этот пенис обещал стать таким, что любой родитель мог бы им гордиться. Но для меня гораздо важнее было, что малыш проснулся, не чувствуя боли, и я спокойно перенес его в послеоперационную палату.
Мой ответ на просьбу о лечении только штатными врачами всегда один: «Нет. И не просите». Предоставляемое мной лечение является частью образовательной программы. Требование задействовать только штатных врачей в корне меняет весь процесс, что повышает риск ошибок и осложнений. Если вы недовольны лечением – жалуйтесь на меня, но не просите изменить процедуру. Мои интерны – мой инструмент, продолжение моих собственных рук. Мои ученики осматривают пациента и оценивают его состояние. Они следуют той же схеме, которой я придерживаюсь уже много лет. После полной оценки мы разрабатываем план действий. Прежде, чем привести его в действие, мы с интерном подробно все обсуждаем. Я перепроверяю историю болезни, физическое состояние пациента и другую информацию, потом утверждаю план или предлагаю альтернативу. Получается, что пациентом занимаются сразу два врача. Зачем от этого отказываться?
Большая часть ящиков в моей анестезиологической тумбе заполнена обезболивающими средствами на растительной основе. Это мак, дерево коки, березовая кора, конопля (противовоспалительное) и кофе (на мой взгляд, оказывающий положительное действие на многие органы, с маловыраженными побочными эффектами). Все эти лекарства обладают богатой историей, которая дает мне вдохновение и силы, и, при правильном использовании, способны смягчить или полностью устранить физическую боль.
Ужасно отдавать в чужие руки кого-то столь близкого – гораздо хуже, чем самому лечь под нож. Невозможность контролировать ситуацию или хотя бы присутствовать лично терзала меня, а профессиональные познания только все усложняли. Хотя внешне я хранил спокойствие, внутри полыхал настоящий пожар.
Родным, которые в момент расставания говорят «удачи!», я, анестезиолог, всегда отвечаю: «Удача нужна в спорте и на бегах. У нас нужна уверенность». Удача – не то, на что можно полагаться во время операции.
Она думала, что я спас ее дочери жизнь. Я думал, что совершил ошибку. Спустя годы после случая с той девочкой, я все равно не могу до конца во всем разобраться.
Ему было всего четыре, но за мультяшной внешностью скрывался совсем другой мальчик, гораздо взрослей своих лет. Не успел я и рта раскрыть, как он понял, кто я такой – анестезиолог, доктор, дающий наркоз, – и зашел сразу с козырей. – Я съел «Кэп-н-Кранч», – объявил Майкл. – Что ты сказал? Тишина. – Когда? Тишина.
Несмотря на все мои усилия, жизненные показатели падали. Я ввел препараты, подстегивающие сердце и сокращающие сосуды, однако неблагоприятная тенденция сохранялась. Спустя несколько часов отчаянной битвы, когда у пациента начала падать температура, я повернулся к хирургу и сказал: «Отложите инструменты и отойдите от стола. Уйдите отсюда; я позову, когда будет можно».
