Мы разговорились о кино, и я сказала, что как-то раз пересеклась с актрисой Ланой Тёрнер на ужине, куда пришла с теткой, костюмершей на киностудии MGM. Нет, с Ланой я не разговаривала, для этого я слишком застенчива, но я пожала ей руку, когда тетя представила меня. Он сказал «у-а-у-у-у-у» и широко раскрыл свои красивые глаза. Они голубого цвета. Кажется, я ему нравлюсь. Ненавижу себя за наглое вранье. Не знаю, зачем я это делаю, раньше я не врала. А тут перед моими глазами плыли картинки, я имею в виду то, как Лана Тёрнер жмет мне руку посреди золоченных бумажек у поляков. Это ведь единственный званый ужин, на котором мне доводилось бывать. В тот момент я так верила самой себе, что отчетливо ее видела. На ней было белое платье с тоненькой веревочкой вокруг шеи.
Ужасный факт состоит в том, что все книги сделаны из других книг. Каждый новый роман обязан другим романам, которые уже написаны.
Кормак Маккарти
Нужно будет спуститься по лестнице вот так, голой.
Вот и все, что я помню о своем первом порно-фильме.
Я твое разрушение и твоя смерть. И власть моя так велика, что пугает меня саму.
Что ты делаешь, Долорес? Я дьявол, я свожу с ума этого бедняжку Гума, заставляя чувствовать бессилие. Его член обезумел, и я хочу, чтобы он сдох, чтобы задохнулся от своей спермы, как алкоголик от рвоты. Или чтобы убил меня, и с этим будет покончено. О да, я тоже дьявол!
перед Богом, который никогда мне не помогает, но и на это мне наплевать, потому что больше я не верю в него.
Когда мы вернулись после боулинга, кое-что изменилось: я больше не боюсь. Пока он пыхтит у меня ниже пояса и вздыхает, повторяя «моя Ло», «моя Лолита», я смотрю в потолок. Он, как всегда, хватает мою голову, поворачивает ее к себе, ищет мой взгляд… Попрошайка. Раньше мне было страшно, я находилась в ступоре, не понимала. Кажется, ему это нравилось. Теперь я больше не пытаюсь понять, нечего тут понимать.
Он жмется ко мне в прихожей мотеля, гладит мне спину, плечи, целует в уголки губ, а они на нас даже не смотрят. И это несмотря на то, что потоки спермы текут по улицам вслед за нами, его член постоянно свисает между бедер, огромный и вульгарный, а у меня в том месте все красное, как кровь, и изо рта у меня воняет спермой… но они ничего не видят. Они слепы. Или же мы невидимы. Мы стали фантомами, возродившимися, поедающими гамбургеры и издающими странные звуки по ночам.
Каждый раз, когда мы возвращаемся в отель после ужина или кино, я оглядываюсь по сторонам и не вижу ничего и никого, даже лица моих подруг стираются из памяти, как если бы они теперь жили в другом мире. У меня нет фотографии мамы. Она тоже сотрется из памяти. Тогда я смотрю на Гума и чувствую себя ужасно одинокой. Но он тут, он тянет меня за руку и смеется, давай, иди сюда, Ло, тебе нужно принять душ, маленькая грязнуля. Потом, промыв мне мозги своими обещаниями и угрозами, он проскальзывает толстыми мыльными пальцами у меня между ягодиц туда, где грязно… и потрошит меня, как рыбу.
Я соглашаюсь, потом ворчу, когда он начинает ласкать мои груди и поднимает мой корсаж в горошек. Тут он начинает угрожать. Он меня бросит, в конце концов, он не мой отец и не обязан мною заниматься. Или он отправит меня в школу для трудных подростков. Кстати, я должна вбить себе это в голову: у меня больше ничего нет, только он, и, к счастью, он здесь. Я бедная Долорес Гейз, ни доллара, ни цента за душой. Всё в его штанах, куда мне надо бы засунуть мои загорелые пальчики. Я окажусь в убежище для обездоленных детей округа Рамздэль и какого-то другого, потому что я больше не отношусь ни к какому округу, ни к какому городу, ни к чему. Это будет суровое место с кучей тараканов и злых детей с блохами в волосах. Больше не будет мороженого… Да, кстати, мороженое, которое тебе купил отчим, вкусное, правда? Видишь, какой он милый, как хочет уберечь тебя от ужасов сиротской жизни в угольных ангарах и переулках…
