Голубой Майзл
Қосымшада ыңғайлырақҚосымшаны жүктеуге арналған QRRuStore · Samsung Galaxy Store
Huawei AppGallery · Xiaomi GetApps

автордың кітабын онлайн тегін оқу  Голубой Майзл

Аркадий Львович Фрейдлин

Голубой Майзл

Роман-сюита






18+

Оглавление

  1. Голубой Майзл
  2. Прага. Париж. Берн
  3. Нью-Йорк. Дрезден
  4. Чева
  5. Новгород
  6. Без майзла
  7. Тель-Авив. Иерусалим
  8. Изерфонтейн. Париж
  9. Прага

Посвящаю моим родителям.


С благодарностью Ларисе Кофман

за помощь в написании этой книги.

Особая благодарность

Марине Козловой за участие и советы.

Прага. Париж. Берн

Ahoj[1], Сис!

Я, конечно, могу сразу тебе всё рассказать! Вот прямо взять и выпалить, что нашёл… Но не буду. По телефону или «Скайпу» точно бы не сдержался. Вот поэтому и придумал оригинальный ход — всё наговорить на диктофон. Буду себе представлять, как в процессе прослушивания ты меняешься в лице, как левый твой глаз слегка прищуривается, правый открывается больше и больше, как по мере удивления ты хрустишь костяшками своих длинных пальцев и нервно сгрызаешь лак с ногтей. Ладно-ладно, убирай ухмылку, есть у тебя такая привычка. Спроси хотя бы у Гонзы. Конечно, очень жаль, что не смогу всё это лицезреть воочию.

Так вот, Сис, пока вы там прохлаждаетесь в своём Тунисе, тут твой братец вершит судьбы. Ну, не мира, конечно, но уж наши точно. Напряглась там, небось? Думаешь, что за доморощенный вершитель у нас тут такой понтуется? А вот он я!

C чего бы начать? А давай начну с обиды. Быстренько вспоминай нашу встречу напоследок. Стромовка… Май, кажется. Пока пацаны пинали какой-то черепок, я попытался было заикнуться о своём новом увлечении — копирайтинге. Ты удивилась незнакомому слову и возжелала подробностей. И только я открыл свой фонтан красноречия, как позвонил твой олух Гонза. Он как всегда по-свински бесцеремонно затребовал тебя для удовлетворения своих мелкоэгоистических замыслов. И ты, дёрнув меня извинительно за ухо, быстро улизнула от моих откровений с близнецами в охапку. А я так и остался стоять в парке один-одинёшенек на предпоследней ступеньке почти оргазмической недосказанности. Было обидно! Да! И ради кого, собственно, такое страдание?

Зато теперь ты не сбежишь. Надеюсь… И я точно расскажу, что за зверь копирайтинг и как он повлиял на наши с тобой судьбы. Без этого ты сочтёшь меня больным на голову.

Сис, вспоминаем теперь мой блог. Да, ты его читала и даже комментила, однако регулярно ела мне мозги с требованием найти занятие посерьёзнее. Конкретики от тебя не поступило, и мне пришлось раскинуть мозгами самостоятельно. Да, Сис, я тоже могу напрягать извилины, не тебе же одной отдуваться за всю нашу семью. Я долго юзал эти самые извилины и решил, что будущее всё же за профиками. Вывод — нужно быстро специализироваться, а ниочёмный блог пусть остаётся вотчиной прыщавых тинейджеров. Вскорости мне пришла, я бы даже сказал, прибежала в голову гениальная идея: я начал разыскивать по сети малоизвестных художников. «Зачем?» — заинтересованно спросишь ты. А вот зачем: снабжая их картины своими оригинальными подписями, я стал постить их где только можно: социальные сети, тематические блоги, анонсы выставок и прочее. Помнишь же, у нашего соседа пана Рубека была энциклопедия искусств? Такие толстенные фолианты с шикарными для того времени иллюстрациями. У него в кабинете под старой зелёной лампой, ну, той, в стиле ар-деко, можно было с ними сидеть часами. Описания к картинам там были явно не для детей. Да что там, эти зубодробительные, иначе и не скажешь, тексты пропускали даже взрослые. Кто писал их, для кого? Кроме приступов тошноты и отвращения к высокому искусству, они ничего вызвать не могли. А я решил писать о новых картинах так, чтобы это читали все нормальные люди, получая при этом такие же живые эмоции, что и я.

Уже с первых постов я стал прирастать жирком из неофитов. Благодаря Цукербергу они лайкали и шарили мои посты в огромном количестве. Кто бы мог подумать, насколько пустой оказалась эта сетевая ниша. Я пришёл на это ристалище очень вовремя — сразу после битвы, чтобы среди трупов с обеих сторон застолбить ничейную землю. Тут нужно отдать должное и мне, согласишься, Сис? Видимо, у меня получилось своими умело приземлёнными мыслями приобщить их к ранее не доступному прекрасному. А всё на самом деле просто — я писал о чувствах, которые картины вызывают во мне, а не о том, чем занимаются прерафаэлиты, и откуда я знаю такое извращение. К тому же, как следствие перекрестного опыления среди френдзоны, опять же Марк постарался, я заочно познакомился и со многими уже известными «малярами». По незнанию они тянулись ко мне, думая, что я какой-то арт-агент и смогу продать их работы. И, хотя я их разочаровывал отказами, в какой-то момент, ты не поверишь, я вдруг стал зарабатывать на этом. Да-да, именно зарабатывать!

Вот видишь, Сис, ты тоже можешь быть не права — оказывается, и сеть способна прокормить одинокого волка. Первый заказ пришёл прямо по мессенджеру. Галерея молодёжного искусства в Праге заказала мне общий слоган для выставки и синопсис для каждого художника. Во всех материалах они подсветили меня как автора и, признаюсь тебе, заплатили неожиданно щедро для молодёжной тусовки! Ну, а потом как прорвало — стали названивать из разных галерей и выставок. Они просекли фишку, что заплесневелыми шаблонами заманить целевую аудиторию уже не выходит. Народ больше не ведётся на слово «перформанс». Продавцам стало ясно, что пипл хочет съедобных понятий. И вот так я вместо безработного инженера стал гордо именоваться копирайтером на фрилансе.

Эка я разошёлся! Так залюбовался собой твоими глазами, что забылся. Короче, однажды… Вот обожаю словечко «однажды», это такой классный событийный порожек. Вот ничего не было, не было, и вдруг: «однажды», — бамс! — и «наш бог сотворил Землю». Так вот, однажды мне позвонили из Парижа. Того самого. Одна известная галерея затребовала мои мозги. Вот не зря я дублирую свои посты на английском! Они там замыслили выставку одного новомодного портретиста. Я уже встречал его работы в сети, но ничего о нём не писал. А он, послушай, Сис, выкатил им условие, что, мол, как хотите, но анонс выставки должен быть поручен лично мне. Мне! Послушай ещё раз — только мне! Ты там правильно уловила смысловое ударение на слова «только» и «мне»? Ты уже начала гордиться своим бразером?

Они прислали мне пару его работ и зачем-то биографию. Я распечатал фотографии — я всегда так делаю, не воспринимаю картины на мониторе. И повесил их на стену. Формат А3 самый подходящий, чтобы вызвать во мне творческие потуги. Это были портреты. Два мужских и один женский. Весь нехитрый месседж художника я расщёлкал на раз. Иноземный бэкграунд с изображением каких-то фантастических планет и вполне себе земные люди на его фоне, сидящие в обычных креслах или на стульях. Плюс ко всему, для каждой работы был выбран свой преобладающий цвет. Поэтому условно можно было их назвать «Мужчина в коричневом», «Старик в жёлтом» и «Женщина в голубом».

Не устала? Может, сделаем перерыв? Наверняка тебе пацаны не дают меня послушать и ноют рядом как больные зубы. Я их, конечно, тоже люблю, но реально не представляю, как ты терпишь их более десяти минут?.. Отдохнём? Я пока курну свою сигаретку и, чтоб у тебя был стимул быстрее вернуться ко мне, скажу тебе шепотом: Сис, твоя жизнь после прослушивания другой части уже никогда не будет прежней. Всё, чик — и меня нет.

Я уже тут и надеюсь, что ты ещё находишься в состоянии предвкушения, поэтому неспешно продолжим. Так вот, портреты: с мужскими проблем не было — несколько метких эпитетов, пара интересных аналогий и — оба-на — нетленка готова. Но вот с «голубым», это я так для себя его условно окрестил, у меня возникла небольшая загвоздка. Прошёл почти день, а я так и не родил ничего путного. Женщина на портрете упорно отказывала мне в главном — в открытости.

Будет легче представить, если я опишу, что на нём было: сидящая элегантная дама лет тридцати в шляпке и стильном бело-голубом костюме. Ты наверняка видела похожие костюмы на старых предвоенных фотографиях или в кино — такой строгий, приталенный. В подобном, ты должна точно помнить, снималась Адина Мандлова в тридцатых годах. Представила? Так вот, она сидела на обычном стуле, развёрнутом спинкой к зрителю, и рукой как бы поправляла светлый локон волос, падающий из-под канта фетровой шляпки «Клош» с завёрнутыми вверх краями, тонкой синей лентой и аккуратным бантом сбоку. Ты там уже подивилась моим познаниям в женском туалете? Это всё потому, что я как начинающий утопленник хватался за что попало. Сразу поплачусь — всё было безрезультатно. Пани смотрела на меня своими очень пряными глазами, прости за не любимую тобой тавтологию, и старательно увиливала от любых моих попыток войти в её личное пространство. Мне даже не помог Артуро Фуэнте. А ведь эта сигара, предварительно пропитанная двенадцатилетним скотчем, всегда действовала безотказно!

Ни её одежда, ни стул, ни какая-то планета Z, нарисованная хоть и крупными, но старательными мазками, не находили во мне никакого правильного отклика, который я мог бы потом без усилия перевести на свой понятный для публики язык. Ты будешь смеяться, но тогда я впервые испытал, каким бывает кризис моего жанра. Представляешь, Сис, был даже момент, когда мне захотелось сдуть пыль со слова «эклектика». Вот как низко я пал!

Может быть, ты догадалась, что портрет композиционно напоминал фотографию — поза дамы, её статичность, этот явно общественный стул, лицо прямо в «объектив» уже было подвигли меня на вылазку за идеей, однако всё портил её взгляд. Он не позволял мне хоть на шажок приблизиться к моей описательной цели. И чем больше я разглядывал портрет, тем больше портрет наблюдал за мной. Дориан Грей в юбке какой-то! Женщина смотрела на меня совсем не так, как обязан смотреть портрет на критика — боязливо и осторожно. Она… как бы подобрать правильное слово… изучала… нет… внимала меня. И даже это слово не отразит сущность начавшего пугать меня состояния. В какой-то момент я, признаюсь, по-детски струхнул, так как ничего более иррационального я не ощущал за всю жизнь.

Тогда я смалодушничал и снял распечатку со стены. Быстро накарябал, что «голубой портрет особо удался мастеру, причём настолько хорошо, что ввёл меня в мистический транс», что по большей части и было правдой, но точно не той, которую от меня ждали как от оригинального копирайтера. Там была, конечно, мной дописана ещё какая-то несущественная ерунда, но она не стоит даже упоминания.

Ты там уже, наверное, задалась логичным вопросом: ну на кой хрен тебе это всё нужно слушать? Терпи, Сис, я рассказываю это не потому, что хочу поплакать в твой подол по столь мелкому поводу. Просто всё это, как оказалось в дальнейшем, важно для нас — и тут я делаю сильное ударение на «нас». Хочешь передохнуть или продолжим? Я пойду брошу в рот что-то съедобное и быстренько назад.

Так вот, ничего больше не меняя, я оформил, как нужно, заказ, выставил счёт и всё в подобающем виде отослал клиенту. Получил подтверждение, обещание прислать деньги и на этом искренне решил, что всё для меня уже закончилось. Как бы не так! Через несколько дней, буквально в следующий, дай бог твоей памяти, четверг мне вдруг позвонил сам художник и задал вопрос, который, как ты понимаешь, я больше всего не хотел услышать. Без обиняков он спросил, почему я не написал ничего существенного о женском портрете. Я замялся, начал бормотать что-то невнятное, но он прервал меня и просто позвал к себе в студию в Париж. Пообещал оплатить дорогу и проживание. Это было неожиданно, и я поинтересовался, не является ли это благотворительной акцией для бедного чешского копирайтера и что он ждёт от меня в качестве компенсации. Тут замялся он. С его дальнейших слов я понял, что он, вероятно, нашёл во мне брата по несчастью, потому как его собственный портрет на него тоже «смотрит», буквально сказал «watching me». И такое «holy shit» с ним приключилось первый раз. Ему захотелось, чтобы я лично проверил это свойство картины прямо на месте, пока он не свихнулся до выставки. И я не смог ему отказать!

Через день я уже выехал на своём «Форде» в сторону Парижа. Ты же знаешь, самолеты — это не моё. Я потратил на дорогу два дня, правда, глазея по сторонам и останавливаясь по наитию где попало по нашей старой недоброй привычке.

Художник оказался милым таким дядечкой средних лет и комплекции, весьма радушным, но явно угнетённым всей этой мистикой. Сис, ты бы видела его студию на окраине Парижа! Чердак, точнее, переделанный под мастерскую верхний этаж с окнами в небо, подобный тем, что сейчас в Праге расходятся как пирожки. Посидели, выпили, конечно, по бокалу какого-то красного вина, ты же знаешь, я в них разбираюсь как папа римский в рэпе, вот виски — это да, это моё. Он достал портрет из стопки картин, приготовленных для выставки, и ушёл, оставив нас с ним tête-à-tête[2].

Портрет в реальности был ещё красивее, чем на фотографии. Голубой доминирующий оттенок оказался вживую даже не голубым — принтер да и монитор меня тут подвели. Знаешь, есть такой цвет без названия у снега или даже, скорее, у инея при сильном-сильном морозе, что-то между бледно-лунным и ледяным. Ну, и глаза… Ещё сильнее наблюдали, до мурашек. Посмотрел его и убрал — выдержать же было невозможно. Понимаешь, что значит для меня вдруг тихо поехать крышей? Вот-вот! Позвал я нашего художника. Допили бутылку, о портрете молчок, как будто я просто погулять вышел. Он, наверное, и сам по моим глазам уже понял, что тему лучше не педалировать. Но потом, правда, ближе ко дну бутылки, выдал свой секрет. Представляешь, как оказалось, он все портреты не с живых людей пишет и даже не из головы выдумывает. Наш модернист ходит по блошиным рынкам и скупает там приглянувшиеся старые фотографии на развалах. Потом на проекторе их прямо на холст высвечивает и аккуратно обрисовывает. Вот лучше, Сис, я бы это и не знал. Это как зайти случайно на кухню в любимом китайском ресторане. Ну, да не в этом дело… Так вот, смотрю — несёт он мне какую-то фотографию. Видно, что старая, даже на картонке твёрдой — знаешь, такие раньше делали кабинетные снимки, — а на фотографии наша дама с портрета. Конечно, на фоне какой-то обычной студийной комнаты. Отдам ему должное — нарисовал, точнее, обрисовал он её гениально: и руки, и костюм, и, конечно, глаза — в точности всё передал. То, что раскрасил и планету пририсовал, так это он так своё творческое начало проявил. Но цвет я бы и сам такой выбрал. Тут мы бы с ним совпали. А теперь главное. Повертел я карточку, и знаешь, что обнаружил? Сидишь? Что снята она в мастерской на Широкой улице в Праге! Слышишь? В Праге! И год там написан — 1940-й.

В гостинице я уже более подробно всё рассмотрел.

...