Грегор еще раз кивнул Малкольму, отводя взгляд от знаменитого гарнитура, который сотню с лишним лет хранился в особой сокровищнице Бастельеро, пока влюбленный юный дуралей не преподнес его чужой невесте с напыщенным напутствием, что дарит ей смерть любого, кто посмеет обидеть прекраснейшую и вернейшую из женщин. Мол, если уж его не будет рядом, чтобы хранить ее честь, пусть это сделает его любовь – и рубиновый цветок с заключенным в него проклятием… Дурак. Зачем королеве самой спускать с поводка чью-то смерть, если всегда найдутся те, кто сделает это ради нее? Он спустился с тронного возвышения, не чувствуя ног, мечтая исчезнуть с этого Барготом благословленного бала прямо сейчас, и плевать, что Малкольм разозлится! Чуть не столкнулся с каким-то юным дворянчиком, тот вовремя отскочил, пробормотав что-то о восхищении и благодарности, которые все испытывают к его светлости… Грегор проглотил рвущееся с губ проклятие, заковыристое, сложно закрученное, включающее и королевскую семью, и Дорвенант, и двор, причем все это в исключительно похабных сочетаниях
– Доброго дня, милые девы! – улыбнулся он всем сразу, а потом остановил на Айлин взгляд золотисто-карих, цвета темного янтаря, глаз. – Позвольте представиться, я Саймон Эддерли, староста вашего факультета.
Магия, Малкольм, изменяет структуру мира. Особенно боевая магия, которая требует большого количества силы одномоментно. Мир, к счастью, способен восстановиться сам по себе, если дать ему для этого время. Но здесь… – Грегор указал куда-то в центр листа, и Малкольм только по россыпи синих пятен опознал Озерный край на фраганской границе. – Здесь мы использовали такое количество боевых и стихийных заклинаний, что ткань мироздания истончилась, как ветхая рубашка. Магические искажения расходятся от этого очага, словно круги по воде – от брошенного камня. Порталы же создают в материи, из которой состоит мир, столь сильные возмущения, что если не ограничить их использование хотя бы лет на десять, то через те же десять лет мы получим полноценный Прорыв!
