Оглавление

Пролог

1986, май

За окном опустился вечер. Мальчик, забравшись с ногами на кровать, чутко прислушивался к происходящему на кухне. Совсем недавно ему исполнилось шесть лет, но детским своим разумением он уже отчётливо понимал, что в их семье с недавних пор творится что-то нехорошее. Он вспомнил, как пару дней назад мама, разговаривая с приятельницей по телефону, в какой-то момент сказала вдруг с печалью: — Сиротин мой после вахты как с цепи сорвался, вторую неделю жрёт без передыху… иной раз думаю, не вызывать ли врачей, до белой горячки ведь дело дойдёт… я, дура, и не подозревала, что он все эти годы просто на замке сидел, за глотку себя держал, а как до приличных денег дорвался — всё, покатился с откоса, в доме каждый вечер ад кромешный.

В кухне звонко брякнула об пол кастрюлька, и мальчик испуганно вздрогнул. Нет, кажется, отец просто смахнул её с плиты неверным движением. Затем послышался звук рухнувшего на пол тела.

— Эх, Сиротин, свинья ты свиньёй, — в голосе мамы проступало уже не увещевание, а лишь безмерная усталость, — ну что, так и будешь на полу валяться или всё-таки попробуем поговорить?

— П-г-в-рим… Мне тут лучше слышно, — сообщил отец самодовольно.

Да, этот незнакомый неприятный дядька, как ни странно, был его отец, его когда-то горячо любимый папанька. Кажется, ещё совсем недавно они ездили каждую неделю на Протву, и набирали, морща носы, опарышей на заброшенном свинарнике, а потом маленький Славчик, прыгая от нетерпения, тянулся к отцовской удочке — дай, дай я сам! — и тащил из реки, визжа от восторга, трепыхающуюся блестящую плотвичку.

— Машка, стерва! Куды пошла? Развод, значит?! Я, значит, на северах как вол… три месяца, не разгибаясь… всё до копейки приволок! А ты-ы? — ревел бессильно отец на кухне, стуча по полу кулаком, — уши от воблы тебе, а не развод!

Понемногу безутешные отцовы вопли стихли, и мать тихо вошла в спальню, утирая глаза полой халата.

— Не спишь ещё? Спи, сынок, не бойся. Всё будет хорошо, уедем мы скоро от него.

— А куда? К тёте Лене, туда, где большая река?

— Нет, это слишком далеко. К дяде Вене, помнишь его?

— А, который железный дорожник?

Она вымученно улыбнулась.

— Да, железный дорожник. Они хорошие люди — дядя Веня и тётя Надя. Там такой-же тихий городок, как здесь, и речка есть, и поезда бегают. И до Москвы тоже не очень далеко.

Мама ещё что-то говорила, и под тихие эти слова, похожие на колыбельную, он мирно заснул, а потом долго, до самого утра, ехал на быстром зелёном поезде вдоль искрящейся полноводной реки, где плескались и били хвостами мириады радужных рыбок.

А папка — тот, прежний, — от которого пахло не горькой водкой, а одеколоном и душистым табаком, держал его на коленях и гудел над ухом добродушно:

— Погоди, сынка, подрасти немножко, мы с тобой ещё съездим на настоящую рыбалку и привезём домой много рыб. Целый мешок.

— Больших-пребольших?

— Конечно. Таких, что ты на картинке видел. То-то мамка порадуется за нас.

1986, июнь

Мягкая рассветная тишина, нарушаемая лишь криками петухов, нависла над селом, зажатым с двух сторон изумрудным хвойником. Село пряталось в туманной ложбине, вытянутой с севера на юг на добрый километр, и туман, сжигаемый первыми лучами солнца, понемногу редел и сползал по скатам крыш скудными, похожими на слёзы, ручейками.

Дорога, уходящая на юг, представляла собой древний растресканный асфальт, и вела она к районному центру; там же, в южной части села, располагалась местная власть, почта, пара магазинов и мини-автостанция. Северное направление выглядело куда более уныло — разъезженная вдрызг глинистая грунтовка с полуметровыми колеями. Попасть по ней можно было на далёкие полузаброшенные лесоразработки, и пользовались ею в основном охотники-промысловики да редкие лесорубы-нелегалы. Там же, в северной стороне, скрывалась местная достопримечательность: метрах в двухстах правее дороги плотная пихтовая чаща внезапно заканчивалась, и ничего не подозревающего путника охватывала благоговейная оторопь: глаза ловили безбрежную пустоту, а вниз простиралась головокружительная каменная круча, под которой петляла меж циклопических валунов узкая студёная речушка.

В этот ранний час умиротворённое спокойствие на северной окраине села оказалось нарушено: за забором крайнего дома залилась вдруг визгливым лаем цепная собачонка, и четвероногие сторожа соседей тотчас отозвались солидарной разноголосицей. Неурочный шум разбудил хозяев, точнее — хозяйку, вдовую женщину пятидесяти с хвостиком лет по имени Анастасия. Второго жильца, именовавшегося Николаем, хозяином можно было назвать с натяжкой, поскольку обретался он в доме сравнительно недавно и являлся Анастасии не более как сожителем.

Анастасия открыла глаза и с недоумением прислушалась к собачьему хору, а Николай, придавленный вчерашним бражничаньем с проезжими переселенцами у магазина, разлепил тяжёлые вежды не сразу.

— Николаша, слышь, чего там Муха разоряется? — зачем-то спросила она.

— А я почём знаю? Встань да глянь, — буркнул тот в подушку. Сообщение сожительницы не произвело на похмельного Кольку ни малейшего впечатления.

Чертыхнувшись, Анастасия слезла с кровати, босиком прошлёпала в сени и выглянула в дверь. Муха, забавная помесь лайки с дворнягой, чертила по двору полукруг на натянутой цепи, и тявканье её чередовалось временами с каким-то жалобным поскуливанием. Снаружи в глухую дощатую калитку никто не ломился и даже не скрёбся, и недоумение хозяйку дома не покинуло. Спустившись с крыльца, Анастасия цыкнула на собаку, подошла к калитке, но щеколду открывать не спешила, а приложила ухо и с опаской прислушалась.

— Эй, кого там носит?

Тут недоумение её не то чтобы ушло, но сменилось чутким любопытством, поскольку послышались с той стороны всхлипы и негромкий плач, похоже — детский.

— О господи, ­– промолвила она после недолгого размышления, — это чей же ребятёнок в такую рань бродит?

И открыла калитку.

Совсем недалеко, в нескольких метрах, на обочине разбитой дороги стояла в одиночестве маленькая светловолосая девочка, в коротком зелёном платьице и, обиженно надув губки, судорожно всхлипывала. Она стояла лицом в сторону недалёкой лесной опушки, но на скрип калитки тут же обернулась, плакать перестала и взглянула на Анастасию настороженно.

Та сделала шаг наружу и, прищурившись, внимательно посмотрела из-под ладони вдоль улицы. Вокруг не было ни души, лишь продолжали волноваться за заборами собаки. Затем приблизилась к притихшей девочке и присела на корточки.

— Что-то не припомню, ты чья, ангелочек?

Девочка молчала, насупившись, и изредка моргала пушистыми ресницами.

В калитке показался Николай, зевая и почёсывая волосатую грудь, и тоже посмотрел по сторонам.

— Что за шум? Чья пацанка?

— Сама не пойму, пока молчит. Тебя как звать, ребёнок? Чьих будешь?

— Аня, — сказала девочка так тихо, что её едва было слышно.

— Аня, значит, — задумалась Анастасия и пожала плечами, — Коль, у Веремеевых внучку Анькой вроде кличут. Не их?

— Да ну! У тех девка большая уже, в школу скоро пойдёт. Эй, мелюзга, ты немая, штоль? Ты с какого дома? Папа, мама кто?

Малышка по-прежнему безмолвствовала, лишь насупилась ещё больше.

— Ну я не знаю… — сказала Анастасия растерянно, — тогда садись, Коль, на велик да подымай Кондратьича. Девчонка эта не нашенская. Тут дело ясно — она в лесу от своих отбилась. Я, когда вышла, она в ту сторону глядела.

Анастасия кивнула на убегающую в тайгу грунтовку. Озвученная идея энтузиазма у Николая не вызвала. И хотя закоксованные коварной брагой мозги шевелились со скрипом, он, запустив пятерню во всклокоченную башку, выдвинул своё соображение.

— Я знаешь что думаю… Это она от переселенцев тех отстала, что на военном «урале» вчера проездом останавливались. Или удрала. Или они сами её бросили, да чёрт его разберёт. Неоткуда ей больше взяться. Большая была компания, человек тридцать, и детвора точно была, в кузове сидели.

— Да я вчерась сразу догадалась, с кем ты успел набулдыкаться. Я с Косылташа часов в шесть приехала — ты уж складной в дым мотылялся тут по двору. Ладно, чего судить-рядить, айда пока в дом, Аня или как тебя там…

— Не пойду, — подала вдруг голос девочка, погромче, чем в первый раз.

Анастасия беспомощно глянула на Николая, а тот приложил вдруг палец к губам и указал на соседскую избу.

— Одинцовы проснулись. Слышь — Алёна вёдрами гремит? Сбагри ты ей эту проблему, и дело с плеч. Она баба бездетная, сердобольная, вон как они с Володькой кажное лето с пермской племяшкой тетешкаются. Пусть что хошь с ней делает — к себе забирает, к старосте ведёт, в милицию сдаёт… Надоела мне ваша возня, спать хочу.

Он повернулся и ушёл в дом.

Соседка Алёна выглянула из своей калитки и уставилась на происходящее с нескрываемым интересом.

— Привет, Настя. Ой, какое чудное дитя! К вам гости, что ли, приехали?

— Да какие ж у нас гости могут быть? Вот, пожалуйста, диво дивное: гуляет по улице ни свет ни заря, непонятно, откуда взялась, чья — не говорит, звать вроде Аня. Зову в дом — не идёт. Что с ней делать — ума не приложу. Ты сама давно поднялась?

— Да не то чтобы, с полчаса…

— Не слышала случаем — какая-нибудь машина мимо не проходила?

Соседка задумчиво покачала головой.

— Нет, не слышала. Собаки-то давненько лают, а я и внимания не обратила: думала, пёс чужой к нам на окраину забежал. А дитёнок не наш, точно.

— Колька вон считает — она от вчерашних проезжающих отбилась.

— А чего же они сразу за ней не воротились? Они стояли-то не так уж долго, часа два-три, а тронулись ещё засветло.

Анастасия вздохнула.

— Ну, в общем, чего тут думать, надо её сельсоветовским или участковому сдавать, пусть решают, на то они и начальство, — она чуть помялась, — Алён, может, ты займёшься? Что-то она со мной не очень…

Покладистая Алёна подошла ближе и осторожно взяла нелюдимую малышку за руку.

— Как тебя зовут — Аня, говоришь? Ну айда со мной, не бойся тётеньку. Голодная, небось. Пойдём я тебя пирожками с вареньем угощу. Любишь пирожки?

— Люблю. Пойдём, — односложно ответила та и, к удивлению Анастасии, с готовностью засеменила вслед за соседкой смешной, немного косолапой походкой.

Вернувшись, Анастасия побродила какое-то время бесцельно по дому и улеглась под бок к безмятежно развалившемуся Николаю.

— Ну как там, решили вопрос? — спросил тот полусонно.

— Ага, забрала она её. Со мной — ни в какую, а за ней сразу пошла. Такая кроха, а уже с характером.

И долго ещё ворочалась с боку на бок: сон никак не шёл, и почему-то не давали покоя самые разные мысли и подозрения.

— Что ты всё крутишься? — пробурчал он недовольно.

— Да бог его знает. На душе как-то неспокойно. Коль, а те переселенцы что говорили? Всех оттуда увезли или ещё будут?

— Эти, кажись, последние были. Четыре деревухи, без малого шестьсот человек отселили.

Николай перелез через неё, сел у раскрытого окошка и закурил папироску.

— Эх, перебили весь сон спозаранку, не было печали.

— Говорят, Коль, там дело не только в том, что военные объект строят. Там в последнее время вроде как люди пропадать стали, да и эта… смертность увеличилась. Потому и отселяют.

— Насть, поговорку слыхала? — меньше знаешь, слаще спишь. Ты бы поменьше верила дурным сплетням. Сочинит какая-нито кумушка в глухой деревне небылицу, с соседкой пошепчется — и понесла сорока на хвосте.

Он смял окурок в древней жестяной банке из-под мармелада.

— Никто нам докладывать не обязан, зачем да для чего зону ту вояки оцепили. Значит, надо так. Ракеты, например, или космическое что. Военно-государственный секрет, понимаешь. Это одно. А второе — перспективы для народу никакой. Они и без переселения лет через пять разбежались бы оттуда сами собой. Её нигде тут нет, перспективы. И нутром чую — с перестройкой этой дурацкой, что Меченый затеял, люди вскорости совсем ошалеют. В город бежать надо, Настька. Любой ценой, верно тебе говорю. Я вот маленько от синьки отойду — и в Березники, к братану на химзавод смотаюсь, нужно начинать мосты наводить.

— Ой, Коль, ты ли это? — рассеянно улыбнулась Анастасия, — твои бы слова, да богу в уши.

Потом с языка её слетело то, что уже добрых полчаса подспудно не давало покоя:

— Почему-то кажется мне, что девчонку эту искать никто не будет.

— С чего взяла?

— Ну сам посуди — если она и вправду от переселенцев отстала, за ней давно бы уже вернулись, тут Алёна верно сказала.

— Тогда откуда ж она взялась?

— Я тут подумала… Может, они с камня сорвались? Ну те, с кем она была… Здесь ведь недалеко, с километр всего. Помнишь, в запрошлом году был случай?

— Да помню — парень с девкой покалечились, альпинисты недоделанные. Нет, Насть, не фантазируй: какой дурак сейчас, в начале июня, когда тайга пустая, будет по ней спозаранку бродить, да ещё с такой малявкой на руках? Никоим образом не могла она с той стороны появиться.

— Значит подбросили, тихо и незаметно, — сказала Анастасия убеждённо, — по-другому никак не получается. А вот почему? Знаешь, я ведь, как только к ней подошла, сразу что-то такое почувствовала… Не ребёнок, а колючка. Руками не касается, а — отталкивает.

Николай откровенно ухмыльнулся.

— Настенька, даю совет — выпей стопку и хорошенько выспись, ага? Что-то тебе с утра много чего кажется.

Она не поддержала его иронию.

— Не смейся раньше времени. Что-то тут неспроста, чует моё сердце.

Вместо ответа Николай вышел в сени, пошурудил там и принёс початую бутылку с самогоном.

— Видит бог — хотел я заначку на вечер оставить, но — вынуждаешь. Хватит голову морочить, давай-ка по сто грамм, и спать.

У Анастасии не нашлось сил для возмущения, и она вяло махнула рукой.

— Алкаш. Ну наливай, что ли. Устала я с тобой воевать.

1999, сентябрь

Чиновница ЗАГСа — молодящаяся дама в розовом заполняла, никуда не торопясь, необходимые бумаги, ставила печати и время от времени отвлекалась на служебный телефон. Наконец она подняла голову, посмотрела флегматично на сидящую перед ней молодёжь и протянула паспорта с вложенными в них Свидетельствами о расторжении брака.

— Пожалуйста…

В одно-единственное слово розовая делопроизводительница ухитрилась воткнуть целый калейдоскоп интонаций: насмешку, сарказм, ироничное сочувствие и равнодушное презрение. Ещё бы: очередная, чёрт знает какая по счёту в её карьере желторотая парочка, не дотянувшая даже до ситцевой свадьбы. Не рекорд, конечно, но, когда семейный стаж исчисляется считанными месяцами, это как-то даже неприлично. Так думала чиновница, глядя на закрывшуюся за посетителями дверь. О том, что у неё самой пара мужей в биографии, а ныне в наличии лишь женатик-ухажёр со своими всё более редкими визитами, вспоминать не хотелось. Пустой, суетливый и болтливый до тошноты, но на безрыбье, как говорится, любого стерпишь. Интересно, заявится завтра, как обещал (с тюльпаном и четвертинкой коньяка), или вновь сошлётся на сверхурочную запарку на службе?

Молодая пара выбралась из лабиринтов казённого здания на улицу и сразу схватилась за курево. Осень в этом году надвигалась необычно ранняя, сырой воздух пропитался горькими ароматами палой листвы, дрожали от ветра лужи на асфальте, и дворники там и сям ожесточённо шуровали длинными мётлами.

От его взгляда не укрылось, как нервно подрагивают её пальцы: выронила сигарету, пнула её раздражённо и достала другую.

— Хорошо живёшь — на «данхилл» перешла?

— С некоторых пор могу позволить, — ответила она невнятно, но с подначкой.

— Догадываюсь, о чём речь. Долго сказка сказывается, быстро дело делается. И кто он?

— Послушай, Шумилов, какое это теперь имеет значение? Может, о чём-нибудь другом поговорим напоследок?

— Терпеть не могу, когда ты меня по фамилии называешь.

— Вот-вот. У нас каждый раз ругань начинается из-за чепухи, из мелочи, с пустого слова. Наверное, мы попросту устали от однообразия.

— А я думаю, финансовый недостаток нам надоел, — возразил он, глядя под ноги, — все ругаются время от времени, по поводу и без, но мало кто бежит из-за этого разводиться. А вот финансы — это да… Для вас избранник с серьёзным баблом — это всегда счастье и даже, загадочным образом, любовь, а чем от этого избранника разит — «хьюго боссом» или конским навозом — не суть важно. А без денег, тачки и отдельной жилплощади мужик надоедает быстро. Я так думаю, все разводы можно смело поделить пополам: одна половина — безденежье, вторая — измены. Под одним стыдливым камуфляжем — «не сошлись характерами». Как у нас сейчас.

— А ещё мы сильны провозглашать задним числом различные умности, — заметила она и бросила чинарик в урну, — так вот и живём: теория правильная, практика похабная.

— Обмен дипломатическими нотами состоялся. Что дальше?

— Ты меня спрашиваешь? Интересный вопрос. Живём дальше, ума набираемся, — сказала она рассеянно, бросила взгляд на наручные часики и посмотрела по сторонам, а он почему-то ощутил странную неловкость. Словно прицепился с разговорами к незнакомой даме, ожидающей на улице своего законного кавалера.

— Теперь у папы с мамой спрашивай, что делать. В армию скоро забреют? Или косить собрался?

— Не знаю. Как получится. Желания особого нет.

Подкатила, чуть слышно урча мотором и посверкивая боками, синяя «ауди», встала чуть поодаль. Номера «три пятёрки», тонировка на стёклах, сколько человек внутри — не разглядеть. Тесть, теперь уже бывший, собственной персоной. И в прежние-то времена зятька своего не слишком замечавший, а нынче и подавно в упор не видит.

Она принялась спускаться по ступенькам.

— Ты, Шу… незабвенный мой, не бегай больше в мужья по такой спешке, мой тебе совет.

— Спасибо, возьму на вооружение, — саркастически усмехнулся он, — а себе что посоветуешь?

— То же самое. Посчитаем это забавным приключением. Или недоразумением.

Она медлила в каком-то раздумье.

— Так что, прощаемся? — прервал он затянувшуюся паузу, — фатер в тачке заждался.

— Не люблю слова «прощай». Слишком театрально.

— Ну тогда до свидания, — пожал он плечами.

— Пока.

Она сбежала вниз, запрыгнула на переднее сиденье, «ауди» басовито рыкнула и вскоре исчезла за поворотом.

Повернув за угол, он по привычке двинулся в южный микрорайон, где почти месяц как остывал их съёмный уголок в одной из немногих в посёлке многоэтажек. На пол-дороге остановился, сплюнул с досадой и развернулся в обратную сторону. Отныне путь был один — на родительскую квартиру.

2000, июль

Поздним утром, когда поднявшееся солнце вовсю золотило сквозь туман и дымку крыши и здания столицы, скорый поезд «Кама» сообщением Пермь–Москва с опозданием в несколько минут прибыл на перрон Ярославского вокзала. Открылись двери, и истомившийся в проходах и тамбурах народ хлынул наконец наружу, в специфический коктейль из утренней свежести и городского смога, к которым едва заметно примешивалась терпкая гарь тлеющих подмосковных торфяников.

Плацкартный вагон за номером одиннадцать опустел, и последней на перрон вышла, волоча за собой здоровенный бежевый чемодан на колёсиках, юная девушка, на вид почти подросток, небольшого роста, с дерзкой копной вьющихся рыжеватых волос, одетая в серые вельветовые брючки и лёгкую приталенную куртку. С интересом оглядевшись вокруг, она встретилась взглядом с проводницей и сделала ручкой.

— До свидания, Марьвасильевна. Спасибо за пирожки, не дали с голоду помереть.

Та кивнула в ответ.

— Счастливо, удачного тебе поступления.

И размышляла про себя, с умилением глядя вслед удаляющейся юной пассажирке: надо же, какая милая девочка — культурная, начитанная, о чём ни заговори, любую тему поддержит. И ведь не боится одна в Москву соваться! Хотя такие общительные умницы дорогу себе везде пробьют. Лишь бы не испоганилась, не скатилась на дурную дорожку раньше срока. Эх, студентки-абитуриентки, наслышаны мы, какие университеты вы тут проходите, особенно те, кто посмазливее да без царя в голове.

При всём том проводнице почему-то никак не удавалось вспомнить имя вежливой девочки. А ведь как-то называла себя — не то Алла, не то Лола. Нет, кажется, всё же Юля…

Хлопнула дверь тамбура, и в проёме возникла напарница Шурка.

— Маш, ты вчера постели выдавала, деньги где?

Та обернулась с недоумением.

— Как где? В служебном, в ящике, как всегда.

Шурка сунула сигарету в серые зубы и показала веером несколько мятых купюр.

— Вот эти, что ли? Ну, шестьсот-то здесь, а где ещё тыща?

— Да что ж ты такое говоришь? Всё там лежало, до копейки.

— Хочешь сказать — я взяла? — нахмурилась напарница, — а может, тебе лучше будет вспомнить, с кем в служебке пол-ночи чаи гоняла?

Незадачливая Марья смотрела оторопело.

— Подожди-ка, подожди… Так то ж студентка, девчушка с чемоданом, что последней с вагона вышла. Да как же она смогла, ключ-то у меня всегда в кармане. Я ведь ни разу из купе не выходила! Если… если только сама дала.

Сказала и подивилась собственному предположению.

Вредная Шурка тонула в клубах дыма и глядела со скептическим сочувствием.

— Маш, ты не заболела? У тебя как с самочувствием?

Запулила окурок в щель под вагон и вздохнула сокрушённо.

— Как же тебя, курицу старую, угораздило? Какая ещё студентка! Обычная воровка-дальнобойщица, уж сколько таких навидались. Одно странно — почему сдачу оставила? Небось, пирожки твои понравились. Короче, так: по вокзалу бегать бесполезно, её уж и след простыл. Если своих денег нет — лети по вагонам, девкам в ноги падай, но чтобы через пять минут постельные в целости были, пока Кныш не явился. Он нас за недостачу наизнанку вывернет, ты его знаешь.

Васильевна глянула вдоль перрона: где там — на параллельный путь прибыл очередной состав, и попавшая под подозрение девчонка — умница и образец добродетели — безвозвратно затерялась со своим чемоданом в гомонящей толпе новоприбывших пассажиров.

Она копалась в скудном кошельке, и мысли в её голове роились самые разнообразные: не зря таки рискнула, подсадила под утро тайком от этой грымзы двух зайчиков до Владимира, разжилась пятихаточкой. Шурка, конечно, баба склочная, и собачиться с ней — себе дороже, но в денежных пакостях замечена доселе не была, сколько уж рейсов вместе ходим… Как же так могло произойти, у меня перед носом? Ключ — вот он, всегда в левом кармане кителя… стоп, нет его там… ага, в правом. И что сие означает?

А вот что: ты, дура набитая, тысячную ей действительно сама отдала.

Она откинулась на спинку и закрыла глаза, напрягая память.

Сало, помидоры, пакетированный чай и горка пирожков… Увлекательные разговоры обо всём и ни о чём. Помнится, на вопрос, отчего поднялась в такую рань, молодая пташка заявила, что ей, дескать, как Наполеону, четырёх часов для сна хватает. И дальше — зыбкий мягкий провал, будто выключилась, задремала она на минутку. А когда открыла глаза — ночная гостья уже стояла в дверях с благодарностями за угощение и, кажется, даже успела слегка поддеть: — Не проспите, тётя Маша, у вас во Владимире люди выходят.

Дёрнул же чёрт за язык — обмолвиться о левых пассажирах. И именно до Владимира!

Но главное чудо в другом: какую такую неотразимую просьбу смогла сочинить юная пройдоха, чтобы заставить её, заслуженного работника транспорта с тридцатилетним стажем Марию Васильевну Кочемасову без малейших колебаний полезть в неприступные, как золотой запас страны, казённые финансы?

Между тем девица с чемоданом цвета беж, которую мало тревожил поднятый за её спиной переполох, потолкалась в людском потоке меж двух вокзалов и отошла в сторонку, дабы наметить стратегию и определиться с тактикой. Тысячную купюру, чуть подумав, она спрятала в дальний карман (бумажке этой уготовим роль стартового капитала), затем пересчитала остальную мелочь и усмехнулась. Слабо покорить Москву с тридцатью девятью рублями в кармане?

Пока же, для начала, следовало избавиться на время от громоздкого чемодана, который за последние дни оборвал ей все руки. Покрутившись по сторонам, она высмотрела нужный указатель и направилась к подземным камерам хранения. Там, в душноватом полуподвальном помещении, обнаружилась лёгкая толчея из двух невеликих очередей, и ей пришлось немного переждать, делая вид, что внимательно изучает казённую информацию на стене. Наконец краем глаза она заметила, что одно из окошек освободилось.

Ни тени сомнений, всё получится, сказала она себе и решительно двинулась вперёд, оценивая на ходу выражение лица кладовщика, рослого длиннорукого дядьки, непроницаемого, как бетонные стены его полуподвальных владений.

Спустя короткое время приёмщик с нарастающим удивлением, но тем не менее послушно внимал проникновенной ахинее, льющейся из уст какой-то юной нахалки, самоуверенно вцепившейся ему в руку. Она говорила тихо, стараясь не привлечь внимание соседнего окошка, а приёмщик, загрубевший душой на суровой должности, неуклюже пытался вставить что-нибудь вежливое и неуверенно тянул руку назад.

— Уважаемый Сергей… к сожалению, не вижу на вашем бейдже отчества…

— Александрыч. Как у Есенина, — отозвался не лишённый доли эрудиции багажный пролетарий, — чемоданчик сдаём или как?

— Обязательно сдаём. Но сначала не поможете разобраться в простом, но коварном вопросе? — как считаете, что в жизни лучше: унижаться и просить или стырить и молчать?

— Я думаю, второе, — буркнул кладовщик, уставившись на свою руку, которую ему почему-то никак не удавалось высвободить.

— Вот и я того же мнения, — грустно сказала рыжая незнакомка, наблюдая за ним, — но сегодня, представьте себе, я уже второй раз за утро вынуждена прибегать к худшей половине упомянутой дилеммы. Я святые книги не изучала и за точность не ручаюсь, но говорится там что-то вроде «возлюби чужого как ближнего своего, и тебе воздастся». Как, говорите, дочку вашу зовут?

— Светлана.

— Она студентка?

— Последний курс.

— Замечательно. Практически самостоятельный человек. А мне вот учиться и учиться ещё. Несчастная абитуриентка трое суток тряслась на поезде из Сибири, поиздержалась до рубля, баул этот чудовищный таскать никаких сил уже не осталось. Вам ведь ничего не стоит подержать его у себя каких-то пару часов?

И она медленно отпустила его пятерню.

— Что ж вы сразу не сказали? — приёмщик немного оживился, — давайте сюда багаж.

— Ой как здорово. Я знала, что вы добрый человек. Свободная ячейка прямо у вас за спиной, если не трудно.

Она с усилием приподняла чемодан, и кладовщик, перегнувшись, с готовностью его сцапал, единым махом перебросил назад и вручил девушке бирку за номером 5.

— Премного благодарна, дядечка, — стрельнула та глазками и мигом исчезла из помещения.

Кладовщик-же сел на стул и долго смотрел в одну точку, пока очередной клиент не вывел его из состояния странной заторможенности. Тут у него ёкнуло сердце, и он судорожно полез по карманам, а потом проверил ящик кассы.

Отлегло. Померещится же такое среди бела дня — будто бы кто-то очень ловкий, практически невидимый, в считанные секунды выгреб у него перед носом всю утреннюю выручку.

А девица, освободившись от поклажи, вновь оказалась на привокзальной толкучке и принялась бродить меж павильонов в поисках подходящего объекта. Спустя недолгое время она сделала вывод, что ничего путного здесь не выгорит: торговые точки мелкие, проезжий люд слонялся бестолково по павильонам и не давал спокойно подобраться ни к одному прилавку. В залах ожидания ситуация отличалась немногим, за исключением того, что там присутствовала ещё и милиция. Ничего не оставалось, кроме как расширять радиус поиска, и она выбралась на знаменитую площадь трёх вокзалов.

В Москве она оказалась впервые в жизни, совсем её не знала и действовала чисто по наитию. Запомнив месторасположение входа в метро, она направилась в сторону нависающего над проезжей частью путепровода, прошла под ним и вскоре оказалась на улице Каланчевской и двинулась по ней прогулочным шагом. Но и тут невезение продолжилось — по пути попадалась лишь однообразная мелочёвка типа цветочных или табачных ларьков.

Она почувствовала закипающее раздражение: запах денег витал повсюду, он лился с рекламных щитов, проникал из окошек торговых точек и материализовывался в образе роскошных авто, проплывающих мимо с барским высокомерием. Она одёрнула себя и заставила сосредоточиться в дальнейших поисках цели: здесь оно, её везение, надо лишь не ошибиться с выбором и успеть ухватиться за куцый хвост мимолётной удачи. Дальше будет легче и проще.

Девушка перешла на противоположную сторону и пошла, по-прежнему не торопясь, в обратном направлении. И вскоре что-то заставило её остановиться и вглядеться в затемнённое стекло одной из витрин. Магазин «Изделия из кожи» — уютный, компактный и набитый под потолок ходовым товаром: ремни, барсетки, портмоне, дамские сумки и дорожные чемоданы… И, о чудо — ни единого покупателя! Такие моменты случаются, может быть, раз в жизни. Он ждал её, этот кожаный магазин, он предвидел вторжение коварного неприятеля и приготовился к покорной капитуляции.

Она скользнула в полутёмное помещение, закутанное в приятные запахи кожи и парфюма, и стремительно направилась к прилавку, за которым скучала за глянцевым журналом молоденькая продавщица. Действовать предстояло максимально быстро, пока в магазин не нагрянул с улицы сторонний покупатель. Немного смущал тот факт, что в подсобке, за спиной у девчонки, шебуршился кто-то ещё, возможно — второй продавец, но на колебания времени уже не оставалось.

Хорошая мода пошла у обслуживающего персонала — цеплять на грудь цацки с собственным именем: эта клиентесса также оснащена серебристым бейджиком, дебют общения несколько облегчается.

— Здравствуйте, Евгения. Надеюсь, вы меня запомнили? Я тут у вас замечательную сумочку вчера присмотрела. Если ещё не забрали, я её, пожалуй, возьму, — затараторила она с ходу, шаря взглядом по стене, увешанной кожаной галантереей, — м-м, где же, где… да вот же она! Достаньте, если не трудно, вон тот луивиттончик, вторая слева…

Продавщица, чуть смешавшись под напором юной покупательницы, которую, признаться, видела впервые в жизни, послушно выложила на прилавок стильную чёрную сумочку на длинном ремне, с золочёной гравированной бляшкой и ценником на десять тысяч рублей.

— Восхитительная вещь. Беру, — заявила рыжекудрая, подала тысячную купюру и словно бы невзначай задержала руку продавщицы в своей, — модель просто чудо. Жаль, что китайская.

— С вас десять тысяч, — неуверенно напомнила Евгения и, сама не зная почему, застыдилась своих слов. Китайская поделка, пусть и увенчанная знаменитым брендом, по идее никак не может стоить таких деньжищ.

— Как десять тысяч? — изумилась экспансивная нахалка, словно подтверждая её смутные сомнения, а потом, понизив голос, сопроводила укоризненным назиданием, — китайские «луи виттоны», милая Евгения, валяются на любой барахолке и всегда по тысяче за штуку. Разве вы этого не знали? Так что с вас — девять тысяч сдачи.

Где-то на дальних задворках сознания растерявшейся Евгении ютилось понимание того, что происходит нечто невообразимо неправильное, но тем не менее, с усилием освободив-таки руку, она открыла кассу и молча отлистала девять тысячных купюр.

— Вот спасибочки, моя благодарность не имеет границ. Отныне я ваш постоянный клиент, — горячо заверила посетительница и ветром вылетела из магазина.

Она смутно помнила, как оказалась на привокзальной площади, и недалеко от входа в метро вдруг ощутила озноб и мерзкую слабость. На лбу выступила испарина, в руках и ногах появилась мелкая дрожь, и она бессильно привалилась к прохладному граниту. Осознавая, какую бледную беспомощную статую она сейчас собой представляет, девушка зажмурилась, сделала глубокий вдох и похлопала себя по щекам.

Перестаралась, дорогуша, сказала она себе, на сегодня достаточно. Не хватало ещё чувств лишиться посреди столицы. Сказывается отсутствие постоянной практики, ну и нервное перенапряжение, конечно. Теперь будем знать, что перебор с такими шутками влечёт за собой неприятные побочные последствия.

Она оторвала от сумочки ценник и перекинула её через плечо. По крайней мере, одной приличной вещью в украшение к своей поношенной одежонке она обзавелась. Дальнейшее — дело времени, техники и удачи. На данный момент осталась сущая ерунда — разжиться газеткой с объявлениями о сдаче жилья. Можно даже посуточного.

2007, июнь

Транспортный МИ-38 низко завис над таёжной поляной, почти присел на неё, прибив по окружности растительность к земле. Из распахнувшейся дверки-трапа полетели вниз рюкзаки, а вслед за ними один за другим на траву спрыгнули четверо в мешковатых куртках-энцефалитках — двое мужчин и двое женщин.

Сложив ладони рупором, один из них прокричал, обращаясь к кому-то из экипажа:

— Гриша! Не забудь — через трое суток на этом же месте. Ориентир — двойная лысая сопка в километре к северу.

Винтокрылая стрекоза со свистом и гулом пошла вверх и в сторону и через недолгое время скрылась за означенной высотой.

Поглядывая вниз на зелёное полотно тайги с проплешинами и каменными россыпями, командир экипажа Гриша Бельжанинов размышлял про себя с ленивым недоумением. Этот ихний Лёха — тип со странностями. На фанатика смахивает. И, кажись, врёт как сивый мерин. На рыбалку они собрались… Вместо того, чтобы отдыхать себе в Перми и спокойно кушать водку в ожидании основного состава экспедиции. На Каме рыбалки — хоть завались, а тут и речек-то почти нет, да и район, по слухам, в последнее время считается заповедным. Непонятно, правда, с какой стати. Ну да ладно, у каждого свои причуды. Заплатил вроде неплохо, как говорится — не мало, но в пределах разумного. Главное, забрать их вовремя следующим рейсом. Случись какая накладка — левая коммерция, пусть и в попутном направлении, выйдёт экипажу боком. Газовых боссов, арендовавших почти новую вертушку, при всей их финансовой обеспеченности вряд ли устроит затягивание в сроках переброски обеих партий — вахтовиков и геологов.

Разобрав поклажу, люди огляделись по сторонам.

— Лёха, ты твёрдо уверен, что это то самое место? — спросил один из мужчин, невысокого роста крепыш с коротко стриженой бородкой.

— Другой такой двуглавой сопки за сто вёрст в округе не сыщешь, — убеждённо сказал второй, тоже с бородой, но выше ростом.

— Отлично, и куда путь держим? — спросила одна из женщин.

— Курс — строго норд-ост. Пересекаем поляну, углубляемся в лес, далее буду вести по памяти, — сказал Алексей.

— А палатку где разобьём?

— Километра через два, за лесом, должна быть заброшенная деревня. Скорее всего, остановимся там или где-то рядом. Я тут лет двадцать уже не появлялся, но ориентиры, думаю, не слишком поменялись.

Вскинув рюкзаки на плечи, компания двинулась мерным шагом в указанном направлении. Вскоре Алексей, шагавший во главе, остановился и пристально вгляделся вдаль, приложив руку козырьком. Затем достал бинокль. Поднявшееся солнце слепило, но уже и невооружённым глазом стало возможным заметить чужеродный элемент в пейзаже.

Негласный вожак группы повёл биноклем вправо-влево.

— Интересно девки пляшут… Кто скажет, за каким чёртом понадобилось огораживать лес в этой глухомани?

— Лёш, а ты помнишь — пилоты обмолвились о каком-то заповеднике в этих краях? Может, это он и есть? — спросила Лиза, супруга Алексея, смешливая, крепко сбитая брюнетка.

— Ну и ладно, заповедник так заповедник, мы же не сохатых сюда стрелять приехали. Плохо то, что ограде этой конца и края не видать. Что ж, остаётся надеяться на то, что в любом отечественном заборе всегда найдётся неучтённая дырка. Вперёд.

Они пересекли наконец обширную поляну, приблизились к сетчатому препятствию на расстояние нескольких шагов и остановились, поглядывая по сторонам в некотором замешательстве.

Сама преграда не казалась столь уж непреодолимой: редкая металлическая сетка полтора-два метра высотой, натянутая меж стандартных бетонных столбиков. Сетка потемнела от времени, кое-где чуть прогибалась под тяжестью нависающих хвойных лап, и складывалось впечатление, что ограждение это поставлено не вчера и даже не год назад.

— Чудится мне, не заповедник это, друг Лёха. Как-то всё слишком серьёзно, — подала голос вторая женщина по имени Мария.

— Шахты межконтинентальных ракет… — добавил её муж Аркадий, то ли в шутку, то ли всерьёз, — ну так что, достаём карту?

— Какие могут быть шахты в центре Евразии, — Алексей поднял бинокль и посмотрел налево, — не надо карты, я и так помню: вон там, в паре километров, будет порядочный обрыв и русло Котьвы. Надо думать, речку-то они не перегородили? Если удастся спуститься — пойдём по берегу. Просто придётся сделать небольшой крюк. Идём, не будем терять время.

Мария и Аркадий обменялись многозначительными взглядами, и она сделала недоверчивую гримаску и покачала головой.

— Хорошо, речка так речка, но если в ограде и встретится дырка, мы в неё не полезем, договорились? Не внушают мне доверия такие рукотворные препоны посреди тайги, — сказала она Алексею.

— Согласен, — бросил тот нетерпеливо и двинулся вдоль ограждения.

На всём пути до реки им так и не попалось ни одной прорехи в заборе. Перед самым обрывом из густой травы с шумом взметнулась стая жирных, тяжёлых на подъём куропаток, женщины испуганно пискнули, и Алексей понял, что их малочисленную сплочённую команду не покидает некоторое нервное напряжение.

— Тоже мне старые геологические волки, птичек испугались…

Ограждение и впрямь прервалось, и вниз с высокой глинистой кручи свисал лишь скрученный обрывок сеточного полотна. Внизу вдоль всего берега громоздились округлые серые валуны самого разного калибра.

— Вот и вся проблема. Вниз, правда, лезть не стоит, слишком круто и скользко. Цепляемся за сетку и переваливаемся по краю обрыва на ту сторону. Аркадий, береги видеокамеру, — сказал Алексей и первым подал пример. Лиза перекинула ему рюкзак и перелезла следом.

Вторая пара ненадолго задержалась.

— Аркаша, мне всё более перестаёт нравиться эта затея — перед самой экспедицией лететь неведомо куда, карабкаться через какие-то заборы, и всё лишь затем, чтобы поглядеть и запечатлеть на память некое загадочное сияние. Твой Лёха давно уже помешался на своих сверхъестественных тараканах, но мы-то должны смотреть на вещи реально. Приключения потребны молодым, а у нас уже не тот возраст.

— Не соглашусь, Машуня, адреналину все возрасты покорны, — ответил Аркадий, — нам ли, старым атеистам, грузить себя надуманными страхами, да и какой теперь прок сомневаться да колебаться? Назад пятками не отыграешь, вертушка будет через три дня, так что мы обречены провести это время на свежем воздухе, возможно, даже с пользой. Цепляйся, я подстрахую.

— Вот именно что атеисты. Были бы верующие — десять раз подумали бы. А свежего воздуха у нас и так скоро будет в избытке, — пробурчала Мария и взялась за сетку.

После преодоления преграды Алексей увёл группу от обрыва, они прошли сквозь редкий ельник, вновь выбрались на открытое пространство и невольно остановились, очарованные. Скучноватый, привычный глазу пейзаж сменился вдруг простором планетарного масштаба. Пологие волны голубоватой тайги ниспадали вдаль гигантским ковром и терялись в призрачной дымке алого горизонта.

— Аркаша, доставай камеру. Вид — сумасшедший, — воскликнула Лиза с благоговением. Взглянула на мужа и заметила на его лице некую озабоченность.

— Странно. На этом месте стояла деревня в полсотни дворов. Каких-то двадцать лет прошло, а как корова языком слизала. Даже бугорков не осталось. Удивительная всё-таки способность у природы съедать в короткие сроки любые приметы цивилизации, — пробормотал тот, щурясь и приглядываясь к чему-то вдали. Потом схватил вдруг бинокль и некоторое время вглядывался в одну точку.

— Так, возвращаемся и идём вдоль реки. Найдём подходящую ложбину и там разобьём палатку.

— Ты же хотел у леса.

— Да какая разница? На открытом пространстве даже лучше.

— А куда спешим? — поинтересовался Аркадий, — я нацелился было шикарный панорамный снимок сварганить.

— Успеется, потом сделаешь. Вообще-то нас больше интересует ночная съёмка.

— Лёш, а мы точно не заплутались? — спросила Лиза озабоченно.

— Нет, не заплутались. Вот же она, дорога, — он даже топнул ногой, — просто давно заросла травой. Все красоты на месте, только безлюдье какое-то… подавляющее. Парк Юрского периода. Такое впечатление, что за двадцать лет здесь никто не появлялся.

— Ну а что тут человеку делать? Одной красотой сыт не будешь. Сейчас безлюдья и в центральной России хватает. Народ сбивается туда, где быт слаще и хлопот меньше, — откликнулся Аркадий.

— Давайте всё же далеко от леса не отходить. Как костёр разводить? Там, в поле, мы вряд ли дрова найдём, — сказала хозяйственная Лиза.

— Про мобильную связь, само собой, можно забыть, — заметила Мария, глядя на телефон, — «нет сети».

— Ну и что?

— Там, где садился вертолёт, она была.

— Маша, не нагнетай страстей. Ничего удивительного, мы находимся в богом забытом месте, — сказал Алексей, — кстати, впереди по ходу овражек. Возможно, дальше него не пойдём.

В подтверждение его словам, вскоре путь им преградил узкий каньон, глубиной и крутизной склонов не уступавший котьвинскому. Причудливо змеясь, он уходил в восточном направлении, и крохотная речка, почти ручей, стекала с тихим шелестом по каменистому ложу каскадом небольших водопадов и соединялась с Котьвой пенящимся радужным потоком.

— Хороший овражек. Целая расщелина, — сказал Аркадий.

— Это да. А когда-то при желании можно было перепрыгнуть, — пробормотал Алексей, — ну что ж, тут и остановимся.

За разговорами они просидели у костра до полуночи, потом Мария, которую одолевала зевота, махнула рукой.

— Ладно, мальчики-девочки, полезла я в мешок, зябко становится. Караульте своих ночных привидений, если что — разбудите.

Лиза, недолго думая, последовала за ней. Аркадий, которого тоже клонило в сон, решил из солидарности составить какое-то время компанию приятелю. Вытащил батареечный приёмник и не в первый уж раз принялся крутить настройку в тщетных попытках поймать хоть какую-нибудь станцию. Алексей задумчиво ворошил веткой скудный костерок. Тишину нарушало лишь слабое потрескивание угольков да ровное шипение японского радиоаппаратика.

— Лёх, ты сколько летунам отстегнул? Называй половину, прилетим в Вуктыл — разочтёмся, а то неудобно как то.

— Перестань, — бросил тот, — это наша с Лизкой идея, да и она не захотела вдвоём отправляться, скучно ей и страшновато, видишь ли.

Аркадий посмотрел в лиловое небо.

— Надо же, ни звездинки. А днём солнце палило. Как бы дождь не накрыл для полного счастья.

— Дождя точно не будет, — уверенно сказал Алексей.

— Думаешь?

— Ты же знаешь — я перемену давления чувствую лучше любого барометра.

— Ну да, я успел забыть о твоих замечательных способностях. И всё же скепсис, друг Лёха, не покидает меня. Сомнения гложут по поводу цели наших гуляний. В пустынных местах по ночам частенько что-нибудь светится да летает. В те времена, когда ты тут путешествовал, только ленивый не был помешан на необъяснимых фактах и явлениях, и если в каждом пролетевшем метеозонде подозревать уфологическую подоплёку…

— Что я могу ответить? — перебил его Алексей, — в таком случае просто отдыхай и наслаждайся первозданной экологией. А я тип упёртый, я просто обязан на сей раз, если посчастливится, запечатлеть это диво на фото и видео.

Приёмник вдруг издал неприятный скрежет, а затем посыпался треск разной степени интенсивности, словно неподалёку разразилась внезапно тропическая гроза. Аркадий спешно убавил громкость и усмехнулся.

— А говоришь, дождя не будет.

Алексей схватил бинокль.

— Шалишь, брат. Какой там дождь! Включай камеру на видеорежим.

Аркадий всматривался в густую тьму, но глаза угадывали лишь слабые сполохи где-то в бездонной дали.

— Чего снимать-то?

— Просто держи камеру включенной, — бросил Алексей нетерпеливо, — такое впечатление, они приближаются. Неужто повезло, в первую же ночь?

Аркадий встал и шагнул прочь от костра, чтобы отблески пламени не попадали в объектив, и тут вся южная и восточная сторона — и скалистый разлом с неведомой речкой, и бескрайнее холмистое поле, и опушка сумрачного леса — осветились на мгновение гигантской гирляндой голубоватых и оранжевых огоньков.

— Оба на! — воскликнул Алексей восторженно, — вот тебе, Аркашка, гроза, вот тебе метеозонды. Девки, подъём! Я обещал вам чудеса? Извольте любоваться!

Заспанные женщины выбрались из палатки.

— Чего расшумелся, предводитель?

— Аркаша, ты снимаешь?

— Снимаю, снимаю, — буркнул Аркадий, которому стало не по себе от секундного фейерверка.

Несколько минут все молчали, вглядываясь в ночную тьму, но больше ничего не происходило. Мария пошевелилась первой и вздохнула разочарованно.

— Не знаю, что вам тут привиделось, а я опять на боковую. Ты, Лёша, не пугай так больше.

Едва она произнесла эти слова, как огоньки, будто по команде, появились вновь, но теперь их стало гораздо меньше, они сгруппировались в подобие облака и заметно приблизились. Женщины ахнули, а Аркадий от неожиданности присел, но съёмку не прекратил.

— Они что, реагируют на голос? — недоумённо прошептал он, а огни тут же прянули синхронно в их сторону и замерли, окольцевав нимбом одинокий холм метрах в пятидесяти.

Аркадий попробовал приблизить изображение, и сразу обнаружились любопытные подробности: во-первых, огоньки при более детальном рассмотрении словно бы утратили свою яркость, они неподвижно парили над холмом круглыми голубыми каплями, как микроскопические шаровые молнии, и едва заметно переливались; во-вторых, сам холм, поросший высокой травой, никак ими не освещался, не отбрасывал теней и практически сливался с темнотой, так что невольно возникал неприятный эффект обмана зрения.

Немое оцепенение могло продолжаться сколь угодно долго, но в костре вдруг треснул уголёк, все вздрогнули, а Лиза чертыхнулась. Беззвучно и молниеносно скопище переливающихся голубых шаров оказалось в непосредственной близости от людей, зависнув над землёй неправильным ромбом, а один из них оторвался от общей стаи, приблизился и повис совсем близко от лица остолбеневшей Лизы, и далее ни Алексей, ни Аркадий, ни Мария, ни тем более сама Лиза уже не могли отделаться от ощущения, что этот мертвенный сгусток света внимательно, нагло и с интересом её изучает.

Сиди и не шевелись, это молния, обычная шаровая молния, — мысленно приказывал ей Алексей, страшась издать хоть звук, — потерпи: ветер дунет, птичка пролетит — и она уйдёт, исчезнет…

Но переполнявший её ужас настойчиво требовал выхода: Лиза взвизгнула, отмахнулась руками, вскочила и бросилась бежать прочь, в темноту, не разбирая дороги. Шар взмыл вверх, а затем неспешно последовал за ней.

— Лиза, стой, куда ты?! — крикнул Аркадий, — осторожнее, там обрыв!

Оставшиеся шары дружно поднялись вверх и нависли над головами людей ровным полукруглым сводом. Мария не выдержала и бросилась вслед за Лизой. Из всех четверых один Аркадий пытался не потерять присутствия духа. Бросив видеокамеру, он ткнул безвольно застывшего приятеля в плечо и рявкнул:

— Очнись, уфолог! По-моему, шоу закончилось. Бежим назад, к ограждению.

Но Алексей продолжал сидеть в тупом оцепенении, и Аркадий не стал его ждать и кинулся вдогонку за женщинами. Голубая гирлянда сорвалась вслед за убегающими, и остался один-единственный шарик, который спокойно висел перед замершим человеком и не спешил никуда исчезать. Чуть искрясь, он переливался сгустком неведомой энергии, туманил сознание и, чудилось, медленно, по сантиметру, приближался.

А потом произошло и вовсе непонятное — над ухом Алексея проскрипел вдруг ехидный старушечий голос:

— Чего расселся? Беги, догоняй…

И тогда он встрепенулся, и зачерпнул, не чувствуя боли, пригоршню тлеющих углей, метнул прямо в ненавистный шар и побежал, спотыкаясь, в темноту.

Очень скоро ноги провалились в пустоту, и последним пронзительным отблеском разума явилось осознание того, что он летит в пропасть…

Он лежал меж массивными округлыми валунами, придавленный к земле густым непроницаемым туманом, и где-то невдалеке мелодично журчала вода. Исчезла ночь, и не было боли, не было вообще никаких чувств. В серой пелене тумана возникла смутно различимая фигура. Лавируя меж камней, она приблизилась и оказалась высокой худой старухой. Обычной такой бабкой, одетой в строгое чёрное платье, похожее на рясу, с длинной тростью-посохом, с лицом аскетичным и суровым, как у иконописного святого. Она бесцеремонно упёрла трость в лежащего и проворчала:

— Живой, гляньте ка. Ты что же это огнём швыряешься, бессовестный?

Посмотрела вверх и задумалась.

— Высоко, не молодой ты уже, не закарабкаешься. Кружным путём придётся. Подымайся, хватит валяться, сопроводить тебя надобно, а дальше сам будешь добираться.

Она цепко глянула на Алексея, и какая-то сила сразу подняла его с земли.

— Давно тут ко мне никто не попадал, это в прежние времена частенько бывало. А сегодня на тебе — сразу трое. Одному тебе повезло. А может — не повезло. Это уж как посмотреть, — бормотала старуха, постукивая посохом, и он послушно плёлся за ней, шаркая сапогами по береговой гальке, и звуки тонули в окружающем тумане.

— Не забредали бы, куда не следует, не пришлось бы с обрыва сигать.

Они выбрались к кромке воды, и тут покорное отупение сменилось у него первыми здравыми эмоциями. Где они? Это не может быть Котьвой: противоположный берег, несмотря на серую изморось, хорошо просматривался, и громоздились там буйной зеленью настоящие тропические джунгли, и нависала над водой листва неведомых растений, и в их ветвях угадывалось мельтешение крохотных птах.

Алексей открыл было рот, но старуха промолвила строго:

— Помалкивай и ничего не спрашивай. И вообще — не глазел бы ты по сторонам. Когда время придёт, тогда сам поймёшь, а сейчас тебе это ни к чему.

Туман заметно рассеялся, и через недолгое время они вышли к группе каких-то людей, облачённых в холщовые балахоны наподобие бабкиного. Люди замерли у воды и завороженно смотрели в одном направлении. Алексей попытался заглянуть в их серые лица, и сердце его заколотилось учащённо: среди прочих, абсолютно ему незнакомых, находилась его Лиза, и друг Аркаша с Марией тоже были здесь.

— Лизавета… — окликнул он несмело, но ни она, ни кто-либо из этих молчаливых безучастных созданий даже не покосился в его сторону. Все как один продолжали смотреть на противоположный берег в терпеливом и покорном ожидании.

— Молчи, сказала! — прикрикнула старуха, — забудь, нет их больше. И тебя здесь нет.

Тоскливая серая хмарь, окутавшая противоположный берег, начала рассеиваться, и вскоре стала видна большая лодка с одиноким гребцом, с тихим плеском направляющаяся в их сторону. А далее глазам предстала картина неописуемой красоты: вдали за рекой высилась горная гряда, освещённая восходящим солнцем, она спускалась уступами в зелёную равнину, и эта равнина встречалась другим своим краем с ласковыми волнами бирюзового моря.

— Не любил ты её. Любил бы — не потащил неведомо куда искать незнамо что, — сказала старуха безжалостно, — встретишь другую — может, относиться теперь иначе станешь. Возвращайся домой, расти дочерей и больше не балуй. Чего застыл, сюда гляди!

Он с трудом оторвался от завораживающего зрелища и повернулся. С противоположной стороны, оказывается, тоже нависала горная стена, скорее — скала из голого камня, без какой-либо растительности, и в центре её зиял полукруглый провал, и откуда-то из его глубин струился ровный молочный свет.

— Видишь путь? Ступай.

— Я не хочу никуда уходить, — вырвалось вдруг у него.

— Твои хотения здесь в расчёт не принимаются и тебе неподвластны, да и мне тоже. Иди и не оборачивайся, покуда к своим не выйдешь. Больше ничем помочь не могу.

Старуха вскинула свой посох, будто рапиру, и властно указала на проём в скале.

— Ступай, кому говорят!

И вновь незримая сила подтолкнула его, и Алексей поплёлся, шаркая налитыми тяжестью сапогами, а у входа в сияющую пещеру сделал-таки попытку обернуться, но не увидел больше ничего и никого — ни жены, ни друзей своих, превратившихся в безмолвные тени, ни властной старухи с клюкой. Позади клубилась щупальцами тьма, а впереди манило призрачное сияние, и, страшась этой тьмы, он невольно ускорил шаг, а затем бросился бежать со всех ног к свету.

На каменистой вершине одинокой двуглавой сопки, опоясанной понизу хвойным редколесьем, царила пронзительная тишина. В восточной стороне ворчало далёкое лиловое ненастье, оно поднималось из-за горизонта и подпирало собой расплавленный солнечный шар. Здешнее население это место издавна именовало по-простому — Плешивая Сопка, и люди тут в последние годы почти не появлялись, разве что забредали изредка пришлые охотники.

Над вершиной в густой синеве появился беркут, птица в здешних краях редкая. Совершил пару изящных кругов, спланировал прямо на склон и устроил небольшой камнепад. Покрутив бурой головой и не обнаружив ничего, имеющего интерес в плане добычи, пернатый разбойник взмахнул крыльями, взлетел и, планируя по ветру, спустился ниже и исчез меж кронами деревьев.

Немного погодя на опушке леса появилась крупная рысь. Сыто облизываясь после трапезы, хищник прислушался к окружающей тишине и принялся подниматься наверх, к вершине, явно намереваясь подремать и погреться в мягких лучах утреннего солнца. Разыскав удобную плоскую площадку, рысь покаталась по ней на спине и замерла, смежив глаза и блаженно вытянув лапы. Но долго нежиться кошке не пришлось. Что-то внезапно насторожило её, чуткие кустистые уши встали торчком, и рысь вскочила. Она в недоумении поводила круглой головой, чувствуя некую опасность, но не видя её. Затем животный инстинкт взял верх, и решив, что от непонятного лучше держаться подальше, хищник оставил лёжку и, опережая катящиеся камешки, спешно скрылся в лесу.

У двоих существ, оказавшихся в этот момент на вершине сопки, не было имён как таковых. В человеческом понимании у них не имелось даже пола. Хотя у каждого из таких созданий имелось что-то вроде клички. Эти, например, взяли себе прозвища — Сирота и Одиночка. Денно и нощно исполняя отведённую им в этом мире роль, они редко виделись между собой, но настал момент, когда прошедшие и грядущие события, способные нарушить спокойную канву бытия, заставили их устроить сегодняшнее рандеву на лысой двуглавой вершине посреди безлюдной тайги.

— Зверька спугнули. Демаскировка, грубо действуем, — произнёс Одиночка, лаконичный в общении, но слегка безрассудный и склонный порой к поступкам, выходящим за общепринятые рамки.

Сирота промолчал, занятый скрупулёзным осмотром окрестностей.

— Могу предположить, что отклонение где-то в том направлении, — наконец сказал он, указывая в сторону извилистой речки, прячущейся в глубоком каньоне.

— Угадал.

— Когда это произошло?

— В прошлом цикле. Хотя активизации случались и прежде.

— А почему сообщаешь только сейчас? И вообще — почему нас должна волновать именно эта точка? На свете их не одна, и мы бессильны изменить что-либо в процессе.

Одиночка приподнял яйцевидный валун, лениво с ним поиграл и бросил обратно на землю. Случайному человеку, оказавшемуся бы в этот момент на склоне, представилась бы пугающая картина: пудовая каменюка сама собой вспорхнула в воздух, полетала немного и шлёпнулась назад.

— Видишь ли, Сирота, складывающаяся ситуация касается в одинаковой степени нас обоих. Человек из твоего круга прямо связан с пропавшей троицей, точнее — с двумя из них.

— Родственники?

— Точно так. Кстати — к тебе вопрос: почему не уследил?

— Я же сказал — эти процессы не в нашей власти…

— Ладно, согласен, не кипятись. В мире равновесно всё, и всё равносохраняемо. И зверюшка, которую мы спугнули, и люди, и мы, и ангелы, и стоящие над ангелами, которых нам даже знать не положено. По большому счёту, и наши подопечные, и чужие — все как один — рано или поздно прибудут к своему последнему вечному берегу.

— Прописные истины, о них всем известно. Не тяни время, говори, что задумал.

Одиночка усмехнулся.

— Бессильны, говоришь? Видимо, нам предстоит опровергнуть это утверждение. Отклонения — они разные бывают, и не только на земле, а и в головах. Их встреча закончится плохо для обоих.

— И что? Эта встреча произойдёт в любом случае. Говори яснее.

— Сирота, ты ведь не хочешь потерять ещё одного? И я не хочу. Моя подопечная сама, знаешь ли, в некотором роде отклонение. И родом, между прочим, именно из этих мест. Волею судьбы мы обречены объединить усилия и отвести угрозу. Да, они встретятся, но — по-другому.

— Ах вот оно что. Вмешательство в канву бытия. Вообще-то это больше похоже на игру, опасную и безответственную. Одиночка, на этот раз ты предлагаешь выйти за грань допустимого. Ты представляешь, что их ждёт в случае нашей неудачи?

— Я знаю одно: бытие бытиём, но прояви мы в нужный момент равнодушие — и судьба их сложится незавидно. А если не получится… Что ж, у старухи неудач не бывает, и она благополучно проводит их к последнему берегу.

Одиночка встрепенулся и прислушался к чему-то.

— Поспешим, друг. Медлить далее нельзя. Могучая гроза уже надвигается на большой город, и я не думаю, что наших героев ожидают безмятежные сны.

Глава 1

В эту майскую ночь, конкретно с четверга на пятницу, приснился Славке Шумилову сон, удивительный и невероятный, как фантастическое кино. Прожил Славка на свете двадцать восемь лет и вот впервые оказался в космосе. Хоть и во сне. Голубой шар, подёрнутый белёсыми разводами, висел перед ним, и подмаргивали в окружающей чернильной тьме колючие искорки звёзд. Безмолвное зрелище это, впрочем, продолжалось недолго, шар едва заметно приближался, но вот уже процесс ускорился, и Славка осознал, что камнем летит к земле. И как всякое падение во сне, полёт этот обязан был закончиться неминуемым пробуждением в последний момент. Но не шмякнулся он о грешную сушу, не вонзился в суровый бездонный океан, а продолжал нестись бесплотным духом над вздыбленными серыми волнами и густой зеленью джунглей, над унылой волнистой пустыней и ослепительными пиками горных хребтов, видел испещрённую торосами Арктику, угрюмые скалы скандинавского побережья и даже дымки камчатских гейзеров. В ватную тишину феерического полёта постепенно стали вплетаться глухие раскаты, они становились всё отчётливее, и Славка наконец увидел это.

Всё интересное когда-нибудь заканчивается, и даже с космической своей ипостасью приходится расставаться, приземляться и просыпаться. Колоссальный, циклопический смерч висел в пространстве, извиваясь анакондой, и хвост его уходил куда-то в непроницаемый туман. И туда, в этот рокочущий зев, тащило бедного летуна Славку Шумилова, и не было в природе сил остановить жуткий водоворот. Даже штампы «страх» и «ужас» тут не проходили, потому как было в чудовищном торнадо нечто окончательное и непоколебимое. Вдобавок где-то невдалеке грохнуло так, что Славка, бессвязно мыча, наконец проснулся, едва не скатившись с кровати.

Какое-то время таращился на окно, за которым мерцало и сверкало чуть ли не ежесекундно, и после очередного раската окончательно вернулся к яви. За окном бесновалась гроза, кажется, первая в этом году, но какая! Славка покосился на электронный будильник: в полутьме на его табло значилось 5:40. Пожалуй, сновидения на сегодня закончились.

Он сел на кровати и поморгал: не проходило ощущение припухлости под левым глазом. Какая-то кровососущая тварь ночью наградила. Из-под кухонной двери пробивалась узкая полоска света. Видимо, дядьку ночное светопреставление тоже разбудило. Или похмельем страдает. Вениамин Павлович, славкин родственник по материнской линии, жил вообще-то в соседнем подъезде, но иногда вечерами, когда никто не составлял ему компанию, забредал с бутыльком к племяннику, водружался на кухне и не спеша опорожнял ёмкость практически в одиночку, потому что Славке его брюзжание, охи и вздохи были малоинтересны, и привечал он дядьку в основном из сострадания. В прошлом году Палыч схоронил жену, тихую и неприметную женщину, с которой немного не дотянул до серебряного юбилея, и теперь брёл по накатанной многими колее, находя утешение в разнообразных спиртосодержащих жидкостях. Вёл себя, правда, тихо, на полу не валялся, но и от Славки иной раз приходилось ему отправляться восвояси, в основном по причине присутствия в квартире племянника очередной подружки.

Славка взглянул на окно, затем перевёл взгляд на будильник. Непогода непогодой, но обеспокоило совсем другое. Либо он ещё не проснулся, либо часы безбожно врали, либо… А может, густые тучи являлись тому причиной? Славка поднялся — к горлу сразу подступил какой-то мерзкий комок — добрёл до балконной двери и отдёрнул штору.

Нет, кажется, всё же светало, но как-то вяло, не по-весеннему поздно, словно мир за окном перебросило вдруг в унылую хмарь ноября.

Он приоткрыл дверь, и мгновенно, отбросив штору, в комнату разбойником ворвался сырой колючий ветер. Рваные ошмётки облаков, словно стремясь обогнать друг друга, неслись по небу, и у этого неба был цвет прокисшего молока. Невидимый могучий камнепад громыхал и перекатывался где-то у горизонта.

Славка закрыл балкон и направился на кухню, всё ещё испытывая нехорошее подрагивание в организме.

— Привет, дядь. У нас с часами всё нормально?

Расписные индийские ходики над дверью невозмутимо являли миру те же без двадцати шесть.

— С часами-то? А что с ними должно случиться?

— Темнотища какая на улице…

Нахохленный со сна Палыч помешивал круто заваренный чай, поглядывал на племяша исподлобья.

— Стихия, потому и темень. Я все вилки из розеток повыдёргивал, от такой катавасии добра не жди.

Славка сунулся в холодильник.

— У тебя, Палыч, не осталось тут? Хряпнуть бы граммов несколько.

— Прям с утра? А что стряслось?

Славка зевнул и потянулся.

— Да ладно, шучу я. Сон дурацкий приснился. Вначале в космосе болтало, потом над землёй носило, ну а в конце в какую-то дыру чуть не провалился. К чему бы это всё?

Он ткнул кнопку чайника. Срочно кофе, и покрепче.

— И вообще ночь как то быстро прошла, у меня состояние абсолютного недосыпа. Будем, как всегда, спасаться кофием. Литр. А там разгуляемся, — вяло бубнил Славка, слоняясь по кухне.

Палыч повозился за столом.

— Где-то я слышал, что в грозу сны особые бывают, не то к худу, не то к добру, а кто-то говорит, что вещие.

Славка бросил в чашку две ложки растворимого, залил из чайника и направился к ванной. На полпути вновь почувствовал какую-то несуразность и обернулся. Что за чёрт, на миг Славке померещилось, что на кухне, кроме него и Палыча, присутствует кто-то ещё. Ведь он же ясно расслышал шарканье и бряканье у плиты, в то время как Палыч преспокойно восседал в углу за столом и, жмурясь, дул свой чай.

Он встряхнул головой и похлопал себя по щекам, это наваждение ему совсем не понравилось. Надо срочно проснуться. Холодной водой из крана по голове, должно помочь.

В ванной долго разглядывал в зеркале собственную физиономию. Злобный попался комарик — вокруг глаза даже темнота расплылась.

Вернувшись на кухню, Палыча он не обнаружил, за окном было уже довольно светло, да и непогода как-то быстро сошла на нет. Странности в жизни, конечно, бывают, но всё же редко, а вот начало рабочего дня приближалось неумолимо. На фабрике по сборке офисной мебели Славка пыхтел второй год, труд был не утомительный и поначалу даже интересный, но постепенно всё приелось, и работа ни особой радости, ни приличной зарплаты уже не приносила. Одно хорошо — ходьбы от дома пятнадцать минут, а многие в посёлке каждое утро проделывают гораздо больший маршрут — пёхом до платформы, ожидание электрички, около часа до Москвы, а там кто куда на метро или маршрутками. Вечером то же самое в обратном порядке. Шли годы, десятилетия, сменились власть, деньги, цены и общественный миропорядок, а круговорот этот, казалось, будет неизменен всегда и поколеблен может быть разве что всемирным катаклизмом.

— Палыч, ты где? Мне пора. Ты тут надолго обосновался?

Славка в прихожей торопливо приканчивал вторую с утра чашку кофе.

— Ещё часок-другой вздремну да по своим делам отправлюсь, — откликнулся тот из спальни, — может, в деревню поеду.

— Ладно, только про вилки не забудь, что повыдёргивал. Я исчез.

— Какие ещё вилки? — отозвался тот недоумённо.

— Электрические, не кухонные же, — буркнул Славка и, выходя в дверь, подумал мельком: какой-то Палыч с утра неправильный. Всегда чуть свет в ларёк за пивом бежит, а тут — чаёк с дремотой. Никак, приболел, водка рано или поздно любого скрутит.

Не успел он спуститься на один пролёт, как в кармане запиликал рингтон от Эннио Морриконе. Ого, голосовое сообщение, ни свет ни заря. Наверное, первый раз за всё время обладания мобильником. Откуда взялся такой сервис и кто же это по мою душу? Славка машинально нажал кнопку и поднёс телефон к уху. В трубке раздался женский голос, смутно знакомый.

— Привет, Шумилов. Не могу понять, куда это ты пропал и что у тебя стряслось с телефоном — не то включён, не то выключен — но всё же надо и совесть иметь. Я пока в Москве, кое-какие дела накопились. Найди время, позвони мне по этому номеру, а тот, старый, можешь стереть. Это Алиса, твоя единственная и незабвенная, надеюсь, не забыл ещё? Звони, жду.

На дисплее мобильника торчал неизвестный номер. Началось в колхозе утро. Что ещё за лиса-Алиса такая? В принципе, голос смахивает на маринкин, с которой славно покуролесили в «Элладе» на прошлой неделе. Да и дома, помнится, знатный ипподром устроили — чуть ножки у кровати не отлетели. Хотя скорее всего это одна из тех, чьё имя по пьяни не отложилось.

Рассуждая так, он спустился до подъезда и вышел на улицу. А тут снова нате-здрасьте. За то время, пока он продвигался вниз с четвёртого этажа, погода вновь осерчала. Грома и молний, правда, не было, но между домами метался неприятный шквалистый ветер, а сверху невидимый шутник вволю поливал посёлок хаотичными водомётными струями. И в желудке внезапно возникло неприятное ощущение пустоты, будто Славка вниз не своими ногами пришёл, а на скоростном лифте приземлился. Чертыхнувшись, он заскочил обратно в подъезд, чтобы раскрыть зонт, и тут его осенило.

Она сказала «единственная и незабвенная»? За ногу меня да об стенку, это же Алиска! Когда-то действительно единственная и незабвенная его жена, с которой они расписались тогда глупыми восемнадцатилетними детьми и менее чем через год благополучно разбежались. В честь какой радости отзвон? Из посёлка она давно смылась, что же ей вдруг понадобилось по истечении почти девяти лет? И, кстати, откуда у Алисы номер его телефона?

Да кто ж его знает, предполагать можно всякое. К примеру, она может работать в компании мобильной связи и иметь возможность… Или через какую-нибудь из болтливых славкиных пассий вызнала. Хотя привычки раздавать свой номер кому попало за ним, в общем-то, не водилось.

Ладно, что тут гадать: надо, во-первых, ещё раз прослушать это послание, потому как было в нём что-то не так, ну а во-вторых, позвонить. Желание дамы — закон, следует уважить.

Он извлёк трубку из кармана. На матовом экранчике переливался логотип, смахивающий на букву при входе в метрополитен. А больше ничего в телефоне не было — ни голосовых сообщений, ни звонков, ни смс. Похоже, ночной дурдом плавно перешёл в утренний. А может, это опция такая — самоудаление? В таком случае его бывшая шутит как-то странно. Если это шутка.

Решив разобраться с алисиным посланием позже, Славка раскрыл зонт и перебежками двинулся через дворы знакомым маршрутом. Перепрыгивая через лужи и огибая детские песочницы, он пробирался к главной улице посёлка с незамысловатым названием «Центральное шоссе», но из головы никак не уходило сие удивительное событие. Хотя необычного вроде ничего и не произошло, если предположить, что первая его любовь (ну, допустим, не первая, а, скажем так — официальная) просто заскучала от отсутствия мужского внимания, а может — вновь находится в статусе разведёнки, вспомнила про «единственного и незабвенного», разузнала каким-то образом его телефон и решила попробовать всё сначала. Поколебать вековую аксиому, что первая любовь никогда не возвращается. Хотя, признаться, и не забывается. А вдруг удастся пересдача экзамена на семейную профпригодность, и прежние «неуды» волшебным образом превратятся в полновесные «пятёрки»? С бабьей точки зрения, возможно, такой сценарий и имеет право на существование: пожили врозь, повзрослели, поумнели, осталась сущая мелочь — вновь сойтись под одной крышей, а в идеале ещё и киндера завести. В общем, жизнь наладится и чувства возродятся. Как в сказочной пьесе, где хэппи-энд обязателен и зрители хлопают.

После развода он и видел-то её раза два-три мельком, и неизменно с каким-то представительным мордатым субъектом, возраста чуть выше среднего. Чуть позже кто-то из знакомых сообщил Славке, что его бывшая выскочила за какого-то московского коммерса и окончательно перебралась в столицу, вроде бы даже в одно из престижных западных предместий. После этого он ни разу Алису не видел и даже голоса её в телефонной трубке не слыхал. И вот вам сюрприз с утра пораньше — из дальних задворок памяти выплывает полузабытая супруга, фантом, мираж, объект почти виртуальный.

Ну да бог с ней, позвонила и позвонила, всякое в жизни бывает, но всё же не это грызло сейчас Славку. Разговор какой-то… После девяти лет разлуки женщина так говорить не может. Не должна она с бывшим благоверным общаться как с мимолётным донжуаном, который с утреца выскочил в магазин за пивом и исчез бесследно.

Пытаясь заново припомнить всё услышанное, Славка, уже выбравшись на центральную улицу, притормозил под ближайшим деревом, заодно пережидая очередной порыв ветра. «То ли включён, то ли выключен телефон…» Чушь собачья, не отключал он его, по крайней мере последние несколько дней. «Сотри старый номер…» Это какой, интересно? Если речь о мобильном, то во времена их развода такие аппаратики ещё являлись для многих штучной роскошью. Ага, и самое главное — «куда ты пропал?» Вот это уже полный шандец. Несомненно, всем гадам гад — получил вольный штамп в паспорт, растворился в неизвестном направлении и скоро девять лет как не звонит и не появляется.

В общем, либо это дурацкий розыгрыш, не вполне ещё понятно чей, либо не дают покоя отголоски ночной фантасмагории. Ветер в ухо дунул, дождь на башку плюнул, ну и померещилось.

Занятый такими забавными мыслями, Славка не сразу сообразил, что смотрит на странную девицу, приютившуюся под соседним тополем. Растрёпанные рыжеватые волосы, тёмные брючки, тёмная кофточка с длинными рукавами. Мокрая с ног до головы. Зябко нахохлившись, девчонка смотрела, не отрываясь, куда-то на дорогу. Сновали туда-сюда по этой дороге авто, оставляя за собой водяные буруны, суматошно спешащим прохожим ни до кого не было дела, лишь некоторые бросали на неё косые взгляды и предполагали, видимо, то же, что и Славка. А предполагал он наиболее вероятное: с клиентом не повезло. Свинтус неблагодарный — денег не дал, выкинул бедолажку из тачки посреди улицы и по газам. Но сыпать соль на раны девице такими комментами, конечно, не решился, а лишь участливо посоветовал незнакомке:

— Что же вы мокнете, уважаемая? Хоть бы в подъезд зашли. Давайте провожу.

Он, в общем-то, не ожидал в ответ ничего, кроме какой-нибудь бяки типа «скачи лесом, козёл», но девчонка, обернувшись, лишь молча смотрела на приближающегося благодетеля пустыми глазами.

— У-у, барышня, я, конечно, извиняюсь, но на сегодня нам только наркоты не хватало.

Пробормотав это и сделав изящный полуповорот, Славка проследовал было мимо, но её тихая бессвязная речь заставила его остановиться как вкопанного.

— Помогите мне. Почему никто не хочет выслушать? Я… потерялась.

Славка внимательно посмотрел на неё. По щекам незнакомки текли то ли слёзы, то ли капли дождя. А глаза её уже не казались ему безумными, в них застыл обычный испуг. И сам вид её, потерянный и дрожащий, заставил его решительно шагнуть вперёд.

— Так, гражданочка, давай-ка под зонт и двигаем для начала в укрытие, — начал он бодро.

— Простите за нелепый вопрос. Не могу понять, где я сейчас нахожусь? — она слабо улыбнулась.

— Ну а что, нормальный такой вопрос. Городок этот носит легендарно-историческое название Комсомольск, а вот жэдэ платформа тут несерьёзная — просто Зяблики, — продолжал он свою дешёвую бодрятину, увлекая меж тем девицу к ближайшему подъезду. Мельком глянул на часы — оставалось десять минут. Чёрт, суждено ему сегодня добраться до своих рулеток и шуруповёртов или нет? Последний рабочий день — и такая веселуха с утра.

— Я, конечно, извиняюсь, мэм, но вы хоть имя своё помните?

— Лилия, — ответила она после некоторой паузы.

— Лилия-фиалка-незабудка… — пробормотал он, — что ж, для начала уже неплохо. Если ты ещё и адрес свой назовёшь, будет совсем отлично. Видишь-ли, Лилия, у меня до начала рабочего дня остались считаные минуты, а начальник у нас мужик вреднючий, и надо с тобой что-то решать.

— Адрес? Если бы я его помнила…

Она напряжённо выдавливала слова, похожая на нерадивую школьницу, вспоминающую у доски какой-то мудрёный текст. Ситуация начинала смахивать на мизансцену из дешёвого спектакля. Или на подставу, и тоже дешёвую. Славка бросил взгляд по сторонам: не подгребают ли в пределах видимости хмурые абстинентные организмы, отягощённые желанием навязать блиц-общение: — мужик, дай мобилу, звякнуть треба — ты чо, к бабе нашей клеишься? — куртяк у тебя норм, да и «котлы» тоже — и вообще, хорош шнифтами лупать, давай делись моральным ущербом…

— Сумку я потеряла. Это совсем плохо, — сокрушённо сообщила она, — слушай, парень, у тебя здесь есть место, где приткнуться на время? Мне надо обсушиться, прийти в себя, успокоиться, да просто поспать в конце концов. Я должна вспомнить, как это всё случилось.

— Парня зовут Вячеслав, — поразмышляв, буркнул Славка, — и место у него найдётся. А что у тебя случилось? Без обид, но я должен кое-что проверить.

Она недоумённо смотрела на него, и он довольно бесцеремонно задрал ей рукава и в темпе провёл нехитрую проверку.

— За кого ты меня принимаешь? — она попыталась нахмуриться.

Он наклонился к незнакомке: даже спиртного не ощущается.

— Ну всё, не дуйся, Лиля-незабудка. Сейчас я позвоню кое-куда и отведу тебя домой.

Он схватил телефон, пролистал контакты и набрал Вовку Чигиря, напарника по цеху.

— Вован, привет! Проблемка у меня возникла — дурней не бывает, — начал он врать, даже не задумываясь о правдоподобии, — тут дядька вчера замок у меня по пьяни ставил, ну и вот… В дверь теперь не выйти, а этаж у меня четвёртый, сам знаешь. Сижу, грущу. Ремонтёру этому позвонил, он скоро подойдёт и с той стороны откроет. В-общем, где-то через час буду, ты там Бычку объясни, чтоб не рычал.

— Слав, да ты расслабься! — радостно закричал в трубку Чигирь, — сегодня выходной у нас образовался.

— Что так?

— Так ночью же гроза была, утром электрики пришли, а на фабрике тихо и глухо. Работы у них тут до вечера, говорят — трансформаторы поплавились, а за ними аж в Москву ехать надо. Я ещё здесь, не ушёл. Бычку, конечно, скажу, но ты отметиться всё р