1
Я начал вкуривать, что в моей жизни происходит какая-то дичь, когда вдруг понял выражение «песня дождя». Раньше эти все крылатые, образные выражения лесом шли под руку с олицетворениями и эпитетами. Мне казалось, что в старинищу несусветную, поэтам всяческим заняться было нечем совсем, вот они и пытались друг друга перещеголять идиотскими выражениями, делая, с понтом вид, что понимают это всё, как мы в детстве, разговаривая на кирпичном языке, да ещё и стараясь победить в придурочности, граничащей с полной ахинеей. Я правда так и думал. Хорошо, что не начал разводить дискуссии на эту тему. Потому что общался больше в компании со старшими ребятами, а, выходит, они уже шарили в этом всём, но не показывали виду — не устраивали поэтические вечера с демонстрацией хороших манер, не запотраивали стихо- тошнотворных баттлов с предварительным выкидыванием перчатки в лицо. Фу, прям представил вонючую резиновую пандемийную перчатку ну или шипованную грязную, как у уборщиков и грузчиков. А тут на те! Сижу на веранде дурацкого летнего лагеря и слышу песню дождя! А струйки ливня, будто сплетясь со струнами моей души, в унисон убаюкивают моё израненное сердце. Пипец, да я, по ходу, попал.
2
На практику от универа я ездил каждый год в летний лагерь. Вот и перед финишной прямой в учёбе, я тоже отправился повелевать молодой кровью. Мне это реально нравилось. Я находил общий язык и с подопечными, и с руководством, предпочитая ни с теми, ни с другими сильно не сближаться, вызывая у них тем самым интерес и уважение. Что от меня требовалось я старался чётко выполнять, не давая оставаться у кого бы то ни было в долгу. В этом же году с самого начала всё пошло не так, причём еще до прибытия. Раньше всегда добирались до места водным транспортом, в этот год, вдруг, нас отправили автобусами. В те года я был вожатым у старшаков в первом или втором отрядах, а в этот год меня к малышам в четвёртый вдруг определили. Поменялись повара, а так была славно налажена кормёжка раньше: можно было вечерком даже прийти перекусить какой-то вкусняхой. И полный трындос — сменился директор! Много лет на этом месте был Василий Яковлевич, с ним было привычно, но он уже совсем старенький стал, заболел сильно, вот и отправили его на пенсию, поставив вместо него молодую бабцу, некую Кострову Марину Павловну, которую уболтали всего на одно лето, пока подыскивать кандидатуру будут. Она препод с физмата, я сразу себе нарисовал портрет: окрашенные хной жидкие волосёнки собраны в высокий пучок, старомодные очки не скрывают косоглазия, нос с горбинкой, поблёскивает золотой зуб, тонкая злая нитка красным накрашенных губ, сморщенная шея, живот, кривые ноги, противный визгливый голос, обгрызанные ногти — просто жуть, короче. — А она ниче такая, — вырвал из раздумий Рому, пришедший его напарник, вожатый Костик, с ним они и раньше попадали в одну смену, но в одном отряде еще не были. — Ты про эту старую грымзу? — Хахахаха! Да ну тебя! — залился смехом аж до слёз новый напарник Романа. Они разбирали вещи в выделенной им комнатке, когда вошла очень милая девушка и спросила, нужно ли им что-то ещё. — Ребята, обращайтесь, не стесняйтесь!
«Вау-у-у! Какая девочка. И что меня с этой воспиталкой не поставили? Такая, прям… Как надо!»
Рома никогда не заводил романов с сотрудницами или, тем более, подопечными. А тут, будто амурчик выстрелил. Ромка почувствовал себя глупым, растерянным, несуразным и совершенно точно сильно заинтересованным этой девушкой. — Чё за тёлыч? Клёвая, — обратился он к Костику. — Так грымза старая! — и дико заржал опять.
3
Мы заехали в лагерь, как обычно, за день до приезда детей, чтобы всё подготовить и проверить. Матрасы и одеяла были на местах, нам с Костяном предстояло принести подушки: их новые выдавали, спонсор какой-то закупил, и постельное бельё. Всё остальное в нашем отряде было готово. Мы застелили свои кровати, разложили вещи. Вечером, как обычно должно было состояться ознакомительное собрание и банкет, который всегда был при Яковлевиче: — Думаешь, бухать будем, Роман? — Я тоже об этом гоняю. Такая фифа сто пудов на диете, поди чай со смоквой попьём и спать. Может аккуратно затариться. Один из нас сбегает в санаторий, заодно узнаем, можно ли, как раньше там по магазинной цене алкоголь и сижки покупать. А то вон как всё меняется, отлучились то на годик. — Да уж. Согласен. Давай на суефа, кто побежит. Может, сейчас прям, не теряя времени, а то на собрании не прикроешь? — Да, давай я сгоняю, прикрывай если чё. Костя импонировал мне всегда. Деревенский крупный парень дружелюбного нрава, за этот год ещё больше возмужал. Мне в нём нравилось отсутствие язвительности и стебательности. Прямой, добрый, от такого не ждёшь подлянок и подстав. Я взял дорожную небольшую сумку и рванул старой изведанной тропкой через соседний лагерь. И тут опять пошло не по плану: внезапно, к этой смене, территорию того лагеря тщательно обнесли свеженьким забором. Пришлось делать приличный крюк. В санатории тоже частично поменяли персонал. Знакомых, что помогали с товаром по магазинной цене, не осталось. Пришлось сесть в автобус и доехать до ближайшего магазина. Интересного там ничего не было, пиво тащить было тяжело и далеко, поэтому набрал сигарет, водки пять бутылок, белого и красного вина, мартини и банку оливок. Дорога заняла намного больше времени, раза в три. Костя ждал с огромными глазами: — Ты чё так застрял то? Болтал с Кузей? — Да какое! — Тебя все разыскались, беги к музруку, я сказал, что ты скупнуться на реку пошёл. О, ты как раз сырой, как мышь. — Костян, прикинь, там всё изменилось, я на басике ездил в магаз. Короч, потом расскажу, побежал. Музрук Пал Генадьч напахнул родным перегарчиком, перенеся в былые годы. О, сколько тут в его рубке было выпито! Сколько ржачных историй произошло. Здесь ничего не изменилось, даже дурацкие плакаты из журналов с голыми бабами висели на стенах, почти выцветши
