Оглавление

Мой путь к прозрению

Пролог

Я еду в электричке с дачи. Сейчас начало октября, и на улице разгар золотой осени. Как же красиво за окном, хоть и накрапывает дождь! Достаю смартфон, подсоединяю наушники и включаю группу ДДТ:

…Осень, доползём ли, долетим ли до рассвета?

Осень, что же будет завтра с нами?

Осень, доползем ли, долетим ли до ответа:

Что же будет с Родиной и с нами?…

Осень, ты напомнила душе о самом главном!

Осень, я опять лишён покоя…

Дослушала, призадумалась о разном, и тут вдруг слышу мелодию дудочки в конце вагона. Кто-то оттуда пытается достать деньги. Мелодийка, честно признаться, так себе — чуть повыше пищания, тем не менее, достаю сотенную купюру и вручаю «музыканту». Надеюсь, он её не пропьёт. Через пару остановок появляется ещё один «проситель»: сбор денег на больного ребёнка, дайте хоть рубль — и мы спасём ему жизнь, и т. д. и т. п. Что ж, выгребаю из кармана всю мелочь, кидаю в ящичек…

Приехала в свой город, в Москву, перед домом захожу в магазин, и сразу же:

— Купите из моей тележки хотя бы пакет макарон или упаковку туалетной бумаги. Акция в магазине. Собираем детскому дому.

Беру туалетную бумагу, переплачиваю рублей сто, может, чуть больше, кладу в тележку приюта для детей и иду к дому, ни капельки не жалея о подобных пустяках… Как там в Библии?

«Бог любит щедрого дарителя».

Но разве я щедрый? Да и деньги мои не заработанные, а инвалидная пенсия по линии психиатрии.

Пришла домой, а тут как всегда: брат орёт на меня за каждую ерунду!

— Зачем тут кастрюля стоит?

— А я её и не доставала.

— Ну, не доставала, всё равно возьми да убери!

Ладно, беру, убираю, следуя заповеди Христовой: не отвечайте злом на зло или ругательством на ругательство! И только незаслуженные укоры будут вам зачтены у Бога.

…Посидев пару дней дома, замечаю, что в квартире давно не убрано, много пыли. Навожу чистоту: стараюсь прибрать не только там, где видно, но и там, где незаметно, хотя сильно халтурю и знаю, что здесь ещё много местечек, где есть и пыль, и всякий ненужный хлам!

Параллельно думаю о том, что через три дня надо будет отдать 5000 рублей за свой кредит. Захожу на сайт. Опаньки! В этом месяце сумма сократилась на 1700 рублей! Я же брала больше, откуда вдруг списание?? От меня хотят получить теперь лишь 3300, а не 5000. Ну, дела!

Заглядываю затем на «Авито»: такая работа, как я люблю, упаковщицей, — через одну автобусную остановку от дома. Для меня это довольно хорошо! Я ведь именно так и хотела! (Ну, привыкших к роскоши и золотым унитазам в расчёт не берем). Хотя я бы хотела заиметь миллиарды, но не для себя, а для того, чтобы «Солнцем стать» и людям их, как Алладин с ковра-самолёта кидать! Я знаю: подобно Солнцу, я бы смогла тогда высветить себя всю без остатка и перейти на уровни более совершенного чувствования и духовного экстаза! Но я, как сердце, хочу работать на организм, а не насыщать раковые клетки! Лучше, чтоб в организме их не было совсем! Но ведь случается порою, что иммунные клетки отравляются раковыми, мутируют либо теряют все силы для существования, а это означает гибель для организма и для раковых клеток в том числе!

Ну ладно, «вернёмся к нашим баранам». Собралась на стажировку рядом с домом, взяла между прочим туфли с оторванным задником и надела носок с небольшой дырочкой. Думаю: ерунда, в конце концов, — всё равно никто не обратит внимания, а туфли куплю после получки. А работа — просто моя мечта! Сидишь себе в светлом цеху, слушаешь музыку и ставишь рядом друг с другом маленькие флакончики! Каждые полтора часа можно выйти на воздух, размяться после сидения! Классно же! Но через два часа подходит менеджер, подзывает меня и неожиданно сообщает:

— Извините, но вы нам не подходите, у вас медленная скорость и дрожат руки.

«Блин, как же так? — мысленно расстраиваюсь я. — В чём прокол? Нет, не в скорости, это точно, где-то есть косяк на духовных уровнях!»

Уже придя домой и прилёгши на диван, я начинаю основательно раскидывать мозгами:

«Что же это, ведь журавль уже почти в руках был и… упорхнул! Что было не так, Господи, почему Ты послал мне в руки мечту, но я не смогла ее удержать?…»

Затем, чтобы как-то отвлечься, затеваю небольшую стирку. И тут вдруг приходит осознание:

«А почему у меня в пальто внутренние карманы с дырой, а я их до сих пор не зашила? Да и ботинки… Они не то, что не начищены, с них даже мелкая грязь не вытерта!»

И далее чередом побежали мысли:

«Я же пришла на работу с порванным носком и оторванным задником у балеток! Ну, конечно, вот оно самое!»

Значит, ботинки вычистить, а порванные балетки — в помойку! Затем беру пальто, зашиваю карман, вешаю всю одежду в шкаф… И в эту самую секунду мне поступает приглашение от того, кому я более года назад сама предлагала сотрудничество!

«Приходите завтра к нам на работу».

И тоже недалеко от дома!

Прийти сказали к 10 часам утра. Я пришла к 9:50, звоню, а мне заявляют:

— К сожалению, пришедщих после 9:40 мы уже не берём».

Что за фигня? Где новый мой «косяк»?

И опять — осознание: ведь ОН, тот, кто был целый год интересен мне в интернет-форуме, очень умный, но выступавший под тёмной кличкой и всем пишущий только гадости, но при этом всеми любимый… ОН, пытавшийся завлечь меня, убедить в том, что любит меня и скучает, хотя мы уже целый год были с ним «в контрах»… Так вот ОН в глубине души меня очень волновал! Однажды он просил скинуть ему моё селфи. Интересно, почему именно селфи? Хотел полюбоваться мной? Ну ОК, прислала ему фотку своего лица, а он в ответ:

— Спасибо, но это не селфи!

Потом я так же всё время писала ему только неприятное, дабы он не мнил себя покорителем женских сердец и понимал, что есть кто-то, кто может быть сильнее его в чарах. Иногда просила у него прощения за свои грубости. Он же только отвечал:

— Всё нормально, я понимаю правила твоей игры, но порчу на тебя все равно наведу!

— Господь — упование моё, — парировала я, — кого убоюся? Что сделает мне человек?

— А я не человек, — и кинул мне гифку Джафара из мультфильма «Аладдин».

Может, порчу навёл?

— Но ведь ты две недели назад спрашивала про порчу. Забыла, что тебе люди отвечали?

— Чистого сердцем не коснётся ни порча, ни сглаз. Улетит, как воробей, незаслуженное проклятие.

Иду домой, а в голове — как будто глас Христа:

«И что ты гонишь Меня и храмы Мои не посещаешь? Не Я ли сказал: «Не можете без Меня творить ничего!»

Ладно, сегодня у меня ещё есть возможность попытаться устроиться конфетным флористом. Приехала на собеседование. Там мне объясняют, что важно очень быстро работать руками. По выходе с собеседования заметила невдалеке храм. Подошла к нему, поклонилась, крестным знамением себя не осеняю. А внутри почувствовала, что я в одном из мест Силы, и мне хочется упасть в земной поклон и насладиться тем духовным экстазом, который здесь, безусловно, ощущается. Мой взгляд невольно упал на стену с изображением палача, рубящего голову какому-то святому. К чему это? Не должно быть изображений, не хочу их видеть вообще, а, особенно, таких. Как можно подобное возводить в культ?

И всё-таки благодать Божья коснулась меня в храме. Перед выходом поднимаю глаза на лик Христа под куполом, кланяюсь ему, благодарю за заступничество и освобождение от грехов, за прекрасное душевное здравие, за то, что с Христом мне бояться нечего, любая ситуация разрулится.

По дороге домой размышляю: важна скорость пальцев, а как же я могу её развить? Ответ пришел из подсознания:

«Печатай! На клавиатуре».

А что печатать-то? Ну, конечно, собственную книгу, она ведь до сих пор у тебя только в рукописи!

Сказано — сделано! Дома сразу же сажусь за компьютер. А вечером — нежданно-негаданно — приглашение на работу, на которую не попала утром:

«Приходите завтра. Только к 9:40. Заплатим больше».

Задача решена!

Через пару дней звонит мама:

— Сколько ты видишь в квитанции за квартиру?

— Ну, на этой 2500.

— Ну, вот и дай мне половину.

Ничего не понимаю, почему только 1300 в этом месяце с меня за квартиру? Я же каждый месяц давала по 3000 и точно помню, что были ещё какие-то платежи… Куда они нынче подевались?

«Печатай! На клавиатуре».

Глава 1. Раннее детство

Я родилась 11 июля 1984 года — вторым ребёнком после брата Саши. Не запланированным и «получившимся случайно». Мама сомневалась: рожать или сделать аборт. Ведь младшему всего годик. Но в итоге решила всё же меня оставить.

Мой брат очень долго не разговаривал. Ему шёл уже четвёртый год, а он изъяснялся только слогами:

— Де, ты чё, де?, Де, а ба де?

Отец ему внушал:

— Саш, ты как-то плохо говоришь. Ты говори вот так, как я говорю.

Брат потом подходил ко мне со словами:

— О, ты по гаишь, гаи, ка я гаю.

Взрослых это забавляло. И я тоже много лет считала это забавным моментом. Ведь сама уже лопотала гораздо лучше Саши.

Большую часть своего детства я проводила в деревне у бабушки и по непонятной причине дичилась её с самого младенчества, всегда стараясь от неё «закрыться». Впрочем, это относилось и ко всем домашним: ни к кому из них я не испытывала ни малейшего доверия, боялась общаться с каждым и чувствовала себя ужасно замкнутой. Хотя за пределами дома и в отстутсвии родственников всё как будто принадлежало мне. Я ходила по всем соседям на улице, без страха являлась к ним в гости, и все меня угощали, чем и как могли по своему достатку.

— Я люблю варенье, — говорила я соседским бабушкам.

— Варенья у нас нету, — был ответ.

— Дядь Саш, у тебя есть конфеты? — спрашивала я у другого соседа, открывая его шкафы и тумбочки.

— Посмотри на полке справа, — отвечал он мне, лёжа на своем диване и листая газету.

Мне было всего лишь года два-три, когда я, видимо, решила покинуть домашних и, отправившись в странствие, полностью насладиться миром. Куда именно я двинулась — неизвестно. Но по дороге к лесу прошла довольно длинный путь. Всё это время мои близкие сходили с ума в поисках ребёнка. Проверяли дно колодцев и т. д. А я тем временем спокойно гуляла. Но когда устала и подумала, что пора бы уже возвращаться домой, мне встретилась соседка по улице, шедшая из леса с корзиной грибов:

— Оля, ты куда же это идешь?

— Да, баб Сань, я гуляю.

— Девочка, пойдём домой.

Она взяла меня за руку и благополучно доставила к родным.

Глава 2. Бабушка

В доме моей бабушки никогда не прекращались скандалы. Мой отец применял психологическое насилие к моей тёте с самого её раннего возраста. Будучи младше моей мамы на двенадцать лет, она постоянно страдала от насильственных требований моего отца мыть за всеми посуду, наводить порядок, после чего он сам, подобно дедушке, напивался в хлам и отсыпался в амбаре. Когда же тётя выросла, и у неё появились племянники (мы с братом), она орала уже на меня, чтоб я мыла посуду и наводила порядок в доме — это с моих лет четырёх. Таким же образом и отец «приучал к труду».

Я всегда в слезах исполняла их приказы и пыталась найти утешение своим обидам у бабушки. Она попрекала моего отца: мол, воспитывай примером, а не давлением. Но он по каким-то причинам так поступать не мог, а только заставлял. А потом бежал в магазин за водкой…

К слову сказать, когда подросла уже я, и у меня появились двоюродные брат и сестра — тётины дети, мой внутренний ребёнок был настолько обижен и травмирован, что эти самые дети служили источником раздражения для меня, и теперь уже я применяла к ним психологическое давление, часто обижала их и словами, и поступками, и всяческим насилием. Теперь уже двоюродные братишка с сестрёнкой бежали за утешением к бабушке, и она сажала их на колени, утирала им слёзы и говорила мне, какая я грубая и злая, что нельзя так с детьми.

Однако с самого раннего детства я тянулась к труду сама по себе, любила, например, начищать обувь всем домашним. Для меня это было приятнее игр в куклы. Всегда хотелось чем-то порадовать бабушку, навести порядок в её доме, прополоть палисадник. Бабушка же всегда воспринимала это как должное. Я ни разу не слышала от неё слов благодарности. Напротив, обязательно находилась какая-то неубранная тряпочка или какой-то лишний, вырванный вместо сорняка, цветочек… В общем, причины для попрёков были постоянно. А на мои робкие доводы, что вот, мол, я сделала что-то хорошее, следовал ответ, что я абсолютно ей ничем не помогла.

И в этом проявлялся весь бабушкин тяжёлый характер. Скажем, мой дедушка — тётин папа и мамин отчим — очень много делал для бабушки. Построил сарай, овчарню, террасу, много возился с нами, неродными ему внуками… Но что же его жена? А ничего! Она и мужнины заботы воспринимала как само собой разумеющееся, и в душе у неё не рождалось ни капельки благодарности за это. Наоборот, она всегда находила повод, чтобы хорошенько «врезать» супругу за какой-то недочёт.

Такая бабушкина чёрствость убивала во мне природные стремления к труду, и желание что-либо вообще делать постепенно уходило. Но при всём при том бабушка всегда денежно поощряла наш труд. Когда я, насилуя себя психологически и физически делами, не столь даже и трудными, но почему-то дававшимися мне, как тяготы бурлаков на Волге, в итоге получала от бабушки деньги — это создавало некую иллюзию радости, что теперь я могу купить себе, допустим, блок жвачки «Love is…»

А вот что перепадало от бабушки с избытком — так это ненависть. Она ругалась, причём совсем не слабенько так, а с полным желанием уничтожить морально в пух и прах, не оставив живого места на душе.

За наши детские шалости…

За зеркало, разукрашенное помадой в мои три года (поверите, бабушка до сих пор попрекает меня этим «диким проступком»)…

За сапоги, полные воды от прогулок по лужам…

За мои лазания по деревьям…

А что бы я ни говорила — всё всегда было абсолютно неверным!

И вообще, любые мои попытки проявить себя, высказать собственное мнение, да просто по-своему нарезать салат — кубиками, а не дольками — всё это пресекалось авторитетом бабушки. И её «более правильными взглядами».

(И я, кстати, до сих пор не знаю, что именно мне можно сказать бабушке, дабы она не задавливала на корню моё мнение своей «мудростью». )

В то же время и заботы от неё всегда было до удушения много. Она всегда самостоятельно накладывала мне в тарелку завтрак, стирала мои вещи, уверяя, что, мол, я всё равно сделаю хуже и ей придётся на меня ругаться, а себе-то она всегда всё простит.

А ещё она страстно любила поперемывать кому-нибудь косточки, просто кого-либо поосуждать!

…В доме у бабушки на полке стояла фотография Юрия Гагарина. Он широко улыбается и держит в руках белого голубя. Мне нравилось смотреть на эту фотографию, хотя какое вообще отношение Первый космонавт Планеты имел к нашей семье? Зачем его фотография хранилась у нас?

Глава 3. Родительский дом

— Ой ты, ой ты, посмотри, как она с отцом разговаривает! Что ты воображаешь-то из себя? Сейчас вот надеру тебя так, что на задницу не сядешь! Убирай, сказал, за отцом! Куда ты, твою мать, тряпку кинула? А крошки на столе и разводы не видишь что ли? Ушла, передохнула, снова сюда!

…Таким был практически каждый день моего детства с отцом с тех пор, с каких я себя помню. Я всегда уходила в ванную, долго плакала, а когда приходила с работы мама, в слезах просила её развестись с отцом, но это летело мимо её ушей. Маме даже казались удовлетворительными подобные методы отцовского насилия надо мной. Часто она сама его подначивала:

— Врежь ей!

Одежда и игрушки у меня всегда были самыми плохенькими и дешёвыми, но зато при этом никогда не экономились деньги на лекарства и лечение для меня — правда, непонятно от чего. Деньги, в основном, зарабатывала мама, отец зарабатывал меньше и всегда приходил домой пьяным. А мама ездила на могилку к Матронушке лить слёзы о пьющем муже и больной дочери, искала выхода из своей непростой жизненной ситуации у дорогущих экстрасенсов. И несла в дом то, что считала нужным, не учитывая никогда ни моих, ни мужниных желаний.

— Что, опять купила сушки сладкие? Мне нравятся с маком! — негодовал отец и бежал в магазин за пивом.

После чего, конечно, мама пилила мужа, орала на него, слушала сентиментальные песни Надежды Кадышевой и о чём–то плакала.

Да и отец никогда не покупал маме ничего из того, что ей хотелось. Она страдала, говорила, что хочет цветов от него хотя бы на День рождения. А отец всегда отвечал:

— Ну, какой смысл в этих цветах, ведь арбуз лучше, от него хоть толк есть.

— Давай я тебе подложу котлетку, — пыталась иногда проявить ко мне заботу мама.

— Нечего её баловать, сама возьмёт, — отбривал отец.

Однажды, когда мне было семь лет, я подошла к раковине, поставила в неё тарелку после ужина и хотела бежать играть в своих мишек и кукол.

— Помой за собой! — резко остановил меня отец.

Помню свой детский шок как сейчас. Я со страхом и надеждой посмотрела в глаза маме, но она не сказала ничего, и я, подавив в себе тогда стресс и слёзы, начала тереть тарелку.

С детства у меня было недержание мочи. И на прощание перед сном отец всегда презрительно кидал мне:

— Зассыха!

А мама даже и не думала одёргивать его.

Бывало, он приходил и, ничего не спрашивая, лез в ящик, где лежали, как я считала, мои вещи. Я боялась даже пикнуть. А на моё робкое:

— Зачем ты лезешь в мои вещи? — следовала жесточайшая отповедь:

— Какие они твои? Здесь вообще ничего твоего нету. Заработаешь, купишь — будет твоё!

— Ты, видишь, как мы с матерью о тебе заботимся? У тебя есть только я и мать, больше тебе не на кого надеяться в жизни. Я один у тебя благодетель, — говорил мне отец между бесконечными своими издевательствами.

— Мам, отдай меня в воскресную школу, — просила я лет с девяти.

Моя душа искренне тянулась к храмам, мне казалось, что только там я совершенно избавлюсь от стрессов. И, видя монахинь, говорила маме:

— Мне кажется, эти женщины какие-то чистые, словно ангелы. Когда я вырасту, то посвящу себя Богу и Церкви и буду такой, как они. Я хочу быть монахиней.

— Ой, выкинь ты это из головы, — отвечала мама.

И к двенадцати годам я совершенно забыла о тех желаниях, теперь начал появляться интерес к мальчикам.

А мама таскала и таскала мне лекарства. И постоянно учила:

— Ну что ты вся такая робкая, скованная, как курочка? Надо быть такой, как я. Ты же видишь, как я говорю с людьми. В тебе даже весёлости нет никакой и болезней-то от рождения у тебя столько! Ой, горе, а не ребенок!

И я верила всем ее словам. Страх, стыд, паника, скованность, постоянные слезы в глазах — всё это было моими постоянными чувствами. Но я старалась, старалась, как могла, быть веселее, раскованнее, общительнее. Надрывалась буквально, а мама, преисполненная ненависти ко мне, подмечала:

— Вроде чуть повеселее сейчас стала.

А я лишь думала о том, что однажды просто шагну с балкона, и на этом всё и закончится. Никогда мне не стать полноценной!

Глава 4. Первая любовь и первые знаки неба

Я росла очень симпатичной девочкой, а к четырнадцати годам стала такой красавицей, что красивее меня, пожалуй, было и сыскать!

Но детские стрессы никуда не делись. Я оставалась очень забитой, мне было страшно общаться с людьми, и я даже не понимала, как установить контакт с мальчиками.

У многих моих сверстниц, гораздо более невзрачных, мальчики уже были, а у меня — нет. И мне тогда казалось, что уже не будет никогда: на таком полном нуле была моя самооценка. Многие мальчики и даже мужчины, конечно, очаровывались моей красотой, но я понимала, что им всем абсолютно безразлична моя личность, безралично, что у меня на душе. Им просто хотелось похвастаться тем, что «эта красавица из одного района со мной», попытаться меня приобнять и помахать друзьям — мол, она со мной, дело сделано. Иными словами, мужскому полу нужно было лишь эффектно подчеркнуть мной свой статус. И ничего иного.

Приходя домой, я пыталась вырывать и засаливать свои густые волосы, плакала перед зеркалом, глядя на своё очаровательное отражение. А садясь перед телевизором, слушала, как поёт на сцене Алёна Апина:

Спрячь меня, дождь, от назойливых глаз,

Пусть я до нитки промокну.