Оглавление

Введение. Поль и Светлана

Старательно скрипя пером, я вывела на бумаге следующие строки: «Я, Светлана Кульчицкая, заверяю, что желаю выйти замуж за г-на Поля Дюбуа, с которым я знакома пять недель». Подпись. Я некоторое время созерцала написанное, а затем протянула листок отцу. Это была его идея. Когда я удивила отца своим решением, он сначала переспросил несколько раз, а затем потребовал расписку в том, что действительно таково мое желание.

…Вчера произошли события, стремительно изменившие мою жизнь. Вчера я впервые поцеловала Поля. Нас застал мой отец и потребовал объяснений, а Поль попросил моей руки. Все произошло так быстро! Если бы у меня было время подумать, то я могла бы засомневаться. А так… Во время бурной перепалки, когда размышлять не было времени, я сказала то, что лежало у меня на сердце — правду. И вот теперь я довольна, нет, даже счастлива! Поль просил моей руки у самого пана советника Кульчицкого. Он — сумасшедший, и я его люблю! Я не знаю, что делать со своим счастьем, разве что сидеть с видом кошки, объевшейся сливок, и глупо улыбаться.

Все то время, пока отец беседовал с Полем в своем кабинете, я ждала рядом, в соседней комнате. Когда Поль вышел, то моя улыбка неудержимо расползлась по всему лицу. Он ответил мне такой же, но произнес нечто, чего я совсем не ожидала:

— Лана, прости, я повел себя как последний дурак.

Я изумленно вскинула брови, предлагая ему объясниться.

— Я не хотел тебя оскорбить, — горячо продолжал Поль, — Мне нужно было сначала спросить у тебя, согласна ли ты… — он скомкал слова, — …что я тебе не безразличен? Ты меня любишь? — Поль взглянул на меня умоляюще и тут же опустил голову, — Но все так завертелось… — Он махнул рукой, — Ты сказала, что видишь во мне будущего мужа, и я голову потерял, мне показалось, что сейчас все рухнет, и надо успеть… Ну, вот я и брякнул… А ты сказала, что согласна. Это правда?

— Все правда, — подтвердила я, и довольная улыбка вернулась на мое лицо, — Ты был великолепен! Кавалерийская атака на пана советника! Так и надо завоевывать девушек — совершать ради них подвиги!

— Сам не верю, что это сделал! — воскликнул оживший Поль.

Наши возгласы привлекли внимание моего батюшки, появившегося в дверях кабинета. Под строгим взглядом отца мы чинно пожелали друг другу спокойной ночи и направились по своим комнатам, но отец меня задержал.

— Дочь, ты понимаешь, что все должно быть благопристойно?

— Конечно, батюшка, — я постаралась принять серьезный вид.

— Я пока что не дам ход этому делу. Надеюсь, что ты передумаешь. У тебя есть время до конца сессии Совета.

Семинар, на котором звучит Албания

Каковы бы ни были мои сердечные дела, я продолжала прилежно посещать занятия в Университете.

В среду первой лекцией была «общая история». В зале было прохладно, даже сыровато. Университетские здания — старой постройки. Я до сих пор не задумывалась, сколько лет этим корпусам из серого камня, стрельчатым окнам, длинным коридорам, мраморным лестницам, и строгим аудиториям. Мы, студенты, зябли, нахохлившись за партами амфитеатра. Наш профессор и декан, барон Эккерт взялся рассказывать о том, как создается общественное мнение, и кто его создает, и зачем оно нужно:

— В нашем государстве управление осуществляется Советом, — вещал профессор, — и о решениях Совета мало кто знает. Дела советников — большая политика, в которую никакой так называемый «народ» не вовлечен.

Эккерт, грузный, седой, с благородными залысинами вокруг высокого лба, в парадном камзоле неуловимо военного покроя, неторопливо вышагивал перед студентами. Поскрипывали половицы. Поскрипывали парты. Шуршали тетради, в которых студенты вели записи.

— Смешно даже представить, зачем какой-нибудь кухарке знать об управлении государством, — профессор от диктовки перешел к рассуждениям, — и как она могла бы распорядиться этим знанием. Это совершенно невообразимо! Для кухарок и кухарей, лавочников и простых служащих, которые вдруг умеют читать, есть моды, анекдоты и реклама. Для более солидных людей есть моды светского общества, анекдоты о светском обществе, и опять же реклама. Для дельцов — биржевые новости.

Вы видите, г-да студенты, что общественным мнением у нас заправляет пресса. Опасайтесь недооценить газетчиков, они способны убедить в том, что черное это белое, в том, что мы живем в раю, или в том, что через неделю наступит конец света. Однако, зачем они это делают?

Эккерт вопросительно посмотрел на студентов, выбирая свою жертву:

— Вот Вы ответьте.

Поднялся Михаил Васильев, серьезный неторопливый юноша, отличник и умница:

— Сложно себе представить зачем, если пресса владеет умами лишь читателей, которых не так и много.

— Верно, — одобрил Эккерт, — Грамотных немного. Но они делятся новостями со своими знакомыми.

Васильев никогда не смущался:

— Ну, тогда, конечно, — согласился он, — Пресса направляет настроения в нужную сторону. Предположим, что народ надо убедить, к примеру, купить акции, или сохранять спокойствие, или, наоборот, осудить неправильные увлечения. Таким образом, влияние правительства на умы осуществляется мягко и опосредовано. У нас вообще очень свободное государство — даже лига освобождения ликантропов не под запретом.

При упоминании ликантропов я кинула быстрый взгляд в сектор вольнослушателей, на г-на Катца. Он единственный ликантроп в университете, иностранец, достаточно богат, чтобы платить за обучение, и знатен по меркам своего народа. Мы с Полем нарочно познакомились с Лоуренсом Катцем, как только он появился на лекциях. Привычки у Лоуренса точь в точь как у нашей дворянской молодежи. Он всегда ходит с оружием, и не дурак подраться. Слишком часто попадаются высокомерные зануды, готовые оскорбить ликантропа за его происхождение. А поскольку Катц отменно владеет мечом, то за ним уже тянется жутковатый список из проведенных дуэлей, ни одной из которых он не проиграл, а его противники либо мертвы, либо залечивают раны. Сначала мы познакомились с ним из любопытства, а после уже и подружились. За исключением своего слегка кошачьего облика, Катц оказался отличным парнем. Среди студентов его, разумеется, считают шпионом, — богатый ликантроп-иностранец, кто, если не шпион? — но нашей дружбе это не мешает.

Услышав от Васильева про лигу, г-н Катц прижал уши и раздраженно зашипел. Наших ликантропов он равными себе не считал, а общество, в котором люди защищают права ликантропов полагал придурью. Его взгляды неожиданно забавно совпадали со взглядами убежденных рабовладельцев. Впрочем, упомянутая лига скорее эпатировала публику, чем что-либо делала. Репутация у аболиционистов была самая скандальная.

Тем временем профессор предложил задание:

— Давайте рассмотрим гипотетическую ситуацию — Совет принял решение о войне. Для чего Совету нужно общественное мнение?

— Для поддержки мобилизации! — выкрикнул кто-то.

— Верно, но не только. Разбейтесь на группы по пять человек. Ваша задача — убедить население в необходимости войны, и получить его поддержку. Доводы можно приводить любые. Время пошло.

Мы разбились на группы: первая сложилась из нас с Полем и наших друзей, другую составила компания Гранде, в третью собрались поклонники Яны, еще в одной заправлял Михаил Васильев.

Не знаю, что делали в других группах, а у нас обсуждение шло жарко. Мы быстро перебрасывались репликами:

— Почему мы воюем? — Они плохие! — Почему они плохие? — Они, предположим,… едят детей! Они дикие и нецивилизованные! Они напали первыми! Они захватили наши земли! Не просто земли, а богатые земли… Чем заинтересовать обывателя, думаем! — А если так? Они захватили нашу золотую гору. Если мы ее отвоюем, то раздадим золото всем. — Неплохо. А вот еще — у них злобный диктатор. Мы должны их освободить. Если мы победим, то им станет лучше.

Я начала подводить итоги. Итак, они напали первыми, мы должны защитить родину и вернуть наши сокровища, и принести им свободу. Кто будет выступать?

Катц сразу отказался:

— Мнэ, я, пожалуй, буду неубедителен…

Хитрый котяра то ли ленился произносить длинную речь на человеческом языке, то ли намекал на то, что ликантропов самих считают агрессивными дикарями.

Следом отступил Поль:

— Мне выступать неспортивно, я уже проходил первый курс, — аргументировал он.

Франтишек Грымза, юноша выдающегося роста, и при этом совершенно детской непосредственности, развел руками и покраснел:

— Я, это, говорю плохо…

Это правда, что Франтишек и говорил нескладно, а писал и того хуже. Он приехал поступать в университет из какой-то дальней деревеньки, и до сих пор всему удивлялся. Похоже, что Поль сильно помог ему при сдаче экзаменов, и теперь тянул его по университетским занятиям.

Мне самой хотелось выступить, я была уверена, что способна убедить аудиторию в чем угодно. В конце концов, я дочь советника или кто? Но папенька учил меня: «если кто-то из подчиненных сможет выполнить эту работу не хуже тебя, то пусти его вперед. Командир вступает в бой последним». Я сдержала свое нетерпение, и со вздохом сказала:

— Салман, давай вместе. Ты будешь делать основной доклад, а я на подхвате.

Салман, уже согласившийся, вдруг схватился за голову:

— Постойте, а с кем мы воюем?

— Ну, с врагами, разумеется.

Оживился Поль:

— Нет, слабо звучит. Мы воюем с Албанией!

— А почему с Албанией? — вопросил Салман.

Поль пожал плечами:

— Во-первых, на букву «А», ну и название красивое. Ты что-нибудь знаешь про Албанию?

Салман отрицательно помотал головой.

Наше внимание привлек барон Эккерт, объявивший, что время для подготовки закончилось.

Салман бросился в бой:

— Дорогие сограждане! Суровая необходимость вынуждает нас объявить войну Албании. Ведь что получается? Эти подлые албанцы напали на наши мирные селения и захватили наши земли! Честь и долг призывают нас на защиту нашей родины. Мы должны дать отпор вероломным захватчикам! Мы должны вернуть наши земли, нашу золотую гору, которую они незаконно присвоили. И каждый, кто отправится воевать, получит кусок золота с этой горы! Ведь не можем мы оставить наше богатство в руках агрессивных дикарей. Мы принесем им свободу и цивилизацию! Жизнь албанцев станет лучше, если Албания войдет в состав нашего развитого и справедливого государства!

— Все, — выдохнул Салман, — доклад окончен.

Эккерт зааплодировал, и студенты присоединились.

— Отлично, — похвалил нас декан, — Вашей группе зачет. Хорошая работа. И вот эта, как ее, Албания, — такой уместно правдоподобный штрих на этой картине.

В газетах — Албанская война

На следующий день я чуть не уронила утреннюю газету в чашку с кофе, а чашку себе на платье. С первой страницы крупным шрифтом на меня смотрел заголовок «ВОЙНА С АЛБАНИЕЙ». Что это?! Шутка? Кто-то сдал наше вчерашнее выступление в газету? Но нет. Статья оказалась официальным объявлением о решении Совета. Я недоверчиво прочитала передовицу. Речь шла о пограничных конфликтах, о нападении на какие-то села, и упоминались жертвы. Судя по статье, объявление войны откладывали до осенней сессии, хотя сам конфликт уже вовлек в себя и мирных жителей и военных. «Ну и дела», — недоумевала я по дороге в университет, — «Как же мы вчера это угадали?»

Когда я вошла в аудиторию, то заметила в руках у многих утренние газеты. Студенты перешептывались, периодически повышая голос до восклицаний.

Барон Эккерт зашел к нам с газетой в руках, и вид у него был задумчивый:

— Я бы хотел поинтересоваться у вашей команды, г-н Дюбуа, на каких основаниях вы строили свой вчерашний доклад?

— Да все понятно, — выкрикнул один из студентов, кажется, Игорь, — Светлана Кульчицкая знала об албанской войне от пана советника Кульчицкого!

Я возмущенно вскочила:

— Я не знала! Советники не докладывают домочадцам о делах Совета! И про Албанию придумала не я!

— А кто?

— Я придумал Албанию, — хмуро сказал Поль, — но это ничего не значит. Ни о делах Совета, ни о войне я не знал.

— Мнэ позвольте сказать, — попросил слова Катц, — Я тоже не знал о войне. Но заинтересовавшись решениями сессии, я сегодня утром зашел в Совет и взял бюллетени, сегодняшний и вчерашний. Здесь довольно большой список вопросов, и да, во вчерашнем бюллетене есть вопрос об объявлении войны. Там, правда, не упомянута Албания.

Я в изумлении уставилась на Катца. В моей голове вопросы теснили друг друга: «Так запросто вошел в здание Совета? Ликантроп? Взял бюллетени? И ему позволили?», но главным, конечно же, был вопрос: «А что, так можно было?»

Эккерт одобрительно кивнул тяжелой головой:

— Браво, г-н Катц, у Вас отличная хватка. Похоже, что мы все, и даже я, стали жертвой традиции. Традиционно делами советников