Александр Гринь

КВЕСТ@6К

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Александр Гринь, 2018

Достаточно остросюжетная фантастическая повесть о философских проблемах виртуальной реальности. Главный герой пытается избежать мести мафии хакеров. Российская глубинка кажется ему единственным безопасным для этого местом. Здесь ему неожиданно приходится поразмыслить о любви, о Родине, о своей жизни.

18+

ISBN 978-5-4490-6435-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. КВЕСТ@6К
2. СОЦИАЛЬНАЯ СЕТЬ
3. ЭЗОТЕРИЧЕСКОЕ
4. ЧЕМОДАНЧИК
5. ПОЛОСКУН
6. МОИ ДЕНЬГИ
7. ТРИДЦАТЬ ВОСЕМЬ РУБЛЕЙ
8. ИЗГОЙ
9. ДОРОГОСТОЯЩЕЕ АГЕНТСТВО
10. ПОБЕГ В НИКУДА
11. БАБА ПОЛЯ
12. ДРОВА
13. ГОСУДАРСТВЕННОЕ
14. БАБУШКИНА АНЬКА
15. МУЛЬТИСУБЪЕКТОСТЬ ЛИЧНОСТИ
16. НОЧНОЙ ДЖАЗ
17. ВТОРАЯ АННА
18. ДЕНЬ ВТОРОЙ
19. ДЕНЬ ТРЕТИЙ
20. НЕПОНЯТНАЯ ССОРА
21. МЕНЯ ДОСТАЛИ
22. МОЯ ЖИЗНЬ
23. ПОДЕЛИЛИ
24. ПОБЕГ
25. СТЕЧЕНИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ
26. МЕГАПОЛИС
27. ДЕТСКАЯ ИГРУШКА
28. ВОЗВРАЩЕНИЕ
29. НАШИ ЖЕЛАНИЯ

СОЦИАЛЬНАЯ СЕТЬ

«Что делать?» — знают все, «что сделать?» — не знает никто

(так писал КВЕСТ@6К)

Если кому-то Квест@6К и показался бы циником, то, по-моему, это — дело вкуса. Так думал я, когда началась эта история, о событиях которой я пишу после того, как это стало для меня важным.

По интернет-форумам я иногда бродил с определённым интересом, чтобы позабавить дух свой излияниями чужой энергетики и лишний раз утвердиться в собственном невысоком мнении о человеческой натуре. Это влияло на тонус моего общего восприятия жизни и некоторым образом спасало от хандры. Предметом моей сетевой охоты были, однако, не милые пошлости толпы, желающей «хлеба и зрелищ», но редкие, всякий раз чьи-то по-своему интересные отклонения от сложившихся представлений об окружающей нас действительности.

Сначала мне показалось, что и Квест@6К был озабочен тем же. Но, как потом оказалось, я сильно ошибался по поводу его интересов.

Квест, например, на фоне какой-нибудь жестокой политической полемики мог живо рассуждать на тему о том, что на самом деле устремления граждан в большинстве своём почти не связаны с желанием добиться справедливого устройства мира.

По его словам, политические волнения тех оппозиционеров, кто помоложе, мало чем отличались от дискотеки.

К примеру, молодым девицам на уровне животного инстинкта необходимо добиваться внимания самцов, приближённых к вершине социальной иерархии. И поскольку самых крутых самцов на всех не хватает, то по отношению, например, к президенту может разгораться чувство глубокой неприязни и даже ненависти только по этой единственной причине. Однако женская натура способна соглашаться на меньшее, где выбор пошире. Такая «оппозиция» уездных девиц, как правило, перемежалась с картинными «селфи» на собственных страничках, где обязателен томный загадочный взгляд и театральность окружающей обстановки.

В свою очередь молодым пацанам, измученным половыми гормонами, необходимо ответно демонстрировать себя и свой потенциал в стремлении атаковать общего врага.

Итог таких политических танцев оппозиции, утверждал Квест, — не более, чем предлог для физического сближения. То есть, понятно, что после встречи на митинге или на демонстрации молодые самки отдаются уже не просто Ваньке-штукатуру, а борцу и почти лидеру великого народного движения за всеобщую справедливость. Пусть хотя бы так.

Другая часть активной молодёжи добивалась тех же результатов с точностью до наоборот на противоположной политической платформе, утверждая непогрешимость нынешнего вождя и приближение себя к нему в политическом порыве. Даже если ничего не получалось, то удовольствие всё равно приходило ко всем участникам «политического процесса» на уровне некоторого сублимированного удовлетворения.

По мнению Квеста, радикально-политические порывы не имели возрастных ограничений.

У массы более возрастных самок политическая активность возникала иногда просто от скуки, иногда это было неразделённое сексуальное одиночество, не исключено, при наличии равнодушного мужа, частенько — просто ужас надвигающейся старости. «Селфи» здесь практикуется пореже, как правило, в более информативно насыщенной обстановке, в кругу верных друзей, например.

Политический радикализм возрастных самцов «селфи» вовсе не предусматривал. В массе своей он имел всего лишь две причины.

Крайне правые старички критиковали «нынешние порядки» лишь только за то, что не стоит то, что раньше стояло. Тут статуя Ленина с рукой, указующей в сторону коммунизма, в крайностях подобного мировоззрения приобрело почти фаллическое значение.

Противоположные левацкие же «загибы» обнаруживались у многих седеющих «знатоков» внешней и внутренней политики, которые мучаются ощущениями своего бытия в качестве лузера. Здесь всё то же вездесущее и выгорающее со временем либидо агонизировало в пламени подсознательно низкой оценки собственной социальной успешности.

Как пиявки ко всему этому мыкающему стаду цеплялись мастера политической конъюнктуры и шарлатаны, умеющие делать деньги на «говорении».

Квест утверждал, а я в том с ним соглашался, что всем здесь управляли не только принципы, открытые Фрейдом, которого мы, впрочем, тоже посчитали не избежавшим корыстных устремлений в своих «публичных откровениях» и породившим соответствующую шарлатанскую традицию в психологии. Конечно, всё это было пересыпано простой человеческой любознательностью и желанием погреться у общего виртуального костра среди тебе подобных в процессе сладкого обмена социальными ролями.

Несомненно одно, подводил своим рассуждениям Квест, — никакого голоса разума в этих «политических песнях» и бесконечных перепостах по «Фейсбуку» и «Контакту», конечно, и быть не могло.

В этом своеобразном реализме Квест@6К как раз показался мне достаточно забавным. Я-то поначалу наивно полагал, что это удовольствие демонстрации циничного стёба было единственной его целью. Однако, как оказалось, я весьма ошибался. Не представляю даже теперь, как я тогда мог в принципе не ошибиться. Нет, не было у меня тогда такой возможности. Впрочем, — всё по порядку.

Здесь для примера надо привести одно из его интересных откровений. Однажды на каком-то форуме некий доморощенный политик в раскалившейся полемике обвинил другого в том, что тот явно произошёл от обезьяны. На что Квест аккуратно заметил, что на самом деле этот эволюционный процесс до сих пор не завершился. «Человек, — писал Квест, — это до сих пор всё та же обезьяна, которая научилась говорить. В ком-то обезьяны побольше, в ком-то поменьше, но живёт она до сих пор в каждом из нас настолько, что во многих гуманоидах человека вообще почти не видно».

Всё это чрезвычайно забавляло меня и очень соответствовало моим тогдашним представлениям об устройстве окружающего мира. Поэтому не покажется странным, что меня сильно потянуло на более тесное знакомство с ним. Я написал ему что-то пространное, он ответил, и мы стали переписываться.

Я привожу здесь эти послания Квеста, чтобы, во-первых, точнее обрисовать этого «героя нашего времени» и виртуального пространства, а во-вторых, для другой цели, о которой пока говорить преждевременно. Больше я ничего о нём знать не мог, поскольку, хотя мы и «сдружились» в сети, но не настолько, чтобы нас потянуло встретиться в реале.

ЭЗОТЕРИЧЕСКОЕ

Вы, конечно, можете спросить, почему политическая болтовня в соцсетях была так интересна мне.

Сейчас объясню. Дело в том, что я по натуре тогда полагал себя убеждённым предателем.

Что это вы это так встрепенулись? Нет, я никого не убил, никого не зарезал. Я окончил философский факультет МГУ, свободно говорю на английском, исправно хожу на работу в энергетическую компанию, зарабатываю хорошие деньги, не ворую, предпочитаю семью не иметь, но тёлки на меня — тридцатилетнего самца, особенно наглядевшись всякой медиадряни, вешаются гроздьями. Бывал почти во всех развитых странах Европы, имею представление о том, как там люди живут. Так вот, — я сам за себя и сам по себе, и никакие социальные связи, тем более — обязательства меня совершенно не обременяют.

Чтобы понятнее было, поясню на отвлечённом примере. Вот, скажем, если бы поймали меня фашисты, привели на допрос и спросили, где находится партизанский отряд, то я бы пыток ждать не стал, рассказал бы сразу всё, что знаю, перешёл бы на сторону врага и никаких бы моральных переживаний на эту тему не имел бы. Почему? А нахрена мне эти прокуренные и заидеалогизированные кретины в партизанском отряде, на словах готовые идти на смерть за Родину и товарища Сталина, доблесть которых вырастает в них из-за их же маргинальной боязни репрессий и заградотрядов?

Я, как и Квест тогда, думал, что человек в глубинной сущности своей просто устроен. Где безопаснее и сытнее, там и Родина, а все эти деления на своих и чужих — бред один в воспалённых умах элементарных лузеров. Если, не дай бог, такие соберутся в кучку, так они от зависти к преуспевающей части населения готовы всю планету в прах разнести во имя какой-то там идеальной «свободы», в которую недоумки верят, но никто никогда не видел. В политике, как метко выразился Квест, всегда дело — в деньгах, но вся сила — в дураке, которого проходимцы всё время убеждают в какой-то ереси.

Предвижу ваши возмущения: а как же наше русское единство, как же великая литература Толстого, Пушкина, Гоголя?! Зачем вы, мнящие себя интеллигентами, так любите орать на эту «патриотическую» тему?

Вы сами-то этих классиков когда-нибудь читали? В школе проходили? Что ж, давайте разберёмся, что вы «проходили». Давайте возьмём что-нибудь самое патриотическое из восьмого, скажем, класса.

Большинство наших национальных патриотов с трудом вспомнят сюжет гоголевского, например, «Тараса Бульбы», да и то не по оригиналу, а по последнему кинофильму с Богданом Ступкой. Про доблесть и преданность Тараса Бульбы школьники поколениями переписывают сочинения друг у друга, но перечитать само произведение не удосуживаются даже учителя по литературе, а признанные интеллектуалы от литературы, похоже, лукаво делают вид, что всё в порядке.

Так вникните же, наконец, хоть кто-нибудь внимательно в это бессмертное произведение. Про то, как доблестный патриот своей родины Тарас Бульба, напившись, похоже, до озверения, издевался над собственной женой, как вместо радости от встречи с сыном устроил с ним грубый мордобой в качестве милого русскому сердцу образца этнических особенностей семейных отношений. Почитайте, как Гоголь описывает подонство великой «Запорожской сечи» — тогдашней национальной гвардии, как мило живописует жуткие казни провинившихся членов этой мафии и, как, презрев все международные договоры, эта мафия, не просыхающая от бухла, напала и начала морить голодом мирный польский город на чужой, кстати, территории, мечтая завладеть, прежде всего, богатой казной. Для этого доблестные воины начали сдирать кожу с простых окрестных жителей. Они же, наверное, в качестве хрестоматийных примеров для этнического подражания вырезали груди у женщин в окрестных селениях, убивали младенцев, ради забавы топили ни в чём не повинных жидов. Где это всё записано? Кто не верит, — тот пусть всё-таки выберет время, чтобы прочитать этот бессмертный гоголевский подлинник. Да! Там это все есть.

Но, как только сын главаря мафии, доблестного Тараса Бульбы, предпочёл вечно прекрасную любовь служению опустившимся донельзя подонкам, так тут же жестоко получил пулю от «пахана». Получил от кровного, между прочим, пахана-родителя.

И вот, чтобы получить пятёрку по литературе, школа из поколения в поколение заставляет прилежных и послушных недорослей писать сочинение на тему «Тарас Бульба — народный герой». Опомнитесь, педагоги! Ведь не героя рисовал великий Гоголь в этом эпохальном произведении, а отвратительного главаря кровавой мафии. Кто же тогда здесь из нас больший предатель и сволочь? Я или Министерство образования? Теперь я точно — предатель, и предателем стал как раз тогда, когда, прочитав в школе эту вещь, подметил сказанное в школьном сочинении. За что классная дама с пышным задом, измученная безденежьем, вкатила мне трояк с мотивировкой «уход от темы».

Случилось так, что я и Квест стали интересны друг другу изначально, основываясь на общем стремлении воспринимать мир совершенно без присущих ему масок. При этом ни он, ни я, в принципе, не отрицали мораль. Совсем — нет! Просто мы воспринимали её, понимая всю глубочайшую сложность проблемы. Понимая, что общие принципы не сводимы к сиюминутным рецептам для жизни в каждом конкретном случае. Мне тогда даже казалось доблестью, что я способен к преодолению догматических барьеров, которые навязывает, например, религия и вообще — любой социум в стремлении к порабощению каждой личности. Прав ли был я в этом? В ту пору никаких сомнений я не испытывал по этому поводу. Но я сейчас пишу эти строки потому, что, признаюсь откровенно, пережив все эти события, стал осторожнее и многое теперь воспринимаю с точностью до наоборот.

Наверное, больше для себя пишу, поскольку для меня совершенно не важно, кто и когда хоть раз это прочитает. Получается, пишу я это самому себе, и, оказывается, есть в том особое удовольствие. Я это пишу и одновременно это читаю, с удивлением обнаруживая, что интересное и занимательное, понимаете ли, получается чтиво. Оно, оказывается, содержит некоторые истины, которые мне иным способом никогда бы не открылись.

Однако вернёмся к нашей истории.

Несколько настораживало меня только то, что Квест, подружившись со мной, старательно избегал разглашать какую-либо информацию о себе. Обо мне он как-то умудрялся выпытывать что-то, а о себе ни разу не сказал ничего. Как я ни пытался вывести его на откровения по этой теме, он откручивался, отшучивался и отключался от сети с намёком на неуместность этого моего интереса к его личности.

Ещё в жизненной позиции Квеста меня тогда смущало оригинальное понимание исторического детерминизма. Я попытался с ним спорить на эту тему. Однако на этом он меня и «сделал».

Он утверждал, что жизнь меняется по воле событий мелких и абсолютно случайных. Я полез в полемику. На это Квест тогда и предложил мне сделать эксперимент, что-нибудь «из ряда вон выходящее».

— Ты иди, — написал он однажды, — к ближайшей станции метро вечерком, часикам к шести, и сделай что-нибудь неординарное. Скажем, подойди к самой заметной мусорной урне и брось в неё скомканный листок от какого-нибудь журнала. Подожди секунд пятнадцать и брось другой, а потом и третий. Утверждаю, что, возможно, вот даже такая ерунда иногда способна в корне повлиять на то, что ты называешь «историей».

— Что за глупая мистика? — возмутился я на это.

Но было уже поздно, и Квест отключился от сети.

ЧЕМОДАНЧИК

Странно, но всю ночь я промучился какими-то сомнениями, то ли предчувствиями. То мне казалась очевидной глупость такого предположения, то не давала покоя странность этой фатальной убеждённости Квеста. Скорее всего, дело состояло в том, что я тогда из-за его меткой и порой неожиданной экзистенции, которая выплёскивалась из него подобно воде родниковой, уже начал подспудно воспринимать его в качестве своеобразного наркотического средства. Общаться с ним, имеющим если не убедительные, то хотя бы оригинальные ответы на все вопросы, было интересно, чем дальше — тем больше.

Я тогда окончательно решил, что он так пошутил, проверяя меня на вшивость, и успокоился на том. Но, когда, вечером возвращаясь после работы домой, я вышел из метро, странный интерес вновь овладел моей натурой. Я подумал, почему бы и не пошутить, если есть желание. Мои ноги сами прошагали в ближайший киоск, а руки купили какую-то жёлтую прессу.

Теперь-то я могу предполагать, что Квест мог предвидеть всё это брожение сомнений в моей голове. Было ли это с его стороны железным расчётом? Не могу сказать. Однако сейчас, когда я пишу эти строки, осмыслив всё впоследствии происшедшее, меня, по некоторым причинам, оторопь берёт от этих его талантов, но не буду забегать вперёд, — всё по порядку.

Я подошёл к самой заметной урне, от которой распространялось кислое амбре сложного букета никотина и всякой другой человеческой пакости, оторвал от журнала страницу и бросил в её в зловонное жерло. Боже мой, — подумал я тогда, — какой я идиот, хорошо, что никто не знает, зачем я это делаю. Тем не менее я ещё и ещё раз проделал ту же процедуру. Мир, конечно, от этого не перевернулся. Усмехнувшись, я кинул туда же весь журнал. Мимо меня скользила толпа с серыми озабоченными лицами, и никто в мою сторону даже головы не повернул. Подождав чуток, я, оглядевшись и усмехнувшись, собрался топать домой длинной дорогой через парк, чтобы прогуляться по теплеющей вечерней майской погоде.

— Молодой человек! — вдруг услышал я неуверенный мужской голос позади себя.

Я обернулся. Передо мной стоял начинающий стареть и полнеть мужчина, судя по одёжке, — не очень бедный представитель какого-нибудь офисного планктона. Глядел он куда-то в сторону, а в руках спереди держал средних размеров коричневатый чемоданчик.

— Это — вам, — сказал он, протягивая мне этот самый чемоданчик.

— Вы меня с кем-то путаете, — мне показалось, что некто изнутри меня крепко схватил меня же за глотку.

— Нет, — ответил он, — не путаю.

— Я ничего у вас не возьму! — запротестовал я, попытавшись освободить рукав.

— Да, меня об этом предупреждали, — кисло усмехнулся он.

Он с просительной тоской снова посмотрел на меня и поставил чемоданчик у подножия киоска с мороженым, возле которого стояла та самая урна с вырванными и брошенными мною листами из журнала.

— Мне велели оставить это тут, а вам лучше забрать это отсюда. Вы, конечно, можете и отказаться, но они сказали, что это не в ваших интересах.

— Кто это «они»?

Он в ответ вздохнул, опять тоскливо посмотрел на меня, молча повернулся и смешался с общей толпой, спешащей к входным дверям в метро.

Что же мне тогда было делать: повернуться и уйти? Тогда я сразу подумал, что это — подарок от Квеста. Но всё-таки многие сомнения пугали меня даже при этом обстоятельстве. Я отошёл от киоска метров на пятнадцать. Не понимаю, что меня так удерживало от того, чтобы немедленно сбежать оттуда. И это было бы правильно со всех сторон. Но я так не сделал. Я прислонился спиной к серой стене здания метрополитена, чтобы через толпу наблюдать за чемоданчиком. Взять его я не решался, но и уйти преспокойно тоже не получалось. К киоску подходили люди, покупали мороженое. На чемоданчик никто внимания не обращал. Видимо, работал простой «багажный» рефлекс: если есть багаж, то рядом где-то есть хозяин. Я простоял так минут семь, не зная на что решиться. Но, видимо, с некоторых пор за чемоданчиком наблюдал не один только я. Какой-то малорослый кавказец подошёл к киоску, секунд пятнадцать косым взглядом пялился на чемоданчик. Потом начал покупать мороженое и вроде бы случайно пнул чемоданчик ногой. Чемоданчик опрокинулся на бок. Никакого взрыва не последовало. Значит, скорее всего, не бомба, — решил я тогда, и ноги сами поспешили направить меня к киоску с мороженым. Я подошёл со спины этого кавказца и уверенно поднял чемоданчик за ручку. Кавказец, конечно, предпочёл сделать вид, что меня даже не замечает. Ладно, попробуем разобраться, в чём тут дело. Бомба, наркотики или деньги — три версии начали метаться в моём воспалившемся воображении, но всё перекрывало периодически накатывающееся убеждение, что — это Квест мне что-то приготовил. В этих противоречивых сомнениях мне пришлось дотопать до своей холостяцкой квартиры.

Не разувшись, я проследовал на кухню и водрузил чемоданчик на стол. Вскрывать или не вскрывать? Или обратиться к полицаям по поводу странного приобретения? Стоп, — подумал я, — к полицаям было бы правильно обратиться прямо там, — у метро, вызвав их по сотовому телефону. А сейчас что может получиться? Заметут вдруг в цугундер, если тут наркотики, например. Что этим законникам понадобится, может, просто — виновного назначить, чтобы медаль получить.

Я тогда решил пока не вскрывать. Резоннее, — подумал я, — сначала у Квеста справиться, в чём тут дело. Во что такое он меня втянул?

Улыбающаяся рожица квестовского аватара в скайпе светилась зелёным светом.

— Квест, ау!

— Что? — сразу ответил он.

— Я кинул в урну листы журнала, как ты сказал…

— Ну?

— Теперь гадаю, что в этом чемоданчике?

— В каком чемоданчике? — заявил он, помолчав секунд пять.

— В коричневом, — уточнил я.

— Ничего про то не знаю, — ответил он.

— Как это? — простодушно удивился я.

— Правда ничего не знаю, — ответил он.

— Ты же мне вчера это предложил сделать…

— Пошутил, конечно, а ты что — всерьёз купился?

— Ну и шутки у тебя, — начал ещё больше волноваться я и расписал ему в подробностях всё, что со мной приключилось у киоска с мороженым.

— Всё это, конечно, весьма подозрительно, однако, честно, я совсем не имею к этому отношения, — ответил Квест, — видимо, что-то случайно с чем-то совпало. А я ведь тебя предупреждал…

На вопрос «что мне теперь делать с этим чемоданчиком?» он ответил, что ничем помочь не может. Хотя и любопытно, что там может быть внутри.

— Хорошо тебе давать дурацкие советы!

— Тогда на тебе умный совет: не смотри, а сразу выкинь на помойку, — сказал Квест и прислал мне смеющуюся рожицу с разводящимися в стороны руками.

Я решил для себя две вещи: во-первых, Квест, скорее всего, — врёт, а во-вторых, ничем он мне помочь не хочет, и я предпочёл закрыть ноутбук.

Вернувшись на кухню, я, преодолев сомнения и страхи, решил, что лучше глянуть-таки на содержимое портфеля. Я понюхал его для порядка и, как доблестный «агент 007», послушал, не тикает ли что внутри. Портфель пахнул химией синтетической кожи и молчал, как брянский партизан. Эх, была не была, — решился я с отчаянием хрестоматийной Пандоры. Два боковых замка чемоданчика звонко щёлкнули, и чемоданчик раскрыл свою широкую желтовато-зелёную пасть.

Это были не бомба, не наркотики и не деньги. В нём ровными рядами лежали раскрашенные в пастель пластиковые карточки. Их блоки были перехвачены конторскими резинками для денежных купюр. Рядом лежал какой-то прибор, похожий на игровую приставку для компьютера. Интрига, похоже, набирала обороты. Я вытащил одну карточку. На ней была приклеена маленькая бумажка с двумя цифрами. Похоже на логин и пароль, — решил я, — пока ещё не успев испугаться. Это ж что такое? Вряд ли стоит подробно описывать, какую бессонную ночь я отмучил и в этот раз. Морфей накатил на меня, вконец изнурённого, только с началом рассвета.

Поэтому утром я сначала почувствовал, что почему-то неохота просыпаться, а потом, вспомнив обстоятельства, подумал, что сейчас войду на кухню, а там нет никакого коричневого чемоданчика. Может, «рассосался» как-нибудь за ночь.

Однако — нет. Чемоданчик всё так же лежал, зараза, посреди стола и был полуоткрыт, обнаруживая всё то же загадочное содержимое. Была суббота, работа меня не ждала. И посоветоваться, кроме Квеста, мне было не с кем. Я уселся за монитор и начал грузить Квеста подробностями в скайпе. Он в ответ долго рисовал мне рожицы, то смешливые, то удивлённые, но — ничего по сути.

— Ты меня втянул в это дело, чёрт знает, что это такое! Хватит тебе издеваться! — обиделся я.

Он некоторое время, кажется, раздумывал, а потом сжалился и предложил мне взять чемоданчик и попробовать вернуться к тому месту, где я его подобрал. Скорее всего, — рассуждал он, — эта посылка попала к тебе случайно, а значит, кто-то должен искать эту посылку. Если уже обнаружили ошибку, то, вероятно, должны как-то караулить то место, где они это потеряли. Понимая твою логику человека непричастного, они поймут, что ты захочешь вернуть чемоданчик туда, откуда ты его получил.

Мне это показалось достаточно убедительным, поскольку ничего иного я выдумать не мог.

ПОЛОСКУН

Несмотря на субботу, толпа около метро, похоже, совсем не поредела. Я отчаянно подошёл к киоску с мороженым и встал рядом, прижав чемоданчик к животу. Решил, что стоять так буду минут пятнадцать, и, если никто не придёт и не побеспокоится, то с чистой совестью сразу выкину чемоданчик на помойку. Раздражение во мне росло с каждой минутой, поскольку ощущал я себя погано, представляя, что выгляжу здесь, как шлюха на панели.

Однако долго стоять мне не пришлось. Я понял, кто меня здесь ожидает, когда увидел того самого низкорослого брюнета, который вчера вместе со мной караулил злополучный чемоданчик у подножия киоска. Он медленно пробирался ко мне через толпу с такой улыбкой, которую мне сразу захотелось прихлопнуть на его мало бритой морде, как назойливую муху.

Он многозначительно поздоровался и на мой немой вопрос похвалил меня за то, что я пришёл. Я протянул ему чемоданчик.

— Забери, меня это не интересует.

— Это теперь твоё, — нагло заявил он, — теперь тебе надо «полоскуна» послушать… Вот тут написан адрес. Здесь тебя сегодня вечером будут ждать, — и протянул мне бумажку.

На ожидаемый вопрос, кто меня там будет ждать, — он пожал плечами:

— «Полоскун» будет ждать, а кто — конкретно сказать не могу…

Я сказал, что никуда не пойду, а чемоданчик прямо сейчас выкину.

— Не дури! — ответил он и сунул бумажку мне в грудной карман. — Надо будет — потом выкинешь. Скорее всего, — не выкинешь.

Признаюсь, я оробел слегка от этой его наглой уверенности, а он, пользуясь моим замешательством, просто развернулся и пошёл прочь.

Я посмотрел на бумажку. Там был написан адрес какого-то ресторана «Эгоист», а последним словом было имя Анжела.

Как бы вы поступили на моём месте? Теперь-то я понимаю, что если бы я тогда не считал себя «предателем», то я бы никогда не сделал бы следующий шаг.

Короче говоря, сами понимаете, вечером я попёрся по адресу в лапы «полоскуна» Анжелы. Единственным моим желанием при этом было безболезненно вернуть этот чёртов чемоданчик. Квеста я уже решил не беспокоить никакими вопросами по этому поводу, поскольку понимал, что это, наверно, бессмысленно.

Ресторан «Эгоист» оказался расположенным в отеле с аналогичным названием и был вполне уютным заведением, разделённым на множество небольших и уютных секций для курения кальянов, пития и обжорства в составе небольших компаний. Ненавижу рестораны из-за всегда пошлой фоновой музыки, от которой у меня пропадает аппетит. Но в этом «Эгоисте», напротив, кто-то умный догадался чуть слышно пустить стилизованную органную музыку, похоже, написанную каким-то классиком для католического собора.

Анжелу я угадал сразу. Выглядело это, как в пошлом детективе. Грамотно накрашенная стервочка слегка бальзаковского возраста ожидала посредине стойки бара для порядка с чашкой и тонкой сигаретой. Я подошёл и сел рядом так, чтобы между нашими локтями оказалось расстояние примерно в один метр. Чемодан поставил на пол и прижал ногой к стойке бара. Кивнул на немой вопрос бармена, и он сразу сунул мне чашку капучино.

— Здравствуй, — сказала Анжела, посмотрев на чемодан.

Я представился как Серафим. Она непринуждённо засмеялась этой шутке, и я по этой своей уловке понял, что она обо мне знает гораздо больше, чем мне хотелось бы. Интересно — откуда? Я заявил, что хочу вернуть «им» чемоданчик. Анжела улыбнулась и заявила, что теперь это не так просто.

Теперь вспоминая всё происшедшее со мной, я с высоты своего опыта вполне понимаю, что тут для меня был последний шанс оставить ей чемоданчик и просто сбежать из ресторана, ничего не говоря и не прощаясь. Просто — развернуться и уйти. Но я бы так и поступил, если бы тогда не считал себя предателем, понимающим всю условность многих моральных установок. Как ни странно это прозвучит, но, оказывается, из этой моей самооценки произрастала специфика некоторой любознательности, положительно откликавшейся на разного рода авантюры. Было ли и это просчитано, в смысле — то, что я не сбегу сразу от этой Анжелы с их чемоданчиком? Даже сейчас, когда я пишу эти строки, я не могу этого утверждать. Мне становится страшно дать утвердительный ответ на этот вопрос. Лучше бы мне не знать его до конца дней своих.

Поэтому, когда Анжела предложила для разговора уединиться в свободную ресторанную секцию, то я согласился, и мы со своими чашками и чемоданчиком проследовали на уютную окраину зала.

Там она устроилась напротив меня на длинном сидении с подушками и началось собственно «полоскание».

По ряду причин мне нет смысла вдаваться в мелкие подробности нашего диалога, сообщу главное. Как я уже начинал слегка догадываться, в чемоданчике находился, как она объявила, — «некоторый хакерский продукт», позволявший безнаказанно тырить деньги с чужих банковских счетов. Я откровенно рассмеялся: вряд ли меня заинтересует вероятность пожизненного срока в тюремной зоне. Но Анжела как-то слишком спокойно и ожидаемо переждала приступ моего недоверия.

— Я понимаю, — сказала она, но учти, что продукт устроен так, что от тебя не требуется особого риска, а только рабочее время для работы в сети интернет. В этих операциях невозможно определить, кто управлял компьютером, перебрасывая деньги с одного счёта на другой. Я могу рассказать — почему. А щедрую оплата труда я должен был произвести себе сам, перебрасывая определённую сумму с одних банковских счетов на конкретно эти банковские карточки.

— А если я обману? — удивлённо заметил я. — Что мне за это будет?

— Твоё право, — ответила Анжела, — я и сама не знаю, что за это будет. Может, и плохо будет, а может, — ничего не будет. Но лично я предпочитаю жить по правилам и до сих пор не жалею об этом.

— А если я откажусь?

— Тоже не проблема, тогда просто верни чемоданчик, — было сказано так просто, что стало ясно, — очевидно, Анжела была подготовлена к любому развороту событий в процессе «полоскания» клиента.

— Я отказываюсь, — заявил я и положил чемоданчик на диван рядом с Анжелой.

— Если так, тогда не мне это надо возвратить, — подняла ладошки Анжела, а во-вторых, ты плохо понимаешь, от чего отказываешься. Подумай хорошенько, у тебя сейчас единственный и неповторимый шанс на всю оставшуюся жизнь не иметь никаких проблем с деньгами.

Но я упрямо поинтересовался: кому тогда вернуть этот дар судьбы? Она ответила, что я могу вернуть чемоданчик тому же человеку, который дал мне её адрес. За это тот кавказец, как я понял, выдаст мне сто тысяч рублей в качестве компенсации за моральный ущерб, беспокойство. Но, если я соглашусь передать этот чемоданчик другому клиенту, которого мне укажут, оплата вырастит до полумиллиона рублей.

Тогда я, естественно, поинтересовался, а сколько же получают клиенты за выполнение задания? Она ответила, что половину от всех переброшенных сумм, — то есть всякий раз более десятка миллионов долларов. Я ещё больше уверился, что у неё действительно был достаточно значительный опыт в «полоскании» клиентов, судя по тому, как она выдержала многозначительную паузу после этого сообщения. Затем она, не дожидаясь моего ответа, начала рассказывать подробности самой технологии. Тогда я начал догадываться, что и она, и все те, кто за ней стоял, прекрасно знали обо мне очень многое, если в некотором смысле не всё.

Во-первых, она использовала термины, которые в точности соответствовали моему, признаюсь, достаточно, как говорится, несколько «продвинутому» уровню в компьютерных технологиях. «Чайник» бы ничего не понял. В результате выяснения подробностей я вполне отчётливо осознал, что единственная сложность для меня состояла в том, чтобы найти такой компьютер, подключённый к интернету, чтобы он никак не был ассоциирован со мной, а также я не оставить никаких следов о моём контакте с этим компьютером. В остальном схема выглядела достаточно надёжной.

Во-вторых, её речь была подготовлена и выверена не только в техническом, но и в «психологическом» смысле, ориентированно на моё личное жизненное кредо. Я приметил для себя, как она не стеснялась слов, допустимых для моего мировоззрения, но которые были бы неуместны и насторожили бы кого-нибудь другого.

Сволочь Квест, помню, я подумал тогда.

По ходу она очень чувствительно и, по-видимому, предусмотрительно учитывала мои сомнения, которые неизбежно возникали в процессе её монолога, и каким-то неведомым чутьём угадывала их степень, хотя, конечно, не могла постигнуть их точной природы. Короче говоря, это «полоскание» моих мозгов выглядело вполне профессионально.

Между тем отнюдь не вероятность уголовного наказания повергала меня в некоторое уныние и сомнение. Для меня катастрофической показалась сама возможность реализации подобной технологии. Лихая это была «схема», — гениально было задумано. Сами посудите, на банковской карточке сейчас весь мир стоит, как стоял он раньше на слонах, стоящих на черепахе, плывущей по морю. Вышиби одного из слонов, — и весь мир сразу рухнет. Теперь, значит, оказывается, вся наша финансовая система — это такая же ненадёжная конструкция. Для современного мира возможность безнаказанного грабежа подобного рода — катастрофа, а я как часть этого мира, стало быть, тоже не смогу избежать печальных последствий. Эта перспектива меня в первую очередь печально огорчила.

— Послушай, — решил спросить я, — а как же вы сами-то рискуете. Ведь я отсюда могу податься в полицию и сдать этот чемоданчик прямо туда.

Анжела не перестала мило улыбаться.

— Нет, — ответила она, — такого никогда не случалось ни с одним из клиентов. Зачем? Ты на досуге поразмыслишь, проанализируешь ситуацию и, если ты не совсем… — она покрутила пальцем у виска, — и мы в тебе не ошиблись, — придёшь к простому выводу, что выявить полностью такую сеть хакеров невозможно из-за специфики её устройства. Тогда зачем проявлять глупый героизм, если в любом случае можно воспользоваться удачей с пользой для себя.

Я решил ещё немного поупрямиться для порядка.

— А как вы справляетесь с моральной стороной дела? Ведь это, как ни крути, а элементарное воровство.

Анжела и тут не растерялась.

— Дело в том, что все эти средства на карточках — с тех счетов, которые их хозяева никогда не будут искать при помощи полиции, а тем более — Интерпола. Более того, они, скорее всего, даже не заметят их пропажи. Сам понимаешь, что это за счета. Может, на эти средства скоро купят какого-нибудь политика, или оружие, или вообще атомную бомбу, чтобы шарахнуть её посередине какого-нибудь мегаполиса. Это, уверяю тебя, не то, что зарабатывают в поте лица трудами праведными. Так это ничего, что эти люди немного с нами поделятся.

— Кто это вы? — спросил я и сам почувствовал, что глупость сморозил. Анжела даже посмотрела на меня с некоторым удивлением, дескать, вот такого от тебя не ожидала.

Однако ответила, проявив вежливость:

— Кто мы и сколько нас, вообще никто из нас не знает, мне так кажется. Система как-то разрастается по своим правилам. Меня ты больше не увидишь, того, кто тебя сюда прислал сюда, — тоже. Так что решай.

— У меня есть время подумать? — спросил я.

— К сожалению, время «на подумать» не предоставляется, ты решаешь сейчас.

— Но ведь если у меня нет дней, чтобы подумать, то наверняка есть какие-нибудь минуты?

— Это пока мне не надоест полоскать тебе мозги, — засмеялась Анжела, — однако, думай, максимум — минут пятнадцать.

Я начал думать. Мозги мне, конечно, «прополоскали» капитально. Ситуация точного ответа не предоставляет, но заставляет принять решение.

Мысли мои отказывались ходить стройными рядами. Поэтому только минут пять мне пришлось потратить на то, чтобы мой организм слегка успокоился от таких сведений. Затем только появилась некоторая возможность рассуждать так, как я привык.

Значит, это — система с неизвестным количеством членов и обладающая какими-то надсистемными свойствами, обеспечивающими её бесперебойное функционирование. Если это так, то отдельные члены должны точно действовать согласно некоторым правилам, если не хотят получить что-нибудь неприятное в качестве наказания. Само собой разумеется, должны существовать и механизмы, поддерживающие какие-то санкции за нарушения системных правил. Кажется, эта хакерская сеть слишком солидная штука, чтобы просто «обижаться» на своих членов. Но это не стопроцентно, а так — из общего понимания ситуации.

Что мне тогда делать? Главное — не стать каким-нибудь системным заложником или агнцем на заклание. Подчиниться, видимо, придётся, но как? Я думал, исчерпав весь лимит положенных мне минут.

— Решаю так, — заявил я по истечении отпущенного времени, — обещаю сделать всё, чтобы меня не сожрали, даже если то будет не угодно системе.

Анжела засмеялась и посмотрела на меня теперь как-то расслабленно, уже с бабьим интересом. Я этот взгляд ни с чем не перепутаю. Может, это и рассчитанное актёрство было, тогда — «зачёт» Анжеле. В любом случае именно эта её реакция зрелой самки меня почти успокоила, заинтриговала и обнадёжила. Если бы она желала мне неприятностей, то вряд ли стала бы себя так вести. Это, как бы сказать точнее, неэкономно для психики обычного гуманоида женского пола. В смысле — зачем даже слегка влюбляться в того, кто скоро сдохнет по твоей вине?

Конечно, сейчас мне очень потребовалась любая информация об этой хакерской системе. Но где её взять? Вполне резонно, решил я, узнать что-то у самой Анжелы. Тут мне пришлось включить весь свой арсенал мужского обаяния, чтобы «раскрутить» её на откровения. В общении она оказалась довольно примитивной скучающей одинокой бабёнкой, весьма невысокого рейтинга в моей личной «научной» классификации. Анжела была из тех, которые были всегда готовы к примитивным развлечениям в стиле чесания гениталий с тем, у кого хоть что-нибудь и когда-нибудь стоит, и с которым «можно о чём-нибудь поговорить».

Мне пришлось часа полтора выслушивать и поддерживать её охи и придыхания по-поводу театральных премьер и картинных галерей, в которых она, ни черта по сути не понимая, фактически видела только атрибут собственного социального статуса.

Такие бабёнки совсем не чувствуют того обстоятельства, что и современные театры и всякий поп-арт заточены на то, чтобы «снять деньги» вот с таких зажиточных «светских львиц», а также их мужей и любовников, продавая им иллюзию собственной исключительности и принадлежности к культуре богемного толка. В древние времена эту сладкую денежную пошлятину в русский театр протащил хитрый Мейерхольд. Её потом пытались высмеять И. Ильф и Е. Петров в образе театра «Колумб». Но находка оказалась очень живучей и, как раковая опухоль, до настоящего времени разъедает почти все наши театры, на которые время тратить, на мой взгляд, в таком количестве по крайней мере — нерационально. Тут процветает мелкотемье, пересыпанное демонстрацией сценической истерии на основе широко известной системы Станиславского. Исключительная демонстрация на сцене сильных эмоций и находок современных технологий в виде лазерного шоу для протухающего от скуки обывателя — это разновидность лёгкого наркотического опьянения. Но все эти бабские вздохи и восторги мне пришлось вытерпеть. Так Анжела заводила себя на секс и заодно сильно облегчала мне задачу поиска тем для словесных прелюдий. Господи! У хомяков, наверное, любовные игры сложнее теперь оказались, чем у продвинутых современных гуманоидов.

В том же отеле ближе к вечеру после нескольких бутылок дорогого шампанского мы сняли апартаменты для любовных утех. Когда мы оба устали, я задал ей как бы между делом всего один вопрос:

— Анжела, а кто такой Квест?