пики или крести (крики или песни),
или в общей яме уложить слоями –
все решать на месте.
Мой приятель был с собою не в ладу.
Он и сам себе приятель раз в году.
я хотел быть воздухом без имени,
проходящим сквозь игольное ушко
Ах, если бы не память, чуть жива,
и если бы вокруг не так шипели –
мол, лучше сразу выйти из шинели,
чем жить не попадая в рукава.
И беснуется мелочь, немочь, бестолочь.
Вот тоска
слышать одни перепады визга.
Вписана всякая мелюзга
в первые пункты списка.
Список ширится. Мы глядим,
как меж лопаток прозрачная ходит хорда.
Черви пробуют голос.
И вот один,
приосанившись, глянет как держиморда.
Вот и к новому поколению
жижа черная, плесень пленочная
приближается, чавкая,
отпечатками пачкая;
заморачивая,
подбирается, вкрадчивая,
все по-своему переиначивая,
на кащееву цепь наворачивая
Отданные в вечное владение,
в прошлое ходы не заросли.
Давнее, вчерашнее смятение
вырастает, как из-под земли.
Память, удаленная ответчица,
и во сне живет, и наяву.
Так она, обманутая, лечится –
падает в целебную траву.
Прошлое не запертая комната,
а затишье мертвое у омута,
где аптечный запах над водой
и осока с синей бородой.
Но чем наполнить слух,
когда себя не слышно
и нужно верить каждому клочку.
Между безутешными, невинными,
что надеются и платят ни за что,
я хотел быть воздухом без имени,
проходящим сквозь игольное ушко.
И не знать, какой оставляешь след
на пустой земле, где еще нас нет,
неуживчивую химеру
выводя на свет,
кое-как принимая себя на веру
___
Раз печаль такая лежит на всем,
как чужая рука-владыка,
чтобы кто другой не расслышал крика,
громче всех говори: спасен
