Оглавление

Пазл Пабло
Автор: Александра Поповских

Глава 1 Потеря

Похороны

Кладбище застыло в безмолвии, словно само время остановилось, затаив дыхание в ожидании чего-то неизбежного. Могильные плиты, выстроившиеся в скорбный хоровод, хранили не только останки ушедших — они словно оберегали осколки прошлого, сплетённые из смеха, слёз и полузабытых клятв, которые теперь эхом отзывались в вечности.

Чёрные силуэты скорбящих медленно растворялись в воздухе, подобно чернильным кляксам на сером листе дождя. Лишь ветер, старый сплетник, продолжал свой бесконечный рассказ, перешёптываясь с берёзами, чьи ветви печально склонялись под тяжестью утраты. Редкие капли дождя, падая на камни, издавали почти неслышный звон, словно бросая монеты в копилку вечности.

В этой звенящей тишине каждый шорох казался ударом колокола, каждое движение — предательским звуком в царстве безмолвия. Природа сама словно погрузилась в траур, создавая саван из дождя и ветра для тех, кто нашёл здесь свой последний приют.

Но одна фигура стояла неподвижно — Веро́ника. Девушка, осиротевшая в двадцать с небольшим лет, стройная, как кипарис, в чёрном кожаном плаще, застыла у свежей могилы. Она держала губами сигарету, которую так и не смогла прикурить. В её побелевших от напряжения ладонях была зажата фотография: отец улыбался той самой улыбкой — с хитринкой в уголках губ, словно хранил секрет, унесённый с собой в вечность.

Ему было сорок пять лет… Возраст, когда жизнь должна была пахнуть сиренью и свободой, а не землёй, холодной и сырой, как тот нож в сердце, который остановил его жизнь. Её губы дрожали, удерживая сигарету, которая казалась символом незавершённости, как и вся её жизнь с этого момента. Фотография в её руках словно оживала — отцовская улыбка, полная тепла и какой-то тайной мудрости, смотрела на неё с укоризной, будто предупреждая о чём-то важном.

Ветер играл с полами её плаща, но она не замечала холода — внутри неё бушевала буря чувств, которую не мог унять даже могильный холод. В этот момент казалось, что время остановилось, превратив её в памятник собственной утрате, в символ непоколебимости перед лицом неизбежного.

Резким движением она выдернула сигарету из губ и отбросила её в сторону.

— Пап… — её голос рассыпался о кладбищенскую тишину, как хрустальный бокал, упавший с высоты. — Ты говорил, сила — это когда ты стоишь, даже если земля уходит из-под ног.

Её взгляд устремился к надгробию, где чёрно-белый портрет отца казался окном в безвозвратно ушедшее прошлое. На снимке он был живым: морщинки у глаз, расходящиеся лучиками от добродушной улыбки, тень недокуренной сигары в привычной руке. Сейчас камень хранил безмолвие, а дождевые капли струились по буквам имени, словно небо проливало свинцовые слёзы вместо обычной влаги.

Каждое слово, произнесённое ею, казалось ударом молота по сердцу. Сила, о которой говорил отец — та самая, что должна была помочь ей выстоять. Но как стоять, когда земля не просто уходит из-под ног — она разверзается бездной, готовой поглотить целиком?

— Значит, во мне есть эта сила, — прошептала она, и её голос утонул в шуме дождя.

Внезапно порыв ветра яростно сорвал с берёз листву — зелёные листья закружились вокруг Веро́ники, создавая вихрь из прошлого и настоящего. Где-то вдалеке гулко прокатился гром, словно небесный колокол, и девушка сжала фотографию так сильно, что костяшки побелели — будто пыталась удержать последний лучик того мира, где отец ещё смеялся, где слово «навсегда» не превратилось в пустой звук.

— И я буду сильной, — выдохнула Веро́ника, машинально поправляя воротник плаща, пропитанного запахом дождя и ладана. — Даже если за твоей смертью кроется… что-то ещё.

В этот миг ей почудилось, что тень от берёз скользнула по могиле слишком резко, будто её гнал не ветер, а что-то иное, невидимое.

Её пальцы дрогнули, касаясь гранитных букв: «Верный слову. Справедливый. Отец, брат». Морозный гранит надписи обжигал кожу, словно слова были выжжены не резцом мастера, а самой судьбой, оставив на камне неизгладимый след правды и боли.

— Справедливый… — голос сорвался в хриплый шёпот. — Ты клялся, что в нашем мире грязи есть кодекс чести. Но кто-то разорвал даже его! — ногти впились в ладони, оставляя полумесяцы на коже.

Из кармана плаща Веро́ника вытащила смятый лист. Бумага, пожелтевшая за неделю, будто век пролежала в гробу. Его почерк — угловатый, торопливый, последние буквы расплылись в кляксу, словно ручка выпала из мертвеющей руки. Адрес… Всего семь слов, но, возможно, там она найдёт ответ.

— Я узнаю кто, — прошипела она, и ветер подхватил слова, закрутив их в воронке из листьев. — Даже если придётся стать тенью в твоём проклятом бизнесе. Даже если… — взгляд метнулся к аллее, где чёрные лимузины уплывали в туман дождя, — придётся вскрыть гнойник, что ты называл дружбой.

Молния брызнула фиолетовым светом, осветив её профиль — острый, как клинок. Кожаный плащ обвился вокруг тела, словно второе нутро; распахнутый зонт-трость в виде ворона, словно чёрными крыльями, укрывал хозяйку.

— Ты говорил, что я — твоё отражение? — она прижала фотографию к губам, где застыла капля дождя. — Тогда смотри, как твоя кровь превратится в яд для них.

Внезапный град ударил по камням, заставив вздрогнуть. Но Веро́ника уже не чувствовала холода — в груди пылала лава, где смешались боль, ярость и… восторг? Словно отец шептал из глубин сознания: «Доведи игру до эндшпиля. Даже если придётся пожертвовать королевой».

— Ради тебя. Ради нашей правды, — бросила она в лицо ветру, поворачиваясь спиной к могиле. Зонт захлопнулся с хрустальным звоном — теперь дождь с градом хлестал по щекам, смешиваясь со вкусом железа на губах.

Гром прогремел в такт шагам, отбивающим: месть-месть-месть. Голубые глаза, вспыхнувшие в вспышке молнии, отразили две Веро́ники: одна — девушка с разбитым сердцем, другая — хищница, выслеживающая добычу, готовая разорвать любого, кто встанет у неё на пути.

— Не подведу, — прошептала она, исчезая в завесе ливня. Над могилой же, в луче внезапно пробившегося сквозь тучи света, закружилась одинокая ворона — будто сам прах отца обрёл крылья, чтобы лететь за ней следом.

Новый знакомый

Веро́ника направилась к лимузину, где её телохранитель, словно изваяние из базальта, уже открывал дверь. Однако внезапный стук каблуков по мокрому асфальту заставил её остановиться.

— Веро́ника Церцер, могу я поговорить с вами? — раздался за спиной решительный и уверенный голос.

Перед ней возник молодой человек в кожаной куртке, от которой исходил запах дыма и мятных леденцов. Дождь стекал по его куртке, оставляя на коже серебряные ручейки. Его голубые глаза горели холодным пламенем, слишком ярким для живого человека.

— Старший следователь Иван Курский, — он быстро достал удостоверение из нагрудного кармана и показал его Веро́нике. Бумага была испещрена печатями, словно шрамами.

— Поговорим? — спросил он.

Телохранитель сделал движение вперёд, но Веро́ника взмахнула рукой — жест, от которого даже вороны замолкали в её присутствии.

— О чём? — она скользнула взглядом по документу, будто это было меню в дешёвой забегаловке, после посещения которой можно подхватить брюшной тиф.

— О том, как ваш отец превратился в решето, — он намеренно растягивал слова, наблюдая, как её зрачки сужаются в игольные уколы. — Удары ножа были нанесены с предельной точностью, это не уровень обычной уличной шпаны.

Веро́ника усмехнулась, но это больше походило на рычание.

— О боже, вы открыли, что убийство не случайность? — она сделала шаг вперёд, и зонт-трость с вороньим набалдашником упёрся ему в грудь. — Может, ещё расскажете, что земля круглая?

Курский не отступил. Его дыхание пахло кофе и горечью риска. Иван был не из тех людей, которых можно было напугать. Он поднял решительно бровь и сказал:

— Я знаю, кто, возможно, заказал вашего отца. И знаю, что вы уже три дня ищете по притонам того, кто написал ваше имя на обоях в морге. — Он достал из кармана фотографию, где красовалась надпись: «В. Церцер». Кто это сделал и зачем, было загадкой, но одно было ясно: скорее всего, это была угроза.

Веро́ника ощутила, как под перчаткой холодеет рукоять ножа в рукаве. Этот нож всегда был с ней, куда бы она ни шла. Ей не нравился этот самоуверенный тип, но что-то было в нём, что её заинтересовало.

— Предлагаю сделку, — снова начал следователь, наклоняясь так близко, что Веро́ника услышала его дыхание. — Я — ваши глаза в полицейской базе. Вы — мои уши в вашей империи. Вместе мы вытащим тухлую селёдку, что воняет в этом деле и у вас, и у нас.

— Значит так, слово «возможно» меня не интересует, это первое, и второе: сотрудничество? — Веро́ника рассмеялась, и в смехе зазвенели лезвия. — Вы либо самоубийца, либо гений. А гениев, — она аккуратно взяла руками его белый воротник и, немного приподняв, притянула мужчину к себе, шепча на ухо, — я ломаю ещё в зародыше.

Она хотела его напугать или проверить. Этот следователь был скорее глупцом, раз решил лезть туда, куда не следует. Как только в «Чёрной орхидее» узнают, что он рыщет, его прихлопнут, как таракана.

Телохранитель хрипло задышал, сжимая рукоять пистолета. Курский ухмыльнулся, доставая из кармана конверт.

— Взгляните вначале на это, а потом решите, будете ли вы ломать меня в зародыше или нет.

Его голос звучал сухо, но уверенно. Веро́ника раздражённо схватила папку и открыла. Капли дождя тут же забарабанили по файлам.

Внутри, сразу на первой странице, было фото с камер видеонаблюдения, где её отец был запечатлён за день до смерти: он стоял у витрины ювелирного, а в отражении стекла виднелся силуэт со знаком «Чёрной орхидеи» на тыльной стороне руки.

— Завтра в десять я угощу вас кофе, — он сунул конверт ей в пояс. — Придёте — узнаете, кто замешан в убийстве. Нет — будете гадать, чья следующая очередь в крематорий.

Лимузин рванул с места, брызги из-под колёс окатили следователя. Но Веро́ника, глядя в зеркало заднего вида, видела, как он стоит под ливнем, сливаясь с тенями, будто он сам был частью тьмы.

— Что за напыщенный кретин? — возмутилась Веро́ника.

Телохранитель по имени Вениамин лишь покачал головой и седина в его висках блеснула серебром.

— Опомниться не успеете, его грохнут в его же кабинете.

Но Веро́ника не хотела его смерти, ей нужен был собственный человек, который будет информировать её из полиции. Но будет ли это именно этот напыщенный кретин, она не знала, но должна была проверить его на прочность.

Встреча в десять

Утренний свет, с трудом проникая сквозь пыльные окна полицейского участка, падал на лицо Веро'ники, превращая её чёрные волосы в воронье крыло. Следователь Курский, её недавний знакомый, встретил её у дверей, его взгляд был острым, казалось даже немного скучным.

— Доброе утро, Веро́ника, — произнёс он, и в его голосе послышались нотки азарта. Его кожаная куртка все также пахла сигаретным дымом и мятными леденцами. Он открыл перед ней дверь кабинета, приглашая войти.

Она вошла в кабинет, где хаос на столе следователя казался насмешкой над её безупречным порядком. Папки громоздились, как карточные домики, готовые рухнуть от малейшего дуновения. Вероника терпеть не могла беспорядок и, видя его у других, сильно раздражалась.

Михаил хотел сесть в кресло напротив и уже было открыл рот, чтобы что-то сказать.

— Без предисловий, — отрезала она, усаживаясь в кресло с грацией пантеры. Кофе, который протянул ей Курский, остался нетронутым — ведь в её венах текла не кофеиновая жижа, а чистейший адреналин. Она поставила свой зонт-трость и скрестила руки на груди, глядя на дерзкого следователя.

Иван раскрыл папку с фотографиями, и каждое движение его рук было точным, как у хирурга. Его пальцы, покрытые едва заметными шрамами от старых ранений, бережно касались каждой фотографии. Пока он возился с файлами, Веро'ника разглядела его лицо и только сейчас заметила, что левая часть щеки была покрыта шрамом от огня. Курский был вполне приятной наружности, его белесые волосы хорошо гармонировали с темной аккуратно подстриженной бородой и светлыми глазами. Но его излишняя уверенность в себе и дерзость раздражали Веронику.

— Смотрите, — он указал на снимки с места преступления. — Здесь нашли тело вашего отца.

— Знаю, — её голос был холоднее утреннего тумана. — Что дальше?

Он достал другую пачку фотографий, и его пальцы дрогнули, будто касались не бумаги, а живых улик.

— Обратите внимание на пол. Где следы крови? — его голос понизился до шёпота, и в этот момент за дверью офиса кто-то громко пробежал мимо, будто указывая на важность улики.

Веро́ника впилась взглядом в снимки. Крови не было. Совсем. Но на одном из кадров она заметила странное пятно, похожее на отпечаток ладони, выцветший добела.

— Хотите сказать, тело перенесли? — спросила она, чувствуя, как внутри всё сжимается в ледяной комок. Её перчатки похолодели, будто прикоснулись к смерти.

— Именно, — кивнул Курский. — Кто-то щедро заплатил за молчание. Настолько щедро, что даже прокуратура закрыла глаза. И знаете, что самое интересное? Деньги были переведены через офшорную компанию, зарегистрированную на Британских Виргинских островах.

— Неужели? — она наклонилась вперёд, её глаза горели ледяным пламенем. В этот момент её зрачки сузились в игольные уколы.

— Кто-то очень хочет, чтоб правда не вышла наружу, — ответил следователь, доставая из ящика стола обгоревший блокнот, в котором был записан адрес, обведённый в кровавое кольцо. — И я знаю, кто может помочь раскрыть эту тайну.

— И кто же?

— Есть один человек, завтра я навещу его, полученную информацию передам вам.

Веро́ника кивнула, а потом долго рассматривала фотографии, складывая в голове новую мозаику. На одной из них она заметила отражение витрины, где виднелся силуэт с знаком Чёрной Орхидеи на тыльной стороне руки. Она стала прикидывать в уме, кто мог носить такую тату? Члены группировки никогда так открыто не указывают о своём предназначении. Да и она никогда не видела никого с такой тату. А это была уже вторая фотография с этим человеком.

— Хорошо, — произнесла она наконец, откидываясь назад в кресле. — Что ещё у вас есть?

— Много чего, — улыбнулся Курский, доставая из кармана конверт с фото её отца за день до смерти. — Но это только начало. До меня дело вёл другой следователь, но он внезапно уволился. Знаете, почему? Потому что нашёл ту самую фотографию, где в отражении виднеется силуэт возможного убийцы, с чёрной орхидеей на руке.

Веро'ника сверлила его взглядом, следователь понял, что она ждёт ответа на свой немой вопрос.

— Все знают, что ваш отец был главой Чёрной орхидеи. Никто не хочет лезть в заварушку, в которой участвуют самые опасные люди группировки. Никому не хочется оказаться между двух огней.

— А вам хочется? — Отрезала Веро́ника, сверкнув своими ярко-синими глазами, прожигая следователя насквозь.

— У меня свои личные счёты с Орхидеей.

— Хорошо, предположим, мы с вами будем сотрудничать, что вы хотите от меня?

Молодой следователь присел на краешек стола и скрестил руки на груди, он взглянул на Веронику как-то иначе и сказал:

— Я всего лишь хочу получить информацию, которая поможет мне раскрыть это дело, — сказал следователь, пристально глядя на Веро́нику. Они были почти одного роста, и она с нескрываемым интересом изучала его лицо.

— Вы осознаете, во что вмешиваетесь? Вы знаете, кто я и какие люди входят в нашу группировку? — спросила она, не скрывая своего положения.

Следователь оставался невозмутимым. «Не боится, — подумала Веро́ника, — даже мускул не дрогнул. Глупец или храбрец?»

— Я знаю, кто вы и что можете со мной сделать, не понаслышке, — произнёс он, поворачивая голову и показывая ей свой шрам, который, казалось, навсегда запечатлелся в его душе.

— Месть, значит, — догадалась девушка и, подойдя к своему зонту, взялась за рукоятку. — Если вы хотите играть в игры с Чёрной орхидеей, то вам нужен человек, который будет вас защищать, а взамен вы будете делиться с ним информацией, не так ли?

— Именно поэтому я выбрал вас, Вероо́ника, вы очень проницательны.

— Я не состою в этой группировке, я лишь дочь того, кто её возглавил, у меня мало возможностей.

Ответила девушка и сделала шаг назад.

— Пока этого вполне достаточно, — тут же отозвался Курский и снова улыбнулся.

— Ладно, — согласилась Веро́ника, она в этом союзе пока ничего не теряет. — Что с человеком, который написал моё имя в морге? Вы его поймали, я надеюсь? Или все так же будете лишь трепать языком? — спросила она с легким раздражением.

— Я хотел оставить это на десерт, но да, я его поймал, — Иван с довольной улыбкой взглянул на Веронику, которая лишь приподняла бровь, пытаясь скрыть свои чувства. — Хотите его допросить?

Допрос

Спустя час Вероника стояла перед мужчиной, который сидел на стуле в небольшом заброшенном складе в центре города. Все вокруг было застелено полиэтиленом, а руки и ноги мужчины были связаны, глаза завязаны. Вероника с удивлением взглянула на следователя Ивана.

— А вы, я вижу, не из робких, — она была поражена методами ее нового знакомого, ведь он был прислужником закона, а по закону так не поступают. — Хотите меня впечатлить?

— Нет, я хочу, чтобы вы доверяли мне, а это в качестве подарка, — с улыбкой произнес Иван и добавил: — Я вас оставлю.

Следователь вышел из склада и остался ждать за дверьми. Вероника подошла к мужчине, который сидел сгорбившись и даже не дернулся, услышав голоса. Она сняла с него повязку и внимательно осмотрела: грязная одежда, исколотые руки, небритое и уставшее лицо. Мужчина поднял голову и взглянул на нее.

— А, это ты, — устало произнес он.

— Кто тебе заплатил за надпись в морге?

Мужчина пожал плечами.

— Не знаю, просто подкинули конверт с деньгами и записку. Ну и небольшой презент, — улыбнулся он.

— Какой презент?

Он снова поднял на нее взгляд и нахмурил брови.

— А то ты не знаешь, Орхидея всем дает то, что они хотят. Любит исполнять желания, а потом дергать за ниточки.

Вероника не понаслышке знала, как это происходит, но никогда не участвовала в этом.

— Можешь меня убить, мне все равно недолго осталось. Я ничего не скажу, потому что ничего не знаю.

Вероника терпеть не могла наркоманов и все, что с ними связано. Ее мать умерла именно по этой причине. Сумасшествие довело ее до зависимости, а зависимость отправила на тот свет. Вероника хотела пристрелить этого нарика, но рука дрогнула, когда она потянулась к пистолету.

— Пусть тебя убьет та дрянь, которую ты употребляешь.

С этими словами она вышла из склада и села в машину, где ее ждал Курский. Он посмотрел на нее вскинув брови.

— Я не слышал выстрела, — удивленно произнес следователь, смотря на спокойное лицо девушки. — Орхидея не оставляет свидетелей… — закончил он в ответ на молчание Вероники.

Вероника гневно посмотрела на него, ее глаза, казалось, стали полностью черными.

— Я же уже говорила, что не состою в группировке. У меня свои правила.

Иван улыбнулся ей и отправил кому-то сообщение. Какое именно, Вероника догадывалась, но не стала думать об этом. Они тронулись, не нарушая тишину до самого участка.

Проверка координат

Ночь была словно сотканная из паутины и стали, а ветер завывал, словно раненый зверь, безжалостно обрывая свежие листья с деревьев. Байк Вероники ревел сквозь пелену дождя, и капли, словно острые стальные иглы, впивались в кожу. В кармане её жгло что-то нестерпимо — пожелтевший листок, а точнее, вырванный клочок бумаги с координатами, выведенными словно кровью. Она должна была проверить, что именно оставил её отец перед смертью. Вероника была уверена, что эта записка предназначалась только для неё.

Особняк предстал перед ней чёрным саркофагом, окна которого мерцали фосфоресцирующим светом, словно внутри танцевали призраки прошлого. Плющ на стенах шевелился от ветра, словно щупальца спрута, пытаясь схватить её и утащить в свою бездну.

Вероника шагнула в зев входной арки, и дверь захлопнулась сама собой от дуновения ветра. «Как в детских кошмарах», — подумала она, оборачиваясь на резкий хлопок.

В комнате с облупленными обоями царил запах страха, а не плесени. Она прошлась по безжизненным и холодным комнатам, пока не наткнулась на встроенный в стену шкаф. Дверь слегка скрипнула, когда она её распахнула. Там, из общей картины старья, выбивался новенький сейф в стене. Веронике на миг показалось, что он пульсирует, как живой орган. На сейфе был установлен сканер, она приложила свой палец, и дверца открылась с хриплым стоном. Внутри, на бархатной красной подушке, лежали вещи:

Дневник в кожаном переплёте, пахнущий миндальным ароматом и порохом; фотография отца на фоне каких-то бочек;

кинжал с рукоятью в виде бутона, с огромным чёрным камнем в середине; небольшая табличка с надписью: «ОХ — Серая орхидея. Мы удобряем мир пеплом врагов» — эта фраза в дневнике обожгла её сетчатку.

Страницы дневника зашелестели в руках Вероники, открывая пометку: «12.09 — день, когда дочь узнает правду. Готов ли я?» Она стала листать дневник и поняла, что в нём может найти много интересного.

Вдруг девушка услышала тихие шаги. Затаив дыхание, она замерла: кто-то крался к ней. Вероника прижала к груди кинжал, чья рукоять вдруг стала немного тёплой, словно живая плоть. Она бесшумно спряталась за дверью и, смотря в щель между проемом, пыталась разглядеть силуэт. Шаги раздавались почти беззвучно, словно это был не человек. Вероника, казалось, не боится никого и ничего, но этот дом, темнота и страх перед неизвестным делают своё дело. Лучше не высовываться, если не знаешь, кто перед тобой.

Веронике казалось, что она стояла там целую вечность, прежде чем шаги неизвестного направились к выходу. Её сердце медленно успокоилось, и она уже смело выглянула из комнаты, прислушавшись. Тишина. Выждав момент, она сорвалась с места и побежала к другой двери, выбегая на улицу. Вероника бежала, не оглядываясь, и успокоилась только тогда, когда почувствовала под руками руль от мотоцикла.

Дома, в тишине, нарушаемой лишь треском камина, Вероника развернула пергамент, на котором рукой её отца была написана короткая записка. Чернила вспыхнули ультрамариновым пламенем, и перед её глазами предстали слова:

«Вероника, моя дорогая, мой нежный тайфун…

Если ты читаешь это письмо, значит, я, вероятно, уже покинул этот мир. Прошу тебя, будь осторожна, всё не то, чем кажется. Прости за всё…

P.S. Ищи ответы, скрытые в цветах, которые я дарил твоей матери.»

Глава 2 Наследство

Офис группировки «Чёрная орхидея»

Посреди мегаполиса Кланстауна, вырос самый большой небоскрёб — Чёрная орхидея, словно титан, возвысившийся над другими строениями. Его стеклянные, черные стены отражали утреннее солнце, создавая гигантскую призму, рассыпавшую радужные блики по улицам. На высоте птичьего полёта, где воздух был разреженным и кристально чистым, располагались этажи, принадлежащие могущественной группировке, которая заправляла всем городом.

В тот самый день, когда земля сомкнулась над гробом отца, в почтовом ящике Вероники обнаружилось два конверта с золотым тиснением. Тяжелые, как приговор, они лежали в её дрожащих руках, пока она читала лаконичные приглашения от двух самых влиятельных главарей преступного мира Кланстауна.

Судьба, словно играя с ней злую шутку, толкала её в пасть хищника. Завтра ей предстояло встретиться с теми, кто мог одним словом разрушить её жизнь или… изменить её навсегда. Вероника знала — после этой встречи обратной дороги уже не будет.

Панель лифта была особенно гладкая, чёрная, с биометрическим сканером для тех, кто хочет подняться на определённые этажи. Вероника сначала приложила ладонь, а затем коин — валюту, используемую внутри группировки Чёрной орхидеи. Поверхность ожила, показывая нумерацию этажей, и она нажала кнопку «двадцать пять».

Поднимаясь в лифте, Вероника ощущала, как с каждым новым этажом меняется атмосфера. С двадцатого по двадцать четвертый этаж, где располагалась бухгалтерия группировки, воздух был пропитан запахом свежей краски и дорогих кожаных папок. Сто тридцать кабинетов, за дверями которых кипела работа, на самом деле были лишь фасадом для сотен теневых операций, различных организаций.

Латексный костюм Вероники, облегающий словно вторая кожа, переливался в свете ламп, а каска от мотоцикла в руках казалась неуместным аксессуаром в этом мире дорогих костюмов и безупречных этикетов. Но именно эта небрежность в одежде была частью её имиджа, она никогда не боялась показать, что не боится выделяться.

В коридорах двадцать пятого этажа работники почтительно расступались перед ней. Некоторые узнавали дочь Церцера, другие просто чувствовали исходящую от неё ауру власти. Её синие глаза, казалось, видели каждого насквозь, а лёгкая ухмылка на пухлых губах намекала на то, что она знает гораздо больше, чем показывает.

Кабинет Монарха группировки встретил её полумраком и тяжёлым ароматом дорогого коньяка.

Ратмир Шепер, известный как «Генерал», сидел за массивным столом из тёмного дуба, его седые волосы и борода создавали контраст с тёмным костюмом. Рядом с ним, словно призрак, расположился Пётр Кольцов — единственный альбинос в группировке. Его белые волосы и ресницы казались белым пятном во всём этом готическом стиле. Даже сам Пётр, в тёмно-синем костюме и тростью с набалдашником в виде льва, добавлял ему антуража. Он владел всеми фармацевтическим заводами в Кланстауне.

Ратмира Вероника знала давно, он был приближен к её семье как никто другой, до смерти отца. Они часто виделись на семейных праздниках и отдыхах, но, несмотря на это, Вероника была с ним не близка. Ратмир владел всеми шахтами в городе по добыче угля, драгоценных камней и металлов.

Петра же Вероника знала заочно и видела лишь пару раз. Из-за своей особенности, Петр появлялся очень редко, ведя в основном ночной образ жизни. Солнечный свет вредил его коже и глазам.

Кабинет был окутан полумраком, и единственным источником света служила настольная лампа с зелёным абажуром, отбрасывающая причудливые тени на стены. Ратмир, казалось, пытался запугать Веронику, специально приглушив свет, и она, изображая страх, сидела напротив них.

На столе лежала папка с документами, её чёрная обложка с золотым тиснением казалась зловещим приглашением в мир, где правила были написаны кровью.

— Это всё дела твоего отца, — произнёс тихим басом Ратмир, положив на неё ладонь. Немного выждав, он протянул папку ей. — Отныне ты — глава семейного бизнеса.

Вероника взяла документы, стараясь не выдать своего волнения. Внутри всё ликовало — это был шанс полностью погрузиться в дела отца и найти ответы на свои вопросы. Она вела с ним кое-какие дела, помогала во многом, только об этом никто не знал в группировке. Отец будто понимал, что рано или поздно именно она встанет на его место. Вероника, в свою очередь, даже не представляла, что ей настолько повезёт и отец сделает её своей преемницей.

— И хочу сообщить, что это назначение оспорить нельзя, — произнёс мужчина, поправляя манжету своего безупречного костюма.

Вероника, изображая дрожь в руках, сидела напротив, пожираемая взглядами двух мужчин.

— Что вы имеете в виду? — спросила она, хотя уже знала ответ.

— Твой отец был главной частью нашей организации. Его знания и связи слишком ценны, чтобы их просто так потерять, — вдруг заговорил Пётр, оценивающе смотря на девушку. Его пронзительно красные глаза будто горели огнем.

— Я понимаю, но…

— Никаких «но», дорогая, — перебил он её. — Ты либо принимаешь дела отца, либо… Я думаю ты понимаешь, что происходит с теми, кто знает слишком много.

Слова Петра повисли в воздухе, словно давя на Веронику невидимой стеной. Она ощутила, как по спине пробежал холодок, но это был не страх, а гнев, готовый вырваться наружу. «Пугает меня, ублюдок, дать бы тебе по роже! Так тихо, надо быть милой и доброй, молчи, пожалуйста, молчи, не стоит показывать им зубы, мужчины этого не любят», — повторяла она себе, стараясь сохранить спокойствие. Эти люди должны видеть в ней лишь запуганную молодую девушку, на плечи которой упала зона ответственности.

— А что будет с моим братом? — спросила она, хотя тоже уже знала ответ.

— С братом? С тобой и с ним… — вмешался Ратмир. Но Пётр его перебил:

— Если ты будешь послушной девочкой, то он останется в живых. Если нет… Что ж, у нас есть свои методы решения проблем.

Ратмир метнул злой взгляд на Петра, но промолчал. Вероника сглотнула ком в горле, осознавая, что это не пустые угрозы. Чёрная орхидея славилась своей жестокостью и умением избавляться от неугодных. Теперь Монархи и Служители группировки будут грызть друг другу глотки за свое место, и Веронику захотят порвать на части, ведь место Верховной орхидеи заняла она.

— Для всех будет лучше, если ты согласишься добровольно и подпишешь все бумаги, — сказал Пётр и протянул ей ручку. Вероника взяла её из его рук, и она показалась ей дико горячей. Через двадцать минут все документы были подписаны.

Охранник открыл дверь, и Вероника вышла в коридор, где свет был ярче, но воздух казался тяжелее. Её шаги эхом отдавались от стен, пока она шла к выходу. Теперь пути назад нет. Она должна принять дела отца, погрузиться в этот преступный мир и найти убийц… Или умереть, пытаясь это сделать.

Она повернула голову, смотря через прозрачную стеклянную стену, где сидел Ратмир и Пётр, о чём-то переговариваясь. Ратмир, заметив ее взгляд, задержал на ней свой, ей на секунду показалось, что он мысленно извинился перед ней, но это только показалось. «Как был ублюдком, так и остался,» — подумала Вероника, у нее были свои причины ненавидеть его.

Она снова зашагала, держа в руках свой шлем. В этот момент Вероника почувствовала, как что-то холодное коснулось её запястья. Это был браслет отца, который она всегда носила — единственное напоминание о том, что она не одна в этой игре. И в его прохладе она нашла силы идти дальше.

В доме отца

В особняке отца царила атмосфера, напоминающая хаос рабочего офиса, но теперь она отражалась в просторной гостиной, оформленной в спокойных бежевых тонах. Вероника сидела на диване рядом с опекуном своего брата, а рядом с ней, словно две тёмные тени, расположились два взрослых добермана — Тень и Буря. Эти собаки обычно сопровождали хозяйку повсюду, и теперь, словно предчувствуя надвигающуюся бурю, они не отходили от неё ни на шаг, даже ночью.

— Ты не можешь так поступить! — женщина сорока лет, с аккуратным рыжим каре металась по комнате, заламывая руки. — Твой отец втянул вас в эту грязь, но ты не должна следовать по его стопам! Кто знает, во что он ввязался на самом деле!

Её голос дрожал от волнения, а в глазах читался неприкрытый страх. Это была её двоюродная тётя по отцу, Елена Владимировна Церцер. Доберманы, подняв головы, настороженно смотрели на женщину, словно понимая серьёзность разговора. Вероника молчала, глядела на языки пламени в камине, которые отбрасывали причудливые тени на стены комнаты. Её глаза, обычно холодные и расчётливые, сейчас светились решимостью.

— Елена, послушай меня, — её голос звучал тихо, но твёрдо, как сталь. — Это единственный способ узнать правду об отце. Я должна понять, кто и почему его убил. Я не горю желанием вообще вести этот бизнес, но раз подвернулась такая возможность, нужно ее использовать.

Елена Владимировна, хрупкая женщина сгорбилась в кресле, её руки дрожали.

— А если это ловушка? — прошептала она. — Если они хотят использовать тебя? Я уверена, именно Орхидея убили его!

«Ты права, — пронеслось в голове Вероники, — именно этого они и хотят. Использовать.»

Елена так же, как и Вероника не верила в то, что ее брата хотели ограбить хулиганы, но немного перестарались, как сказала полиция.

Тень и Буря, встали у ног хозяйки, их глаза горели янтарным светом в полумраке комнаты, они будто тоже вели немую беседу с ней. Вероника погладила их по головам.

— Именно поэтому я должна принять это, — ответила она, её голос эхом отражался от стен. — Я буду готова к любым их играм. Я не такая безобидная, какую они себе представляют.

Елена знала: её племянница действительно может быть чудовищем, если нужно. Она сама видела это несколько раз, когда Вероника, прищурив глаза у монитора компьютера, разрушала планы врагов отца. Она обнародовала такие ужасные вещи о людях без зазрения совести, что волосы вставали дыбом. Елена хорошо знала своего брата, он был не совсем хорошим человеком, но порой ей казалось, что Вероника в разы хуже. Холодная, безжалостная, расчетливая, но даже эти черты характера не отталкивали ее от племянницы

— Ты так похожа на него… — вздохнула женщина, глядя на девушку, глаза которой горели яростью. — Такая же упрямая, безжалостная и ужасная.

— Может быть, я и правда чудовище, — Вероника сжала руки Елены. — Но я не хочу быть похожей на него во всём. Я хочу найти убийц и остановить этот кошмар. А потом… потом мы сможем начать новую жизнь. Ты же знаешь, я не смогу просто так выйти из этого бизнеса.

В комнате повисла тяжёлая тишина, нарушаемая только треском поленьев в камине. Обе женщины знали: просто так из этой игры живыми не выйти. Либо они играют, либо идут в могилу — третьего не дано.

— Что, если они убьют тебя, как твоего отца? — слёзы катились по щекам Елены, оставляя блестящие дорожки.

— Они и так убьют, — ответила Вероника с холодной уверенностью. — Но если я буду умнее своего отца, то будет всё так, как я хочу.

Елена Владимировна знала: её племянница всегда была не такой, как все. Её ум был изворотлив и хитёр, словно змеиный. Она просчитывала все ходы заранее и знала исход каждого события. Обмануть её было почти невозможно.

— Я не могу потерять ещё и тебя, — прошептала женщина, вытирая слёзы.

— Ты не потеряешь. Я обещаю, — ответила Вероника. — Я защищу нашу семью.

Теперь у неё был доступ ко всем документам, встречам и контактам отца. И она собиралась использовать эту возможность, чтобы докопаться до правды, какой бы горькой та ни оказалась.

— Я должна это сделать, — сказала Вероника, её голос звенел в тишине комнаты. — Ради папы. Ради нас. Я знаю, это опасно. Но я должна попробовать.

— Будь осторожна, моя драгоценная, — тихо произнесла женщина, сжимая руку девушки. — Пожалуйста, будь осторожна.

— Ты знаешь, что я буду, — ответила Вероника. — Мне всё ещё есть что терять.

С этого момента их жизнь превратится в постоянный риск и опасность. Она была готова пробивать стены лбом, если потребуется. Её глаза сверкнули в отблесках пламени, словно два драгоценных камня.

Тень и Буря тихо зарычали, будто чувствуя надвигающуюся опасность. Вероника погладила их по головам, её пальцы оставляли светлые следы на тёмной шерсти.

В кабинете отца

Янтарный свет лампы заливал комнату, создавая иллюзию, будто сама ночь замерла в стеклянном абажуре, боясь шелохнуться. Вероника, словно тень в этом зыбком полумраке, сидела за отцовским столом из чёрного дерева, на котором даже царапины хранили шёпот прошлого.

Её пальцы скользили по папкам, пока не наткнулись на конверт — золотой, словно солнечный блик в пепле, с бархатистой фактурой, будто обтянутый кожей. Курьер передал его утром, молча, словно боялся обжечься. Ни маркировки, ни печати — только холод металлической застёжки, впившейся в бумагу, словно клык.

Она с треском открыла папку, будто разрывая печать древней гробницы. Внутри — листы, испещренные символами: завитки, напоминающие змей, цифры, сплетённые в колючую проволоку шифра. Там не было ни слова на русском или каком-либо другом языке — только шифр. Минуты сливались в часы, а буквы танцевали перед глазами, дразняще меняя очертания.

Спустя три часа.

— Чёрт возьми! — прорычала Вероника, сжимая карандаш так сильно, что он треснул в пальцах. Откинувшись в кресло, она почувствовала, как усталость окутывает её, словно свинцовый плащ.

Вдруг её память скользнула в самые дальние уголки сознания. Она вспомнила своё детство.

« — Слушай внимательно, мой нежный тайфун, — произнес отец, расхаживая по своему кабинету. Вероника любила играть на полу, пока отец разбирал бумаги и напевал себе под нос. Он часто сидел так, с красной трубкой в зубах, потягивая виски. Однако иногда он рассказывал ей о своей работе, и Вероника внимательно слушала.

— Я расскажу тебе о том, как устроены корни нашей семьи, о том, что скрыто от посторонних глаз в тени лепестков «Черной орхидеи». В нашей группировке есть шесть каст.

На самой вершине, словно драгоценный камень в короне, сияет Верховная Орхидея — правитель, чья воля — закон. В его руках сосредоточена не только власть, но и несметные богатства. Его охраняет элитная стража — лучшие из лучших, отобранные не только силой, но и преданностью, подобной стали.

— Значит, Верховная Орхидея — это ты, папочка? — спросила маленькая Вероника, бросая ручки и карандаши.

— Да, милая, я и ты — мы с тобой самые главные лица в нашей группировки.

Под нами, как две тени в лунном свете, возвышаются Монархи — это те, кто управляет нашим бизнесом. Они ведут свои империи: от темных аллей до роскошных офисов, от контрабандных маршрутов до подпольных лабораторий. У каждого из них своя армия преданных людей, готовых выполнить любой приказ.

— Монарх — это Ратмир? — догадалась девочка.

— Да, моя драгоценная, ты такая сообразительная.

— Но монархов два, а у нас один? — задалась вопросом Вероника.

— Нет, их двое, второго зовут Петр, просто ты его ни разу не видела. У Петра особенная мутация, и он не может ходить днем.

— Он вампир? — удивлялась тогда Вероника.

— Ху-ху, — рассмеялся отец. — Нет, он человек, просто есть люди, которые боятся света, и совсем не обязательно пьют кровь.

— После идут Хранители — это наша сталь и наша ярость, наша охрана, мы это высоко ценим, поэтому они имеют третью касту. Они — как самураи в современном мире, живущие по собственному кодексу чести. Действуют в одиночку, иногда и группами, как волчья стая, где каждый знает свое место и свою роль. Хранитель словно тень, никто не знает как он выглядит, и кто он такой.

Ещё одна ветвь, Служители — это те, кто находится на острие наших интересов. Они собирают дань, устраняют препятствия, выполняют грязную работу. Но помни, дочь моя, даже самый низкий из них может подняться высоко, если докажет свою преданность и мастерство.

Пауки — это наши глаза и уши на улицах. Они приходят и уходят, как волны прилива, но каждый из них может стать ключом к большим возможностям.

И наконец, Сподвижники — эти хитрые лисы в овечьей шкуре, чиновники и бизнесмены, которые думают, что контролируют нас, а на самом деле сами находятся под нашим контролем. Они дают нам информацию и прикрытие, но никогда не узнают всей правды.

Запомни, мой нежный тайфун: наша организация — как луковица, где каждый слой знает только следующий, но не выше. Это не просто мера предосторожности — это искусство выживания. И когда придет твое время занять мое место, ты должна будешь помнить каждое слово этого урока, как молитву».

Следующее воспоминание, всплыло приятной дымкой, заставив ее улыбнуться.» — Мой папа — самый лучший, — каждый день говорила маленькая Вероника в детском саду. Все дети с восхищением рассматривали фотографии, на которых они были вместе: на рыбалке, на празднике в детском саду, а вот папа учит её кататься на велосипеде.

Вероника не понимала, почему воспитательница иногда вздрагивает, когда папа приходит, чтобы забрать её домой, и почему мамы других детей стараются не оставаться с ним наедине. Она не знала, что значит шепоток: «Это же Цербер, он весь город держит в кулаке». Она не понимала тогда, почему Цербер, если его фамилия Церцер, или как он держит город в кулаке? Кулак у папы хоть и большой, но целый город в него не поместится.

Самым ярким воспоминанием детства для неё стала история с плюшевым мишкой. Вероника забыла его в такси, когда ездила с тёткой Еленой в загородный дом. Когда папа узнал об этом, он просто собрал всех своих «коллег» и организовал поиски. Через час мишка был найден и торжественно вручён маленькой хозяйке. Для неё это было просто чудо, а для других — наглядная демонстрация того, как «Цербер решает вопросы»».

Сейчас, будучи взрослой, Вероника понимает, что её отец был далеко не тем человеком, каким она его считала в детстве. Но те тёплые воспоминания о его заботе и внимании навсегда остались в её сердце. Как и та история с мишкой, которая научила её тому, что даже в криминальном мире есть место для простых человеческих поступков.

Единственное, о чём она жалеет, — что никогда не спросила папу, почему он выбрал именно такой путь и что заставило его стать тем, кем он стал. Возможно, если бы она знала ответ, то смогла бы лучше понять и принять его непростое прошлое.

Следак-кретин

Телефон пронзительно завибрировал, заставив дрогнуть стеклянную поверхность стола. На экране вспыхнуло: «Следак-кретин». Она скривилась, словно откусила лимон, но пальцы сами потянулись к кнопке. Ей был нужен этот человек в полиции, и она должна была соблюдать вежливость.

— Вероника Павловна, есть минутка? Кофе? Новости… важные, — голос Курского звучал как всегда — ровно, словно диктор зачитывал прогноз погоды.

— Через полчаса в «Кофемании» на площади святого Георгия. У меня тоже сюрприз, — отрезала она, уже натягивая кожаные перчатки. Швы на ладонях блестели, как змеиная чешуя.

Доберманы, словно тени, метнулись к хозяйке, тыкаясь мокрыми носами в ее руки. Два угольно-чёрных силуэта с янтарными глазами, преданно глядели на нее.

— Тихо, мои штормовые волчата, — шепнула Вероника, целуя их в бархатные лбы. — Я скоро вернусь.

Шлем с кошачьими ушками, подарок отца, ухмыльнулся ей с полки жёлтым пластиковым оскалом.

Байк взревел басовитым рыком, перекрыв гул вечернего трафика. Вероника ловко оседлала стального коня, кожаный комбинезон обтянул её стройную фигуру, словно вторая кожа. В зеркале заднего вида мелькнуло отражение — жёлтые ушки на шлеме задорно подпрыгнули, контрастируя с матовой чёрной эмалью.

— Ну погнали! — её голос растворился в рёве мотора. Заднее колесо взвыло, высекая искры из асфальта, а фары пробили сумеречный воздух двумя кислотно-зелёными лучами.

«Кофемания» встретила их ароматом свежесмолотых зёрен и гулким шёпотом кофемашин. Иван уже ждал в углу, его пальцы нервно барабанили по столешнице в такт джазу из колонок.

— Мотоцикл? — бровь следователя поползла вверх, словно пытаясь сбежать со лба. — Думал, вы из тех, кто такси вызывает под зонтиком.

— Вы ещё не видели, как я паркуюсь в час пик, — Вероника сняла шлем, встряхнув каштановыми волосами. Запах жасмина и бензина смешался в воздухе.

Он протянул папку. Бумаги внутри шелестели, как сухие листья.

— Тот человек, про которого говорил, я его навестил. Он сообщил мне, что щупальца Орхидеи везде: мэрия, суды, даже детские сады, — его губы искривились в отвращении.

— О, милые крохи с лопатками и взятками, — Вероника фыркнула, для нее это было не новостью. Она достала конверт с печатью «Совершенно секретно». — Папино наследство. — Голос дрогнул, будто струна, но пальцы оставались твёрдыми.

Следователь жадно вцепился в бумаги и стал листать документы, глаза бегали по строчкам, словно голодный ястреб высматривал добычу. Но там ничего такого не было, лишь названия организаций, и акты передачи.

— Ваше назначение Вероника Павловна, это ключ к их секретам, — он приглушил голос, словно боялся разбудить спящие микрофоны в стенах.

— Ключ? Скорее отмычка, — она наклонилась ближе, в нос Ивану ударил запах её помады — горький шоколад. — Меня держат для антуража. Красивая витрина, пустая внутри, — она сказала это с сарказмом и досадой, скривив губы в ухмылке.

Пауза повисла, как акробат на трапеции.

— Почему вы позволили им это, вы вроде не из тех, кто упустит свое?

Вероника скривила губы, будто Иван сказал что-то отвратительное. В этот момент бариста стал молоть кофе, создавая гулкий шум.

— А это и не мое, я пальцем не пошевелю, пока не узнаю что там за дела ведутся. Не хочу кровавых денег. К тому же мне пока выгодно находится в тени, пока я веду расследование.

Курский одобрительно кивнул, ее тактика была правильной и с его стороны. Вероника вдруг спросила:

— А почему вы против «Чёрной орхидеи»? — Спросила Вероника пронзая следователя взглядом, будто пыталась прочесть тайные чернила между строк.

— Я не против, просто хочу закрыть дело — Иван отвёл глаза, переводя их на кружку с дымящимся эспрессо.

— Борец за справедливость что ли? — сказала ехидно Вероника. — Ладно. Главное — вы не их садовник, — она щёлкнула замком маленькой нагрудной сумочки. Звук прозвучал как глухой выстрел.

— На «ты» можно? — спросил Иван неожиданно улыбаясь, и в этот момент стал похож на того парня из студенческого кафе, а не на следователя в строгом пиджаке.

— Только если перестанешь называть меня «Вероника Павловна», — её смех зазвенел громче чем полагалось.

Вся эта ситуация, с ее новым званием невероятно веселила ее. Карты ей открыли но не так, чтобы было видно их значения, это злило и веселило одновременно. Одно было точно, Вероника теперь имела больше власти, и с ней она докопается до правды.

Глава 3 Улики

Золотой секрет

Следующее утро началось с телефонного звонка, который Вероника одновременно ждала и боялась. Она осталась в доме отца, для разбора документов. На экране появилось имя: Анна. Её подруга, чьи пальцы были изрезаны от старинных фолиантов, разгадывала шифры быстрее, чем Вероника успевала заварить чай.

Анна выросла в строгой военной семье и не любила показывать слабость. Шрамы на её пальцах были не только от бумаги, но и от уроков выживания, которые преподавал ей отец-полковник. Анна всегда была готова помочь Веронике, потому что та была единственной, кто видел её слёзы после смерти брата Сергея. Они были родственными душами, с виду совсем разные, но на самом деле одинаковые.

Анна не просто вошла — она ворвалась, смахнув с плаща капли дождя, который лил без перерыва с тех пор, как гроб с телом отца Вероники опустили в землю. Её плащ цвета грозового неба оставил на полу мокрый след, словно метку из слез: «Ты не одна».

— Привет Ника, — Анна сдержанно кивнула, но в её карих глазах, обычно холодных как осенний гранит, теплилось что-то неуловимое. Она обняла Веронику так, как это умеют только те, кто сам пережил потерю: крепко, почти до боли, словно пытаясь передать ей часть своей упрямой жизненной силы.

— Рассказывай, что за шифр там тебя доконал?

Два дня они просидели за столом, заваленным картами, кофейными чашками и листами с безумными формулами. Анна, с её привычкой грызть карандаш и ворчать на непослушные буквы, казалась неутомимой. Вероника же чувствовала, как реальность расплывается: запах кофе смешивался с пылью отцовского архива, а в углу комнаты, будто призрак, маячила его любимая трубка для курения, забытая на полке.

— Готово! — Анна швырнула папку на стол на исходе вторых суток. Голос её звучал резко, но пальцы дрожали. — Вероника, это не просто шифр. Это… чертов детонатор.

Шифр доканал даже Анну, которая справлялась с любой сложностью.

— Кто-то очень сильно постарался, — сказала Анна падая в кресло.

Солнце, впервые за неделю пробившееся сквозь тучи, золотило пыль, поднятую упавшей папкой. Вероника взяла листы. Бумага пахла плесенью и временем, а строки, теперь понятные, кричали о «чистящих средствах», «поставках» и кодах вроде «Проект №5».

— «Черная Орхидея»… — прошептала она, вглядываясь в адрес отправителя.

Анна, отодвинув чашку, встала. Её тень, удлинённая утренним светом, легла на документы, как предупреждение.

— Твой отец… — она запнулась, поправляя очки с перекошенной дужкой — Он не был святым, Ника. Но если то, что здесь написано, правда… — Голос её сорвался. Анна ненавидела страх. Она выросла в семье военных, где слабость приравнивалась к предательству и измене.

— Я должна разобраться в этом в любом случае, — Вероника провела рукой по листу, где мелькнуло знакомое имя: Ратмир Шепер.

— Звони, если… — Анна не договорила, резко повернувшись к двери. Вероника не окликнула ее и не пошла провожать, Анна терпеть не могла все эти прощания у порога. Шаги подруги поскрипывали на полу, повторяя ритм старинных часов на стене.

Когда дверь захлопнулась, Вероника достала из ящика стола фотографию: отец смеётся, обняв её за плечи на палубе яхты десять лет назад. «Ты же меня знаешь,» — сказала он тогда ей. — Знает? Она могла ошибаться, но не мог ее отец делать того, о чем думает Вероника. Не мог же?

— «Чистящее средство», — произнесла она, указывая на строку, где объёмы поставок в тысячу раз превышали необходимые для уборки. Химическая формула в примечаниях словно осколок пазла, врезавшийся в её память. Год назад в новостях мелькнула информация о контрабанде через фармацевтические фирмы.

Сердце забилось быстрее, и Вероника потянулась к телефону, но замерла. В окне, за стекающими каплями после дождя, мелькнула тень — или ей показалось?

Часы пробили полдень. Где-то в городе, в здании «Чёрной Орхидеи», Ратмир, возможно, листал ее отчёт, который Вероника скинула вчера вечером, не подозревая, что дочь его покойного партнёра уже вскрыла шифр. Или всё же подозревал?

Она встала, расправив плечи. Страх, как в детстве, когда она забиралась на скалу выше всех, сменился холодной ясностью. Анна права: это детонатор. Но Вероника всегда умела разминировать мины, отец научил её этому.

— Нужно проверить эти поставки, — решила она. — Но как?

Внезапно её осенило — проникнуть в эту схему изнутри, ведь у нее есть все данные для этого. Однако сделать это нужно так, чтобы её никто не заметил и не узнал, и даже если поймают, то не тронули. Теперь нужно было разработать план.

«Если это действительно торговля наркотиками, то я должна узнать всё, — твёрдо подумала она. — Даже если правда окажется хуже моих худших опасений».

Пальцы Вероники летали по бумаге, составляя чёткий план действий. Её глаза горели решимостью, а мысли кружились в голове, словно вихрь. Первым шагом было организовать незаметную слежку за ближайшими поставками узнать расписание, маршруты и людей, вовлечённых в процесс. Вторым, более сложным, найти способ проникнуть в цепочку поставок и раскрыть истинную природу груза, перевозимого под видом безобидного «чистящего средства».

«Папа, я не знаю, что ты делал, — шептала она, закрывая тяжёлую папку с документами. — Но я должна докопаться до истины, даже если эта правда разрушит последний светлый образ тебя, который я храню в своём сердце».

Внезапно Веронику пронзила мысль её расследование только начиналось, и впереди её ждали открытия, способные потрясти до глубины души. Но теперь у неё появился конкретный след, за который можно было ухватиться, словно за спасительную верёвку в бушующем море сомнений. И она была готова следовать этому следу до самого конца, какой бы горькой и шокирующей ни оказалась правда.

В офисе «Чёрной орхидеи»

Город Кланстаун был окутан дымкой утренних выбросов и пыльных дорог. Офисы «Чёрной орхидеи» же стояли в таинственным полумраке, словно само пространство затаило дыхание. Лучи рассвета, пробиваясь сквозь пыльные жалюзи, оставляли на стенах полосатые шрамы. В воздухе витал аромат старого пергамента и тревоги, густой, как дым от невысказанных угроз.

Вероника шагнула в кабинет, крепко сжимая золочёную папку в руках. Её сердце билось, словно у беглеца, а под широкими рваными джинсами, и худи оверсайз, струился холодный пот.

Ратмир, словно тень отца, восседал за массивным дубовым столом. Его пальцы, похожие на стальные когти, перебирали документы, но взгляд ледяной, как январский ветер впился в девушку. Свет настольной лампы выхватывал шрам у его виска, напоминающий след от пули.

— Что это? — голос Вероники дрогнул, как струна перед разрывом. Внутри неё бушевала буря: страх глотал крик, а ярость жгла горло, словно кислота.

Мужчина медленно моргнул, будто Вероника уже утомила его. Девушка почувствовала, как его взгляд скользит по её шее, словно примеряясь где сомкнуть свои стальные пальцы.

— Не твоего ума дело, — спокойно ответил Ратмир, прожигая золотую папку взглядом. «Он знает что в ней».

Она вдохнула воздух, уловив аромат его одеколона — бергамот с примесью лайма. Проигнорировав его выпад, она стиснула зубы до треска в скулах.

— Хочу понять, что подписываю, — соврала она, заставив губы сложиться в наивную улыбку. В кармане её джинс ждал нож крохотный, с рукоятью где выгравирована орхидея, который она всегда носила с собой.

Внезапно Ратмир вскочил, чуть не опрокинув кресло, которое остановила стена. Грохот эхом прокатился по комнате. Его тень накрыла Веронику, словно саван.

— Ты думаешь, я не знаю, что ты там роешься в документах? — рык смешался со звоном хрусталя, брошенного о стену. Он шагнул вперёд, и Вероника отпрянула, наткнувшись на холодную стену. Бетон впился в её спину, словно напоминание: путь назад отрезан.

— Ты полезла не в свою игру! Не по зубам тебе то, что ты роешь! Это ясно?

Запах табака и железа заполнил лёгкие Вероники. Ей захотелось достать нож и полоснуть по его идеально выбритой шее. «Молчи, молчи, — повторяла она себе, — он все равно не узнает, что ты перевела документы, прикуси язык, пусть думает, что ты напугана».

— Хочешь лежать рядом с отцом? — прошептал он, и Вероника вдруг разглядела следы оспы на его щеке — крохотные кратеры, как на лунной поверхности. — Могильщики ещё не ушли с кладбища, — отрезал он.

Она зажмурилась, видя перед собой отца — его перекошенное лицо в гробу, белые розы на чёрной крышке. Это воспоминание всё же отозвалось болью, Ратмир нажал на кровоточащую рану. «Ублюдок, — проворчала она в своей голове, — почему я раньше не замечала, какой ты ублюдок?» Когда Веронике было пятнадцать, она была тайно влюблена в него, отец как-то заметил это и сильно отругал её. Ратмир годился ей в отцы и был его лучшим другом, это было неприемлемо.

— Я поняла, — выдохнула Вероника, открывая глаза. Все равно не было смысла пытаться выудить правду. Но зато теперь она точно знала, что речь идёт не о «чистящих средствах».

Ратмир отступил, устало проведя рукой по лицу. На мгновение в его взгляде мелькнуло что-то человеческое — утомление, может, даже страх. Но тут же исчезло.

— Умница, — он швырнул на стол пачку документов. Конверт на его столе соскользнул на пол, обнажив фото — она вчерашняя, выходящая из кофейни. — К пятнице принесешь мне эти документы с подписями.

«Следит за мной, — вспыхнуло в её мыслях, — чему я удивляюсь? Я и так знала об этом». Она буквально спиной чувствовала все эти объективы, направленные на неё.

Вероника взяла бумаги, стараясь сохранить спокойствие. Нож в кармане, словно раскалённый прожигал кожу на бедре, требуя свободы. «Скоро», — пообещала она себе, глядя на портрет отца с черной лентой. Его глаза, словно живые, подмигнули ей из позолоченной рамы.

Вероника вышла из офиса Ратмира. Ледяные пальцы пота ползли по её позвоночнику, превращая тонкое худи во вторую кожу. Она вспомнила, как Ратмир сломал запястье парню, который ухаживал за ней, когда ей было шестнадцать, тот осмелился подарить ей розу. Парню было около двадцати лет, и когда Ратмир узнал об этом, он пришёл в ярость. Даже её отец не проявлял такой пыл в отношении её поклонников. «Он не изменился. Только стал опаснее», — эта мысль засела у неё в голове, пока она шла по коридору, где даже воздух, казалось, был пропитан запахом ложью.

У стены, облицованной чёрным мрамором, она прижала ладонь к холодной поверхности. Стена дрожала или это её собственное тело предательски вибрировало, как натянутая струна? Где-то вдали звенел лифт, и этот звук напоминал смех Ратмира короткий, металлический.

— Вам плохо? — голос Молли прозвучал как пощёчина, вернув Веронику в реальность. Секретарша пахла ванильным печеньем и наивностью, её кудри белые, похожие на спагетти колыхались в такт дыханию.

Вероника покачала головой, сжимая в кармане лезвие-орхидею. «Если бы ты знала, что я держала его в мыслях у его горла минуту назад», — подумала она, глядя на родинку над губой девушки.

— Нет, Молли, всё в порядке, принеси мне латте, — ответила она и поспешила в свой кабинет.

За столом она в порыве гнева сломала ручку напополам. Чернильная капля упала на конверт с грифом «Уничтожить». «Именно так я поступлю с тобой», — мысленно обратилась она к Ратмиру, разглядывая фото в папке: он в чёрном пальто возле старого склада.

Телефон завибрировал, как живой. Три быстрых касания и короткое сообщение улетело следователю Ивану: «Шоколадница, 21:00».

— Ваш латте, — Молли поставила чашку с пеной в виде сердца. Вероника прищурилась, в узоре из корицы угадывался знак Орхидеи. Случайность? Она провела пальцем по краю, стирая символ. «Играешь в обе стороны, крошка?» — раздался в голове чей-то голос.

— Спасибо, — улыбнулась она, отмечая, как дрогнули ресницы секретарши. Молли всегда пыталась угодить Веронике, ведь она единственная в этом проклятом офисе, кто не осыпает её проклятиями.

Кланстаун за окном пылал огнями. Неоновые вывески мигали, как сигналы азбуки Морзе: «Они везде. Ты одна». Вероника прикоснулась к стеклу, оставляя отпечаток пальца поверх отражения Ратмира его силуэт витал за спиной, как призрак.

— Игра по моим правилам, — прошептала она, доставая из потайного ящика дневник отца. На последней странице, испещрённой дрожащим почерком, краснела капля — вино? Кровь?