Город просыпался в серых сумерках. Двое сидели на карнизе разрушенной церкви, их крылья — у одного ослепительно белые, у другого покрытые копотью — слегка шевелились на холодном ветру.
Младший ангел с лицом юноши — но глазами, видевшими тысячелетия — указал на толпу у нового храма:
— Смотри, они снова идут каяться. Вчера этот человек обманул партнёра, сегодня жертвует на храм.
Его голос дрогнул:
— Он действительно верит, что так искупит грех.
Старший ангел с потрескавшимися, как древний пергамент, губами усмехнулся:
— Они думают, что ад — это пламя и вечные муки, которые ждут их после смерти.
Он махнул рукой, и перед ними разверзлась панорама города.
В роскошном ресторане бизнесмен, с утра уволивший мать троих детей за «частые больничные», щедро оставлял чаевые официанту, который плевал в его суп.
В подъезде женщина, бившая утром ребёнка, теперь кормила бездомного кота.
У церковной лавки мужчина покупал свечу за здравие матери, которую не навещал пять лет.
— Видишь? — прошелестел Старший. — Их добро — всего лишь страх перед наказанием. Они готовы дать милостыню, но не готовы перестать презирать нищих. Готовы молиться, но не готовы простить.
Молодой ангел содрогнулся, когда внизу мальчик, стащивший у старушки кошелёк, помог ей перейти дорогу.
— Но разве это добро не лучше, чем ничего?
Старший ангел поднял руку, и город на мгновение предстал в истинном свете — паутиной из миллионов нитей, где каждый хороший поступок был перечёркнут десятком мелких предательств.
— Нет, — ответил он. — Это хуже. Потому что они научились обманывать даже себя. Делают добро не из сострадания, а из страха. Каются не перед теми, кого обидели, а перед безмолвными иконами.
Где-то в переулке девочка делилась завтраком с бездомной собакой, хотя знала, что мать её за это накажет.
— А это? — указал Младший.
Старший ангел впервые за весь разговор улыбнулся:
— Единственная искренняя молитва во всём этом аду.
Над городом вставало солнце, окрашивая кресты на храмах в кровавый цвет. А внизу люди продолжали спешить на исповедь, не замечая, что давно уже живут в том самом аду, которого так боятся.
