Достоевский говорил, что жить — значит сделать художественное произведение из самого себя.
Хочу воскресить своих предков,
хоть что-нибудь в сердце сберечь.
Булат Окуджава
— Иисус не только мой, он и твой, он для всех.
Только сейчас понимаешь: буквально сжигал себя. Был абсолютно неподкупным. Стремление было одно: докопаться до истины, отыскать кровопийц-клещей, выколупать, выцарапать их и показать всем на ладошке — как корчатся они на свету, как представляются «божьими коровками» и мечтают снова забраться нам всем под кожу и снова укусить — отравить своим ядом. Как его на все хватало — на книги, на сотни статей, на депутатские запросы во все инстанции, на бесконечные поездки в горячие точки. От той информации, которой он был переполнен, можно было, наверное, сойти с ума. А он никогда не терял присутствия духа и снова и снова ввязывался в борьбу со всеми этими «клещами».
Слава богу, не пришлось им увидеть, чем кончился «последний поход нашего поколения» и что мы построили. А построили мы полицейское государство, общество вражды, коррупции и презрения к человеку, особенно инакомыслящему
У каждого сколько-нибудь мыслящего человека не может не быть „перерождения убеждений“. Только у дураков нет „перерождения убеждений“, именно этим они и гордятся.
А в нашем переделкинском доме Светлана появилась в начале девяностых. Она поразила меня удивительной скромностью, какой-то тихой сосредоточенностью, вниманием к окружающим и удивительной, будто немного виноватой улыбкой. Но в этой тихой молодой женщине чувствовались сила и твердость. А еще было видно, что она, как и Алесь, — человек, несомненно, одержимый. Чем? Как пробить, пронзить, прожечь сердца людские беспощадной памятью о войнах минувших, беспощадной правдой о войне грозящей, о катастрофах страны и драмах человеческих, чтобы взорвать наше воображение и побудить к поступку? Ее книги страшно читать. Страницу — и то страшно. А работать, писать столько лет? А разыскать людей, выслушать их, записывать за ними? Собрать эту мозаику из кровоточащих кусков? Искренность, мужество, совестливость, верность правде — вот что сделало из нее большого писателя.
«Мы такую правду на себя обрушили, что не до литературы стало, — написал тогда Адамович. — Есть, оказывается, правда, необходимая, большая, которую литература, однако, не в силах не только выразить вполне, но и просто вобрать, удержать. Сознаешь себя не столько „художником“, а тем более „поэтом“, сколько летописцем, свидетелем и еще проповедником».
Уходя, оставьте Свет! Это больше, чем остаться...
Это лучше, чем прощаться и важней, чем дать совет...
Уходя, оставьте Свет — перед ним отступит холод!
Свет собой заполнит город... Даже если вас там нет...
Достоевский говорил, что жить — значит сделать художественное произведение из самого себя.
