Оглавление

Посвящается моему дедушке — тому,

кто первым показал, что слова — не просто звук,

а мост между сердцами.

Что важное нужно говорить сразу,

не пряча за молчанием, не откладывая «на потом».

Особенно если это — про любовь, про веру,

про то, что по-настоящему живёт внутри.

1 Глава

В подземном бункере, спрятанном под заброшенным научным институтом на окраине города, царила стерильная, будто вымершая тишина. Над головой — толстый слой бетона, а за ним другой, параллельный мир: уличная возня, очередь в аптеку, новости о скидках и пробках. Всё то, что не имело ни малейшего отношения к тому, что происходило здесь, внизу.

Здание над нами выглядело безнадёжно покинутым: облупленные стены, выбитые окна, заросший двор, вывеска «Автономные Системы», перекошенная и поблекшая. Никто не догадывался, что на глубине тридцати метров начинались коридоры Отдела «Тень». Организации, которая официально не существовала. Ни в реестрах. Ни в бюджете. Ни в головах простых людей.

Внутри бункера воздух был беззвучным, вычищенным до стерильности. Холодный свет ламп заливал просторные помещения. Стены — из армированного полимера, потолок — клубок кабелей, всё сделано так, чтобы не допустить ошибок. Тут не про уют. Тут про контроль. И мгновенную реакцию.

У голографической панели стояла Кира. Наш командир. Женщина, способная одной бровью заставить генерала замолчать. Брючный костюм без единой складки, волосы затянуты в идеальный пучок, браслет-сканер на запястье — всё выверено до миллиметра. Даже пауза в дыхании была стратегической.

В руках у неё была папка. Бумажная. Потому что кое-что до сих пор не доверяют ни цифровым каналам, ни зашифрованным сетям.

— Ты хоть слушаешь? — спросила она, не оборачиваясь.

Я лениво расхаживал по комнате, вращая плечами, будто разогреваясь перед спектаклем.

— Всегда, Кира. Просто настраиваюсь. Спасти мир, соблазнить наследницу глобальной катастрофы — понимаешь, важно поймать ритм.

Я знаю, как выгляжу: рубашка застёгнута не на все пуговицы, галстук сбился набок, прядь на лбу, серьга в ухе. Со стороны — будто я из отдела дизайна, а не спецопераций. Но это и есть часть роли. Беспечность — лучший камуфляж. Внутри же я совсем другой. Серьёзный до скрупулёзности, почти педант. В душе — идиалист, который до сих пор верит, что мир можно исправить. Просто теперь я предпочитаю делать это не в лоб. А тихо. И точно.

Кира с тихим хлопком швырнула папку на стол.

— Алиса Валентайн. Вторая дочь доктора Маркуса Валентайна. Ты знаешь, кто он.

— Гений с манией контролировать катастрофы. Создатель проекта «Лев». А год назад — просто исчез. Без следа. И, как показывает практика, такие исчезновения редко ведут к чему-то хорошему. — Я подошёл ближе, склонился над фотографией. Девушка с тёмными завивающимися волосами, прямой взгляд, глаза — цвета замёрзшего озера. — Прелестна. Но в этих глазах лёд. Такой, что обжигает.

— Возможно. — Кира подтолкнула ко мне досье. — У неё есть старшая сестра — Яра Валентайн. После развода родителей Яра осталась с матерью, Алису отец забрал к себе. С тех пор — две параллельные жизни. Разные города, разные школы, даже фотографии — как из двух разных вселенных.

— Мать — Мирисса Кроуфорд. По образованию — филолог, но давно уже не преподаёт. Сейчас у неё собственное издательство и небольшой бизнес, связанный с образовательными курсами. Женщина сложная, стервозная, конфликтная. Острый ум, тяжёлый характер, склонна к манипуляциям и резким суждениям. Со взрослыми у неё всегда война, с авторитетами — тем более. Но при всём этом — детей она любит. Особенно Яру. С ней у Мириссы крепкая эмоциональная связь: Яра — «её девочка», её отражение и, возможно, главная гордость. — А отец… — Кира сделала паузу. — Доктор Маркус Валентайн. Гений, одержимый контролем. Научный руководитель проекта «Лев». Ходили слухи, что он собирался внедрить прототип в реальных условиях, не дожидаясь одобрения комиссии. Через пару месяцев после этого — исчез.

— Как будто знал, что за ним придут.

— Яра — социально активная, понятная. Прямая, прогнозируемая. У неё — фото с друзьями, соревнования, грамоты, благотворительные сборы.

— Алиса — другая. Тихая, закрытая. В соцсетях — тишина. Поведение ровное до настороженности. Особенно после того, как отец пропал.

— По сути, он обожал её. Алиса была для него не просто дочерью — смыслом, точкой опоры. Он держал её подальше от своей работы, старался оградить от всего, что касалось проекта «Лев». Вместо школ — домашние преподаватели, вместо друзей — тщательно отобранные взрослые. Контроль, стерильность, безопасность. Он построил вокруг неё стеклянный купол — как будто знал, что грянет буря. Но в таких семьях дети слышат больше, чем кажется. Замечают, запоминают, складывают в пазлы. А потом он исчез. И оставил её — с кучей вопросов и, возможно, с ответами, которых мы пока не видим.

Я пролистал пару страниц. Действительно — у Яры профиль скучный, как понедельник. А вот у Алисы — провалы, нестыковки. И какое-то странное затишье.

— Значит, фокус — на младшей. Потому что именно её он держал рядом.

— Именно. Если кто-то и может знать, где Маркус, или хотя бы, где спрятан прототип — это она. Возможно, она ключ. Или… сам механизм.

Я ткнул в фото.

— А если она не в теме? Если она — просто побочный эффект чьей-то паранойи?

Кира посмотрела прямо в глаза.

— Тогда ты быстро это поймёшь. Но если ошибёшься — будет уже поздно.

Я выпрямился.

— Значит, действовать осторожно. Втереться, узнать, вытащить информацию. Без шума. Без следов.

— Всё как всегда.

В этот момент дверь с шипением открылась и появился Лукас — с кофейным стаканчиком и с выражением лица «я уже в курсе».

— Кофе мёртв, но я жив. О, вы тут обсуждаете кого-то с глазами цвета «апокалипсис на рассвете»?

— Лукас, выйди, — сказала Кира, даже не моргнув.

— Уже почти ушёл, шеф, — буркнул он, но остался где-то за стеклом, как обычно.

Я закатил глаза.

— Он всё равно подслушает.

— Знаю. Но я не говорю то, что нельзя говорить.

Я закрыл папку, взглянул на неё.

— Уровень допуска?

— Формально — второй. Неофициально — у тебя свобода действий. Но если провалишься — ты сам по себе.

Я усмехнулся.

— Ничего нового.

Уже направляясь к выходу, я услышал её голос за спиной:

— Матвей.

Я обернулся.

— Это не просто девочка. Это, возможно, запусковой механизм. Помни об этом.

— А я, возможно, — человек с пальцем на кнопке, — бросил я и вышел в коридор.

Дверь за моей спиной закрылась. Всё было как всегда: воздух с привкусом металла, мягкое шуршание вентиляции, красноватые огоньки на панелях.

У выхода меня, конечно, ждал Лукас. Прислонился к стене, с видом человека, который уже придумал пятнадцать теорий заговора и успел опровергнуть их сам.

— Ну и? Кто у нас на повестке дня? Красотка? Шифровка? Бомба замедленного действия?

Я бросил взгляд на него, на его торчащую наружу бирку с одежды.

— Убери это. Ты либо шпион, либо манекен с распродажи.

— Когда-нибудь ты скажешь что-то глупое?

— Скажу. Когда провалю миссию.

Я нажал кнопку лифта. Двери закрылись. Он остался снаружи, покачивая головой.

— Вот ведь засранец, — пробормотал он. — Но, чёрт побери, наш.

Лифт поднялся на верхний уровень. Меня ждала парковка. Чёрный «Форд Фокус». Старенький, с характером. На левом борту вмятина — напоминание о неудачной парковке полгода назад. Каждый раз, когда прохожу мимо, думаю: «Надо бы исправить». И каждый раз — не сейчас. Этот хрипловатый зверёныш не вызывает подозрений и это главное. Идеальный прикрытый следопыт — потертый, неприметный, но упрямо живой.

Сигналка пискнула в темноте. Я открыл дверь, швырнул пиджак на заднее сиденье, сел. Кожа сиденья прохладная, слегка потрескавшаяся. Завёл двигатель — машина вздрогнула, заурчала с ленивым ворчанием.

— Да ладно, я тоже рад тебя видеть, — пробормотал я и поставив руку на руль, медленно выехал со стоянки. — Поехали, старина. Мир сам себя не спасёт.

Скользнул взглядом по панели — топливо есть, масло в норме. Бардачок захлопнут, но я знаю, что внутри — папка с досье. Бумажная, старая школа. Всё, что удалось собрать по Алисе Валентайн: фрагменты её жизни, следы отца, зацепки по проекту «Лев», финансовые движения, поведенческий профиль. Бумажная биография потенциальной катастрофы.

На трассу выехал без музыки — радио я выключил ещё на базе. Не выношу, когда мне в уши льют про пробки и погоду, будто кто-то решил, что я не справлюсь без напоминания, что на улице лето. Вместо этого — тишина. Почти. Шуршание шин, редкие фары встречных. Внутри головы — рой.

Алиса Валентайн.

Голубые глаза, чёрные кудри, взгляд с характером. По досье — интроверт, по фото — не без стержня. Вроде просто девчонка, но каждый отчёт намекает: она может знать гораздо больше, чем говорит. И дело даже не в отце. Дело в молчании. Слишком ровном. Слишком чистом. А чисто, как известно, там, где либо тщательно убирали, либо что-то прячут.

— Вот бы выяснилось, что она и правда обычная, — пробормотал я, прикусив губу. — Или хотя бы не смертельно интересная.

Засмеялся себе под нос.

— Будет неловко, если я влюблюсь, а она окажется киборгом. Хотя, по нынешним временам, это даже романтично.

Притормозил на светофоре, машинально глянул в зеркало. Снял очки. Настоящее лицо смотрело на меня — без маски, без ухмылки. Просто я.

Под глазами — круги, как кольца на спиле дерева: каждый слой — ещё одна бессонная ночь. Щетина за день успела прорезаться, словно напоминая, что время идёт, даже если ты не замечаешь.

Глаза… в отражении они казались чужими. То зелёные, то синие, как будто сами не решили, какими быть сегодня. Усталость в них — как вечный осадок. От дел, от лиц, от потерь.

В ухе — серебряная серьга. Маленький штрих, который почти никто не замечает. Но я — помню. Это его серьга. Он шутил, что носит её «для баланса». Смеялся, когда я поддел его за это. А потом исчез в дыму, оставив тишину.

С тех пор она со мной. Не потому что сентиментален — потому что кто-то должен помнить. И потому что иногда, чёрт возьми, это единственное, что ещё держит.

— Если она знает, где ключ, — прошептал я, не замечая, как пальцы сильнее сжали руль. — Значит, всё зависит от меня. От того, нажму ли я правильную кнопку… или выпущу ад на поверхность.

Свет — зелёный. Поехали.

— Ну что, Алиса… кто ты? Принцесса, которую надо спасать? Пешка, которую передвинули? Или королева, ставшая слишком умной для своей доски?

Подкатил к дому. Многоэтажка, облупленная штукатурка, сосед с вечно шумной собакой, почтовые ящики, у которых пахнет краской и чужими письмами. Всё как надо. Никаких камер на подъезде. Ни сигналки, ни лишних вопросов. Аренда — на левое имя. Холодильник — наполовину пуст, как и должно быть.

В этой работе роскошные апартаменты — не прикрытие, а цель. А настоящая маскировка — обычность. Самая скучная форма исчезновения.

Сегодня — пока без контакта. Только ночь, только я, монитор и папка с документами, которые нужно прошерстить до рассвета. А завтра — начнётся игра. Главное — не моргнуть первым.

2 глава

Горячая вода стекала по моей коже, смывая остатки сна и спутанных ночных мыслей, которые ещё цеплялись, не желая отпускать. Я стояла под душем, уставившись в запотевшую стенку кабины и дышала ровно, глубоко, будто вместе с паром выходило всё ненужное: тревоги, домыслы, чужие фразы.

Под левой грудью, чуть ниже — там, где иногда замирает сердце, — тёмнела татуировка: созвездие Льва. Мой знак. Мой щит. Маленькие звёзды, соединённые тонкими линиями — простая геометрия, но в ней я всегда находила опору. Я родилась под этим созвездием. Иногда мне казалось, что это единственное, что действительно во мне устойчиво, несмотря ни на что.

Выключив воду, я нащупала полотенце и закуталась в него крепко, как в броню. Оно было мягким, пахло лавандой и немного — свежестью. Волосы, тяжёлые от воды, липли к спине и я смахнула мокрую прядь с лица. Не спешила. Не торопилась. Сегодняшнее утро было моим.

На кухню пошла босиком. Пол прохладный, но приятно бодрил. На ходу включила колонку — музыка полилась лениво и легко, будто лето залетело в окно. Что-то старое, с глупым, но добрым припевом.

— Хорошо, — выдохнула я, подпевая строчку на вдохе. — Пусть день начнётся как кино, а не как новости.

Я поставила чайник, разбила пару яиц в миску, добавила немного шпината, зелёного лука. Омлет — простой, быстрый. Чай — зелёный, терпкий. Никакого кофе. Никогда не понимала, как можно добровольно наливать себе в чашку тревожность.

— Да будет завтрак, — произнесла я торжественно, крутанувшись с половником в руке. — Лулу, ты не возражаешь?

Из соседней комнаты, будто по команде, важно вышла она — Лулу. Белая, пушистая, как снежок из рекламы стирального порошка. У неё были глазища, как два кусочка неба — светло-голубые и чуть прищуренные, как у недоверчивой принцессы. Она мягко ступала по полу, неся себя, как королева и прямиком направилась к полке с книгами.

— Не тронь «Маргариту», я тебя умоляю, — сказала я, заметив, как она потянулась лапкой к краю тома.

Лулу высокомерно проигнорировала замечание, потёрлась о корешки и устроилась прямо под полкой, свернувшись пушистым калачиком.

— Ну да, правильно. Книги — это серьёзно, — кивнула я. — Когда-нибудь ты расскажешь почему у тебя такое лицо, будто ты пережила революцию?

Лулу в ответ закрыла глаза. То ли согласилась, то ли отмолчалась с достоинством.

Многие считают меня странной. Ну или слишком… живой. Слишком яркой. Слишком прямой. Слишком, слишком, слишком. Но я и не пытаюсь понравиться.

Мне хватает собственного зеркала, в котором я не выгляжу фальшиво. Я умею быть разной. Могу обаять кого угодно — продавца в овощной, профессора в институте, собаку на улице. Я просто такая. Люди тянутся, а потом удивляются, когда за улыбкой прячется острый язык и железный характер.

— Да, милая, ты не сахар. Ты соль и перец сразу, — сказала мне как-то мама. Наверное, с гордостью. А может, с лёгкой тревогой.

Я умею смеяться. Громко, заразительно, так, что у людей срывается защита. Умею отшутиться даже на чьё-то хамство — иногда с блеском, иногда с ядом. Но при этом я помню всё. Лица, слова, взгляды. Я просто не показываю. Люди путают лёгкость с наивностью — и это всегда смешно. И опасно.

У меня есть одна чёткая черта — я не люблю, когда мною пытаются управлять. Даже ненавязчиво. Даже якобы «из заботы». Секунду — и я отстраняюсь. Не грубо. Просто будто из воздуха исчезаю. Так было всегда.

Я делаю глоток чая и прислушиваюсь к музыке. Там поют что-то про то, что «жизнь — это танец, даже если ты танцуешь одна». И знаете, что? Это чертовски верно.

Я села за стол, скрестив ноги на стуле, с кружкой чая и вилкой. Омлет удался. Даже без сыра, про который я в третий раз забыла — было вкусно. Может, дело в настроении. Или в том, что я наконец позволила себе утро без спешки.

С улицы доносился гул машин. Кто-то уже спешил, суетился, проклинал пробки. А у меня был свой остров. Своя кухня. Свой день.

— Да, Лулу, пусть всё идёт по плану. Или хотя бы не слишком катастрофично, — пробормотала я, глядя в окно.

Лулу чуть приоткрыла один глаз, зевнула и кажется, согласилась.

После завтрака я пошла сушить волосы. Не всегда делала это, но сегодня был тот редкий день, когда хотелось чуть больше порядка. Включила фен и смотрела в зеркало, как мокрые кудри превращаются в мягкие волны, обрамляя лицо. Чёрные, упрямые — как я. Я даже уловила в себе что-то новое. Или просто давно не смотрелась в зеркало по-настоящему.

Я оделась без фанатизма — светлая рубашка, джинсы, новые туфли на устойчивом каблуке. Любила их за то, как они меняли походку. Делали шаги твёрже, будто я знала, куда и зачем иду. Хотя всё было проще. Я шла на встречу с сестрой. С Ярой. Только и всего.

— Лулу, ты за старшую, — бросила я, пока искала ключи. — Не вздумай разнести библиотеку.

Кошка вытянулась, моргнула в ответ и, кажется, снова уснула.

— Типичная ты, — усмехнулась я. — Ни о чём не волнуешься. Может, это и есть секрет спокойствия — просто спать у полки с книгами.

Закрыв дверь, я на секунду задержалась, прислонившись к косяку. День обещал быть странным. А значит — настоящим.

Я вышла из дома, нацепив солнцезащитные очки, хотя солнце ещё толком не разошлось. Просто иногда хочется спрятать взгляд — не потому что есть что скрывать, а потому что не хочется тратить его на лишних людей.

В ушах — наушники, но музыка звучала едва слышно. Фоном. Не для того, чтобы отключиться, а чтобы чуть приглушить мир. Я всё равно слышала — шаги прохожих, сигнал машин, лай собак. Улица дышала рядом.

Воздух был тёплым, с привкусом лета и чем-то ещё… странным. Как будто в нём витала прелюдия к чему-то непонятному. Как музыка до начала фильма, когда ещё не ясно — будет это комедия или триллер.

Я двигалась медленно, почти назло торопливому городу. Утро тянулось лениво, как тёплый чай в чашке. Люди бежали мимо — с рюкзаками, колясками, собаками, с лицами «всё, жизнь ушла без меня». А я — просто шла. Ветер касался рубашки, каблуки мягко стучали по плитке, будто аккомпанировали собственному маршруту.

И тут — свист. Резкий, наглый, самодовольный, как у тех, кто путает улицу с личной сценой для дебюта.

— Эй, кудряшка, ты просто огонь!

Я остановилась. Нет, не потому что испугалась или растерялась. А потому что во мне проснулся… театральный демон. Такой себе внутренний режиссёр, который сказал: «Сценарий простой, но актёр — хлам. Нужно срочно улучшить».

Обернулась.

Мужик. Лет сорока, может, больше, если считать усталость от жизни. Пиджак на нём был настолько мят, что мог бы получить гражданство в разделах секонд-хенда. Волосы — как у актёра из дешёвой рекламы шампуня «до». В руке — бумажный стаканчик кофе. Улыбка на лице такая, будто он только что рассказал сам себе анекдот и сам же в восторге.

Я повернулась к нему, поправила очки, иду — медленно, будто по подиуму.

— Это ты мне? — спросила я мягко, с почти детской наивностью в голосе.

Он выпрямился, как петух перед началом сезона спаривания. Грудь колесом, взгляд уверенный, как у человека, который вот-вот расскажет, что он «нормальный мужик».

— Конечно тебе. Кто ж ещё такая красотка?

— Хм, — я подошла ближе, заглянула ему прямо в глаза. — Ты точно уверен, что хочешь моего внимания?

Он кивнул и его самодовольная ухмылка расплылась ещё шире. Ошибка номер один.

— Ладно, — я улыбнулась. — Держи.

И аккуратно, без спешки, как будто это часть утреннего ритуала, взяла у него стакан с кофе. Он даже не сразу понял, что я делаю — стоял, замерев, словно камера застопорилась на кадре «до катастрофы».

— Спасибо, — протянула я, всё ещё мягко. — Утро без идиотизма — день зря. А тут прямо свежее, обжигающее. Как я люблю.

И — бульк. Вылела весь кофе ему прямо на голову. Медленно. С наслаждением. Как будто поливала комнатное растение, которое слишком громко дышит.

— ААА! — взвизгнул он, отшатнулся, хлопая глазами, как голубь, которому объясняют закон гравитации.

Кофе стекал по его лбу, волосы прилипли к лицу, рубашка стала пятнистой, как леопард с похмелья. Он выглядел так, будто только что проиграл спор вселенной.

— Ой… — протянула я с фальшивым сочувствием. — Наверное, я просто слишком красивая, чтобы пройти мимо, да?

Он открыл рот — наверное, собирался выдать нечто гениальное в духе: «ты психически больная!» Но я уже разворачивалась. Интересно, конечно, как он ставит диагнозы без мозгов и медицинского образования, но слушать — не входило в мои планы. Утро было слишком приличным, чтобы марать его об чьё-то потрясённое эго.

— Хорошего дня! — крикнула я через плечо. — И да, на будущее: не всякий свист радует. Иногда он предвещает пощёчину. Или хуже.

Я ушла, не торопясь. Шла как ни в чём не бывало, а внутри меня — кипел чайник удовольствия. Редко, но метко. Сзади он всё ещё кричал — что-то бессвязное, обиженное, вроде:

— Да ты вообще с ума сошла! Я тебя запомню!!

А я шла. И улыбалась.

Некоторые мужчины всё ещё не понимают. Львица — это не знак зодиака. Это система предупреждения. А я сегодня была в хорошем настроении. И только-только начинала разогреваться.

Кафе, куда я пришла, было небольшим, с панорамными окнами и запахом свежей выпечки, кофе, корицы и чего-то уютного, что всегда заставляло ненадолго сбавить темп. Я толкнула дверь плечом — с лёгкой уверенностью, как будто это мой личный штаб.

И сразу увидела её.

Моя старшая сестра уже сидела за столиком у окна — с идеальной осанкой и тем выражением лица, которое можно было перепутать с дружелюбием только если ты идиот. Яра. С ярко-красными, длинными волосами, которые невозможно было не заметить. В детстве она была блондинкой, как мама. Собственно, до сих пор — просто краска не прощает правды. Но её душа давно требовала чего-то яркого, кричащего, как вызов.

Матовая тёмная помада, ногти — острые, как когти, взгляд — холодный, цепкий. Чистое наследство от мамы. Говорили, что у меня характер — от отца. А Яра… Яра всегда была вся в мать. И это чувствовалось сразу. Как ток — безошибочно и ощутимо.

В одной руке у неё был матча латте — любимый зелёный яд, как я его называла, — в другой телефон, который она методично листала, не отрываясь. На лице ни намёка на эмоции. Знала, что я подойду — и знала, что я вижу, как она делает вид, что не замечает меня.

— Дорогая сестра, — сказала я, снимая очки и усаживаясь напротив. — Ты всё такая же — будто собралась не на встречу, а на допрос.

Она подняла на меня глаза, прищурилась — и вот в этом взгляде была вся она: как будто просканировала насквозь, как рентген, в котором эмоции бесполезны.

— А ты, как всегда, драматичная. Опоздала на шесть минут. Умер кто-то.

— Почти. Самоуверенность одного мужика. Спи спокойно, кофе на его голове.

Уголок её губ едва заметно дёрнулся. Смех в её случае был бы актом откровения, почти признанием, поэтому он звучал редко. Максимум — вот это.

— Красивая работа, — кивнула она, отпивая свой жутковатый напиток, пахнущий то ли корицей, то ли терпением. — Но ты привлекаешь к себе слишком много внимания.

— А ты, наоборот, слишком его избегаешь. Уравновешиваем друг друга, — пожала я плечами и сделала заказ официанту. Зелёный чай с лимоном, как всегда.

Яра смерила меня взглядом поверх кружки.

— Уравновешиваем… — протянула она с лёгкой иронией. — Как свет и тень.

— Или как бензин и спичка, — усмехнулась я.

— Только не забудь, кто из нас что.

— Это зависит от того, кто в этот раз бросит первый.

Она чуть отставила чашку и наклонилась вперёд, изучая меня:

— Ты выглядишь спокойнее, чем должна.

— А ты — напряжённее, чем хочешь казаться. Всё-таки семья, считываем друг друга с полувзгляда.

Пауза. Она отвела глаза к окну.

— Мама спрашивала о тебе.

— Ну конечно. Не звонила, но спрашивала. В её стиле.

Яра не ответила. Просто сделала ещё один глоток и, как всегда, оставила в воздухе недосказанность — как приманку, как паузу перед тем, как начнётся настоящая тема разговора.

Я отпила чай — зелёный с лимоном, знакомый до последней ноты. Терпкость, свежесть, лёгкая кислинка — как начало дня, в котором ты вроде бы никуда не торопишься… но внутри уже гремят кости.

— Знаешь, — начала я, глядя на Яру поверх чашки, — с таким цветом волос тебя точно не потеряют в толпе. Или в аду. Особенно в аду.

Она даже не моргнула. Только чуть приподняла бровь.

— По крайней мере, мои волосы не выглядят так, будто я каждое утро дерусь с феном и проигрываю.

Я прыснула от смеха, чуть не поперхнулась чаем.

— Это не проигрыш, это хаос с концепцией. Есть даже термин — «естественный взрыв львицы».

— Ага, звучит как диагноз, — бросила Яра, отпивая свой матча латте, словно это была не зелёная болотная жижа, а бокал дорогого вина.

— Лучше диагноз, чем ежедневное превращение в багровую сирену, — хмыкнула я, дёргая кончик её длинных ярко-красных волос, свисающих через плечо. — Кстати, ты не думала, что если тебя кто-то схватит за волосы, это будет конец?

— Если кто-то решит схватить меня за волосы, — сказала она спокойно, — у него, скорее всего, уже нет пальцев. Или он очень влюблён и очень глуп.

— Звучит как твой типаж, — подмигнула я.

Она улыбнулась — тонко, почти незаметно, но я увидела это. Мы умели играть в эту игру: чуть-чуть уколоть, чуть-чуть посмеяться. И в этом был уют. Своеобразный, шершавый, но настоящий.

Я сделала ещё один глоток и откинулась на спинку стула, наблюдая, как за окном медленно оживает улица.

— А вообще, — сказала я, — тебе идёт. Эти волосы. Такой… боевой флаг. Только добавь меч и на лбу надпись «опасно».

— Лучше на лбу написать «не трогай», — поправила она. — Меньше трупов, меньше шума.

— Меньше веселья, — пожала я плечами.

Мы замолчали на секунду, обе с кружками в руках и снова в этом молчании не было неловкости. Просто дыхание между строк.

Яра опустила взгляд в свой латте и тихо добавила:

— Я всё же рада, что ты пришла.

Я улыбнулась.

— А ты думала, я придумаю отмазку?

— Я думала, ты придумаешь три. И все убедительные.

— Я просто решила, что кофе на чьей-то голове — отличная прелюдия перед утренним чаем.

Она усмехнулась.

В этот момент подошёл официант и молча поставил перед нами два аккуратных кусочка чизкейка — с тонкой корочкой и чуть подтаявшей начинкой.

— Я заказала заранее, — бросила Яра, не поднимая глаз. — Ты всё равно бы выбрала его. Как всегда.

Я только хмыкнула. Она знала. Конечно, знала. Даже если делала вид, что не придаёт значения. Вот тогда я точно поняла: день удался.

Я только собиралась откусить первый кусочек чизкейка, как Яра неожиданно подняла глаза от чашки и сказала:

— Поехали с нами на море.

Я застыла с вилкой в руке.

— Что?

— Я иду в отпуск. Мы с ребятами уезжаем в воскресенье. Вилла у моря, никакой работы, солнце, шум прибоя. Ты едешь со мной. Всё уже почти забронировано, осталось только согласие королевы сопротивления.

Я фыркнула, отложила вилку и уставилась на неё, прищурившись.

— Ты серьёзно? Я только в понедельник выдохнула, что у меня наконец-то отпуск. У меня гора книг. Настоящая. Список из двадцати четырёх, если точнее. Я целый год их скупала. Понимаешь? Год. И они ждут меня. Они смотрят на меня с полки, Яра. С любовью. И с упрёком.

— Они подождут, — ответила она невозмутимо, отпивая из кружки. — А солнце — нет. К тому же у тебя будет шанс почитать на берегу, с бокалом чего-нибудь холодного и видом на полуголых красавчиков.

— Очень вдохновляющий аргумент, — проворчала я, скрестив руки на груди. — Особенно если учесть, что меня реальные парни вообще не привлекают.

— Ах да, — фыркнула Яра. — Ты у нас всё по книжным. Мрачные одинокие гении с травмой детства и глазами цвета агонии.

— Лучше так, чем живой человек, который считает что книги это прошлый век и зовёт меня «зай».

— Ну извини, что мир не напичкан мистерами Дарси на каждого интроверта.

Я усмехнулась:

— Зато книжные не воняют и не лезут в душу с вопросами «а чё ты такая злая?».

— Убедила, — Яра сделала глоток. — Бери книжку на пляж. Вдруг один из этих полуголых окажется начитанным. Хотя бы до уровня «обложку читал».

Я опустила взгляд в свою чашку. Зелёный чай уже остыл. Но сопротивление тоже подтаивало, как лёд на солнце.

— Ладно, — выдохнула я. — Но я возьму с собой хотя бы пять книг. И никто не посмеет остановить меня, если я буду читать их на пляже, в шляпе и с сарказмом.

— Отлично, — кивнула Яра. — А я прослежу, чтобы никто тебя не трогал. Кроме, может, пары симпатичных спасателей.

Я закатила глаза, но улыбка сама собой вырвалась на губах. Так вот оно как — отпуск. Не по плану. Не с книгами. А с сестрой и возможно, новыми страницами — уже не бумажными.

3 глава

Я сидел на краю дивана, уставившись в экран ноутбука, как будто пытался вычитать в пикселях какую-то истину. Передо мной лежала папка с грифом «доверительно», аккуратно промаркированная, как всё в этой службе. Там — десятки файлов, сухих и бесстрастных: скриншоты соцсетей, текстовые отчёты, цепкие аналитические выкладки.

Каждый пункт — выверенный, каждый комментарий будто выжат из кого-то, кто слишком давно не видел солнечного света.

Цель: Алиса Валентайн. Возраст — двадцать три. Образование — гуманитарное. Род занятий — неопределённый. Место жительства — арендуемая квартира на юге города. Статус — под наблюдением. Возможная причастность — опосредованная.

А я — не аналитик. Не тот, кто смотрит на графики и судит о человеке по количеству лайков под фото трёхлетней давности. Я должен понять, почувствовать. Подобраться. Узнать, что за ней скрыто — и главное, знает ли она где находится то, что может уничтожить полмира.

Я листал фотографии одну за другой и передо мной словно шёл немой фильм о девушке, которую я ещё даже не знал. Университетские тусовки, культурные мероприятия — музеи, какие-то инсталляции, лекции. Список прочитанных книг — внушительный, даже по моим меркам. Снимки с кошкой. Лулу, если верить подписи. Белая, ленивая, с глазами, полными презрения к миру — идеальный домашний диктатор.

Дальше — кадры с отцом. Не чёткие, старые, зернистые. Один из главных учёных, участвовавших в разработке оружия, которое теперь стараются стереть с лица Земли. Он жив, но исчез из поля зрения. И если где-то и мог оставить ключ… то, вполне возможно, у дочери. Или хотя бы намёк.

Алиса на фотографиях — как будто собранная из противоречий. Где-то она смеётся, искренне, с задором. На других — холодная, сосредоточенная. Отстранённая. Ни капли наивности. Лицо человека, который умеет выживать. Но ни одной фотографии, где она была бы уязвима. Без защиты. Ни единой трещины.

Я провёл рукой по лицу, потёр подбородок. Веки резало от синеватого света экрана. Я слишком давно сижу в этом полумраке, среди протоколов и размытых фото.

— Интересная ты штучка, — пробормотал я вслух, даже не думая, что говорю. — Улыбаешься, как будто ничего не знаешь… а глаза говорят обратное. Или это я уже начинаю додумывать.

Но интуиция — она редко ошибается. А у меня она острая, как нож. И сейчас она мне шептала: эта девчонка что-то знает. Вопрос — что именно. И насколько глубоко это в ней запрятано.

Я закрыл ноутбук, щёлкнул защёлкой на кейсе и встал. Надел очки. Накинул чёрный бомбер поверх белой футболки, потом протянул руку и взял со стола свою тёмную кепку. Натянул её на лоб, словно переключился в другой режим. Хватит сидеть. Хватит всматриваться в мёртвые пиксели. Пора двигаться.

Живое наблюдение всегда лучше. Потому что в отчётах нет запахов. Нет того, как человек морщит нос, когда врёт. Нет еле заметного колебания в голосе, когда что-то задевает по-настоящему. А если уж объект — харизматичная, непредсказуемая девушка с густыми чёрными кудрями, глазами цвета замёрзшего озера и потенциальным ключом к оружию, которое лучше бы не существовало — то сидеть и щёлкать мышкой просто смешно.

Я выпрямился, провёл пальцами по волосам и направился к выходу.

Пора посмотреть, как она двигается. Как смотрит. Как дышит, когда не знает, что за ней следят. Пора познакомиться. Сбоку. Издалека. Без имени. Пока.

Сначала я сидел в машине напротив её дома. Несколько часов. Без движения. В режиме ожидания.

Квартира Алисы Валентайн — самая обычная: второй этаж, балкон в цветах, шторы с лимонами, выцветшее пятно от когда-то висящего термометра. С виду — ничего интересного. С виду — как у всех. Но я знал, что «как у всех» в её случае — это прикрытие.

Она не выходила долго. Один раз показалась на балконе — в пижаме, с каким-то напитком. Но я знал, что там не кофе. В досье было сказано, что она его не пьёт. Такая мелочь. Но даже она могла оказаться важной. Потому что если ты замечаешь мелочи, ты живёшь дольше.

Когда она, наконец, вышла — в тёмных джинсах, белой рубашке на каблуках — я дал себе пару секунд. Потом открыл дверь, вышел из машины и пошёл следом. Спокойно. На расстоянии.

Я не спешил. В таких делах главное — не быть ветром, быть фоном. Быть частью города.

Она шла легко, не оборачиваясь, будто точно знала: за ней никто не следит. Или ей было всё равно. В наушниках, с пружинистой походкой. Напевала себе под нос. Похоже, настроение у неё было хорошее. Или она просто хорошо притворялась. Она производила впечатление девушки, которая умеет управлять собственным выражением лица так же точно, как рукой или голосом.

А потом — сцена, за которую я мысленно отдал бы операторам Оскара. Из-за скамейки выныривает типичный городской клоун — лет сорока, с пластиковым стаканчиком кофе, вряд ли трезвый, но уверенный в себе как бог флирта.

— Эй, кудряшка, ты просто огонь!