Растительное бытие вращается вокруг не-идентичности, понимаемой как неотделимость растения от среды, в которой оно дает всходы и растет, и как его образ жизни, лишенный четко очерченной автономной самости
Не так уж важно, что растительная жизнь не объективирует то, к чему стремится, или что она «тоже находится в отношении к свету, однако ⟨…⟩ не открыта свету как свету» [275], потому что она в то же время лишена отношения к самой себе. Вопреки Хайдеггеру, у растения есть собственный мир (если не миры) — надо только расслышать в этом «есть» обертоны неапроприативного отношения к среде, с которой, в которой и в качестве которой растут вегетативные существа.
Обращение и устремление растения к солнцу является, пожалуй, наиболее яркой иллюстрацией его несознательного ноэзиса, или его направленности, которая, по словам Густава Фехнера, служит доказательством «духовной жизни» растений (Seelenleben der Pflanzen) [270], одушевляющей вегетативные тела. Так, рассказывая о прорастании картофеля в погребе, Гегель восхищается тем, как ростки «поднимаются по стене, словно они знают дорогу к самому отверстию, чтобы получить доступ к свету»
жизнь зачастую не постигает жизнь: одна форма жизни не всегда прямо коммуницирует с другой такой формой, ведь не все живые существа разделяют один и тот же набор забот, жизненных миров и способов означивания
Сказать, что растительные существа обладают памятью, значит заявить, что у них есть прошлое, которое они несут в своем пространственно-протяженном бытии и к которому могут обратиться в любой момент, или, проще говоря, это значит утверждать, что они являются насквозь темпоральными существами.
несознательная жизнь растений — это своего рода «мышление до мышления», изобретательность, независимая ни от инстинктивной адаптации, ни и от формального интеллекта.
точнее было бы представить растительное мышление в терминах «несознательной интенциональности», где смыслы разрастаются без вмешательства сознательных репрезентаций.
Вместо того чтобы направляться на одну цель, неинтенциональное сознание бесконтрольно разделяется и выплескивается из себя, тянется одновременно в разных направлениях, всегда непомерно стремясь к другому. Растение, со своей стороны, представляет собой живое свидетельство кризиса телеологии и буйного избытка живого и его смыслов — избытка, который согласуется с этическим избытком и, возможно, питает его, никогда не насыщая.
