Оглавление

Счастье женское

I

Семья у Ники считалась нормальной, если учитывать, что чуть ли не в каждом поселковом доме было, в среднем, по четверо детей. Ее мать, Надежда Юрьевна, работала продавщицей в продуктовом магазине, а отец (его все звали просто: дядя Степа) — шофером при сельсовете. Между старшим братом Рудиком и ее сестрой Аллой, существовала разница в возрасте на пять-семь лет. Незначительная, вообще-то, но для самой Ники, она казалась огромной. Все в доме, к ней, относились как к несмышленышу, ведь она — младшенькая, и ее, по мнению других, нужно опекать.

Жили они дружно, и одно из самых первых Никиных воспоминаний, как раз и было то, как брат и сестра ее кормили. Родители, в это время, скорее всего находились на работе, а она, Ника, оставленная на попечение старших детей, сидела на коленях у Аллы и, Рудик пытался попасть ложкой с кашей в рот сестренки, вертящей головой. Какой именно кашей они ее кормили, этого она, естественно, не помнила, но вполне вероятно, что манкой. Потому что, именно манную кашу, с незапамятных детских лет, Ника терпеть не могла. Ей легче пробежать босоногой по крапиве, чем съесть тарелочку этого противного варева. Помнится, когда уже став значительно больше, у соседей ее посадили за стол вместе с неизменным другом, всех детских игр, Лешей кушать, а на стол поставили это ненавистное блюдо. Ника, с диким ревом убежала домой и заявила своей озадаченной матери, что к соседям больше никогда не пойдет, так как, они, ее заставили есть то, что она терпеть не могла. Долго же, у них в доме стоял хохот Рудика…

Другое детское воспоминание выхватило из памяти поездку к бабушке на деревенский престольный праздник. Они, тогда, всей семьей туда поехали. Нарядные и веселые… отец почти всю дорогу держал двухлетнюю малышку на руках и, только, возле бабушкиного дома отпустил Нику на зеленую, в желтых одуванчиках, лужайку. Там, у забора, лежали сложенные доски и несколько бревен, оставшихся после строительства дома. Несколько лет назад, в бабушкиной деревне случился грандиозный пожар, когда выгорело чуть ли не полдеревни… На этих бревнах и собиралась детвора со всей улицы. И, пока взрослые отмечали свое торжество, дети устраивали разные игры.

А вот зима… Рудик сталкивает Нику, сидящую в санках со склона горки, сделанной руками уличной детворы. Она визжа, со скоростью, так, что захватывает дух, несется вниз и, чуть, не доезжая до стоящей сестры Аллы, переворачивается и оказывается в сугробе… Алла помогает ей встать, оттряхивает снег с ее куцей шубейки… а, морозный воздух так и щиплет за щечки, и сестра ей поправляет завязанный сзади шарфик, натягивая его снова на курносый Никин нос. И потом, уже в вечерних сумерках, они все втроем забираются на теплую печь и сидят там до самого прихода родителей.

Один из первых запомнившихся Новогодних праздников, оставивших след в ребячьей душе… Детский хоровод вокруг нарядной зеленой красавицы. Пахнет хвоей и чем-то еще, вкусным и терпким… Дед Мороз с длинной белой бородой, в колпаке и красным носом, вывел Нику из хоровода и поставил перед собой. А она, запинаясь, скороговоркой, прочла ему заученный дома, под руководством старшего брата, небольшой стишок:

…Здравствуй Дедушка Мороз,

У тебя сопливый нос!… —

все вокруг так и грохнуло смехом! Ничего непонимающая Ника испуганно оглядела смеющихся людей и, внезапно осознав, что перепутала и ляпнула то, что совсем не следовало говорить, тихо поправила себя:

— Ой, я не правильно сказала… У тебя красивый нос!.. — и от испуга, что сделала не так, как нужно, заплакала.

Дед Мороз улыбнулся в бороду и, наклонившись к ней, вытер с ее лица слезы:

— Ну, что ж ты девочка плачешь? Я не люблю тех, кто плачет!.. — вынув из своего мешка пряник и несколько карамелек, он протянул их ей. — На-ка, тебе маленький гостинец от зайчика!

Ника робко взяла из его рук угощение и, пролепетав «спасибо», вернулась в хоровод. С тех пор, ежегодно, перед каждой Новогодней елкой ей напоминали этот, оконфузивший ее, случай.

Память детства оставляет образы, ярко ослепляющие сознание. Красочные картинки не имеют, можно сказать, ничего общего с тем, что остается в памяти уже когда человек становится старше. С годами восприятие как-то блекнет… Радужный мир, который познает ребенок, постепенно теряет свою особенность и неповторимость. Если раньше, Ника остро воспринимала то, что ее окружает и любые огорчения, которые происходили с ней или с теми, кто находился в поле ее зрения, становились для нее чуть ли не трагедией личного плана, то постепенно все это сглаживалось. Детские впечатления и неприятности принимали более личностный характер, и, теперь, уже в разряд трагедии переходило только то, что так или иначе, затрагивало непосредственно круг ее интересов. Ребенком Ника чувствовала себя частью окружающего мира, и ей казалось, что в глазах этого мира и она что-то да значит… но, к сожалению, с каждым днем, она все отчетливее начинала сознавать, что это все не так и, каждый человек несет в себе то, что есть у него в душе. Не больше, ни меньше. И все живущее, одновременно независимы друг от друга так же, как и неразрывны между собой… как бы то ни было, открытия доставляли ей острые минуты осознания своей беспомощности в ходе некоторых событий. Трагических событий, которых невозможно исправить.

Ей было лет шесть, когда случилась эта потеря…

Она сидела с Лешей, на лавочке, недалеко от своего дома. Возле них остановилась машина и, из нее, под руки вывели мать. Ника побежала навстречу, но мать невидящими и заплаканными глазами смотрела куда-то мимо нее…

— Мама, а где папа?.. Вы же сказали, что придете вместе и мы поедем к бабушке… — уже в доме, Ника нетерпеливо затеребила руку матери.

Мать, словно придя в себя, посмотрела на младшенькую, обняла ее и заголосила:

— Нет у нас больше папки, доченька!.. нет…

«Как это, нет?.. — недоуменно подумала Ника. — Ведь, он же, — есть!..» и, она вырвалась из, удушающих ее, объятий.

Тут, с улицы, одновременно вбежали запыхавшиеся Рудик с Аллой. Ника кинулась к ним испуганной птичкой:

— Мама говорит, что у нас нет больше папки, а куда ж он делся-то, куда?

У четырнадцатилетней Аллы брызнули из глаз слезы, она обняла худенькое тельце сестренки и молча прижала ее к себе.

— Значит, это правда… — не то спросил, не то просто пробормотал растерянный Рудик.

В доме надолго зависла тягостная обстановка. Какие-то люди сновали взад-вперед, приехавшие тетки, сестры родителей, хозяйничали на кухне, готовя поминальные блины и прочее съестное. Центральное место в доме занял гроб с телом отца… смерть никак не отразилась на его внешности, казалось, что он только спит. Ника слышала, как люди, переговариваясь между собой, обсуждали случившееся. В тот день на другом конце поселка загорелся дом. Ее отец, оказавшись поблизости, стал помогать выносить вещи. И уже непосредственно перед тем, как рухнули перекрытия, он выбежал с хозяйским барахлом. Бросив все на землю, он словно присел рядышком, отдохнуть. Но у него, как потом сказали врачи опоздавшей «скорой», отказало сердце…

После похорон отца мать продолжительное время никак не могла успокоиться. Да и Нике довольно долго все чудилось, что вот-вот откроется дверь и на пороге появится крепкая фигура отца, с правильными чертами лица и незабываемой улыбкой. Чуть выше среднего роста, он был на целую голову выше матери, пухленькой и такой же, как и муж, русоволосой… Внешне они сильно походили друг на друга. Бывало, во сне, услышав голос отца, Никино сердечко замирало, и она открывала глаза в надежде, что он это ей наяву привиделся, что он рядом…

Через год Ника пошла в первый класс. Соседский мальчик Леша стал сидеть с ней за одной партой. Они вместе ходили в школу, вместе возвращались оттуда и вместе решали трудные задачки, во всем помогая друг другу. У Ники также появились обязанности по дому — следить за порядком. По окончании восьмилетки Алла уехала учиться на швею, а Рудику вменялось ходить за домашней живностью. Зимой он чистил во дворе снег и вечером заносил дрова на растопку печи утром. Тихие вечера, размеренная жизнь, — все как при жизни отца, но только с той существенной разницей, что его не было рядом с ними. Зачастую по ночам Ника слышала, как мать плачет, уткнувшись носом в подушку. Откинув с себя одеяло, она вставала со своей постели и шлепала к матери.

— Мамочка, я люблю тебя!.. — обняв ее своими худенькими руками и прижавшись к ней всем тельцем, Ника засыпала.

Иной раз на пару дней из деревни, оставив свою домашнюю живность на соседей, приезжала бабушка, мамина мама. Она приносила в дом запах овечьей шерсти и свежескошенного сена… По вечерам бабушка сидела у печи и пряла пряжу, из этих ниток мама потом вязала носки и варежки своим домашним.

Время текло размеренно, неторопливо. Порой начинало казаться, что прошла целая вечность без дорогого для них человека. Будто так и должно быть.

Как-то, зайдя к соседям за Лешей, Ника увидела там человека, отдаленно похожего на отца. Ее сердечко екнуло и опустилось в пятки.

— Ой, Никочка! Как хорошо, что ты пришла!.. — обрадовано всплеснула руками тетя Роза, мама Леши. — Мы как раз собирались бежать к вам. Мама дома?

— Да… она только что пришла… — тихо пролепетала оробевшая от похожести незнакомца Ника.

— Ну вот и хорошо! Вы с Лешей сбегайте за ней. Скажите, что дело есть, путь бегом — к нам идет!..

Ника с Лешей сходили за Никиной матерью. А после Леша ей сказал, что дядя, сидевший у них, — папин друг.

— Он ушел от своей жены, и мама хочет его познакомить с твоей матерью.

— Зачем?.. — недоуменно спросила своего друга Ника.

— Ну как зачем? — Леша посмотрел на Нику. — Ей ведь тяжело вековать одной…

— А она же не одна! У нее есть мы!.. — из Никиных глаз готовы были политься слезы. — Я, Алла, Рудик… она не одна!..

— Вы — дети, а ей нужен мужчина!.. — совсем по-взрослому заявил Леша.

— Зачем?! — Ника все еще недоуменно смотрела на друга.

Леша вздохнул:

— Ох, ну какая же ты непонятливая, Ника! Ну смотри, все же живут парами! И у меня папка с мамкой, и у Шапкиных, и у Савельевых, и у Курочкиных…

— Но тетка Лизавета и Кудеиха — живут одни!.. — не унималась она.

— У тетки Лизаветы вообще мужа не было, мне мамка сказала, что она старая дева, а Кудеиха — старая уже, ей как бы мужа и не надо!

— Ну и маме нашей — не надо!.. — заупрямилась Ника.

— Нет, надо!.. — убеждал он. — У тебя мама еще молода, ей нужно. Да и в доме нужны мужские руки… ты не возражай, если они между собой поладят!

— Как это поладят?..

— Ник, не задавай глупых вопросов, ты же не дурочка!.. — заявил Леша. — Они должны договориться между собой. Если это случится, то все вы будете жить вместе. И у тебя будет новый папка.

— А мне не нужен новый папка! Не нужен!.. — слезы брызнули из Никиных глаз. — У меня свой папка есть, и мне никто больше не нужен!

— Тебе-то, может, и не нужен! А ты о матери подумала?.. — совсем по-взрослому проговорил Леша. — Утри свои слезы, не маленькая уже!

— Мама тоже по ночам плачет… — всхлипывая, пробормотала она.

— Вот видишь, ей нужен мужчина.

— Откуда ты знаешь, что ей нужен мужчина?

— Мамка с папкой все время так говорят. А они — взрослые, они все знают. Вот ты — вырастешь, тоже замуж пойдешь!

У Ники от изумления высохли слезы.

— С чего ты взял?

— Я же говорю, что никто не должен быть один, — авторитетно заявил он. — Каждая девочка выходит замуж, каждый мальчик — женится!

— А за кого я пойду замуж?

— Кто тебе понравится… — он посмотрел на свою собеседницу. — Я же не знаю, кто тебе нравится! Может, за кого-нибудь из нашего класса, а может, за кого другого…

— А за тебя я могу выйти?.. — она открыто посмотрела на своего друга. — Мы с тобой давно дружим.