Чудесным образом взрослые находили логичные следы, ведущие к разгадкам. И все становилось простым, понятным и совсем не страшным. Это не привидение, а пиджак на стуле. Это не рука мертвеца, а яблоневая веточка. Это не похититель, а таксист, в машину которого когда-то сели Ванечка и его мама. Порой разгадки лишали мир волшебства. Но сейчас они стирали пыльные следы страха.
Искать, не теряя. И не забывая о том, что вокруг тоже есть люди. Которые хотят, чтобы их нашли.
— Мне страшно, — сказала Марина, трогая пальцами губы, будто пыталась помочь им говорить. Но те упорно повторяли одно и то же: — Мне страшно. Мне страшно.
В движениях его, конечно, читалось «бесишь», но с легким оттенком тревоги.
Марина вслушивалась в эту болезненную капель, ожидая, когда сухим летним громом прозвучит упавший после сна голос Принца. Но тот молчал, явно жалея комок Марины под своим боком. Ей было ужасно неловко мазать слезами чужие ребра, облепленные черной футболкой, а остановиться не выходило.
Улыбающийся рот вновь украсила крупная алая бусина. Принц явно считал свою шутку удачной, а Марина мысленно ругала его — за грязные пальцы и игры с едой, за опустошенные оливки и нетронутый сок. И, представляя себя разросшейся в гневе до великанских размеров, она понемногу тушила вспыхнувший в животе и щеках огонь. А голова, в которую из-за ее очевидной маленькости не могла вместиться история мамы Принца, зудела внутри, и почесать ее не удавалось даже через ухо.
Она выбежала мгновенно, а слово в ушах забило литаврами, загремело громом.
Собачка.
Восьмилетняя плюшевая собачка.
С кудрявой светлой шерстью и большими глазами.
В ванной Марина заплакала в холодную воду, сунув под кран лицо. Спрятавшиеся на время слезы ждали, когда она останется одна. Ждали, чтобы побежать маленькими круглыми ножками по щекам и, устав, осесть за крыльями носа и во впадинке над губой. Марина гнала их руками — смахивала в сверкающую от чистоты раковину — и тихонько пищала, обозлившись на Принца, на себя и на чужую квартиру. Над ее головой укоризненно покачивались белые колготки.
где-то за стеной ускорилось время. Оно всегда так делало, стоило людям потонуть в чем-то приятном.
юдям хочется зрелищ. Хочется пощекотать нервы. И понять, что все это далеко, все это — не с ними. Не ты хреновая мать, продавшая сына за дозу. Не ты ради легких денег ввязался в какое-то дерьмо. Они прочитают — и пойдут себе дальше. Ребенка в школу отводить. Потом — на работу. Ни на секунду не задумавшись о том, а сколько раз сами они молчали. Сколько раз отворачивались.