Но знаете, — вдруг криво улыбнулся он, — у Данте в «Божественной комедии» есть эпизод, где герой наблюдает огромную толпу, гонимую по кругу и издающую страшный, страдающий гул. То и люди, в земной жизни не оказавшиеся ни добрыми, ни злыми, и ангелы, уклонившиеся от битвы на стороне и небесного воинства, и Сатаны. Словом — вся многочисленная и благополучная золотая середина. «Они не стоят слов, взглянул — и мимо», — говорит о них поэт. И странное дело — всю жизнь я, внешне служа Богу, был из них, из тех, кто не стоил слов. Но по ту сторону добра и зла ощутил себя лишь тогда, когда совершил первый в жизни по-настоящему смелый и гуманный поступок…
Главное, мне не давал покоя вопрос о степени моей собственной вины в происшедшем. Я по мгновениям воскрешал в памяти свои с Чаплыгиным беседы, пытался понять его психологическое состояние, отследить по припоминаемым интонациям, взглядам, движение его мысли. Способен ли я был предвидеть его поступок? Мог ли не дать случиться трагедии? — гадал я. И каждый раз выходило, что шанс — был. Если бы мне только внимательнее прислушиваться к нему, если бы быть настойчивее с руководством, если бы не бояться действовать — обратиться к епархии, к руководству службы исполнения наказаний, в прессу в конце концов… Может быть, решительно ситуацию я бы не изменил, но, по крайней мере, Чаплыгин понял бы, что он не один, что есть у него союзник и друг. И кто знает, может это-то и удержало бы на краю пропасти…
Знаете, бывают в жизни моменты, когда любому, даже самому храброму человеку не стыдно струсить. Но случается и так, что, напротив, и отъявленному трусу испугаться, отступить никак нельзя, не утратив себя навсегда.
