У людей без личности особенно силен страх ее утратить: мысли о смерти доводили меня до состояния такого животного ужаса, что я переставал себя контролировать
Костя, твой кот такой жирный, что в Азербайджане он спит на Баку. Стоп, кажется, я эту шутку не так рассказываю.
советский голубой плащ из секонд-хенда и свободные шаровары, пузырящиеся возле колен, не оставляли никакого сомнения – передо мной был настоящий санкт-петербуржец
Пока у меня еще оставалось немного энергии, я должен был предпринять запоздалый рывок в жизнь. При этом я хорошо понимал, что рывок этот следовало уподобить попытке толстого одышливого мужчины догнать линию горизонта. Толстого одышливого мужчины, не забывавшего ни на секунду, что эта линия не станет ближе и на сантиметр. И все-таки надо бежать.
Ключ, отмыкавший эту железную маску, – каламбуры.
Я не слышал слов, но видел лица людей, таких же, как я, запутавшихся во времени, как в гамаке, не родивших детей, не построивших убедительной карьеры. Мы вертелись, поджариваемые обстоятельствами, болтались, как пустые бутылки в пене Невы, рассчитывая на какой-то очень туманный счастливый случай. Мы не повзрослели, не пережили инициации взрослости и теперь обречены опухать и стареть, волоча детские неразвившиеся мозги по тускнеющему коридору жизни
Он выехал триумфально, как ассирийский воин на колеснице, под скрип спиц, забитых травой и обломками вет
Это ли не настоящее проклятье древних сфинксов – быть прирожденным писателем, неспособным ничего сочинить.
В частности, мира литературы, который, как и весь остальной органический мир, да и неорганический тоже, действует в соответствии с чьей-то злой и абсурдной волей.
Только теперь я, не сразу заметив это, помогал себе активной жестикуляцией и ключевые тезисы своего монолога произносил, или даже выкрикивал, вслух.
Отвращение к себе привычно, как дыхание», – это про меня
