Оглавление

Вступление

Глядя в окно в сумеречное время, созерцая ало-оранжевые блики, отсветы на облаках клонящегося к закату солнца, Глеб одновременно мысленно оглядывался на своё прошлое. Пробуждая в своём сознании воспоминания о минувших днях, он никак не мог понять: почему его жизнь сложилась так печально? Почему самовластная непостижимая судьба одарила его столькими ударами, безжалостно сбивая с ног? Почему она не раз накидывала на его шею огнетворную петлю гнетущей скорби и уныния?

Едва держась на ногах, обагрённый кровью Глеб с трудом мог стоять возле окна. Только лежать на кровати, уставившись в безжизненный и мрачный потолок, ему вовсе не хотелось. Лучше было, превозмогая боль, наблюдать за теченьем заоконной жизни, погружаясь в омут коловратных мыслей.

Если бы он только знал, предвестием чего был тот суровый взгляд старика, из неоткуда взявшегося среди полумрака лесополосы и пристально смотревшего прямо на него. Если бы он знал, какие проблемы тот ему сулил, явившись ему в самом начале его многотрудного пути.

Неужели он, Глеб, должен был снести все эти злополучные и чудовищные тяготы, чтобы заслужить исполнение своей пьянительной мечты, мечты, которую он обрёл случайно, но которая стала смыслом его жизни? Неужели неумолимое провидение, спустя двадцать лет, возвратило ему непроходящую любовь всей его жизни лишь затем, чтобы в последствии отнять? Это возвращение поначалу казалось ему каким-то подарком свыше, озарением лучами высших сил. Однако же теперь она казалось измученному Глебу чудовищной издёвкой провидения.

Смотря на сидевших на скамье, а кое-где и лежавших под скамьёй людей, утопивших свои прекрасные юношеские мечты, былые надежды и стремления в отравляющем сознанье жидкостном дурмане, Глеб не понимал их слабохарактерности. Хотя и сам когда-то чуть было не стал жертвой своих мглистых разочарований и безрадостного горя.

Жизнь… Что в сущности это означает? Это ведь не просто пять букв, сложенных в многозначительное слово. Какова же её суть? Кто-то скажет, что её суть кроется в любви, кто-то — в достижении поставленных целей, а для кого-то смысл жизни заключается в добродетельной помощи другим, в самоотверженном служении человечеству. И каждый из них несомненно будет прав, но лишь отчасти.

Жизнь человека не прямая линия кем-то проложенной тропы. Она безгранична, как вселенная в бесконечности её разнообразия, и состоит из бесчисленного множества вариаций. Каждый день — это чистое полотно, белый холст, подаренный нам, как художникам, судьбой. И у каждого из нас в предстоящем дне имеется 16—17 часов на написание картины для создания общей композиции нашего пути на этом свете. Или, если угодно, можно использовать распространённое, избитое сравнение жизни с чистой книгой, которую каждый пишет сам.

Так и наш герой писал свою историю прямо набело. Порой ошибаясь, он прошёл свой путь сквозь тернии к звёздам, став небожителем, рухнувшим в бездну беспросветных разочарований и невзгод, однако впоследствии вернувшимся на небо счастья озарённым лучами радости, и стал сам излучать этот свет, пока всесильная злодейка-жизнь снова не заточила его в удушливую темницу горестной кручины.

Каким бы человек не обладал характером: бунтарским или кротким, все схожи в одном — рано или поздно каждый стремится обрести свой дом или же в него вернуться. Так и наш герой по молодости лет своих обладал огромным количеством стремлений и желаний. Ему хотелось многого достичь, многое повидать и испробовать. Словом, он желал полнее ощутить вкус сладостной, счастливой жизни, испить до дна благостную чашу, которую ему преподнесло его рождение.

Только ему было неведомо: для того чтобы наслаждаться жизнью, чтобы она была счастливой, достаточно теплотворным светом доброты изгнать из своего сердца бездонный мрак тлетворной ненависти, прогнать неуёмные болезненные страхи и перестать ждать перемен в лучшую сторону, научившись наслаждаться каждым упоительно прекрасным днём безо всяких предпосылок к этому.

Уже с четырнадцати лет, в отличие от многих сверстников, Глеб больше всего боялся даром потратить даже драгоценную минуту времени, поэтому и закончил экстерном восьмой и девятый классы за один год, а если такое ненароком или из-за некоторых неотвратимых слабостей и происходило, он впоследствии безмерно корил себя за легкомысленное слабоволие. Порой это самобичевание доходило до какой-то цепенящей и пустой фрустрации, и получалось, что жизнь бесплодно протекала мимо него ещё быстрее. К счастью, такое происходило довольно редко, а в последствии и вовсе исчезло, подобно обжигающей воде, которая после определённого времени кипения летуче покидает ёмкость, превратившись в пар.

Гонимый неуёмной жаждой, Глеб пустил корабль своей души по бурливой, пенистой реке туманной жизни, то и дело причаливая к разным берегам. Порой его путь усложняли мимолётные негаданные бури, иногда бесцельный штиль не позволял продолжить путешествие, а бывало, что на его пути встречались островерхие рифы и буйные водовороты событий. Однако он всё равно каждый раз продолжал плыть вперёд. Пока, наконец, не настал момент возвращения в родную гавань.

Глава 1

По окончании школы Глеб поступил на учёбу в академию, в которой исправно посещал все занятия. Только вынужденная учёба не приносила ему никакой, даже малоразмерной, радости. Изо дня в день он пробуждался рано утром с мучительной, гнетущей мыслью, что ему снова предстоит бессмысленно сидеть на скучных, заунывных лекциях и выслушивать нудные речеизлияния преподавателей. Больше всего юношу пугало, что все навыки и знания, которые он получит в процессе обучения, никак не пригодятся ему в дальнейшей жизни. Оттого дальнейшее посещение академии казалось ему совершенно бесполезным.

У его родителей было иное мнение. Они полагали, что любое образование неотвратимо делает человека лучше, умнее, и с лазоревых высот жизненного опыта видели в обучении одну лишь благостную пользу.

Поэтому спустя полгода, заметив явное нежелание продолжать обучение, появившееся у их сына, они, как и подобает любящим родителям, стали осыпать Глеба нескончаемыми уверениями закончить академию и получить столь надобный ему диплом. «Знания никогда не бывают лишними», — неустанно молвили ему родители. Только Глеб не до конца внял их убеждениям и на втором курсе самовольно прекратил тягостное обучение.

Прав он был или же нет — покажет только время. Но одно было неоспоримо верным: родители любили Глеба и желали ему только добра и неомрачаемого счастья.

«Вот, наконец-то, у меня начнётся настоящая жизнь», — наивно полагал Глеб, воодушевлённо забирая документы из ВУЗа. — «Теперь осталось определиться, как жить дальше».

Только об этом стоило задуматься прежде, чем покидать академию, а теперь уже было поздно. Оказалось, что его неприкаянно блуждающий корабль не может прибиться ни к одному из заветных берегов из-за полного отсутствия благоуханного порывистого ветра.

Бессмысленное раскачивание на взбалмошных волнах бездействия продолжалось больше полугода. Из-за своего категоричного решения Глеб пришёл к тому, чего так неистово боялся: он даром растрачивал свою единственную жизнь. Отчего он становился с каждым днём всё подавленней и горемычней.

В конце концов его родителям это надоело, и они заставили Глеба начать поиски работы, чтобы их сын хоть как-то начал устраивать свою жизнь благоразумно. Но ни одна вакансия не подходила ему из-за явного несоответствия его грандиозным планам на светлое, многорадостное будущее. И именно здесь таился мракотворный зачинатель безысходности. На самом деле Глеб не имел ни малейшего представления о своей будущности. Как и большинству людей, в размышлениях о будущем ему грезилась беззаботная жизнь с полным достатком, в которой нет места отчаянным лишениям. И, думая об этом, Глеб никогда не задавался вопросом: как этого достичь? Он не задумывался о том, сколько усилий необходимо приложить, чтобы получить всё это. Да и вообще, нужно ли оно ему.

Осознав, что под лежачий, вдавленный в сырую землю камень вода не течёт, Глеб стал дворником, подметающим дворы и убирающим мусор два раза в день: рано утром и поздно вечером.

Такая работа определённо не была предметом его сладостных мечтаний и возвышенных надежд, но другого ничего не оставалось. Его нигде не принимали, куда бы он ни приходил на собеседование. Главной причиной для безапелляционного отказа у всех служило отсутствие у соискателя высшего образования. Более того, бдительных работодателей больше настораживало, что человек, сидящий перед ними, добровольно, без каких бы то ни было веских, вразумительных причин, отказался от образования. Подобный поступок вселял в них неустранимые сомнения относительно здравомыслия Глеба.

Ни один человек, заинтересованный в успехе дела, не станет нанимать безответственного, легкомысленного глупца, не умеющего расставлять жизненные приоритеты в правильном порядке.

Только кто определил этот порядок? Разве же кто наделён неоспоримым правом решать какой порядок приоритетов верный? Каждый сам решает для себя, какой будет его жизнь. А вот будет ли она соответствовать представлением окружающих — это другой вопрос. Единственно верный путь — следовать велениям своего сердца и всегда разумно подходить ко всему, стараясь предвидеть вероятные последствия, которые повлечёт за собой то или иное решение. Но эту истину Глеб понял много позже.

Поначалу такая работа, пусть не во всём, но в целом, устраивала Глеба. Тёплыми летними вечерами и незадолго до рассвета он, наслаждаясь умилительной природой, подметал дворы. Утро ему нравилось свежим воздухом и умиротворяющей тишиной, среди которой сладкозвучно раздавалось успокоительное пенье птиц. А вечера он любил за сумрачное время, неотменно наводившее его на благотворные раздумья. Он размышлял над тем, как ему вырваться из этой гравийной колеи сменяющих друг друга однотипных докучливых событий. Но не видел спасительного выхода.

«Обучаясь в школе, я только и помышлял о будущей жизни, строил грандиозные планы, — думал про себя Глеб. — Всё, вроде бы, казалось предельно чётким, хорошо спланированным, а главное, достижимым. Я верил, что сумею претворить свои замыслы в жизнь. А на деле оказалось всё совсем не просто. И что пошло не так? Отчего моя жизнь покатилась вниз с горы, крутой и каменистой, вместо того чтобы воспарить к немеркнущим лучистым звёздам?»

Родители больше не приставали к нему с беспрестанными, но справедливыми требованиями искать работу. Зато взамен этого они принялись убеждать его в необходимости вновь поступать в ВУЗ. Хотя, впрочем, их старания были излишни: Глеб и сам, испытав на себе угнетающую трудоёмкость зарабатывания денег, не являясь дипломированным специалистом, обзавёлся твёрдой решимостью снова попробовать свои силы на экзаменах, но уже на интересующем его направлении.

Весь скоротечный год он неустанно готовился к поступлению в перерывах между утомительной работой и чудесным сном. И в конце мая отправился на первый из четырёх экзаменов. Глеб чувствовал себя совершенно спокойным, ведь он знал, что хорошо подготовился, и был уверен в неизбежности своего поступления. Но увы, довлевший над ним всё это время злой, жестокосердный рок не покинул его и в этот раз. Глеб не сумел обойти по количеству баллов других абитуриентов, жадно ждущих поступления, и не был зачислен ни в один из ВУЗов.

«Что же мне теперь делать? — сокрушался Глеб в своих внутренних стенаниях. — В школе была хоть какая-то облегчительная определённость: с утра идёшь в школу, после обеда возвращаешься домой; выучил урок — молодец, не выучил — получаешь двойку. Изо дня в день непрекращающееся вращение в бесконечном круговороте повторяющихся событий. А что же взрослая жизнь, к которой я так стремился? Она оказалась гораздо, гораздо тяжелее, чем я по-детски наивно полагал. Сквозь исказительную призму своей детской беззаботности и простодушной мечтательности я не сумел разглядеть истинный порядок вещей взрослой жизни. Что ж, остаётся надеяться, что всё рано или поздно наладится и примет должный вид, который я нарисовал в своих блаженных грёзах».

Однако даже по прошествии почти года после сдачи экзаменов долгожданные улучшения никак не проявлялись на предрассветном горизонте, не было ни намёка на их приближение. Напротив, становилось всё только хуже. Экономическая ситуация в стране ухудшалась, цены росли, а зарплаты демонстрировали стабильную разогорчительную неизменность.

Всё это заставило Глеба уйти с работы и, собрав все свои скудные пожитки, отправиться в битвенный, упорный путь, не заботясь о последствиях. Простому обывателю его побег покажется проявлением легкомысленной иль дерзновенной погони за лучшей жизнью, но лишь подлинно добросердечные люди сумеют разглядеть в его поступке истинный мотив: Глеб не хотел излишне обременять своих родителей. Он, возможно из-за своей юношеской врождённой гордости, считал себя нахлебником, обузой для семьи. О, как же он ошибался. Но что сделано, то сделано.

Глеб покидал свой дом с пустынной грустью от вынужденного расставания, но, подобно ярому мечтателю, он с радостным восторгом смотрел вперёд на предстоящий путь. Убеждённый в своём неминуемом успехе, он дал себе клятвенное слово возвратиться, лишь обретя высокое положение и богатство, и как неоспоримое доказательство безошибочности своих взглядов возложить их благочинными дарами к ногам родителей, которых он очень любил. А грубил он им порой не оттого, что плохо к ним относился или не уважал их, а просто потому, что в моменты оживлённого спора мнил себя непогрешимо правым, даже не подвергая сомнениям свои суждения, и считал необходимым отстаивать свою позицию до зудящей хрипоты в воспалившемся от спора горле, иногда даже сам не сознавая ради чего.

Глава 2

Оставляя свой родимый дом далеко позади, Глеб ехал навстречу своим юношеским обольстительным мечтам. Из окна автобуса, мчавшегося в другой город, он смотрел на мелькавшие широколиственные майские деревья и думал: правильно ли он поступил? Если вчера он был уверен в безукоризненной правильности сделанного выбора, то сегодня его стоическое убеждение громогласно пошатнулось. Его терзали огнепалимые сомнения в том, что в дали от родных мест, за длиннющих двести километров, он сумеет отыскать свой благотворный путь к безоблачному счастью.

Наверное, виной тому был первобытный страх. Боязнь неизвестности, испокон веков преследующая человека, всегда старается помешать ему победоносно творить свою жизнь по собственному, подчас никому не понятному, шаблону, образовавшемуся из причудливых сплетений восторженных мечтаний, обманчивых желаний и чужих примеров.

Вдруг, безо всяких очевидных предпосылок к тому, перед мысленным взором Глеба, устремлённым в потайные недра его души, появился нежданный, незабвенный образ той, которая вот уже более десятка лет, долгих и суровых, явно и подспудно занимала его мысли. Глеб не знал, откуда явилось это эфемерное видение и почему. Возможно, оно было рассеивающим сладостный туман мечтаний горьким напоминанием того, что полновластная насмешница-судьба любит то и дело низвергать людей в пугающую бездну неудач и горестных разочарований, было поучительным напоминанием того, что не всё в жизни зависит от наших пламенных желаний.

А может, только сейчас, когда Глеб выехал за околицу родного города, к нему пришло безотчётное осознание того, что позади остались не только его родители и былые неудачи, но и его неназванная, тайная любовь, нетленная любовь, потерянная в лабиринте жизни.

Чреда сменяющих друг друга беспощадных, горьких мыслей и монотонно рябивший за окном пейзаж всё же усыпили утомлённого сиденьем путника. Но ни одно пленительное сновидение не проникло в его беспокойный разум, из-за чего часовое забытье показалось ему всего мгновением. Лишь на исходе неясного забвения Глеб за мгновение до пробуждения явственно увидел грозное лицо некоего старца, совершенно незнакомого ему. Тот столь пугающе проницательно и испытующе смотрел прямо на него, что у Глеба во сне перехватило дыхание.

Но Глеб и представить себе не мог, что явившийся ему во сне старик однажды явится ему и во плоти. И не просто промелькнёт, как едва различимая предутренняя дымка, уже почти рассеянная нарождающимся солнцем, он окажет самое что ни на есть прямое влияние на течение жизни Глеба.

Разбуженный чьим-то случайным прикосновением Глеб повернул голову направо и увидел очаровательную девушку, садившуюся рядом с ним на единственное свободное место в автобусе.

— Ой, простите, пожалуйста. Я не нарочно, — вымолвила она, заметив, что случайно разбудила своего соседа, и уселась поудобнее.

— Ничего страшного, — ответил Глеб, улыбкой показывая, что нисколько не обижен. — Я лишь ненадолго закрывал глаза.

Но его голос дрожал едва заметно, а сердце бешено колотилось.

— Кстати, меня зовут Глеб. А Вас как? — вдруг опомнившись, выпалил окончательно пробудившийся юноша.

Он надеялся, что разговор с обворожительно прекрасной девушкой быстрее успокоит его встревоженное сновиденьем тело.

— Вера, — кратко, но с улыбкой ответила девушка.

— Приятно познакомиться, — любезно проговорил Глеб.

— И мне, — ответила Вера вовсе не из вежливости. Ей действительно было приятно.

— Подскажите, какая сейчас была станция? — поинтересовался Глеб для поддержания беседы.

— «Русятино», — ответила Вера, ненадолго остановив свой взгляд на лице Глеба, после чего, засмущавшись, отвернулась и принялась расправлять джинсы.

Глеб понял, что бесцеремонной прямотой своего взгляда он окончательно смутил целомудренную девушку, и без того неловко себя чувствовавшую от соседства с незнакомым парнем. Её скромность сразу бросилась ему в глаза. Вера не была похожа на девушек, которые встречались Глебу повсеместно. До этого лишь одна девушка, чьё имя он неизменно произносил с благоговейным придыханием, была таковой. Она была его неизменным идеалом, а её светлый незабвенный образ был для него спасительным, благодатным очагом, неугасимо горящим внутри него и согревающим его душу. Но она была для него недостижима, поскольку её сердце было отдано другому.

— Похоже, я Вас всё же разбудила, — произнесла Вера, прервав ненадолго воцарившееся неловкое молчание. — Ведь название было написано на остановке как раз с Вашей стороны. Вы его не могли не заметить.

— Вы весьма проницательны, как я посмотрю, — улыбнулся Глеб.

— Это всего лишь обычная наблюдательность, не более того, — уверила Вера.

Подстёгиваемый распалявшимся огнём желания, Глеб неодолимо жаждал поговорить с ней, не столько ради коротания времени, сколько ради того, чтобы слушать её бархатистый голос, ласкавший его слух, снова и снова. Впервые за очень долгое время он ощущал какое-то необъяснимое будоражащее чувство. И причиной тому была эта девушка, незнакомка, судьбоносно подсевшая к нему в первый же день его путешествия. Что же это? Всего лишь приятная случайность или всё же неизбежное проведение? Как бы там ни было, в душе он был несказанно рад этому случайному знакомству.

«Как она красива, — думал про себя Глеб. — Но что мне ещё сказать ей? О чём заговорить?»

Ему было трудно подобрать слова, выцепить нужные из пыльной заверти случайно мельтешивших в его обеспокоенном разуме мыслей, а трудно именно потому, что Глеб боялся сесть в лужу, предварительно ещё и ударив в грязь лицом, перед Верой, очаровавшей его своей прелестной красотой. Как знать, может, если бы в его сердце не заронилось быстро зреющее семя опьяняющей влюблённости, — о любви говорить пока что было рано, — он вёл бы себя с ней совершенно по-иному, непринуждённо, и непременно отыскал бы множество тем для желанной беседы. Но его уже успела накрыть игольчатая пелена отравной робости.

Пылкая юношеская душа Глеба стала жертвой поглотивших её каверзных сомнений. Он боялся показаться назойливым и глупым. Этот мутный страх неизбежно отдалял его от неё. И Глеб чувствовал это, но ничего не мог с собой поделать. Едва он вновь взглянул на девушку с нескрываемым намерением обратиться к ней, как тут же отвернулся к окну из-за нахлынувшего приступа безмолвия.

«Лучше я буду ехать молча, наслаждаясь её присутствием, чем своими нелепыми фразами сделаю её присутствие невыносимым, — думал Глеб. — Мне будет невозможно перенести её презрительного взгляда или тем более её брезгливого чувства отвращения ко мне. Разве кому доставит удовольствие общение с человеком, неспособным связать и пары слов? Конечно, это не про меня. Но в данную минуту, именно в её присутствии, кажется, что и про меня».

Внезапный съезд на обочину и остановка автобуса прервала ход его гнетущих мыслей.

«Что?». «Что случилось?» — раздавались недоуменные голоса беспокойных пассажиров.

— Небольшая поломка, — бесстрастно отвечал водитель. — Скоро мы продолжим путь.

«Хорошенькое выдаётся путешествие: на полпути поломался автобус! Ещё не известно, сколько водитель с ним провозится. Все они, не желая возбуждать людское беспокойство, даже самую серьёзную проблему называют всего лишь крохотной поломкой. А ты потом сидишь и ждёшь, как дуралей, по нескольку часов, когда автобус тронется с места». Именно такие мысли промелькнули в головах некоторых пассажиров.

— Скажите, пожалуйста, за время Вашего пребывания в этом транспорте случалось нечто подобное? — прозвучал вопрос, обращённый к Глебу, давно жаждавшему услышать этот милый голосок.

Обрадованный, он обернулся к Вере, стараясь притушить лучезарный пламень несказанной радости, разгоревшийся в его глазах, и сдержанно ответил:

— Нет, что Вы. Я еду с отправной точки его маршрута и такого ещё не было.

— Надеюсь, мы не долго простоим. Не хотелось бы застрять здесь на несколько часов, — обронила Вера.

— Не беспокойтесь. Полагаю, поломка скоро будет устранена, и мы двинемся дальше, — успокаивал Глеб.

Хотя, в общем-то, бестревожно восседавшая на кресле Вера нисколько не нуждалась в этом. Что Глеб и сам прекрасно понимал, видя её лучезарное личико. Однако же его страстное желание поддерживать беседу было непомерно сильным, что даже оглупляло.

Но у него не получилось. Вера ничего не ответила на его последние слова, что заставило Глеба снова уставиться в окно. Только сейчас он заметил, что смотреть вообще не на что. Густая животрепещущая лесополоса, до сего момента привлекавшая его внимание, теперь казалась ему невзрачной и безжизненной.

Глеб не знал, что делать, чем себя занять. Повернувшись к девушке, уповая на её спасительную словоохотливость, он увидел, что та уже оживлённо рылась в поисках чего-то в своей сумочке, положив её себе на колени. А когда Вера, достав книгу, убрала сумку себе под ноги, Глеб окручиненно подумал:

«Теперь ей, видимо, будет не до беседы. Ужасный, однако, сегодня день: всё идёт наперекосяк. И в тоже время он очень счастливый, ведь я познакомился с такой красивой девушкой».

Однако Глеб, раздосадованный полным отсутствием у Веры девичьего интереса к нему, вновь сумрачно взглянул в окно. Перед ним были всё те же неприглядные деревья с уныло свисавшими ветвями и листвой.

«Снова мне придётся слушать эту безмолвную оглушительную тишину. И почему я не умею общаться с девушками?» — отчаялся Глеб.

Ему было неведомо, что Вера тоже непреодолимо жаждала общения с ним. Только, увидев, что он уставился в окно, не обращая на неё внимание, она сочла это за безобманное свидетельство нежелания попутчика с ней разговаривать. Поэтому и не стала докучать. Ведь она тоже боялась показаться слишком настырной.

Из-за стеснительности и страха двое молодых людей, схожих в своём пламенном желании, находились в полном одиночестве близ друг друга, невзирая на гомон сидевших рядом людей. Не редко случается, что люди, оказавшись под влиянием пустопорожних страхов и сомнений, не делают ни одного шага навстречу друг другу, опасаясь быть непонятыми или упасть в марающую лужу неловкого положения.

Бывает, что вся жизнь проходит в напрасных сомнениях, нелепых заблуждениях, отчего в неотвратимой старости становится невыносимо больно. И человек бывает готов заплатить любую цену, лишь бы вернуться назад и, отбросив все бессмысленные страхи и пагубные предрассудки, поступить так, как ему тогда хотелось, чтобы узнать, к чему тогда привёл бы его иной, не сделанный им, выбор. Но уже поздно: в прошлое вернуться не дано. Всё проходит, и хуже всего, что ничего уже нельзя исправить.

Если бы Глеб знал об этом, он непременно отбросил бы своё болезнетворное стеснение и шагнул вперёд, навстречу этой девушке. Но эта истина была ему неведома. Поэтому, будучи не в состоянии проникнуть в девичьи расплывчатые мысли, он считал, что Вера, уставившись в книгу, и безоглядно погрузившись в чтение, тем самым повернулась к нему спиной и нарочито не желает слушать его.

По прошествии разительного получаса водитель устранил неполадку, и автобус тронулся с места.

Снова сменявшийся за окном животрепещущий пейзаж завладел вниманием Глеба, но в этот раз не полностью. Он смотрел в окно, а сам прислушивался к ней. Может, наскучившее ей чтение побудит Веру захлопнуть эти скреплённые странницы, отложить книгу в сторону, и тогда она вновь умиротворительно заговорит с ним своим прелестным голосочком.

Но даже спустя ещё двадцать минут этого не произошло. Глеб сквозь удушливый туман своего негодования не сумел разглядеть, что книга в её руках была всего лишь обманчивым прикрытием, прикрытием её безотчётной нерешительности и стеснения. Её также, как и его, сдавливала воцарившаяся тишина безмолвия, которую они, однако, отчего-то не спешили прогнать обоюдным дружелюбием.

Наверное, они бы и дальше сидели отстранённо и безмолвствуя, пока нужная остановка не заставила бы одного из них выйти, навечно распрощавшись с новым знакомым или знакомой, если бы во время одной из плановых остановок Глеб не набрался победоносной храбрости и не предложил Вере выйти прогуляться.

— Долгое сидение пагубно сказывается на здоровье, — слетело с уст Глеба побудительное уверение.

Естественно, Вера охотно согласилась составить ему компанию, и в её обрадованной душе незаметно для других даже загорелся огонёк сердечной, но пока что призрачной, надежды на любовь.

— Чем вы занимаетесь? — спросил Глеб, не представляя, как завязать диалог, и поэтому задал первый пришедший ему на ум вопрос.

— Я досрочно окончила школу и поступила в институт, — с бесхитростностью доверчивого человека отвечала девушка. — А сейчас еду к бабушке. Но я всегда мечтала… Только не смейтесь… Стать художником.

Глеб не понял, с чего в светлую головку его прелестной собеседницы могло закрасться шипованное подозрение, что он может посмеяться над такой великолепной мечтой.

«Видимо, кто-то, отравленный эгоцентричной дурью самомнения, уже однажды излил на её цветок жизненных стремлений свои смрадные помои язвительных насмешек, раз она заранее просит не смеяться. А может, она сама не до конца верит в свою мечту», — подумал Глеб.

— Это прекрасная мечта, — произнёс он, уже обращаясь к девушке. — Я в какой-то степени завидую Вам. Ведь у Вас есть эта путеводная звезда, озаряющая путь в глубоком мраке ужасающей неопределённости жизни. У меня же нет ни малейшего намёка на её благотворное присутствие в моей душе.

— Что же Вам ничего не хочется? Вы не представляете, как будете жить? — изумилась Вера, бросив недоумённый взгляд на Глеба.

— По-моему, проще спросить: чего мне не хочется. И я охотно отвечу, — но произнеся это, Глеб застыл, устремив свой внутренний душевный взор в недра своего опустелого сознания.

«Действительно… Чего же я хочу на самом деле? Чтобы у меня было много денег? Несомненно! Но для чего? Чтобы жить счастливо. А будет ли моя жизнь от этого счастливей? Или напротив, моё счастье будет ещё больше придавлено к грязи волнения тяжеловесным камнем мелочных забот. Когда мне в детстве подарили тысячу рублей, я был несказанно рад им. Но потратив их на разные развлечения, доставившие мне радость на не очень долгое время, потом я уже не был счастлив оттого, что у меня когда-то была эта ныне потраченная тысяча. Удовлетворение желаний — лишь мимолётная вспышка радости, счастливый проблеск среди удручающей повседневности. Так чего же я на самом деле желаю?»

В действительности же у возникновения в душе Глеба желания стать богатым была определённая побудительная причина, произраставшая в сокрытых от остального мира чертогах его пламенного сердца и разума, полного опасливых сомнений. Только Глеб, завалив их саморазрушающимися камнями отчуждения, с годами позабыл об этой причине, и осталось лишь желание.

— Удивительно, — проговорила Вера.

— Что? — промолвил Глеб, бросив на неё вопросительный, пытливый взор.

— Я впервые встречаю человека без каких-либо желаний, словно вам и так всего хватает, — изумлялась Вера. — Обычно на подобный вопрос люди всегда находят ответ. Пусть это будут самые низменные желания: стать богатым, купить что-то. Но они есть. У Вас что, даже нет и этих незатейливых стремлений?

Вера даже не представляла, что интуитивно попала в самую суть его обманчивых желаний. Глебу как раз-таки единственное, чего хотелось — стать непростительно богатым. По крайней мере так было до настоящего момента.

Целый, но скоротечный, час до следующей остановки они непринуждённо разговаривали, откинув прочь свои смущения, обменивались легко струящимися мыслями, словно старые добросердечные знакомые. Она рассказывала ему о своей школьной жизни, а он поведывал ей о своей. Им обоим казалось, что в их немногоцветных жизнях нет того, чем можно было бы похвастать. Каждый из них находил свою жизнь монотонной, ничем не примечательной. Потому и приходилось говорить о периоде, которому они посвятили большую часть своего существования и который у всех без исключения занимает обязательное место в жизни.

На остановке Глеб вышел купить два мороженых, чтобы порадовать Веру приятным угощением и полакомиться самому.

Выходя из магазина, Глеб невольно бросил свой взор на вытекающую из только что остановившегося автобуса толпу. Внезапно его пронзил колючий, пламеносный страх: по ту сторону дороги, среди лесополосы, в кустовой листве стоял тот самый старец, что привиделся ему, когда он задремал в автобусе. Этот незнакомец, недвижимо затаившись в полумраке лесополосы, пристально смотрел на Глеба — по телу оцепеневшего юноши пробежал жуткий холод, из-за которого Глеба с ног до головы осыпало мурашками. Лишь промчавшийся по дороге автомобиль прервал цепенящую Глеба связь их, Глеба и устрашающего старика, взглядов. Этот автомобиль лишь на краткий миг сокрыл от взора Глеба то место, где стоял старик, но и его оказалось достаточно, чтобы напугавший Глеба человек исчез во глубине лесистой местности.

Вернувшись в автобус с добытыми в честном поединке убеждающих словес с каким-то настырным покупателем двумя эскимо, он обнаружил, что Вера уже мирно дремала, пересев на его место и прислонившись головой к стеклу. Не посмев потревожить безмятежный сон приятной девушки, Глеб, скованный неодолимым страхом, осторожно опустился на покинутое ею место и уставился в спинку стоявшего впереди кресла. Ощущая что-то неведомое, пугающее, он даже не смел пошевелиться, чтобы ненароком не взглянуть в окно. Внутри Глеба боролись две чудовищные силы: страх и любопытство. Глебу хотелось ради собственного успокоения взглянуть в окно, дабы убедиться, что там никого нет, но он боялся снова увидеть там того старика, из-за которого его душа скрылась в его пятках. Однако же, даже не успев перевести дух, он всё же повернулся лицом к окну и взглянул туда. Но там никого не было. Неужели это всё почудилось ему?

Дабы успокоиться, Глеб принялся любоваться беззаботно дремлющей девушкой.

«До чего она прекрасна, — думал Глеб. — Не скажу, что она лучше, чем… — Тут усилием воли просветлённое на скоротечный миг лицо Глеба помрачнело, на лазурный небосклон его мечтательной души набежала сумрачная туча неутешной, укоренившейся печали. — Но надеюсь, наша встреча — это верный знак того, что я двигаюсь в нужном направлении».

К тому времени, как приветливая девушка вернулась из непостижного неосязаемого мира противоречивых грёз, Глеб уже давно съел своё мороженое и держал в руках Верино, совершенно растаявшее от тепла его надёжных рук. Лишь упаковка спасала не только белую массу, смешавшуюся с талым шоколадом, от растекания по полу, но и стоявшие в ногах сумки соседствующих пассажиров, которые не удосужились поднять свои вещи на специальные надголовные полки.

— Это Вам, — сказал Глеб, протягивая пробудившейся Вере мороженое. — Каких-то сорок минут назад оно ещё было твёрдым и холодным.

— Спасибо. Неужели я так долго спала? — удивилась девушка, принимая угощение.

— Это всё дорога, с её однозвучными шумами и убаюкивающей тряской, — заметил Глеб, с глубокомысленным видом умудрённого мечтателя.

— Возможно, — согласилась Вера. И, повертев в руках лакомство, добавила: — Это мороженое, точнее, то, во что оно превратилось, придётся сохранить до дома — положить в морозилку. Мне как-то не очень хочется пить молочный коктейль с шоколадом, — засмеялась Вера.

— Как пожелаете, — с ободрительной улыбкой обронил Глеб.

— Ой, что же это я! — вдруг спохватилась девушка. — Может, Вы хотите сесть на своё место и продолжить любоваться видом из окна.

Одолеваемая новоявленным стремительным порывом Вера уже было хотела резво подняться с места, но Глеб остановил её:

— Не беспокойтесь. Я уже скоро выхожу.

Эти слова подобно раскатистому грому, произведённому внезапной молнией, незримо поразившей ясный небосклон, ворвались в ошеломлённый разум Веры, привыкшей к обществу Глеба. «Скоро выходит», — безотчётно повторила она про себя, опечаленная тем, что через некоторое время Глеб оставит её одну среди скучающих, обременённых какими-то своими мыслями и переживаниями несловоохотливых людей.

— Через полчаса, — ободрительно уточнил он.

«Всего полчаса», — подумала раздосадованная Вера и, понурив голову, стала смотреть на впереди стоявшее кресло взглядом, исполненным сожаления о том, что их приятное знакомство, их любезное общение были столь непродолжительными.

Бывает, случайно встретив человека, если не навсегда, то довольно надолго сохраняешь его светлый образ в своём сердце. И за неимением возможности встретиться с ним, принимаешься отыскивать его прекрасный образ в недрах своей памяти, в самых дальних её безрассветных уголках, и стараешься извлечь из этих потерянных глубин даже малейшие черты его светозарного характера, детали встречи, даже самые крохотные. Неожиданно для самого себя находя эти микроскопические мелочи, которые казались незначительными и давно забытыми, начинаешь невольно понимать, насколько сильное впечатление произвёл этот человек на тебя, раз ты пронёс неизгладимую память о нём сквозь быстро утекающие годы и вереницу самых разных событий. Бесспорно, такие негаданно-волнующие встречи откладывают несмываемый отпечаток не только на нашем неугомонном сердце, но и на всей нашей дальнейшей жизни.

На удивление оставшиеся полчаса Глеб и Вера сидели, почти не проронив ни слова. Отчего вдруг погас теплотворный огонёк их пламенного общения?

— Вот и всё. На этом наше совместное путешествие, к сожалению, заканчивается, — с нарочитым огорчением подытожил Глеб, когда автобус стал замедлять свой мерный ход, приближаясь к остановке. — Дальше мы пойдём разными путями. Хочу заметить: эти несколько часов были великолепны. Надеюсь, я сумел скрасить для Вас серый отрезок Вашего пути и Вы будете вспоминать меня добрым словом.

— Непременно, — коротко ответила Вера.

— Удачи Вам и всего самого наилучшего, — пожелал Глеб, встав с кресла и потянувшись одной рукой на полку за своей сумкой. — Я уверен, что Вы сумеете воплотить свои благословенные мечты в славную реальность,

— И Вам удачи, — с ласкающей улыбкой произнесла Вера.

Глеб благодушно улыбнулся ей в ответ и, достав сумку, неспешно покинул автобус. На остановке его ожидал давний приятель, Василий, знакомый с ним ещё со школьной скамьи, который согласился приютить Глеба и помочь в поисках работы.

Василий жил один в съемной квартире и подыскивал себе соседа, чтобы пополам разделить с ним обременительную плату за жильё. Он сразу предупредил об этом Глеба во время телефонного разговора и тот согласился.

По пути к съёмной квартире Василия они оба шли в задумчивом молчании. Казалось, Глеб не замечал ничего, что происходило вокруг. Словно он шёл по узкому безлюдному коридору, окутанный крылатыми и неотвязчивыми мыслями. Он никак не мог выбросить из головы то, что с ним произошло. Ужасное лицо старика всё время было у него перед глазами.

— Чёрт возьми! — внезапно воскликнул Глеб, чем слегка напугал приятеля.

— Что такое? — поспешил осведомиться на мгновение обескураженный Василий.

— Да ведь я забыл взять у неё номер телефона, — ответил Глеб, повернувшись лицом к приятелю.

— У кого? — недоумённо вопросил Василий, и в то же время был бесцветно осенён туманным подозрением.

— У девушки, с которой познакомился в автобусе. Я должен вернуться, — решительно продекламировал отравленный оглупляющей влюблённостью наивный Глеб.

— Постой! — останавливал Василий. — Остановка автобуса длится всего десять минут — она уже уехала.

— Дьявол! — бессильно выругался огорчённый Глеб.

От опытного глаза искушённого Василия не укрылось заронившееся в сердце Глеба всепожирающее бессмысленное чувство влюблённости в упущенную незнакомку.

Глеб же, раздосадованный своей непоправимой оплошностью, не мог более думать ни о чём из-за раздирающего его душу язвительного чувства. Ведь он надеялся в Вере найти спасение от много лет терзавшей его боли и думал, что эта девушка наконец залечит его кровоточащие раны на разбитом сердце, склеив его воедино.

За ужином Глеб поведал Василию о своём знакомстве с Верой, о своих новоиспечённых, но прекрасных чувствах. Так же он рассказал приятелю о своём давнишнем первом опыте, о напрасной попытке завязать общение с незнакомкой, которая была известной фигуристкой, олимпийской чемпионкой. Он же был простым парнем, который не купался в головокружительных лучах славы. Его от силы знало тридцать–сорок человек: его одноклассники и учителя. К тому же, из-за своей врождённой мучительной стеснительности он был всечасно обделён вниманием прелестных одноклассниц, что ещё больше загоняло его в неразрушимую клетку неотвязной робости. И в конце концов, устав от опостылевшего ему чувства, он решил написать письмо этой спортсменке. Глеб с детальной точностью припомнил каждое слово, вдохновенно изложенное в том письме.

«Не случайно моё сообщение начинается с посвящённого Вам стихотворения, которое я сочинил сегодняшним днём, озарённым лучистой надеждой и восторженным ожиданием ответа. Тем самым я хотел доказать, что Вам пишет живой человек, способный мыслить, а не бездушная программа, рассылающая спам.

Я полон убеждения, что в социальной сети, в этой виртуальной паутине, скрывающей подлинность человеческих чувств и эмоций, Вы получаете бессчётное множество сообщений от различных людей. Многие незнакомцы, наверняка, в своих письмах рассыпаются перед Вами в дифирамбах, восхваляющих вашу красоту, являющую собой неоспоримое совершенство, хваля Ваш талант и успехи, служащие лучшим свидетельством Вашей усидчивости. Но какова вероятность, что среди них найдётся хоть один, не подстрекаемый желанием познакомиться со знаменитостью, который написал Вам непосредственно ради самого общения?

Порой ни к чему не обязывающая беседа с незнакомым человеком, которого вы никогда не видели и, вероятнее всего, никогда не увидите, позволяет открыть в себе что-то новое. Новые знакомства расширяют грани обыденности, прогоняя прочь рутинную тоску.

Поэтому я, отбросив лишнее смущение и вооружившись некоторой толикой смелости, пишу Вам эти строки, уповая на Вашу благосклонность к общению. И надеюсь, что моя чрезмерная словоохотливость не смутила Вас и не побудила отправить моё сообщение на свалку истории, удалив его.

PS. Не беспокойтесь, докучать я Вам не стану. Если Вы не осчастливите меня своим ответом — более я Вас не потревожу».

— И каков же был её ответ? — осведомился Василий, изрядно удивившийся содержанию письма, но подспудно догадался, что попытка Глеба была бесплодной.

— Она ответила мне язвительным молчанием, — приподняв нижнюю губу и брови, ответил Глеб, покачав головой и разведя руками.

— Не удивительно. А что за стих ты ей посвятил? — осведомился Василий.

— Не помню: давно это было. Почему «не удивительно»? — смутился Глеб.

— Сам посуди, разве взор знаменитой и наверняка богатой девушки, перед которой завидные ухажёры бегают толпой, может упасть на парня, вроде нас с тобой, у которого нет ни денег, ни известности. Мы с тобой не представляем интереса для ей подобных, разве что в качестве предмета для насмешек. И потом, твоё сообщение похоже… Только не обижайся… на порождённый воспалённым мозгом сумасшедшего фаната несуразный бред.

Глава 3

Василий помог Глебу устроиться на работу в магазин электроники. И отныне Глеб без устали работал не покладая рук, чтобы помимо вынужденной платы за квартиру, скопить денег и продвинуться вверх по карьерной лестнице. Надо отдать должное его самоотверженному трудолюбивому подходу к своей работе. Задавшись вожделенной целью, он неуклонно следовал к ней, не обращая внимания на трудности.

Впервые со школьной поры он чётко знал, ради чего, освобождаясь от пленительных оков роскошных, дивных сновидений, вставал с кровати по утрам. Однако в этой однообразной веренице постоянно сменяющихся суматошных дней, складывающихся в месяц, он постоянно думал о ней, о девушке, чьё имя он неизменно произносил с благоговейным придыханием, и от звуков которого его сердце трепетало на протяжении многих лет, о девушке, которой он тайно отдал всё своё сердце без остатка.

Гуляя упоительными вечерами в благоуханном парке, Глеб в своём воображении рисовал цветистые картины будущей умиротворённой жизни, вернее, своего желаемого будущего. Он не знал наверняка, как она сложится, зато в его многодумной голове сложился некий живописный образ будущности. И там, за позади оставленным десятилетием, его жизнь была невообразимо превосходной. Там он в неомрачаемом счастье жил со своей супругой и двумя невероятно смышлёными сыновьями. Неумолимые горести всегда обходили их удалённой стороной, чтобы случайно не столкнуться с ними. Но всё это — лишь прекрасная эфемерная мечта, возможно, даже и несбыточная.

После нескольких часов зачарованных блужданий по своим обольстительно-приятным грёзам, Глеб всегда возвращался к серой томительной действительности, окутанной пепельным туманом приевшейся обыденности. Ибо невозможно реальную жизнь подменить своими мечтами, сколь прекрасными бы они ни были. Зато можно попробовать перенести их из иллюзорного мира несбыточных, но благодатных грёз в мир реальный, полный как сладости идиллического счастья, так и горечи безнадёжных разочарований, стоит лишь приложить вдохновенное упорство. Что под силу не каждому, по крайней мере, до тех пор, пока он не попробует.

Чудесный облик зеленолиственного парка всегда был приятен взору Глеба. В этой благотворной зелени он находил какую-то чудодейственную силу утешения, смиряющую все неистовые бури его пламенной души и разгоняющую все сгрудившиеся над нею тучи треволнений. Природа — вот то сказочное место, которое необходимо человеку, болезненно уставшему от беспрерывной череды забот и несносимых тягот от совершённых им ошибок. Только в ней возможно скрыться от угнетающей суетной повседневности. Лишь она способна целебно одарить современного человека тем, что порой бывает недосягаемо для него — девственным покоем.

Глеб сам не понял, как обнаружил для себя эти райские кущи, озарённые божественным сиянием. Его к ним манила какая-то неведомая сила, таинственно сокрытая в нём самом. Он не понимал — он с упоеньем ощущал эту притягательную силу, манящую его к природе. И ему этого было достаточно. Ведь человек не старается понять, почему в счастливые моменты он счастлив, он лишь бездумно упивается этим сладостным и тёплым чувством. Лучше насладиться живительной водой в часы губительного алкания, чем словоблудно рассуждать о её происхождении.

Возвращаясь домой в один из подобных унылых вечеров, Глеб и представить себе не мог, что сегодня своим отходом ко сну откроет дверь знаменательным событиям, которые вольются в его серую, однообразную жизнь, подобно солнечному свету, согревающему сердце и воспламеняющему давно остывшие в нём чувства.

На следующий день на работе во время обеденного перерыва, Глеб, как всегда, прежде чем приступить к трапезе, подошёл к стоявшему на кухне телевизору и включил его. Появившаяся нечаянно телевизионная картинка ошеломила его. На экране он увидел её, оказавшуюся гимнасткой соседку по автобусному креслу, укравшую его сердце и подчинившую своей усладительно приятной воле его не противящийся этому пленённый разум. В самозабвенном созерцании её Глеб совершенно забыл про свой остывающий обед, про спешный ход неумолимого времени, отведённого ему на трапезу. В столь счастливый момент ему было безразлично всё это. Единственное, чего ему хотелось — лицезреть Веру.

Не способный оторвать от неё свой умилённый взор, он простоял так весь обед, пока насмешливые работники, дивившиеся забавляющим их ступором Глеба, не сообщили ему, что настала пора возвращаться к работе. Преодолев жгучее любовное желание, он наконец выключил телевизор и убрал свой нетронутый обед в шкафчик.

Спустя три долгих месяца, прошедших для Глеба в беспрестанных душевных мучениях, она снова стремительно ворвалась в его мысли, в его жизнь. Рассеяв удушливый мрак тлетворной удручённости, сгустившийся над ним, она стала для него путеводным светом в непроглядной темноте, к которому стремятся, в надежде покинуть промозглую пещеру одиночества.

«Почему именно сейчас, — размышлял Глеб, совершенно забыв о своей работе, — спустя столько времени, когда её чарующий прелестный взгляд, её длинные мягкие волосы, чудно развевавшиеся на весеннем ветре, да и сам образ Веры начали почти изгладились из моей памяти, она снова предстала предо мной, пусть лишь на экране телевизора. Словно сама судьба не позволяет мне бросить её миловидный образ в бездонную пучину холодного забвения, не позволяет окончательно угаснуть уже поблёкшему огню воспоминаний».

В течение всего оставшегося времени опостылевшей ему работы он бездумно, словно окутанный неприветливым туманом, слонялся по безжизненному магазину. Глеб не мог внятно объяснить покупателям функции или же преимущества той или иной продукции, поскольку его разум, как заброшенный в бушующее море унынья и смятений челн, бился о незыблемые скалы воспоминаний о своей первой и пока единственной любви. Управляющий магазином, заметив это, посоветовал ему забыть обо всём, что не касается работы.

— Пока ты на работе, будь добр, думать лишь о ней, а все остальные отвлечённые мысли безвозвратно выброси из головы, — сказал управляющий.

Сделав вид, что он беспрекословно подчинился, Глеб всё равно продолжил молчаливо размышлять о своём печальном положении.

«Как же он не понимает, ведь есть вещи намного важнее работы, — рассуждал про себя Глеб. И дабы избавиться от мучительных, кручинных мыслей, он задумался о Вере: — Значит, она — видная спортсменка. И, на сколько я помню, в ней не было эгоистической заносчивости, одного из симптомов „звёздной болезни“, которой людей могут заразить окутавшие их болезнетворные лучи нагрянувшей внезапно славы. Ею поведанный мне отрывок из её жизни, её непринуждённое общение со мной, не осквернённое грязью пренебрежительной надменности — лучшие свидетели её добросердечной скромности».

Вскоре Глеб узнал, что через три дня состоится этап кубка мира по спортивной гимнастике в Москве, на котором, возможно, будет выступать и Вера. Он не знал, удастся ли ему встретиться с ней, но это не стало препятствием на пути к девушке, которая могла спасти его от многолетней боли. Одурманенный медовым предвкушением столь вожделенной встречи, он ходил по магазину, всецело отданный своим радужным мечтаниям. Только в моменты безмерной эйфории никто не задумывается, что однажды его прекрасный мир может невозвратимо кануть в небытие. К тому же никому неведомо, что может произойти даже через одно скоротечное мгновение.

Вдруг в кармане Глеба зазвонил телефон, возвращая юношу с лазоревых высот блаженства на землю. Это был его отец.

— Привет, — сказал Глеб.

— Бабушка умерла, — со скорбной болью донеслось из динамика мобильного.

— Что?! — вопросил Глеб, неспособный понять смысл этих обескураживающе ужасных слов, что пронзили его душу, словно миллионочисленные раскаленные кинжалы.

— Бабушка умерла, — те же огнедышащие слова вновь пронзили замершее сердце Глеба. — Завтра состоятся её похороны.

— Я приеду, — бессознательно обронил Глеб и повесил трубку.

Эта чудовищная новость повергла душу Глеба в безоглядную бездонную пучину неутешной скорби, которая питала яростный огонь мучительной безмерной боли. Глеб молча сидел, уставившись в пол ничего не видящим тяжелым взором. Лишь теперь к нему пришло понимание того, как жестоко он ошибся. Нужно было, он обязан был бросить все насущные дела, невзирая на их значимость для его карьеры, и навестить бабушку на прошлой неделе, когда позвонил отец и сообщил о плохом состоянии её здоровья. Он должен был понимать, что бабушка находилась в том преклонном возрасте, когда каждый день может стать последним. Глеб думал, что ничего страшного не будет, если он отложит эту поездку на неделю. Однако, неснимаемо носящая чёрную мантилью с капюшоном, вооружённая, согласно общепринятому образу, косой старуха, всегда незримо кроется во мраке непредвиденности. Поэтому никто не знает, когда эта незванная, но всё же неизбежная, безжалостная гостья придёт и пронзит его копьём невыносимой и непроходящей боли, забрав кого-нибудь из близких. Хотя для Глеба близкие были важнее денег, в этот раз он сделал чудовищно неверный выбор. Конечно, разве же он мог заранее предугадать, что произойдёт непоправимое? Одурманенный своей заветной целью, Глеб на прошлой неделе отложил поездку к бабушке ради одного рабочего мероприятия, которое должно было поднять его не на одну, а сразу на десять ступенек на пути к богатству. Ведь всё время после того, как он покинул отчий дом, Глеб неустанно трудился, чтобы заработать деньги на свой собственный бизнес. Он умудрялся продавать всё, что попадало к нему в руки и не было нужным ему. Друг Глеба постоянно продавал через него различную электронику и прочие вещи, а Глеб не только получал свой процент с продаж, но и умудрялся продавать товары друга по завышенной цене, конечно, втайне от того. Нельзя сказать, что, когда Глеб решил отложить поездку к бабушке, им завладел корыстный сребролюбец, ведь делал он это не только для себя, но и для своей семьи. Однако сути это не меняет, то, что он сделал, а вернее, чего не сделал, будет терзать его до самой смерти. Глеб целый год не навещал бабушку и знал, как сильно та ждала его этим летом. Она одухотворённо с просветлённым от радости лицом говорила сыну, отцу Глеба, и своим соседкам: «Вот приедет мой внучок, Глебушка, и мы с ним сделаем то-то и то-то». Она очень сильно любила его, а он не приехал, даже узнав о её плохом самочувствии. Естественно, ему можно было найти оправдание, только от этого Глебу не стало бы ни на каплю лучше. Он знал, что очень виноват перед бабушкой, виноват непростительно и непоправимо.

Не замечая ничего вокруг, окручиненный, почти убитый Глеб отправился на улицу, не обращая внимание на негодующе смотрящего на него начальника. Разогорчительно пасмурный день, заволочённое черногрудыми тучами безрадостное небо были под стать мучительному состоянию душевно разбитого Глеба. Он и сам не знал, зачем вышел на улицу. Просто в магазине стало невыносимо душно — Глеб не мог дышать чрезмерно спёртым магазинным воздухом. Он неприкаянно блуждал по улице, как потерянный, совершенно не обращая внимания на трезвонивший в кармане телефон.

Спустя незаметно пролетевший час бесцельного блуждания среди помертвевших с безжизненной серостью домов Глеба настигла заслуженная кара за совершенную им неисправимую ошибку: какая-то птица обильно нагадила ему на голову. В тот миг он сразу подумал: может, это бабушка так показала ему свою неостывшую обиду на него.

Когда Глеб вернулся в магазин, начальник набросился на него с унизительными поучениями.

— Простите, но я должен сейчас уехать на несколько дней, — произнёс Глеб, прервав пылкие речения начальника.

— Что? — возопил тот. — Уехать на несколько дней?! Ты спятил? Завтра приезжает генеральный директор, которому ты должен продемонстрировать…

— У меня умерла бабушка, — пояснил Глеб. — Завтра её похороны.

— Она всё равно уже мертва — ей без разницы приедешь ты или нет!

— Это нужно мне, — твёрдо возразил Глеб. — Когда она была жива, я не приехал из-за работы, но сегодня я не позволю работе помешать мне проводить бабушку в последний путь.

— Я не отпущу тебя с работы, — категорично заявил разгневанный начальник.

— Я в любом случае уеду! — отрезал Глеб.

— Тогда можешь попрощаться не только с бабушкой, но и с работой.

Не промолвив ничего в ответ, Глеб ушёл. Уже на выходе его догнал Василий и, останавливая, сказал:

— Подожди… Раз уж твой рабочий день уже закончился, ты не мог бы выручить меня?

— Как? — осведомился безрассудно безотказный Глеб.

— В холодильнике находится торт, не мог бы ты передать его моему дяде. У него сегодня годовщина свадьбы, — жалобно смотря на Глеба, умолял Василий.

Немного побродив в тернистых дебрях нерешительности, Глеб согласился.

— Спасибо огромное! — возликовал Василий и бросился обнимать Глеба. — Ты даже не представляешь, как сильно выручишь меня.

— Для того и нужны друзья, — с дежурной улыбкой заключил печальный Глеб.

— Адрес я пришлю тебе чуть позже, — обронил Василий, возвращаясь на работу.

Вернувшись в сиротливую съёмную квартиру, Глеб зашёл на кухню и, открыв дверь холодильника, окинул беглым взглядом торт, видневшийся из-под прозрачной крышки упаковки.

Получив адрес, Глеб отыскал в интернете, где это находится, уложил торт в заранее подготовленный Василием бумажный пакет и вышел.

За полчаса Глеб доехал на автобусе до нужной улицы, вышел на безлюдной остановке и по стелившейся вдоль домов асфальтовой дорожке отправился на поиски дома с номером семнадцать. Отыскав его и ознакомившись с номерами видимых ему подъездов, он понял, что нужный находится во дворе. Но едва он вознамерился завернуть за угол, как на его телефон пришло сообщение. Вынув телефон из кармана, Глеб, продолжая идти, прочёл сообщение от Василия, в котором говорилось, что получатель посылки будет дома не раньше пяти часов вечера. Беспокойная мысль о том, что из-за злосчастного полуторачасового ожидания он может опоздать на рейсовый автобус, пронзила огненной стрелой смятенный разум Глеба. И в это же досадное мгновение, как будто многострунных глухих переживаний было мало Глебу, беззаботно отвлечённая своим телефоном девушка, выходя из-за угла, ошеломительно столкнулась с ним. Ручка бумажного пакета не прошла такой каверзной проверки на прочность.

— Простите меня, пожалуйста! Я отвлеклась на телефон — и не заметила Вас, — скороговоркой изрекла обеспокоенная девушка свою извинительно-оправдательную речь.

Поскольку их неожиданное столкновение нанесло вред лишь вещам Глеба, то девушка сочла себя более виноватой. Она наклонилась, чтобы поднять упавшие вещи, но из приоткрытого порванного пакета торчала перевернувшаяся на бок прозрачная упаковка торта. Глядя на эту ужасную картину, на мгновение охваченный скоропреходящим ступором ошеломления, Глеб задался лишь одним, вполне естественным, вопросом: где найти точно такой же торт? Он угрюмо посмотрел на девушку и, не теряя самообладания, спросил:

— У Вас есть выход в интернет?

— Да, — ответила девушка, в голосе которой отчётливо выражались сожаление и досадливое чувство чудовищной вины.

— Можете найти ближайший к нам этот кондитерский магазин? — показывая упаковку, монотонно молвил Глеб с явным безразличием смирившегося со своей безотрадной участью человека.

— Конечно, — ответила девушка, торопливо достав из кармана джинсов телефон, который она успела спрятать сразу после столкновения.

Когда девушка посмотрела название магазина, Глеб выбросил уже непригодный для подарка торт в мусорный контейнер.

— Вот смотрите… Ближайший магазин не очень далеко находится, — сказала девушка, жестом подзывая Глеба. — По этой улице, домов через десять.

Подойдя к ней, Глеб взял у неё телефон и посмотрел на найденную девушкой карту.

— Ясно, — изрёк Глеб, возвращая телефон.

— Ещё раз прошу простить меня, — положив руку себе на сердце, с откровенным сожалением промолвила девушка.

— Ничего, я ведь и сам виноват: не смотрел на дорогу, — успокоил Глеб.

— Сколько торт стоил? — поинтересовалась девушка.

— Не знаю, — разводя руками, ответил Глеб. — Я просто должен был отнести его дяде друга.

— Давайте вместе пойдём в магазин и разделим плату пополам, — с улыбкой предложила девушка.

Любезно сделанное Глебу предложение поначалу немного ободрило его, но потом, когда на миг усыплённое сребролюбием мужское достоинство снова пробудилось, он наотрез отказался. После чего каждый отправился своей дорогой.

Совершив вынужденную покупку, одолеваемый зудящим беспокойством Глеб спешно вернулся обратно. Хоть он и удивился, что купленный им торт был гораздо легче, но не стал придавать этому особого значения.

Несмотря на все эти тленно-мелочные хлопоты, до назначенного времени оставался целый час. Поплутав немного в тернистых дебрях гнетущей душу нерешительности, он пришёл к неминуемому выводу, что ему следует позвонить в квартиру дяди Василия. Вдруг удастся освободиться раньше, ведь он никак не может опоздать на свой автобус.

Стоило Глебу подступить к подъезду, как прозвучал предупреждающий сигнал, и металлическая дверь беззвучно отворилась. Зайдя внутрь и отыскав нужную квартиру, он нажал на кнопку звонка — и помещение за дверью огласилось слышной Глебу благозвучной трелью соловья. Где-то через полминуты дверной замок зашевелился и перед Глебом предстал невзрачный человек исполинского размера, от которого исходила какая-то необъяснимо ужасающая сила. Поэтому Глеб поспешил объясниться, дабы поскорее распрощаться с ним.

— Да, Евгений Леонидович предупреждал меня о твоём приходе. Только он говорил, что ты должен был прийти к пяти часам вечера, — недоверчиво оглядев Глеба, сказал не вселяющий доверия субъект.

— Просто у меня есть ещё одно безотлагательное дело, поэтому пришлось прийти пораньше, — оправдался Глеб, протягивая подарок.

Взяв в руки торт, мужчина оглядел его со всех сторон, а после испытующе-недобрым взором уставился на Глеба.

— Ладно, я пойду, — неуверенно проговорил Глеб.

— Иди, — небрежно ответил здоровяк, пытливо смотря на Глеба.

Когда скрывающееся за пустынным горизонтом солнце стало уступать место задумчивому сумраку, Глеб сел в автобус и с безнадёжной болью в защемлённом сердце поехал на похороны.

Преодолев пятьсот километров безотрадного пути, он наконец переступил порог бабушкиного дома. Поздоровавшись и обнявшись со скорбящими отцом, матерью и братом, Глеб сразу же подошёл к гробу, в котором лежала почившая бабушка. Он безотрывно смотрел на её бестревожное лицо, укрытое неснимаемым покровом смертного покоя. Стоявший в доме жуткий холод был внешним безобманным отражением его внутреннего состояния. Будто всё неразменное, пленительное счастье невозвратно ушло из этого подсолнечного мира вместе с добрейшей бабушкиной душой.

Обремённый тяжким грузом несносимой скорби Глеб долго стоял неподвижно, словно его слабеющее тело тоже утратило жизненную силу. Как же он был несносно виноват перед бабушкой, которая неостываемо любила его. Словами невозможно передать всесозидающую силу её безмерной заботливой любви. Только теперь не у кого слёзно вымаливать прощения. Не раз сказанные бабушкой слова: «Вот Глеб приедет, и мы вместе сделаем…» (а дальше шло перечисление различных дел) несмолкаемо звучали в голове Глеба ещё очень долгое время. Они были своего рода неотвратимым вразумительным бичом для него, что должен был заставить Глеба переосмыслить его жизненную позицию, его коснеющие, ошибочные взгляды на те или иные вещи.

Часто мы самообманно полагаем, что у нас впереди ещё уйма времени, что мы когда-нибудь потом непременно навестим близкого человека, навестим, но в следующий раз. Только мы преступно забываем, что следующего раза может и не быть.

То и дело отходя от бабушки по различным делам, а их в связи с подготовкой к похоронам было предостаточно, Глеб снова и снова неизбежно возвращался к ней. Он смотрел на неё и ясно видел своими страдальчески-кручинными глазами, что она мертва, только безгранично любящее сердце всё равно отказывалось верить в это. Глеб смотрел на бабушку, и ему казалось, что она всего лишь спит, что она сейчас встанет и приветственно обнимет его, как бывало раньше. Но этого не происходило и не могло произойти: бабушка мертва, и этого не изменить, как и не изменить того, что Глеб в своё время трагически не изыскал возможности лишний раз увидеться с ней.

Охлаждённый безутешной скорбью дом постепенно наполнялся людьми, пришедшими проститься с бабушкой Глеба. Раздавленный гранитною плитой горестной кручины Глеб ходил по некогда принадлежащим бабушке владениям и вспоминал многорадостные дни, проведённые с горячо любимой бабушкой. Он вспоминал, как с великой радостью охотно помогал ей по хозяйству, как она была счастлива рядом с ним и другими любимыми внучатами.

К полудню в опустелом доме возле гроба бабушки Глеба собралось много народа. Местные бабушки, укрывшись чернотканным пологом печали, стали отпевать усопшую. Заунывные мотивы болезненно накладывались на огненную скорбь Глеба, из-за чего терявшему самообладанье юноше приходилось часто отлучаться. Уединяясь в промозглом надподвальном помещении, он, не способный сдерживать прорывавшийся жгучий фонтан душевных мук, плакал горестно навзрыд. Ему было не под силу сдерживать свои беспомощные, мучительные слёзы. К тому же масла в душевный яростный огонь его неисходной горести добавляло шипованное осознание того, что он непростительно променял бабушку на «грязные зелёные бумажки», которые в действительности не приносят счастья. Не даром говорится: «с милым рай и в шалаше». Лучше быть бедным, но жить в окружении родных людей, чем мелочно погрязнуть в непролазной пучине одиночества вместе со своими залежными деньгами. Конечно, будет хорошо если удастся заработать деньги, не пренебрегая встречами с родными.

После заупокойной службы в церкви бездыханному телу бабушки предстояло безвольно преодолеть свой последний путь в этом, уже оставленном её душою, мире. Лишь выходя из церкви, раздавленный тяжеловесным камнем скорби Глеб увидел своих двоюродных сестёр. Поздоровавшись, он обнялся с ними, после чего все расселись по машинам и поехали к месту предстоящего захоронения.

Уже на кладбище Глеб подошёл к гробу, поцеловал покойную бабушку в лоб и отошёл в сторону, безотрывно смотря на родное личико, которое ещё год назад, при их последней встрече, впрочем, как и всегда, неизменно украшалось радостной улыбкой, а глаза светились неподдельным счастьем. Но отныне Глебу не дано ни видеть счастливых бабушкиных глаз и радостных улыбок, ни слышать её ласковый приятный голос. Всё, что ему осталось — лишь воспоминания, наиценнейшие воспоминания о тех мгновениях, когда она была рядом.

Внезапно в голове Глеба всплыло тёплое и вместе с тем ранящее его воспоминание о том, как он, попрощавшись с бабушкой, в их последнюю встречу уходил от неё по полуденным зноем раскалённой асфальтовой дороге, а она сидела на придомовой скамейке и, не отрывая взгляда, с провидческой грустью смотрела ему вслед. На протяжении всего пути Глеб миллион раз оборачивался и видел бабушку, неподвижно наблюдавшую за ним. В конце концов, он развернулся и пошёл спиной вперёд, чтобы подольше посмотреть на неё. Как будто где-то в потаённых глубинах своих душ они оба, с горечью смотревшие друг на друга, знали, что это была их последняя встреча, поэтому и желали получше запечатлеть друг друга в своих любящих сердцах.

Глеб всегда знал, что важно, очень важно как можно чаще видеться с родными и близкими, но только теперь, стоя у бездыханного тела бабушки, он ясно осознал эту простую, не требующую доказательств истину.

После того как все подошли и поцеловали бабушку в лоб, Глеб сквозь дрожащую жидкостную пелену бессильно наблюдал, как крышка гроба навечно заколачивалась остроконечными гвоздями. Затем гроб осторожно опустили в разверзнутое холодное чрево земли, и все члены семьи по старинному обычаю бросили на гроб по горсти вырытой земли, перед тем как рабочие окончательно погребли родного Глебу человека.

Всё это время Глеб с трудом сдерживался, чтобы не зарыдать, однако несколько горючих слезинок всё же прорвали его стоическую оборону.

После похорон все поехали в дом бабушки, посидели за столом, предаваясь счастливым и незабываемым воспоминаниям, сопровождаемым скорбными стенаньями, потом Глеб с сёстрами немного прогулялись, вспоминая радостные дни беззаботного детства, совместно проведённые рядом с бабушкой, а вечером все разъехались.

Теперь, когда у Глеба больше не было работы, а душа была наполнена невыразимо сколь мучительной печалью, ему оставалось лишь отправиться вслед за своей спасительной мечтой, совершенно не заботясь о насущных проблемах. Тогда Глеб, исполнившись незыблемым, граничащим с маниакальным безрассудством влечением своей израненной души, нисколько не колеблясь, решил вернуться в Москву в след за Верой.

Глеб чувствовал непреодолимую необходимость в поездке, чувствовал, что непременно следует всегда быть более решительным. Потому как сомнения — всего лишь густой дым, который не даёт окинуть скрывающуюся за ним даль будущности. Но он и понятия не имел, что с ним произойдёт в Москве.

Глава 4

Купив в кассе спортивного комплекса билет, Глеб зашёл в здание. Внутри он то и дело лихорадочно озирался по сторонам, тая в душе лазурную надежд