автордың кітабынан сөз тіркестері  Гранд-отель «Европа»

Илья Леонард Пфейффер

— А нашу историческую встречу тоже отобразят на потолке?
— Для начала я бы на твоем месте немного похудела, Илья. Представь, как ты будешь выглядеть там, на высоте и в невесомости.
— Зрители поймут, что благодаря тебе у меня вырастают крылья.

Один беженец — брат, но сто тысяч беженцев — угроза.

Таковы правила игры. Тот, кто выражает полнейшее пренебрежение к миру, без зазрения совести теша свой гедонизм, почитается святым и ставится в пример остальным. Вот что не так с нашим обществом. Вот почему полуголые туристы загрязняют дурновкусием исторические города нашего старого

Вот только в этом всемирном обмене костюмами утратилось уважение к окружающим. Приличный внешний облик расценивается сегодня как повинность нищего наемного раба

Сообразно новой, глобальной, циничной религии неолиберализма, единственная душеспасительная цель существования человека заключается в том, чтобы зарабатывать как можно больше денег и тратить их в рамках непрекращающейся извращенной мессы потребительства, причем по возможности с минимальным учетом интересов ближнего. Уважение к другим не вписывается в менталитет победителя, которым мы восторгаемся и который насаждаем своим детям. Эгоизм — условие успеха

Свой костюм они расценивают как смирительную рубашку, а галстук — как кляп: атрибуты зарплатного рабства. Если прежде опрятный внешний вид считался проявлением внутренней культуры и уважения к окружающим, то теперь это навязываемая униформа несвободного существования, которую за порогом офиса люди стремятся немедля сбросить и заменить прямо противоположным тому, что воспринимается ими как обязанность

Когда-то мир был понятным. Господ можно было узнать по шляпам, сюртукам и галстукам, а их слуг и плебеев — по картузам и лохмотьям. Я не говорю, что это был идеальный мир, но в нем была известная логика. В какой-то момент истории исполнители ролей поменялись костюмами. В наши дни мир выглядит с точностью до наоборот и потому по-прежнему понятен, но менее логичен. Класс зажиточных фанфаронов может позволить себе в тошнотворно неухоженном виде и застиранной одежде развалиться на террасе кафе. Персонал же отличается от клиентуры безупречным внешним обликом. Официанта можно определить по галстуку-бабочке, сомелье — по костюму-тройке, а швейцара — по изысканному галстуку приглушенных тонов. Своих уважаемых гостей в купальных костюмах они провожают к забронированным для них столикам

тем фактом, что недостаточно благообразный турист принял меня за сотрудника отеля, еще можно было смириться. Но меня возмущала очевидность его ошибки, ибо я знал, чем она вызвана. Он принял меня за обслуживающий персонал по той причине, что я был в костюме и при галстуке. Ему не пришло в голову, что я тоже постоялец гостиницы и, строго говоря, такой же турист, как и он, исключительно в силу того что, в отличие от него, я не был эксгибиционистски непринужденно одет в нижнее белье и шлепки. В сущности, он был прав. И это раздражало меня больше всего. Он был нормой. Статистически доказанной. А я — диковинным исключением

Что они все здесь делают? — шипела она. — Не могу придумать ни одной причины, по которой мы обязаны показывать наши сокровища одетым в шорты американцам и китайцам. У них потные ноги, и они не имеют ни малейшего представления о значении и ценности картин, ради которых стоят в очереди. Думаешь, кто-то из китайцев, с их палками для селфи и нелепыми панамками, знает, кто создал Вульгату? И зачем американцам, чей единственный культурный багаж состоит из двух сортов кока-колы, экзистенциальные тревоги столь сложного и неоднозначного художника, как Караваджо? Они даже не догадываются, в каком тысячелетии он жил. По-твоему, мы должны спокойно относиться к тому, что они, ступая в кроссовках на нашу священную землю, обдают зловонным дыханием наши художественные шедевры? Сколько стоит билет? Четыре евро. Представляешь? Это же смешно

Он ненавидит это слово, хотя ему нравится его этимология. Он говорит, что оно происходит от французского comte des cierges, граф свечей. Всему, чему я научился, я, по сути, обязан господину Монтебелло. Он мне как отец.
— Как тогда