Привет, Молчун, – сказал я. – Давно не виделись. Только не отвечай, пожалуйста, я знаю, как ты орать можешь. На твой немой вопрос отвечаю: вытягиваешь чеку немного не до конца, после чего «Бритвой» ее обрезаешь. С виду чеки нет, но она присутствует.
– Как? – прошептал Молчун, слегка пришибленный ситуацией и оттого туго соображающий.
– Как тот ктулху в ночном лесу, которого не видно, но он есть, – терпеливо разъяснил я.
Глупо бояться неизбежного…
Любой, кто рискует жизнью, надеется остаться в живых…
когда выяснение отношений со стопроцентной вероятностью закончится свернутой шеей, то и фиг с ними, с этими отношениями. Пусть остаются невыясненными.
– Понимаете… Я не знаю. Только что я не реанимировал вас. Вы просто очнулись – и все. Кровяное давление и пульс на нуле.
стоит лишь захотеть сильно-сильно, по-настоящему…
Главное, только потом не пожалеть, когда желание сбудется.
любить. Трудно. Но очень приятно».
слабым синевато-свинцовым оттенком, похожим на оксидную пленку, которая образовывается на лабораторной посуде, изготовленной из тантала.
Если выбирать, кем быть – презираемым или мертвым, – он без раздумий всегда бы выбрал первое.
