автордың кітабын онлайн тегін оқу Корректировщик
Александр Аннин
Корректировщик
Престарелому академику Ардашкину все-таки удалось под конец жизни вывести магическую «Формулу будущего», благодаря которой он может не только влиять на судьбы конкретных людей, но и «получать» нужную ему реальность. Однако столь мощное и непобедимое оружие оказалось в руках «Черного академика» в том возрасте, когда никаких добрых и созидательных желаний у него уже не осталось. Только – месть всем тем, кто когда-то перешел ему дорожку, кто хоть в малой степени насолил ему – начиная с самой юности…
Сыщики убойного отдела – подполковник Максим Басов и старший лейтенант Алексей Матушкин, прозванные в МУРе Карлсоном и Малышом, в каждом из шести романов ведут расследование загадочных смертей, внешне между собой никак не связанных. Все они совершены чужими руками по воле академика Ардашкина. Противостоять незримому дирижеру таинственных убийств, которому дано кодовое имя «Корректировщик», друзья могут только одним-единственным способом. А именно – использовать его же метод. Им предстоит выйти за рамки привычной логики и действовать согласно интуиции. А она у подполковника Басова по прозвищу Карлсон поистине феноменальная…
Table of Contents
Тень Акулы
Пролог
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Глава одиннадцатая
Глава двенадцатая
Глава тринадцатая
Глава четырнадцатая
Глава пятнадцатая
Глава шестнадцатая
Глава семнадцатая
Глава восемнадцатая
Глава девятнадцатая
Глава двадцатая
Глава двадцать первая
Глава двадцать вторая
Глава двадцать третья
Глава двадцать четвертая
Глава двадцать пятая
Глава двадцать шестая
Глава двадцать седьмая
Глава двадцать восьмая
Глава двадцать девятая
Глава тридцатая
Глава тридцать первая
Глава тридцать вторая
Глава тридцать третья
Глава тридцать четвертая
Глава тридцать пятая
Глава тридцать шестая
Глава тридцать седьмая
Глава тридцать восьмая
Глава тридцать девятая
Глава сороковая
Глава сорок первая
Глава сорок вторая
Глава сорок третья
Глава сорок четвертая
Глава сорок пятая
Глава сорок шестая
Глава сорок седьмая
Глава сорок восьмая
Глава сорок девятая
Глава пятидесятая
Глава пятьдесят первая
Глава пятьдесят вторая
Глава пятьдесят третья
Глава пятьдесят четвертая
Глава пятьдесят пятая
Глава пятьдесят шестая
Глава пятьдесят седьмая
Глава пятьдесят восьмая
Глава пятьдесят девятая
Глава шестидесятая
Глава шестьдесят первая
Глава шестьдесят вторая
Глава шестьдесят третья
Глава шестьдесят четвертая
Глава шестьдесят пятая
Глава шестьдесят седьмая
Глава шестьдесят восьмая
Глава шестьдесят девятая
Глава семидесятая
Глава семьдесят первая
Глава семьдесят вторая
Глава семьдесят третья
Эпилог
Час матадора
Пролог
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Глава одиннадцатая
Глава двенадцатая
Глава тринадцатая
Глава четырнадцатая
Глава пятнадцатая
Глава шестнадцатая
Глава семнадцатая
Глава восемнадцатая
Глава девятнадцатая
Глава двадцатая
Глава двадцать первая
Глава двадцать вторая
Глава двадцать третья
Глава двадцать четвертая
Глава двадцать пятая
Глава двадцать шестая
Глава двадцать седьмая
Глава двадцать восьмая
Глава двадцать девятая
Глава тридцатая
Глава тридцать первая
Глава тридцать вторая
Глава тридцать третья
Глава тридцать четвертая
Глава тридцать пятая
Глава тридцать шестая
Глава тридцать седьмая
Глава тридцать восьмая
Глава тридцать девятая
Глава сороковая
Глава сорок первая
Глава сорок вторая
Глава сорок третья
Глава сорок четвертая
Глава сорок пятая
Глава сорок шестая
Глава сорок седьмая
Глава сорок восьмая
Глава сорок девятая
Глава пятидесятая
Глава пятьдесят первая
Эпилог
Бриллиантовая афера
Пролог
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Глава одиннадцатая
Глава двенадцатая
Глава тринадцатая
Глава четырнадцатая
Глава пятнадцатая
Глава шестнадцатая
Глава семнадцатая
Глава восемнадцатая
Глава девятнадцатая
Глава двадцатая
Глава двадцать первая
Глава двадцать вторая
Глава двадцать третья
Глава двадцать четвертая
Глава двадцать пятая
Глава двадцать шестая
Глава двадцать седьмая
Глава двадцать восьмая
Глава двадцать девятая
Глава тридцатая
Глава тридцать первая
Глава тридцать вторая
Глава тридцать третья
Глава тридцать четвертая
Глава тридцать пятая
Глава тридцать шестая
Глава тридцать седьмая
Глава тридцать восьмая
Глава тридцать девятая
Глава сороковая
Глава сорок первая
Глава сорок вторая
Глава сорок третья
Глава сорок четвертая
Глава сорок пятая
Глава сорок шестая
Глава сорок седьмая
Глава сорок восьмая
Глава сорок девятая
Глава пятидесятая
Эпилог
Клуб «монреаль»
Пролог
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Глава одиннадцатая
Глава двенадцатая
Глава тринадцатая
Глава четырнадцатая
Глава пятнадцатая
Глава шестнадцатая
Глава семнадцатая
Глава восемнадцатая
Глава девятнадцатая
Глава двадцатая
Глава двадцать первая
Глава двадцать вторая
Глава двадцать третья
Глава двадцать четвертая
Глава двадцать пятая
Глава двадцать шестая
Глава двадцать седьмая
Глава двадцать восьмая
Глава двадцать девятая
Глава тридцатая
Глава тридцать первая
Глава тридцать вторая
Глава тридцать третья
Глава тридцать четверая
Глава тридцать пятая
Глава тридцать шестая
Глава тридцать седьмая
Глава тридцать восьмая
Глава тридцать девятая
Глава сороковая
Глава сорок первая
Глава сорок вторая
Глава сорок третья
Глава сорок четвертая
Глава сорок пятая
Глава сорок шестая
Глава сорок седьмая
Глава сорок восьмая
Глава сорок девятая
Глава пятидесятая
Глава пятьдесят первая
Глава пятьдесят вторая
Глава пятьдесят третья
Глава пятьдесят четвертая
Глава пятьдесят пятая
Эпилог
Операция «Золото»
Пролог
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Глава одиннадцатая
Глава двенадцатая
Глава тринадцатая
Глава четырнадцатая
Глава пятнадцатая
Глава шестнадцатая
Глава семнадцатая
Глава восемнадцатая
Глава девятнадцатая
Глава двадцатая
Глава двадцать первая
Глава двадцать вторая
Глава двадцать третья
Глава двадцать четвертая
Глава двадцать пятая
Глава двадцать шестая
Глава двадцать седьмая
Глава двадцать восьмая
Глава двадцать девятая
Глава тридцатая
Глава тридцать первая
Глава тридцать вторая
Глава тридцать третья
Глава тридцать четвертая
Глава тридцать пятая
Глава тридцать шестая
Глава тридцать седьмая
Глава тридцать восьмая
Глава тридцать девятая
Глава сороковая
Глава сорок первая
Глава сорок вторая
Глава сорок третья
Глава сорок четвертая
Глава сорок пятая
Глава сорок шестая
Глава сорок седьмая
Глава сорок восьмая
Глава сорок девятая
Глава пятидесятая
Глава пятьдесят первая
Эпилог
Конец операции «Золото»
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Глава одиннадцатая
Глава двенадцатая
Глава тринадцатая
Глава четырнадцатая
Глава пятнадцатая
Глава шестнадцатая
Глава семнадцатая
Глава восемнадцатая
Глава девятнадцатая
Глава двадцатая
Глава двадцать первая
Глава двадцать вторая
Глава двадцать третья
Глава двадцать четвертая
Глава двадцать пятая
Глава двадцать шестая
Глава двадцать седьмая
Глава двадцать восьмая
Глава двадцать девятая
Глава тридцатая
Глава тридцать первая
Глава тридцать вторая
Глава тридцать третья
Эпилог
Тень Акулы
«В солнечную и безветренную погоду крупная акула обычно отбрасывает на поверхность океана свою тень, которая хорошо видна с вертолета. Однако открывать огонь по контуру этой тени, как правило, не имеет смысла: акулы там нет. Тень появляется на значительном расстоянии от реального местонахождения хищника».
Джон Доул, ветеран воздушного подразделения по защите населения от морских хищников (штат Флорида).
«Если ты вплавь удираешь от акулы, то важно плыть не быстрее акулы, а быстрее того, кто плывет с тобой рядом».
Народная мудрость
Пролог
Март 1991 г.
Московский уголовный розыск
Старший оперуполномоченный МУРа Максим Басов в который раз перечитывал сообщение, поступившее от коллег из областного управления внутренних дел. Суть этой «цидулки», как называл официальные бумаги тридцатитрехлетний майор Басов, сводилась к следующему: в Домодедовском районе лыжник обнаружил в рощице неподалеку от магистрали трупы двух девушек с огнестрельными ранениями в голову. При них были простенькие золотые украшения, немного денег и документы. Таким образом, областные стражи порядка без труда установили, что восемнадцатилетняя Ольга Бурцева и ее ровесница Юлия Денисова работали медсестрами в местной районной больнице. Обе проживали в общежитии медиков.
Казалось бы, ну и что? При чем тут, спрашивается, Московский уголовный розыск? Трупы обнаружены в области, потерпевшие проживали и работали в Домодедове. Вот пусть подмосковные менты и распутывают это гиблое дело.
Все вроде так, да не совсем. Было одно обстоятельство, и весьма существенное, которое требовало подключения столичных коллег. А именно: содержимое сумочек погибших девушек наводило на мысль, что скромное жалование медсестры вовсе не было основным источником дохода для Ольги и Юлии. Обилие презервативов, порнографические фотографии, где в обнаженном виде были изображены сами потерпевшие (разумеется, тогда еще живые и сексапильные), дало подмосковным следственным органам основание предположить, что погибшие девицы подрабатывали проституцией.
Именно поэтому областные пинкертоны и поспешили свалить заведомый «висяк» на москвичей. И, между прочим, законно ссылались при этом на четкое предписание генеральной прокуратуры. Опять же, какое дело генпрокуратуре до каких-то домодедовских и всех прочих шлюх? Мало их, что ли, стреляют, режут, душат и выбрасывают из окон по всей Руси многострадальной?
А такое дело, что в столице за последнее время, а точнее, в течение полутора месяцев, были совершены уже четыре аналогичных убийства. Некий маньяк выстрелом в голову методично укокошивал молоденьких девушек, которые выходили погулять для знакомства с мужчинами.
Маньяка-невидимку муровские оперативники уже окрестили Абдуллой: на месте совершения преступлений были обнаружены окурки редких и весьма недешевых сигарет «Абдулла». И еще — все четыре убитые в Москве девицы были явно азиатского происхождения. И маньяка Абдуллу, подобно его киношному прототипу, они как женщины, похоже, не возбуждали. Он не вступал в связь со своими жертвами, а просто брал спиртное и отвозил девушку в укромное место, которых в Москве пруд пруди. В результате очередная доверчивая Гюльчатай оставалась лежать в кустах, а то и в мусорном баке, с простреленной головой.
Маньяк действовал согласно некоему «расписанию»: все убийства совершал по воскресеньям, раз в две недели. И как только наступал очередной «урочный час», к Басову было лучше не приближаться. Он ждал сводки происшествий, нервно расхаживая по кабинету. Кто-то из сослуживцев, заглянув к нему в такой вот момент, имел неосторожность пошутить: «Что, Макс, волнуешься перед свиданием с Гюльчатай?» Басов так заорал на весельчака, что у того приключился понос. А из дежурки уже звонили — обнаружен труп черноволосой девушки с пулевым ранением в голову…
При совершении убийств Абдулла использовал один и тот же, как показала экспертиза, пистолет Макарова. Максим Басов, считавшийся лучшим муровским аналитиком, пришел к определенным выводам. Скорее всего, серийный убийца — психически больной офицер, остающийся на службе либо вышедший в отставку. Похоже, Абдулла когда-то воевал в Афганистане, где, как известно, многие местные женщины сражались против советских войск наравне с мужчинами. Могло случиться, что афганка в свое время заманила в смертельную ловушку фронтового друга Абдуллы, и теперь он мстит за погибшего товарища. А за неимением в Москве афганских девиц убивает тех, кто под рукой, узбечек и таджичек.
И второе. То, что убийства совершались с одинаковым промежутком во времени, и именно по выходным, могло означать, что маньяк по каким-то причинам не имел возможности выходить на свою охоту в другие дни. Связано ли это с особенностями его работы? Возможно…
В целом информации, казалось бы, скопилось достаточно, чтобы в короткий срок вычислить Абдуллу. Уже были разосланы запросы во все необходимые инстанции, а главное — в военное ведомство. И вдруг — на тебе: двойное убийство девиц легкого поведения в Подмосковье. Экспертиза установила, что застрелены они были на этот раз не в воскресенье, а в субботу. Абдулла изменил «расписание» и географию? Или что-то резко поменялось в его жизненных обстоятельствах?
И еще одна неувязочка. Из двух девушек, обнаруженных в подмосковном лесу, только одна здорово смахивала на азиатку, вторая имела чисто русскую внешность. Странный маньяк… Разве что блондинка была устранена «за компанию», как свидетельница.
Во всяком случае, Басову предстояло отправиться в Домодедово и разобрраться на месте. Многое, конечно, будет зависеть от результатов баллистической экспертизы. Идентично ли оружие, использованное в Москве и в области?
Вместе с муровцем Басовым и еще одним оперативником в область выехал следователь Московской городской прокуратуры Петр Ванников. Дело взяла под свой контроль Генпрокуратура СССР: так распорядился генеральный прокурор, получивший личное указание от совсем уж Генерального.
Спустя десять дней,
Домодедовский район
Секретный НИИ Министерства обороны СССР
Солнце светило почти по-летнему, но было зябко, ветрено. Под ногами противно хрустела острая корка льда. Четыре оранжевых теннисных корта, обнесенных высоченным ограждением из «рабицы», пустовали с осени.
Конечно, и в мороз хорошо выйти на расчищенный от снега корт, постучать по мячику, однако персоналу НИИ было категорически запрещено подвергать себя опасности простудных заболеваний, каковые могли сказаться на общей производительности труда коллектива.
Но не сегодня, так завтра к тридцатилетнему завхозу Рубену Ходжаняну потянутся моложавые и просто молодые сотрудники института с требованием выдать натяжные сетки, а те, кто поприжимистей, станут выцыганивать казенные теннисные ракетки с наборами мячей. Сонная тишина кортов сменится звоном «рабицы», смачными шлепками подач, яростными спорами — попал мяч в линию или в аут… Все это начнется со дня на день — разумеется, если погода не выкинет очередной фортель и показания термометра на электронном институтском табло не поползут вниз.
В этот полуденный час к пустынным кортам неспешно приближались две невзрачные фигуры в серых импортных пуховиках и вязаных шерстяных шапочках, прозванных в народе «пидорками». Тот, что пониже, — Альберт Васильевич Жучинский, сорокапятилетний заместитель директора по режиму и оргвопросам — шумно высморкался на газон:
— Пришел марток, надевай трое порток, как говорила моя покойная бабушка, — проворчал он шутливо. — А ведь сейчас около нуля, верно, Толя? И почему это я в январский мороз могу без шапки ходить, а в марте непременно простужаюсь? Как ни кутайся…
Жучинский поднял шарф и упрятал в него свое широкое, рыхлое лицо чуть ли не до самых глаз.
— Я факс получил, — спокойно, с расстановкой произнес директор НИИ академик Анатолий Семенович Ардашкин, поджарый аскет лет шестидесяти со шкиперской бородкой и бесцветными глазами. — От Конторы. Завтра приезжает комиссия с проверкой.
— Что-то они зачастили… Никак, понравилось им у нас? — Жучинский невесело усмехнулся.
— Могут возникнуть проблемы, Алик…
— Состав комиссии тот же, что и в прошлые разы? — деловито осведомился Жучинский, доставая пачку сигарет.
— Да вроде бы… — неопределенно ответил Ардашкин.
— Тогда какие проблемы, Толя? Эти престарелые олухи Царя Небесного, они же ни бельмеса не понимают. Прорвемся, не первый раз, в конце концов!
— Слушай, Алик, по-моему, это ты ни бельмеса не понимаешь! — сквозь прищур посмотрел на него Ардашкин. — Завтра здесь будет генералитет, а тут крутится этот следователь из московской прокуратуры. Но это еще полбеды. Он у меня особого беспокойства не вызывает. А вот муровский оперативник Басов просто достал меня до самых печенок. Сегодня опять заходил «побеседовать».
— Роет землю, стало быть… — задумчиво пробормотал Альберт Васильевич. — Меня он пытал чуть не полтора часа. Слушай, как они ухитрились получить допуск на территорию нашего НИИ? Почему Язов подписал? Что вообще происходит? Может, там, — он ткнул пальцем в небо, — специально нас подводят под монастырь?
— Просто времена изменились, Алик, — вздохнул Ардашкин. — Я звонил в Контору, Самому… Обрисовал ему ситуацию… Думал, он вмешается. Хрена! Говорит, ничего он с прокуратурой поделать не может. Не его епархия, видишь ли! Раньше весь мир был епархией КГБ, а теперь своих защитить не могут…
Они уже стояли посреди корта, жмурясь на белесом, слепящем солнце. Для приватных разговоров Ардашкин всякий раз приглашал Жучинского «прогуляться» — береженого Бог бережет. И место прогулки то и дело менялось, благо территория института измерялась многими десятками гектаров. Уютный парк с прудом, просторная автостоянка, спорткомплекс, поликлиника (филиал минобороновской, между прочим), роскошный клуб с кинозалом, небольшая, но современная гостиница и уютный малоэтажный жилой поселок для сотрудников — все это хозяйство широко раскинулось вокруг стандартных научно-производственных корпусов.
Лучшие технари постоянно проверяли кабинет Ардашкина на предмет наличия подслушивающих и передающих устройств, и неизменно докладывали академику, что, мол, «все чисто». Но Анатолий Семенович не позволял себе расслабиться: как-никак, сам лет тридцать плотно имел дело с КГБ, и уж ему-то было бы глупо недооценивать тамошних специалистов. Аббревиатуру «КГБ» Ардашкин привык «расшифровывать» так: «Каземат гениев и бездарей». Бездарей было много, но были и гении, это уж точно. Например, хотя бы он сам.
Перед «прогулкой» Ардашкин и Жучинский побывали в комнате тестирования, которую ежедневно проходили все две с половиной сотни работников института. Здесь чуткая аппаратура выявляла возможное наличие в теле, одежде, портфелях и дамских сумочках сотрудников каких-либо передающих и записывающих устройств. Антенна могла быть вшита в ткань в виде нитки, передатчик вмонтирован в зуб как обычная пломба, ну и так далее. Пока никаких сюрпризов не обнаруживалось. И все-таки…
В ученом мире практически никто не имел понятия, каким таким образом Анатолий Ардашкин еще при Брежневе «получил академика», не достигнув даже каких-то несчастных пятидесяти лет и, между прочим, минуя степень членкора. Но многие, конечно, догадывались, на кого он пашет и какого рода научные разработки числятся за Анатолием Семеновичем. Корректировка поведения, психики, подавление или усиление эмоционально-волевой сферы деятельности головного мозга — вот многолетний профессиональный конек нынешнего директора секретного НИИ. В картотеке КГБ Ардашкин числился под кодовым именем Корректировщик. И, естественно, возглавляемое им ныне учреждение имело весьма условное отношение к Министерству обороны, хотя и ставило своей задачей достижение военного превосходства над противником.
Когда-то Анатолий Семенович сумел убедить ряд чиновников высшего ранга, что современной науке и лично ему вполне под силу разработать так называемое психотронное оружие, способное не только парализовать армии противника, но и заставить их выполнять приказы советского командования. Ему поверили — уж больно заманчивой была такая перспектива для гэбэшного, военного и партийного руководства. К тому же в старческих мозгах понятие «психотронное оружие» ассоциировалось с нейтронным — как достойный ответ на происки империалистов.
И сработало! Академика вызвал тогдашний генсек Константин Черненко. Сильных эмоций Анатолий Семенович в кабинете главы государства не испытал: он уже неоднократно встречался с Черненко в бытность того секретарем ЦК по военно-промышленному комплексу страны.
— Значит, вот что, — рыхлый, сгорбленный генсек ходил по ковру перед сидящим Ардашкиным — такая вот была манера у Константина Устиновича. — Кха, кха… Говоришь, за три года сделаешь? Кха…
Черненко остановился перед академиком и уставился на него из-под седых бровей. В свою очередь и Анатолий Семенович смотрел прямо в лицо генсеку. Широкое, дебелое лицо, какое-то бабье, вечно скорбное… «Прикидывает, протянет он три года или нет, — подумал Ардашкин. — Да где уж тебе протянуть! Бедный ты бедный, тебе бы в Крым ехать надо, лечить эмфизему легких, а ты — туда же, державой руководить…»
— Этот срок, три года, я, Константин Устинович, с учетом непредвиденных задержек обозначил, — сказал Ардашкин почтительно. — А реально, думаю, завершим научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы значительно раньше. Вот финансово-экономические и кадровые выкладки, — Ардашкин протянул Черненко замшевую папку.
— Кхе… — Черненко пожевал губами, рассеянно покивал тяжелой головой. Эта мимика означала, что он принял решение.
И в 1984 году в тридцати километрах от Москвы были ударно возведены первые корпуса нового «закрытого» НИИ, директором которого стал Анатолий Семенович.
Штатное расписание института нормальному человеку показалось бы чем-то из разряда сюрреализма. Сюда нагнали всевозможных магов, экстрасенсов, гуру и прочих «подвижников» оккультизма, знатоков нетрадиционной медицины разных народов, психиатров, уфологов, телепатов… В институте эту многочисленную, разношерстную и разноязыкую группу именовали «психами». Все эти люди, по большей части откровенные шарлатаны, еще вчера не имевшие, на что опохмелиться, теперь получали фантастическую по советским меркам зарплату, жили в добротных квартирах институтского поселка и бесперебойно снабжались дефицитными товарами. Естественно, никакого реального вклада в разработку психотронного оружия они внести не могли, да никто перед ними такой задачи и не ставил. Более того, само словосочетание «психотронное оружие» было для «психов» полной абракадаброй. Но Ардашкин тем не менее постоянно подчеркивал всю важность «научной» и практической деятельности «психов».
Техническое направление было представлено квалифицированными биологами, инженерами-электронщиками, специалистами в области волновой физики, лазерной техники, магнетизма воды и земной коры, метеорологами. Эти тоже звезд с неба не хватали, но, во всяком случае, хоть чем-то занимались — постоянно что-то вычисляли, замеряли, сопоставляли… Эту группу спецов называли «ремесленниками». Подобно «психам», они никогда слыхом не слыхивали о психотронном оружии, но за семь лет сделали немало реальных открытий и разработок, которые затем успешно применялись в военной авиации, системах ПВО и радиолокации, навигационной технике.
А еще были в институте человек двадцать по-настоящему талантливых ученых, так называемых яйцеголовых, помешанных на «чистой» науке. Эти-то и представляли собой действительно секретное ядро НИИ. Им было все равно, кому служить — Родине, партии, КГБ или лично академику Ардашкину. Главное — воплотить наяву свои фантастические идеи, под которые прежде они никак не могли выбить госфинансирование. Теперь денег на всевозможные эксперименты они получали с лихвой, о чем же еще мечтать?
«Яйцеголовые», как правило, были узкими специалистами в области передачи информации на расстояние, влияния магнитных и биологических полей на поведение человека и животных, тонких энергетических взаимосвязей между живой и неживой материей, воздействия информационных импульсов на принятие тех или иных решений. Они-то знали о действительных задачах института, но работали по принципу: «левая рука не ведает, чем занята правая». Для выполнения черновой работы и конкретных поручений «яйцеголовые» могли затребовать любых сотрудников из первых двух групп, но каждый «яйцеголовый» подчинялся непосредственно Ардашкину, докладывал о научных результатах только директору института и получал от него новые задания и корректировки. Даже заместители директора не имели права обсуждать рабочие вопросы с «яйцеголовыми».
— Так вот, — Ардашкин смотрел на Жучинского с легким раздражением, — интересно, как, по-твоему, отреагируют члены завтрашней комиссии, когда узнают, что здесь ошиваются Ванников и Басов? С какой, спрашивается, стати на объекте появились представители прокуратуры и МУРа? Басов, между прочим, может запросто подкатить к любому из этих старперов с расспросами — ведь это те же самые люди, что были здесь месяц назад… Да если они узнают, что тут случилось после их прошлого визита, кого-нибудь из этих патриархов точно удар хватит. А может, и не одного.
— Толя, — Жучинский положил руку на плечо директора, — обещаю тебе, что ни завтра, ни послезавтра эти двое из органов на территории института не появятся. Можешь быть спокоен. Времена сейчас, может быть, новые, но служба безопасности у меня, слава Богу, старой закваски. Ни на какую бумажку не посмотрят, если я прикажу кого-нибудь «тормознуть».
Ардашкин одобрительно кивнул, а Жучинский вдруг рассмеялся:
— Знаешь, какие недавно стишки услышал про наши разлюбезные «органы»? Видно, дефицит спиртного в народе таланты пробуждает. Вот слушай:
Красные фуражки, угрюмые лица,
Это милиция идет похмелиться.
За ними идут сотрудники МУРа —
Вечно пьяные и вечно хмурые.
За ними идет прокуратура —
Эти пьют похлеще МУРа!
Вместе с ними пьет судья,
А когда же выпью я?
— Вот завтра и выпьешь, — скривился Анатолий Семенович. — Да еще в какой компании! Все генералы да маршалы. Слушай, а почему ты не попытался хорошенько выпить-закусить со следователем и опером? А? Неужели до такой простой вещи не додумался?
— Как не додуматься… — с досадой махнул рукой Жучинский. — Уж и так я к ним подкатывал, и эдак — ни в какую. Лица делают прямо каменные, аж оторопь берет. Типа — «мы на службе, сэр». Неправильные они какие-то, подозрительно это…
— Ладно, давай по завтрашнему дню. В общем, организуй все как положено, на высшем уровне. И это… Скажи своему Ходжаняну, пусть девочек на всякий случай подготовит. Пяток. И парочку «на замену». Думаю, хватит. Только чтоб не получилось, как в прошлый раз. Пусть набирает бригаду «скорой помощи» из наших лаборанток. Он, по-моему, их всех уже того…
— Сделаем, Толя. Ходжаняну бы не в нашем институте, а в Сочи сутенером работать.
— Знаю я его работу! Наработал уже нам на задницу прокуратуру и угрозыск…
Недели три назад, когда из Минобороны приезжала комиссия в составе пяти крупных чинов, случился, прямо сказать, непредвиденный казус, который имел крайне неприятные последствия. После демонстрации «достижений» института началась тривиальная пьянка. Пить военные тузы умели, этого у них не отнять. Ближе к полуночи один из престарелых генералов намекнул, что неплохо бы разбавить мужскую компанию прекрасным полом. Остальные, обмениваясь солдатскими прибаутками, одобрили порыв сослуживца. Нет, ну ладно — сорокалетний полковник из научно-технического управления — как его, Чухлов, кажется? Кстати, единственный, кто хоть что-то понимал, но с его голосом не считались — как говорится, не в чинах… С ним все понятно — тот еще кобель. Но эти-то ровесники века…
«Обожрались экстракта йохимбе, что ли? — недоуменно подумал Ардашкин. — Или просто их, как нормальных мужиков, вдали от дома тянет на приключения…»
Как бы то ни было, к такому повороту в НИИ не подготовились. И Ходжаняну пришлось срочно выписывать буквально первых попавшихся девочек из близлежащего райцентра — Домодедова. Ну и, конечно, этих «юных натуралисток» до изумления шокировали и обстановка, и ранг клиентов. Умственными способностями девчонки обременены не были, и, покинув поутру таинственное святилище науки, принялись восторженным шепотком рассказывать «в кругу завистливых подруг» о минувшей ночи. По райцентру поползли ненужные слухи…
Вскоре Ардашкин по какому-то хозяйственному вопросу встречался с первым секретарем Домодедовского горкома партии Билановым, за которым прочно закрепилось прозвище «Билл». Биланов боялся Ардашкина до онемения конечностей, никогда не произносил при нем ни одного лишнего слова, но тут вдруг принялся подробно докладывать, о чем говорят в городе: какой-то секретный объект, маршалы, заказывающие девочек… «Даже слушать не хочу эту ерунду, — жестко прервал Биланова академик. — А если вы позволяете таким слухам плодиться в вашем городе, то грош вам цена как первому секретарю. Все эти разговоры советую в интересах партии и государства как можно скорее погасить!»
Вернувшись в институт, Ардашкин немедленно вызвал на ковер Ходжаняна. Бледный завхоз клялся партбилетом, что «конкретно» проинструктировал провинциальных гейш относительно последствий неразумного использования дара речи. Но, товарищ директор, б…, они и есть б…
Ходжаняну было предложено быстренько исправить ситуацию. Уже на следующий день, аккурат в воскресенье, две девушки были найдены каким-то москвичом-лыжником с пулями в головах. После чего три оставшихся на этом свете напрочь исключили из своего лексикона такие слова, как «генерал» и «маршал».
«Я не давал Ходжаняну прямых указаний решить проблему столь радикальным образом, — бушевал во время очередной «прогулки» с Жучинским академик Ардашкин. — Может, это все-таки ты его надоумил пострелять девчонок?» — «Толя, за кого ты меня принимаешь? Я же не мокрушник какой-нибудь, — укоризненно отвечал Жучинский. — Просто он перестарался. Ты запугал его, Толя…»
На беду, как уже было сказано, аккурат перед этим по Москве прокатилась волна убийств азиатских девушек. Журналисты подняли вой в газетах и на телевидении: в столице, мол, начался геноцид в отношении мусульман! Западная пресса мгновенно подключилась к этому информационному психозу: серийные убийства по национальному признаку — это вкусно, очень вкусно. Особенно в период наметившегося распада СССР. Генпрокуратура, осуществлявшая контроль за следствием, предписала местным органам правопорядка сообщать в МУР и прокуратуру Москвы об аналогичных убийствах «ночных бабочек», чтобы объединить подобные факты в одно дело. И, естественно, когда в области обнаружили два свежих трупа, а местная милиция установила, что потерпевшие были девицами «нетяжелого поведения», следственно-оперативная бригада появилась в опасной близости к секретному НИИ Минобороны.
Первое, что предложил Ардашкину Жучинский, — срочно ликвидировать Ходжаняна, как выразился Альберт Васильевич: «От греха». «Ты же недавно убеждал меня, что ты не этот, как его… не мокрушник, — с иронией ответствовал директор. — К тому же мне казалось, что вы с Рубеном Григорьевичем — друзья. Да ладно, не оправдывайся, что, дескать, ради общего дела можно и другом пожертвовать. Ходжанян, сукин сын, человек для нас очень нужный. Как там говорил великий Ленин? Иной мерзавец именно тем и полезен нам, что он мерзавец. Это, брат, марксизм, наука, против нее не попрешь. Значит так. Убирать его пока не будем. К тому же на территорию института даже следователь прокуратуры попасть не сможет».
Однако все получилось иначе, а точнее — совсем наоборот. На трех подружек погибших девушек, выезжавших с ними по вызову Ходжаняна, Ванников и Басов вышли сразу, в первый же день. Но насмерть перепуганные девчонки отказывались сообщить хоть что-нибудь вразумительное, несмотря ни на какое давление и угрозы со стороны Ванникова. А уж он грозить умел, да еще как! Особенно тем, кто был уязвим перед лицом закона.
Максим Басов предпочитал иные методы сыска. И в тот же вечер в местном одиозном баре, затерявшись среди пьяных посетителей, он узнал все, что нужно: и про таинственный комплекс где-то посреди лесного массива, и про генералов с маршалами… «Ольгу и Юльку за длинный язык грохнули», — услышал Басов разговор двух шлюшек.
Доступ следственной бригаде на территорию секретного НИИ Минобороны был получен на самом высоком уровне. Генеральный прокурор лично обратился к генсеку. А весной 91-го был уже вовсе не Черненко, слепо веривший академику Ардашкину.
Услышав о ликвидации девушек, выезжавших обслуживать членов комиссии Минобороны, хозяин Кремля пришел в состояние истерии:
— Они там что все в конец оборзели, что ли? Мало того, что дармоеды, семь лет голову морочат, понимаете ли… Разгоню всех на хрен!
Генпрокурор не понял, кого имеет в виду его всемогущий собеседник — только институт или вообще все руководство военного ведомства. Для него было важно, что генсек тут же, по телефону, приказал министру обороны выписать допуск следственной бригаде на территорию закрытого НИИ. А когда генпрокурор покинул кабинет, глава государства распорядился направить в секретный институт внеочередную комиссию с проверкой результатов научной работы.
Помимо постоянных членов комиссии, в нее должны были войти как минимум два действительно грамотных специалиста, способных реально оценить состояние дел по проекту «Дельта» — так незамысловато именовались работы по созданию психотронного оружия. И специалистам этим дали понять, что от них ждут отчета, который положит конец существованию этого «черненковского дурдома».
Гениальная диспозиция, годами тщательно выстраиваемая академиком Ардашкиным, рухнула в одночасье. Рухнула из-за какого-то пустяка, пшика — банального убийства на сексуальной почве. Двойного, правда, убийства, но сути это не меняет…
О внезапной смене расклада ни Ардашкин, ни Жучинский знать не могли. И потому руководители института готовили к приезду комиссии стандартный сценарий демонстрации своих достижений.
— Покажем им изменение направления светового потока, устроим аттракциончик с замедлением времени — якобы под влиянием новейшего генератора магнитного излучения… Пусть колдунишки постараются, растрясут энергетику, — скучно перечислял Анатолий Семенович. — Ну и для личных впечатлений что-нибудь. Парочка экстрасенсов, например, будет читать мысли этих… заслуженных ветеранов, а текст будем выводить на электронное табло… А?
— Ой, старо все это, Толя, лажа полнейшая, — простонал Жучинский. — Слушай, у меня есть одна идейка. Давай какой-нибудь эффектный прибор выкатим — лазерную пушку, например, и объявим, что это и есть опытный образец психотрона! Ну, прибамБасов, конечно, навесим, чтоб часом нас не разоблачили…
— У тебя довольно наивные представления о психотроне, Алик.
— Я же не ученый, — обиделся Жучинский.
— Ну так и быть, продолжай.
— Смотри, что дальше: направляем этот «психотрон» на кого-то из членов комиссии, а какой-нибудь гуру будет ему внушать всякие образы, побуждения…
— Ладно, валяй, — нехотя согласился Ардашкин.
— Кстати, — загорелся Жучинский, — под это дело можно попытаться дополнительное финансирование выбить. Мол, опытный образец может влиять на поведение только одного человека, да и то на небольшом расстоянии. Надо увеличивать мощность, чтобы издалека воздействовать на крупное воинское подразделение.
— Ну, об этом даже не мечтай. Денег больше не дадут. Интуиция у меня, знаешь ли… Боюсь, «там» уже подумывают, как бы нас прихлопнуть.
— Что-о?
— Именно так. Да и пора уж… Хватит, пожили за счет социалистического Отечества. Поверь мне, Альберт, скоро институт почиет в бозе. А наша с тобой задача — стать его душеприказчиками. То бишь грамотно распорядиться наследством.
— И ты так спокойно об этом говоришь? — ужаснулся Жучинский.
— А что? Мало мы с тобой денег нахапали? Пора заняться честным бизнесом, старина. Как там, кстати, идут дела с новым клубом? Я же просил тебя постоянно держать руку на пульсе.
— Все нормально, Толя. И по доходам, и по персоналу, и по значимости членов. Могу смело сказать: клуб «Монреаль» — самый элитный и престижный бордель в Москве.
— Что Егоршин? Оправдывает доверие?
— Славный мужик, просто прирожденный организатор игорного бизнеса, шоу-программ… Думаю, пора снимать круглосуточную слежку за ним. Лучшего подставного владельца тебе просто не найти.
— Из этих, — Ардашкин ткнул пальцем в небо, — в клуб уже многие вступили?
— Да почти все. Или вступили, или хотя бы пару раз побывали. Ну, кроме, конечно, Самого…
— А наш всенародно любимый «мученик перестройки»?
— Ему бесплатно вручили карточку постоянного члена клуба. Раз в неделю бывает стабильно. Как ни странно, в дребадан не напивался, с девочками не уединялся.
— Понятное дело, ему сейчас блюсти себя надо. Времена-то, как в Священном Писании говорится, предконечные. «Близ есть, при дверях»… Гм… Пока все не утрясется, надо бы отправить в отпуска некоторых хороших людишек. В Сочи, конечно, сейчас ехать рановато, но ничего, ты им побольше денег выпиши. А список людей я тебе представлю.
— О,кэй, сделаем.
Жучинский не понимал, почему Ардашкин так равнодушно говорит о возможной ликвидации НИИ. А ответ был прост: Анатолий Семенович действительно уже получил от своей затеи с институтом почти все, на что рассчитывал с самого начала. Но этот естественный вывод почему-то не приходил в голову Альберту Васильевичу Жучинскому.
Апрель 1991 г.,
Москва, Кремль
ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ
КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ ЦК КПСС
Срочно, секретно
Нарочными
Министру обороны СССР -
одна копия
Председателю КГБ СССР -
одна копия
Направляю вам доклад специальной комиссии, проводившей проверку состояния научно-технических разработок по проекту «Дельта». Поддерживаю выводы комиссии относительно того, что практические результаты семилетней деятельности секретного НИИ Министерства обороны не соответствуют тем объемам государственного финансирования, которые выделялись по данному проекту, и о нецелесообразности дальнейших работ в этом направлении.
Предлагаю:
1. Финансирование деятельности НИИ прекратить, институт ликвидировать.
2. Чтобы предотвратить возможное проникновение на Запад или в стан внутренних врагов советской власти информации о разработках в СССР психотронного оружия, считаю целесообразным: расследование с целью выявления возможных финансовых и прочих злоупотреблений, связанных с проектом «Дельта», провести в режиме полной секретности, с привлечением специалистов КГБ, ГРУ и Генеральной прокуратуры. О результатах доложить мне лично.
3. Всем сотрудникам института выразить благодарность от имени руководства Министерства обороны и выдать премии согласно занимаемой должности.
4. Всю научную документацию по психотронному оружию сохранить для возможного возобновления разработок по проекту «Дельта» в будущем.
10 апреля 1991 года,
19.00. по московскому времени.
Собственно говоря, на этом история секретного НИИ Минобороны завершилась. Следствие по делу об убийствах девушек — и в Москве, и в Подмосковье — закрыли по целому ряду причин. Во-первых, регулярные отстрелы мифическим Абдуллой юных девиц из Средней Азии почему-то прекратились в апреле того же года. Во-вторых, экспертиза установила, что домодедовские медсестры были застрелены из другого пистолета. Дело сначала распалось, а по прошествии установленного срока следствия было прекращено и сдано в архив. Максим Басов получил внеочередное звание подполковника, а следователь Петр Ванников перешел на работу в Генеральную прокуратуру.
Глава первая
Конец «нулевых» XXI века
В огромном подземном гараже выстрел прозвучал гулко, с отраженным эхом:
— Зик-хау!
Алексей Матушкин метнулся за квадратную колонну, лихорадочно вытаскивая пистолет, который, как назло, цеплялся за полу пиджака.
— Хау, хау, хау! — трижды выстрелил Алексей в безжизненную пустоту гаража.
Впрочем, не совсем безжизненную: кто-то, согнувшись в три погибели, прятался за длинной вереницей капотов, кося глазом в сторону притаившегося за колонной оперативника.
Матушкин, идя на эту встречу, назначенную в анонимном письме, заранее предполагал, что все может произойти именно так. И что шансов на то, чтобы вновь глотнуть бодрящий воздух улицы, у него не много. Но, зная это, он, как пацан, постеснялся доложить о странном «приглашении на казнь» подполковнику Басову. Решил провести операцию самостоятельно.
А то что же получается, ё-моё? За последние полтора года он превратился в некое сопровождающее лицо при легендарном Максиме Басове. Алексею срочно требовалось реабилитироваться — прежде всего, перед самим собой. И перед Ириной, конечно…
— Хау, хау, хау! — вновь загремел табельный пистолет сыщика, и он уловил чью-то тень, метнувшуюся за автомобилями.
Тишина… Лишь машины своими осоловелыми, погасшими глазами смотрят на него.
Вспышка! Слепящая вспышка света. Это сразу все лампы включились под потолком, все фары сотен авто дали полный свет. Алексей инстинктивно распластался на полу, дыша, как загнанная собака.
Гулкие, неторопливые шаги приближались к его вжатому в бетон телу. Матушкин выпростал из-под себя руку с пистолетом, направил его на охваченный протуберанцем черный силуэт… Клинк! Осечка? Клинк! Все, приехали, граждане. Патроны кончились. А перезарядить обойму, конечно же, ему не позволят.
Шаги смолкли в полуметре от Матушкина, послышалось клацанье передергиваемого затвора.
— Щенок. Безмозглый, слепой, непрофессиональный щенок, — услышал Алексей презрительные слова подполковника Басова.
И проснулся, словно его толкнули в плечо. Он лежал, раскинув руки, будто распятый на кресте. И в самом деле, впечатление было таким, что его тело прибили к постели гвоздями. Какое-то время Алексей был просто не в состоянии пошевелиться. Потом, как сомнамбула, поэтапно извлек себя из кровати и поплелся в ванную.
Этот скверный, тягучий сон преследовал молодого оперативника уже несколько месяцев, приходя по вольному, скользящему графику.
На кухне гремела посудой, что-то напевая, жена Ирина. Интересно, а бывает ли ей когда-нибудь грустно? Да, бывает, конечно. Как-то они ходили в Исторический музей, и Матушкин пересказывал Ирине скорбную участь царевны Ксении Годуновой, которая любила шведского принца, собиралась сыграть с ним свадьбу, но была захвачена Лжедмитрием, обесчещена им, отчего сошла с ума и сгинула в глухом монастыре… Ирина плакала, не стесняясь других посетителей.
Сейчас она пребывала в жизнерадостном настроении, и на душе у Матушкина как-то само собой просветлело.
«Правильную жену берешь, Малыш, — вспомнились слова Максима Басова, сказанные им во время свадьбы Алексея и Ирины. — Деревенская девка, она завсегда лучше, чем все эти…» И Карлсон — так прозвали в ГУВД старшего оперуполномоченного отдела убийств подполковника Басова — выразительно покрутил растопыренными пальцами, едва не потеряв равновесия.
Подполковнику было простительно выпить лишнего на чужой свадьбе: все в управлении знали грустную, давнишнюю историю женитьбы самого Басова. Лет пятнадцать назад Максим полюбил девушку из среды «золотой молодежи», и она, увлеченная его рассказами о перестрелках и погонях, дала согласие вступить с ним в брак. А может, Анастасия — так звали Максову благоверную — сделала это назло сановным родителям, усиленно подбиравшим ей пару среди инфантильных хлюпиков, сынков дипломатов и министров.
Через два года ей надоело нищенствовать на зарплату рядового оперативника и она сбежала от него с каким-то новым русским. Кажется, даже одним из бывших женихов… Что ж, обычная милицейская история…
— Завтрак готов, — Ирина боярским жестом повела над столом.
Алексей с напускной критичностью осмотрел тосты с сыром и яйцом, ветчину, зелень, йогурты… Вдохнул густой запах кофе. И, одобрительно поджав губы, уселся на табуретку.
За окном лютовала непогодь: снежная крупка перемешивалась с холодным, секущим дождичком.
— Раньше в этот день не работали, — буркнул Алексей.
— Сейчас тоже не работают. Только название праздника изменили — кажется, День национального примирения… А милиция и раньше 7 ноября выходила на службу. Остальных на демонстрации в такую вот хмарь выгоняли, — ответила Ирина.
— Демонстрация… От слова «демон», скорее всего.
— А может, от слова монстр? — с притворным страхом округлила глаза Ирина.
— Может… Но ты-то откуда все это помнишь?
— Ну, я при советской власти уже в школу ходила все-таки. Не знаю, как другие, но я всегда боялась этого праздника. Всюду торчал красный, безумный Ленин, вся деревня как-то по-особому, остервенело напивалась…
Алексей расхохотался:
— Слушай. До сих пор забыть не могу, перед глазами стоит. У нас в Егорьевске в скверике памятник был. Жанровый такой, групповой. Короче, Ленин беседует с народом. Стоит Ильич, склонив голову и протянув руку ладонью вверх, объясняет что-то. Перед ним — крестьянин-лапотник с винтовкой, насупился, бороду чешет. А третий — молодой такой, бравый матрос из рабочих, с наганом за поясом: этот бескозырку лихо так стаскивает, мол, была — не была!
— Ну и что? Очень даже высокохудожественный памятник…
— Вот и я про то. Каждое седьмое ноября у Ленина в ладони бутылка водки появлялась, пустая, конечно. Представляешь, какая сценка получалась? И «соображали-то» они на троих не где-нибудь, а среди кустиков. Жаль, лет пять назад ночью увезли памятник, погрузили на «КамАЗ» — и тю-тю. Он же алюминиевый был, шедевр тот…
— Да, жалко… — по-детски выпятила губки Ирина. — А у нас в этот день по традиции вечером в клубе сходились парни с двух концов деревни — с кастетами, цепями, ножами. Участковый не вмешивался: с ним была особая договоренность. Всякий раз — один-два трупа, одного-двоих — в тюрьму…
— Преувеличиваешь, — вяло ответил Алексей. — Так бы у вас через десяток лет молодежи вообще не осталось.
— Может, и не осталось бы, — согласилась Ирина, — да, слава Богу, времена изменились. Я как в деревню приезжаю, диву даюсь: Васька Камень, который полдеревни в свое время искалечил, теперь супермаркетом владеет, церковь на свои шиши восстанавливает.
Алексей помолчал, жуя ветчину. Вспомнилось…
Глава вторая
На каждое 7 ноября его забирала из детдома тетка погибшей матери — он называл ее бабушкой. Мальчик покорно ехал с ней в Егорьевск, где у сухонькой, чуть сгорбленной старушки был бревенчатый дом, по дороге односложно отвечал на бабушкины расспросы…
Алексей вовсе даже не стремился вырваться на каникулы из интерната, поскольку он отнюдь не казался ему постылым. Как и большинству других обитателей, между прочим. Секрет столь необычной любви детишек к детдомовской неволе был прост: интернат сей предназначался не для простых отроков и отроковиц, а для особых, из семей советских разведчиков, полярников, физиков-ядерщиков, высокопоставленных военных, милицейских чинов или просто богатых людей, которые по тем или иным обстоятельствам (чаще всего — по причине внезапной смерти) оказались не в состоянии заботиться о ребенке. Родители Матушкина, погибшие при пожаре на теплоходе, были довольно известными художниками-графиками, и этот краеугольный факт биографии открыл ему двери в престижный, элитный, показательный детский дом.
Здесь были столы для пинг-понга, балетный класс, школа бокса, всевозможные кружки. Детей часто возили на экскурсии по стране: в Брестскую крепость, в Ульяновск, Киев… А главное — очень хорошо кормили и не били. Живи — радуйся!
Но Малышу было очень жалко одинокую бабушку, которая все не могла дождаться каникул, когда можно будет забрать к себе Лешеньку — ну хоть на несколько дней. С тяжкими треволнениями старушка приезжала в интернат из своего подмосковного городка, смешно бодрилась перед персоналом — как бы демонстрируя, что ей вполне можно доверить мальчика…
Седьмое ноября начиналось приятно: Алексей нежился на перине, слушая революционные песни, доносившиеся из радиоточки; потрескивали дрова в печи. Покряхтывала бабушка, замешивая оладьи…
И вдруг — бешеный, как набат, стук в окно:
— Оля! Оля! — кричала соседка. — Кости выбросили! Ты слышишь? Кости выбросили, беги скорей!
— Бегу, бегу! — бабушка уже куталась в пуховую косынку, наскоро натягивая резиновые ботики. — Лешенька, вставай, за печкой последи, я скоро вернусь…
Бабушка всякий раз так торопилась, что однажды рассекла себе бровь о косяк, и вот так, окровавленная, прижимая ко лбу тряпочку, посеменила в магазин за костями… Это были страшные, желтые мослы с кое-где видневшимися алыми прожилками не до конца выскобленного мяса. Кости «выбрасывали» только по праздникам…
А к магазину, называемому в народе «железкой», уже стекались озверелые гражданки. Почти все они, как одна, страдали водянкой и ожирением из-за патологических нарушений обмена веществ, а также поражением щитовидки — неизменный спутник постоянного озлобления.
Бойня за кости продолжалась часа два, за это время маленький Алеша протапливал печь, выносил во двор дымящуюся головешку и золу, закрывал печные заслонки. Возвращалась бабушка — как правило, с костями, и, встав посреди комнаты, заводила один и тот же «доверительный» разговор неизвестно с кем:
— Сходила, трешницу отдала. А что купила? А ничего не купила. Ох, что творилось сегодня за костями… Одну родюху чуть не раздавили, так кричала, бедная…
«Родюхами» бабушка называла беременных.
Праздник продолжался… Потом приходил за пятеркой сосед справа, дядя Сережа: «Ты только, теть Оль, Светке не говори»; потом — другой сосед, уже слева, дядя Витя: «Ты уж Райке-то не говори, теть Оль». Бабушка выручала всех, потому что, во-первых, мужики всегда отдавали, а, во-вторых, за такой постоянный кредит могли бесплатно помочь старухе поправить забор, починить старенький ламповый телевизор, принести ворованную раму со стройки — на парник пойдет, все давай сюда…
Бабушка считала такую жизнь нормальной, вполне человеческой и была искренне уверена, что внучок Лешенька рад-радешенек, когда ему удается вырваться на волю из детдома, погостить у нее в Егорьевске среди «своих». Вот там, в приюте, считала бабушка, действительно не жизнь — все чужое, казенное. Она и подумать не могла, что юному Матушкину куда веселее было бы играть сейчас в пинг-понг, поедать конфеты от многочисленных «шефов», смотреть новый фильм в маленьком детдомовском кинозале… Но ему до слез было жаль бабушку, и он говорил, что в детдоме скучно, а у нее хорошо.
Окна ее почерневшей избы выходили прямо на колонку, и однажды, в такой вот праздник, оприходовав по пятерочке, возле колонки встретились с ведрами бугай дядя Сережа и тщедушный, но жилистый дядя Витя. Они были старыми приятелями-собутыльниками, но тут чего-то не поделили — может, заспорили, кому первому наливать воду. Дядя Сережа крутнул рукой и гулко огрел соседа ведром по голове. Дядя Витя покачнулся, глядя осоловело, широкая полоса крови залила его щеку. Он шагнул назад, оступился, казалось, вот-вот упадет, но, собравшись с силами, нанес ответный удар ведром. Попал ребром донышка в висок дяде Сереже.
Дядю Сережу хоронили десятого ноября, в День советской милиции. Пришел и участковый, все соседи собрались. Бабушка заставила пойти с ней на поминки и Алексея, своими глазами видевшего побоище у колонки и еще не пришедшего в себя от потрясения. Был на поминках и дядя Витя, лил пьяные слезы: «Мы с Серегой, бывало, бутылку возьмем…»
С дядей Витей выпивали сыновья покойного — Ленька и Сенька, а тетя Света, вдова дяди Сережи, сердито приговаривала: «Виктор, ты бы хоть закусывал, не ровен час, под стол свалишься, а тебе еще гроб нести». Поминать в Егорьевске частенько начинали задолго до выноса тела из дому — такой был обычай: вроде как покойник тоже принимает участие в совместной выпивке. Бывало, дня по три-четыре так и пили, и спали вокруг гроба…
В Егорьевске по пьянке убивали часто, и заканчивались такие истории традиционно: душегубец — как правило, родственник, сосед или приятель угробленного — оплачивал похороны и поминки. Иногда еще и отпевание в церкви, если убиенный не был совсем уж вдребадан, и отец Василий из собора Александра Невского разрешал отпеть раба Божия.
По-соседски дяде Вите сделали скидку — в качестве выпивки допускалась самогонка, и тетя Рая, сожительница дяди Вити, варила ее денно и нощно: на день похорон, на опохмелку, на девять дней… «Сколько убытку из-за тебя, алкаша, — выговаривала она понурому дяде Вите. — Лучше б Серега тебя убил, или в тюрьму тебя посадили, какой с тебя прок». Кроме тети Раи, больше никто не упрекал дядю Витю. Ну, выпимши были мужики, известное дело, праздник…
Милиция приветствовала «мировые соглашения» между сторонами: уж слишком ужасающей была статистика преступности в социалистическом Егорьевске, городе красных ткачих и не менее красных станкостроителей. К середине восьмидесятых годов восемь тысяч особей мужского пола или уже имели «ходку» в места не столь отдаленные, или пребывали там в настоящий момент. То есть — практически все взрослое мужское население, едва ли не поголовно, было знакомо с зоной не понаслышке. Ведь из шестидесяти тысяч жителей три четверти были женщины, главным образом — старухи.
Глава третья
Бабушка жила долго, упрямо, и у Алексея выработалось своего рода поверье: пока она жива, с ним все будет только хорошо. Иначе и быть не может, раз старушка внушала это ему с самого детства!
В 17 лет Матушкин поступил в Московский авиационный институт, закончил его — правда, не с отличием, но с вполне достойными оценками. Приехал к бабушке, хвастал дипломом. «Это ты что же теперь, летчиком будешь?» — в который раз интересовалась она.
Алексей тушевался… Ну как объяснить ей, что он всего-навсего будет сидеть в конструкторско-технологическом бюро и получать невесть какую зарплату непонятно за что?
Но и эта невеселая перспектива вскоре стала представляться ему чуть ли не Парнасом, да еще и с Олимпом вкупе: работы по специальности для Матушкина не нашлось. Бывшие однокурсники Алексея давным-давно торговали на рынке, ездили «челноками» в Турцию и Эмираты, а кое-кто, удачно женившись, уже владел собственным бизнесом или сидел в банковском офисе.
Но для сироты, пусть даже и не казанской, а московской, эти варианты были трудноосуществимы. Кроме, разве что рыночной торговли, но эта сфера деятельности (вполне, кстати, почтенная во все времена) почему-то претила душе Алексея.
Безысходность положения отчасти была скрашена получением однокомнатной квартиры в Южном Чертанове. Как ни странно, какие-то социальные программы в стране еще действовали, причем иногда, в счастливых случаях — даже для простых смертных. «Тебя, Алексей, удача посетила, как корова языком по макушке погладила», — говорили Матушкину в Егорьевске.
Бабушкина уверенность, что у Алексея будет все хорошо, каким-то чудесным образом воплощалась в действительность с неотвратимостью пророчества. Как-то вечером он возвращался в свою квартиру после безуспешных толканий по отделам кадров, и его остановил милицейский наряд для проверки документов. На чеченца русоголовый, слегка веснушчатый Матушкин ну никак не походил, и потому впоследствии называл то странное задержание «судьбоносным».
Постовым что-то не понравилось в паспорте Матушкина, а, может, они просто замерзли, и нужен был хоть мало-мальский повод для того, чтоб заявиться в теплый райотдел… Алексея доставили в милицию — для выяснения личности. Здесь его радушно приветствовал слегка поддатый грузный майор Зотиков: у него аккурат был день рождения. Обругав задержавших Алексея «дармоедов», майор заговорил с Матушкиным «за жизнь»:
— Безработный, говоришь? Авиатор, говоришь? Ну-ну… Сейчас, брат, на гражданке — не жизнь. Или воруй, или побирайся. Иди лучше к нам, и заработки нормальные, платят вовремя, и отпуска хорошие, льготы… Знаешь, надоела лимита, а ты хоть и детдомовский, но свой, москвич. И жилье тебе не нужно. В армии служил?
— Нет, — понурился Алексей, которому вдруг начала нравиться неожиданная перспектива. — Но я на сборах был, лучший стрелок курса!
— У тебя, стало быть, военная кафедра была, и тебе сразу погоны приходится вешать, — задумался майор. — Какое звание?
— Лейтенант.
— Оперативником в районный угрозыск пойдешь? Ребята там ничего, более-менее толковые, тоже с техническим образованием. Короче, найдете общий язык. Они тебя поднатаскают, объяснят, что и как.
Так началась для Малыша новая, милицейская жизнь. Правда, тогда он еще Малышом не был — это прозвище намертво приклеится к нему только после встречи с Карлсоном. А пока тянулись месяцы нудной, но, в общем, вполне сносной оперативной службы в обычном московском райотделе. Здесь не было, как в МУРе, разделения на специализации — кто свободен, тот и брал новое дело. Независимо от его тяжести или разновидности. Правда, угоном машин занимался все-таки специалист — бывший перегонщик подержанных иномарок.
Про Матушкина почему-то говорили, что, дескать, этот парень далеко пойдет. Чудно! Подобные высказывания в адрес своей скромной персоны Алексей привык слышать с детства то от детдомовских воспитателей и учителей, то от егорьевских соседей, то в институте — от солидных профессоров. На чем зиждилась такая непреложная уверенность старших в успешной карьере юного Матушкина, вразумительно объяснить никто не мог. Уж не на том ли, что взглядом, повадкой и наивностью он смахивал на сказочного Иванушку-дурачка, у которого, как известно, карьера и финансовое благосостояние всегда складывались наилучшим образом?
Через полгода службы Алексея порезали. Ночью в составе опергруппы он выехал на квартирную поножовщину, с разбегу высадил дверь и угодил прямо на перо подкарауливавшего за косяком дебошира. «Ты был прямо как стрекоза на булавке», — мрачно шутили потом коллеги.
В неразберихе Матушкина доставили в ближайшее медицинское учреждение — Научный институт клинических исследований. И, как выяснилось, в том сказался Промысл Божий, у Алексея был поврежден брюшной нерв, а в клинике как раз дежурил сам Иван Иванович Дуров — крупнейший нейрохирург и главный врач этого святилища медицинской науки. Дуров лично корпел над Матушкиным всю ночь и все утро, несмотря на свой почтенный возраст. И опасное ранение обошлось для лейтенанта без видимых последствий.
Но кто мог тогда подумать, что вскоре, через каких-то полтора месяца, насильственная смерть настигнет самого профессора Дурова! Его задушили в собственном кабинете за неделю до Нового Года… Алексей, услышав эту новость в дежурке, не мог поверить своим ушам. Как? За что? Кому мог помешать безобидный нейрохирург, этот любимый всей округой «Доктор Айболит»?
Коллеги прятали от Матушкина глаза, понимая его состояние.
— Сейчас на место происшествия прибывает бригада из МУРа, — сказал Алексею майор Зотиков. — Говорят, между прочим, — он сделал значительное лицо, — что розыск будет вести сам Карлсон.
Глава четвертая
Хоть и недолго служил в органах лейтенант Матушкин, но о легендарном муровском сыщике, подполковнике Басове по прозвищу Карлсон, Алексей был наслышан основательно. Конечно, к устным преданиям о гениальности Басова примешивалась изрядная толика небылиц — уж как водится, не без того. Но ведь и право на слухи и небылицы о своей персоне надо заслужить, как справедливо подметил майор Зотиков.
— В общем, дуй в клинику, — подмигнул Матушкину Зотиков. — Ты ведь, поди, рвешься поучаствовать в розыске убийцы?
Когда Алексей в своих потертых джинсах и сером свитере появился в кабинете Дурова, там вовсю кипела работа. Эксперт-криминалист снимал отпечатки пальцев, судебный врач нудно диктовал следователю прокуратуры первоначальное заключение о смерти.
Маленький профессор неестественно скрючился в массивном кресле, бородка запрокинулась, а на вздувшееся лицо было лучше не смотреть. В правой руке убитого повисла кофейная чашечка. На столе Матушкин увидел изящный кофейник, пустой молочник, сахар в серебряной вазочке и миниатюрные щипчики. В стороне лежали какие-то бумаги, а прямо перед профессором — стопочка долларов с криво усмехающимся Франклином.
— Кто таков? — окликнул Матушкина коренастый, чернявый дядька средних лет в темном костюме и при галстуке; видно было, что именно он заправляет тут всем происходящим.
Один из оперативников райотдела, также находившийся в кабинете главврача, что-то прошептал на ухо коренастому, и тот слегка потеплел.
— Прими мои соболезнования, парень, — дядька положил свою тяжелую ладонь на плечо Матушкину. — Вишь, убили твоего благодетеля… А я — подполковник Басов, отдел убийств Московского уголовного розыска.
И Карлсон ревниво проследил за выражением лица долговязого лейтенантка, в достаточной ли мере отразился на нем благоговейный ужас?
— Алексей Матушкин, оперуполномоченный районного ОВД, — растерянно представился в ответ лейтенант.
— Поганое дельце, а? — доверительно подмигнул ему Басов.
— Угу. У вас уже есть какая-нибудь версия? — довольно рискованно спросил Матушкин.
— Хм… Есть кое-что, но тебе это вряд ли понравится, он ведь жизнь тебе спас, — вполголоса ответил Карлсон.
Сыщики подошли к письменному столу.
— Вот смотри, в этих бумагах, — подполковник ткнул пальцем в кожаную папку, — перечень сильнодействующих наркотических препаратов — запрос клиники на предстоящий год. Внушительный список, лейтенант… И объемы значительно больше прежних. Правда, тут прилагается обоснование… И стоит собственноручная подпись Дурова. А здесь — две тысячи «зеленых». Похоже, брат, здесь был торг.
Матушкин нахмурился. Какие-то махинации с наркотиками? И Дуров, этот славный доктор Айболит, был в них замешан? Не может быть… Хотя… В наши дни может быть абсолютно все.
Алексей почувствовал, что краснеет. Ему стало стыдно от собственных мыслей, будто он только что с легкостью предал человека, который вытащил его с того света.
Матушкин оглядывал кабинет, отмечая про себя детали обстановки. Вот знакомый эспандер, висит себе на гвоздике, и никогда больше профессор не возьмет его в руки… Алексей с грустью вспомнил, как совсем недавно Иван Иванович по-стариковски хвастался перед поправляющимся оперативником, что ежедневно «накачивает себе мускулатуру»…
Возле вешалки в углу валялся скомканный белый халат. Матушкин подошел поближе и разглядел на лацкане красиво вышитую надпись: «И. И. Дуров». Странно… Покойный профессор, без всякого сомнения, был человеком аккуратным. Почему же халат на полу? Озадачило Алексея и то обстоятельство, что водопроводный кран был завернут не до конца, и вода, шипя, струилась в раковину. Малыш осторожно повернул вентиль, и кран, поворчав, затих.
— Не трогай ничего, идиот! — раздраженно крикнул Басов, и Алексей, сконфузившись, вышел из кабинета.
