Валерий Карт
Книга четвертая
1991 —
Держитесь!
«По дорогам пыль густая,
Вдоль дорог — покос,
Сторона моя родная,
Милая, до слез…»
Аленке
Полуулыбка на твоем лице,
Полунамек и полуоткровенье,
Ты наяву, отнюдь не сновиденье,
Стоишь потупясь на своем крыльце.
Печаль стекает на покатость плеч:
Ушел, обидел, не сказав ни слова.
Слеза сверкает на ланитах снова.
О, как ее от горя уберечь?
Струится вечер синий меж домов,
Гроза стихает за далекой рощей.
И виден молний искрометный росчерк,
И в утешенье не хватает слов!
Не комкай губы, нежная печаль,
Не торопи, не искушай надежду.
А ветер — пострелец, лихой невежда,
Уносится в сиреневую даль.
Держитесь!
Держитесь!
Всякий за себя,
Один лишь Бог за всех…
Любите ближних, не любя,
И верьте в свой успех.
Спешите!
Поцелуй сорвать
Случайный неслучайно.
И полно, полно уповать
На мессу со свечами…
Мужайтесь!
Слезы ни к чему
Ни в жизни, ни в петле.
Господь уверовал в Фому
И радость на Земле.
Молитесь,
Братия Руси
И в храмах, и в тюрьме!
Помилуй, Господи, спаси,
Не исчезай во мне.
***
Чудо-Млечному,
В колеснице пророка
Тяготеем к Востоку.
Наслаждаясь полетом
На коврах-самолетах,
Бродим валко и шатко
Мы по лунным ландшафтам.
Каждым чувственным нервом
Мы душою с Венерой
И попутно, и разом
Познакомим вас с Марсом..
Мы — столетий элита
Жизни вечной, орбитной,
И поверьте, не поздно
Нам шарахаться в звездах.
И ничуть не жалеем,
Что в родстве с Водолеем…
И лелеем, как пленниц,
Мы вселенских Медведиц.
Учим «азы» и «веди»
Старых новых созвездий
И бессмертию внемля,
Любим матушку Землю,
Но, почуяв вдруг запах,
Гончих Псов шлем на Запад.
***
За околицей гармонь
В тишину роняет звуки.
Как тревожно от разлуки
В этот вечер голубой.
На истоке трех дорог
Бабье лето задержалось,
Ночь спешит, какая жалость,
Нас не греет свежий стог.
На жнивье упал туман,
Заходилось сердце сладко,
Целовались не украдкой,
Ах, какой хмельной дурман!
Акварельная луна,
Словно голая девица,
Хорошо, что нам не спится,
Ночь желанием полна.
Гармонист устал играть,
Кисеей луна укрылась,
Как же это все случилось,
Мы устали понимать!
***
Как тоскливо ветер воет
В стылой, слякотной ночи.
В полутьме сидим, нас двое,
Тихо думаем, молчим.
Шевелит цветок лампады
Вечных мучеников лик,
Звук чарующей ламбады
В городском саду затих.
Неразборчивые тени,
Тени движутся, живут,
Чудно как, пропали стены,
Небеса вдали плывут…
Власть отдать готова осень
Снежной матушке зиме.
Мы Спасителя попросим
И не вслух, а на уме:
Силы Духа, силы Слова
И терпения в Любви.
Завывает ветер снова,
С толку сбить нас норовит…
***
Не грусти, подруга, попусту,
Не грусти, прошла весна…
Небо — выцветшею простыней,
Осень красками красна.
Что задумано, не сбудется,
Время — только отдавать…
Кто-то, может, не заблудится
И успеет все объять.
Мы ходили не тропинками,
Руки вскинув к небесам.
Нас не мучили под пытками,
Пытка пущая — я сам.
И верстою стервенелою
Шли открыто, не таясь
И везде старались первыми
Протоптать и снег, и грязь.
А сегодня запорошило
Снегом буйные виски.
Где же ты, моя хорошая?
Я извелся от тоски…
За тобой спешу в нездешние,
Занебесные края…
Надоела вдруг неспешная,
Жизнь ненужная моя…
***
Приснился ночью страшный сон
И липкий, как смола, и темный.
В нем выли ветры в унисон
Собакой тощей и бездомной.
Среди уродливых осин
По болотине бродят твари,
Из жутких топей и трясин
Кивают безобразья хари.
Попал к чертям, как кур в ощип,
Дрожу на кочке, как на плеши.
Вокруг шипенье, вой и всхлип,
А на суку хохочет леший.
За что сия планида мне?
Не пил, не крал, не хаял беса,
А пот ручьями по спине
От ужасов ночного леса.
Поверь, нет худа без добра,
Я поднатужился, поверил,
Дожил, бедняга, до утра,
Перекрестил иконой двери.
И дед мой, немощен и стар,
Прошамкал ртом на ухо тихо:
«Чтоб ночью не попасть в кошмар,
Не накликай под вечер лиха…»
***
Из плена долгов и налогов
И рыночных тяжких забот
Себя тороплю понемногу,
Все грустное — брошу за борт.
Отрину ненужные споры,
Машину поставлю в гараж
И вздрогну в кафе до упора
До важного самого аж!
За милых пью дам и немилых
Брюнеток, блондинок и беж…
Оркестра плывут они мимо
И столиков следуют меж.
И с мордой лица нерутинной
Кадрю и снимаю подруг.
О чудо, походкой утиной
Аннет приближается вдруг.
***
Неопалимая купина
Явилась мне в дороге…
Я не готов, нет времени и сил,
Бросаю скудный скарб
С утра в телегу-дроги
И ухожу туда,
Где плещет мутный Нил.
Язычеством измучена Расея,
Изменой робких душ и слабых тел,
Судьба ведет дорогой Моисея,
Но торжествует власти беспредел.
Привычной стала кровь,
Холера и чума,
Могильный червь жирует…
Выходит — в глаз и в бровь —
От злата без ума, толпа пирует.
Уходит страшный век,
Конец тысячелетью
И мы почти в аду…
Купины вещей свет,
То розами, то плетью
Держись, отец! Иду!
***
Ах, друг мой, псина, славный Шон,
Тебе я предан в год Собаки.
Залижем раны после драки
Под тихий несобачий стон.
Люблю, хочу я всякий день
Смотреть в глаза твои собачьи.
Ты держишь взгляд, а это значит
Любить друг друга нам не лень…
Как славно лапу мне даешь
Пожать рукою человечьей!
И обнимаешь так за плечи,
Что каждый раз по телу дрожь.
И в этой жизни не предашь:
Ты — пес, ты Шон, а не Иуда.
Пожалуй, будем жить, покуда
Не скажет небо нам: «Шабаш!».
***
Не стремись верхом на кресло,
Не тупи о кресло шпоры,
В конной скачке, как известно,
Дай коню простор, не шоры!
Развернем в строю казачьем
Стяг победный против ветра,
За комэском мы поскачем
В бой кровавый, в стиле ретро.
А печальные мозоли
На руках, заду и бедрах
Летним утренним озоном
И загаром в стиле вёдро…
Как порой нам не хватает
Пенья пули мимо уха,
Конной брани, словно в стари,
Боевого вкуса духа.
Рассупоним дружно чресла:
Зад — в седло и — вскачь наметом…
Не заменят чудо-кресла
Эскадронные заботы.
Коллегам
Всё Иваны мы, да Марьи,
Плюрализма суета.
Отправлюсь весенней хмарью,
Дух трепещет — лепота!
Пугачевскому серьмяге
Ложку дегтя на ведро
Медовухи или браги,
Чтоб куражилось нутро.
На Днепре, Урале, Яне
Солидарность — не замай!
Раскуражились славяне,
Расплескали Первомай…
Эй, шеренги, подравняйтесь,
Мозг России, класса соль
И сердца, соединяйтесь
Чрез отчаянье и боль.
Нам нерыночною мордой
Не прорваться в «братство» стран,
Назовись ты хоть Раймондой,
Хоть Креститель Иоанн.
Женским цветом утро красит
Кумачом да кумачом…
Выводи колонны, Разин,
Строй дружины, Пугачев!
***
Раздираю себя от гармонии,
Сострадаю, страдаю, даю,
Будоражат эфир благовония
И церквей, и тюремных кают.
На спасешься, чудак, на открестишься
От острога и стыдной сумы,
Наша жизнь — полушаткая лестница,
Не спасешься от злобной чумы.
Заставляю себя успокоиться,
Пролетаю, летаю, таю,
Перестройка терновая колется,
Где ты, птица моя Гамаюн?
Растерзаю себя, перемучаю,
Продерусь через тысячу бед
И, надеясь на исповедь лучшую,
Обуздаю кобылу побед…
Вечерний сон
Все едино в поднебесном мире,
Все едино, ты уж мне поверь.
Ветер струны шевелит на лире,
Жалуется скорбно коростель.
Серый и погасший день уходит,
Тяготит дремучая тоска,
Незнакомый пес на огороде
На прохожих мучает оскал.
Шалая вода кресты ломает
Ветхонькой часовни над рекой,
Все едино, только грудь сжимает
Непонятный ныне непокой.
Вечереет. Тихою зарницей
Отлетает ввысь моя душа
И луна — известная блудница
Непристойно-жутко хороша.
Жива молитва
Старушка на углу иконой
Благословляла всех подряд,
Не зря в народе говорят:
«во благо на Руси поклоны»
Вокруг погоста суета,
Кипела жизнь слезой и смехом,
Блаженный бомж светил прорехой,
Молитвой поминал Христа.
И зябко кутались дома
В лохмотья серого тумана,
Хотелось верить без обмана
Душой голимой, без ума.
И припадая к алтарю,
Свечами греем божьи лики
И шевелятся чудно блики,
Встречая раннюю зарю.
Живет молитва и без слов,
Поверьте, люди мне, поверьте!
А в куполах, беснуясь, ветер
Блажил на сотню голосов.
***
Неприятный разговор,
Ворох сплетен,
Не картежный перебор —
Шалый ветер.
Перед вечностью в долгу
Неоплатном,
Не забуду жадность губ
Многократно.
Не устану повторять
Твое имя,
Из огня любви нырять
В хлад полымя.
Не объемлю головой
Не повинной,
Рву любви своей рукой
Пуповину.
Не приятный разговор, Не до смеха,
Жив, курилка, до сих пор, Вот потеха!
***
Тайно, робко, несмело
К Вам душою влекусь,
Изабель, Изабелла —
Мой сиреневый вкус.
Ты, что ветка сакуры,
И стройна, и гибка
Я не с Вами покуда,
Не со мной Вы пока.
Дочь полярных сияний
И снежинок сестра,
Не пугайся признаний
У мужского костра.
Успокой свое тело,
Не грусти, не дрожи…
Изабель, Изабелла
У полночной межи.
Пригуби поцелуем
Долгожданный чорон
Серебро полнолунья
Отражает кулон.
Забивает дыханье
И глаза мать — метель…
Подари мне признанье,
Изабель, Изабель.
Пригуби любви чорон…
Все нынче сатаной отмечены,
Златой телец смутил людей.
Воистину скандалы вечные
Мир будоражат всякий день…
В нас, в каждом — Моцарт и Сальери
Горазды все блажить и врать.
Раскроем занавеси, двери
И станем Гамлета играть!
Привыкли к недозрелым путчам,
От соприсутствия бежим,
И что нам хуже, а что лучше,
Скажи, кудесник, подскажи…
Но пустоты страшит шершавость
И черных дыр утробный зов.
Закончен век — какая жалость,
Конец надежд, конец оков!
Волнуют жимолости слезы
И в ясный день жасмина снег,
Но как всегда, шипы и розы
В венец вплетает человек.
***
Теряет листья календарь,
Как лес осенний,
Снегами балует январь
Земли посевы.
Меняет вывеску апрель,
Дрожит подснежник,
Тоскует жалобно свирель
Напевом нежным.
Под солнцем глянцево горят
Березы листья,
Природы бережный наряд —
Сирени кисти.
В траву роняет спелый плод
Лукавый август,
Дурманит хмелем огород,
Готовит радость.
Худеют к ноябрю листы,
Полынь под снегом
И волчьей ягоды кусты
Грозят побегом.
Беги, родимый, не беги.
Декабрь крадется.
По жемчугам лихой пурги
Играет солнце.
Кошмары
Фонари дразнили полночь
И шутили до зари.
Окажите Люське помощь,
А не рвите горло в крик.
И прошу, глядите в оба,
Не пускайте к ней ребят.
Даже чопорные снобы
Млеют, глядя на тебя.
Я проснулся, шорох листьев
И луны — блудницы бег.
Надоело веселится
В листопад и первый снег.
Жизнь кипит под фонарями:
Снег пушистый лист резной.
Небо в звездах, как салями
И — сердечный непокой…
Ночь без сна, бурленье страсти,
Сам себе к утру боюсь.
Да и ты лежишь, «как здрасте»
Ну расслабься, слышишь, Люсь.
Лесной диалог
Листвою золотился лес
Шуршали, высыхая листья…
И чудно-чудный рыжий блеск
Сиял под солнцем шкурой лисьей.
Пахнуло прелостью грибной:
Благоухает бабье лето!
И дарит людям полузной
Такая добрая планета.
Блестела и звала вода
Озер таинственно — красивых.
Лесному братству божий дар:
Сосняк и груздевой осинник.
Мой тихий мир, моя Россия:
Леса и реки, и поля
От Колымы под снегом синим
До недоступного Кремля…
Косым, безжалостным дождем
Всплакнула недотрога — тучка.
Чего — то не понятно ждем,
Надеемся порой на случай.
***
Рассвет реален… Желтая свеча
Едва горела, теплилась, погасла.
Я — к образам, долил в лампаду масла,
И взгляд коснулся твоего плеча.
Прости, Господь, греховный мой порыв:
Моя любовь живет в плену подушки,
На курьих ножках в маленькой избушке,
Точеное плечо полуоткрыв…
Я поцелуем обнажу твой сон,
Коснусь груди несмелою рукою
И тихий вскрик губами успокою,
Души внимая полустон.
Как одинока бледная звезда,
Едва мерцает тусклою свечою.
Мне хорошо и трепетно с тобою,
И не страшит незримая беда.
Цветок лампады лики шевелит.
И мы очнулись, утро входит в окна.
Восходит солнце, в облаках измокнув,
Опаловых кровей александрит…
***
Я глаза в окно, через тучи…
Облака руками разгребаю.
Звезды от тоски собрались в кучу,
Одноглазо с высоты кивают.
Звездам хорошо, прохладно, тихо.
Звезды холодком согреют плечи.
У окна грущу осенней птицей:
Крылья поломал, без крыльев легче…
Крылья не помогут… Расстоянья…
Журавли курлычут над полями
Расставанья, встречи, ожиданья.
Спит туман белесый на полянах…
Плачет сад, весенняя капель,
Чередою проплывают стаи.
Ах, какой неласковый апрель
Мне, любимая, стихи читает!
Бессонница
По утреннему льду спешит сентябрь
Пургою мокрой подновить березы.
Бесшумный лунь уносит дичь в когтях,
Готовится лесной народ к морозам.
Притих надолго поседевший лес,
Облюбовала туча холм горбатый,
И грустно дарит в широту небес
Серьезный дятел трудное стакатто.
Не можется, бессонница гнетет,
Лесной народ вытаптывает тропки.
Все движется в ночи, и все живет,
Туман укутал пеленою сопки.
Так и живем. Надеемся с утра,
Насытимся с обеда, а под вечер
Бессоннице в объятия пора.
И выставляем у иконы свечи.
***
У горы дремучей Лысой
Шабаш нечисти и ведьм.
Больше хари, а не лица
На ночь — боязно смотреть.
Перхоть сыплется с проплешин,
Шерсть топорщится кустом.
Господин — паскудник Леший
Дрыхнет в ельнике густом.
От кикимор не отбиться,
Как на сучке блудной блох.
Гуттаперчевые лица,
Вурдалак, что кабыздох.
Рядовых чертей и главных
На ветвях, хоть пруд пруди.
Но закон один: нет равных,
Сатана всех впереди..
Дикий хохот, визги, пляски,
Безобразный хоровод.
Это явь, дружок, не сказки.
Если смелый, что ж, вперед!
***
Пахнет свежей прелью,
Лист шуршит опавший.
Не разбудит трелью
Соловей из чащи.
Поредевшей кроной
Клен дрожит тоскливо.
Я стою влюбленный
В цвет плакучей ивы.
Сиротливо осень
Дарит сумрак стылый.
Серебрится проседь
На висках у милой.
Девушки — рябинки
Уронили кисти.
Ах, как зарябили
У березки листья!
Пробудился леший
На кривой осине.
Видно душу тешит
В стылой болотине.
Радостно, непросто
Жить под небом синим.
Сыплет на погосты
Стылый дождь России.
Маме
Стаял с крыш горбатых
Потемневший снег.
Поле всё в заплатах,
Словно в клочьях ваты.
Значит — быть весне!
Утром по дорогам
Чуть звенит ледок.
Выйдешь наземного.
Смотришь — у порога
Вновь упал снежок.
В чистом небе гуси
Плачут надо мной.
Выходи — любуйся
Утреннею Русью,
Милой стороной!
***
Напоследок волшебного лета
Убегаю от новой любви,
Подарила нам фея карету,
Хлад измены и ярость в крови.
Цепенеем от бешенной скачки,
Что нас ждет, эшафот или рай?
Рядом губы ревнивой казачки,
За каретой — собак злобный рай.
Я бросаю потухшие вожжи
И теряюсь с любимой в ночи,
Бабье лето волнует до дрожи
Боль моя, затаись, не кричи!
Рассветает. Тоскует кукушка,
Один вздох от судьбы до беды,
Колоколенка ветхой церквушки
Восстает из озерной воды.
Оберну твое тело фатою,
Унесу в голубое жнивье…
Торжествует любовь, значит стоит
Ускользать на карете вдвоем.
Экзамен
Мы души чистые не грели
В подушках и перинах лени.
Мы знать не знали о мигрени
И знать, пожалуй, не хотели.
Сказало утро: «До свиданья…»
Катилось солнышко к комоду.
Шестидесятых лет прощанья
И в путь — к столичному бомонду…
Почти намазы, уикенды
С гранитных алтарей поэтов.
И заливался модный кенар,
И пел, и пел о том и этом…
Но наши души, как гетеры,
Феноменальны и сезамны.
Но наши судьбы — чисто стервы,
А мы — судьбе сдаем экзамен!
И ни податливое лоно,
Ни ветер, штормовой и мятный
Не бросит вдруг под пресс шаблона
Феномен лет шестидесятых…
***
Мир опрокинулся в туннель,
В туннель очей твоих бедовых.
Порою сине — бирюзовых,
Кристально — чистых, как капель.
Земля в сиреневом дыму,
По облакам катилось солнце,
Предельно знойное, как стронций,
И снизошло за Калыму…
Сорвалось в Тихий океан,
Восток вишнево накаляя,
Чуть — чуть верхушки наклоняя
Мачт корабельных разных стран.
Стальною проволокой дождь
Касался трассы магаданской,
Себе казался принцем датским
Я в эту будущую ночь…
Судьба решилась нам помочь,
Коснулась нежно губ любимой.
Мы страстью скованы единой
И отгоняем страхи прочь…
***
Задождило к урожаю или к мору,
Кисея не кисея, а просто хлябь,
Псы дворовые подняли к небу морды,
Только радует зеленым дымом зябь.
Закурчавились сережками березы,
Ранний жаворонок отбивает трель,
Не мешают жить предутренние грозы,
Не тревожит душу ситцевый апрель.
Убегают к горизонту электрички
И колеса выбивают перестук,
Ах, березоньки, любезные сестрички,
Стан ваш тонкий серебрится за версту!
Ухожу к своим, по мхам и разнотравью,
У обрыва клен торопится к ветле,
Я сегодня всех бродяг лесных поздравлю,
Я сегодня разгулялся на селе.
Словно молодец — и добрый, и былинный,
Набираюсь сил в неблизких ковылях,
Пригорюнилась не статная рябина,
Приумолкли жаворонки на полях.
Людям
Все нынче сатаной отмечены,
Златой телец смутил людей.
Воистину скандалы вечные
Мир будоражат всякий день…
В нас в каждом — Моцарт и Сальери,
Горазды все блажить и врать.
Раскроем занавеси, двери
И станем Гамлета играть!
Привыкли к недозрелым путчам,
От соприсутствия бежим,
И что нам хуже, что нам лучше,
Скажи, кудесник, подскажи…
Но пустоты страшит шершавость
И черных дыр утробный зов.
Закончен век — какая жалость,
Конец надежд, конец оков!
Волнуют жимолости слезы
И в ясный день жасмина снег,
Но как всегда, шипы и розы
В венец вплетает человек.
***
Тяжеленной пудовой гирей,
И с души не спадает камень.
Будоражит нас ностальгия,
Возвращает в прошлое память…
Для кого-то, быть может, лучше
Демократии беспределы,
Мне сдается — тот самый случай,
Когда главное в душах — деньги.
Когда юность плечом саженным
Стар и млад растолкать готова
Ни почета, ни уваженья,
Ни душевного полуслова…
И не спорьте — не слышно песен
Во дворах, пикниках и клубах.
Да от этих лукавых пений
Нам не выдуть и ноты в трубах…
Жили миром: дружны и наивны,
Не считали за хлеб копейки.
А сегодня — какие гривны
С молока нам подарят пенки?
Мы тупеем привычно, молча,
Но надежды пока не утратив,
Разве выжить, помилуйте, можно,
Чтоб в отчаяньи не взорати?
Вдруг покрылся платиной волос,
Что поделаешь — рановато…
Завтра встану, отдам свой голос
За достойного депутата…
***
Прочитаем: «Аллилуйя…»
С тихой радостью в эфир,
Только давит грех, как сбруя,
Как над Азией Памир.
Шевелим во снах перстами,
Уповая на авось,
И пожухлыми устами
С душ вымаливаем злость.
И стоим, стоим во храмах
И в церквушечке малой,
Купол неба — Бога брама
И свеча на аналой…
А неспешною молитвой
Просим Деву и Отца,
Чтоб простил мирские битвы
До последнего конца.
И поклоны бьем до плеши,
До знамения Креста,
Но молитва не утешит
За распятие Христа…
И дорогою греховной
(Трудно ныне не грешить)
Грешным телом в мир духовный,
А зачем иначе жить?
В этот мир греховно вышли,
И, привычно помолясь,
Просим: «Нас спаси Всевышний,
Светлый Бог и светлый Князь…»
***
Сегодня я — конферансье
И верен вычурной репризе,
Как Леонардо Моне Лизе
И как сластена монпансье.
Изнемогаю от коллег:
Шутов, бояр и просто дурней,
Аудиторию культурней
Я жду чудес как древний грек.
Ан нет, страдальцам невтерпеж,
Им подавай веселье сразу
И я отточенную фразу,
Вонзаю в зал, как в тело нож.
Слова блестят от униформ,
И рукоплещет зал влюбленно
И чудо действа — микрофон
Звездой пылает раскаленной.
А я серьезный и смешной
Стою, чуть освещенный рампой,
И в голове стоваттной лампой
Горит памфлет очередной.
***
Пятью годами позже,
В начале сентября,
Я лез и лез из кожи,
Казалось мне, не зря.
Карабкался из скуки
И неконкретных дел
И мучался в разлуке,
Седеющий пострел.
И рвался, рвался втуне
Душою на восход
Туда, где накануне
Мне снился ледоход.
От фонарей и зданий,
Асфальта чешуи
Ушел без колебаний
Я на круги свои.
Не плачу, не жалею
И не кляну свой рок,
Алданская аллея
— Моей судьбы порог.
***
Небеса ударили дождем
По асфальту, по зонтам, по лицам,
В ближних селах дождь успел пролиться
На усталый, жаркий чернозем.
Как отрадно струи пеленой
Омывают струн антенны!
Так легко порою летний зной
Побороть водой обыкновенной.
Пыль прибило сразу и траву,
Капли дробно бьют мотив-чечетку…
Ах, какое шоу наяву
И какие молнии без счета!
Пожалел Господь сегодня всех
И Илья прогрохотал громами,
Дождь на летний зной, какой успех!
И ликует небо вместе с нами.
Дождь уходит. Радуга-дуга
Уронила цвет на плечи лета,
Чистые, умытые луга
Неземным отсвечивают цветом.
***
Не уснуть…
Ломается рассвет,
Радугою полыхая в вечность.
Разжестокий, сатанинский век
На закат торопится, на вечер.
Древо родословное слабо:
Прадеды, деды, отцы и дети,
Не дворянской кровью, видит Бог,
Ремеслом кормились во столетьи.
И кого винить, поди — спроси,
Что завязли по уши в дерьмище,
И в больной, измученной Руси
Ветер шалый по погостам свищет.
Где они, Столыпины, князья,
Люди из народа и от Бога?
Русь многострадальная моя,
Родина от неба до порога!
Вот стою, обветренный, смешной
Перед миром, небом и Россией,
Что с державой станет и со мной,
И твоей улыбкой утром синим?
***
Раздираю себя до гармонии
Сострадаю, страдаю, даю,
Будоражат эфир благовония
И церквей, и тюремных кают.
Не спасешься, чудак, не открестишься
От острога и стыдной сумы,
Наша жизнь — это шаткая лестница,
Не спасает от злобной чумы.
Заставляю себя успокоиться
Пролетаю, летаю, таю,
Перестройка терновая колется,
Где ты, птица моя Гамаюн?
Растерзаю себя, перемучаю,
Продерусь через тысячу бед
И надежде на исповедь лучшую
Обуздаю кобылу побед.
***
Пороки земной суеты:
Вино, сигареты, женщины,
Заполнил душу пустырь
И все мозговые трещины.
Заполнил надолго одним,
Запойным азартом без сдачи…
И вот — отовсюду гоним,
Клейменный бичом бардачным.
Как ветер лохматит висок
И космы волос небуйных,
Березы во сто голосов
Троятся в ручьях семиструйных.
Омою в святых струях
Усталые руки-ноги
И влага погонит страх,
Свои и чужие пороки.
***
О русская земля!
Юдоль и плаха православья.
Немею я в твоих полях
От безысходности и славы…
И так случилось, что живу
На Калке, на реке кровавой,
Где часто снятся наяву
Степные, хладные дубравы.
И князя Игоря поход,
И хитроумные хазары,
И воронья загробный хор,
И генуэзские базары.
Я помню, как Засадный полк
Изнемогал от нетерпенья.
И потому с тех давних пор
Во мне победное знаменье.
И потому, как Пересвет,
Седьмую жизнь в седле я встречу,
И встречу вещий свой рассвет
С мечом в руках, в кровавой сече.
Так встречу свой последний час
На грани искренней отваги…
Спаси и сохрани нас Спас,
Благослови святые стяги!
Шипаевой Тамаре
Светились абажурным светом
И розовели три окна.
А за окном качалось лето,
Но мне казалось, что весна…
И куст сирени возле дома
До боли с детства был знаком.
Вторая мама — мама Тома
Бельё полощет босиком.
Черёмух белое кипенье
И в малахите тополя.
Качалось лето. Воскресенье.
И отдыхала впрок земля…
И позже, где бы не трепала
Судьбина сына своего,
Я жил молитвами Урала
И к финишу спешил бегом.
И в поворотах мелким бесом,
А на глиссандо — не спеша.
С пятой сравнялась Ахиллеса
Легкоранимая душа.
***
Огонь трещал на голоса
И свечи ясно так горели,
И дом притих на полчаса,
Усыпан серебром метели.
В камине тлели угольки,
А за окном мороз и Святки,
Плясали девки у реки
Под плач и смех шальной трехрядки.
Гадали, верили во сны,
Пимы швыряли за заборы,
А вдруг до матушки-весны
Жених объявится нескорый?
Звук колокольчика… Мороз…
Собачий лай, чужая радость,
В далеком детстве, все до слез,
Я вспоминаю святок сладость.
Маме
Уж так ведется, шарик кружится,
За летом — осень и зима
Все покрывает белым кружевом,
Как сына простынею мать.
Я снова маленький, беспечный
Занозы, цыпки на руках,
Ладони мамины над печью,
На прядке белая мука.
И целый день — работа, школа
И день за днем летят, как дым,
Скажите сказки, скоро ль, скоро ль
Я отыщу живой воды?
И не заметно, и не слышно
На прядки мамины полью
И оботру цветами вишен,
И разожгу в ночи зарю.
Но сказки выросли большими
И понял я секрет простой:
Не смоешь мамины морщины
Уже живою той водой.
И остается век молиться
Нам, сыновьям, за матерей,
Как часто мама стала сниться,
Хочу ей в ноги поклониться
И целовать морщины ей.
***
Весна идет!
Ты лишь послушай,
Потоков вешних шум вокруг!
И на лице Земли веснушки
От солнца высыпали вдруг.
Весна идет!
И воздух нежный,
Дыханьем юга напоен.
И неожиданный подснежник,
Прохожим ранним шлет поклон.
Идет весна!
В весеннем гуде,
Пьянит погода, как вино.
И словом молодеют люди,
С планетой древней заодно.
Семену Тарутько (деду)
Дай пара легкого измученной душе.
Дай веника застуженному телу.
Да квасу в берестяннейшем ковше
И чистую сорочку снегом белым.
А опосля подарит Водолей
Целебны воздуха на полны груди.
Благословенны бани меж полей,
Подстать иконам деревенским срубы.
Дарит покой медовость половиц
И горницы духмяность разнотравья.
Мне дорого тепло родимых лиц,
В березовой и праведной оправе.
Я славлю бани русской чистоту,
Ее купальной искренности ярость.
И для меня она, что солнце алость.
Что исповедь в покаянном поту.
***
Мама между прочим
Вторила молве:
«У тебя, сыночек, ветер в голове»…
С Таганая ветер
— От хвороб бальзам.
В нем слезою светлой
Неба бирюза.
Он сосновым духом
Головы кружит.
Тополиным пухом
По траве бежит.
Ветер торжествует,
Ветер правит бал!
Пляшет по вершинам
Через весь Урал.
В страшную годину
Ветер в голове
Силой ратной — дивной
Помогал Москве…
Головы танкистов
Нежно остудил.
Под Берлином мглистым
Ветер победил!
Полстолетья рядом
С ветром мы живем.
Свежим водопадом
Он заходит в дом.
Спит в лесных хоромах,
Пьет нектар озер.
Молодых черемух
Манит в темный бор…
Говорю я сыну:
«Сын, не верь молве…»
Будешь вечно сильным
С ветром в голове…
***
Стучите — и отверзнется,
Просите — подадут,
Земля пока что вертится,
Знать, боги берегут.
Горами монолитами
Богат земной наш шар
И держимся молитвами,
И кружим, не спеша.
Осколки мироздания,
Икары от земли,
Мы — жертвы прозябания
И рядом, и вдали.
Сквозь прах апокалипсиса
Пройдем, куда ж идти?
Покрыты прелью-листьями
Души моей пути.
Ни гордости, ни радости,
Прощай, Земля, наш дом,
Мы утреннею радугой
В нездешний край уйдем.
Друзьям
Не было бы счастья,
Да несчастье помогло.
Не было б товарищей,
Кручина подсобила…
Вдруг беда нагрянула,
Я стрелой в седло!
Выноси, каурая кобыла.
Видно в этой жизни
Все теряем неспроста.
Кто винит коня, а кто — дорогу…
Черный ворон вороным
крылом достал.
Не хрипи в петле, не дрогни.
Не мешают плечи
Искренних друзей.
Просыпаюсь и тасую лица.
Я их поименно
Подарю в музей.
Наливай, судьба, опохмелиться…
Я рюкзак — в охапку,
Полкило за воротник.
Ухожу ни валко и ни шатко…
Мне хватило лиха
До разорванной мотни…
Вывози, каурая лошадка!
Не гаси надежду,
Свечи — на окно.
Не терзай в отчаянии губы.
Будет все, как прежде:
Терпкое вино
И похмелье от затяжки грубой…
***
Глаза закрою, как ребенок,
И убегаю вглубь себя,
И потешаюсь, что бесенок,
И засыпаю, всех любя.
Во снах живу, купаюсь в росах,
Витаю в грезах наяву,
Жить было весело и просто,
Дразня босой ногой траву.
Все было целостно и вечно,
Я чувств гармонии не знал
И кланялся собаке встречной,
И нищему полхлебца дал.
Сестру качал в скрипучей зыбке,
Копал червей, кормил крольчат,
Послевоенные улыбки
Кривились на губах солдат.
Боялся одичалых куриц,
Дразнил соседского кота
И школой жизни — школа улиц
Мне стала в детстве неспроста.
Все жили дружной, волчьей стаей,
Точили пики и ножи…
Перемогли. Теперь я знаю,
Что это все зовется жизнь.
Маме
Стояли в храмах на страстной неделе
И ждали Пасху в постном торжестве,
Восьмиугольный крест на грязном теле,
Стояли в Златоусте и Москве.
Всем миром ездили, ходили на кладбище,
О Радуницы скорбная печать,
Где калики убогие в рубище:
Поклон в полпояса, в глазницах — грусть-печаль.
В сирени монастырская отрада,
За плесом — разнотравья буйный хор,
Мы шли на зеленя, души отраду,
В прохладу рощ, не захламленность гор.
От грязных, тесных, деповских домой,
Навстречу солнцу, чрез оскал оврага
Торопимся от пыли и дымов,
Хмельные и веселые без браги.
Родник кружил черемуховый цвет,
Пучки редиски обмывали воблу,
И по-крестьянски сало резал дед,
Сражаясь взглядом с полуштофом водки.
Пирог домашний с пшенным кулешом
И хлеба пеклеванного буханка,
А вот и с кренделями чай пришел
И фронтовые песни под тальянку.
Вобляной спинки нежная соленость
Стаканов маленковских малахит,
И ветеранов сытая соловость,
Их песен первозданнейший архив.
Какая благодать и лепота,
О царственно-уральская природа,
Гармоники меха — девичий стан
Веселого лесного хоровода.
А в бузине несмелые юнцы
Насиловали вдовую давалку,
Неторопливо, что весной скворцы.
На очередь спешили, как на вахту.
Все в памяти отложилось моей:
Подковы звон и сладкий стон вдовицы.
Я и сейчас уйду за сто морей,
Чтоб из ручья уральского напиться.
***
Тереблю перстами скатерть,
Не печалься, не брани…
Помоги мне, Божья Матерь,
От греха-беды храни.
Может, верил я доселе
Разуменьем, не душой?
Ни дурак я, ни Емеля
С не заплатанной мошной.
Шел по жизни смело, круто,
Из полымя и в огонь!
Перламутровое утро
Завсегда за мной бегом.
И по жизни не нахапал,
Не облаял, не убил…
Никому не дал на «лапу»
И жену свою любил.
А теперь, как вепрь в орешник,
Так и я — одна душа,
Жив пока, почти безгрешный,
Но в кармане ни гроша.
Так живу, на Божью Матерь
Помолюсь, тружусь рукой,
Тереблю перстами скатерть
— Скоро вечный мне покой…
***
Сегодня Радуница,
Помянем стариков.
До долу поклониться,
Обычай наш таков.
Домашние гостинцы,
Да горсточка зерна.
Запавшие глазницы
Проплаканы до дна..
Украшен первой вербой
Наш праздник годовой.
Христовой крепок верой,
Омыт святой водой.
Медовые сережки,
На пашнях — ранний сев.
России Божьи ножки
Во всей ее красе!
Сегодня правит темный,
Под цвет земли наряд..
А плат — однокаемный,
Как в марте палисад.
Готовятся оплакать,
Да все не с той ноги..
И праздничная благость
Тускнеет меж могил.
Я в празднике — не лишний
И не незваный гость.
Рукой слепою нищий
Перекрестил погост.
***
Закуролесила весна
Украдкой по осиннику.
Ей стала улица тесна,
Торопится по зимнику…
Лохматит голову с утра
Весенний дух дурманистый,
Спешит капель: «Пора, пора…»,
Вздыхает дуб осанистый.
Таращат темные глаза
И ширятся проплешины.
Им снится первая гроза,
Трава и воды вешние.
Лукавый ветер — пострелец
Играется валежником.
Он ждет, когда же наконец
Украсят мир подснежники…
Как тянет руки старый клен
К березе — белостволушке…
И скрип его — протяжный стон
По молодецкой волюшке…
Тамаре
Колокола звучали ломко,
Струился воздух по крестам.
Стелился благовест негромко
По русским исконно местам.
И в темном светлые монахи,
От нетерпения дрожа,
Крестили потные рубахи
Благочестивых прихожан…
Несут доверчивые души
И свечи ставят в аналой
Герои, нищие, кликуши
В небесный храм — к себе домой.
И успокоенные Словом,
Уходят, Богу помолясь.
Чтоб в окружении бесовом
Жить в светлой жизни, не таясь.
Который год, то исчезая,
То возвращаясь на чуть — чуть,
Спешит во храм людская стая,
И я — вослед тайком крадусь…
Колокола влекут в тумане,
Пугая ярмарку ворон.
Печальный звук небольно ранит
И отзывается: «Дон… дон…».
Остров Пасхи
Мы тупели смиренно
Чудо — идолы острова Пасхи.
Правды прокосмогенной
Ждали истово, жители сказки…
В тяготеньи астральном
Каменели, не чувствуя памяти,
Не заботясь о странном,
Опасаясь — не вовремя падать.
Наши веки блестели,
Истекали дождями и потом.
На базальтовом теле
Письмена, иероглифы с понтом
Торопились столетья,
Изнывая от солнца и соли.
Мы — безмолвия дети.
Океана, ветрила и моря.
На безмозглые лица
Поселились усталость и время.
Остров Пасхи — не Ницца,
А очаг нерешенных полемик…
Софронову М. Ф.
Трудно очень.
Пудовой гирей
Будоражит тоска в упор.
Ностальгия манит, ностальгия
И печаль от Уральских гор…
Манит Банного озера свежесть
И «убогое» ваше шале.
И такая вселенская нежность
Наплывает с башкирских полей.
И я помню, родимые, помню
Каждый миг, каждый час, каждый день.
И общаги бездонную полночь,
Альма — матер небесную сень…
И ничто не случится краше:
Перехода центрального прямь,
Постоянство доменных башен
И сиренево — рыжая рань…
И повенчанный тихой мечтою,
Я надеюсь, мой старый друг,
На закате судьбы с тобою
Пробуждаться с зарёю вдруг.
***
Первая Шоссейная! Первая Шоссейная!
Придорожный куст, Память не замай,
В памяти заснеженной Здесь мое крещение
Город Златоуст. Помнит Таганай.
Пацанам застуженным, Здесь дела трамвайные
Чубчик на ветру, Из последних сил
Снились рейды лыжные Песням-завываниям
По тылам к утру. Вторил Рафаил.
Первая Шоссейная! Обрастая нервами,
Арка-транспарант, И под хрип калек
Люська Алашеева Школой жизни первою
— Верности гарант. Стал трамвайный бег.
Выжили, не сгинули Первая Шоссейная!
В окаянных днях, Снежная зима,
Дети, сплошь ангинные, Тете Томе шепотом
Пузо — в лишаях. Выдохнул я «Ма!»
Первая Шоссейная! Помню плечи дедовы,
Под горой Тесьма, Лес небритых скул,
Не крутите шеями, Занемог под бедами,
Вот она, тюрьма. Навсегда уснул.
Эти стены желтые Здесь я помню каждую
Помнят боль утрат, Ступочку крыльца,
Сроки пережеваны, Здесь обнял однажды я
Впереди — Сибтракт. Своего отца.
За мосточком, рядышком, Здесь я понял — верую
Здесь я понял — верую В Православну Русь!
Видится погост, Боль разлуки — Первая,
Здесь на гроб прабабушки Город Златоуст.
Кинул хвои горсть.
Землякам
Станция узловая!
Из под пера муллы
Ты родился, я знаю,
Город Кара-Талы.
Вижу, как черным утром
В темный густой тальник,
Дочь Тамерлана, как будто,
Хищник похитил вмиг.
Станция узловая!
Пели гудки в ночи,
Пьяненько зазывая,
Кодлятся ширмачи.
И работяга ранний,
И полуночный ферт
Знают, что в ресторане
Не просыхает буфет.
Станция узловая!
Дикий простор ковыля
Вместе росли, узнавая
Почерк шпаны и лярв.
И в час большой перемены,
Ногти ломая о дерн,
Видели, как чеченцев
Доски крестили с гвоздем…
Ах, эти чудо-драки,
Кровью залитый перрон,
Плечи в тельняшке-рубахе,
Бляхи малиновый звон!
Эти блатные разборки,
Шмары и фраера,
Эти крутые наколки
Ввек не сведут доктора.
Станция узловая!
Город родной Карталы!
Помнишь ты местных баев,
Стоны репрессий злых?
Помнишь, рожденных в двадцатых,
Клятвой заклинило рот,
Вместо ГУЛАГА — на запад,
Вместо сроков — на фронт.
Вот и спешу полвека,
Часто в пасхальный апрель,
Верую не в полверы
И помолюсь под капель.
Стал растакой я взрослый,
Старые мерки малы,
Мне на родимых погостах
Благостно, Карталы!
Деду Семену
В канун Петрова дня
Готовься к скорой жатве:
От межевого пня
В хлеба косою жахни…
Пан мельник — хлебный князь,
Снял жернова.
В полсилы
Весь день, не торопясь,
Охаживав зубилом.
Бежит туман с реки.
Окончив с молотьбою,
Собрались мужики
На мельнице гурьбою.
И жито, и ячмень,
И добрая пшеница…
Как снег бела, как мел,
Мука в лоток струится!
Мешок на ковш… Живое
Янтарится зерно!
И потом, и водою
Святой окраплено…
Горячим, хлебным духом
Духмянится амбар.
Ни сон ни показуха:
Бери, купец, товар!
А напоследок — водки
На-конь, по стременной.
На мельничной колодке
Уснул мастеровой…
***
Сиреневый рассвет Руси,
Лесные кущи малахита.
И незабудковая синь
В уральских пажитях нехитрых.
Мне часто снится отчий край,
Хребты Большого Таганая
И неразборчивая брань
Грозы шальной в начале мая.
Здесь жарким летом, босиком
Бродил малинником я с дедом.
И возвращался не пешком,
А на плечах его к обеду.
И бабушка — вторая мать,
Кормила спелой земляникой.
И не во сне хотелось спать
От сказок бабушкиных тихих.
Послевоенная пора
Под сенью горестного дома.
И поцелуями с утра
Меня будила мама Тома.
***
Не уснуть… Ломается рассвет,
Радугою полыхая в вечность…
Разжестокий, сатанинский век
На закат торопится, на вечер…
Древо родословное слабо:
Прадеды, деды, отцы и дети
Не дворянской кровью, видит Бог,
Ремеслом кормились во столетьи.
И кого винить, поди — спроси,
Что завязли по уши в дерьмище.
И в больной, измученной Руси
Ветер шалый по погостам свищет.
Где они, Столыпины, князья,
Люди из народа и от Бога?
Русь многострадальная моя,
Родина от неба до порога!
Вот стою, обветренный, смешной
Перед миром, небом и Россией.
Что с державой станет и со мной
И твоей улыбкой утром синим?
***
Ты сердишься, мой милый,
Это лишнее,
Усталою рукою льешь вино.
Березовые сарафаны пышные
Кистями смелыми стучат в окно…
Казалось, мой любимый,
В эту пятницу
Мы празднуем любви последний бал,
Полуденное солнце шаром катится,
Рубиновым огнем горит бокал.
Не уставай, мой друг,
Дарить признания
И отвечай на ласки, отвечай!
Сбываются цыганские гадания,
Их карты, к сожаленью, не молчат.
Ты сетуешь, Бог видит, к расставанию,
Усталые глаза твердят: «Прощай!»
Конец любви, надеждам и страданиям,
А за окном живет березой май!
***
Снежною крупою тарахтит октябрь
Заморочил, заиграл, шельмец,
Не сорваться, не пропасть хотя б
Средь разгула, ожиданья меж.
На губах твоих медовый цвет,
А в глазах — озер весенних синь,
Подскажи, приятель, брат мой Цвейг,
Где обресть душе пропащей сил?
Через жизнь, как через хаос грез
На Голгофу свой влачу я грех.
Не размежить век от соли слез,
Рвет сквозь слезы рот блажной мой смех.
Уплываю в небеса, в ночь.
Десять заповедей — мир дум,
Губы слабо шелестят: «Прочь!»
И блаженно вторит высь: «Жду…»
***
Я уезжаю, не грусти, старик.
В последний раз с трудом рву пуповину…
Что мне готовит пыльный материк?
Прощай, мой Север, жизни половина…
Я еду в рай безжалостных акул,
Готовых мир славянский раздербанить.
Они дозрели в собственном соку,
Кто в мафии, политике, кто в банде.
Не тот хозяин, где лишь деньги, власть,
Накравший про запасец индульгенций,
У них одна забота: красть и красть,
Перепродажа — их закон коммерции.
Я уезжаю, не грусти, старик.
Забыть «застой» годов восьмидесятых,
Рожденных полигонов первый крик,
Нас в робах потных, на ветру измятых.
Я уезжаю… Полноте, мой друг…
Сыну Саше
Жутко стало…
Стар я, стар я…
Юность в лету камнем канула.
Эва — дождик!
Ну и дело:
Влага светлой точкой капнула.
Голова опухла что-то,
Космы серые средь плеши.
Из окна глядит устало
Пьяным взглядом трезвый леший.
Снится солнце,
Веки — в соли,
Потом мускулы согреты.
Просыпаюсь на ладони
Снег потухшей сигареты…
Значит старость!
Жить осталось —
От затяжки задохнешься…
Молодым уснешь устало,
Стариком седым проснешься…
Верность. К А.П.
Не заклеишь судьбу в конверты,
Не трави себя, не вымучивай…
Есть на свете еще слово «Верность»,
Я не знаю пока что лучше.
Есть на свете чужие жены
И мужчины чужие тоже.
Голова, как мельничный жернов,
Всё суммирует, всё итожит.
А на улицах — гомон кленов.
Ветер трогает писем строки.
Я шагаю, в мечту влюбленный,
Словно тополь, зеленый и стройный.
Очень хочется мне наверное
Твоих глаз ощутить вишневость.
Есть на свете ещё слово «Верность»,
Людям нужное в жизни слово…
Пилигрим
Я изгоем себя величаю,
Пилигримом песчаных дорог,
Я скучаю, Аннет, я скучаю
От избытка неясных тревог.
Уношусь в потаенные дали,
Как и прежде, влечет в никуда,
Не скрываю тоски и печали,
Если часто блефует беда.
Нелегко, упиваясь отчаяньем,
За предательством видеть добро
Я изгоем себя величаю
И надеюсь, что мне повезло.
Торжествует любви изначалье
К братьям меньшим, лесам и цветам
Будет тайный обряд со свечами,
Буйство бедер и чувственный стан.
Покоряюсь негаданным чарам,
Покидая счастливый порог,
Я изгоем себя величаю,
Пилигримом песчаных дорог.
Живем и любим.
За это время, что живем в ночи,
Тревожным пустяком проухал филин,
Печальный жест — любви печальный финиш
И мы, опустошенные, молчим.
Софа безлико тела след хранит,
Ковер устал стелиться под ногами,
Безумные в любви, мы проморгали
Надежности и верности зенит.
Забытые и близкие, не спим,
Прелестный гном за шторами пугает,
Шушукает, тихохонько играет,
Обиженный, что не резвимся с ним.
Роняет георгин потухший цвет
На лист резной, оплаканный росою,
Траву опробуешь ногой босою,
Приветствуя сиреневый рассвет.
Живем и любим, мучаясь в ночи…
***
Когда устану удивляться,
Зачем мне рок послал тебя?
И не надеясь, не любя,
Спешу в ночи тебе являться.
И уплываю в никуда,
И растворяюсь в знойной страсти,
Ни сплетен ворох, ни напасти,
И не разлучит нас беда.
Когда устану обнимать,
Как повилика, ветви вяза,
Расплавлюсь в пламени экстаза,
Зачем мне жить, любить, дышать?
И уплывая в мир иной,
Крылами облаков касаясь,
Слежу, как прошлая, босая
Страдает, мучаясь душой…
***
Наговоры, ложь, намеки…
В общем скажем — экивоки,
Все — на одного.
Слухи, домыслы, детали,
Как вы только не устали
Спорить, кто кого?
Будем ласковей, добрее,
Добродушней, веселее,
Станем дружно жить.
Интервью родим экспромтом,
Увлечемся конным спортом,
Хватит слезы лить!
Не насилуя таланты,
Примем в моду эсперанто,
Вот поговорим!
С далеким немцем по душам
И выпьем с ним на брудершафт
Вина хмельного.
Настало время нам дружить
И тост провозгласить «За жизнь!»
И выпить снова.
***
Словно нонешним утром
Босиком по росе,
Я, как Бог, и как будто
Сострадаю, как все.
Как шахтерская лошадь
Все пытаюсь понять,
И слегка заполошен,
И не в силах объять.
Но я веками шоры
Ощущаю подчас
Ах! Как сладостны шпоры
Помогает нам Спас!
Помогает мне святая
Стострадальная Русь,
Воронья черной стаи
Отродясь не боюсь.
Мы в душе — каждый Разин
И клянусь, в Октябре
Грянет все-таки праздник
На российском дворе!
И когда б не спросили
Внуки нас: «Где ты был?»
Мы ответим: «С Россией,
На дорогах судьбы!»
***
Где родился — там родился,
Повезло, не повезло,
Как положено крестился,
Выл по волчьи, пел козлом.
Не учил я правил бокса,
Как маркиз О’Кунниберг,
Мой кулак, что зубы борзой,
Что кувалды гулкий бег.
Было все, в дерьме кошачьем
Приходилось поторчать,
На «хозяина» ишачил.
С «кумовьями» не молчал.
В Кандагаре хавал глину,
Хорошо, не хорошо,
Наступил сержант на мину
Из бифштексов дождь пошел.
Помню в детстве сам на грабли
Поутру не раз ступал,
А сержанту рай в награду
Да на родину «Тюльпан».
Заложу косяк покруче,
Не коси глаза, комбат,
Хорошо. Ничто не мучит
Мне и черт теперь не брат.
Вертоградову А.
В карманах хлюпала вода,
Плащ тяжелел пятью дождями,
Казалось — это навсегда,
Вода небес осталась с нами.
С далеких, непокорных гор
Сбегали чередою тучи
И продолжали давний спор,
И торопили гром могучий.
Далёко — далеко черта,
Где солнце оживляет небо,
О человечества мечта,
Чарующая быль и небыль!
Гроза стихала, сон дождя
Кончался, трепетен и зыбок
И солнце, вечность погодя,
Дарит с небес букет улыбок.
Умытый, бирюзовый лес
Пятью дождями и росою,
И дивной благостью с небес
Живет волшебной красотою.
Аленке
Полуулыбка на твоем лице,
Полунамек и полуоткровенье,
Ты наяву, отнюдь не сна виденье,
Стоишь, потупясь, на своем крыльце.
Печаль стекает на покатость плеч:
Ушел, обидел, не сказав ни слова.
Слеза сверкает на ланитах снова.
О, как ее от горя уберечь?
Струится вечер синий меж домов,
Гроза стихает за далекой рощей.
И виден молний искрометный росчерк,
И в утешенье не хватает слов!
Не комкай губы, нежная печаль,
Не торопи, не искушай надежду.
А ветер — пострелец, лихой невежда,
Уносится в сиреневую даль.
Л.Ш.
Твой кроткий взор — опал огнистый,
Потешный камень — арлекин.
И я — в томленьи без причин,
Смущеньем скован неречистым.
Сиамский кот с нездешним шиком
Презрительно смотрел на нас.
Люблю твой профиль и анфас,
Прекрасный первородным ликом.
На площадь улица спешила,
Не торопился спать фонтан,
Причал влюбленным и котам,
Стоструйный, словно вечный Шива…
Ларискин ангел оплошал:
Не уберег от первой страсти.
И — навалились вдруг напасти,
И растревожилась душа.
Вечерний бабушкин пасьянс
Сбывался ночью, словно в сказке:
Изнемогали мы от ласки
И не искали в том изъян…
Стуколовой Т.
Ни забора, ни дороги,
Только пыль, да небеса.
Натюрморт полей убогий,
Среднерусская краса…
Ни телега, ни квадрига,
Скачут куры на плетень.
Спит изба, что поп — расстрига
С ветхой крышей набекрень.
Старожилы землю знают,
С четырех не спят утра.
Псы от голода не лают,
Опустела конура…
Нерадивые пенаты:
Хаос, слякоть и регресс.
Провалился мост горбатый,
Сник повырубленный лес…
И языческие силы
Не спасут родных полей.
Возвеличит дух России
Только юный Водолей…
***
Закат камина, пенье птиц,
Тепло ладоней мрачных утром…
Сегодня сказка — я в ней принц,
Незаколдованный как — будто.
По увядающей листве,
Карминно-огненной и желтой
Ликует бирюзовый свет,
Сияньем ситцевым и шелком,
А хмурый леший, хитрый бес
Мешает, путает мне тропки.
Чуть-чуть страшит дремучий лес,
Хоть рыцарь вроде я не робкий…
Закат играет в стременах,
Дымится кровь на острых шпорах.
Скорее в замок — мне вина
Подаст дворецкий в кубок скоро…
Тихонько протрещит сверчок,
Пугая тени в тронном зале.
Лишь незнакомки башмачок
Напомнит лишний раз о бале…
Август
Август растворяется в тумане,
Спас ореховый, холщевый Спас грядет.
Паутиной шелковистой манит,
В рощу золотистую зовет.
Постарел задумчивый орешник,
Потемнела тихая вода…
И береза, как литой подсвечник,
Выкинула руки в никуда.
Шаловливый заяц очень занят,
А зайчихи в тальнике ворчат.
Тарантеллу хором тарабанят,
Веселят мальчишек и зайчат.
Август постарался, что художник:
Расписал лесные терема!
Ласковый неторопливый дождик
Умывает пажити — дома.
Вечереет… Летнюю картину
Застилает розовый туман…
И чарует фея — паутина
Бабье лето, словно сон — обман.
***
Я не готов красиво умирать:
Шагнуть за тлен и за черту, и пламя..
Рассвет горит, полощется, как знамя,
Но я в строю, со мною Божья рать!
А против нас насилье, рабство, лень,
Российский миф и тайна душ и тела.
В калейдоскопе линза запотела,
И покосился, одряхлел плетень..
Мне лет моих хватает на двоих.
С Вахтангом я не спорю, это просто.
Я пеленаю и лелею стих
Шестидесятых лет и девяностых..
Казалось — душу напрочь застудил,
Но Слово и Свеча покрепче Дела!
О Господи, спаси и рассуди,
Где Рубикон, граница душ и тела.?
Я не готов красиво умирать,
Я — Божий раб, а не герой Маклауд.
А новый век, он словно третий раунд:
То время падать, но всегда вставать.
***
Я весь как клапан, выпавший из сердца:
Не позвоню, не напишу строки…
Я — как вода нетронутой реки
И как огонь надкушенного перца!
О Господи, как жизнь порой сложна…
Как стряхивают пепел с сигареты,
Так женщины порой бросают нас,
В прошедшей жизни, или жизни этой.,
Ни преданнейшей лести фимиам,
Ни страсть в глазах, зеленых и невинных,
Не искажают подлинность картины
Из жизни приазовских Марианн…
Какие формы! Грудь — как на подносе,
А ниже бюста прочий интеллект…
Люблю богиню скоро тридцать лет!
Она взаимность — еле переносит…
Я пью ее, неразведенный спирт,
Барьеров не страшились мы в постели.
И в сексе даже очень преуспели,
И царствовал над нами чудо — флирт!
Плывет Вселенная в плену всевышней воли.
Круг завершен. Судьбы не отвратить…
Осталось у создателя спросить:
«Что станет с нами в неземной юдоли?
***
Увы, так много дураков:
Нарушены пропорции…
Ну отчего наш век таков,
Продукт какой абсорбции?
И в полуночной тесноте
Кроватей, тел растерянных
Живут, больные, в маете
Надежд и душ потерянных.
Рок тяготеет на Руси,
Непознанный, негаданный.
О, Боже праведный, спаси,
Спаси молитвой — ладаном!
Выходит, умным не с руки
Интриги, лень боярская,
И торжествуют дураки
Единорогом яростным…
Опять жирует по Руси
Собачий дух опричнины?
У дураков поди спроси
Их отношенье личное.
Небес пронзают ватный свод
Кресты восьмиугольные.
А может все наоборот,
И все слова крамольные?
***
Свинцовой тучи вспоротый живот
Обрушил на дома дождя потоки.
В них бури и тайфуны всех широт
Где царствует Нептуна мир жестокий.
Порывистые шквалы южных стран
И ледяные мускулы норд — веста
Торопятся на сушу на таран,
Как к алтарю торопятся невесты.
Прибой шумит, незарифленный фок
Вздувается и хлопает под ветром.
Он полон страсти, штормовых дорог,
Гордится и любуется корветом…
Подвахтенный — весь мокрый мариман,
Терзает снасть и усмиряет парус.
Как будто пляшет под дождем канкан,
Огромный, мокрый и веселый палтус…
Путь к себе
Ночь похожа на осколки льда:
Ясная, холодная, прозрачная…
Млечный Путь уводит в никуда,
Затаилась по углам беда,
Воет и скулит собакой драною.
Хуже нет — по бездорожью, в грязь
Шлепать босиком по краю осени.
Всё едино: смерд ты, или князь.
Чью-то душу на дорогу бросили…
Тонкой коркой льда закован дух,
И луны лампада еле теплится.
А душе — очистится не терпится.
Поводырь ей нужен, иль пастух?
Тягостно под куполом небес,
Неуютно в ледяной кольчужине.
Зиму ждет полузаснувший лес,
Из болотной хляби манит бес
И поклоны бьет луне-жемчужене…
Маме Томе
Вода в прудах заледенела,
И заискрилась звездно высь.
И на иконных досках смело
Лампады жаркие зажглись.
И в полусне, и в полудреме
Пел колыбельную иврит.
Я тосковал о маме Томе
Под щебет слов Пиаф Эдит.
Я засыпал. Мороз неслабый
Сверчок за окнами трещал.
Морковный профиль снежной бабы
Собак до одури стращал
Никто не пел еще Кобзоном,
Не знали модных поэтесс.
В моем сознаньи полусонном
Царил любимый Марк Бернес.
Дремотно смежились ресницы,
Волшебно шевелится Спас!
А где-то новые зарницы
Творило небо ради нас…
Маме
Осень шла.
Тянулись к югу стан.
Холоден и крепок,
Воздух чуть горчил.
Я судьбу,
Как детектив, читаю
И грушу порою
Часто без причин.
Вековые. липы,
Справа церковь,
Звонница вдали.
Исконно святые,
Божьи лики.
Здесь вальты и дамы,
Реже — короли…
Сумерки
Стекали с мокрых крыш,
Синие, с сиреневым отливом.
Родила земля когда-то мышь.
Странно.
Но живут они счастливо…
Малой Свете
Спит покосившийся фонарь.
Кусты жасмина в старом парке
Дарили сумрак в полдень жаркий
И были преданны, как встарь.
Жемчужный вихрь изнемогал,
Гроза сбиралась в средних сферах.
Вороны каркали на вербах.
Молясь языческим богам…
Прелестны сумерки дождя
Своей небесной чистотою.
И я любовь свою укрою
И объясняюсь, чуть погодя.
Умытый сквер светил насквозь,
Сверкая сетью паутины.
И я, свободный от рутины,
Помолодел, как медный гвоздь.
А летний дождь — то третий путь,
Ему названье — откровенье…
И что потом?
Души смятенье
И ленты верст -куда-нибудь.
***
Не потревожит мир февраль:
Ни ветра стон, ни скрип валежника.
Печаль, незримая печаль,
Как прелесть первого подснежника.
Троллейбуса конечно нет,
Стоим тихонько возле храма.
Прохожих ранних четкий след
Фантазий снежных цветогамма.
Дрожат пустынные дворы
На продуваемых бульварах.
До дивной, мартовской поры
Звучат в душе зимы фанфары.
И что за чу до-день живет!
Несутся небеса седые,
Как неземной воздушный флот.
И мы — матросы молодые:
В садах глумиться воронье,
Но мир чудесен и не страшен.
Я верю — это все мое
И значит — это вечно наше.
Мондрус Ларисе
Камин напоминал о прошлом
И палисандровый диван
Я одинок и Вами брошен,
Неутомимый бонвиван…
На ломтике французской булки,
На масле — свежий блеск икры.
Был не любовником как будто
До этой сумрачной поры.
Аквамариновым стеклом
Дразнилась чаша с адским пуншем.
Пред Вами, леди, бью челом,
Благословляя наши души.
Коктейля прелесть и прохлада
Вернула нас из бытия.
А гордость, будь она неладна,
Что колдовская чешуя…
Кофейная застыла гуща,
Но только в памяти любви
Карминовый румянец пунша,
Да губы жадные твои.
Сергею С.
В беготне за праведными предками
Подустали ноженьки и мысли.
К расслабухе льну, и к чаю крепкому,
И тянусь к непостижимой выси…
Чередой столбы неверстовые.
Чуден вид Голгофы окаянной.
Все еще потом, и все — живые,
И Господь для всех, еще желанный.
А в песчано-глиняной стране,
И на ней пятно обетованное,
Мои внуки трудятся в войне
За кусок стены и мыло банное…
И на всех несчастных Бог един:
На евреев, мусульман и греков.
Господи! Дожили до седин,
Но Любовь не стала верой века.
И какой-то юный Вернер Лунц
В кишлаке или глухом ауле,
Умирая, всхлипнул: «Gott mit uns»
В Абдуллу вколачивая пулю…
Поздний вечер
Закат багровый и густой,
Он замер в глубине эфира.
Казалось, то юдоль вампиров
В стране коварной неземной.
Моргала, плавилась свеча,
Бросая на обои тени.
И без усталости и лени
Я бил поклоны от плеча.
Настало время хоронить.
Настало, час пробил Голгофы
И не уйти от катастрофы,
Не удержать событий нить.
Счастливых мыслей суета
И нескончаемые мили,
И пажити, что нас вскормили,
И первой девушки уста…
Люблю дорогу в никуда…
Она спасает нас от тягот,
Но где гарантия, что на год,
А может быть — и навсегда?
Отпел печально благовест,
И звуки в небесах терялись
И где-то там перекликались
И будоражили окрест.
Кунак.
В горшочках плавилось чанахи,
И клены золотили лес.
И мой кунак в большой папахе
Казался ростом до небес.
Увы, он не был тамадою
И не бежал кинжальных драк,
И богатырские ладони
Врагам внушали только страх.
В житейских переделках — бурях
Плечом к плечу, рука к руке
Мы были рядом в мрачных буднях
И на беспечном пикнике…
Как в мир входили мы влюбленно
И наслаждались наяву!
А золотые листья клена
Устало падали в траву.
Светлане П.
Неторопливою бутылкой
Отметил я начало дня.
Как всё постыло для меня
Казалось вдруг с тобой, не пылкой…
Очарованье пронеслось,
Пропало краткое виденье.
Ты не со мной и словно тенью
Прошла по жизни. Не сбылось…
Не получилось, не слюбилось,
Терпелось… Месса на крови.
Колени светлые твои
Я помню, что бы не случилось.
Приняв полустакан вина
И сыра твердую краюшку,
Взглянул я грустно на подружку,
Что мне женюжечка — жена.
Вторично от глухой тоски
Я принимаюсь за «Мадеру»
И без надежды, и без веры
Рву душу дальше на куски.
А вдруг все это не со мной
Случилось наяву и в грезах?
Мне жарко в ярые морозы
И зябко раннею весной.
Светлане П.
Промозглость слякотной зимы
Не торопила быть веселым.
Тонул в промозглости поселок
В сетях погодной кутерьмы.
Хлестала снежная капель
Плащи, зонты и наши лица.
И ни спастись, ни помолиться,
Сложна природы карусель.
И в этой страсти поцелуй
И губ тепло — надежней лета.
Твоим теплом душа согрета
И торжеством любовных струй.
Ну что нам эта круговерть?
Стоим в воде, а зонт мешает.
И всякий жест и взгляд решает,
И расставанье — это смерть.
Трамвай крадется весь во льду,
А значит — нам пора прощаться,
Бежать, грустить и возвращаться,
Касаясь губ сухих в бреду.
Белкину А.
Сегодня мерзко на душе
И пакостно, и муторно.
Покой топлю в хмельном ковше
И в получарке утренней…
Клубится в голове угар
Застолья запоздалого.
Какой-то помню шум и гам
От спора разудалого…
Бежать хочу я прочь и прочь
От суеты — тщеславия.
Сегодня жить — почти невмочь,
Хотя и пью за здравие…
От пьяной исповеди желчь
В себе ношу. Сомнения…
А может все мосты зажечь,
Все разом — и не менее?
Но чувствую прилив стыда,
От смуты очищение.
Беда, она всегда беда
И лишь в себе спасение.
Душа свербит, а совесть жжет,
День новый занимается.
Завертишься порой ужом,
Когда беда случается…
Январь
Я в жизни — не гостинец,
Но мне всего милей
Январь — зимы просинец
И дядька Водолей!
Ярится солнце дружно,
И снега манит синь.
А что нам делать нужно,
У бабушек спроси!
От бесов — Шуликанов
Топор с утра в порог.
И Муромец не спьяну
Дорос под потолок.
Потехи, игры, снеги
В поля везем, в сады.
Любил в январь Онегин
В кибитке, без узды…
Сочельник, бабьи каши
Маланья, Святок ночь!
Подружке, Тане нашей,
Спешили мы помочь…
Лампадно млели свечи
Кадилом голубым.
Любил я щедрый вечер,
Крещенья звездный дым.
Анжелике
Мариуполя ночка — ноченька,
Нет прохлады и звезды с орех.
Каждый дюйм твоего позвоночника
Повергает, возводит во грех…
Я завидую тайным родинкам,
Манит бедер турецких изгиб.
Я такой же, как прежде, вроде бы.
Наяву безнадежно погиб!
Наблюдаю тайком ежедневно,
Как ты тело сквозь лето несешь.
Отчего такой ветер нервный
И душа, что колючий ерш?
В абрикосовом платье, палевом
Ты прочувственна и мила…
Помолюсь на закат опаловый,
Чтобы завтра ты мимо прошла.
Березовый диалог
В березовом раю увидел
Я душу грешную свою.
Кого любил и ненавидел,
О ком печалюсь, но люблю.
Я помню, как проснулось утро,
И новая вошла любовь,
Недолгожданная, как будто,
Но неожиданная вновь.
Седьмую заповедь нарушив,
Геенны огненной бежав,
Я не боюсь, но тихо трушу,
В кулак мечту свою зажав.
Бодрит березовый подлесок,
Березовый дурманит лист.
Я веселюсь, как недопесок,
Уже не молод, но плечист.
Не рву ни тамариск, ни розы
В часы предутренней росы,
Лаская чуткий стан березы,
Касаюсь ног ее босых.
***
Ах, какой душе простор,
Шопы всюду и бутики,
И таинственный «Амстор»,
Словно Янус многоликий.
И до утренней поры,
Ясно даже и невежде,
Незасижены сыры
И бекон почти что свежий.
От обилия колбас
И молочных, и копченых
Сводит судорогой глаз,
Шоп ты мой позолоченный!
Как приятно — настежь дверь,
Словно рикша, взял тележку,
Вдоль прилавков словно зверь,
И со старта — на пробежку.
Но на финише, у касс
Будет время отдышаться.
А теперь — «кара-барас»
И плати, дружок, за счастье.
***
«Не до жиру, быть бы живу…»
Из огня, порой в полымя…
Отоварюсь комбижиром
И куплю говяжье вымя.
Тяжко вегетарианцам,
Коль морковь четыре гривны,
А как тянет от Прованса —
Майонез в салат с подливой.
Без надменности и спеси,
И таких примеров масса,
Мы кроим из скудных пенсий
Буттербродик хилый с маслом.
Мы кушак впритык поджали
И скребем в ночи затылок,
А за шустрыми бомжами
Не собрать и трех бутылок.
И во снах, почти кошмарных,
Времена совсем иные,
Окружают нас омары
И телячьи отбивные.
И живем, что «нуте-нате»,
Ох, судьба моя ты, стерва!
Я от этих демократий
Похудел на три размера.
***
Из серой ваты облака,
Их отраженье в свежих лужах.
А дождь прошел, и он не нужен,
По крайней мере и пока.
И разноцветные зонты
Сложили маяки-антенны.
Должны просохнуть непременно
И — до ближайшей маяты.
Помолодевшая листва
Накрыла город изумрудом.
И ожил град мой буйным гудом
Чудесно! И к чему слова?
Омытый баловнем-дождем,
Творит Куинджи чудным спектром.
А мимо, утренним проспектом
Шагает в ногу каждый дом.
Студентов неуемный рой
Спешит аллеей в альма-матер.
У них экзамен, это дата,
Неблагосклонная порой.
А в общем, город мой живет,
Летит и кружит по орбите.
Мое пристанище — обитель
На каждый день, на каждый год.
***
Меня контузило войной,
Поверьте, господа…
Нет, я не умер, не больной
И это не беда.
И мне не страшно за себя,
Пожил… Уйду в траву,
Обидно, больно за ребят,
Которых век зову.
Зову с гражданских прошлых войн,
С обеих мировых,
Прошло сто лет, а я живой,
Средь многих не живых.
А вдруг озлобилась Земля,
Устали небеса?
И пепел ляжет на поля
На радость злобным псам.
А просто это слово «Власть»
И звонкий дождь монет
Влекут нажироваться всласть,
Хотя бы на момент.
Меня волнует новый век
До скрежета зубов,
Проснись, продумай, Человек.
Чтоб защитить свой кров.
***
Не курил всю жизнь, не пил,
Был для нас дурным примером.
Шел по жизни, как дебил,
И почил, конечно, первым.
Как положено, его
Помянули троекратно.
И все, вроде, ничего,
Но слова прорвались матом…
Столько в жизни потерял
И не маялся с похмелья.
Ну не жизнь, сплошной скандал,
Словно сказочный Емеля.
Ритуала на троих
Он не ведал, бедолага.
Это ж песня, это ж стих,
А вдогонку — пива фляга.
По причине пьем и без,
Пьем от радости и горя.
Постоянный держим вес,
Вот такая наша доля.
Но недавно наш дружбан
Обхватил руками печень.
Бросил пить, такой болван,
Постоянно что-то лечит.
***
Нелетная погода:
И снег, и дождь, и град…
Замучила природа,
Но я погоде рад!
Брожу по Итальянской
И Греческой с утра.
Я — словно вор Багдадский,
Такая вот игра…
Не посторонним взглядом
Ловлю глаза принцесс!
Они вокруг и рядом
Волнующий процесс!
Порхают сеньориты
С улыбкой на лице
Кто просто на орбиту,
Кто в бурсу, кто в лицей,
И только я свободен
И молод, и плечист.
В любое дело годен
Любитель — феминист…
Азовская погода,
Нелетная пора.
Прощай, любимый город,
Мне на завод с утра.
***
Живем, зализывая раны,
Который день, который год.
Мы не скулим, мы — ветераны
И мы — страны своей народ.
Нет, мы не турки и не персы,
Не могикане, это факт!
Мы — иждивенцы тощих пенсий,
Такой вот с бытием контракт.
Родной завод и этот город
Руками нашими взращен.
Шагали мы на смену гордо,
Целуя на пороге жен.
И наши верные подруги
На стройках, в школах, на полях
Свои мозолистые руки
Вложили в общий труд не зря.
А вот теперь проблемы с газом,
Проблемы с хлебом и водой.
Но почему все беды сразу,
В чем виноваты мы с тобой?
Видать неважно мы учили
Своих детей улучшить жизнь.
На Украине мы, не в Чили,
Мужайся, ветеран, держись.
***
Наверху гуляют ветры,
Сторожат Песчаный пляж.
Солнца радостные жертвы,
Смоем ложь, как макияж…
Смоем страсти утомленье,
Сбросим скудный хлам одежд
И наступит примиренье,
Радость встречи и надежд…
Унесём, опустим тело
В бирюзовую волну.
Губы шепчут неумело:
«Ты меня люби одну…»
Не последняя страница —
Этот пляж и свежий бриз.
И соленые ресницы,
И невинный твой каприз.
Пляж Песчаный греет спины,
Бронзовеет кожа плеч.
Добродушные дельфины
Станут в море нас беречь
Загораем на здоровье,
Ветер рядом — верный страж!
Обожаю Приазовья
Незатейливый кураж…
Живу, как все
Ах, золотая молодежь,
Ржаных волос копна…
Как рюмка улицей плывёшь,
Видна до дна…
Крутых парнишек кодлячок
На абордаж…
Сердечко дрогнуло и — щёлк —
В ночной кураж.
Мерцает, движется в ночи
Колготок плоть.
И хоть кричи, хоть не кричи:
Проходит злость…
Затяжку прячу в кулаке
И жгу ладонь.
Я снова рюмкой налегке,
Как сто Мадонны…
Вся юбка скомкана к утру
И вся — в росе…
Я не Агата, я не вру,
Живу, как все…
Юльке
Любила Юлька паруса,
Соленые рассветы.
Мальчишек птичьи голоса
На ранней зорьке летом.
Её отцом был свежий бриз,
Волна морская — мамой.
Природы ласковой каприз,
Ребёнок сей упрямый.
Ночами слушала эфир
И уплывала в море.
Не раз спасал её дельфин
На радость и на горе.
На зависть всех курортных дев
Несла, как факел, тело.
И женихи, окаменев,
Вослед шептали: «Стерва…»
Не шутки, не потехи для,
И не отмщенья ради
Дарила местным королям
Свой загорелый задик.
Ах, Юлька! Звёздочка в ночи,
Азовская русалка!
Она любила нас, почти,
Ушла в рассвет, а жалко.
«Азовстали» — 75
То явь была продумана — и встарь,
В году 30м и начале лета
Нащупывал орбиту «Азовсталь»,
Могучая и новая планета…
Шаланды, море, яблони в цвету
И на Сенном торгуют дружно пивом.
Но шапки домен видно за версту,
