– Сначала надо атаковать любовью, – говорил Шанли, – любовь нужна всем, даже распоследней собаке. Я окружаю каждого нежной отцовской заботой, я не даю им опомниться. Это главное. Атака, бомбардировка любовью. Каждому надо сразу говорить, что он особенный, необыкновенный, самый красивый, самый талантливый, что он обладает массой нераскрытых достоинств. Ему хочется в это верить. Ему хочется верить мне. Я говорю то, что он всегда желал услышать. Он изголодался по доброму слову, и я кормлю его до отвала. Усомниться в моих словах для него – значит усомниться в себе самом. Я отучаю его думать, и он чувствует себя счастливым. Я дарю ему это счастье, он приходит ко мне опять, он уже не может жить, как прежде, не слыша постоянных уверений в собственной необычности, избранности. Но это только начальный этап. Дальше мы с ним вместе решаем его наболевшие проблемы. Человек ведь скот по своей природе. Думать для него – тяжкий, непосильный труд. Я думаю за него. И он счастлив. Он больше не стесняется жить так, как свойственно скоту – щипать травку, смотреть в небо пустыми глазами, мычать и ни о чем не думать.
В рассуждениях Шанли не было ровным счетом ничего оригинального, и если бы скептик Феликс Михайлович не видел собственными глазами, как успешно гуру реализует на практике свою банальную до неприличия теорию, то принял бы кривоногого Кима за пустозвона, бессмысленного болтуна. Но он видел и понял в свои шестьдесят лет, как все страшно просто в этой сложной жизни.
Однако, представьте, каково мне было узнать, что он отсидел десять лет за убийство женщины, в которую был влюблен!
Люди не прощают тех, перед кем виноваты.
он просил несколько экземпляров своих книг со склада, когда все его авторские экземпляры бы
вообще никто не заметил. Он
К жизни он относился с какой-то судорожной гастрономической жадностью.
анализировала, пробовала на себе всякие оригинальные новые методики, умудрилась без ущерба для
И никому в голову не могло прийти, что уже через год начнется то же самое, но уже на другом, более разумном и серьезном уровне.
Ника сделала все необходимое, осталась у Ракитиных до утра, потом приезжала каждый день в течение недели, обрабатывала рану, когда стало возможно, сама наложила швы.
Жертвы и убийцы, «братки» и милиционеры, частные сыщики и злодеи мафиози – все это были совершенно одинаковые, безликие существа, порождение огромного конвейера, штампующего бесконечную холодную пластмассу
