Оглавление

1. Чёрный мёд
2. Глава 1. Листья семейного дерева
3. Глава 2. Стойкий инженер
4. Глава 3. Родовое гнездо
5. Глава 4. Встреча на Русановском мосту
6. Глава 5. Портал в счастье
7. Глава 6. Желанная свобода
8. Глава 7. Лабиринт Динары
9. Глава 8. Фрау с собачкой
10. Часть 9. Свадебные подарки
11. Часть 10. Жизнь налаживается
12. Глава 11. Жизнь обычная
13. Глава 12. Последний проект
14. Глава 13. Боевые действия
15. Глава 14. Потому, кто я
16. Глава 15. День фестиваля
17. Глава 16. Время перехода
18. Глава 17. Плата за изъян
19. Глава 18. Березовый частокол
20. Часть 19. Ветер танго
21. Глава 20. Мамина любовь
22. Глава 21. Мафиш мушкеле: нет проблем
23. Глава 22. Тест на верность
24. Глава 23. Хайлен: прямо сейчас
25. Глава 24. Жизнь экспертная
26. Глава 25. Женский маскарад
27. Глава 26. Кода в школе
28. Глава 27. Направление — север
29. Глава 28. Другой вкус
30. Глава 29. Точка невозврата
31. Глава 30. Тускнеющее серебро
32. Глава 31. Запоздалое решение
33. Глава 32. Театр Катерины
34. Глава 33. Итальянские страсти
35. Глава 34. Замужнее одиночество
36. Глава 35. Земной поклон
37. Глава 36. Добраться до коробки
38. Глава 37. Третий перрон
39. Глава 38. Лечение квестом
40. Глава 39. Перо удода
41. Глава 40. Взаимное опыление
42. Глава 41. Синайская радуга
43. Глава 42. Подарок на горе
44. Глава 43. Цветы в сердце
45. Глава 44. Пробуждение Адама
46. Глава 45. Жизнь продолжается
47. Глава 46. Мост из гибискусов
48. Глава 47. Вкус золота

Гайя АЗЕЗИ, 55 лет, выросла в семье медика и инженера, обладательница богатого профессионального и жизненного опыта. По базовому образованию преподаватель географии и биологии. Достигла мастерства и в других профессиях: музыкальный руководитель в детском учреждении, специальный корреспондент в деловых еженедельниках Украины, руководитель брендинговых проектов, автор и хозяйка проекта «Аромастудия «КИНЗИ», ароматерапевт и аромадизайнер, целитель методами китайской, арабской и индийской древних медицин, автор обучающих программ по женскому здоровью, писатель.

Три несчастливых семейных союза, уроки которых стали причиной для роста, двое сыновей. Ныне — счастливая жена. Дважды прошла через терминальные стадии в здоровье и полностью восстановила его.

Мне интересны эмоции людей и влияние подсознания на принятие решений. Мне нравится передавать состояния души через окружающие предметы и события, которые кажутся случайными. Люблю обнаруживать скрытые взаимосвязи и разрушать шаблоны, но при обязательном условии полной экологичности и бережности.

Мне повезло в течение 13-ти лет глубоко окунуться в нетуристический Египет и познать параллельный европейской ментальности мир, который поразил меня своей вековой мудростью и непреходящей актуальностью. Мир за пределами набивших оскомину штампов об арабах и мусульманах, в который я приглашаю заглянуть и вас через свои книги.

Все мои герои имеют реальных прототипов и сюжеты сотканы из реальных событий, случившихся со мной и с известными мне людьми. Конечно, я постаралась их пазлы сложить с новыми деталями.

Выражаю благодарность за содействие в литературных трудах моему супругу Ахмеду АЗЕЗИ, который стал проводником в мир арабской мудрости, египетских характеров и тонкостей ислама.

Надеюсь, вы, уважаемые читатели, получите многослойное наслаждение от путешествия на грани non/fiction в моем романе.

Глава 1. Листья семейного дерева

Эль-Гуна мерцала цветными огнями, отражаясь в многочисленных каналах и заводях. Адаму не спалось. Все улеглись или, по крайней мере, разошлись по своим апартаментам в трех соседствующих виллах. Им удалось заранее арендовать жилье именно вблизи друг от друга — каждое с большим бассейном, собственным пляжем и выходом в морской канал.

Задачи прошедшего дня выполнены, а именно: все накормлены и напоены по высшему классу командой приглашенных поваров и официантов, услаждены купанием в бассейне, ленивыми посиделками под зонтиками на пляже. Все достаточно смуглы, чтобы поджариваться на солнце. Хотя, кажется, кожа Адама в сени складов и офисов не успевает побронзоветь так, как кожа родственников. Он лично учился кайтингу под руководством жилистого тренера Махмуда третий день подряд — одетый в шорты и футболку, чтобы не обгореть. Самые спортивные родственники развлеклись игрой в волейбол, самые отчаянные — катанием на надувном банане. А еще были шахматы, нарды и соревнование в чтении арабской поэзии. На сей раз были выбраны стихотворения Руми.

Адам расположил свою маленькую семью из пяти человек, мать и семью старшего брата Ясина из четырех человек на самой большой вилле, удобной для встреч всего огромного семейства. Центральный зал представлял собой обширное, порядка ста метров пространство из нескольких зон, перетекающих одна в другую. Помещение было организовано функционально правильно, светлое и, благодаря большим окнам в пол, позволяло чувствовать себя все время в саду. Плотные двойные шторы дарили затемнение даже в середине дня, что актуально в сентябрьский, но еще палящий полдень.

Полукруглый красный диван из велюра приглашал одну группу гостей посидеть комфортно за разговорами. Антаре из пяти кресел и двух диванчиков, окружающие три мраморных столика разной высоты, собирали другую группу так, чтобы не мешать разместившимся на красном диване.

Еще одна группа — кресла, пуфики и даже просто высокий матрас, завернутый в плюшевый чехол, рядом с ним груда пышных подушек, одетых в роскошные наволочки с египетскими старинными узорами, выполненными в технике аппликации ткани по ткани. Напольная группа явно предназначались для самых юных гостей и располагались в отдаленной части зала, которую можно было обеззвучить плотными скользящими перегородками из стекла.

С противоположной стороны — огромная открытая кухня, отделенная от зала широким и длинным кухонным островом. Похоже, дизайнер переборщил с количеством золотых поверхностей. На кухне еще царил легкий беспорядок, который быстро устраняли нанятые работники, начищая мраморные столешницы, загружая посудомоечную машину и наполняя мусорные мешки.

Адам вышел во внутренний двор, скрытый от посторонних глаз с улицы зданием самой виллы, а со стороны моря — глиняной оштукатуренной стеной, увитой буггенвилиями. Казалось, кустарники облокотились на высокую стену и разложили свои усыпанные цветами шевелюры по ее бортику, словно усталые гуляки.

Он еще раз оценил внутреннее пространство дворика: все продумано для приема большого числа людей и здесь. Уникальной особенностью этого пространства была глинобитная скамейка в три яруса, образующая почти круг диаметром в десять метров — амфитеатр для просмотров представления. На двух нижних ярусах лежали тонкие подушки из пёстрого домотканого коврового материала. На верхнем ярусе располагались электрические светильники, одетые в узорчатые металлические плафоны.

Это поместье и сама вилла сильно отличались от многих других, оформленных незамысловато, с претензией на красоту, но на самом деле в стиле отельной маргинальности. Здесь же отсутствовала безвкусица и глаза расслаблялись в продуманной красоте.

Зеленые лужайки между дорожками, устланными бетонными плиточками, в которых залегли морские камушки, подстриженные и освещенные ночными фонарями в виде гигантских подсвечников в «домиках». Металлические домики для свечей со стеклянными стенами кучно расположились у пяти кресел из ротанга. Беседка для гриля сейчас была затемнена, но ее опоясывала подсвеченная бордюрная клумба из базилика и бархатцев. В тон махровым шарикам у входа в беседку росли стражи с огненными головами — стрелиции. По всему периметру на крюках висели пышные корзины с дурманящими петуниями красного цвета.

Праздник Аль-Аид — это один из один трех семейных праздников, когда собирается вся ближайшая родня из тридцати одного взрослого человека плюс один. Плюс дети. Он, Адам, избран в семейном клане лидером. И это ко многому обязывает, в том числе устраивать семейные праздники. И не только по таким величайшим поводам.

В течение года раз в неделю Адам дает пятничный обед — сразу пос­ле участия в пятничной молитве. На эту встречу раз в неделю могут пожаловать не все представители ветвей семейного древа, но меньше двадцати не бывало никогда. И что особенного в пятничных обедах? Он готовит их большей частью собственноручно. Конечно, без помощников не обойтись. Ему помогает не прислуга, как всегда, а дочери.

Адам искренне считал, что такая практика полезна девочкам. Служить семье — что может быть прекраснее? Даже строптивая Нэнси, которой уже исполнилось девятнадцать лет, с радостью подает родственникам чай или кофе. Ей, очевидно, стало нравиться чувствовать себя хозяйкой салона…

Конечно, всех умиляет малыш Али — любимый внук, наследник старшей дочери Сальмы. Он разносит на подносе печенье, выпеченное его мамой — двадцатичетырехлетней красавицей, которая снова значится в списке самых желанных невест Каира. Шестилетняя Дана, или Данита, как ее звал на латиноамериканский манер Адам, лучше всего справлялась с сервировкой стола салфетками и приборами.

Он чувствовал, что нет причин для волнения. Надо расслабиться — в кои веки он разрешил себе десять дней выходных перед праздником Аль-Аид. И именно для этого выбрал курорт и виллу, которые больше всего располагают к изысканному отдыху.

И тем не менее внутри что-то саднило и не давало настроиться на сон. Он зашел в комнаты младшей и старшей дочерей, послушал их дыхание. Укрыл простынкой Али — мальчик сбил ее в угол кровати ножками. Нэнси же не спала. Сильный поток холодного воздуха из кондиционера раскачивал кисточки и полоски ткани, прикрепленные на пологе ее кровати. Она в наушниках увлеченно просматривала фильм на планшете… Адам, чтобы не испугать ее, остановился у ее кровати, размахивая ладонью, как метрономом. Как только дочь увидала его и сняла наушники, он подошел поцеловать ее и пожелать еще раз спокойной ночи. Дочь пообещала, что досмотрит фильм и сразу спать…

По-прежнему саднило в сердце. Адам решил прогуляться до ближайшего кальян-бара. Глава семейства не курил сигарет и сигары, но чувствовал болезненную зависимость от кальяна.

Из Каира он любит уезжать в Гизу в народные шиша-бары, где хрустящий с мелкой щебенкой песок под ногами вместо полов. Где после наступления сумерек растресканные или надщербленные столики могут быть выставлены прямо под мостом или у гулкой дороги. Неизменно пластиковые стулья, которые протирают от пыли штаны посетителей, тратящих свои три гинеи на чай и затяжки… Что привлекательного в таких местах? Его там не знают. Он, конечно, все равно выделяется выправкой, походкой, взглядом, другими мыслями на лице. Даже если одет просто в джинсы и футболку и даже если оставил свой внедорожник за углом, чтобы никто не видел, какого статуса человек прибыл. И внимательные взгляды, брошенные на него даже недолго, в рамках приличия, все равно говорят, что они удивлены появлением этого человека, как если бы здесь посыпал снег. Но все же рамки мусульманской культуры не позволяют пялиться на человека, и ему удается раствориться в массе посетителей, погрузив свою голову в разбалансировку от сверлящих мыслей.

Что ж на отдыхе неймется? Он присел на подушки в бедуинском шиша-баре, что расположился в километре от вилл, где сейчас спала его огромная семья, и заказал яблочного табака для кальяна и айнэб — холодный каркаде, как сказали бы иностранцы.

Холодный каркаде — это не остуженный напиток, бывший изначально кипятком. Это сразу залитые холодной водой цветы гибискуса с добавкой сахара для лучшей экстракции, оставленные на много часов — в идеале от 12 до 24. Этот напиток прекрасно утоляет жажду, бодрит и снижает кровяное давление. Адам еще не стал заложником тахикардии и скачков артериального давления, он просто любил этот густой вкус и рубиновый цвет.

Из всех листков семейного древа не явилась только Динара. Та, которая значится «плюс один» в семейном списке. Он ее так часто и называл — «плюс один» вместо ее статуса и имени, как если бы она была из семейства темных, которых лучше не поминать никогда и никак, кроме как в защитных от них молитвах. Его бывшая жена и мать троих дочерей.

Динара впервые за одиннадцать лет не явилась. Не посчитала нужным даже известить их, что ее не будет. Девочки научились жить без нее, но все же ждали маму, как Сахара редчайших капель дождя, которые оставят крохотные кратеры на песке, даже не увлажнив его на миллиметр вглубь под местом падения этой капли. Он ожидал каких-то ее выходок, но то, что она не приехала, разбередило старые раны.

Он тоже давно привык жить без нее и полагал, что вырезал женщину из своего сердца, когда объявил о разводе. Но сегодня ночью под клубы дыма он уговаривал себя, что нечего даже и хорошее вспоминать. Он сделал все по чести. Она же сейчас — совершенно другой человек, в венах которого текут змеевидные существа и в котором не осталось ничего от его нежно любимой Динары двадцатишестилетней давности.

Но что саднило? Конечно, вопрос: «Кто же девочкам заменит мать?» И возможно ли это в принципе? Очень трудно быть одиноким отцом, который прежде всего мама, а потом уже папа. Он выкормил младшую собственноручно детскими смесями, поскольку она отказалась от молока трех кормилиц, приглашенных по очереди. А египетским тетушкам и своей матери он ребенка не доверил: того и гляди накормят взрослой едой и напоят шипучкой из супермаркета. Египетские мамы очень далеки от европейских стандартов ответственных мам. Одному Аллаху известно, как груднички выдерживают египетский стиль их выхаживания! Поскольку Адам долго жил в Британии, он научился любить овсяную кашу, которую обычного египтянина под пыткой не заставишь есть. Приучил он к овсянке и дочерей. Так что дух Британии здесь витал по утрам регулярно.

Также он приучил девочек делать гренки на раскаленной сковороде без масла, мазать их сливочным маслом или класть кусочек сыра, украшать сверху медом, апельсиновым или гуавовым джемом и иногда добавлять тахины, которую он покупал за пределами Каира на одной маленькой фабрике. Адам умел печь английское масляное печенье с тертой кожурой апельсина или лимона, и посему его девочки не носили с собой в школу химически активное печенье из супермаркетов.

Так что мужчина чувствовал себя медалированным отцом, который сумел приучить дочерей к полезному рациону питания.

И, конечно, он был полностью вовлечен в жизнь дочерей с пеленок.

Он был папой, который знает расписание уроков в школе, любимых учителей, подруг, их номера телефонов и адреса, чем они дышат, что их радует и что огорчает, чем спасти дите от сопель, поноса и кашля, в чем они остро нуждаются, где нужно покупать им обувь, ночные сорочки и белье, даже, пардон, какие гигиенические изделия взрослые дочери приемлют… И при этом был руководителем успешной фирмы номер один на рынке девяностомиллионной страны и лидером огромного семейства, которое никогда не оставляет без приглашений разобрать конфликты или дать совет в трудном вопросе.

Его семейная история не очень типична для Египта. Особенно в той части, где он остался отцом-одиночкой с тремя дочерями. Но обо всем по порядку.

Глава 2. Стойкий инженер

Адам — представитель большой зажиточной семьи каирских интеллигентов — после окончания инженерного факультета лондонского университета был с распахнутыми объятиями принят на фирму своего дяди по маминой линии — хали Азиза. Приставка «хали» как раз и сообщает, что это дядя по ветке матери. По отцовской линии дядя был бы «аами».

Фирма хали Азиза занималась разработкой электрических сетей и их проводкой в промышленных и государственных объектах. На подряды дядя Азиз не жаловался. Однако с приходом Адама дела резко пошли в гору. И тому были несколько причин.

Первая — его квалификация. Да, Адам не шлялся в Лондоне по пабам, ночным клубам и притонам, не завязал ни одной интрижки за шесть лет. Хотя эмансипированных девушек, раздающих свою молодость в хмелю, в кокаиновой эйфории и без, было достаточно. И они с интересом вились вокруг него при любой возможности. В Адаме они прочитывали наличие денег и то самое мужское начало, по которому тоскует любая женщина, даже если и не признается в этом. И да, он хорош собой. Сложен выразительно по-мужски: с узкими бедрами и широкими плечами, длинными и ровными ногами. Его торс излучал силу так же, как и голос. Нос ровный, прямой, как восклицательный знак после фразы: «Да будет так!»

Еще нос был сигнальным элементом в его лице: он свидетельствовал о поколениях мужчин его фамильного древа, профили которых можно было бы чеканить на монетах. Ему бы больше шли доспехи и меч, чем современный костюм и ракетка для тенниса.

Адам получил прозвище «Святой из Каира» и любовь однокашников, поскольку он не болел снобизмом, выигрывал турниры по теннису для своего факультета и всегда был готов выручить в любой беде.

Как вы уже поняли, Адам хранил себя на пути Аллаха и свои силы исключительно для учебы в условиях, где все приглашает предаться пивным и половым загулам. Он знал, что за подобную стойкость Аллах в этой жизни вознаграждает сразу.

И он рано понял, что Всевышний не оставил без внимания его стремление удаляться от зла. Аллах дал ему эту обильную энергию света, которая запускает поломанные системы, улучшает настроение и мотивацию окружающих, заряжает всех оптимизмом и вдохновляет на взятие высот. Именно такие качества являются решающими у руководителя и владельца бизнеса. И родственникам Адама даже не нужно было напрягаться и собирать об Адаме в Лондоне информацию. Достаточно того, каким они его видели на каникулах по приезду в Каир. Он каждый следующий приезд сиял больше и ярче, незамутненно. То, как он проводил время дома, тоже свидетельствовало в пользу праведности их молодого родственника. Поэтому они очень ждали момента, когда носитель европейских технологий и стиля жизни в важной для бизнеса части приступит к труду на египетской земле.

Еще за два года до выпуска Адам получил приглашения от двух знаменитых компаний с мировым именем отправиться к ним на стажировку с возможностью трудоустройства в Германии. Но отверг эту идею, так как с трудом переносил в Лондоне серое небо и чувствовал, что отсутствие солнца триста сорок пять дней в году с возрастом станет невыносимым. А в Германии будет похолоднее, чем в Англии. К тому же он ощущал, что его сердце расположено развивать бизнес в Египте. Тем более, что поле было вспахано усилиями предыдущих поколений его родственников и его ждали. Он хотел оправдать ожидания своей родни, и у него это получилось.

У Адама был необъяснимый талант, который люди, далекие от ислама, называют волшебством или чудом. Конечно, этот талант был еще одним профильным подарком Всевышнего. Адам знал из рассказов старейшины их семьи — своего деда по отцовской линии — что каждый, кто день изо дня совершенствует знания и умения в избранной области, и при этом эта область не наносит вред ученику, его семье, земле, планете и религии, получит раскрытие таланта, который станет его визитной карточкой, возможно, для всего мира, возможно, в рамках одной страны, а возможно, только в рамках одной общины. Но ученик станет выдающимся мастером.

Так вот, Адам мог без применения инструментов безошибочно установить узел проблем в пострадавшей цепи или блоке механизмов. Для этого он просто подходил к поврежденному участку и молча стоял рядом. На самом деле он сканировал поврежденную систему тем самым чудесно встроенным в него «сканером». Если его спросить, как он это делает, он не смог бы толком объяснить. Просто чувствовал, как голова в области родничка открывается — словно кости черепа расходятся и через это отверстие входит луч холодного света. Этот свет растекается по всему его телу, делая его чувствительным к вибрации технического повреждения. Он считывал эту вибрацию, и дальше в голове рождалась картинка повреждения или просто информация. Так, через непродолжительное время — минут семь–пятнадцать — он объявлял свое предположение о поломке, которое всегда с точностью в 100% случаев подтверждалось при разборке или раскопке данного участка.

«Ты — технический гений!» — часто говорили ему многие люди. Он же всегда прерывал похвалы и говорил в ответ: «Никогда „я“. Это не „я“, а „Он“». Верующему достаточно. Те, кто в теме, понимали, что Адам никогда не присваивает себе заслуги за проявление этого таланта и четко понимает, откуда этот талант родом. И они любили заказывать Адаму работу, поскольку знали: люди, благодарные Создателю за свой удел, всегда носители бараки — благословения Аллаха. Как это работает в обычной жизни? Если капитальный ремонт системы рассчитан лет на пять работы без поломок, то после выполнения подряда с участием Адама система будет жива и трудиться без поломки, вероятно, вдвое дольше.

Фирма дяди наливалась доходами, потому что слава необычного инженера шла по всей стране и хозяева объектов предпочитали экономить время на диагностике и даже готовы были за это платить. Спустя семь лет Адам предложил дяде основать вместе с ним новую фирму, которая возьмет на себя установку и обслуживание систем кондиционирования. Естественно, тоже в сфере business-to-business. Хали Азиз даже почувствовал некую досаду, что сам не додумался до такого логичного хода в диверсификации бизнеса!

У них уже была готовая клиентская база — причем по всей стране. А кондиционеры в Египте, жарком летом и прохладном в зимние два месяца, — тема неиссякаемая для заказов, и нет даже магазинчика, который бы обошелся без кондиционера. Ну, кроме совсем уж захудалых.

В 1989 году основным хозяином и директором новообразованной фирмы «Fresh Air», заключившей контракты со всеми ведущими производителями промышленных сплит-систем по охлаждению, вентиляции и обогреву воздуха, стал Адам. Его фирма стала первой ввозившей инверторные кондиционеры и кондиционеры с функцией очистки воздуха. Тогда, как, впрочем, и теперь, они были существенно дороже неинверторных, и требовалась деловая прозорливость и интуиция, чтобы рискнуть ввозить очень дорогой товар, когда на рынке разметают дешевый.

В египетской ментальности прочно сидит ген экономии. Даже больше — человека, который переплачивает, хотя может платить меньше, считают посмешищем. А вот донести идею целесообразности платить больше за лучшее качество жизни — это большой труд и отвага. И даже открыть новую дорогую нишу на рынке Адаму удалось!

Свой талант он поставил на службу уже в своей фирме. Точно так же использовал свои способности для диагностики поломок, которая по скорости результата превосходила обычные в этой сфере технологии. В связи с запросами на диагностику Адаму приходилось постоянно жить в командировках. Тогда его жена возмущалась: почему сотрудники инженерного отдела не делают эту работу? Он ответил: «Они не могут так, как я, за пятнадцать минут обнаружить проблему. Легче и дешевле меня отправить на день-два в командировку, чем другого специалиста на десять».

Упрекнуть Адама в эгоизме никто из семейства не смог. Дело в том, что Адам предложил себя в качестве руководителя инвестиционного фонда всей большой семьи. Каждый родственник мог внести задокументированный пай, на который раз в году Адам выплачивал вознаграждение согласно процентному участию пайщика в зависимости от годичного успеха предприятия. На пятничных обедах всегда минут двадцать отводилось деловому совещанию. Родственники слушали доклад их лидера об актуальном состоянии дел, ближайших планах и пожертвованиях. Мама Адама — Омм Ясин — молилась о здравии и успехе своего сына, поскольку он стал непревзойденным лидером семьи, умножившим состояние всех родственников раз в пятьдесят за немногим более чем 25 лет, чем посодействовал им в том, чтобы стать пассивными миллионерами в долларовом выражении.

Адам всегда делал четкий доклад о движении денег в фирме, чем исключал даже зарождение подозрений в нечестности. Каждый из семейных инвесторов мог в любой момент запросить отчет и получал его. Если возникала необходимость экстренного финансирования из резервов фирмы кого-то из родни, то с этим тоже не возникало препятствий. Иногда сумму голосованием изымали из «банка успеха», дабы устроить пышную свадьбу, или выкупить прекрасный участок земли под строительство дома, или отправить в Хадж всю «гроздь» родственников. Обычно такие изъятия не превышали 3% от дохода компании, поэтому все были согласны с подобным стилем ведения дел.

За несколько лет Адам стал непререкаемым авторитетом среди родственников, хотя и не был старшим по возрасту. Но насколько он добился высокого статуса в обществе, в бизнесе и в большой семье, настолько же обвальными дела были в его малой семье. Он тщательно скрывал истинное положение дел, насколько это было возможно, дольше десятилетия…

Глава 3. Родовое гнездо

Женитьба в 28 лет на красавице Динаре не предвещала плачевного конца. Они были выходцами из семей одинакового сословия, их равенство проявлялось и в речи, и в пристрастиях, и в том, чему они радовались, и в том, что им претило. И, совершенно точно, они женились по любви. Она не боялась, что он при своем богатстве захочет вторую или третью семью, и уж тем более четвертую. Динара чувствовала, что он видит ее единственной супругой. Есть такой тип мужчин — однолюбы. Динара была одного роста с Адамом и, когда надевала туфли на каблучках, была слегка выше, но это их не смущало.

Ему нравилось ее овальное лицо с крупными губами, которым не нужна была помада и которые всегда были готовы к поцелуям. Крупные глаза служили двумя колодцами в миры ее музыки, которые она проживала, как другие жизни, проходящие через ее сенсоры. И от этого она всегда казалась разной. Как музыка Моцарта и Бетховена, Чайковского и Вагнера, Марради и Пьяццолы…

Девушка была воспитана в лучших традициях знатных семей Каира, выросла в особняке в Маади среди садов и чистого воздуха с перерывами на жизнь в других странах по месту службы ее отца. Она ела из британского фарфора за столом с накрахмаленными скатертями и серебряными кольцами для салфеток. Она знала вкус настоящего «Тирамису» из настоящего маскарпоне, по утрам пила кофе, приготовленный в гейзерной кофеварке, вприкуску с сыром «Neufchatel», который доставляли дипломатической почтой из Франции.

Зимними ночами укрывалась легким одеялом из пуха канадских гусей, вдетым в белоснежный пододеяльник. Для тех, кто не в курсе: в массе семей в Египте понятие пододеяльника отсутствовало вовсе. Бедные семьи обходились без них, стирая одеяла. Благо климат позволял их высушивать. Те, кто зажиточнее, использовали простыни, застеленные под одеялом. Также в Египте многие и не подозревали, что одеяла и подушки могут быть из чего-то другого, кроме хлопковой ваты…

Динара получила консерваторское образование и профессию пианистки. У нее даже была возможность сделать карьеру в музыкальном мире, поскольку совпали ее талант, деньги родителей и мамина национальность. Однако, выходя замуж за Адама, Динара полностью отдавала себе отчет в том, что концертные поездки по всему миру и счастливое замужество — вещи несовместимые, как мороженое в кипящем бульоне. Она ограничилась частными уроками музицирования. И, конечно, ее фортепианная игра была украшением любого салона. Прежде всего их домашнего салона на вилле в престижном районе Гелиополис.

Вилла, спроектированная и возведенная бельгийцами двести лет тому назад, была куплена Адамом за год до свадьбы в сильно разрушенном состоянии. В этом было два плюса: относительно низкая цена покупки и возможность сделать интерьеры под себя.

Когда приглашенный из Бельгии архитектор Лукас Мартинс спросил его о концепте, о том, что бы заказчику хотелось обыграть в интерьерных и декоративных решениях, Адам, не сильно искушенный в архитектуре и дизайне, тем не менее выпалил: «Соты! Пчелиные соты!»

Лукас, опираясь подбородком на ладонь, трижды погладил короткими пальцами свою шелковистую бороду, брызнул солнечными зайчиками светло-карих глаз.

— У меня еще не было лучшего заказчика! Вы только что сняли с меня пятьдесят процентов головной боли. Я уже вижу интерьер!

В итоге вилла ожила снаружи и внутри. Интерьер получился столь изысканным и необычным для Египта, что к Адаму стучались редакторы европейских журналов и профессор факультета архитектуры Каирского университета, дабы взять интервью и сделать фотоотчет. Но Адам всем отказал… Ему не хотелось впускать чужие глаза в свое родовое гнездо, которое он только начал вить.

Пчелиные соты стали лейтмотивом всего особняка. Снаружи окна были обрамлены гипсовыми накладками в форме сот, наполненных незамысловатым арабесковым узором. Ручки на дверях — три соты. В большинстве коридоров была положена напольная плитка в форме сот белых оттенков.

В обеденном зале над огромным столом на двенадцать персон, который увеличивался до двадцати двух, нависали специально изготовленные люстры. С потолочного основания в виде деревянной потрескавшейся рамы на золотых цепочках свисали, как хлопья, стеклянные пластины в форме сот. Цвет переливался от белого к темно-желтому. Основание барной стойки и чайно-кофейных столиков представляло собой металлический каркас в форме сот, часть из которых была заполнена вставками из оникса. Столешницы тоже были ониксовые, с подсветкой ­изнутри. Так что столики одновременно работали светильниками. На одной из оштукатуренных стен было размещено объемное панно из девяноста девяти сот, в которых на золотых пластинах были выгравированы имена Аллаха арабской вязью. На другой стене — живописная инсталляция с потеками золота по мореным доскам: такая себе аллюзия на растекающийся мед.

Был и еще один сотовый арт-объект, изготовленный по заказу японским мастером кумико — это особая техника резьбы по дереву, которая должна была бы быть египетской, но вот не стала. Речь идет о столе в кабинете Адама: объемная рама из неокрашенной липы, состоящая из ячеек в форме сот, сегменты ячеек заполнены вертикальными перегородками по рисункам арабских орнаментов на всю высоту сот. Все элементы собраны как конструктор — без гвоздей и клея. Покрыт этот шедевр японского резчика столешницей из каленого стекла.

Тема меда и сот перетекала из комнаты в комнату иногда акцентом в виде перегородки или формы зеркала, иногда репликой в виде полоски обоев или узора на подушках. Даже в туалетных и ванных комнатах полы были выстланы мелкой мозаичной плиткой в виде сот. Чтобы не скучно — разных оттенков, преимущественно золотых. С серыми и шоколадными стенами такие полы вызывали вспышку восторга в сердце.

И, наконец, в супружеской спальне дизайнер оформил стену изголовья в виде крупных золотых сот, залитых темно-коричневым, почти черным стеклом с вкраплениями золотой пыли и кусочков золотой фольги. Эта панель подсвечивалась изнутри и обеспечивала ночное освещение разной интенсивности. Такого же цвета была и мебель. Пол из массивной доски венге был натерт пчелиным воском с добавками эфирного масла мадагаскарской ванили, индийской куркумы, кавказского эстрагона, камбоджийского агарового дерева и эфирного масла медовых сот из Франции. Есть, оказывается, и такое! Восковую ароматную смесь загнали и во все щели. И от этого комната мягко благоухала черным амбровым медом. Такого в природе не существует. А вот его натуральный аромат — после дизайнерских манипуляций — да! Эффект оказался потрясающим.

Вместе с ароматом колористическую строгость разбавляли занавеси, банкетки и покрывало бирюзового цвета. У изголовья прикроватные тумбы представляли собой увеличенные и перевернутые фужеры с сильно наращенным основанием «ножки», служившим столешницей. Они были прозрачными, а тело фужеров — бирюзовым, переходящим к венчику в темно-синий. Основной светильник тоже был изготовлен по эскизам дизайнера. С потолка на нитях с прозрачными бусинами свисали стеклянные ленты морских оттенков, каждая из которых была пару раз перекручена вокруг своей оси и содержала в себе крохи морского песка и пузырьков воздуха. Они подсвечивались россыпью лампочек маленького размера.

Когда семья невесты вместе с самой невестой пришла на смотрины дома, именно спальня вызвала самые сильные эмоции.

— О, да здесь можно прожить медовую жизнь, а не только медовый месяц! — резюмировала мама Динары, синьора итальянских кровей с именем Мирелла и зашитым в ДНК кодом красоты. — Complimenti, Adham! Mi sono colpita![1]

Захлестнувшие эмоции переключили ее на родной язык, но жених все понял. И оценка Миреллы для него значила даже больше, чем восхищение в глазах ее дочери. Отец невесты, мистер Габалла, лицо которого неизменно хранило печать избранности, а глаза — проницательный ум, крепко пожал руку будущему зятю:

— УаЛлахи,[2] я хотел, чтобы моя дочь жила в красивом доме. Но то, что я увидел, — это райский сон!

— Аль-хамду лиЛлех, что у меня была возможность осуществить этот проект!

— Ин шэ Аллах, Адам, я не преувеличиваю. Известно ли тебе, что аромат агарового дерева, или уда, а также амбровые тона, получившиеся от сочетания подобранных дизайнером масел, — милость Всевышнего людям как напоминание о том, что Рай есть. И красота этих ароматов — это капли райской красоты на земле.

— Я этого не знал. Как удачно сложилось!

Кстати, трехкилограммовая банка ароматного воска осталась для дальнейшего натирания полов. Адам не очень представлял, как долго древесина будет удерживать аромат и как быстро понадобится его обновлять.

— Ci sono le stanze semplice nel questo palazzo?[3] — продолжала урок итальянского языка синьора Мирелла.

— Certo, qualche[4], — ответил Адам и повел показывать абсолютно не дизайнерскую часть дома.

Кладовая, постирочная, комната прислуги и странная комната, которую Адам назвал «Пустой ящик» — «Empty box». С потолка свисал электрический шнур с обычным патроном для обычной лампочки, белые стены и белый тюфяк на белом каменном полу. Окно с белыми ставнями изнутри. У Миреллы округлились глаза.

— Я оставил эту комнату для срочной перезагрузки. Иногда мужчине надо отключаться от всего и побыть в пустоте одному.

— А я-то думал, что же я упустил в этой жизни! «Пустой ящик»! Гениально! — совершенно искренне воскликнул мистер Габалла.

Как вы поняли, дизайнеру удалось соблюсти удивительный баланс бельгийского шика и арабского этно.

Конечно, вилла Адама стала достопримечательностью Каира. В их с Динарой дом на приемы с удовольствием стекались люди, ценящие красоту, или важные люди, которым нужно бывать в красивых интерьерах… Естественно, только по приглашениям.

Динара вносила свои ситуативные добавки в атмосферу салона. Она любила срезанные цветы, и в салоне всегда были три вазы с цветами — каллами, розами, орхидеями, гладиолусами, хризантемами или редкостными туберозами. Все непременно белого цвета. Так супруга поддерживала букетами основные интерьерные решения из белого, золотого и синего цветов. Немецкий рояль был тоже белым…

Супруга Адама вошла во вкус организации светских вечеров. Она лично подписывала пригласительные билеты, составляла программы салонных вечеров и проводила благотворительные аукционы. Кому оказывать помощь, тоже выбирала она. Чаще всего это были государственные госпитали и школы, находящиеся в ужасающе удрученном состоянии. Адам благодарил Создателя за то, что дал его супруге доброе сердце.

Естественно, она не только реализовывалась в качестве светской звезды, но и прекрасно управляла домом и уделяла много времени своему мужу. Готовила его любимые блюда, собственноручно стирала и утюжила дорогие рубашки. И — вы поверите? — когда он возвращался домой и присаживался в малом кофейном зале, она приносила таз и большой медный кувшин с ароматной водой — в ней настаивались почки гвоздики — и мыла мужу ноги. Адам видел, что жене нравилось так выказывать свои почтение и нежность к нему.

Родив двух дочерей с интервалом в четыре года, Динара стала исключительно домашней хозяйкой, которая приглашала на свои фортепианно-салонные вечера гостей гораздо реже — бывало до одного раза в полгода.

Глава 4. Встреча на Русановском мосту

Эмма — киевлянка и учительница младших классов с абсолютно не украинским именем, однако сочетающимся с украинской фамилией: Эмма Вадимовна Любченко. Если вы жили среди славян, то знаете, что женщина, выходя замуж, берет фамилию мужа: как зонтиком покрывает себя энергией новой семьи, куда она вошла за мужем.

Эмма же, выходя замуж, оставила девичью фамилию, поскольку супружеская была совсем неблагозвучной и несла странный смысл, если человек был в курсе глубин украинского языка. Чорногуз — ни много, ни мало — «черный зад». Конечно, у ее супруга кожа была белой и даже без особой поросли, но без обид: то ли дело Любченко!

Когда выходила замуж второй раз, у нее не было претензий к красивому звучанию и смыслу фамилии мужа, но язык заплетался бы произносить имя и фамилию — Эмма Мережко. Легче уж оставить любвеобильную девичью фамилию. Тем более, что и сын был записан на нее.

Второй муж был известным в Киеве архитектором. Со временем — с приставкой «главный». Он отвечал за генеральный план застройки столицы и учреждал стандарты фасадов, которые не должны нарушать общее стилистическое единство домов на одной улице, был руководителем группы по разработке плана развития столицы, да и в целом талантливый архитектор! Причем Эмму радовал тот факт, что талант не опьянял его настолько, чтобы не замечать и не поощрять таланты других.

Конечно, он был богат. Но важно то, что отличался добрым нравом и щедростью. Имя Эммы заиграло в достойном обрамлении: появились невиданные ранее наряды и украшения, поездки на модные курорты — в Баден-Баден и Карловы Вары.

Он исходил с ней улицы Зальцбурга и Инсбрука, Утрехта и Лиона. Комментировал со знанием эксперта все увиденные красоты. Нанимал на несколько часов гондолу в Венеции и карету в Вене. Ему всегда хотелось дать жене удовольствий по максимуму. Почему? Таков он был. И у него точно были на то свои причины.

Когда они поженились — через десять месяцев после знакомства и тогда он еще не был главным архитектором столицы, — Эмма с трудом верила, что ее сказочная жизнь — реальность, а не киношная мечта, по которой сохнут те, у кого нет своей жизни.

Хотя само начало их истории выглядело очень неромантично, банально и даже пугающе. За полтора часа до того, как они встретились с Данилой — ее вторым супругом, — ее первый муж, Кирилл, начал метать марокканские ножи по движущейся мишени в квартире. И этой мишенью была его жена — Эмма. Вы едва ли признали бы будущую жену главного архитектора в этой измученной женщине на пике ее столь ужасной роли жертвы.

Запои Кирилла становились все более частыми и все более опасными. Если раньше она еще лелеяла надежду, что однажды он поборет недуг, то летающие ножи раскололи на щепки не только фанерные вставки на дверях в кладовку, но и ее упования.

Пока он задержался в ванной, Эмма успела всунуть босые ноги в полусапожки, накинуть куртку, выпустить из запертой комнаты сына, помочь ему надеть кроссовки и куртку, захлопнуть дверь и выбежать прочь. Они жили на третьем этаже, потому, не вызывая лифта, побежали ступеньками вниз.

О возвращении домой без наряда полиции этой ночью не было и речи. Эмма полагала, что во внутреннем кармане куртки есть небольшая сумма денег и ключи от квартиры, но оказалось, что их там нет. Ломать дверь квартиры не решилась, а впустить наряд будет некому. Соседей она знала не настолько, чтобы попроситься на ночь, — они только пять месяцев назад сняли эту квартиру на бульваре Давыдова в самом центре Русановского острова.

Выбор был продиктован тем, что в киевской школе номер семнадцать, без всяких шумных приставок типа «лицей», растили вундеркиндов с таким уровнем подготовки, что выпускники спокойно поступали в любые вузы Украины и России без легальной и нелегальной финансовой поддержки со стороны родителей.

Они решили с мужем, что сын должен пройти обучение у таких выдающихся педагогов и в столь качественном окружении. Плюс и ей нашлась работа в этом же учреждении. Вот и сняли квартиру через дорогу от школы на том же бульваре.

Дурманила опавшая желтая листва. Совершенно точно тополиная. Уже было час после полуночи — в конце октября здесь это глубокая ночь. Редко автомобиль проедет, и вместо пешеходов разве что кошки… Голова беглянки горела, она представила, что будет прискоками гулять всю ночь по Русановке, пока не наступит утро, и она в ЖЭКе позовет слесаря вскрывать замки в присутствии наряда полиции, чтобы сразу забрать пьяного в «обезьянник» на трое суток, как это бывало раньше.

Она знала, что в участке много вопросов задавать не будут — ее и супруга знают как регулярных гостей. Но от стыда у нее уже сейчас загорели щеки.

Поймать такси и отправиться к свекрови на бульвар Перова, с тем чтобы свекровь оплатила такси, Эмма опасалась. Засушенная годами старушка спала с «берушами» в ушах и могла не открыть им дверь. Вариант с поездкой к брату мужа вообще не подлежал обсуждению. Вячеслав был спившимся звукорежиссером, давно распродавшим свою студию звукозаписи, в которой писались все начинающие звезды украинской эстрады, и даже метр Кобзон. В его квартирке-студии всегда царил ужасающий беспорядок, дополнительных спальных мест не было, и сам хозяин редко бывал вменяемым и сытым. Поскольку он давно не работал, то питался тем, что мог своровать в супермаркетах, чем — если представлялся случай — хвастался. Так что Эмма предпочитала избегать любых встреч с ним.

Подруга Светлана, которая могла приютить в любое время дня и ночи, была в отпуске в Хургаде… Эмма отважилась позвонить в дверь школы, в которой она работала. Они могли бы поспать в спортзале на спортивных матах… Но, видимо, дежурный спал слишком крепким сном, или тоже использовал «беруши», или вообще покинул свой пост по неведомым причинам…

И, наконец, поездка к родителям на далекую Оболонь исключалась. Эмма не могла допустить и мысли, что сделает родителей свидетелями своего кошмара…

В общем, вариантов не было.

Они с сыном зашли на середину моста, соединяющего Русановку и проспект Воссоединения, ведущий на мост Патона. Влад молчал, она его обняла, и они оба смотрели на отражение фонарей в воде и тонущие листья, занесенные поземкой на воду. Возможно, ужас сегодняшней ночи будет стерт из памяти ребенка как неподлежащий хранению. Потому как очень силен конфликт любви к отцу, когда он вменяемый, и ужаса, когда он в запое. По крайней мере, Эмме хотелось верить в это.

Она считала себя виноватой в том, что сын многократно был свидетелем омерзительных сцен с участием пьяного отца.

Почему она не разводилась? Сначала такие сцены были редкостью — примерно раз в три года, а между запоями муж был золотым. Он ведь успешный переводчик с арабского языка и красавец под стать этому языку, носящий рубашки исключительно с запонками и батистовые платки на шее вместо галстука, говорящий на литературном русском и украинском языках в обычной жизни. Они были очень красивой статной парой. Ей все завидовали.

«Я для тебя достану звезды с неба!» — эта заезженная повсеместно фраза приобретала очевидное звучание в их семейной спальне, когда Кирилл оставался наедине с женой. И ей импонировало то, что муж был охоч до ласк, во время которых она физически ощущала, как разверзается потолок и исчезают все квартиры над ними, а с открытого неба сыплются звезды на голову, сладко покалывая и кружа ум так, что он молча, с эффектом центрифуги удалялся на окраины сознания. Потом звезды покрывали кожу и уже было не понятно, то ли звезды продолжают падать сверху, то ли отрываются от кожи и устремляются в воздух и ввысь. В их спальне царили такие страсть, согласие и гармония, ради которых мужчина может бросить все. И ради которых женщина на многое может закрывать глаза. Естественно, пока не наступал запой.

А потом она считала часы до того дня, когда он будет лежать в полумертвом состоянии и начнет взывать о помощи тающим голосом, и она сможет вызвать бригаду специальной скорой помощи. Они введут много снотворного и прокапают много капельниц с глюкозой, чтобы он в заторможенном состоянии пережил приступ ломки и не отправился добавлять алкоголь для спасительного похмелья. Когда он выходил из запоя, словно возвращался на лодке Харона из царства мертвых. Кирилл тогда был похож на человека, с которого сняли кожу и который разучился ходить и говорить. И ее задачей было быстрее восстановить его, чтобы он скорее приступил к работе.

Витамины, бульоны, печеночные тоники… Эмма стала асом по выведению из запоев. Но разве это предмет для гордости? Она предпочла бы никогда не уметь делать это… Если бы не его болезнь, они бы уже трехкомнатную квартиру купили. А так — все съемные и попроще. Чтобы легче восстанавливать. А что говорить про расшатанные нервы? Мужнины запои — это гарантированное средство для раннего старения. И хуже всего чувствовать себя заложницей… А она просто втянулась не жить…

Ко всему этому окружающие внушали ей мысль, что сын должен расти при отце. Она и сама верила в то, что ее ребенок получит восхитительное взращивание в лингвистике и по жизни и никому другому, кроме Кирилла, мальчик не будет нужен. Тогда никто не видел, что происходило за закрытыми дверями, когда вышколенный аристократизм с магнетической маскулинностью тонули на дне полулитровой бутылки водки и окончательно захлебывались в добавленной полуторалитровой бутылке пива.

А позже, когда запои участились до раза в три месяца и стали продолжительностью по месяцу, она все жалела его. Правда, жалеть становилось все труднее и труднее. К тому же Кирилл подрывал финансы семьи. Он срывал сроки работ, на него накладывали штрафные санкции, а потом и вовсе перестали предлагать крупные переводы. Денег едва хватало дожить до следующего гонорара. Во время запоя дом превращался в побоище, которое надо было потом расчищать и отмывать, и Эмма даже не могла заставить виновника участвовать в чистке, так как он следующий месяц едва ноги передвигал, выходя из пике. И, конечно, с каждым запоем он становился все опаснее.

И вот она всматривалась в текучие воды и старалась понять, как же она прошла этот порог вседозволенности, как разрешила себе подвергнуть себя и сына смертельной опасности? Так не может продолжаться. Она подаст на развод — завтра же.

По мосту в сторону Русановки шел мужчина в темном пальто и сверкающих начищенных ботинках. Щегольский белый шарф под порывами ветра взмахивал концами, как крыльями, попадая мужчине в лицо, словно отвешивая пощечины. Мужчина прошел мимо Эммы и ее сына. Уже ступив на тротуар Русановской набережной, он остановился, оглянулся и вернулся к ним.

— Извините, с вами все в порядке? — встревоженно спросил он.

— Н-н-нет, не в п-п-порядке, — ответила Эмма, клацая от холода зубами.

— Я могу вам помочь?

— Н-н-не знаю…

— Почему вы здесь в такой час и… — глянув на ее пижамные штаны с принтом в бантики, заправленные в замшевые полусапожки — …легко одетые?

У Эммы в горле свился комок из слез, и она не могла вымолвить ни слова. Сын ответил:

— Мы спасались от пьяного отца и не успели взять ни денег, ни ключей от квартиры…

— Понятно. Идем со мной, переночуете у меня, а утро, как известно, мудренее вечера.

— Ч-ч-ем мы вам заплатим?

— Улыбками! Когда отогреетесь!

— В-вы с-с-серьезно?

— Я похож на шутника?

— Вроде вы дяденька серьезный, — подключился сын.

— Меня зовут Данила Викторович. Живу вот в этом доме.

Он указал на дом справа на углу бульвара Давыдова и Русановской набережной — шестнадцатиэтажное квадратное здание с длинными балконами по всему периметру. Эмма знала, что в этом доме давали квартиры архитекторам.

— В-вы архит-тектор?

— Да.

— А п-почему вы ходите т-так поздно?

— А не езжу?

— Угу… — молвила Эмма, переминаясь с ноги на ногу.

— Я не люблю водить автомобили. Предпочитаю такси или рабочий автомобиль. И всегда люблю пройтись от проспекта до подъезда моего дома.

— А в-ваша семья? Что скажет ваша семья на н-наш приход?

— Я давно разведен и живу один. Не переживайте.

— Я был-ла обязана с-спросить об этом.

— Да, однозначно!

— Ма, пойдем, этот человек нас не обидит! — рассудительно молвил Владик.

— А вас как звать? — поинтересовался, улыбаясь, архитектор.

— Мама — Эмма Вадимовна, а я — Владислав, или Влад, — торжественно ответил за двоих мальчик.

— Честно? Мне неловко и боязно к вам идти, — сжав губы, выдавила Эмма.

— Бывает, незнакомец безопаснее того, кого вы знаете много лет, Эмма Вадимовна.

— Согласна. И у меня, собственно выбора нет.

— Хотя я вас вижу впервые, но не могу оставить вас с ребенком на улице, мерзнуть в пижаме…

Эмма похлопывала по предплечью сына и подышала на заледенелые пальцы левой руки.

— Ну, если хотите, я оплачу вам ночь в отеле. Благо «Славутич» в пяти минутах ходьбы.

— У меня нет с собой документов…

— Ах да! Однозначно глупая идея!

— Я согласна! Простите, в смысле, я согласна идти к вам в гости.

Глава 5. Портал в счастье

Пока они шли к его дому, затем поднимались в лифте, Эмма внимательно разглядывала лицо ночного спасителя.

Темно-русые волосы ежиком, аккуратно подстриженные, четкая линия подбородка и нижней челюсти, формирующие круглое лицо — частая примета лидерства. Кожа без изъянов. Легкая щетина начала пробиваться и придавать менее формальный вид одетому с иголочки мужчине. Нос нормального размера, но особенной формы: заканчивается утолщением в виде аккуратного «шарика» с бороздкой. А ноздри тонкие, с извивом. Эмма давно заприметила, что такие носы у людей, которые ценят красоту. Брови густые с сильным изгибом и напоминают сильно распластанную букву «л». Артистичен. Глаза серые и глубокие. Значит, при выборе людей руководствуется не их внешними данными, а внутренними… Губы крупные и пухлые — щедрый во всем. Уголки губ приподняты — оптимист. Крупные ушные раковины — крепок здо­ровьем.

— Рассматривайте, рассматривайте! Я не против! — расплылся в улыбке Данила Викторович.

Квартира одинокого архитектора приятно удивила Эмму отсутствием лишних вещей, предельным минимализмом и в то же время наличием предметов и деталей интерьера, свойственных дизайнерам.

Пол в прихожей был из необычного полированного гранита синего цвета с вкраплениями кварцевых кристаллов. Он своим густым синим индиго перетекал в зал, но за раздвижными дверями заливал уже отлично подогнанные деревянные доски. От них он поднимался по стенам вверх и плавно переходил в перламутровый зеленый — такой, как на перьях птиц или крыльях бабочек, а потом снова возвращался на потолке. На стенах мягко горели бра в виде золотых ананасов, наверное, из муранского стекла.

— Я не люблю, когда квартира встречает меня теменью, всегда оставляю свет, — словно извиняясь за свое электрическое транжирство, пояснил Данила Викторович.

— Теперь я верю, что вы архитектор. У вас такое стильное жилье! — воскликнула Эмма, — можно я рассмотрю эту комнату?

— Конечно, мне так отрадно, что вам по вкусу мое интерьерное решение.

— Прям как в кино, где-нибудь на Манхеттене… А вы здесь обитаете!

Акцентом в комнате был самый настоящий камин. Его портал с лепными элементами тоже был в том же индиго. У его основания замерла плетеная из ротанга корзина, полная поленьев, готовых выполнить свою миссию.

На каминной столешнице стоял куб из малахита, в котором уютно прикорнула японская микрососна, с другой стороны — очень красивая пузатая ваза из стекла цвета лайма с пупырышками, облитыми золотой глазурью. По центру стены над камином — круглое зеркало в простой сине-зеленой раме.

Все кресла в комнате были разных моделей и обивок, но удивительным образом не конфликтовали. Кожаное темно-зеленое кресло, оббитое по всем важным линиям медными гвоздями со шляпками, низкое и глубокое кресло, обтянутое шерстью в шотландскую клетку нежно-бирюзового с бежевым, с широкими деревянными подлокотниками и бархатное кресло без боковин с круглой спинкой цвета медовой горчицы, на котором лежала барашковая шкура, выкрашенная в точно такой же солнечный оттенок. Эмме показалось, что кресло позвало ее: «Не робей, заходи, осва­ивайся!»

Она даже от неожиданности слегка тряхнула головой, прикрыв глаза.

— У вас болит голова?

— Нет. Звуки слышатся странные…

— Это от усталости…

Маленький кофейный столик из ржавых металлических прутьев, причудливо скрещенных под стеклянной столешницей, уже ждал появления чашек с блюдцами на своей поверхности и посиделок у камина. По центру комнаты растянулся тонкий домотканый коврик из светлой неокрашенной верблюжьей шерсти без узоров.

У противоположной от камина стены стоял оббитый желтым бархатом диванчик с лаймовыми и зелеными подушками в синюю крапинку.

Тяжелые портьеры разбавленного лаймового цвета плотно смыкались и лежали волнами по полу.

Данила Викторович дотронулся до включателя, и центральная люстра с подвесками из ярко-желтого хрусталя засверкала и отзеркалила лучики по стенам. Молодая женщина не могла оторвать взгляда от плафонов в виде цветов желтого мака, у которых из сердцевины вздымаются свечки-лампочки, окруженные стеклянными тычинками.

— Живут же люди в такой журнальной красоте! — подумала Эмма и поймала во рту привкус зависти.

Еще она зафиксировала, что рассматривание этого изысканного интерьера полностью выключило в ней дрожание от холода и стресса. Она забыла, как и почему оказалась здесь. Сын тоже рассматривал интерьер почти с открытым ртом.

— Что, сильно большая разница между тем, что снаружи дома, в подъезде и внутри моей квартиры?

— И сильно большая разница с тем, где живем мы, — честно призналась Эмма.

— Ну вы мажор, Данила Викторович! — с детской непосредственностью выдал Влад.

— У вас даже камин есть! Я как будто во Францию попала! Ну, если не во Францию, то точно на другую планету! Где нет запойного мужа, слез, черепков и только красота… — медленно проговорила Эмма.

— Ну вот и отлично! Сейчас уже поздно заниматься растопкой камина. Вы не против, если мы мажорно на кухне посидим, почаевничаем?

— Нет, не против, — тихо согласилась Эмма и погладила сына по макушке головы.

Женщине казалось, что увиденная красота будто произвела какую-то инъекцию, от которой ее кровь стала течь замедленно и сонно. И теперь казалось, что все случившееся с ней несколько часов назад — всего лишь сон. Тяжелый, мучительный, в щепках фанеры, но сон.

И что еще более удивительно, она чувствовала себя очень естественно в этой красоте, уже будто проросла в красоту этого удивительного зала.

— Но сначала я вам покажу гостевую спальню. Как вам спокойнее: спать в гостевой спальне, а сына разместить в гостиной или будете спать вместе на одной кровати в спальне?

— Вместе, — решительно ответила женщина, отрезая всякие варианты сближения с хозяином квартиры, если вдруг ему вздумается его осуществить.

— Однозначно правильное решение! — поддержал ее хозяин квартиры.

— Почему?

— И сыну будет спокойнее, и вам. Вас не затруднит застелить постельное белье? Я терпеть не могу застилать кровати и вдевать подушки в наволочки.

— Конечно, не затруднит.

Ей очень нравилось, что их спаситель говорит красивым языком, далеким от уличного.

Гостевая спальня казалась просто-таки аскетичной по сравнению с залом. Однако это был такой себе пастельный минималистический шик, который читался во всех предметах, наполнявших пространство.

Кровать с простым металлическим изголовьем, окрашенным белым, и удивительно высоким матрасом не скрипела, как ожидала Эмма. По бокам кровати вместо тумбочек — круглые столики, покрытые салфетками с мережками и вышивкой белым по белому. Для локальной подсветки установлены бра на стене в виде глиняных кувшинчиков, повешенных вниз горлышками.

Белые оштукатуренные стены. Украшения на них — три старинные «фиранки» с вышивкой тоже белым по белому, обрамленные белыми рамами под стеклом.

Шкаф был деревянный, с множеством ящичков по центру, выкрашен в цвет мяты, а два деревянных стула радовали глаз осветленным васильковым цветом. «Мы вас ждали!» — беззвучно сообщили стулья…

В общем, не комната, а портал для разгрузки.

Хозяин достал из неокрашенного сундука, который служил прикроватной тумбой уже не одно столетие в разных домах, тонкие подушки из латекса в батистовых чехлах и расположил у изголовья. Потом достал еще одну и разъяснил: «Эту рекомендую для ног, если точнее — для к­олен».

Увидев изумление на лице Эммы, продолжил пояснение:

— Моя мама — ортопед и с детства приучила меня спать с тонкой подушкой между коленями. Так суставы — тазобедренные тоже, — получают правильное расположение и предохраняются от нарушения кровообращения и изнашивания.

— Спасибо, попробую, — постаралась быть вежливой Эмма, хотя ей не очень хотелось проводить эксперимент с подушкой именно сегодня ночью.

Но она решила, что следовать рекомендации хозяина — это в какой-то мере уважить его и доставить ему толику радости. Тем более, подушка между коленями может оказаться вполне комфортной штукой.

— Надеюсь, вы хорошо отдохнете за ночь!

— Я тоже надеюсь.

— Но прежде и сыну, и вам нужно принять ванну. Однозначно, у вас есть один час, чтобы избежать простуды, если вы сейчас попаритесь, ­насколько это возможно.

Он включил воду в ванной и принес туда комплект полотенец и халаты.­

— Я приготовлю пока липовый чай и мед. А может, вы голодны?

— О нет, уже совсем поздно, чтобы ужинать, и рано, чтобы завтракать.

— А я не против подкрепиться, — деликатно сообщил Влад.

— Здорово! — оживился Данила Викторович. — Хоть порадую гостя!

— Если есть йогурт и печенье, этого будет достаточно.

— У меня есть блины, красная икра, хумус и конфитюры из груш, крыжовника и слив.

— Да, я такое люблю, — откликнулся ребенок.

— Ты знаешь, Влад, что такое хумус?

— Знаю! Это нутовая паста! Папа привозил из командировок из стран Персидского залива!

— А чем отличается конфитюр от варенья? — осмелилась спросить Эмма.

— В конфитюре фрукты и ягоды не развариваются, а сохраняются плотными.

— А как этого достичь?

— За чаем расскажу, если не возражаете!

— Да-да, простите…

— Не извиняйтесь. Просто важно побыстрее попариться.

Пока хозяин хлопотал на кухне, Эмма была с сыном в ванной. Пятнадцати минут хватило, чтобы он прогрелся. Данила Викторович дал мальчику свой хлопковый халат, который, конечно же, был гигантским и сделал Влада похожим на Карлсона, который пугал бандитов на крыше, надев халат не по размеру.

Ребенок отказался от блинов с икрой, но с аппетитом съел нутовые и конфитюрные варианты.

Эмма напоила сына липовым чаем вприкуску с липовым же медом и уложила спать. Отправилась в ванну и тщательно закрыла защелку изнутри.

Она лежала в горячей воде, которая прогревала ее до сердцевин косточек, и плакала…

Ей было жалко себя, ребенка, мужа… Она понимала, что ее любовь ничего не может изменить… Но признать фиаско, за которое она заплатила одиннадцатью годами замужества, — все равно что облить себя вед­ром помоев первого сентября при учениках с родителями. И, тем не менее, она признала, что не всесильна.

Потихоньку горячая вода расслабила мышцы и ум. Эмма почти заснула в воде, но усилием воли встрепенулась: неловко хозяина заставлять так долго не укладываться спать.

Женщина оделась в свою пижаму, поверх пижамы — тонкий вафельный халат, явно гостевой, завернула густые русые волосы в полотенце чалмой и, раскрасневшаяся, как красавица с картины Кустодиева, вышла на кухню. Заботливо укутанный чайник и мед в керамической плошечке под стать чайнику — явно от мастера с Андреевского спуска — ждали ее на столе.

Данила Викторович, наливая чай в прозрачные стеклянные чашки, поинтересовался: «Вы почувствовали себя лучше?»

— Однозначно! — ответила Эмма словом, которое числилось любимым в лексиконе хозяина.

Она полагала, что выпьет чаю и свалится спать. Но, оказалось, что прилив сил лишил ее сна.

Похоже, и Даниле Викторовичу не нужно было делать усилий, чтобы держать глаза открытыми.

— Что вы планируете делать с утра?

— Сына — в школу. А я не могу в таком виде… Надо будет позвонить директору, что у меня ЧП… Чтобы сделал замену.

— Вам нужна помощь?

— Спасибо. Вы уже ее оказали.

— Это не опасно: возвращаться к вам домой?

— Не знаю. Я вернусь с нарядом полиции…

— Эмма, могу я спросить вас о личном?

— Да, можете.

— Благодарю. Вы себя видите со стороны?

— О, предполагаю, что я сейчас очень смешная.

— Я не про сию минуту.

— Не понимаю…

— Эмма, скажите, как женщина с таким именем выбрала такую жизнь?

— А на каком основании вы меня спрашиваете об этом? И при чем тут имя?

Данила Викторович, не отводя глаз, ответил:

— Во-первых, об имени. Имя Эмма — это не Нюра, не Маня, не Фрося… Имя аристократичное и предполагает, что его носительница будет жить красивой жизнью. Скорее, добротной немецкой, нежели жертвенной славянской…

— Вот и моя мама то же самое говорила, когда рассказывала, почему выбрала необычное в наших краях имя.

— Необычное имя — необычные способности и необычная судьба.

— Правда?

— Правда. Только что вы сделали с собой, разрешив случаться таким ужасным событиям и обращению с вами…

— Именно об этом я думала, стоя на мосту…

— Эмма означает цельная. Вам нужно вспомнить, что вы цельная красавица и умница…

— Откуда вы знаете, что означает мое имя?

— Это имя моей бабушки по материнской линии…

— Спасибо вам, Данила Викторович.

Ее глаза увлажнились.

— Вот что я вам скажу, Эмма, вам было бы полезно пожить некоторое время у меня, независимо от того, как пойдет жизнь в той квартире, откуда вы убежали.

— Почему?

— Знаете, что происходит с фабричными курочками, когда их впервые выпускают на лужайку в деревне и там вокруг пощипывают травку сельские курочки?

— Не знаю. А что происходит?

— Фабричная курочка всю свою жизнь жила в клетушке, в которой на один квадратный метр с ней соседствовали еще пятнадцать таких же. Она привыкла к тому, что пространства нет. Ну как в тюрьме — бок о бок с товарками. И когда ее выпускают на волю, на зеленую траву, где она одна на десятки квадратных метров, если не на сотни, она несколько дней стоит на месте! Она просто не знает другой жизни! Она не знает, что можно наслаждаться свободой.

Эмма разрыдалась.

— Простите меня, ради Бога, — Данила сгреб ее ладошки и зажал между своих ладоней, — я совсем не хотел вас расстраивать!

— Да, я знаю. Я верю вам! Просто вы очень точно показали мою проблему через эту несчастную курочку. С той разницей, что она сама из фабрики выбраться не может… А я ведь человек. Я могу.

— Эмма, к сожалению, люди тоже иногда нуждаются в ком-то, кто их выпустит из их же клетки. Это как поломанная система сама себе помочь не может. Нужен мастер извне. Согласны?

— Да, именно так, — вздохнула Эмма и развернула чалму, вернув первозданный вид полотенцу.

Роскошные русые волосы по пояс, еще мокрые, рассыпались по плечам. Она знала, что ее густые волосы — редкостное богатство и самый сильный пункт в ее внешности, но сейчас она не собиралась демонстрировать свою красоту — только подсушить.

— Вам нужен фен?

— Спасибо, что спросили, но я не люблю фенов…

Кухня оказалась совершенно новаторской — никаких открытых и застекленных полочек-ящичков и сложных фасадных поверхностей. Гладкие фасады из каленого стекла цвета бетона с фисташковым фартуком из стеклянной плитки в мелкие кубики. Рабочая поверхность — тоже фисташковая из композитного материала, который на ощупь — как камень, но «перетекает» и составляет углубление мойки. Пол из белоснежного мрамора, положенного без швов, и вместо обычного стола — кухонный остров с основанием из шкафов и огромной столешницей, на которой можно было бы делать выкройки. Стулья — барные с мягкими сиденьями из белой кожи и спинкой-подхватом на талию тоже из кожи.

Абсолютно мужской интерьер с явным отсутствием женского духа.

— А кто поддерживает у вас такой исключительный порядок? — не удержалась Эмма и задала вопрос на грани приличия.

— Я сам. Плюс раз в неделю приходит домработница. Она и готовит немного. Но я, знаете ли, балованный гурман, предпочитаю сам.

— А кто вас разбаловал? Мама?

— Нет, экс-жена. У нее сейчас ресторан в предместье Парижа и личные мишленовские звезды. Она как задала тон дома, так я и не смог снизить планку. Вы конфитюр с грушами попробуйте! Лично делал!

— А что это за вкрапления в конфитюре?

— Корочки лайма мелко нарезанные…

— И… бадьян?

— Да! Признаюсь, перепробовал и корицу, и гвоздику, и даже душистый перец, а вот бадьян оказался самым подходящим…

— Мне к вам надо на мастер-класс, — прикрывая глаза от наслаждения, молвила Эмма.

— С удовольствием проведу! Пробуйте сливы! Я их неделю присыпанными сахарной пудрой томил в духовке!

— Боже, какие тонкости! Сахарная пудра вместо сиропа!

— Да, может быть еще тростниковый сахар.

— Да, непременно. Начинаю смаковать ваши сливы… — молвила Эмма и отправила в рот половинку упругой сливки мармеладного вида. — Так мы отвлеклись от темы. Что будет «во-вторых?»

— А во-вторых, вы даже не представляете, Эмма, со сколькими женщинами меня знакомили родные, друзья и даже бывшая жена, которая сейчас в Париже.

— С француженками?

— И с француженками тоже. Но вот что любопытно: шел я себе по Русановскому мосту и почему-то меня таким магнитом к вам притянуло. Сейчас вот гляжу на вас и знаю одно: хочу, чтобы именно вы были хозяйкой в моем доме.

Эмма резко поставила чашку на блюдце.

— Позвольте мне договорить. Это вне всякой логики. Я вас не знаю. И в то же время мое сердце сейчас прыгает от радости, как будто знает вас. Как будто мне семнадцать лет и все невозможное возможно! И вот сидел бы и кормил бы вас конфитюрами всю оставшуюся жизнь… Образно говоря…

— Я глубоко замужем.

— По документам да. А в реальности — за бесом.

— Это как?

— Ну, вы же не станете отрицать, что тот человек, с которым вы шли под вальс Мендельсона, и тот человек, который заставил вас убежать в ночь, — это два разных человека.

— Да.

— Тот, кому вы давали обещания верности, уже не существует. Есть только его критически поврежденная оболочка и новое содержимое, которое внушает вам вину.

— Да, именно так. А вы сильны не только как архитектор!

Эмма задним числом сообразила, что сказал