На столике около кровати, во всех сумках, в каждом выдвижном ящике на работе и дома у Вероники лежали таблетки и пузырьки с настойками. От одежды и от рук почти всегда шел резкий запах корвалола. Запах словно отгораживал ее от остального мира, не позволяя подойти к людям ближе, чтобы они не почувствовали, что с ней что-то не так.
Каждое утро Вероника давала себе слово, что это последний раз, и что она слишком молода, чтобы продолжать жить в этом таблеточном аду. И каждый день после обеда у Вероники предательски начинало мутить под ложечкой.
Мутило долго, давление прыгало, в глазах рябило и казалось, что сейчас она упадет в обморок. Тогда, отчаявшись, она почти бежала в уборную, дрожащей рукой вытряхивала в ладонь очередную порцию спасительной химии.
После судорожных глотков поднимала взгляд на зеркало, долго смотрела на отражение. Пыталась отыскать в нем прежнюю Веронику. Убеждала себя, мол, прорвемся, спасительное решение найдется, и она снова станет той Вероникой, которую уже почти не помнила.
Прорыв напоминал военные действия. Как только Вероника пыталась хотя бы на день отменить таблетки, ее жизненный поезд тут же несся под откос с оглушительной скоростью. Тогда женщина брала больничный, ссылаясь на простуду, запиралась на пару дней дома, как наркоман, пытающийся избежать ломок.
Сначала мутота распространялась из-под ложечки к горлу. Потом начинало ломить шею и поясницу. После этого наступала сердечная лихорадка, и она, согнувшись вдвое, ковыляла как старуха к шкафчику, где хранился измеритель давления. Охая и ахая, надевала манжету н
... 
