Оглавление

Введение

Наша история начинается в одном большом городе, расположенном близ горного озера, с видом на лес, раскинувшийся на несколько километров. Основное место действия — школа «Аврелия» для детей богатых и влиятельных родителей. Данное учебное заведение находится в самом благополучном районе города, получает ежегодное финансирование как от попечителей, так и от руководства страны. Отсюда выпускаются лишь лучшие из лучших: будущие владельцы семейного бизнеса, научные деятели и политики.

В этой школе на первое место ставятся амбиции, а также раскрытие личностного потенциала. Если вы хотите стать успешным и достичь величия, то это заведение для вас. Будьте готовы бороться за место под солнцем, ибо здесь каждый сам за себя.

Что ж, теперь, когда вы знаете о том, как обстоят дела, я расскажу вам о главных героях нашей истории.

Кристен Элизабет Темо, шестнадцать лет[1]. Девушка из многодетной семьи. У нее золотистые локоны, голубые глаза и очаровательная улыбка. Тот самый человек, на которого вы посмотрите и ослепнете от яркости, поэтому обязательно подготовьте солнцезащитные очки. Она чересчур наивная и добрая. Не согласна с фразой «Цель оправдывает средства», не желает идти по головам других и старается быть достойным человеком.

Виктория Эбигейл Мария Рейн Пурит[2], семнадцать лет. Единственная наследница многомиллиардной корпорации. Седьмая представительница своей семьи. Когда-то ее предки имели графский титул. Они давно его лишились, однако же все равно гордятся своим происхождением. Пуриты сохранили фамилию и деньги, благодаря которым смогли начать бизнес. У Виктории зеленые глаза и каштановые волосы.

Беатрис Лилиан Аделия Бьен[3], семнадцать лет. Старшая дочь и наследница фармацевтической компании. Ее фамилия не имеет древних корней, и сама она является третьей ее представительницей, считая основателя бизнеса, однако есть в ней самой нечто величественное. На голове не хватает короны для завершения образа. У нее прямые черные волосы и карие глаза. Вполне может составить конкуренцию Виктории в борьбе за звание самой красивой девушки школы. Всегда выглядит эффектно, балансируя между распущенностью и официальностью.

Кларисса Роуз Летиция Бьен, пятнадцать лет. Младшая сестра Беатрис и потенциальная наследница компании. Незаметная, но тоже фигура одиозная, раз мы с вами упоминаем ее здесь. Уверяю, в конце она удивит вас. У нее мягкие, почти детские черты лица и невысокий рост. Нет в ней ни изящества, ни очарования ее сестры. Одна только фамилия выдает в ней принадлежность к семье Бьен. Но постойте, не сбрасывайте ее со счетов, заклеймив званием серой мыши; серые у нее только глаза, а сама она довольно неоднозначный персонаж, который себя еще проявит.

Итак, мы с вами познакомились с героями повествования, я верю, что они вам понравятся, а может, привлекли уже сейчас. За время написания книги они стали для меня чем-то большим, чем просто буквами на экране. Надеюсь, сие творение придется вам по душе. Приятного чтения.

 На момент начала произведения. Под конец первой части ей исполняется семнадцать.

 Фамилия пишется так же, как французское слово «Purete», но читается иначе. В переводе означает «чистота».

 «Bien» в переводе с французского означает «хороший».

Часть I

Глава 1. Кристен Элизабет Темо

Как часто мы представляем свою жизнь, и как редко наше будущее совпадает с желаемыми планами. Почему? Неизбежно сталкиваясь с реальностью, мечты рассыпаются, как карточный домик, снесенный легким порывом ветра.

Печально, если грезы были светлыми, а в итоге все обернулось кошмаром, но до чего же прекрасно, когда случается обратное.

Серая обыденность, приевшаяся многим людям: обычный детский садик, среднестатистическая школа, а что потом? Колледж или, если повезет, университет и, разумеется, работа.

У нее не было амбиций и иллюзий, что она добьется в жизни каких-то высот. Ее родители едва сводили концы с концами. Они работали не покладая рук, чтобы прокормить немаленькую семью. У них не было лишних денег на то, чтобы дать ей билет в лучшую жизнь, поэтому она старательно училась, чтобы поступить в колледж.

Кристен с детства была обделена заботой. Она дарила окружающим людям свою любовь, тем самым пытаясь компенсировать пустоту, что зияла внутри нее. Поразительно, как порой мы можем заботиться о других, когда о нас никто не заботится. В раннем возрасте она пришла к выводу, что любое внимание к себе должно быть заслужено: хорошими оценками, помощью или чем-либо еще. Ей так хотелось иметь значение, хоть для кого-то. Чтобы было кому написать в час ночи, чтобы кто-то спрашивал, как у нее дела, не из вежливости, а действительно желая узнать. Ей хотелось, чтобы кому-то было не плевать на нее. Ведь никто не жаждет быть одиноким, верно? Но желание помогать окружающим сыграло с ней злую шутку. Она даже не подозревала, что люди лишь использовали ее. Она довольствовалась их фальшивыми улыбками и грелась в отблесках притворного дружелюбия. Ей бы хоть крупицу тепла и любви. Все, чего она когда-либо хотела, — это быть кем-то.

Средний, недолюбленный ребенок. В школе невзрачная, но милая девочка, которая всегда поможет и, если нужно, отдаст последнее. Но кто поступил бы так же? Кто пожертвовал бы чем-либо ради нее? В ней было столько света, который грел всех, кроме нее самой, и жила она лишь верой в лучшее будущее.

Половина класса воспользовалась ее ответами на контрольной по истории, но, когда учительница отчего-то решила, что списала она, все промолчали. Конечно, ведь собственные оценки им дороже. Кристен не стала оправдываться. Она была готова переписать собственную, честно написанную работу, чтобы и дальше прикрывать одноклассников. Ребят, которые предали ее не задумываясь.

Кристен свято верила в то, что ее когда-нибудь полюбят, что жизнь у нее будет счастливой и что работать она будет там, где ее помощь пригодится. Главное для нее — это быть нужной. Она всегда с удовольствием выполняла поручения учителей, добровольно сидела с младшими детьми и не претендовала на что-то большое. Кристен вполне устраивала ее жизнь. В этой серости были стабильность и понимание того, чего следует ожидать в дальнейшем.

Однако, как говорилось ранее, мы не можем все предусмотреть и предсказать будущее наперед. Порой жизнь делает неожиданный поворот, и хорошо, если мы можем к этому приспособиться и двигаться дальше как ни в чем не бывало. Хуже, если одно событие меняет привычную жизнь, переворачивая все вверх дном.

Так случилось, когда Кристен встретила свою будущую лучшую подругу, яркую, смелую девочку с неуемной энергией. Не похожую ни на кого другого. Вики была тем человеком, что хохочет как сумасшедший. Смех ее при этом был заразительным и приятным. Она была из тех, кто танцует под дождем и поет посреди многолюдной улицы. Она проживала каждую секунду, а не тратила свою жизнь впустую.

Они стали болтать по телефону обо всем на свете до самого утра, гулять, неожиданно срываться из города, чтобы устроить пикник. Кристен нравилось иметь значение. Нравилось, что кто-то общается с ней, не требуя ничего взамен. Жизнь перестала быть серой.

С того судьбоносного момента минуло несколько лет. Ныне Кристен учится в школе «Аврелия», не предназначенной для столь заурядных личностей, как она.

Во многом ее переводу сюда поспособствовала подруга. Виктория не спрашивала ничьего мнения, поставив всех, в том числе и своего отца, перед фактом. Кристен предложили стипендию, а она была так очарована, восхищена и признательна, что согласилась без раздумий.

Выбор, который мы делаем, влияет на нашу дальнейшую жизнь. Едва переступив порог «Аврелии», она превратилась в изгоя. Все учащиеся считали своим долгом сказать ей какую-нибудь гадость. Они шептались у нее за спиной или бросали в глаза обидное: «Собачка Пурит. Наследнице огромной корпорации не к лицу общаться с нищенкой». Разумеется, все эти разговоры прекращались, когда Виктория появлялась в поле их зрения, однако тут же начинались вновь, как только она уходила.

Кристен прекрасно понимала, что она здесь чужая, но по какой-то причине не могла забрать документы и вернуться в старую школу. «Неблагодарная, — мысленно корила она себя. — Разве лучших друзей бросают?» После подобных раздумий она оставалась, не смея и помыслить об уходе. Твердила, что окружающие просто злые и избалованные ребята, но в этом нет их вины. Оправдывала самые ужасные слова в свой адрес и молча сносила насмешки. Она терпела и не жаловалась подруге, пока все не зашло слишком далеко.

К сожалению, некоторых людей нужно осаживать сразу, поскольку вседозволенность развращает любого и даже самый милый человек может стать отъявленным негодяем, если вовремя не принять меры. От оскорблений ребята постепенно перешли к издевательствам. Почему нет? Ведь им за это ничего не будет. А если никакого наказания не последует, то можно поступать как заблагорассудится.

Все началось с того, что ее вещи спрятали и ей пришлось искать их по всей школе, искренне надеясь, что они находятся в здании, а не в ближайшем мусорном баке, например. Никто не комментировал это и не вмешивался, но почти у каждого на лице играла злорадная усмешка.

В другой раз парень задел ее плечом так сильно, что она врезалась спиной в стену. Это было больно и обидно. Никто не подумал заступиться за нее. Окружающие прятали смешки за кашлем, а она сдерживала слезы.

Однажды на физкультуре ее затылок встретился с баскетбольным мячом. Инвентарь прилетел с другого конца зала. Девушка, швырнувшая в нее мяч, фальшиво улыбнулась и извинилась, но не выглядела виноватой. Кристен упала, и никто не помог ей подняться. Какое-то время она лежала на полу. К счастью, она отделалась тупой болью в области затылка и парочкой синяков. Никаких сотрясений и шишек.

Все эти издевательства были явлениями редкими. Она вполне могла закрыть на них глаза и стерпеть. Реальные проблемы начались, когда на нее обратила внимание Беатрис Бьен. Она была старше и училась в другом классе, однако каким-то волшебным образом умудрялась оказываться рядом, когда никого не было.

Она одна, а Бьен с сестрой неспешно направляются к ней, словно случайно тут очутившись. Кристен со вздохом признала, что пустая рекреационная — не слишком надежное место. Прилюдно обычно следовало ожидать только оскорблений и насмешек, с молчаливого одобрения окружающих. Но что будет сейчас? На всякий случай девушка приготовилась к худшему, ибо ждать хорошего не приходилось.

— О, Темо! — всплеснула руками Беатрис с наигранным удивлением и с милой улыбочкой продолжила: — Как неожиданно, что ты снова одна! Не волнуйся, я исправлю эту досадную оплошность.

В ее карих глазах заметна издевка, ее губы искривлены в ухмылке, но даже так она остается ужасно привлекательной. Такой хорошенькой, что плеваться хочется от досады.

Бьен приближались нарочито медленно, пока Кристен молча молила всех известных ей богов о том, чтобы девушки развернулись и ушли куда угодно, лишь бы подальше от нее. Беатрис, не получив ответа, с присущей ей небрежностью в голосе добавила:

— Кстати, а где эта досадная оплошность снова шляется?

— Не называй ее так, — неприязненно поежилась Кристен и, найдя в себе остатки храбрости или безрассудства, произнесла: — Она не какая-то ошибка.

— Ну да, она конкретная ошибка… — довольно громко пробормотала Беатрис и, окинув ее оценивающим взглядом, спросила: — Так где твой полуразумный сиамский близнец?

— У нее важные дела, — ответила Темо, нарочно игнорируя часть с оскорблениями, зная, что любая попытка спорить обернется лишь большим потоком издевок со стороны Бьен. — Придет сюда, как освободится.

— Какая досада, — протянула Беатрис с наигранной грустью. — Какая досада, что мы никак не освободимся от ее общества.

— Ты пришла поговорить об этом? — Кристен все еще не совсем понимала сути этого диалога. Смысла в нем не было никакого.

— А может, я просто зашла поздороваться, — притворно обиженным голосом произнесла Беатрис. — Может, беспокоюсь о том, какое пагубное влияние на тебя оказывает эта неуловимая птица.

— Птица? — вырвалось у Темо, окончательно утратившей суть происходящего.

— Обломинго, — будничным тоном ответила Беатрис и страдальчески вздохнула. — Только начинаешь надеяться, что потерялась, а она возвращается. Разве не облом?

— Нет. Занятия уже закончились, — нахмурилась Кристен. Она попыталась перевести тему, чтобы спровадить Бьен. — Разве вам не пора домой?

— Отчего же ты тогда здесь? — поинтересовалась Беатрис, рассматривая ее, как зверушку в зоопарке. — Priss[1] команды соответствующей не отдала?

— Какой еще команды? — непонимающе переспросила Темо.

— «К ноге», например, — съязвила девушка и сложила руки на груди. — Пока вижу, что был дан «голос».

— Почему ты вечно ко мне цепляешься? — Ее тихий вопрос прогремел в пустом коридоре, давя на и без того расшатанные нервы. — Что я тебе сделала?

— Ничего. — И в этом спокойном тоне Беатрис сквозил намек на что-то большее, но, к сожалению, Кристен не могла понять, что именно. — Я лишь помогаю осознать, что это место не для тебя. Попробуй выйти и зайти в другую дверь, может, удастся попасть в Алфею[2].

— Это уже не твое дело, — сказала Темо и выпрямилась. Сколько можно повторять одно и то же? Из раза в раз твердят, что она неуместна и что ей здесь не рады. Им всем не надоело? — Не тебе решать, где мое место.

Бьен приблизилась к ней. Бежать? Не имеет смысла — догонит, и тогда ей точно несдобровать. Кричать? А толку? Кто ее услышит в этой пустой рекреационной? А если и услышат, то сомнительно, что помогут, скорее, прихватят попкорн, чтобы понаблюдать за происходящим. Ждать Вики? Неплохой вариант, вот только когда она придет? Бьен не убьет ее в школе, верно?

Беатрис подходит почти вплотную, улыбаясь так широко, что страшно становится, ведь в глазах у нее нет ничего, кроме полного безразличия, будто перед ней и не живой человек вовсе.

— Дорогая, кажется, ты не поняла, — прошептала она безмятежно, однако насмешка в ее голосе все еще была ощутима. — Это наш мир, а не твой. Ты всегда будешь здесь чужой, и тебе лучше поскорее убраться обратно в страну фей и радужных единорогов, пока еще жива.

Бьен действительно верит в то, что говорит? Они живут в одной стране, дышат одним и тем же воздухом, в конце концов. Откуда в ней и в других столько уверенности в том, что они особенные? Темо силится понять, отчего богатые ребята считают себя чуть ли не новой веткой развития человечества. Хотя причина в том, что так проще самоутверждаться и унижать других. Одно дело — гнобить равного себе по статусу, а совсем иное — того, кто ниже. Гораздо проще разделить в своем сознании людей на своих и чужих, чтобы не мучиться виной, не иметь проблем с совестью и, более того, не жить с мыслью, что то же самое может случиться с ними.

— Благодарю за совет, однако не стоит указывать другим, что нужно делать, — ответила Кристен. Она старалась быть вежливой, но слова вырвались из нее раньше, чем она успела их обдумать. — Разве твоя мама не говорила тебе этого в детстве?

Беатрис смотрит на нее, чуть склонив голову, и неожиданно смеется, совсем тихо, недолго, но почти искренне. Бьен фальшивая насквозь, но от нее опасностью веет за милю, это ощущается на интуитивном, бессознательном уровне. Такую тронешь — и сгоришь дотла, но Темо молчать не может, и без того сдерживается часто.

Беатрис успокаивается, и на ее лице появляется ухмылка, высокомерная и злобная. В следующий момент Кристен ощущает боль в правой щеке, а в глазах пляшут огоньки. Рука у Бьен тяжелая, пощечину та отвесила хорошую, ударила, видимо, наотмашь, ничуть не церемонясь. Но за что? Раньше она никогда ее не била.

— Скажешь мне еще раз такое — и ударю в два раза сильнее, — пообещала девушка почти ласково, невозмутимо отбрасывая локон волос, упавший ей на лицо. — Надеюсь, ты запомнила. Научись следить за своей речью.

— Да что я такого сказала? — недоуменно вопросила Темо и возмущенно добавила: — Ты не можешь отвечать рукоприкладством на обычные слова.

На сей раз пощечина более сильная, и пальцы смыкаются на ее подбородке, поднимая его вверх, злые глаза вглядываются в нее.

— Наивная дура. Как видишь, небо не рухнуло, — процедила Беатрис с заметным раздражением. — И получила ты за дело, даже если этого не поняла.

— Ты тоже говорила мне неприятные вещи, — неуверенно пробормотала Кристен после того, как Бьен отпустила ее и отошла.

— Какая я злодейка, — насмешливо протянула она и презрительно хмыкнула. — Мои слова — это моя ответственность, а за твои отвечает кто, если не ты сама? Сиамский близнец?

— Нет, просто… — растерялась от такого напора Темо, но ее безжалостно перебили:

— Просто — что? — грубо уточнила Беатрис. — Ты не способна получить по роже за то, что язык за зубами не удержала?

— Прости, я не думала, что тебя это заденет, — извинилась Кристен сама не понимая за что. Она ощутила вину за сказанное. Ей было ужасно неловко и стыдно.

— Очаровательная наивность, — фыркнула девушка. Из нее вырвался смешок. — Это так нелепо, что даже забавно.

Бьен отвернулась от нее. Разве она не обиделась? Может, стоило выразиться иначе? Впрочем, главное, что она больше не злится и не отвешивает пощечины.

— Пожалуй, нам пора, — задумчиво протянула Беатрис, обращаясь к своей сестре, которая не проронила за все это время ни слова. — Потеряшка скоро явится.

Подтверждая ее правоту, дверь открылась — и в рекреационную вошла девушка. У нее немало занятий, но по ее виду этого не скажешь. Виктория Пурит плавно приближается к ним, расслабленная, будто и дел никаких не было, и воодушевленная, словно пребывание в школе ее радовало.

У Вики имелось чувство юмора. Она была самой популярной девушкой в школе, преуспевала в учебе и занимала первое место в рейтинге учащихся. Бьен смотрелась блекло на ее фоне и, кажется, страшно ей завидовала, однако ничего не могла сделать. Отец Виктории — очень влиятельная персона, и никто в здравом уме не решится перейти ему дорогу. Поэтому Беатрис приходилось сдерживаться, утопая в собственном бессилии. Ведь тронуть Пурит — значит выкопать себе могилу.

— Великие Бьен боятся меня? — раздался насмешливый голос. — Я польщена.

Кристен улыбнулась, почувствовав себя гораздо лучше, чем прежде. Теперь ей ничто не угрожает и можно расслабиться.

— Конечно, боимся, Пурит, — закатила глаза Беатрис и ехидно добавила: — Случайно не тебя просили позировать для «Чужого»?[3] Ты поэтому такая смелая?

— Смелая. Мне вечное сопровождение не нужно, — рассмеялась Виктория, указывая на Клариссу, похожую на безмолвного охранника. — И прекрати зажимать Кристен по углам.

— На чужое не претендую, — хмыкнула Беатрис, демонстративно поднимая руки. — К тому же блондинистые Микки Маусы не в моем вкусе.

— В твоем вкусе только зеркало, — насмешливо фыркнула Виктория. — Это твой единственный спутник жизни, потому что другие на тебя не посмотрят. Прекрати донимать Кристен!

— Единственный — это здорово, — невозмутимо парировала Беатрис и язвительно добавила: — А вот множеством я бы не гордилась, но тебя всегда привлекали большие цифры.

— Аккуратнее, Бьен, — с нахальной улыбкой сказала Вики, но в голосе ее мелькнули первые признаки гнева. — Мне ничего не стоит вышвырнуть вас из школы.

— Твоему отцу, ты хотела сказать, — поправила Бьен, сложив руки на груди. — Сама-то ты ничего из себя не представляешь.

— Это ты ничего не стоишь, — презрительно усмехнулась Виктория. — Наследница чего ты там? Магазина? Второсортной компании? На твоем месте я бы поостереглась открывать рот. У тебя нет столько денег.

— Осторожнее, Пурит, — прошипела Беатрис яростно, но в глазах ее полное безразличие, пустое и холодное, почти бездушное, оттого еще более пугающее. Кристен ежится от этого взгляда, — Когда-нибудь папочки не будет рядом, чтобы защитить тебя.

— Пустые угрозы, — отмахнулась Вики, прекрасно зная, что Бьен не посмеет ее тронуть. Губы ее растягиваются в ухмылке. — Вот же я, стою перед тобой. Ударь. Заставь взять слова назад, заставь жалеть, чего ты? Сейчас моего отца тут нет.

— Не сегодня, — спустя пару секунд молчания произнесла Беатрис и, фыркнув, сказала, обращаясь к сестре: — Пойдем.

— О да, иди к своему папаше. Попроси его выделить деньги на пистолет для твоей охраны. Может, удастся накопить! — крикнула им вслед Виктория и расхохоталась, когда Бьен, не оборачиваясь, ушли, хлопнув дверью.

Как мало некоторым людям надо для счастья. Очередная победа в словесной перепалке. Разве подумала она в тот момент о своей подруге? Вряд ли. Но в глазах Темо она была героем, спасшим ее от злой Бьен.

— Ты в порядке? — спросила Вики, и Кристен уловила в ее голосе нотки тревоги. — Что ей здесь было нужно?

— Все нормально, — пожала плечами Темо. Вспоминать о произошедшем не хотелось, впрочем, как и думать о том, что так задело Бьен. — Не знаю, зачем она приходила.

Виктория была не самым наблюдательным человеком, однако и дурой она не являлась. Она отдавала себе отчет в том, что Беатрис не из тех людей, кто заходит поздороваться. Вики внимательно осмотрела ее и остановила свой взор на покрасневшей щеке.

— Это что? — Она поджала губы и глубоко вздохнула, чтобы не закричать. — Эта сука тебя ударила?

— Да, но… — Кристен попыталась объяснить, но подруга перебила:

— Мне стоило прибить ее, пока она была здесь! — воскликнула Виктория, раскрасневшись от злости, и, обернувшись на дверь, решительно добавила: — Впрочем, они вряд ли далеко ушли.

— Да стой же ты! — Темо схватила ее за руку, не позволяя сдвинуться с места. — Я это заслужила.

Подруга изумленно таращится на нее, словно не веря своим ушам. Будто вот-вот выпрыгнет оператор с камерой и заявит, что это не более чем розыгрыш. Но Кристен молчит какое-то время, а после начинает рассказывать. Беатрис, кажется, задели слова о матери, но почему? Может, Бьен сочла это оскорблением и разозлилась? Или манера речи была похожа на ту, что использует Вики, и это походило на издевку? Надо было извиниться еще раз, так, на всякий случай.

— Свои обиды пусть держит при себе, — уже более спокойно, но все еще возмущенно сказала Виктория. — Эта дрянь забыла свое место.

По всей видимости, она сочла это личным оскорблением. Ее глаза недобро блеснули, и она, наверное, уже что-то задумала. Кристен насторожилась. Пурит была очень мстительной и злопамятной, а что еще хуже, ей никогда не нужен был повод для ссоры с Беатрис. В какой-то степени эта ненависть была странной. Сейчас она наверняка думает, что имеет право злиться и что месть в данном случае будет оправданной. Кристен не успела вымолвить и слова, как вдруг подруга расслабилась.

— Пойдем в парк? — спросила Вики с мягкой улыбкой на лице, без какого-либо намека на ярость. — Тебе полезно бывать на свежем воздухе.

Виктория заботливо заправляет ей выбившуюся прядь за ухо и ласково проводит рукой по покрасневшей коже, которую потом они обязательно обработают лечебной мазью, чтобы не осталось синяка.

Темо тепло улыбается в ответ. Как она посмела подумать о ней в таком ключе? Виктория ведь никогда не давала ей повода: заботится, заступается за нее, следит, чтобы с ней все было в порядке, волнуется. Они лучшие друзья.

Кристен, толком не знавшая любви, верила, что Вики — лучшее, что может быть в ее жизни. Она боготворила ее, хотя та совершенно не заслуживала подобного к себе отношения. Но это казалось правильным. Несмотря на всю непохожесть, этим двоим было действительно комфортно и весело друг с другом, и кто бы что ни говорил, но они являлись друзьями, пусть и с совершенно разными взглядами на жизнь.

«Ты спасаешь всех, но кто спасет тебя?» Кристен не переставала надеяться, что однажды в ее жизни появится неравнодушный человек. И в конце концов она встретила свою подругу, которая была готова слушать ее, поддерживать и находиться рядом. Бедная, она так идеализировала ее, позабыв о том, что мир вокруг вовсе не сказка, а люди далеко не идеальны.

Кристен всегда стремилась быть хорошим человеком. Осознанно или нет, но у нее получалось. Только в подруги она выбрала девушку, что всегда была собой, не пытаясь вылепить из себя нечто иное. Плохо ли это? Спорный вопрос на самом деле. Не все качества нужно гордо нести и выставлять напоказ. Темо же и вовсе делала вид, будто недостатков у Виктории нет, а быть может, и верила в это. Она достаточно наивна, чтобы делить мир на белое и белое, которое притворяется черным.

К сожалению, порой мы настолько любим и дорожим человеком, что закрываем глаза на его отрицательные черты. Пурит жила так, как привыкла: брала от жизни все, не отдавая ничего взамен, делая исключение только для близких. Можно ли назвать такого человека хорошим? Вряд ли, но она была такой для Темо.

Мы не можем знать, что будет дальше, но мы можем жить сейчас. Иначе в погоне за будущим мы упустим возможность наслаждаться настоящим.

Глава 2. Кларисса Роуз Бьен

Бывают люди, которых вы не заметите, даже если будете находиться с ними в одном помещении несколько часов. Или забудете имя такого собеседника буквально через минуту после знакомства. Этакие люди-невидимки. Они вроде есть, и вы точно помните, что такой человек существует, но спустя полчаса вы с трудом вспомните голос или внешность и непременно зададитесь вопросом: а разговаривал ли вообще этот человек? Называл ли свое имя? Кто он? Но тут же выбросите это из головы, поскольку у вас найдутся дела поинтереснее, чем думать о ком-то настолько невзрачном и блеклом.

Это люди на последней парте, или та самая одноклассница, которую вы с трудом вспоминаете, открыв альбом, или тот мальчик, что сказал около десятка слов за все школьные годы. Вы знаете, о ком я, но вам совершенно не стыдно за то, что вы о них забыли. Ведь так? Вы скажете, что этот человек сам ничего не сделал, а я отвечу, что это вы не потрудились его узнать.

Кларисса была как раз из тех самых людей-невидимок. Она почти не разговаривала, и голос ее был столь тихим и спокойным, что расслышать ее с первого раза являлось большим достижением. Она была незаметной, и никто не стремился с ней общаться, предпочитая не обращать на нее внимания. У нее никогда не было друзей. Люди бы и вовсе забыли, что она существует, если бы не ее «великолепная» сестра.

О да, Беатрис Бьен, вторая обсуждаемая всеми персона после Пурит. Некоторое время многие хотели с ней дружить, однако она оттолкнула всех, очевидно считая их недостойными своей компании. Она была надменной и, видит Бог, той еще стервой, но было в ней и нечто пугающее, отчего люди не смели оскорблять ее в лицо, осуждая тихо, в уголке, озираясь по сторонам. Кларисса никогда не понимала почему. Что в ней такого особенного? Ничего. Уж она-то знала ей цену. Беатрис не более чем высокомерная и избалованная девчонка, полагающая, что она одна на свете такая распрекрасная и талантливая. Оттого она и цеплялась к Темо, завидуя, что кто-то посмел иметь столь высокие баллы. Одно дело — такая же выскочка Пурит, и совсем иное — нищенка без родословной за спиной. Бедная Беатрис! Очевидно, ее эго и самооценка очень страдали от этого.

Как вы считаете, наша жизнь предопределена изначально или мы сами творим свою судьбу? Как знать, какое событие может стать решающим. Отправной точкой, разделяющий мир на до и после. Когда мы можем управлять, а в какие моменты жизнь решает за нас? И кто в таком случае творец? Кто управляет происходящим? Мы или все же цепочка случайных событий? Не думаю, что человечество когда-либо получит ответ на этот вопрос.

Большую часть своей жизни Кларисса чувствовала себя лишней, в том числе и дома. Ее семья вела себя с ней холодно и отстраненно, словно она была для них чужой, но никто не объяснял ей почему.

Лицо отца, всегда серьезное и отстраненное, мигом преображалось, стоило ему столкнуться с ней взглядом. Он поджимал губы и отворачивался, будто одно существование Клариссы вызывало в нем нескрываемое отвращение. Беатрис, в свою очередь, смотрела на нее либо с безразличием, либо со снисхождением. Не было у них ни любви, ни тепла для нее. Но она никогда не понимала, что сделала не так.

Кларисса сидит в своей комнате, на старой кровати, купленной, наверное, еще в период раннего детства, поскольку отец редко выделял на нее деньги. Вещи ей покупались строго по необходимости, в те моменты, когда она не могла довольствоваться чужими. Одежда донашивалась за Беатрис. Гаджеты либо доставались от нее, либо вручались ей отцом, неизменно ворчащим при этом о бессмысленных тратах. Он старался экономить на ней как мог: приносил устаревшую технику из компании, почти не пишущие ручки, сточенные карандаши. Почти все, что у нее было, не принадлежало ей лично. У нее были только старый плюшевый медведь, несколько детских фотографий и розовое платье в шкафу, которое никто не решился выбросить. Вот то, что она могла называть своим.

Она вспоминает, что когда-то давно все было немного иначе. Жизнь казалась такой беззаботной и счастливой. Ей было тогда не больше пяти, но она помнит, как сестра читала ей на ночь сказки, иногда оставаясь с ней. Как та заплетала ей косички неумелыми детскими руками. Помнит, как позже, когда нужно было готовиться к школе, Беатрис учила ее писать и читать, терпеливо повторяя снова и снова одну и ту же информацию. Вечерами сестра приходила к ней, и они вместе смотрели мультики. Лишь со временем Кларисса поняла, что Трис не любила их и смотрела только ради нее. И что игрушек у сестры она никогда не видела, хотя у нее самой они когда-то были. У Беатрис она помнит лишь множество книг. Она постоянно читала. В сентябре, в день рождения Клэр, она часто мрачнела и позволяла себе грустить в одиночестве, но все равно защищала от особенно злого в этот день отца. Клариссе до сих пор непонятна причина подобного поведения.

Сейчас все спокойнее: отец остается допоздна на работе, а потом приходит пьяный, Беатрис же уезжает куда-то на весь день и возвращается с непонятным блеском в глазах. В год, когда Клариссе было около семи лет, привычная жизнь навсегда изменилась.

В тот день сестра провожала ее в школу с затаенной тоской в глазах, но пообещала, что они обязательно посмотрят какой-нибудь мультик вечером. Когда Клэр вернулась домой, с радостной улыбкой подбежав к сестре, чтобы рассказать ей о своих достижениях на уроке рисования, то столкнулась с безжизненным взглядом, от которого мурашки бежали по всему телу. Беатрис заявила, что она слишком взрослая, чтобы и дальше с ней нянчиться, что у нее есть дела поважнее, нежели выслушивать детские восторги. И просто ушла. Кларисса ничего не поняла. Она рыдала всю ночь, а после долго ходила за сестрой хвостом, прося прощения за все, что только можно. Клялась быть лучше, но в ответ получала равнодушное: «Отстань, ты мне мешаешь. Мне нет дела до твоей жизни».

И мир Клариссы поделился на до и после. До, где у нее не было любящего отца, но была сестра, которая заботилась о ней и всегда находилась рядом. И после, когда Клэр осталась совсем одна при живой семье.

Беатрис с каждым годом становилась все хуже. Ее сердце будто черствело и становилось холодным, как в сказке о Снежной королеве. Быть может, ей попал осколок в глаз? Кларисса не знала. Но со временем решила, что эта девушка просто не могла быть ее сестрой. Ее сестра мягко улыбалась краешками губ, через силу смотрела мультики и скрывала печаль. Беатрис Бьен не улыбалась вовсе, она растягивала губы в ухмылке или в ледяной улыбке, от которой мурашки бежали по спине. Беатрис Бьен никогда не грустила, не теряла самообладания и не делала ничего для других, живя лишь для себя. У Беатрис Бьен, кажется, и не было сестры вовсе.

И теперь никто не защищал ее. Когда Кларисса стала старше, отец перешел к открытым оскорблениям. «Лучше бы ты никогда не рождалась», — бывало, говорил мужчина, не скрывая неприязни. «Займись делом. Принеси, наконец, пользу», — добавлял он, отправляя ее перебирать бумажки или проверять цифры в отчетах компании. «Ты бесполезная», — слышала она в свой адрес по сотне раз в месяц, а бывало, и за день.

Что же до старшей… На нее он смотрел с гордостью, представляя гостям как свою талантливую дочь. Нарочно при этом забывая о младшей. «Старшая красавица, а эта так, в довесок». Дополнение, которое не отличалось ни красотой, ни умом своей блистательной сестры.

Надо признать, Беатрис действительно получала хорошие оценки по всем предметам, которые взяла. У нее имелись музыкальные способности, но отчего-то на скрипке она играла редко. Она увлекалась стрельбой. Непонятно только зачем. Может, сбрасывала злость? Не важно, но отчасти похвала была заслуженной. Вот только отец никогда не говорил, что у него есть еще один ребенок. Клариссу он не упоминал ни разу, будто ее не существовало вовсе. Пока старшая сестра получала овации, младшей было предписано сидеть в своей комнате и не высовываться. «Чтобы не позорить меня и Беатрис перед многочисленными гостями», — пояснял он обычно, захлопывая дверь. Она слышала, как внизу люди смеялись, но никогда не была частью этого веселья. Как будто и не член семьи вовсе.

Может, так и есть? Когда Кларисса была маленькой, она считала себя приемной и надеялась, что кто-нибудь ее заберет. Лет в девять она думала, что Беатрис рассказали правду про Клэр, поэтому она изменила к ней свое отношение. Зачем ей заботиться о чужом человеке? Но, как оказалось, они все-таки являлись ее родственниками, что было немного разочаровывающим. Потому что вел себя родной отец так, словно растил смертельного врага.

Кларисса помнит, как в один из дней он позвал ее к себе в кабинет, велев взять с собой альбом.

Девочка идет с радостной улыбкой, она желает признания от отца и охотно показывает ему рисунок с какой-то зверушкой. Учительница поставила ей высший балл за него. «Мисс Труман говорит, у меня талант», — гордо произносит Клэр, пока отец держит в руках ее работу. Он внимательно вглядывается, но не в рисунок, его глаза направлены на нее. Девочка искренне надеется, что вот оно: он наконец похвалит ее, скажет, что она молодец, что достойна фамилии Бьен и не просто занимает место. Вместо этого отец разрывает рисунок на мелкие кусочки, швыряя их в лицо маленькой Клэр. «Твоя учительница безмозглая дура, а ты бесполезное существо, которое ничего не добьется в жизни. Если я еще раз увижу, что ты рисуешь, то выпорю ремнем и выброшу все твои игрушки. Надеюсь, твоего ума хватит, чтобы запомнить мои слова», — выпаливает он и, грубо схватив ее за шиворот, бесцеремонно выкидывает в коридор.

Как рисунок мог вызвать столько ненависти? В будущем она поняла, что дело не в искусстве. В большинстве случаев он попросту придирался к ней, и в этом не было никакого смысла, кроме получения удовлетворения от унижения беспомощного человека. Тем не менее Кларисса не пыталась даже узоры делать на полях. Ей не хотелось вызвать гнев отца. Беатрис спокойно занималась стрельбой, читала книги, изучала языки и делала все, что только заблагорассудится. Это бесило.

В глазах отца она единственная наследница и любимая дочь. Его милая принцесса, но Кларисса знала ей цену: самовлюбленная придурочная психопатка, вот кто она. Какой семейный бизнес? Разве она хоть что-то в нем смыслит? Все, чего достойна эта девушка, — смирительная рубашка и койка в палате с мягкими стенами, но кто станет слушать Клэр? Да и не пыталась она озвучить свои мысли вслух. Отец бил ее и за меньшее.

Что же дальше? В школе «Аврелия» Беатрис неожиданно столкнулась с проблемой: она перестала быть самой умной и более не занимала первое место, как привыкла, и Кларисса втайне испытывала злое удовлетворение от этого. Наконец-то хоть кто-то сказал папиной принцессе «нет». Вот только длилось это счастье недолго. Девушка быстро нашла себе жертву, которая не могла дать сдачи. Это было низко, но чему удивляться? Беатрис давно демонстрировала безразличие к окружающим и отсутствие какого-либо сострадания, так отчего ей быть доброй сейчас?

Кларисса могла лишь посочувствовать Темо. Она не в силах ей помочь. Пожалуй, это было трусостью с ее стороны — стоять, не вмешиваясь, но как иначе? Защитить Кристен — значит попасть под удар. Вот только у Темо есть влиятельная подруга, а у нее нет никого, кроме себя. Зачем рисковать своей шкурой ради человека, которого и без нее есть кому спасать?

Мы не всегда можем поступать так, как нам хочется. Иногда нужно думать о последствиях. Ничего личного. Каждый сам за себя. Кларисса выбирает вечно уживаться со своей совестью, нежели один раз поступить правильно, а потом побираться по помойкам. Кто ей тогда поможет? Кристен? Сомнительно. Порой стоит поступиться принципами, как бы плохо это ни звучало.

Кларисса завидует Виктории Пурит из-за ее яркости, открытости, свободы. Пурит всегда притягивала людей своим обаянием, искренностью, харизмой.

Кларисса немного ей восхищалась и хотела такую жизнь: делать что вздумается, быть популярной, иметь друзей. У Виктории Пурит есть все, о чем только можно мечтать. У Клариссы Бьен нет ничего, кроме горечи.

Ее размышления прерывает грохот снаружи. Она так погрузилась в свои мысли, что не сразу услышала стук в дверь. Непозволительная роскошь и неосмотрительная ошибка с ее стороны. Быстро вскочив с кровати, она поспешила выйти, поскольку отец — а это наверняка был он — по какой-то причине никогда не заходил в ее комнату.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает мужчина без приветствия. Он смотрит презрительно и явно злится. — Разве я не велел тебе разобраться с бумагами, ты, бесполезная бестолочь?

— Прошу прощения, отец, — смиренно отвечает Кларисса, низко опустив голову и глядя в пол. — Сейчас же займусь.

— Уж постарайся, — шипит он сквозь зубы.

Он может ударить ее в любой момент, если ему не понравится ответ или тон. Она проглатывает обиду и молчит. Она знает, как его бесят ее болтовня и слезы. Отец бросает взгляд на часы, что находятся у него на руке, и добавляет:

— У тебя не больше двух часов на это. Вечером ко мне придут важные люди, документы нужны к этому времени. И если ты, ничтожество, не справишься, то пожалеешь, что появилась на свет. Ты поняла?!

— Да, отец, — спокойно говорит она, но внутри взрывается. Бесполезная? А где, собственно, прохлаждается его драгоценная Беатрис? Отчего же его принцесса ничем не занята? Уж она-то, наверное, приносит огромную пользу, тратя деньги и ничего не делая для компании.

— Правила помнишь? — презрительно уточняет он и, не дождавшись ее ответа, продолжает: — Зная, что ты тупая, повторюсь: вниз не спускаться, на глаза никому не показываться и в комнате своей не шуметь. Запомнила, дрянь?

— Да, — покорно шепчет Кларисса, подавляя опасное, но заманчивое желание выругаться.

— Тогда какого черта ты еще здесь?! — рычит отец. Должно быть, разочарован, что не нашел повода для того, чтобы ударить ее или наказать. — Тебе особое приглашение нужно? Вон пошла, и чтоб я тебя не видел!

Кларисса разворачивается и уходит, спиной чувствуя на себе тяжелый взгляд, полный ненависти. Если бы она посмела сделать шаг до этого, то он счел бы это неповиновением и ужасной дерзостью. «Не смей поворачиваться ко мне спиной, когда я с тобой разговариваю, тварь!» — взвизгнул бы он, а затем последовала бы пощечина. Если бы она позволила себе спросить разрешения, то столкнулась бы с насмешливым: «Ты что, настолько тупая, что не можешь понять, когда убраться? Может, мне еще говорить, когда тебе жевать, а когда дышать? До чего безмозглая!» Или, если у него скверное настроение: «Заткнись! Еще раз откроешь свой поганый рот не по делу, и я тебе так всыплю, что ты неделю будешь жрать стоя!» Она знала, чего от него ожидать. Она научилась улавливать малейшие изменения в его настроении.

Перебирая бумаги, девушка в очередной раз размышляла: почему к ней так относятся? Она делает все, что от нее требуют, не грубит, вечно находится в тени, не просит благодарности, а в ответ получает лишь презрение и ненависть. Почему? Может, ей стоит быть похожей на Беатрис? Насмехаться над всеми вокруг, ходить задрав нос и гордиться фамилией, как титулом. «Еще б ты что-то делала», — мрачно думает Кларисса. Такой ей стоит быть, чтобы на нее наконец обратили внимание? Нет. Это того не стоит, да и нашел бы отец все равно причину придраться.

Он ненавидел ее с детства. Было ли хоть когда-то иначе, она не знает. Может, при маме. Про мать ей никто ничего не рассказывал. Это всегда было запретной темой. Единственное, что Кларисса смогла выяснить за много лет, — это ее имя и то, что они имеют внешнее сходство. «Мама бы любила меня», — мысленно твердила себе маленькая Клэр каждый раз, когда отец кричал на нее или бил.

«Она бы не позволила так со мной обращаться», — успокаивала себя девушка, обнимая плюшевого медведя и плача в одиночестве. Пусть сейчас все плохо, но когда-нибудь станет лучше. Она узнает правду, возможно, съедет от этой чертовой семейки, и все наладится. Вряд ли, на самом деле, но убедить себя в обратном проще. Она справится, и они еще услышат ее имя.

Глава 3. Виктория Эбигейл Пурит

Мы действительно делаем выбор или это лишь видимость нашей свободы? Что есть жизнь на самом деле? А что мы подразумеваем под словом «свобода»? Это право выбора или право выбирать? Например, вы вольны выбрать собственный путь, но у вас нет на это средств. А у иного человека куча денег, однако он вынужден сидеть со своими мечтами ровно так же, как и вы. Разве не забавно?

Виктория родилась с серебряной ложкой во рту. У нее было все, о чем можно мечтать: самая лучшая одежда, игрушки, гаджеты. Отец не жалел денег для своего бесценного чада.

На одно Рождество он подарил ей кукольный домик и диадему, инкрустированную бриллиантами. Ее прихотям потакали и исполняли по первому зову. Новую приставку до официального выхода? Пожалуйста. Золотые карты?[4] Без проблем. Телевизор производства Yalos Diamond стоимостью больше сотни тысяч евро?[5] Легко. Она никогда не испытывала нужды в чем-либо, да и не представляла, как это — жить иначе. Но она ничего не ценила. Только требовала еще больше и больше, потому что всерьез считала, что так и должно быть.

Сперва занятия бальными танцами у первоклассного учителя, затем уроки плавания. И то и другое Виктория впоследствии бросила. Пробовала ходить на фехтование, но заскучала. Капризная принцесса. Столько начинаний, огромный потенциал, и ни одно дело она не довела до конца, кроме разве что изучения иностранных языков.

Виктория Пурит. Единственная наследница огромной корпорации. Шесть поколений ее семьи трудились, чтобы добиться успеха, и она знала, что когда-нибудь продолжит их дело. Она произносила свою фамилию с гордостью, но осознавала ли когда-либо, чего стоит это величие? Вряд ли. Ей нравилось хвастаться, а не задумываться об ответственности.

Отец, хоть и был скуп на эмоции, обожал ее до безумия. Сильно баловал, не выпускал за пределы особняка до одиннадцати лет и прощал любые шалости.

Однажды сказка закончилась. Отец посчитал ее достаточно взрослой для того, чтобы начать готовить к управлению корпорацией. «Ты должна оправдывать статус наследницы», — сказал он ей в день ее тринадцатилетия. Виктория, привыкшая к безделью, неожиданно столкнулась с кучей требований и обязанностей.

Ей терпеливо разъясняли тонкости ведение бизнеса, следили за ее поведением в обществе и заставляли заучивать предметы, которые пригодятся ей в будущем, наизусть.

Позволить вести себе иначе она могла лишь в школе, да и то настолько, насколько ей разрешили. Все чаще Виктория ощущала себя связанной по рукам и ногам. У нее было все, кроме выбора.

Она помнит, как однажды, лет в четырнадцать, принесла тест по экономике. Она получила девяносто пять баллов, и это был один из лучших результатов. Только одно омрачало ее восторг: Беатрис Бьен получила сто. Отец ознакомился с ее результатом и скривился от цифр так, словно увидел проходной балл. Для него этого было недостаточно. И никакие возражения не принимались.

— Твои оценки никуда не годятся, — качает он головой с нескрываемым разочарованием.

— Но это хороший результат! — возмущается Виктория.

Как он смеет разговаривать с ней так пренебрежительно и смотреть столь опечаленно, словно она худшая в школе? Да, ей неприятно быть на втором месте, но, в конце концов, это не критично, и он мог бы похвалить ее вместо того, чтобы поглядывать с явным неодобрением.

— Но не отличный, — твердо отвечает отец и раздраженно потирает переносицу. Он встает, поворачивается к окну, сжимает руки в кулаки и цедит презрительно: — Какая-то наследница вчерашних торговцев лучше, чем ты. Ты Пурит. Первое место твое по праву рождения, тебе следует больше учиться.

— Я и учусь! — обиженно кричит она.

Ей не нравилась учеба, обычно не хватало терпения, усидчивости или интереса к предмету, но она старалась, понимая, как это важно. Отец никогда не ценил ее усилия, а только требовал большего.

— Я сказал — учиться, а не пререкаться со мной, Виктория, — строго произносит мужчина.

На секунду ей становится стыдно за свое детское поведение, ведь, в конце концов, он заботится о ее будущем, о престиже их семьи, и она хочет извиниться, но все эти желания рушатся, когда он добавляет:

— Исправишь оценки в течение недели. Я многое позволял тебе, и одно допускаю сейчас, не заставляй меня принимать меры. Разговор окончен.

С тех пор она занимает первое место. Лучшая в учебе, в спорте, да и вообще во всем. Номер один. Пурит. Звучит так гордо и естественно, правда? А за фасадом — отвращение и одиночество. Гордился ли отец теперь? Иногда она видела на его лице скупую улыбку; может, он любил ее, но корпорация всегда была для него важнее. Он хотел, чтобы она соответствовала. И она оправдывала его ожидания. Но не совсем.

Виктория училась, много времени уделяя чтению учебников, прохождению тестов и переделыванию некоторых заданий. Она из кожи вон лезла ради отличных оценок, но… Беатрис Бьен была лучшей. Эта стерва всегда идеально отвечала на вопросы преподавателей. Она ни разу не готовилась к урокам заранее, и Виктория была готова поклясться, что той не приходилось когда-либо прикладывать и треть усилий, которые тратит она сама. Чертова Бьен всегда все выполняла с легкостью, изяществом и простотой, словно с рождения обладала всевозможными навыками и умениями. В ее голову как будто была внедрена библиотека.

Виктория помнит, как лет в пятнадцать она торжествующе улыбалась, глядя на работу, за которую получила сто баллов. Наконец-то. Но, обернувшись, она столкнулась с таким снисходительно-понимающим взглядом Беатрис. Она всмотрелась в ее лист, увидела девяносто девять и поняла: Бьен позволила ей быть первой. И все старания рассыпались как карточный домик, потому что она только казалась лучшей, но никогда ей не являлась. А Бьен улыбалась так спокойно, словно ее ничуть не заботило происходящее. Гребаная идеальная Беатрис, которую ей перестали ставить в пример, все еще была на первом месте и всегда будет, только теперь об этом знают лишь двое.

После этого Виктория стала ходить на вечеринки, отчасти как протест отцу, ведь сколько еще она может притворяться идеальной, когда на самом деле это далеко не так? Ей хотелось быть собой.

Иногда на тусовки она брала с собой Кристен, но чаще сбегала туда в одиночку. Ей пришлось закончить с этим примерно через неделю после своего шестнадцатилетия. В тот день она поехала одна в какую-то богом забытую хибару — веселиться с едва знакомыми ребятами из старших классов, и черт знает, что там было. Кажется, они играли в «Правда или действие» и танцевали, и она очень много пила, даже не глядя, что именно. Потеряла контроль над собой, отключилась, и никто не нашел ничего лучше, чем вызвать такси и запихнуть ее внутрь. А если этот водитель был маньяком? К счастью, ей не довелось узнать. Охрана отца подоспела к тому моменту, когда такси только отъехало от дома.

Отец не кричал на нее, но смотрел так укоризненно-разочарованно, что хотелось пойти и выпрыгнуть из ближайшего окна или удавиться, да хоть бы и галстуком, лишь бы не видеть это выражение лица. Она зашла слишком далеко и осознавала это. Отличная была бы концовка ее жизни: Виктория Пурит умирает от алкоголя в шестнадцать лет черт знает где. Это определенно не то, к чему она стремилась. Она решила не пить вовсе, просто на всякий случай.

Не все так мрачно в ее жизни, как кажется на первый взгляд. У нее есть лучшая, хотя правильнее сказать — единственная, подруга. Кристен была наивной и доброй девчонкой, верящей в любовь и мечтающей помогать людям. Так нелепо. Ей было лет двенадцать, не больше, когда они познакомились. Виктория сбежала от охраны отца, чтобы повеселиться, как те ребята, которых она часто видела на детской площадке, когда проезжала мимо. Ей тоже хотелось покататься на качелях, поиграть в песке, испачкать эту дорогую одежду, в конце концов. Там она и встретила Темо. Та понятия не имела, кто она, и хотела узнать только Вики, не будущую владелицу корпорации, не дочь того самого Пурита, а ее саму. После примерно двух часов общения девочка протянула ей руку и с неуверенной, но искренней улыбкой предложила: «Давай будем друзьями». Друзьями? У Пуритов их никогда не было. Либо будущие партнеры по бизнесу, либо всякие подлизы. Но Кристен не нуждалась ни в ее деньгах, ни в статусе. Она была такой счастливой и беззаботной, с растрепанными волосами, в дешевом свитере и в джинсах, заляпанных грязью и песком. Нелепость.

Виктория думала секунд пять, прежде чем пожала протянутую руку и кивнула, расплываясь в улыбке. В груди потеплело. Подруга. Неужели теперь она будет не одна? Почему такая солнечная девочка вообще предложила ей дружбу? Разве она стоит того? Даже спустя столько лет непонятно. Они общались около полугода, переписываясь в социальных сетях и созваниваясь по телефону.

В тринадцать, когда отец взялся за ее воспитание как наследницы Пурит, она потребовала от него оплатить обучение подруги в школе «Аврелия» в обмен на свое послушание и следование указаниям. Сказать, что тот был не в восторге, было бы преуменьшением века. Он пришел в бешенство от ее выходки, упрямства, с которым она отстаивала свою позицию, и ультиматума, который она посмела ему выставить: либо Кристен, мнения которой она даже не спрашивала, будет учиться вместе с ней, либо идеальную наследницу он ни за что не получит. Они ругались, наверное, неделю, прежде чем отец сдался и согласился на ее условия. В прессе этот жест он выставил как акт благотворительности, что даже прибавило ему очков в обществе.

Виктория же столкнулась с той стороной, которую до этого не замечала: лицемерие, снобизм, презрение. Люди говорили, что это огромная милость для такой нищенки, как Темо. Шептали, что наследница перебесится: «Переходный возраст, вы понимаете». Снисходительно качали головой, улыбались и смотрели на нее на мероприятиях как на маленькую неразумную девочку. Это раздражало. Все чаще хотелось уехать, бросив все, чтобы никогда больше не видеть эти надменные лица. Однако ей слишком нравилась ее жизнь.

Потом в сторону Кристен она начала слышать насмешки и в школе, сперва редкие, безобидные, затем более жестокие. Ребята трусливо замолкали, стоило ей войти в класс или появиться в коридоре. С ней никто не хотел ссориться. Так было до Бьен. Точнее, до того момента, как Беатрис решила действовать открыто. И ведь чертовка ничего не делала ей лично, все так же позволяя быть первой, все так же снисходительно улыбаясь на общих уроках, все так же выбешивая своей идеальностью, но теперь та цеплялась к ее лучшей подруге.

Однажды отец решил с ней это обсудить. Он отозвал ее в сторону во время работы с документами в офисе и посмотрел сверху вниз, словно на провинившегося ребенка.

— Слышал о твоем конфликте с Бьен, — начал разговор он, мигом становясь серьезным. — Что я говорил о поведении, недостойном человека твоего положения?

— Но отец! — возмущенно вспыхнула она. В конце концов, это лицемерно с его стороны. Он сам тот еще сноб. — Я просто показываю ей ее место.

— Ты позоришь нас, — вздохнул он, сжав челюсти. На его лице появились первые признаки раздражения. — Люди скажут, что я воспитал избалованную пигалицу без грамма ума. Что ты устроила?

— Ничего такого. Беатрис слишком высокого мнения о себе и смеет открывать рот в мою сторону, — протараторила Виктория, обижаясь на замечание отца. Почему она не может позволить себе даже такую малость? Ей что, надо молчать все время, как гребаной леди? — Я просто опускаю ее с небес на землю.

— Ты недалеко от нее ушла в плане высокого самомнения, — сдержанно произнес он и продолжил, чеканя каждое слово: — До меня дошли интересные сведения. То, что ты Пурит, не означает, что нужно кричать об этом на каждом углу. Это не делает тебе чести. Я хотел, чтобы ты чувствовала ответственность, зная, с чем тебе предстоит столкнуться в будущем, а не мнила себя бессмертной. Иногда мне кажется, что лучше бы моей дочерью была Беатрис. Подумать только, Бьен оказалась куда сообразительнее. Что только я упустил в твоем воспитании?

— Отец…

— Помолчи, Виктория, — прервал ее он со скрытым недовольством в голосе. — Ты попросила взять в школу твою подругу, и я уступил, хотя считал, что ей там не место. И теперь я получил этому подтверждение. Все твои конфликты с Бьен происходят из-за этой девчонки, что куда ниже нас. Она не принесла ни тебе, ни мне ничего, кроме проблем. Ты можешь делать все что угодно, пока это не затрагивает мою репутацию. Мне плевать, что говорит Беатрис, это не моя забота. Ты не должна опускаться до подобных бесед и вести себя как плебейка, позоря фамилию. Я очень в тебе разочарован. Ты унаследовала от своих предков все, кроме мозгов.

С этими словами отец выходит из кабинета, оставляя ее в одиночестве. Чертова Беатрис Бьен даже сейчас на шаг впереди! Какая разница, что она настоящая сука, да, папа? Это неважно, ведь у нее оценки отличные, она всегда знает, что сказать, и выходит сухой из воды. Удачливая паскуда, словно в детстве в «Феликс Фелицис»[6] купалась. Разве это справедливо — отчитывать ее за то, что она защищала подругу? Как она должна была поступить? Промолчать? Предложить Бьен выпить чаю и завести светский разговор о погоде? Она поступила так, как считала правильным, и ей ничуть не стыдно за это.

Теперь приходилось следить за языком. Она не имела права ослушаться отца и бунтовать могла только у себя в комнате. Виктория старалась издеваться в безлюдных местах, чтобы не было лишних свидетелей, поэтому не препятствовала прогулкам Кристен по школе. Так у нее появлялась возможность оскорбить Беатрис. Отомстить ей: за учебу, за ухмылку, за вечное ощущение того, что она сделала недостаточно, и за подругу. Отец запретил ей попадаться и позорить семью — что же, она не будет.

Подруга — единственный ее выбор за много лет. Настоящая подруга, а не кучка обожателей. Она не позволит, чтобы с ней что-то случилось. Она о ней позаботится.

Что же это? Судьба или случай? Выбор или предопределенность? Виктория считает, что все расписано и мы вольны немногое менять в своей жизни. Она цепляется за Кристен как за видимость свободы, не понимая, что делает. Девочка, что не знает, чего хочет. Вечно неопределившаяся. Ее бросает из крайности в крайность. Она осознает важность корпорации, но при этом ставит свои желания выше. Девочка, обижающаяся на правду, избалованная, не привыкшая к отказам, страдающая от долга, но одновременно наслаждающаяся своим статусом. Она хочет быть наследницей, но не желает нести ответственность.

Бывает так, что человек находится не на своем месте. Родился не в той семье. Именно это случилось с Викторией. Такие, как она, плохо просчитывают ходы наперед. Живут моментом, счастливые до безумия, но быстро перегорают. Ей бы так жить. Слишком уж свободолюбивая. Может, она бы путешествовала по миру, спала в мотелях и играла на гитаре, попивая кофе из кружки. Ее эстетика — это движение, огонь, танцы на улицах и безудержный смех. Таких людей не заставишь сидеть в офисе, не для того они рождены. Вот только у нее нет выбора. Что из этого выйдет? Покажет лишь время.

Глава 4. Кристен Элизабет Темо

Мы часто забываем, насколько окружающий мир несовершенен и полон несправедливости. Зачастую люди живут не оглядываясь по сторонам, не задумываясь над тем, что происходит и какое значение мы имеем, а ведь порой хватает одного человека для того, чтобы изменить несколько жизней. Реальная жизнь — это не сказка со счастливым концом, где каждый получает то, о чем мечтает. Вы можете быть бесконечно прекрасным человеком и жить хуже какого-нибудь богатого эгоцентричного ублюдка, и вы так и умрете в нищете, а он доживет до глубокой старости, купаясь в деньгах.

Мы живем в мире, где никому нет до нас никакого дела. Вы будете лежать на холодном асфальте, а прохожие лишь окинут вас безразличным взглядом и пройдут мимо, потому что у них, несомненно, найдутся более важные дела, чем помощь вам, а вы что ж, справляйтесь как-нибудь самостоятельно, не то наше доброе общество того и гляди обвинит вас в привлечении внимания. Или, упаси господь, в том, что вы злонамеренно отвлекаете добропорядочных граждан от их размеренной жизни своим нытьем и пустыми проблемами. Что вы, в самом деле, подняться не в состоянии? Только мешаете своим несчастным видом. Встаньте сейчас же и не морочьте людям головы. И постыдитесь: лежать на земле — это моветон, вам так любой человек скажет, вы что, не в курсе?

Быть добрым в наше время — непозволительная роскошь, а благородным — и подавно. Почему? Потому что вас непременно запомнят и постараются этим воспользоваться. Вашу вежливость сочтут за фальшь. Вашу доброту — за слабость, а ваше умение прощать назовут скрытой злопамятностью. А ведь существуют на свете личности, которые совершенно искренне помогают другим, не ожидая ничего в ответ, и интересуются самочувствием, потому что им не все равно. Они способны отдать вам всего себя, без остатка, чтобы помочь, но у них нет никого. Обычно такие люди одиноки и лишь растрачивают себя на других. Эту ситуацию хорошо описывает цитата: «Ты спасешь каждого, но кто спасет тебя?»

Тем ценнее самоотверженные люди. Мы забываем, как это — думать об окружающих, беспокоиться о ком-то, кроме себя. Утрирую? Оглядитесь вокруг. Посчитайте тех, кто спрашивает, как у вас дела, действительно желая получить ответ, и вы увидите. Много тех, для кого этот вопрос дежурный. Понаблюдайте. Вы очень удивитесь, как мало тех, кому не плевать на ваши проблемы и мнение.

Кристен относилась к тому редкому, почти вымирающему виду людей, умеющих прощать и надеяться на лучшее вопреки всему. Такие, получая пощечину, не подставляют другую щеку, нет, они прикладывают лед к покраснению и едят шоколадку, расплываясь в улыбке буквально через пару минут, ведь зачем зацикливаться на плохом, когда в жизни столько прекрасного?

Вот и сейчас девушка уже выкинула из головы произошедший случай с Беатрис, переключившись на разговор с подругой.

Они шли по парку. Легкий ветерок нежно трепал их волосы, вдалеке щебетали птички, по небу неслись белые облака. Кристен вдыхает свежий воздух, расплываясь в блаженной улыбке. Как можно не восхищаться всем этим? Могла ли она не любить этот мир, когда он наполнен прекрасными вещами? Музыка, еда, вдохновляющая литература…

Одна природа стоит того, чтобы просыпаться каждое утро.

В парке был поющий фонтан, переливающийся всеми цветами радуги. Немалое количество всевозможных деревьев, аккуратно расположенных вокруг. Уютные скамеечки, скульптуры знаменитых людей, учившихся когда-то в школе «Аврелия». Милые клумбы с цветами. Больше всего ей нравились ромашки и сирень, расцветающая ближе к весне. Сейчас деревья стоят с пожелтевшими, полопавшимися листьями, однако цветы все еще не пожухли и все так же радуют глаз.

Кристен оторвалась от размышлений, услышав, как Виктория, заскучав, стала напевать какую-то песню. Она подошла ближе, чтобы разобрать слова, но это был незнакомый ей язык:

Голос у нее был чудесный, завораживающий, и Темо с удовольствием слушала. Звучало очень красиво. Виктория всегда была такой непостоянной.

Сейчас поет, покачиваясь в такт музыке, а в следующий момент уже отстраняется от мира, буквально уходя в себя. Переменчивая, совсем как погода. Порой она хмурилась, а в следующее мгновение принималась хохотать, вспомнив нечто забавное. Она была самым удивительным человеком, которого ей приходилось встречать.

— Прекрасная песня, — говорит Кристен и подмечает, как подруга чуть вздрагивает от неожиданности. Она улыбается и спрашивает с любопытством: — О чем в ней поется?

— Это песня времен войны. — На лице Вики появляется мягкая улыбка, которую тут же сменяет игривая насмешка. — А поется там про одну красотку вроде тебя.

— Не смешно, — ворчит Темо, понимая, что подруга снова подшучивает над ней. Впрочем, как обычно. — Песня явно не об этом.

— О, так ты выучила итальянский? — приподнимая бровь, интересуется Вики и фыркает. — А испанский знаешь, Te amo?

В этом вся Виктория. Помнится, Кристен однажды сожгла печенье в микроволновке, и подруга подкалывала ее примерно месяц, прежде чем успокоилась. А недавно она услышала одну из песен Рианны и сочла безумно уморительным, что название похоже на ее фамилию.

Темо вспоминает, как год назад летом они ездили за город посмотреть одну заброшенную и полуразрушенную достопримечательность. Раньше это был дом одного купца, но во время войны он частично сгорел, и сохранился только парадный фасад, довольно внушительная и впечатляющая его часть, оставшаяся доживать свой век, поскольку никто не собирался реставрировать когда-то величественное здание. Когда они приехали, Кристен сразу восхитилась остатками былого великолепия и немного загрустила от мысли, что все это так и останется разрушенным. А Виктория спокойно наблюдать не могла. Она сразу залезла на самый верх и стала идти по узкой дорожке, которая раньше, видимо, служила соединением двух частей дома. Она была до того узкой, что на нее едва мог ступить один человек. У Кристен сердце екнуло от того, как подруга ловко залезла, прошлась по этой дорожке и добралась до самого края здания, где раньше были окна, по всей видимости, чердака. Однако на этом она не остановилась. Легким движением, словно находилась на твердой земле, Виктория обернулась, помахала ей рукой и медленно опустилась на каменные остатки подоконника, а возможно, стены — сложно сказать сейчас; но Пурит расположилась на развалинах так, будто это был не старый кирпич, а лежак на пляже, и крикнула, чтобы ее сфотографировали. Не зря же они тащились сюда. И когда Кристен трясущимися от страха руками сделала несколько фотографий, Виктория, прищурившись от яркого солнца, встала с присущим ей изяществом и так же легко прошествовала обратно, словно совсем не боялась упасть и разбиться к черту. Она будто не заметила этой высоты в добрых пятнадцать метров. И все, что подруга сказала ей после этого сумасшествия, было: «Выдыхай».

— О чем задумалась? — спрашивает Вики. — Беспокоишься о случившемся?

— Нет, — качает головой Кристен, замечая, что они уже вышли из парка и идут по улице. — А о чем размышляла ты?

— О Беатрис, — мигом мрачнеет подруга и чуть поджимает губы. — Ее нужно поставить на место, чтобы эта сучка даже не смотрела в твою сторону.

— Спасибо, что заботишься обо мне, Вики, — широко улыбается Кристен. В очередной раз придя к выводу, что ей очень повезло ее встретить. Кто бы еще думал о ней, пытался защитить? Никому не было бы до нее дела. — Ты всегда спасаешь меня.

— Разве могу я тебя бросить? — игриво интересуется подруга, но в следующий момент хмуро добавляет: — Ты заслуживаешь большего. Таких ситуаций быть не должно.

— Меня не сильно любят в школе, — пожимает плечами Кристен. Она недостаточно хороша для них и, естественно, не знаменита, что тоже играет свою роль. — Бьен просто показывает это более открыто.

— Это не значит, что я позволю ей относиться к тебе подобным образом, — рычит Вики, и Темо невольно вздрагивает от ее тона. Заметив это, Виктория смягчается и тепло произносит: — Не беспокойся ни о чем.

— Беатрис, как и ты, очень красивая, — грустно бормочет девушка. — А я заурядная и не богатая, что делает меня мишенью для остальных. Я никто и всегда буду никем в их глазах.

— Не смей так говорить! — Вики сильно сжимает ее плечи и ощутимо встряхивает. — Ты стоишь тысячи таких, как Беатрис. И ты самый прекрасный человек, которого я знаю. Ты лучше всех, кто здесь учится. Знаешь, у этой конченой Бьен, может, и куча денег, но у нее никогда не будет способности сопереживать, как у тебя, а это гораздо более ценно, потому что деньги ты можешь заработать, а человеком нужно родиться.

— Спасибо, — неуверенно шепчет Кристен.

Может ли сказанное быть правдой? Вряд ли Вики врет, но что, если это попытка утешить ее? Что в ней, Кристен, такого особенного? Она никак не может быть лучше Беатрис и уж тем более Виктории. Почему они вообще дружат? Она качает головой, отгоняя эти мысли. Нельзя о таком думать. «Будь благодарна», — мысленно напоминает себе она. Никто не обязан с ней нянчиться и заботиться о ее благополучии.

Бьен, наверное, просто срывает на ней свою злость. Вероятно, у нее какие-то проблемы — например, требовательные родители, которые не говорят ей о том, как любят ее. Люди не становятся плохими без причины. Кристен уверена, что за ненавистью к ней стоит что-то серьезное. И как можно мстить Бьен, если у нее и без того жизнь, должно быть, нелегкая? Пощечина неприятная, однако зачем на этом зацикливаться? Она уже ее простила. Когда-нибудь Беатрис надоест издеваться. Стоит только подождать немного. Не убьет же она ее, в самом деле.

— Вики, — зовет Кристен, — пообещай не мстить им.

— Клариссе — пожалуйста, — фыркает подруга, — но Беатрис получит по заслугам.

— Ты хороший человек, Вики, — совершенно искренне выпаливает Темо. — Не надо. Я знаю, что ты выше этого.

— Но не Беатрис, — с присущим ей упрямством говорит девушка. Она складывает руки на груди, явно собираясь отстаивать свою позицию.

— Вики, забудь, о ней. — Кристен мягко улыбается, дотрагиваясь до ее руки, тем самым пытаясь успокоить. — Пообещай не делать глупостей.

— Глупостей? — уточняет Виктория. На ее лице появляется хитрая ухмылка. Она прикладывает правую руку к груди и торжественно обещает: — Хорошо, я клянусь.

— Правда? — Темо радостно смеется, сжимает подругу в крепких объятиях и шепчет: — Я знала, что ты поступишь правильно.

Вот только понятие это у каждого свое. Мы можем очаровательно заблуждаться. Искренне верить в ложь. Отрицать правду. Пока мы живем, считая свои убеждения незыблемыми, то стоим на твердой почве. Начинаем сомневаться — падаем. Кристен столкнется с реальностью когда-нибудь, но не сейчас. Однажды жизнь все расставит по своим местам.

Глава 5. Виктория Эбигейл Пурит

Мы никогда в итоге не получаем того, что хотим. Жизнь — не сказка, где росчерк волшебной палочки магическим образом решает все проблемы. В реальности все свои желания мы воплощаем сами, и только степень нашей успешности влияет на скорость воплощения желаний. Если у вас что-то не получается, то вы можете винить в этом только себя. Жаловаться на высшие силы — удел слабых.

Виктория с раннего детства слышала от отца истории об успешных людях и о том, как важно быть усердным, амбициозным и упрямым, чтобы добиваться целей. И неважно, каким путем. «Моралью озабочены только неудачники. Если хочешь что-то получить — будь готова идти по головам других», — сказал он, когда ей было около восьми лет. И она хорошо запомнила эти слова, заучив их так же, как и семейный девиз: «Natus vincere». Рожденные побеждать, и имечко ей отец выбрал соответствующее. Виктория знала, что способна на большее. Она была уверена в том, что в будущем превзойдет своих славных предков, потому что не обременена какими-либо принципами. Но жизнь внесла свои коррективы.

Виктория начала меняться, когда встретила Кристен: осознавать, что не все средства хороши и некоторые способы достижения целей недопустимы и кощунственны, что она не хотела бы добиться славы бесчестным путем и что принцип «Никаких не стесняясь путей» — не для нее. Вот только бизнес, как и политика, редко строится на справедливости. Ее мир немного дрогнул. Она не желала притворяться и отыгрывать роль всю жизнь, ей претили фальшь и лицемерие, но разве у нее есть выбор?

Виктория, как и многие люди, полагала, что деньги и власть сделают ее счастливой. Только они не приносили особого удовлетворения. Статус, конечно, открывает многие двери, но открыв их, мы задаемся вопросом, а стоило ли? Может, раньше было лучше? Власть не так уж безгранична, а ответственности оказалось куда больше, чем она предполагала. Свободы, которую девушка рисовала в своей голове, никогда не существовало. Да и что такое свобода в принципе? Право выбора? У богатых его еще меньше, чем у бедных. Пресса, мнение окружающих, люди, только и ждущие ее провала.

Но жизнь не всегда была такой. Когда Виктория была маленькой, отец находил время, чтобы поиграть с ней, а пару раз они даже устраивали марафон по «Звездным войнам», объедаясь пиццей и мороженым. Это было так давно, что иногда кажется не воспоминанием, а сном. Чем взрослее она становилась, тем меньше он уделял ей внимания, предпочитая заниматься делами. Ее оставляли на нянек, а после девяти лет — на приставленную охрану. Отец стал возвращаться поздно, уставшим, и ему не особо было интересно, как у нее дела, и тем более у него не было желания выслушивать ее восторженные рассказы о том, что она сделала за день. У нее было много игрушек, наверное, втрое больше, чем у любых других детей, но порой ей становилось тоскливо.

Охрана выполняла четко поставленную задачу: следить за тем, чтобы с ней ничего не случилось. Гуляли они чаще всего рядом с особняком, а если и случалось выбираться за его пределы, то с ней всегда кто-то находился рядом, и ни один ребенок не мог к ней приблизиться. Общаться было запрещено. Папа твердил, что это исключительно для ее же безопасности. До двенадцати лет она обучалась на дому, но, как и любому ребенку, ей было скучно. Отец думал, что дает ей все, при этом не давая ничего. В конце концов это привело к тому, что в один день она просто сбежала от охраны, и удивительно, что ей потребовалось для этого столько времени.

Когда-то у нее была мать, но она ушла от них очень давно. Виктории было около двух лет тогда, поэтому она ее даже не помнит. В детстве ей было интересно, что эта за женщина на фотографии? Любила ли она ее? Сожалела, что бросила? Но спустя время папа объяснил, что Мария — так звали ее мать — сделала то, что от нее требовалось: родила здорового наследника. Более в ней не нуждались. Родители не любили друг друга, их брак был исключительно по договоренности, что не редкость в их кругах.

Сперва Виктории было обидно, что у многих детей есть оба родителя, а ей достался лишь один, но затем она свыклась с тем, что в ее жизни нет матери. Если так лучше для династии, значит, не ей судить. Со временем она стала ощущать безразличие, смотря на женщину с фотографии, на которую все равно была ничуть не похожа. Виктория была истинной Пурит, как внешне, так и внутренне. Но иногда ее охватывало чувство одиночества. Порой ей хотелось, чтобы у нее была мать или брат с сестрой, однако в подобные секунды слабости она тут же брала себя в руки.

От мыслей ее отвлек стук в дверь. Отец зашел серьезный, как никогда прежде, и тяжело рухнул в кресло, стоящее напротив большой двуспальной кровати. Он привычно потер рукой переносицу. По этому жесту Виктория поняла, что разговор предстоит нелегкий. Вмиг растеряв обыкновенную веселость, она нахмурилась и села на черный кожаный диван, находящийся рядом с креслом, чтобы внимательно выслушать то, что скажет ей отец.

— Ты должна кое-что сделать, — без предисловий начал он. — Это очень важно для корпорации, и я не предоставляю тебе право выбора. Так что, пожалуйста, избавь меня от жалоб и нытья. Прими мои дальнейшие указания и выполни все в лучшем виде. Это ясно?

— Да, отец, — напряженно выдавила Виктория, скрестив руки на груди.

Ей уже не нравились его слова. Что он мог от нее потребовать? Шпионить за кем-то? Подставить кого-то в школе, чтобы иметь преимущество? В любом случае вряд ли это что-то хорошее, раз он упомянул, чтобы она не жаловалась. Скорее всего, это нечто ужасное и бесчестное, но это явно важно, поэтому она покорно спросила:

— Что за задача?

— Ты должна начать встречаться с Маркосом Северочезом, — произнес отец, встретившись с ней взглядом. — Мне не важны методы. У тебя есть месяц, чтобы заставить его влюбиться. Делай что хочешь, даю полную свободу действий в этом плане. Главное — результат. Насчет репутации не волнуйся. При необходимости я все улажу.

— Но отец! — возмущенно закричала Виктория. — Ты не можешь продать меня какому-то выродку, как подзаборную шлюху!

— Выбирай выражения, пожалуйста, — прошипел мужчина, и теперь он выглядел крайне раздраженным.

Она знала этот тон: так обычно общаются со своевольными подчиненными, находящимися в полушаге от увольнения. Ей совсем не нравится, что с ней разговаривают как с человеком второго сорта. Он поправил галстук на шее и, вздохнув, продолжил:

— Я не спрашивал твоего мнения и в дальней