Долгая прелюдия

A

Не знаю, что об этом думают другие, а я считаю, что вампиры действительно существуют. Эти создания появляются в качестве вымышленных персонажей на страницах книг из разных эпох, однако люди со склонностью пить чужую кровь жили на свете с ветхозаветных времен. И не просто жили, но обитали бок о бок с нами. Впрочем, мы этого не замечаем – ведь обычно они, как и мы, едят гамбургеры с картошкой и пьют пиво. И все же мы принадлежим к разным мирам, поэтому они не станут шепотом на ушко предлагать вам осушить вместе с ними бокал с кровью девственниц.

Однако в главе 12, стихе 2 Второзакония есть такие слова: «Только строго наблюдай, чтобы не есть крови, потому что кровь есть душа: не ешь души вместе с мясом».

Важным это предписание считают и свидетели Иеговы, христианская секта, сделавшая своим девизом неукоснительное следование каждому слову в Библии как воле Божьей. Даже при тяжелых заболеваниях их последователям запрещено соглашаться на переливание крови.

Но отчего тогда в Библии сохранился фрагмент, когда на Тайной вечере Иисус Христос говорит апостолам: «Кровь Моя есть истинное питье»?[1]

Возможно, Христос провел такое сравнение, поскольку в те времена по земле разгуливало немало людей, питавшихся чужой кровью? Мораль, правившая миром в ветхозаветную эпоху, была не столь единообразной, как сегодня. Кровососы пользовались этим отрадным положением дел и в результате скрывались гораздо меньше, чем сегодня.

Понятное дело, что и трудностей у них было не так много. Голодные времена становились раем для тех, кто кормился кровью. Не зная, чего ожидать завтра, люди продавали своих детей ради собственного выживания. Упыри же могли купить их и высосать у них столько крови, сколько захочется. Не в силах равнодушно взирать на это, Господь оставил в Библии увещевание.

Впоследствии христиане последовали этому предписанию и постепенно уничтожили вампирские гены. ДНК, толкающая людей пить кровь, была сожжена в пламени костров инквизиции. Лично я рассматриваю охоту на ведьм как исторический процесс, в ходе которого большинство уничтожило ДНК населения с иными жизненными процессами. Будь мы в меньшинстве, уже вампиры отправляли бы нас на костры.

Однако сожжений нам, нормальным людям, показалось мало: мы не забывали запугивать и вампиров, скрывавшихся в глуши, дабы не позволять их натуре вырываться наружу. Классическим примером можно считать историю Соуни Бина и его семейства, описанную британским писателем Колином Уилсоном в книге «Энциклопедия убийств».

Сын бедного земледельца, Соуни Бин родился около 1360 года[2] в Восточном Лотиане, что в окрестностях Эдинбурга. Женившись, он порвал со своей семьей и вместе с супругой поселился в удаленной прибрежной пещере в графстве Голуэй. На их удачу, пещера находилась вдалеке от человеческих поселений. Вход в нее напоминал замысловатый лабиринт и располагался ниже уровня моря, а температура в ней была настолько низкой, что ее можно было использовать как природный холодильник. Пространства внутри было предостаточно, поэтому их потомству было где разместиться.

Один за другим у пары рождались дети. Целых двадцать пять лет супруги Бин не приближались к людским селениям, и за это время произвели на свет восемь сыновей и шесть дочерей. В результате кровосмесительных связей между детьми семья разрослась до пятидесяти человек.

Не имея средств к существованию, они промышляли разбоем, убивая проходивших мимо редких путников и похищая их деньги и вещи. Затем перерезали жертве горло и все вместе жадно напивались ее кровью. Тела они расчленяли и съедали, а оставшееся мясо вялили, коптили или засаливали и хранили его в своей «холодильной комнате».

Так бы они и дальше жили, но в один день от них сбежал пленник, пока они упивались кровью его жены. Избежавший страшной участи мужчина добрался до Глазго и поведал людям о случившемся. Его рассказ всполошил город, и к пещере направили отряд из четырехсот человек со множеством охотничьих собак.

Семью Бинов взяли под стражу и под конвоем доставили в Эдинбург. В 1435 году их без суда казнили в портовом городке Лите. Мужчинам сперва отсекли конечности, превратив их в подобие гусениц, и только затем предали смерти. Женщин сожгли заживо. Наверняка эта показательная казнь заставила вампиров содрогнуться от страха.

Если же говорить о суперзвезде в мире вампиров, то вряд ли кто-либо будет оспаривать титул Влада Цепеша, господаря Валахии, прозванного Дракулой. Однако я считаю его еретиком от мира вампиров. Лично мне кажется, что, будучи правителем с абсолютной властью в воинственную эпоху, он, напротив, не замечал собственных наклонностей.

Обычно вампиры ведут себя тихо, довольствуясь кровью живых людей, и не забивают подземелья своих замков обескровленными трупами. Однако история склонна запоминать самых эксцентричных представителей их породы. Разумеется, на свете бывают вампиры, которые во всеуслышание кричат о своих бесчинствах, но это либо те, кто сошел с ума, осознав свою сущность, либо обладатели огромной власти. В этом смысле они ненамного отличаются от людей – среди них есть как отъявленные негодяи, так и ничем не примечательные фигуры.

Перейдем к небольшой лекции о личности этого знаменитого дьявола во плоти.

Название «Румыния», всемирно известной родины вампиров, означает «страна римлян». Спустя некоторое время после раскола Римской империи на западную и восточную части Восточная Римская империя приняла в качестве государственной религии греческое православие. Это христианское направление развивалось в первую очередь в Константинополе, нынешнем Стамбуле, и распространилось в Восточной Европе и России. Православие с его мистицизмом и почтением к ритуалам оказалось вполне благотворной средой для вампиров.

В XV веке, во времена Влада Цепеша, Балканский полуостров раздирали междоусобицы. Румынии как единого королевства еще не существовало, и на ее будущей территории располагались два маленьких княжества – Молдавия и Валахия.

В пятнадцатом столетии на Балканском полуострове, находившемся на перепутье Европы, России и Ближнего Востока, схлестнулись три мощные силы. Первой из них была уже упомянутая Восточная Римская империя, с давних пор имевшая влияние на этих землях, – то есть византийская, православная культура. Однако в ту эпоху военная сила византийцев была уже на исходе. Теперь на сцену вышла могущественная мусульманская держава – Османская империя, встретившая отпор в лице держав Центральной Европы из католического культурного ареала. В центре же столкновения этих трех сил находилась Валахия, полузависимое от Трансильвании княжество в холмистой местности. Именно здесь, на вершине неприступной горы, взирающей на реку Арджеш, располагался замок Поенарь, принадлежавший Цепешу.

Отец Влада также славился своей деспотичностью, однако сын его превзошел. Определенную роль в этом сыграли унижения, пережитые им в Турции, где он находился в статусе заложника с тринадцати до пятнадцати лет. Отец Влада был смертельно отравлен в 1447 году, а на следующий год между войсками Турции и Валахии произошло сражение. Пленение принца закончилось, и он наконец-то стал господарем Валахии.

Как-то раз в замок Влада нанес визит посланник османской армии. Из-за того что он явился в тюрбане, Влад обвинил его в неуважении. Посланник ответил, что обычаи его страны дозволяют не снимать тюрбан перед людьми. В ответ Дракула предложил прибить ему тюрбан к голове, чтобы он с нее больше никогда не упал, – и действительно сделал это.

По приказу Цепеша турецких пленников живьем сажали на кол. Такими казнями он часто расправлялся не только с вражескими солдатами, но и с собственными подданными. Тем, кто осмелился пойти наперекор его воле, безжалостно отсекали уши, носы и гениталии. Раз за разом он придумывал новые казни и пытки вроде сдирания кожи живьем или вколачивания гвоздей по всему телу. Сожжение заживо, сварение в кипятке, погребение заживо, оставление связанных людей в чистом поле, скармливание птицам и диким зверям – устроить все это проще простого. А вот что характеризует его изощренность лучше всего – это наказание людоедством, когда плоть казненных вражеских пленников готовили и подавали их товарищам.

Во время подобных развлечений Цепеш наполнял пролившейся кровью бокал и либо сразу же ее выпивал, либо макал в нее хлеб и съедал его.

Однако гораздо больше меня интересует не Дракула, а его дальняя родственница – графиня Эржебет Батори.

B

Дабы описать эту удивительную женщину, которая всегда меня восхищала, оставим прозаический тон и обратимся к несколько драматическому стилю изложения.

Эржебет Батори родилась в 1560 году – так же, как и Дракула, в венгерской части Трансильвании. Трансильванские горы можно назвать восточноевропейскими Альпами: сегодня они расположены главным образом на территории Румынии, но в те времена их часть принадлежала венгерскому королевству.

Дом Батори был известным трансильванским родом с длинной родословной – у них даже было полунезависимое владение в Трансильвании. Один из дядьев Эржебет был фанатичным дьяволопоклонником, ее тетя Клара Батори была лесбиянкой, а брат погряз в разврате.

Эржебет выросла в прекрасную девушку, однако ей не давали покоя порочный образ жизни ее родственников и темная кровь, текшая в жилах у представителей ее рода.

В 1575 году состоялась пышная свадьба Эржебет и Ференца, наследника дворянского рода Надашди. Мнения самой девушки не спрашивали: помолвка была устроена, еще когда они были детьми. Эржебет было пятнадцать лет, а Ференцу – двадцать шесть. После свадьбы она стала зваться графиней Батори – в те времена у женщин не было принято менять фамилию при вступлении в брак.

Молодожены обосновались в Чахтицком замке. Окруженный лесом, он располагался на возвышении, и из окон и с террасы замка можно было наблюдать за домиками у его подножия. Юной графине нравилось выходить на террасу, вдыхать ароматы цветов и ослепительно-зеленых растений, наблюдать за женщинами, занятыми работой у окон домишек, и деревенскими мужчинами на повозках, разъезжающих по тропинкам. А завидев таких же, как она, юных девушек, Эржебет не могла оторвать от них взгляда.

Большую часть времени за ней приглядывал слуга по имени Торко, немногословный человек средних лет с темными глазами. Даже когда Эржебет целый день стояла на террасе замка, облокотившись о перила, он издалека наблюдал за ней и терпеливо ждал.

– Торко, видишь девушку возле дома? Ту, что грузит поленья на повозку? Она ведь моя ровесница? – спросила Эржебет. Заслышав голос своей госпожи, Торко подошел к ней чуть поближе. – Она все время так занята, а я дни напролет бездельничаю… Разве это справедливо? Я тоже хочу заняться какой-нибудь работой.

Почтительно склонив голову, Торко ответил:

– У графини и работа должна быть под стать титулу.

– И какая же это? Уже два года, как я вышла замуж, а ничем до сих пор не занимаюсь. Муж в отъезде по делам и совсем не бывает дома, мы с ним почти не видимся… Неужели это можно назвать браком?

Во время ночей с супругом Эржебет даже не испытывала удовольствия. Впрочем, она и не знала, что это может быть поводом для разочарования. Смутно, может, и чувствовала его, однако посоветоваться ей было не с кем – она думала, что таким и должно быть замужество.

– Господин Надашди дни и ночи усердно охраняет порядок в своих владениях. Благодаря его стараниям жители окрестных земель могут трудиться, не беспокоясь за свою жизнь. А ежели они будут просить слишком много, то будут наказаны.

– Я тоже хочу быть полезной своему мужу.

– Именно то, что вы, госпожа Эржебет, ждете его в добром здравии в замке, и позволяет ему работать, ни о чем не волнуясь.

– Насколько сильно он занят, настолько же праздно я провожу время, Торко…

Выслушав ее стенания несколько раз, слуга стал понемногу рассказывать Эржебет о тайном колдовском искусстве, передававшемся в их семье из поколения в поколение. Разумеется, он даже не думал, насколько сильное влияние окажут его истории на юную графиню. Поначалу он пересказывал ей обычные легенды в подражание «Тысяче и одной ночи», надеясь тем самым разогнать ее скуку, однако госпожа не выказала ни малейшего интереса к ним. Зато стоило ему обмолвиться о кровавых магических обрядах, как ее глаза наконец-то загорелись. И чем больше в них было чудовищных подробностей, тем больше они завораживали Эржебет. Принимая это за глупое ребяческое влечение к страху, Торко постепенно перестал ей рассказывать что-либо другое.

В один из тех дней Эржебет писала мужу:

«Меня переполняет радость и гордость: наконец-то нашлось дело, способное сделать меня полезной вам. Прислужник Торко приоткрыл для меня чудесный, волнующий мир, о существовании которого я и не подозревала, – мир колдунов, вызывающий трепет в людских сердцах. Если б вы только знали, насколько удивительна магия, принесенная цыганами с далекого Востока и разгадавшая многие тайны человеческой жизни! Я чрезвычайно взволнована и надеюсь, что вы разделите мои чувства.

Нужно насмерть забить палками для слепых черную кобылицу, изо всех сил проклиная ее, а затем выпустить у нее кровь. Таким образом проклятье перейдет в кровь лошади. Подумать только, если облить ею тело врага, то получится сразить его без боя! Но если нанести кровь на кожу врага невозможно, то подойдет и его одежда. Говорят, тем самым можно добиться почти такого же воздействия…»

Читая письмо от жены в походном шатре, Ференц криво усмехался. Он буквально видел перед глазами Эржебет с ее блестящими карими глазами и невинным выражением лица, пишущую это пламенное послание. Тогда он отправил ей следующий ответ:

«С отрадой прочел ваше письмо. В здешних суровых краях, посреди выжженного поля боя ваши весточки – мой единственный источник радости. Я горжусь вами. Что до колдовства, то это весьма любопытно. К счастью, я и мои люди находимся в приподнятом настроении и пока не сталкивались с несокрушимым противником – лишь с трусами, бегущими от одного ржания наших лошадей. Но если в будущем нам встретится враг, от которого стынет кровь в жилах, то мы обратимся к вашему способу. Прошу вас молиться, чтобы нас не настигли такие времена. Надеюсь на наше скорейшее воссоединение.

Ваш любящий супруг».

Прочитав это письмо у себя в замке, Эржебет разочарованно вздохнула:

– Ах, но это колдовство можно использовать и против слабых врагов! Пусть противник и несильный, почему бы не опробовать этот способ? Разве я не права, Торко?

Я ничуть не пытаюсь обелить Эржебет. Она была хорошо воспитанной девушкой с белоснежной полупрозрачной кожей, благородными манерами и чистым, невинным сердцем. Ее неизменное беспокойство, что она станет такой же, как и многие ее родственники, придавало ее поведению скромный, жертвенный характер. Это вполне устраивало ее свекровь Оршойю.

Однако неудивительно, что подобная натура делала Эржебет привлекательной для многих мужчин. В пору, когда ей было двадцать три года, ее несколько раз приглашал на прогулку по замку граф Ланжела, посещавший Чахтицкий замок во время отсутствия ее мужа. Ланжела, обладатель природной красоты и искусный чтец поэзии, был младше Ференца на два года. Всякий раз, как им удавалось встретиться наедине тайком от Торко, он начинал хвалить красоту Эржебет.

Та, не забывавшая о долге верной жены, выказала некоторое сопротивление:

– Граф, мне лестны ваши слова, но мои лучшие годы уже позади…

– О чем вы? К чему скромность, не имеющая ничего общего с действительностью? Вы – благоухающий цветок, что будет становиться все прекраснее и прекраснее. Ваши лучшие дни только впереди.

– Вы так говорите, потому что не видели моего тела. У меня и грудь, и бедра уже не такие упругие.

– Вы заблуждаетесь.

– Отнюдь, граф. Раньше перед женскими днями грудь у меня набухала, соски приподнимались; сейчас же такого больше не бывает.

От столь откровенного признания граф потерял дар речи. «Не иначе как пытается меня соблазнить», – подумал он. Однако для Эржебет разговор подобного рода был более чем естественным. Как аристократка, получившая самое простое воспитание за семью замками, она не знала ни искусства любви, ни норм приличия. Она лишь попросту радовалась любезности, которую высказывали в ее адрес все без исключения мужчины, наносившие визиты в замок. Эржебет даже не задумывалась, что причиной тому были ее молодость и красота, – обычно ей казалось, что это лишь знак почтения к ее титулу.

С улыбкой граф сказал:

– Вы еще молоды. Как вы представляете себе увядание?

Стоял май, и по двору древнего замка разливались запахи влажных камней, мха и цветов. Эти ароматы приподняли настроение Эржебет и сделали ее разговорчивой. Она расхохоталась так сильно, что ей стало трудно дышать, и приложила руку к животу, туго затянутому корсетом.

– Это когда волосы иссыхают, так что расческа застревает в них, руки толстеют, а живот обвисает.

Граф рассмеялся в ответ.

– До чего же вы наивны! И этого вы боитесь? Да, эти вещи случаются со всеми женщинами, но вы юны и прекрасны. Все это вы себе напридумывали. Бывают женщины, в сотни раз более уродливые, чем вы описали. Толще, чем то каштановое дерево, и с заплывшим жиром животом. С толстыми ногами, на которых они могут ходить лишь пошатываясь. С сухой, коричневой, как замша, кожей на лице и ладонях, покрытой сеткой морщин…

Слушая это, Эржебет мертвенно побледнела. Ее плечи мелко затряслись.

– Боже мой… – прошептала она едва слышно. – Как же так!.. Я даже и не задумывалась, что так бывает…

Некоторое время она молчала, закусив губы. Наконец молвила:

– Если все и вправду так, я лучше умру.

– Все будет хорошо, Эржебет, я с вами. Идите ко мне.

С этими словами граф Ланжела сжал ее в объятиях и попытался поцеловать.

– Нет! Я не могу! – закричала Эржебет. Многие мужчины говорили ей лестные слова, но ни одному из них она до сих пор не позволяла подобного.

– Вы ведь не хотите становиться уродливой? Если нет, то доверьтесь мне.

– Неужели я стану уродливой, если не буду этого делать, господин Ланжела?

– Да, Эржебет.

Его уверенный тон заставил Эржебет призадуматься.

– Раз так, то я ваша.

Граф прикоснулся к ее губам.

– У меня такое чувство, словно я обнимаю дерево. Неужели вы ничего не чувствуете? Быть может, я недостаточно вас привлекаю? Что ж, попробуем еще раз…

Ланжела привлек ее в укромное место под лестницей и в этот раз во время поцелуя положил ей руку между грудей.

– Ах, что вы делаете? Мне больно, я не могу дышать! – Эржебет попыталась оттолкнуть графа.

– И где же она у вас не такая упругая? И ваша грудь, и ваши бедра великолепны.

– Это потому, что она приподнята корсетом. Мне очень больно. Из-за исподнего я не могу дышать!

– Вы прелестны, Эржебет. Я уже в вас влюбляюсь. Забудьте о бессердечном Ференце, оставившем вас одну. Забудьте, и мы с вами насладимся друг другом. Тогда вы будете вечно прекрасны. Идемте же в мою опочивальню!

– Не могу! – закричала Эржебет, пытаясь высвободиться из рук графа. – Муж будет в ярости!

– И как же он узнает? Разве вы не хотите оставаться красивой?

– Если я отдамся вам, то не превращусь в уродину?

– И грудь у вас будет упругой, и бедра. Даю вам слово.

Так началась игра Эржебет с огнем. Между мужчинами пошла молва из уст в уста. Как пчелы на мед, в Чахтицкий замок стали съезжаться дворяне из окрестных земель. Отчего-то в те редкие дни, когда Надашди возвращался в замок, гостей в нем видно не было. Справедливости ради, не со всеми из них Эржебет делила ложе. Из-за девичьих грез о романтике порой она лишь наслаждалась утонченностью и чувственностью этих знатных мужчин.

Ни Торко, ни дворецкий и ее правая рука Янош Уйвари, ни многочисленные служанки – никто не давал Эржебет советов. И все же она побаивалась предаваться распутству, к которому были склонны многие члены их рода. Как девушка религиозная, она все еще не настолько погрязла в грехе.

Только вот все сильнее становилось ее влечение к сверхъестественным силам. В собственных комнатах в замке поселились ведьма Доротья Сентеш, которую Эржебет представил Торко, и некая Дарвулия, назвавшаяся лесной колдуньей. Иногда они спускались в темное подземелье, захватив с собой хрустальный шар и медный котелок, и устраивали для Эржебет колдовские представления: подвешивали к потолку животных, обезглавливали их, собирали их кровь в котелок, добавляли в него жаб, череп курицы и сомнительного вида лекарственные травы и варили эту смесь в котелке, приговаривая заклинания.

Причудливые запахи и звуки булькающего котелка, эхом отражавшиеся от влажных стен мрачного подземелья, сводили Эржебет с ума. В обычной ситуации такое беспутство не потерпели бы, однако поскольку хозяина в замке обычно не бывало, то и некому было предупредить его о происходящем. Постепенно Чахтицкий замок стал напоминать закулисье бродячего цирка в глуши.

В замок вновь собрался валашский граф Ланжела. Эржебет готовилась к его встрече, а заодно собиралась провести особый магический обряд.

Ей не давало покоя, что шторы в приемном зале выцвели и потеряли свой первоначальный вид, и с помощью служанок Эржебет решила их поменять. Такую работу следовало поручить прислуге, однако графиня лично взялась за нее. Шторы были сняты, и она уже собралась повесить новые, но тут руки помогавшего ей Торко остановились.

– Торко, ну-ка подержи… Что такое?

Обернувшись, она увидела, что он настороженно застыл. Его бледное, заросшее щетиной лицо сделалось еще бледнее.

Со стороны коридора послышался тяжелый топот. Шел не один и не два человека. Было такое чувство, будто по коридору шествует военный отряд.

Неужели вернулся муж? «Надо выйти и встретить его», – подумала Эржебет и бросила штору к ногам. В этот самый момент в комнату вбежала служанка.

– Госпожа Эржебет… – только и успела она произнести, как в комнату, придерживая подол платья, решительной поступью вошла женщина средних лет. Высокий нос, худое лицо, обвисшая кожа под подбородком, как у курицы под клювом, плотно сжатые губы, обрамленные глубокими морщинами. Это была Оршойя, свекровь Эржебет. Она взмахнула худой рукой, словно пытаясь отогнать муху, и служанки с поклоном сделали шаг назад.

– Матушка, – улыбнулась Эржебет и мелкими шажками пошла к свекрови.

Однако на лице Оршойи не было и тени улыбки. Сощурив и без того морщинистые веки, она неотрывно смотрела на Эржебет.

Оршойя преградила ей путь. Тут в зал промаршировала толпа стражников и выстроилась у свекрови за спиной. В зале вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь трепетом птичьих крыльев и чириканьем за окном. Оршойя не произносила ни слова.

Раздался женский крик, а вслед за ним звуки учащенного дыхания и беспорядочных шагов. Под руки в зал ввели Доротью и Дарвулию.

Оршойя была невысокой женщиной. Когда к ней подвели также невысокую Доротью, то Оршойя ростом едва доходила ей до плеч. Однако это не мешало ей держаться с привычным для нее холодным достоинством.

– Эржебет, – вымолвила она хрипловатым голосом, – я тебе доверяла. До сих пор я никак не вмешивалась в твою жизнь и позволяла тебе жить в замке как заблагорассудится.

Эржебет пересеклась взглядом с наполненными ужасом глазами Доротьи. Обе колдуньи уже прекратили кричать.

– Я относилась к тебе как к взрослой, но, очевидно, то было ошибкой. Кто эти простолюдинки?

– Это… – Эржебет принялась было объяснять. Но язык как будто не слушался ее. Она чувствовала, что даже если б смогла все внятно рассказать, то тем самым только ухудшила бы свое положение.

– Я… – Доротья попыталась было прийти ей на помощь.

– Тихо! – оборвала ее Оршойя. – Я спрашиваю Эржебет.

– Они колдуньи. Я лишь хотела быть полезной мужу…

– Хочешь сказать, что если приводить уличных фокусниц и тратить на них деньги, то это поможет Ференцу?

– Матушка, они владеют великой магией. Удивительной магией, принесенной цыганами с далекого Востока. Если вскипятить в котелке кровь принесенного в жертву животного, а затем окропить этой кровью врага, то можно без боя…

– Молчать! – Мощный голос Оршойи эхом прокатился по залу. – Я не желаю слышать твою околесицу! Как же глупо было с моей стороны считать тебя взрослой женщиной… Ты вышвырнешь этих двоих за пределы замка, и на этом все закончится. Вместе со всеми безделушками, которые наверняка лежат в подземелье.

– Умоляю, одумайтесь! Если так с ними поступить, то точно случится что-то дурное!

– Она говорит правду! Если хоть пальцем притронешься к моему хрустальному шару, то я наложу на тебя смертельное проклятье! – прокричала Доротья, извиваясь в руках стражников.

– Погодите. – Оршойя приостановила солдат, собравшихся было увести Доротью и Дарвулию. Быстрым шагом она приблизилась к Доротье и наотмашь ударила ее по щеке. Та взвыла от боли.

– Уведите их. Считайте милосердием, что не получите телесного наказания. А теперь твоя очередь. – Оршойя повернулась обратно к Эржебет.

– Матушка, завтра сюда прибудет валашский граф Ланжела. Мне нужно подготовиться к его встрече. Как раз этим мы сейчас и занимались.

Тут Оршойя отчего-то громко выкрикнула:

– Стража!

Солдаты, выволокшие Доротью в коридор, обернулись в сторону зала.

– Еще кое-что. Сейчас же отправьте в Валахию гонца с посланием, что вчерашним вечером графиня Батори занемогла и не может никого принимать, – приказала Оршойя, не сводя глаз с Эржебет.

– Будет сделано, госпожа.

– Эржебет, ты, часом, не делала ничего, чем могла бы опозорить Ференца?

Эржебет перепугалась:

– Матушка, с чего вы вдруг…

– Ты удивлена, что я внезапно заговорила об этом? Но я тоже внезапно узнала об этих слухах.

– Простите мне мою непочтительность, но вы забываетесь. Как же это так, перед толпой людей…

– Об этом и так известно всем! Единственная, кто остается в неведении, – это ты, Эржебет. Люди судачат. И ведь граф Ланжела далеко не единственный!

Оршойя вдруг отчего-то усмехнулась.

– Все же яблочко от яблони недалеко падает… Когда я узнала о твоих проделках, у меня все поплыло перед глазами. Своим поведением ты опозорила меня, как никто раньше. Но больше всего мне жаль сына. Веря в порядочность своей жены, он денно и нощно трудится не покладая рук. А ты за спиной у него, не зная никаких забот, предаешься развлечениям в замке… Долг жены – смиренно ждать возвращения мужа.

– Именно поэтому, матушка, я и…

– Все, что ты сделала, – это впустила бродяжек за священные стены замка, чтобы играть с ними, как малое дитя, – резко перебила ее Оршойя. – Но и это не все. Ты занималась непотребствами с молодыми людьми, приходившими сюда! Совсем стыд потеряла!

– Да кто же вам такое сказал! – Эржебет обвела взглядом людей вокруг. И тут она выловила в толпе служанку, старательно отводившую взгляд. Ту девчонку звали Бесс. «Она», – вмиг догадалась Эржебет. В ней тотчас вспыхнула ярость. С ненавистью разглядывая побледневшее лицо Бесс, она задумалась, что бы такого учинить над ней, когда свекровь вернется к себе.

Вдруг она поняла, что видит суровое морщинистое лицо свекрови прямо перед собой. Оршойя схватила ее за плечо. Пальцы сжимали ее все крепче и крепче.

– Матушка, что вы…

Пальцы Оршойи потянулись к Эржебет и начали одну за другой расстегивать пуговицы на ее одежде.

– Что вы делаете?! – закричала Эржебет. Пытаясь избавиться от пальцев свекрови, она отшатнулась назад.

– Эй вы, помогите! – раздраженно бросила Оршойя выстроившимся позади нее стражникам.

Трое из них с озадаченным видом подошли к сцепившимся женщинам.

– Ну-ка, придержите ее…

Двое стражников крепко схватили Эржебет. Расстегнув последние пуговицы, они сняли с нее бархатное платье. На пол упал каркас из китового уса.

– Матушка! – зарыдала Эржебет, оставшись в одном исподнем.

– Это тоже снимаем, – провозгласила Оршойя. Стражники испуганно взглянули на нее.

Сначала свекровь медленно расстегивала пуговицы, но затем с резким звуком сорвала с нее исподнее и дернула за тугой корсет, из-под которого обнажилась пышная грудь Эржебет. Закрыться она не могла из-за стражников, державших ее с обеих сторон.

– Вы куда собрались?! – рявкнула Оршойя в сторону Торко и служанок Эржебет, собравшихся было уходить прочь. – Всем оставаться здесь и смотреть. Это приказ. Графиня, которой вы беспрекословно подчиняетесь, выглядит как взрослая женщина. Однако сейчас я докажу вам, что в действительности она совершенное дитя, незрелая девица, которой еще очень долго до того, чтобы называться взрослой. После этого определитесь, как вам держаться с ней, – говорила Оршойя служанкам, попутно развязывая шнуровку на спине Эржебет. Затем она с яростью сорвала последнее, что на ней оставалось.

От такого унижения перед прислугой Эржебет покраснела с головы до пят и содрогнулась от плача. Теперь на ней оставалось лишь ожерелье.

– На колени, – приказала Оршойя. Трое солдат приклонили Эржебет к полу. Ее бедра приподнялись, а волосы почти соприкоснулись с полом.

– Подайте кнут.

Только солдаты протянули его, как Оршойя изо всех сил замахнулась и опустила кнут на обнаженные бедра Эржебет.

По залу прокатился душераздирающий вопль. Не успел звук стихнуть, как Оршойя нанесла второй удар. Прорезав воздух, кнут глубоко врезался в кожу Эржебет. Зал сотряс очередной крик, перетекший в громкий плач.

Порка была долгой. Оршойя раз за разом безжалостно хлестала Эржебет по спине и бедрам. Наконец на ягодицах Эржебет проступила кровь. Однако Оршойя неумолимо продолжала изо всех сил бить ее по окровавленной коже, да так, что вокруг летели красные капли.

Казалось, она нанесла уже с тысячу ударов. Когда Оршойя отдала кнут обратно своим людям и солдаты ослабили хват, у Эржебет уже не было сил подняться на ноги. Съежившись на каменном полу, как затравленный зверек, она слабо провела рукой по окровавленным бедрам. А затем горько разрыдалась, как маленькая девочка.

– Я великодушна, – услышала Эржебет самодовольный голос Оршойи, не сводившей с нее глаз. Приподняв залитое слезами лицо, она пересеклась взглядом с Бесс. – Поэтому мы не будем продолжать твое наказание. Но не думай, что на этом все кончено. Отныне я запрещаю тебе встречаться с мужчинами наедине. С этого дня я тоже буду жить в замке и следить за тобой, не спуская глаз.

С этими словами Оршойя громко удалилась, поманив за собой стражу. Несколько служанок последовали за ними. Разумеется, в их числе была и Бесс. Теперь прислуга разделилась на два лагеря.

По-прежнему нагая, униженная, испещренная рубцами, Эржебет продолжала сидеть на коленях, содрогаясь от стенаний. Она медленно приподнялась, и ее бережно накрыли мягкой широкой тканью. Посмотрев наверх, она увидела, что это Торко укутал ее новой шторой, которую они только что вместе пытались повесить.

C

Вернувшись в замок, граф Надашди великодушно простил жене неверность. Возможно, отчасти тому поспособствовало чувство вины за страшное наказание, которое учинила Эржебет его мать. На самом деле граф был человеком большой души и имел терпеливый характер. Но, пожалуй, больше всего его разжалобил прелестный облик его жены.

Однако мать Ференца все еще не забыла того, что сделала Эржебет. Держа свое обещание, она переехала в Чахтицкий замок с мебелью и скарбом и поселилась с невесткой под одной крышей. Отныне Эржебет жила под надзором сварливой свекрови.

Конечно, самолично Оршойя не наведывалась в спальню Эржебет. Зато тех служанок, что приехали с ней или встали на ее сторону, она заставляла не только присматривать за Эржебет, но и докладывать об ее жизни в мельчайших подробностях. И наибольшим расположением среди соглядатаев у Оршойи пользовалась Бесс – та самая девушка, которую тогда заприметила Эржебет.

Отныне собственная жизнь казалась Эржебет адом. В поведении слуг также произошли перемены – казалось, они начали обращаться с ней как с ребенком. Не желая мириться с этой ситуацией, Эржебет попросила мужа что-нибудь сделать, однако лишь на это мягкий по натуре Ференц ответил ей отказом. В такой обстановке и прошли для Эржебет все последующие двадцать лет. Единственной, с кем она так и не обмолвилась за эти годы ни единым словом, была Бесс.

Первый ребенок Эржебет появился на свет, когда ей уже было слегка за тридцать[3], – виной всему были частые отлучки мужа. Благородная задача воспитания потомства значительно развязывала Эржебет руки и давала ей некоторую власть. На роль кормилицы, чуть ли не самой важной фигуры в их схватке с Оршойей, нужно было выбрать кого-то, кто не был под влиянием свекрови. Ею стала женщина по имени Илона Йо, которую представил Эржебет один из родственников.

Почувствовав, что с появлением детей ее положение в замке будет мало-помалу вновь укрепляться, Эржебет произвела на свет второго, а затем и третьего ребенка. Чутье ее не подвело – став матерью троих детей, она вновь сравнялась в силах со свекровью.

Однако, достигнув середины третьего десятка, Эржебет неожиданно для себя столкнулась с врагом еще более сильным, чем Оршойя. Начала увядать ее красота.

Бледная, буквально просвечивающая кожа Эржебет начала покрываться пятнышками, напоминавшими грязные капли. На кистях рук и у глаз появились мелкие морщинки наподобие водной ряби от дуновения ветра. Грудь и бока стали гораздо более дряблыми, чем она боялась в юности. Вся ее кожа, словно повинуясь закону земного притяжения, медленно начала обвисать. Она с ужасом обнаружила, что поникли уголки ее больших глаз, красоту которых она раньше даже не осознавала – столь естественной она ей казалась. Взгляд потихоньку угасал.

Но наибольший страх у нее вызывали мешки под глазами. Теперь здесь образовались странные бугорки, напоминавшие опухоль. Эржебет не понимала, отчего ее лицо так изменилось. Щеки у нее тоже стали шероховатыми, и порой ей казалось, будто она становится все более похожей на простолюдинок, живущих за стенами замка. Для Эржебет это было страшнее конца света. Она даже не сомневалась, что знатное происхождение убережет ее от подобной участи.

Увядание кожи было особенно заметно наутро, после бессонной ночи. В те вечера, когда, лежа в кровати, Эржебет не могла отделаться от волнения, что не заснет, так и выходило. Случившиеся с ней перемены были отчасти связаны с тремя беременностями, но на них ее вынудила пойти вражда с Оршойей. Из-за злобы на свекровь ей было все труднее и труднее засыпать. Именно сейчас до Эржебет действительно дошел смысл слов, которые ей некогда сказал граф Ланжела. До сего момента Эржебет, родившаяся в аристократическом семействе, даже и не задумывалась, что постареет.

Однажды утром приключилось нечто, потрясшее Эржебет до глубины души. За годы своего плена она уже и забыла, каково это – смеяться. Однако этот случай впервые за долгое время порадовал ее сердце.

Все началось с того, что свекрови пришлось ненадолго вернуться к себе домой по неотложному делу. Оршойя об этом никогда не упоминала, но, судя по всему, со здоровьем у нее было не все в порядке. Эржебет подозревала, что виной тому стало сильное перенапряжение от надсмотра за ней. Именно об этом она и размышляла, когда взглянула в зеркало, собираясь прихорошиться. Сама того не замечая, она улыбнулась. Внезапно в глазах у нее потемнело, и в следующий миг Эржебет оказалась на полу.

Казалось, она на мгновение потеряла сознание. Некоторое время сидела на полу, пытаясь прийти в себя. Увиденное в зеркале четко отпечаталось у нее в голове. Эржебет даже не подозревала, что ее наружность изменилась настолько сильно, потому что все эти десять лет она ни разу не улыбалась перед зеркалом. Несколько секунд назад она пережила кошмар, в котором ее улыбающееся лицо обезобразили морщины в уголках глаз, сбоку от губ и кое-где на щеках. Из зеркала на нее глядела женщина, стоящая на пороге старости.

Тогда Эржебет было тридцать восемь лет. В запасе еще оставалось немного времени до сорока. Но как же возможно, чтобы у нее появились настолько глубокие морщины?..

Не вставая с пола, Эржебет взглянула на кисть руки. Полупрозрачная кожа потускнела, приобрела желтоватый оттенок и, словно тонкая бумага, покрылась маленькими складочками. Еще хуже было то, что между ними можно было разглядеть множество темно-коричневых пятнышек, словно от уколов иголкой.

«Это все из-за рождения детей», – подумала Эржебет. В этот момент она всей душой прогневалась на Господа за эту ошибку. Как может Бог так отплатить женщине, достойной всеобщего восхищения? Она заслуживает становиться только красивее и красивее и ни за что не стерпит такой конец!

Так Эржебет возненавидела собственных детей, а затем и все вокруг. Возненавидела свекровь, которая молча потребовала от нее произвести потомство, и напрямую причастного к этому мужа.

Отныне Эржебет стала разговаривать со служанками столь же властным тоном, как Оршойя. В пору, когда ей было двадцать с небольшим, она часто думала, что не сможет обращаться так с верными ей людьми. Сейчас же совершенно не понимала, отчего ей так казалось.

Все, что делали служанки моложе ее, вызывало у нее злобу. В отличие от нее, никакими важными делами они не занимались, и лица у них были гладкими, а грудь под бедным одеянием – упругой. Но даже при этом они не ценили свое положение и при каждой удобной возможности отлынивали от работы.

Как и ожидала Эржебет, на завтрак свекровь не явилась. Похоже, она спешно выдвинулась в путь, так и не поев. Кормилица сообщила, что некоторое время Оршойя будет отсутствовать. Эржебет попыталась забыть о своих морщинах, но отражение в зеркале намертво врезалось в память и ни на миг не оставляло ее. Во время завтрака она видела перед глазами собственное уродливое лицо, расплывшееся в улыбке.

И тут ей пришла на ум необычайно хорошая идея: устроить телесное наказание ненавистной Бесс.

Сообщив о своих намерениях одной из служанок, Эржебет отправила ее в поселение возле замка на поиски Доротьи Сентеш и Дарвулии. С тех событий минуло уже более двадцати лет, но, по слухам, обе до сих пор жили на территории Трансильвании. Последующие два дня Эржебет сидела с детьми, ожидая возвращения служанки.

Вечером третьего дня девушка возвратилась в замок с ведьмами. И Доротья, и Дарвулия совсем состарились – последнюю было правильнее назвать дряхлой старухой. В комнате Эржебет все трое крепко обнялись. Дарвулия совсем растрогалась и заплакала, вслед за ней заплакала и Эржебет. Графиня отвела им прежние комнаты и внешне старалась ничем не выдать их присутствия. Однако, разумеется, у нее были свои расчеты. То, что она старательно кого-то прячет, никак не могло уйти от внимания шпионки свекрови – остроухой Бесс.

В тот вечер Эржебет заранее попросила своих верных Торко и Яноша спрятаться в тени подземелья. Затем втроем, с Доротьей и Дарвулией, с горящими факелами в руках они спустились в подземелье. Про хрустальный шар и медный котелок тоже не забыли. Здесь они решили разыграть сцену, будто в отсутствие Оршойи графиня вновь привела ведьм в замок и вместе с ними предается колдовским играм. Бесс не удержалась бы и обязательно пришла взглянуть на творящееся, чтобы доложить Оршойе. Для нее это была редкая возможность заручиться еще большей благосклонностью.

Эржебет нарочно поставила стол в самой глубине подземелья. Расставив на нем несколько светильников, она сделала вид, будто проводит на нем сомнительные ритуалы. Вдобавок возле входа они поставили несколько больших ящиков, за которыми Бесс было бы удобно спрятаться. Торко и Янош укрылись во мраке по бокам от каменной лестницы.

Ловушка была готова. Эржебет факелом развела на полу огонь, поставила на него котелок и, притворяясь, что проводит тайный обряд, начала ждать жертву. И впрямь, спустя примерно час Торко подал сигнал, напоминавший крик совы. В ту же секунду позади ящиков послышался резкий звук.

– Лови ее, Торко! – крикнула Эржебет. Схватив факел, она подбежала к ним и увидела Бесс, которая вырывалась из рук Торко и Яноша. Совсем как Эржебет в тот день, когда в замок с маршем вошла Оршойя.

– Вы только посмотрите, какая крупная крыса к нам попалась! – ехидно сказала Эржебет, приподнимая факел. Вот и пришел тот день, когда она наконец скажет пару слов Бесс.

– Молю, графиня, пощадите! Я здесь по поручению…

Эржебет звонко рассмеялась.

– Упражняешься сочинять небылицы? Надо же, что ты умеешь придумать за секунду… И какие же дела у тебя в подземелье?

– Я пришла забрать одежду для госпожи Оршойи и…

– Посреди ночи?

– Да, она наказала мне поторопиться…

– Звучит правдоподобно. Не будь ты такой находчивой, шпионки из тебя не вышло бы.

– Прошу вас, поверьте мне, госпожа!

В голове Эржебет обрывочно всплывали воспоминания, как Бесс разглядывала ее, раздетую догола во время порки.

– Торко, Янош, снимите с нее всё. Лживой крысе человеческая одежда ни к чему.

– Прошу вас, госпожа, не надо… Нас ждут неприятности, – попытался образумить ее Янош. – Госпожа Оршойя рано или поздно возвратится в замок.

– Она говорила, что вернется совсем скоро! – пронзительно закричала Бесс.

Этот крик вывел Эржебет из себя.

– Вы что, не расслышали? Живо раздеть ее! – сдавленно проговорила она. В ней начинала бурлить свирепая жажда мести.

После того как Бесс осталась в чем мать родила, они связали ей запястья веревкой и подвесили к потолку. Глядя на тело служанки, свисающее в полумраке, Эржебет начала терять самообладание от гнева.

Наверное, Бесс была ее ровесницей. Однако она не рожала, поэтому живот у нее нигде не провисал, грудь и бедра были упругими и, в отличие от Эржебет, желтоватых участков на ее коже не было.

Эржебет уверяла себя, что все дело в темноте и легкой склонности Бесс к полноте. Может, отчасти это было и так, однако графиню по-настоящему потрясло, что тело служанки может быть привлекательнее ее собственного, и это немыслимое открытие привело ее в бешенство. Знатная дама должна выглядеть красивее прислуги, таков порядок вещей. А потому тело этой девки следовало привести в убогий вид, подобающий ее происхождению.

Эржебет подобрала с пола заранее припасенный кнут. С первым, решительным ударом Бесс оглушительно завопила. Ее крик распалил Эржебет, и она принялась нещадно хлестать Бесс куда попало. На вопли служанки она не обращала никакого внимания.

Однако из-за того, что Бесс висела слишком высоко, удары приходились ей в основном на бедра. Эржебет хотелось задеть ее грудь.

– Ну-ка опусти ее пониже, Торко! – крикнула она через плечо. Но вдруг ощутила сильный толчок в щеку, да такой, что завалилась назад и резко приземлилась на грязный пол. Переведя глаза вверх, она поняла, что это Бесс пнула ее высвободившейся ногой.

Мгновение она не понимала, что случилось. Эржебет даже и помыслить не могла, что служанка осмелится ударить ее. Из-за боли она некоторое время не могла пошевелиться.

– Простите меня, госпожа, я не знаю, что на меня нашло!.. – закричала Бесс сквозь слезы.

Щека горела. Думая, что завтра на ней появится синяк, Эржебет вконец утратила власть над собой.

– Меч сюда, быстро! Торко, меч!

– Нет, госпожа! Нам не сойдет это с рук! – воскликнул дворецкий.

На этот раз Торко тоже остановился.

– Меча нигде нет.

– А вон там что? – указала Доротья.

В углу подвала притаился пыльный меч. Эржебет кинулась к нему со скоростью молнии и, вытащив его из ножен, сделала выпад в темноту.

– Не приближайтесь!

Одновременно с выкриком рука Эржебет с мечом слегка дрогнула. Из-за его веса она не могла прочно стоять на ногах.

– Только попробуйте встать у меня на дороге – я и вас зарублю!

Ее свирепый вид заставил Торко и Яноша попятиться назад. Оба решили не вмешиваться.

Сжимая меч, Эржебет рванулась вперед. Она потеряла рассудок и уже плохо понимала, что делает.

Истошный, пронзительный, как трель флейты, крик Бесс превратился в предсмертный вопль, а затем в бессвязный поток звуков. Налетев на нее всем телом, Эржебет глубоко всадила ей меч в солнечное сплетение. Тело служанки крупно задрожало.

Эржебет вытащила лезвие, и кровь хлынула потоком, брызгая ей на лицо и руки. Но, словно не замечая этого, она продолжала снова и снова беспорядочно протыкать тело Бесс. Всякий раз, как она вытаскивала меч, кровь обильно выливалась из отверстий, попадая и на нее саму.

Дальше она принялась размахивать мечом из стороны в сторону и кромсать живот и бедра служанки. Кровь из изрезанной плоти струилась по телу Бесс, корчившейся в муках. Она мучительно стонала, то что-то выкрикивая, то глухо бормоча страшные проклятья.

Тяжело дыша, Эржебет еще долго била мечом по трясущемуся куску мяса.

Бесс уже больше не кричала. Ее некогда белое тело превратилось в темно-красную массу, которую было невозможно отличить от звериной туши. На полу под ее ногами расползалась большая лужа крови.

Четверо подельников Эржебет стояли как громом пораженные, неотрывно наблюдая за обезумевшей графиней. Вдруг она начала вопить, временами срываясь на плач. От изнеможения ее руки с трудом держали тяжелый меч, и она вот-вот поранилась бы, если б Янош не подхватил ее со спины.

Эржебет всю трясло. Ее руки совсем обессилели и вряд ли уже смогли бы держать меч. Она лишь с лязгом волочила его по каменному полу. Торко взял ее за окровавленные запястья и попытался забрать у нее меч. Но хотя руки Эржебет продолжали бешено дрожать, она по-прежнему крепко сжимала рукоять ледяными пальцами. С помощью ведьм они вчетвером наконец разомкнули ее пальцы.

Эржебет отрешенно смотрела в никуда с приоткрытым ртом. Ее волосы растрепались, желваки на скулах подрагивали. Все ее лицо, запачканное кровью, сводило судорогой.

D

Следующим утром, проснувшись в своей кровати, Эржебет ощущала спокойствие с какой-то примесью горечи. Понемногу она вспомнила события прошлой ночи. Вскочила на ноги – но не от осознания, какое страшное злодеяние она совершила, и не от глубокого чувства вины. Нет, она волновалась, не распухла ли у нее щека от удара, нанесенного ей служанкой.

Эржебет встала перед зеркалом. Поразительно… Щека совсем не опухла. Наоборот, кожа выглядела здоровее, светлее и нежнее обычного.

От странного наплыва чувств Эржебет замерла на месте. «А я красивая сегодня», – подумала она. Ей показалось, будто она помолодела. Но в чем дело? Наверняка все благодаря тому, что ненавистной Бесс больше не было. Ничего другого на ум не приходило.

Эржебет сняла с себя ночное белье. Конечно, ее грудь была уже не такой крепкой и пышной, как у Бесс. Живот после трех родов тоже потерял прежнюю форму. Утешало, что хотя бы Бесс больше не было.

Взглянув на левую кисть, Эржебет ахнула. Как такое возможно?! В лучах утреннего солнца кожа на руках сияла белизной! На вид она вновь стала чуть более упругой, а коричневых пятнышек было гораздо меньше.

И тут Эржебет наконец поняла, в чем же дело.

Кровь. Кожа помолодела лишь в тех местах, на которые попала кровь Бесс. И доказательством было то, что плечи и грудь никак не изменились. Лишь лицо и левая кисть стали гораздо бархатистее, чем обычно.

Эржебет впала в ступор. Кровь. Кровь. Раз за разом она повторяла про себя это слово.

Вот где крылось ее спасение!

Торко и Янош тайком избавились от трупа Бесс. Однако, судя по всему, слухи дошли и до Ференца, ведь через два дня он сорвался с нового места дозора и примчался домой.

Еще через день, невзирая на плохое самочувствие, в замок вернулась Оршойя. Эржебет успела отправить Доротью и Дарвулию обратно за пределы замка, однако, само собой, ее положение было очень опасным. Оршойя пришла в бешенство и заявила, что такой женщине нельзя доверять воспитание наследника знатного рода.

Казалось, Эржебет было не избежать наказания, однако Ференц вмешался и сделал все возможное для умиротворения матери. Он пообещал, что отныне будет проводить в замке как можно больше времени и следить за женой, а детям нехорошо расти без матери, и разлука с ней не пойдет на пользу их роду. Он взывал к рассудку Оршойи, повторяя, что после смерти Бесс Эржебет вздохнула с облегчением, а значит, теперь будет вести себя смирно.

Тогда Ференцу уже почти исполнилось пятьдесят. Он порядком устал от походной жизни и рассудил, что пришло время осесть в замке. Ему хотелось, чтобы распря между двумя женщинами как-нибудь да уладилась и в семье установились мир и согласие.

Что же до Оршойи, то упадок сил из-за болезни было нечем остановить, и наконец она сдалась. Эржебет была помилована. Решающую роль сыграло сословное различие между ней и Бесс. Так что в некотором роде происшествие закончилось так, как если б Эржебет убила любимую собаку свекрови. Однако последующие события показали, что подобный исход никоим образом не пошел графине на пользу.

Прошли два ничем не примечательных года. Можно сказать, это был период затишья. Ференц безвылазно сидел в замке, Оршойя почти не вставала с постели в выделенной ей комнате, дети быстро росли. Эржебет с готовностью посвящала себя воспитанию потомков, но иногда могла по нескольку часов вести себя так отстраненно, что казалось, она и вовсе забыла об их существовании. Но на то у нее была веская причина.

Эржебет наконец исполнилось сорок. Она уже почти утратила прелесть, заставлявшую мужчин из соседних земель собираться в Чахтицком замке. Без белил было видно, что кожа на ее лице огрубела, а между светлыми участками появились желтоватые и коричневатые пятна. В уголках глаз и над губами пролегли морщины – где-то глубокие, где-то сеточка мелких. Улыбаться она уже даже не пыталась. Кожа под подбородком стала дряблой и, к ее ужасу, начала обвисать, как у свекрови. Сморщенные груди, казалось, приклеились к ребрам и напоминали бурдюки без воды. Ягодицы тоже обвисли и понемногу покрывались неровностями, как дыни.

В моменты ступора Эржебет размышляла об изменениях в своем теле. Она изо всех сил пыталась о них забыть, но ей это никак не удавалось, и тогда она принималась твердить самой себе, что она не Эржебет Батори. Но в таком случае нужно было забыть и про жизнь в роскоши, и про многочисленные привилегии. Тогда ей не оставалось ничего другого, кроме как вернуться в реальность, где она была женщиной средних лет с обычной для ее возраста внешностью.

Идеального выхода из ситуации не было, и это раздражало ее. Стороннему наблюдателю она могла показаться старше, чем ее ровесницы, и, разумеется, виной тому были беременности в прошлом. Перед глазами Эржебет часто оживало воспоминание о том, как кожа в окропленных кровью местах на утро следующего дня сияла белизной. В такие минуты она не могла спокойно сидеть на месте. Пока она ничего не предпринимала, ее тело неуклонно продолжало стареть. Надо было спасать себя. Ей все еще было сорок, и она могла повернуть время вспять. Нужно было снова умыться кровью, и тогда ее кожа вновь наполнится жизнью.

Она задумалась. Вряд ли красоту ей могла вернуть кровь мужчины. Нет, ее омолодила бы только кровь другой женщины. И не всякой – лучше всего подошла бы кровь юной девушки.

А если б она сейчас полностью окунулась в девичью кровь, то ее кожа приобрела бы благоухающий вид. Пока что она напоминала лепестки цветка, начавшего засыхать в отсутствие воды. Эржебет никак не давала покоя мысль, что сегодня она еще может что-то сделать, но завтра будет уже поздно. Со стороны могло показаться, будто она пребывает в спокойном расположении духа, но внутри у нее разыгралась настоящая буря.

Медлить было нельзя. Времени почти не осталось.

Пока эти мысли целыми днями мучили Эржебет, Ференц, уставший от ожесточенной борьбы двух женщин, слег и вскоре испустил дух. Он действительно был хорошим мужем. Опечаленная Эржебет проплакала два дня кряду. Однако от слез ее лицо опухало, поэтому на третий день она уже не плакала.

Вечером на третий день после смерти мужа, не дожидаясь окончания траура, Эржебет созвала служанок и велела им перенести в свою комнату китайский фарфор, который Ференц хранил у себя.

– Аккуратнее переносите! Это всё памятные подарки от мужа! – сурово приказывала Эржебет. – Если появится хоть царапина, всыплю вам тысячу ударов!

Трясущиеся от страха девушки стали по очереди переносить крупные кувшины, чайные сервизы и курильницы.

– Сюда несите. Сервиз поставите на камин, – прикрикнула Эржебет. Ни малейший огрех не остался бы без ее внимания.

Однако когда запугиваешь слуг сверх меры, то они, напротив, делают что-то не так. У одной из девушек, ставившей курильницы на каминный портал из мрамора, соскользнула рука. Раздался звон. Эржебет, нервы у которой были натянуты как струна, не могла не прибежать на этот звук. Резко дернув головой, она сорвалась с места к камину.

– Прошу вас, извините меня, госпожа! – От страха девушка упала на колени и заплакала.

Эржебет схватила курильницу. Она думала, что ничего страшного с вещицей не случилось, однако, против ожидания, на ней образовалась трещина.

– Ты что натворила, дура?! – страшно завопила Эржебет.

Прикрыв уши руками, девушка прижалась лбом к полу.

– Умоляю вас, сжальтесь!

– Торко, неси кнут! И оголи ей спину.

– Раздеть ее?

– Нет, мне нужна только спина.

Эржебет больше не хотелось видеть девичью наготу. Ей казалось, что от ее созерцания она вполне могла бы даже убить служанку.

Откинув волосы с голой спины девушки, Эржебет медленно взмахнула кнутом. Не останавливаясь ни на секунду, она принялась бить служанку со злобными выкриками. Как только та от слишком сильной боли попыталась приподняться и сбежать, Торко прижал ее обратно к полу.

– Что уставились? Пошли вон отсюда! – заорала Эржебет, повернувшись к застывшим на месте служанкам. Сбившись в кучу и пытаясь опередить друг друга, они гурьбой бросились за дверь.

Когда в комнате остались только Торко и три служанки, Эржебет снова принялась махать кнутом. Ужасающие звуки чередовались с криками девушки. Только когда на спине проступила кровь, удары стали слабее.

Эржебет поймала себя на мысли, что, размахивая кнутом, хотела добраться до крови, подобно горняку перед золотым рудником. Прекратив удары, она отшвырнула кнут и окунула ладони с обеих сторон в теплую кровь, растекавшуюся по горящей спине девушки.

– Все, пошла с глаз долой.

Скрючившись, чуть ли не на корточках, девушка выбралась из комнаты.

– Ты тоже иди, Торко.

Выставив обоих за дверь, Эржебет поспешила к зеркалу и нанесла кровь на щеки, подбородок, лоб, нос, губы и шею. Теперь в зеркале отражалось окровавленное лицо, и ей захотелось слегка улыбнуться. До сих пор она сдерживалась, но вечером, с кровью на лице – почему бы и нет?

Издав сначала короткий смешок, она уже не могла остановиться. Эржебет от всей души хохотала, да так, что на глазах проступили слезы. Вдоволь насмеявшись, она попробовала кровь с пальцев на вкус. Хотя та была солоноватой, ей она показалась вкуснее вина. Глаза Эржебет округлились. Надо же, она даже и не подозревала!

E

На следующее утро кожа и впрямь выглядела красивее обычного. Свежая кровь действительно помогала. Однако продолжаться вечно это не могло. Вряд ли от крови будет какой-то толк, когда окончательно придет старость. Нужно было как можно скорее улучшить этот метод, потому что в следующем году будет уже поздно. Эржебет вновь отправила свою верную служанку за Доротьей и Дарвулией, и та тайно провела их в замок.

К этому времени Оршойя уже не вставала с постели, и ей было все труднее отдавать приказы страже и прислуге. Почти ничто не мешало Эржебет действовать, как ей заблагорассудится.

Она спросила Доротью и Дарвулию, нет ли у них какого-нибудь действенного яда, и те раздобыли мышьяк. Подергав за ниточки и подговорив Торко, Яноша и служанок, Эржебет стала понемногу подмешивать свекрови отраву в еду и лечебные отвары. Полгода спустя Оршойя не могла даже приподниматься на кровати. Что-то ей подсказывало, что это дело рук ее невестки. Понимая, что так она прикончит ее, свекровь задумалась о том, чтобы покинуть замок.

– Марлене! – позвала она с постели свою верную служанку. Однако ей уже еле удавалось выдавить из себя голос. – Марлене!

Но служанка все не появлялась.

– Марлене не придет, матушка, – послышался громкий голос. В спальню вошла Эржебет.

– Эржебет… – прошептала Оршойя. Говорить она могла лишь приглушенно.

– Как ваше самочувствие? Вам нехорошо? – сочувственно спросила Эржебет. – Подождите, сейчас вам полегчает… – Она медленно расстегнула пуговицы ночной сорочки Оршойи. – Нельзя надевать такую тесную одежду.

С наслаждением Эржебет медленно раздела старуху, уже почти не способную сопротивляться. Ей хотелось внимательнейшим образом рассмотреть одряхлевшую плоть ненавистной ей женщины, из-за которой она потеряла лучшие годы своей жизни.

Все тело Оршойи, возраст которой приближался к восьмидесяти[4], потемнело и усохло. Ее кожа приобрела не столько коричневый, сколько синюшный оттенок. Ребра были четко очерчены, груди превратились в два скомканных мешочка. Живот так ввалился, что казалось, приклеился к позвоночнику. Бедра и голени, на которых почти не осталось мышц и жира, напоминали голые кости, а на ногах выпирали коленные чашечки, покрытые морщинистой кожей. Пристально рассмотрев Оршойю, Эржебет перевернула ее тело на живот. Ягодицы у нее тоже совсем усохли, так что не скрывали задний проход.

Думая, насколько чудовищна старость, Эржебет задрожала. Однако, даже разглядывая немощную свекровь, она понимала, что накопившаяся за двадцать лет ненависть никуда не ушла. Было ясно, что если старуха продолжит жить, то помешает ей осуществить свои замыслы. В любом случае Оршойя должна была отправиться на тот свет прямо сейчас.

Эржебет захватила с собой кнут. Она думала устроить свекрови такую же порку, как когда-то та устроила ей. Однако при виде тела, напоминавшего высохшее дерево, ей как-то расхотелось это делать.

– Вы хорошо постарались, матушка. Из-за вас я тоже уже состарилась. Но ваша история подошла к концу. Оставьте меня в покое и спите спокойно.

С этими словами Эржебет, надавив Оршойе на затылок, вжала ее лицо в подушку.

Дряхлое тело старухи едва заметно сопротивлялось, но лишь недолго. Однако Эржебет не теряла бдительности и даже после того, как Оршойя затихла, еще не скоро опустила ее. Вряд ли свекровь выжила бы, но было даже страшно представить, что случилось бы при таком исходе.

«Ты просчиталась. Надо было покинуть замок сразу же после кончины сына. Но ты возомнила, что замок принадлежит тебе, и сама же укоротила себе жизнь. Собственная алчность погубила тебя», – размышляла Эржебет, пока убивала Оршойю.

Она заказала свекрови роскошный гроб, но для погребения намеренно облачила ее в лохмотья. Ради приличия выдавила из себя слезу перед соседями, однако про себя жалела, что приходится тратить свое драгоценное время на похороны. Скорее бы умыться кровью!

Все, о чем Эржебет могла думать во время траура, – это у кого бы взять кровь и как нанести ее на кожу. Все же кровь была редкостью, и, к какому бы сословию ни относился ее обладатель, раздобыть ее было не так-то легко. Даже если это удалось бы сделать, использовать ее следовало до последней капли. Она не должна была пролиться, как тогда на пол в подвале. Хорошо бы собрать ее в большой сосуд, а затем оросить ею тело…

Хотя нет. Лучше всего налить кровь в ванну. В тот раз она попала Эржебет лишь на лицо и руки, но и этого хватило для удивительного преображения. Какое же чудо произойдет, если окунуться в нее целиком!

Эржебет томилась в предвкушении. Ей хотелось сделать это прямо сейчас.

* * *

Вечером того же дня ее волосы расчесывала служанка Роза. Эржебет вновь ощутила острое желание опуститься в ванну, наполненную кровью юной девушки.

Голова начала зудеть от сильной боли, и у Эржебет невольно вырвался низкий стон. Вспыхнув от ярости, она резко развернулась и увидела испуганное лицо служанки. Между зубьями гребня, который она сжимала в руках, застрял клок волос.

К этому моменту волосы тоже не давали ей покоя. Расческа застревала в них, они сильно выпадали, уже были не такими густыми и блестящими. Кое-где даже начали появляться седые прядки. Не хотелось терять ни единого волоска.

Эржебет не сомневалась, что служанка знала о ее переживаниях и намеренно расчесывала ее так, чтобы позлорадствовать.

Развернувшись, Эржебет отвесила девушке звонкую пощечину. Та сжалась на полу и заплакала, а графиня бросилась за кнутом и жестоко избила несчастную. Затем она кликнула Торко, и они вместе потащили рыдающую девушку в подвал. Раздев Розу, подвесили ее к потолку точно так же, как Бесс.

– Думаешь, я не знаю, что все вы говорите у меня за спиной? – грозно сказала Эржебет в лицо служанке.

– Смилуйтесь, графиня! Рукам больно!

– Не указывай мне, что делать!

– Чем я вам не угодила? Я всегда верно служила вам…

– Это все притворство. Втайне ты вела себя под стать этой мерзкой Оршойе и шепталась у меня за спиной.

– Это совсем не так, госпожа!

– Не надо мне лгать, тварь! Я слышала, как вы злословите, что я густо покрываю лицо белилами, чтобы скрыть морщины, как я только и делаю, что издеваюсь над девушками из зависти… И ты думаешь, я не знаю?

С этими словами Эржебет нанесла хлесткий удар. Служанка закричала.

– Говорите, я завидую молодым девушкам? Не смеши меня! Кто будет завидовать таким телам, как у вас? Это же надо быть такими узколобыми!

Еще удар. Служанка взвыла и разразилась слезами.

– За что, госпожа?! Я, напротив, желаю, чтобы вы всегда были молоды и красивы!

– Ты нагло врешь!

Удар.

– Я говорю правду! Прошу вас, поверьте!

– Тогда почему же ты выдирала мне волосы?

– Молю вас, простите! Я виновата, больше такого не повторится!

– Врешь! Все вы знаете, каково мне. Как я слежу за тем, чтобы у меня не выпало ни одного лишнего волоса…

Она продолжила беспорядочно избивать девушку. От досады и изнеможения у самой Эржебет тоже проступили слезы на глазах.

– Торко, позови Яноша. Вдвоем принесете сюда мою ванну.

– Принести что?.. – Торко не поверил собственным ушам.

– Ванну. Поторапливайся!

– Хорошо, будет сделано.

На то, чтобы перетащить ванну в подвал, у них ушло около часа. В ожидании Эржебет уселась на один из ящиков и разглядывала тело девушки, качавшееся под потолком. Больше она ее не била. Служанка пару раз взывала к ней, плача, что у нее болят руки, но Эржебет не обращала на нее никакого внимания.

– Поставьте под ней, – холодно приказала она, когда ванна была доставлена.

Стоявший в недоумении Торко изменился в лице. Теперь и он начал понимать, что собралась сделать Эржебет.

– Госпожа Батори, как же так можно…

– Вы непричастны к этому. Ставьте.

– Прошу вас, графиня, не знаю, что вы задумали, но…

– Роза, ты ведь желаешь, чтобы я всегда была молода и красива?

– Да…

– И поклялась, что не лжешь?

– Да, я сказала вам чистую правду!

– Тогда ты должна пожертвовать собой. Твоя кровь поможет мне оставаться молодой.

Роза вмиг переменилась в лице.

– Вы чудовище!

– Смотрите-ка, показала свое истинное лицо, – хмыкнула Эржебет.

– Нет, нет, не трогайте меня! Помогите же кто-нибудь! Графиня сошла с ума!

– Вы все и вправду лгуны. – Эржебет направилась к мечу.

– Нет, нет! На помощь! Она безумна! Спасите!

Однако Эржебет это не остановило. Вытащив меч из ножен, она одним ударом хладнокровно пронзила грудь девушки.

Крик вышел негромким. Роза смогла лишь сдавленно прохрипеть и уже скоро затихла, но не умерла. Стоило Эржебет вытащить меч из ее тела, как из раны заструилась кровь.

– Что стоишь, Торко?! Мы теряем драгоценную кровь! – рявкнула Эржебет. Однако оба слуги не пошевелились. Тогда Эржебет сама начала толкать ванну под ноги девушки. Дикое желание немедленно омыть свою дряхлеющую кожу придало ей сил.

Алая кровь Розы капала на белое дно ванны. Тогда Эржебет проткнула ее еще дважды, и кровь хлынула рекой.

– Что же вы задумали, госпожа? – ошеломленно вымолвил Янош.

Эржебет не ответила. Тяжело дыша, она вытащила клинок из тела Розы и продолжила протыкать его. Вдобавок она рубила служанку мечом по бокам в надежде собрать как можно больше крови. Но ей не хватало сил нанести смертельный удар девушке, терпящей невыносимые мучения.

– Прошу, скорее убейте меня… – взмолилась Роза на последнем издыхании.

Не в силах больше выносить это зрелище, Торко забрал меч из рук своей госпожи и, вонзив девушке клинок в сердце, одним ударом прервал ее муки.

Стоны Розы прекратились, и в подвале повисла тишина. Эржебет тоже затихла и прислонилась к ближайшему ящику с отсутствующим видом.

– Всё, идите… – пробормотала она.

Но оба застыли как вкопанные, и тогда Эржебет почти сорвалась на крик:

– Вы что, тоже хотите посмеяться над моим увядающим телом? Пошли вон! И передайте служанкам, чтобы приготовили мне горячую ванну наверху!

Торко и Янош некоторое время стояли в оцепенении, но наконец с мрачным видом ушли вверх по лестнице.

Оставшись в одиночестве, Эржебет сбросила с себя одежду и опустилась в ванну под окровавленным телом служанки, которая еще недавно расчесывала ей волосы.

Ей лишь удалось погрузить бедра на пару сантиметров. Однако из трупа Розы продолжала стекать теплая кровь, и Эржебет поднесла к ней щеки и нос. Несколько капель попало ей в рот, и графиня Батори жадно ее проглотила. Так она впервые насладилась кровавой ванной.

* * *

На следующее утро, когда Эржебет предстала перед прислугой, ее облик и манеры источали уверенность в себе. В привычных ее жестах ощущалось достоинство, и все это действительно сделало ее красивее – по крайней мере, в глазах окружающих.

Современная медицина не может точно сказать, есть ли эффект от подобных процедур. Но даже если это и так, вряд ли хоть одному врачу на свете хватит смелости заявить об этом. Как бы то ни было, вполне возможно, что вера Эржебет в это и ее уверенность в себе делали ее прекраснее. Я, как обыкновенный человек, понимаю ее историю именно в таком ключе.

Отныне главной обязанностью Торко и Яноша было тайком избавляться от трупов девушек, павших от рук Эржебет. Какое бы высокое общественное положение ни занимал человек, если бы останки попались кому-то на глаза, то людская молва бы не утихала. Эти двое выполняли свою работу на отлично: в течение последующих десяти лет никто из жителей близлежащих земель даже не подозревал о чудовищных безумствах, что происходили в замке.

Какое-то время после купания Эржебет чувствовала себя помолодевшей, однако через неделю ей уже вновь казалось, что кожа стала дряблой, морщины – глубже, а цвет лица – хуже. Три-четыре месяца спустя она убеждалась, что если ничего не предпринять, то она будет стареть с неумолимой скоростью, и снова поддавалась безумию. Скорее окунуться в кровь, омыть ею лицо, испить ее!

Стоило этой навязчивой идее прийти ей в голову, как она начинала рвать на себе волосы. О том, чтобы потерпеть, не было и речи, и тогда она начинала ждать, как кто-нибудь из прислужниц допустит хотя бы незначительную ошибку.

Временами Эржебет и сама подталкивала их сделать что-то не так. Истеричным голосом она начинала кричать на девушку, поторапливая ее с порученным делом. Когда дрожащая от страха служанка, например, разбивала что-нибудь ценное, Эржебет вспыхивала от гнева – про себя ухмыляясь – и вместе с Торко тащила девушку в пыточную под землей.

Чтобы собрать кровь, она всегда раздевала девушку догола и подвешивала к потолку. Причины на то у нее были разные. По натуре Эржебет была, как сейчас говорят, садисткой, и созерцание женщин в таком виде наверняка доставляло ей удовольствие. Но, помимо этого, были у нее и чисто практические мотивы.

Во-первых, если б девушка оставалась в одежде, то часть желанной крови впиталась бы в ткань. Во-вторых, врожденное чутье подсказало Эржебет, что лучше всего для ее кожи подойдет кровь девственниц. Опытным путем она поняла, что вид оголенной гладкой кожи и симметричных форм юного тела разжигал в ней сильное желание убивать. Отчего-то смотреть на мужские тела Эржебет не хотелось.

Не стану описывать в подробностях, что затем делала Эржебет. Поначалу после одной ванны эффект сохранялся месяц или два, однако когда возраст Эржебет приблизился к пятидесяти, свежая кровь уже плохо помогала. Она стремительно старела, и ванны стали требоваться чаще. Достаточно было увидеть лучики морщин в уголках глаз или глубокие складки возле губ, чтобы в ней проснулась жажда крови. Всякий раз Эржебет призывала на помощь Торко и Яноша. Она даже не осознавала, насколько важную роль они играют в ее страшных деяниях.

Сначала эти двое тайно относили тела за пределы замка и хоронили в соседнем лесу. Однако трупов стало слишком много, поэтому теперь им пришлось относить их подальше. Когда же им стало казаться, что люди могут обнаружить их, им ничего не оставалось, кроме как зарывать их на заднем дворе замка.

По деревне стали ходить слухи, будто бы каждую ночь под покровом темноты из замка выезжает темная повозка с гробами. Якобы кучер заезжает глубоко в лес с горящим факелом и вытворяет какие-то бесчинства.

Из-за того что теперь останки прятали во дворе, могли насторожиться служанки из соседних поселений, трудившиеся в замке. Девушкам сказали, что их подруг, которых Эржебет на самом деле убила и обескровила, отправили домой из-за оплошностей. Но очень скоро они стали шептаться, будто бы те девушки так и не вернулись в родительский дом. На следующее утро, после того как тела закапывали на заднем дворе, любому в замке было очевидно, что землю в том месте потревожили. Поэтому вскоре Торко и Янош прекратили это делать. У них оставался последний вариант – отвести под трупы комнату в подземелье и укладывать их там один на другой. Из-за этого подвалы замка превратились в колдовской зал, откуда все время исходил такой запах разлагающейся плоти, что волосы вставали дыбом. Почти всем людям в замке было запрещено входить туда. Справедливо сказать, что именно Торко и Янош помогали Эржебет в безумных ритуалах красоты больше всех остальных.

Зимы в Трансильвании холодные. Иногда всю ночь напролет бушует метель, от одного порыва которой начинают шелестеть деревья у стен замка и лес вдалеке. Именно в одну из таких зим кожа Эржебет иссохла, огрубела и безмолвно просила еще больше заботы, чем в теплое время года. Графиня ежедневно обдумывала, как еще улучшить свои приспособления в подземелье. Сейчас это грязноватое темное пространство стало для нее самым важным в замке.

Чтобы можно было находиться здесь без одежды зимней ночью, Эржебет велела соорудить в двух местах печи. Хранилище трупов теперь устроили в прохладной комнатушке на северной стороне, расположенной дальше всего от печей. Установили и механизм подачи горячей воды. Изначально Эржебет окуналась в прохладную кровь, но со временем она задумалась о том, чтобы нагревать ее прямо здесь.

В подземелье разместили изысканные светильники, обновили убранство, вычистили каждый уголок и поставили сделанную на заказ ванну. Эржебет постоянно экспериментировала, пытаясь собрать как можно больше крови. Обнаженную рыдающую жертву заковывали в цепи, присоединенные к четырем углам помещения, и в горизонтальном положении подвешивали за конечности над полом. Под телом размещалась ванна с низкими бортиками и бесчисленными иголочками, протыкавшими кожу. Однако, что бы они ни делали, крови становилось ненамного больше.

К тому времени Эржебет уже почти не могла сопротивляться желанию окунуться в кровь всем телом. Порой одной жертвы уже не хватало. Бывало, на одну ванну требовались две или даже три девушки. И всякий раз соучастниками этого хлопотного жестокого ритуала становились Торко с Яношем.

Я нахожу удивительным, что они долгое время столь покорно помогали обезумевшей графине в ее черных делах. Сейчас уже невозможно сказать, что толкало их на это. Быть может, это был дух феодальной эпохи с ее недостатком свободы или же их нежелание оставлять в одиночестве сошедшую с ума графиню. А может, Эржебет устроила все так, что они не могли выйти из дела, или же сами в конечном счете почувствовали, что их влечет к этой дьявольщине.

Перешагнув рубеж пятидесяти лет, Эржебет утратила немногие остатки здравомыслия, и количество трупов резко увеличилось. Мертвецкая переполнилась до потолка, так что даже начала разрушаться стена соседней с ней кладовки для угля. Садистские наклонности окончательно поглотили сущность графини, заставляя ее продумывать изощренные орудия пыток, единственным предназначением которых было причинять невыносимые мучения юным девушкам и лишать их жизни. Самым известным из них была «птичья клетка». Оно представляло собой тесную железную клетку, внутри которой с трудом могла поместиться одна девушка. На внутренней стороне прутьев располагалось множество заостренных шипов. Запихнув в клетку донага раздетую девушку, устройство подвешивали к потолку и начинали хорошенько раскачивать во все стороны. Жертве не удавалось сохранять устойчивое положение тела, и иголочки со всех сторон впивались в ее кожу. Тем временем Эржебет, стоя под клеткой, наслаждалась кровавым душем.

Теперь эти жуткие игрища уже совершенно точно приносили графине удовольствие. К тому моменту Дарвулия уже умерла, но Доротью она трижды вызывала в замок. К ним присоединялась и кормилица Илона Йо, так что забавляться пыткой с раскачиванием клетки под адский хохот они могли уже без помощи Торко и Яноша. В голове не укладывается, что подобными действами мог развлекаться кто-то еще, кроме Эржебет. Видимо, в каждом из нас кроется такая дьявольская сторона.

Другим известным пыточным устройством, которое использовала Эржебет, была «железная дева». Его предложил графине некий немецкий изобретатель. У Эржебет загорелись глаза, и она тайно заказала его. Думаю, подобные бесчеловечные механизмы вызывают любопытство у многих людей.

Снаружи оно выглядело как металлическая кукла с неким подобием рыжих волос на голове. Когда к ней толкали девушку, то руки куклы крепко обхватывали ее и удерживали на месте. С помощью хитроумного механизма устройство тут же открывалось, а руки «девы» начинали прижимать жертву к себе все плотнее, словно обнимая. Изнутри кукла была усеяна острыми гвоздями, и при соприкосновении с ними на теле девушки моментально появлялось множество проколов. Из них потоками начинала хлестать кровь, стекая из нижней части куклы в поддон, а из него поступая в личную ванную графини. Затем она доводилась до умеренно теплой температуры.

Поначалу Эржебет страшно волновалась, что подогрев крови ради бо́льшего удобства может снижать действенность процедуры. Однако через несколько процедур она поняла, что кровь не только не теряет целительные свойства, но, напротив, помогает еще лучше.

Эти обряды невероятно преобразили ее. Окружающим казалось, что пятидесятилетняя Эржебет выглядит на тридцать с небольшим. Заставляя других жертвовать собой ради нее, она преисполнилась чувства собственной важности, которое действительно меняло ее внешность в лучшую сторону. В минуты, когда Эржебет ощущала себя прекрасной, она была ласкова и даже умела проявлять сочувствие.

День за днем графиня проводила свои омолаживающие процедуры, и наконец в замке попросту не осталось молодых девушек. Даже если и удавалось заманить кого-то на службу из соседнего поселения, Эржебет нещадно убивала новую жертву, поэтому даже с террасы замка было видно, что в деревне не осталось ни одной юной девушки.

Вместе со своими подручными Торко и Янош рыскали по округе в поисках жертв, но их возможности уже были на исходе. Жители окрестных земель тоже неохотно отпускали своих дочерей на службу в замок. Ходили недобрые слухи, будто никто из служанок не возвращался в отчий дом. Люди начали с опаской поглядывать на Чахтицкий замок, величая его логовом вурдалаков.

Однако Эржебет не придавала этому никакого значения. Ее ничуть не смущал гнилостный запах, постоянно исходивший из заваленного останками подземелья. С рассветом она, озабоченная состоянием своей кожи, отправляла Торко и Яноша за новой добычей, а если им не удавалось никого разыскать, начинала рвать и метать.

Графиня окончательно выжила из ума. Конечно же, она тронулась рассудком гораздо раньше, однако в прежние времена ее беспокоили лишь собственная красота и вражда со свекровью. К тому же она была достаточно разумна, чтобы не распускать слухи. Теперь же это ее больше не волновало.

Торко объяснил ей все как есть, но Эржебет уже не желала ничего слышать. Было ясно, что она тащит себя в пропасть. Ни в замке, ни тем более за его пределами некому было ее удержать. Оставалось лишь ждать, когда дело получит огласку и в замок придет кто-нибудь более влиятельный.

Торко и Янош были столь же безумны, раз по собственной глупости даже не замечали тревожных признаков в самом замке. Повинуясь деспотическим приказам Эржебет, они не колеблясь разыскивали девиц даже в деревнях на чужих территориях. Само по себе чудо, что им безнаказанно удавалось проворачивать эти злодеяния целых десять лет. В известном смысле Эржебет Батори была удачливой женщиной.

F

В бедной венгерской деревушке вдалеке от Чахтицкого замка обручились девушка с юношей. Девушку звали Флоранс, а молодого человека – Руди.

Семья Флоранс жила в такой нищете, что они уже подумывали сбежать из деревни под покровом ночи или вместе наложить на себя руки, поэтому когда ее родителям предложили отправить дочь в Чахтицкий замок за весьма приличные деньги, для них это стало настоящим спасением. До них обрывками доходила дурная молва, но ничего сделать против их слова Флоранс не могла.

Зато влюбленные были хорошо наслышаны о том, что в далеком замке якобы проживает принцесса-вампирша. Поговаривали, что ни одна из девушек не вернулась оттуда живой, что в подземелье замка есть темница, куда бросают пленниц, и что принцесса по одной вытаскивает их оттуда, убивает, а затем выпивает их кровь.

Эти слухи и впрямь были недалеки от истины. К этому времени Эржебет уже не тратила время впустую, загружая новых служанок работой, а попросту убивала их одну за другой. В подвалах соорудили темницу, куда можно было на несколько дней заключать девушек.

Узнав, что ее продают в замок, Флоранс горько зарыдала, однако по совету Руди быстро взяла себя в руки. Они сошлись на том, что вдвоем что-нибудь да придумают. Руди казалось подозрительным, что ни одна из девушек так и не вернулась домой из замка. Если страшные слухи правдивы и Флоранс собственными глазами увидит происходящее, то сможет пожаловаться на графиню и выбраться из замка. Но сейчас все это были лишь домыслы, и ни один человек не мог их подтвердить. Без доказательств и сделать ничего было нельзя.

Сначала они думали сбежать, пока Флоранс будут везти в замок, однако план был не слишком удачным. Во-первых, это поставило бы в затруднительное положение отца Флоранс, уже получившего деньги. Во-вторых, чтобы избавить людей от демонов из замка, нужно было попасть туда и собственными глазами увидеть, что там творится. Поэтому в любом случае нужно было продумать побег.

Всего через четыре дня Флоранс должны были забрать, поэтому они с Руди начали придумывать, как же ей сбежать из замка. В темнице наверняка были железные решетки, и, чтобы выбраться наружу, потребовалась бы пила или напильник. Тогда они отправились в соседний городок и купили пилу в лавке кузнеца. Ее лезвие Флоранс вшила в юбку.

По слухам, тюрьма располагалась под землей, а значит, просто выбраться из нее было недостаточно. Даже с первого этажа было бы непросто улизнуть. Наверняка и на окнах были установлены решетки, а ворота крепко запирались снаружи. Раз замок окружала высокая стена, то не оставалось ничего иного, кроме как попасть на второй этаж и спрыгнуть на землю из окна либо с верха стены, не попадаясь на глаз