раз слышите? — удивилась Марина. — Аппарат для измерения давления.
— Нет, по-моему нет, — смутился он.
— Хорошо. Подождите. Я возьму свой чемоданчик.
Они поднялись этажом выше. На лестнице он спросил:
— Как мне вас называть?
— Мариной.
— А я Аркадий Павлович. Ну, отчество — это я так, по привычке. Можно просто Аркадий.
— Лучше скажите, как вашу маму зовут.
— Людмила Андреевна.
Они вошли в квартиру, еще не успевшую обрести уют — по углам стояли нераспакованные коробки, а стены зияли пустотой.
— Сюда, пожалуйста. — Сосед указал на спальню матери.
Поверх застеленной кровати лежала немолодая, но все еще очень привлекательная женщина. Ее лицо в обрамлении седых волос было неестественно белым, а грудь часто вздымалась от тяжелого, прерывистого дыхания.
— Здравствуйте, Людмила Андреевна. Я — ваша соседка и медсестра. Вы позволите мне помочь вам?
— Буду очень признательна. — Женщина попыталась улыбнуться.
— Тогда скажите мне, что вы чувствуете, — попросила Марина, держа ее за запястье и проверяя пульс.
— Голова как-будто не моя и в висках пульсирует.
— Давайте-ка измерим давление. — Марина сама закатала ей рукав халата на левой руке, закрепила муфту.
Тонометр показал 200 на 120.
— Какое у вас обычно давление?
— …Где-то 140 на 80. Сама я никогда не меряю. Только на приеме у врача.
— У вас гипертонический криз. Конечно, самое правильное — вызвать «Скорую», если вы еще не обзавелись здесь своим лечащим врачом. Мало ли… Такой подскок может быть опасен.
— А без «Скорой» никак? — почти с мольбой в голосе спросила женщина.
— Я могу сделать вам укол, и давление снизится. Но я не врач, понимаете. Вам нужно пройти обследование.
— Хорошо, милая, я так и поступлю, если оно снова поднимется. А пока давайте обойдемся уколом.
— Как скажете. — Марина достала из своего чемоданчика разовый шприц и ампулу с лекарством. Закончив эту несложную процедуру и выслушав дуэт благодарностей, она поспешила к выходу: — У меня там дочь одна.
Сосед проводил ее до дверей.
— Я вам так признателен, Марина. Вы меня очень выручили… нас выручили.
— Да бросьте вы, — отмахнулась она. — Можете возвращаться на работу. Я дома, и через полчасика, если не возражаете, к вашей матери загляну. Еще раз измерю давление. Если не снизится, у меня есть препарат посильнее.
— Марина, вы — золото! Кажется, нам вас сам Бог послал.
— Не преувеличивайте. Мы же теперь соседи… А Бога никакого нет. Каждый сам по себе в этой жизни, будь она неладна — барахтается, как может. — Она отвернулась от него и побежала вниз по ступенькам.
Озадаченный, Аркадий некоторое время стоял в дверях, прислушиваясь к стуку ее каблуков, потом тихо закрыл дверь и на цыпочках пройдя через переднюю, заглянул в комнату матери.
— Аркаша, не крадись, я тебя слышу и я не сплю. Мне уже намного лучше. Так что спокойно иди на работу. А я отлежусь и возьмусь за обед.
— Вот на кухню тебе сегодня совсем не надо, — запротестовал он. — Лучше почитай или посмотри телевизор. А я принесу что-нибудь готовое.
— Только этого не хватало. Иди уж. И не командуй. Я сама знаю, что мне делать. А вот хлеб, яйца и молоко купи, если хочешь, чтобы я тебе утром приготовила завтрак.
— Куплю, куплю. Ты уверена, мама, что можешь остаться одна?
— Я же позвала тебя, когда было надо. А сейчас уже не надо. Я в порядке… Все! До вечера, сынок. Спасибо, что приехал. И что привел эту милую девушку.
— Она не девушка. У нее дочь есть. Только…
— Что только?
— Ну, как тебе сказать… Девочка то ли инвалид, то ли аутистка, как теперь принято говорить.
— Бедняжка… Я про мать. Каково ей. Неполноценный ребенок — божье наказание. Исстрадалась небось вся. Если помнишь, я ведь когда-то занималась с такими детьми. Так что знаю, что это такое и как с ними трудно.
— Ну, я пойду?
— Иди, иди, сынок.
Он поцеловал мать в щеку, внимательно посмотрел на нее:
— Ты порозовела. Цвет лица вернулся. Теперь я верю, что тебе лучше.
Выждав с пол часа, Марина, как обещала, поднялась к соседке, но не стала звонить — на случай, если та уснула, а тихонько постучала. Соседка почти тут же открыла дверь.
— Заходи, милая. Видишь, твоими стараниями я уже снова на ногах.
Заметив, что у нее руки в муке, Марина укоризненно покачала головой:
— И снова на кухне.
— Ты прямо как мой сын. Проходи. Чай пить будем. Я песочное печенье пеку. Попробуешь мою стряпню.
— Нет. Сначала мы померим давление, чтобы убедиться, что кризис миновал.
— Ладно. Давай померим, — нехотя согласилась женщина.
— А вообще вам надо завести свой тонометр и держать давление под контролем. Обещайте, что пойдете к врачу. Пусть он выпишет вам нужной дозы лекарство.
— Вот как сын запишется в их ведомственную поликлинику, так и пойду.
— Я слышала, вы переехали из Питера, — поинтересовалась Марина.
— Из Питера. Сына в столицу перевели по службе. Для него это повышение. А для меня… Все мои приятельницы остались там. Я здесь совсем одна. Куда девать себя не знаю. Но не могла ведь я отпустить Аркашу одного. Эти мужчины… Они только на работе строят из себя шибко взрослых. А дома — как малые дети, ни к чему не приспособленные. Без женских рук пропали бы.
— Так ведь вашему сыну, наверное, давно пора уже было обзавестись семьей, тогда бы вы о нем так не пеклись.
— Да кто ж за него пойдет? Ведь он сам себе не принадлежит. Никогда не знаешь наперед, когда он будет дома. Бывает, загляну ночью к нему в комнату, а его там нет, и постель даже не разобрана. А ты говоришь — семья.
Уже за чаем соседка, в свою очередь, спросила:
— Мариночка, Аркаша сказал, что у тебя дочка есть. А муж где?
— Дочка есть, а мужа нет, — колюче ответила она. — В разводе мы. Сбежал он от нас.
— Сбежа-ал?.. Ну, это уж никуда не годится.
— Простите, Людмила Андреевна, это не лучшая тема для беседы за чаем. Не люблю портить себе и другим настроение. — Марина поднялась. — Спасибо. Очень вкусное печенье. Как-нибудь запишу у вас рецепт. А пока вы запишите мой номер телефона. Если что, без стеснения звоните. Чем смогу, помогу.
Глава 4
На третий день после приезда в Москву, сидя после утреннего салята за приготовленной Лейлой пшеничной кашей бургуль, Даниял не удержался и спросил:
— Дядя Рашид, ты знал о том, что мама умерла?
Рашид бросил быстрый взгляд на жену и не сразу ответил:
— Знал. Твой отец сообщил мне. Невосполнимая утрата… Мы с Лейлой были в шоке.
— А как она умерла, тебе тоже известно?
— Нет, Даниял, неизвестно.
— Но ты даже не поинтересовался, не выразил соболезнования.
— О чем ты говоришь, Дэн! Я сразу же написал Юсуфу, но не получил ответа.
Для всех было очевидно, что он лукавит. Но ни сын, ни отец не высказали этого вслух.
— Ты и сейчас не спросишь, как умерла Заира? — почти враждебно вступил в разговор Юсуф.
— Спрашиваю: Как она умерла?
— Ее убили русские. В тот день, когда рядом с базарной площадью взорвалась бомба, сброшенная их самолетом, Заира шла на базар. Ее разорвало на мелкие кусочки, смешав с остальными… такими же.
— Это ужасно. Чудовищно. Простите, мы не знали… Мир праху ее. — Рашид сокрушенно зацокал языком. Надолго замолчал, отложив ложку. Потом спросил: — Но почему вы решили, что это сделали русские?
— Потому что их самолеты изрешетили нашу землю.
— Сначала ее изрешетили мы сами, — напомнил Рашид. — А кроме русских нас там бомбят все, кому не лень.
— Ты защищаешь русских, потому что они тебя приютили?
Рашиду-таки не удалось избежать разговора, которого он так страшился с того момента, как узнал о намерении Юсуфа приехать в Москву и остановиться у него. Его страшил и сам Юсуф вместе с его слишком агрессивным, слишком горячим сыном. Страшило то, чем мог быть чреват их приезд. Но родственные связи не позволили ему отказать двоюродному брату и племяннику в гостеприимстве.
— Ты живешь среди них, работаешь на них, улыбаешься им, — не унимался Юсуф, — несмотря на то, что они уничтожают твоих соотечественников — мирных жителей, женщин, стариков, детей.
— Половина наших соотечественников покинула страну, найдя пристанище в России, в странах Европы — там, где не стреляют и не бомбят, где они, вместе со своими семьями, могут спать спокойно. В чем ты меня обвиняешь?
— Тебя и всех тебе подобных — в малодушии, в измене, в предательстве.
Побледнев от гнева и стиснув зубы, Рашид приподнялся на локтях. Лейла накрыла ладонью его руку и мягко прижала ее к подлокотнику.
— Ладно, оставим эту тему, — уже более миролюбиво заговорил Юсуф. — Прости, брат, но я должен был сказать тебе то, что сказал. И будем надеяться, что кровные и семейные узы для тебя по-прежнему еще что-то значат…
Они долго молчали, не глядя друг на друга, и молчание было тягостным. Чтобы как-то разрядить напряжение, Юсуф попросил:
— Просвети нас, Рашид, а как в Москве обстоят дела с мечетями?
Тщетно пытавшийся охладить закипевшую в жилах кровь, Рашид с трудом заставил себя заговорить:
— Мечетей всего несколько… Самая старая — Московская историческая, в центре — в Замоскворечье. В Отрадном суннитская мечеть Ярдям и шиитская Инам. Еще одна, Мемориальная — на Поклонной горе. А главная мечеть — Московская соборная, самая большая, на Проспекте Мира.
— А праздники религиозные отмечаются также, как у нас?
— О, да! И с каждым годом все масштабнее. Но мечетей катастрофически не хватает. В Лондоне, например, при таком же количестве мусульман около сотни мечетей, а здесь всего пять или четыре. Нетрудно себе представить, во что это выливается. — Коснувшись болезненной темы, Рашид, наконец, разговорился. — Коран нас обязует возносить хвалу Аллаху сообща, а не сидя по своим углам. В праздники все мы особенно стремимся быть вместе, чтобы послушать имама. И московские мусульмане заполняют все улицы и площади вокруг мечетей, совершая салят прямо на асфальте, на проезжей части дорог, покрывая их сплошным ковром из своих тел. Куда это годится! А русские такое количество людей на улицах приравнивают к митингам и демонстрациям. Вот и приходится Совету муфтиев каждый раз согласовывать с их властями право на молитву. Но, надо сказать, что отказов ни разу не было. Они пускают в объезд свой наземный городской транспорт, меняя маршруты автобусов и тролейбусов, закрывают на время станции метро около мечетей, мирясь с гигантскими заторами из-за таких мер. Одним словом, идут навстречу. Чтобы обеспечить порядок и безопасность, они выводят на улицы Москвы тысячи полицейских, которые стоят у нас над головами, когда мы общаемся с Аллахом.
Нет, Рашид не успокоился, не забыл нанесенного ему оскорбления, не смог избавиться от тревоги, которая с каждым днем мучила его все сильнее.
— И все же я хочу спросить тебя, уважаемый брат: если Россия вам с Дэном так ненавистна, почему вы сделали то, в чем обвиняете меня? Зачем вы приехали сюда?
Глаза Юсуфа сверкнули из-под лохматых бровей:
— Узнаешь в свое время. Не сможешь не узнать.
Лицо Рашида обрело землистый оттенок, а кулаки непроизвольно сжались.
— Но я не желаю принимать в этом участие, — еле слышно процедил он. — Не злоупотребляйте нашим родством.
— Разве мы просили твоего участия или помощи? От тебя требовалось только одно — дать нам временный кров. Остальное тебя не касается… — Юсуф бросил взгляд на часы. — Всё. Поговорили и будет. Идем, Дэни, нас ждут.
Глава 5
Воодушевленная тем, что дочь пытается рисовать, что она хоть к че
...
