Оглавление

1. Жизнь прожить — не поле перейти
2. КНИГА ВТОРАЯ
3. ВОЙНА
4. ГЛАВА ПЕРВАЯ
5. ГЛАВА ВТОРАЯ
6. ГЛАВА ТРЕТЬЯ
7. ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
8. ГЛАВА ПЯТАЯ
9. ГЛАВА ШЕСТАЯ
10. ГЛАВА СЕДЬМАЯ
    1. ГРАЖДАНЕ!
11. ГЛАВА ВОСЬМАЯ
12. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

КНИГА ВТОРАЯ

ВОЙНА

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В начале сентября 1911 года в Черниговку явилась почта с извещением о прохождении повторной медицинской ко-

миссии для очередного призыва в армию. Ещё раньше, все те, кому к сроку призыва исполнялось двадцать лет, тянули

жребий если будут годны к службе и по разнарядке будет излишек новобранцев. Кто вытягивал жребий — те на три года определялись на строевую службу в армию. Остальных годных записывали в ополчение и они проходили военные сборы. Из Черниговки годных оказалось тринадцать человек, в ополчение отравился всего один, не вытянувший «счастливую» бумажку и который к радости своей

дожидаться должен был большой войны, чтобы попасть в армию.

Справка (Не подлежали призыву: больные, единственный сын в семье, чтобы было кому род продлить; единственный сын при отце, которому исполнилось 50 лет; единственный брат при круглых сиротах; единственный внук при бабке и деде у которых нет взрослых сыновей; внебрачный сын при матери. В случае нехватки набирались добровольцами вольноопределяющиеся с 17 лет из студентов и охотники-добровольцы без жребия. Вольноопределяющиеся с высшим и средним образованием служили два года.

Освобождалось духовенство христианское и мусульманское достигшее возраста 22-х лет. Все, вышедшие в отставку рядовыми до 43-х лет и офицерами до 50—55 лет и способные к службе, составляли обязательное ополчение Казаки были обязаны служить без всякого выкупа и замены на своих лошадях и со своим снаряжением, сначала в подготовительной службе до 21 года, а затем до 33-х лет в строевой и до 38 лет находиться в запасе. Не подлежали призыву инородцы Сибири и Туркестана, Камчатки, Сахалина и Финляндии. Некоторые народы Кавказа и финны вносили денежный налог вместо воинской повинности. Финляндия отчисляла 12 миллионов марок ежегодно. Студенты имели отсрочку до 28 лет. Евреи не допускались на флот.) Но бумага- предполагает, а война- располагает, у неё свои законы.

Известия о призыве Степан ждал — чему быть — того не миновать. Отец, на этот счёт, со Степаном длинный разговор вёл, о службе своей повествовал, советы дельные давал.

— Ты, сынок, не к царю на службу идёшь- они разные у нас и им трудно угодить, а отечество у нас одно. Его и оберегать надо и землю от ворога оборонить и мать, и сестрёнок своих с родичами. Вон, Евсей Кузьмич, при царских персонах службу нёс, а войны избежал и награды имел. Крепко ему со службой повезло, но от муштры той с радостью ушёл и на землю вернулся и не к царям расположение имел, а к своей жене. А род наш, что за службу поимел? Как только царь Пётр мужиков в рекруты стал брить, а служилым дворянам землицей крестьянской кровавые услуги оплачивать и всех без разбору на войны стал гнать, то народец от него и побежал. И попов и староверов в войско гнали. Лоб у них выбривали, чтобы беглецов полегче искать и смертью для острастки наказывать. Ежели кто явится без строя, да в одёжке солдатской и бритой головой от общества выдаче властям подлежал. В каждом полку надлежало лекаря и палача иметь. Палач то — он лучше лечит. Отсечёт голову и всем болезням конец. Наши предки от Петра на Дон бежали и там покою не нашли. Вон, при покойном Александре Александровиче, на войну не гоняли, то и мужик на ногах крепче на земле своей стоял. А Николай зачем войну с япошками затеял — государству убыток и позор принёс и мужика озлобил. Что, нам, — земли не хватает? А народу сколько загубил? Так ты, в войске, не царю служи, а обществу- кто своим трудом кормится. Человека живого загубить — это не курицу зарезать, в нём душа живёт. Но ежели враг идёт на тебя и загубить хочет — будь он Иван Иванович или Вильгельм, самурай или дворянин, не сомневайся, если правду и веру защищаешь. Убить — наука не хитрая. Ты и птицу в лёт бьешь и силушкой не обижен. Косой и вилами так машешь, что не приведи господь кому-либо на твоём пути встать. Солдату, как и мужику, терпение нужно — от того из мужика и солдат исправный выходит. Терпи, начальству не перечь — на то оно и начальство, что за тебя ответ держать должно, а не ты за него. Офицер, он тоже разный есть — и толковый и бестолковый. А в бою случится быть- то и своей головой соображать надобно. Там выбор небольшой — либо — грудь в крестах, либо- голова в кустах. Кто смел и умел — тот и в победителях. За нас не беспокойся. Василий скоро в мужики выйдет, а сёстры, и глазом не моргнешь, упорхнут из дома. Мы с матерью ещё силу имеем, хозяйство в порядок приведено, нужды ни в чём нет, служи спокойно.

Последнее свидание с Марией случилось в октябре. Новобранцев забирали на службу после окончания сбора урожая. В основе армия рядовым составом состояла из крестьян и отрывать крепких работников до окончания осенней страды было неумно. Дни стали короче, ночи холоднее. Будущего воина провожали двумя семействами за столом у Фёдора Ефимовича. Алёна и Меланья говорили о своём. Данила с Фёдором вспоминали свою службу, давали советы. Мария со Степаном сидели за столом рядышком и ждали удобного случая выйти из за стола. Меланья в дальнюю дорогу собрала заплечный мешок. Накинув верхнюю одежду, Степан с Марией устроились на скамье под вишнями, что не сбросили листву. Был ещё тёплый,

осенний денёчек: безоблачный, безветренный, окрашенный золотом и багрянцем листвы увядающего лета. Долго сидели молча. Мария из кармана жакета достала вышитый платочек, вытащила из него серебряные часы на цепочке с двуглавым орлом на крышке. Степан с удивлением посмотрел на вещицу и спросил:

— Откуда это у тебя?

— Это тебе мой подарок, чтобы вдалеке не забывал, а получила я его по милости известного тебе дедушки Евсея. Глянь, что сзади написано. Степан взял тяжёлые часы в руки, повернул и хотел прочесть. Наступавшие вечерние сумерки мешали ему различить маленькие буковки гравировки. Заметив свет от непотушенной лампы, что пробивался из протопленной бани, Степан предложил, чем зябнуть на скамейке, посидеть в бане и получше разглядеть подарок. Взял Марию за руку и завёл в пристрой, где стояла широкая скамья, висели сухие веники. На вешалке висел белый рушник и чистое бельё. На скамье стояли строем вёдра с водой. Дверь в баню была приоткрытой для доступа свежего воздуха и лучшей тяги. Угольки еще светили язычками пламени. От печки и стен шло тепло, на полке стоял медный таз, где запаривался дубовый веник. Степан поднёс часы к лампе, повернул их обратной стороной и прочел гравировку- «Починку Е. К. за верную службу. 1865г. Император Романов Александр Николаевич.» Буковки были меленькие и Степан читал долго, прищурив глаза.

— Так зачем же ты с приданым так рано расстаёшься? Вот вернусь со службы, так к свадьбе и яви деда Евсея подарочек.

— Мне дедушка Евсей повелел вещицу эту только суженому отдать, а ты мне богом послан и других суженых не будет. А часы возьми- они тебе предназначены. Я наказ выполнила, а тебе мой наказ- не забудь меня и не ищи девок на стороне, хоть и краше будут. Так любить как я никто не сможет!

Мария повисла на шее у Степана, уткнулась лицом ему в грудь. Суженый вымахал росточком под потолок и в бане ходил голову сгибая. Жакет сполз на пол, рука с головы сдёрнула платок, упавший на пол, волосы легли на плечи.

Мария прижалась жарким телом к груди Степана. Тот, склонив голову, жадно искал губами припухлые и сладкие губы любушки, сливаясь с ней в одно единое, трепетное целое. Кружилась голова. Тело Марии дрожало и звало. С полки загремел тазик и полетел веник. Горячей водой через штанину Степану обожгло ногу. В голове болью резанула мысль: «Нельзя, нельзя, нельзя! Не по- божески будет это, как родителям в глаза смотреть?! Да и как потом судьба повернётся, если что на службе случится? Как Марии потом жить?» С усилием Степан оторвал Марию от себя и тихо сказал:

— Потерпи, голубка, перемоги себя. И мне не в мочь, но по- другому не могу. Верь, меня от тебя никто не отворотит, три годочка пролетят. Выйдем на воздух, а то мне дышать тяжело! Послушай как сердце стучит! У нас в роду все однолюбы.

Мария, прижавшись ухом к груди, ощутила и услышала своей душой колотящееся сердце Степана. Остыв, и постояв наедине со своими мыслями у калитки, зашли в дом

и сели на своё место. Меланья с Алёной смотрели на молодых, пытаясь проникнуть в их мысли или догадаться о них. Фёдор с Данилой заканчивали разговор,

раскрасневшись от горячего чая. Три девицы с Василием

играли в карты не мешая другим и ведя свой весёлый разговор. Фёдор завершил долгие посиделки и

поблагодарил гостей. Данила, обращаясь к Алёне

промолвил:

— Пора и честь знать. Воину в баньку пора и с утречка готовым быть должен к убытию. С Боголюбовки тоже несколько новобранцев отправляются и дружок Степанов с ними. Если не проспите с утра ещё попрощаетесь.

Данила погрузил свое семейство на телегу и уже хотел стегануть лошадь, но Мария соскочила, взяла Степана

под руку и вместе они дошагали за телегой до околицы. Голова Марии лежала на плече Степана. Данила медленно правил лошадью, понимая что следующий случай пройтись вдвоём у Степана и Марии явится не скоро. Степан ещё долго всматривался в темень ночи, где растворилась телега с Марией, и слушал скрип колёс- протяжный и тоскливый.

Звёзды на осеннем хмуром небе блестели яркими светлячками и водили хоровод вокруг полной луны. Голова

Степана шла кругом и внутри её звучали новые мысли,

которые рождались как стрёкот кузнечиков в жаркий летний день в сенокосную пору. Как звонкие удары маленького молоточка по наковаленке, звуки эти слагались в мелодию, стучали в висках и барабанили в ушных перепонках, словно призывали в новый, неведомый поход

по той дороге жизни, которая была предопределена многим

мужчинам и на которую не каждый хотел вступать и где

главным ремеслом являлось умение защищать свою жизнь,

жизнь близких людей и жизнь страны и земли оружием и

где за это нужно было платить кровью своей и чужой.

«Избави бог от войны, как от чумы! Сохрани для жизни

мирной и любви!».

Тридцать лет на земле Европы не было войны. В год

призыва Степана война вспыхнула на вечно тлеющих, в

ожидании военного пожара, землях Балкан- где смешались

расы, языки, религии и интересы малых новоявленных

государств и большие интересы крупных мировых держав.

Степан краем уха слыхал об этом, но не мог раньше

предполагать, что это может коснуться его судьбы и судьбы Марии. Сейчас же родилась мысль: « А, что- если…? Было

ведь такое, что наши солдатушки могилы свои там

оставили». На сердце стало муторно.

***********

На призывном пункте в Уфе собрались сотни крепких, в подавляющей своей массе, крестьянских парней, несмело шагавших обнажёнными с медицинскими картами в руках,

которыми прикрывали свой стыд, шагая змейкой от одной группы медиков к другой.

Проверяли строго: смотрели и щупали, заглядывали в рот, спрашивали о болезнях называя их мудрёными словами, которые парни и не слышали и только мотали головой и подтверждали, что кашлять приходилось, и в горле першило и голова кружилась, но это с ног не валило -так это обычное дело. Слушали как сердце бьётся и дышится, спрашивали о травмах. Отбракованных почти не было. Из деревень в армию шёл крепкий розовощёкий народ к двадцати годам успевший и порезвиться, и потрудиться, а кое-кто и ожениться. Хлебушек, картошка и мясо с молоком, да постоянный труд делали своё дело. Привычные с детства к труду в любое время года, обдуваемые тёплыми летом и злыми зимними ветрами, парни быстро втягивались в солдатскую лямку. В матушку-пехоту брали деревенский люд — там мужику было и

привычнее и проще.

Пётр со Степаном на призывном пункте держались друг друга. Стройный, ладно скроенный, высокого роста

светловолосый Степан при осмотре у медиков долго не задерживался. Здоровье так и пёрло из него. Росточком вышел Степан аж в 182 сантиметра. Пётр немного подотстал, чуток не дотянув до Степана. Когда, в итоге, двое: православных, несудимых, неженатых, грамотных, отменно здоровых парней, предстали перед столом комиссии, где председательствовал тучный подполковник, украшенный огромными бакенбардами на широко улыбающимся лице, при виде таких молодцев, одобрительно крякнул.

Худой, как жердь, полковник медицинской службы, из отставных служак, принял медицинскую карточку Степана, глянул через очки выцветшими от времени зрачками на

будущего воина и, внимательно прочтя, сделал своё заключение. Председатель, тщательно рассматривающий Степана, получил документ и, получив одобрительный кивок медика и сигнал глазами сквозь золотое пенсне держащееся на носу, заглянул в анкету и спросил:

— Из переселенцев?

— Так точно, — уже по- военному ответил Степан.

— В гвардию, -коротко отрезал председатель.

(Справка. Призыв в 1911 году по росту распределялся:

более 196 сантиметров — 4

человека,

более 191,5 см -164,

более 173 см -73 376

более 169 см — 115 530

более 164,5 см — 1 117752

более 160 см — 66 040

более 153 см — 3 994.

ниже 153 см не призвались.

По национальному составу в армии к началу Первой мировой войны было:

русских украинцев, белорусов -979 557 человек, поляков — — 104 079 евреев- — 50 237 башкир, татар, тептярей — 38 679

По роду занятий: земледельцев — 770 862 человек мастеровых и ремесленников — 202 449 чернорабочих — 132 523 фабричных и заводских -42 554 чиновников — 24 488 прочих — около 100 000

женатых солдат — 439 229,

разорившихся дворян среди нижних чинов- 5 137,

духовного звания- 2 238,

купцов- 4553,

податные и казаки- 1 242 712.

На 1912 год в армии числилось генералов -1299:

В пехоте 329

в кавалерии 6 6 священников 830.

Не было священников лишь в корпусе жандармов. Одиннадцать генералов имели общее низшее образование. Тринадцать- не имели высшего военного образования.

В пехоте нижних чинов было -814 507,офицеров- 49 610, музыкантов — 16 423, врачей — 8 336, унтер-офицеров-

27 710, строевых рядовых — 1 092 181. Всего в армии

1 332 066. грамотных солдат — 604 737, малограмотных-301 878).

Степан с Петром и ещё десятка два человек были определены в лейб-гвардии Волынский полк, что квартировал в Царстве Польском.

(Справка. В пехотные полки императорской лейб-гвардии был особый отбор. Полков было всего одиннадцать.

Первые полки- Преображенский и Семёновский создал царь Пётр из подростков двух сёл, давших

название"потешным полкам» юного Петра. В

Преображенский полк набирали рослых, светлоглазых блондинов из Западных губерний и по старой традиции- третья, четвертая и пятая рота полка носила бороды. Измайловский полк, возлюбленный императрицами, комплектовали кареглазыми брюнетами из Малороссии и Центральной России. Волынцы набирались из податного населения Казанского военного округа из стройных и широких в плечах, светловолосых призывников с Поволжья и Приуралья.

В память об императоре Павле Первом, охаянном придворными историками и большом любителе военных потех, негласно набирали невысоких, курносых блондинов и веснущатых рыжих рекрутов из Северных губерний. Полк

создал сам Павел и солдаты обликом должны были походить на него).

Через два дня группа будущих волынцев, вместе с

полутора сотнями новобранцев, что отправлялись в Царство Польское, загрузились на вокзале в Уфе и отправились на западные границы Российской империи- прямо под нос германцу. Стриженые и помытые в бане, получив

временное обмундирование, призывники проводили прощальным взглядом вокзал и в теплушках прокатились по всей европейской России. По дороге подцепили вагоны в Симбирске и Самаре с новобранцами с Поволжья и к Москве сформировался эшелон.

Начальник эшелона распределил офицеров и унтер-офицеров к каждому вагону и расписал новобранцев по полкам. К Варшаве двигалась почти тысяча новобранцев. На расспросы любознательных о том- куда путь лежит, следовал ответ: «Куда Макар телят гоняет».

Дорога оказалась долгой. Из теплушек, что возили русское воинство на неудачную японскую войну, видели как позади остались Волга и Днепр и вскоре явились станции с названиями на двух языках. Один из унтеров сообщил, что катят по землям Царства Польского. Для офицеров был отдельный вагон и они в теплушках появлялись крайне редко, оставляя новобранцев на попечении строгих и малоразговорчивых унтеров. «Далече занесло» -думал Степан. Лёжа с Петром на одних нарах, перебирали в своей

памяти и в разговорах свою жизнь деревенскую, слушали разговоры, гуляющие по теплушке, о"прелестях» будущей службы от «знатоков». Заводили разговоры и беседовали с такими же рослыми и крепкими, светловолосыми спутниками. Выяснилось, что многие из них были тоже переселенцами, заполнившими с недавних пор большие пространства Приуралья. Горячую пищу готовили на ходу в хозяйственном вагоне — отдельно для офицеров, отдельно для унтеров и новобранцев. Старослужащие унтер-офицеры

и подпрапорщики постепенно становились разговорчивыми и стали делиться премудростями будущей службы. Вывод был утешительный- не тяжелее чем с батюшкой на пашне. Сноровистому мужику одолеть её проще чем самому хозяйство своё вести. Ежели нет войны- живёт солдатик на всём готовом. За него командиры должны думать и заботу являть. Будешь исправно команды исполнять, так и будешь жить беззаботно и деньки считать, когда службе конец придёт. Дай бог, чтобы война не явилась, а там работа иная ждёт. Там другой урожай жать придётся и если ты обучен, то и легче выжить и домой не инвалидом явиться. А труд солдатский и уважения и сноровки требует, а это всегда в жизни сгодится. Старослужащий подпрапорщик, участник японской компании, с одной Георгиевской медалью и отметиной на щеке, в кругу притихших внимательных, слушателей, рассуждал:

— Убиваь грех большой, но куда от этого деться, если с тобой тоже сделать хотят. Тут и выбора нет — если только присягу порушить и своих товарищей под монастырь подвести. Страшно ведь не только в первый раз в бой идти. Бесстрашный дурак и в войске не нужен. А кто страх свой одолеть может и головой соображает, а не задним местом, и хитёр и обучен, и товарища не бросит -тот и есть воин. Терпи и трудись, а с ними и к победе явись. Главное же, сынки, знать твёрдо за что смерть принять готов. Вот к примеру, зачем нам тот япошка был, что с ним войну затеяли? Чего мужик с ним не поделил? Может, оно

кому — нибудь и была надобность его поколотить, только не мужику. Присяга присягой, а желание его проучить у солдата и не было. Геройствовали — вон, даже, за подвиг медалью наградили, а вышел конфуз. Другое дело, когда силой идут жизнь твою рушить и землю поганить, и близким твоим смерть несут. Конечно умирать страшно.

Своей волей на смерть идти мало кто готов -это подвиг, а бывает и так, что легче умереть, чем позор по жизни нести.

Главное в науке солдатской — победить, да так, чтоб и самому в живых остаться. Наука- трудная и труд — тяжёлый,

а война наказывает тех кто науку эту не постигнет. Кто в

полк Волынский попадает, тот знать должен, что строгостей там больше чем в других полках. Его и император опекает и

готовиться он не только для парадов. Офицеры три шкуры спустят и семь потов сгонят, чтоб ни в битве, ни на смотре

императора не подвели. Славы и опыта боевого у него

вдосталь, Честь большая в нём служить!

Собравшиеся вокруг новобранцы, поглощая сухой паёк, мотали на ус, у кого он пробивался, и втискивали в память простую проповедь бывалого вояки. В дороге явились и затейники, что дренчали на балалайке и растягивали меха гармони и в конце пути из вагонов неслись бодрые песни.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Варшава-столица Царства Польского, вошедшего в

состав России после разгрома Наполеона и Венского конгресса, установившего длительный мир в Европе под покровительством российского императора — победителя Александра Павловича, закрепившего за Российской короной новые земли, удивила широкими, мощёными улицами и площадями в центре. Многочисленные дворцы и замки средневековой архитектуры, католические костёлы и трёх- четырехэтажные, красного кирпича, дома встретились на пути Степана. Он никогда раньше не бывал в большом городе. Уфа показалась ему маленьким провинциальным городком по сравнению со столицей польских королей.

Варшава, когда -то, была центром огромного государства, простиравшегося от Балтийского до Чёрного моря и называвшегося Речью Посполитой. Литовцы и многие славяне входили в состав государства, где правили польские короли, в последние двести лет слабеющие от напора вельможных князей-панов и мятежей разноязыких подданных. Было время, когда польские короли воевали исконно русские земли и сажали своих ставленников на Московское царство и сидели шляхтичи -дворяне в Кремле. В Варшаве зрели планы собрать силой и лестью всех славян и сделать Московию частью своей, самой крупной в Европе империей. Но, кичливая польская знать и шляхта вольно себя чувствовала в стране. Сами избирали и свергали своих королей. Польские магнаты имели свои армии; часть из них были выходцами из Руси и после монгольского нашествия потянулись на Запад и на политической карте явилось Великое княжество Литовское и Русское, где русский язык, наряду с литовским, был государственным и славяне оставались православными. Соединившись с польскими землями, для совместного отпора немецкому натиску на Восток, под главенством польских королей, в Речи Посполитой, польские и литовские магнаты и

шляхта -дворяне стали прибирать украинские (крайние) и белорусские земли, перенося на них крепостнические порядки. Казаки Запорожские много раз поднимали сабли на на шляхту и при Алексее Михайловиче-отце Петра Великого, пришли добровольно в подданство Российское под руку и защиту московского государя.

Начался упадок Польши. Короли стали марионетками в руках Франции, Австрии, Пруссии и России. Польскую независимость, поражённую анархией самовластья знати, внутренними смутами и мечтаниями о величии, прекратили три раздела Польши, произведённые в конце 18 века сильными соседями. Пруссия, Россия и Австрия расширили свои владения. России отошли бывшие земли Руси с белорусским и украинским населением. А после разгрома Наполеона, в армии которого на Москву шли десятки тысяч поляков за обещанной корсиканцем свободой в созданном Герцогстве Варшавском, часть польских земель, под названием — Царство Польское, вошли в состав России. Царством управлял один из братьев императора российского, что сидел в Варшаве. В Польше была русская администрация, русская армия и особая Конституция, дарованная Александром Павловичем, дававшая права автономии. Поляки были на службе в армии и чиновничьих кабинетах, в правительстве. Шляхта дважды поднимала народ на восстания, но безуспешно.

Волынский лейб-гвардии (императорской гвардии) полк и был специально создан для охраны особ императорского дома. Варшава была одним из красивейших городов Европы. В самом центре города, в прекрасном дворце одного из бывших магнатов Мостовских, квартировал полк, куда и определили Степана с Петром и новыми товарищами. Группу новобранцев построили на Варшавском вокзале и провели по мостовой широких улиц города к трёхэтажному зданию с двумя большими флигелями и широким центральным входом, перед которым возвышались четыре колонны в греческом стиле. Русские парни, явившиеся из деревень срединной России из, затерявшихся в полях и лесах, деревянных срубов и пыльных или грязных улиц, на мостовые величественной Варшавы, крутили головами и многие, не видевшие

городов, дивились на всё, что представало перед их широко открытыми глазами. Степан, входя под своды дворца,

кожей своей и сознанием ощутил вхождение в новую жизнь.

Кроме новой одёжки, явилось и новое устройство всей жизни на строгих воинских уставах и традициях службы в элитных частях русской лейб-гвардии. Спрос здесь был строже и надзор жёстче. Об этом их сразу предупредили и при нарушениях и негодности определяли в другие части, что в большом количестве находились на границах в Царстве Польском. Три европейские империи сошлись здесь. Степана с Петром определили в третью роту первого батальона. И попали они в первое отделение. Земляков старались держать вместе. Это, по мнению командования,

должно было содействовать сплочённости воинства. Четыре батальона в мирное время составляли полк. Самый близкий к нижним чинам командир, обычно, назначался из тех, кто нёс сверхсрочную службу и становился кадровым военным, или отличившимися солдатами третьего года службы, выделившимся из общей массы прилежанием и успехами. Взводные командиры, из прапорщиков, как правило, имели военное образование и отвечали за боевую подготовку, воспитание и здоровье своих подопечных. Они проводили с подчинёнными почти всё время и должны были явить, для продвижения по службе, аттестацию по

которой видно бы было, как растут в воинском мастерстве и духовном развитии его подчиненные. К лейб-гвардии было

особое отношение и жесточайший отбор в подборе нужных командных кадров. В Волынском полку, не столичном, и находящемся почти у границы на западном, опасном направлении, готовили не для парадов и празднеств, а для воинских дел. Однако во всей русской армии знали, что в полку, где шефом был сам император, с давнишних пор утвердилась жесточайшая дисциплина и строгое следование уставу, а офицеры из кожи лезли, чтобы сделать свой полк образцовым. От этого зависело продвижение по службе.

Полк был кузницей кадров для всей армии. Лучших солдат

сверхсрочников отправляли по другим полкам и государь —

император Николай легко узнавал подшефных волынцев в других полках, куда их направляли как образцовых солдат по выправке и расторопности и это тешило его самолюбие. Эта особенность чувствовалось с первых часов пребывания в казарме-дворце.

Командиром взвода был определен барон Тизенгаузен из прижившихся на русской службе немцев. В нём была та военная косточка, что закладывается долгим служением целой династии. Окончив военное училище и имея гимназическое образование, потомок древней династии, должен был ещё отвечать за приобщение к традициям полка и его славной истории. Молод, умён, красив, строен — всё при нём.

Командир роты на первом построении новобранцев в составе роты на плацу, подходя к каждому и знакомясь с новичками, сразу указывал им приставленных к ним двух учителей из старослужащих из отделения в котором предстояло начинать осваивать воинскую науку. Один

полагался для помощи и контроле на занятиях, а другой следил за поведением солдата в свободное время. Старались

чтобы в наставники попадали земляки, но это было затруднительно. Степану в наставники определили двух ефрейторов — старших солдат, третьего года службы. По военному делу определили Егора Петрова из Уфимской губернии. Перед строем объявили, что через неделю, все вновь прибывшие, предстанут перед командиром полка -генерал-майором от инфантерии Александром Фёдоровичем Турбиным. Это время ушло на то, чтобы подготовить новобранцев занимать место в строю и исполнять простые приёмы, дружно вливаясь в общий хор, отвечая на приветствия, и иметь бравый вид в подогнанной по росту одежде. В период подготовки, до принятия присяги, предполагались в индивидуальных занятиях физических и по строевой подготовке, гимнастике и фехтовании с оружием, добиться чёткости исполнения приёмов строя и управления телом.

Егор на совесть и толково делал своё дело и сошёлся с учеником, толковым и понятливым. В ушах и во сне звучали строевые команды: «Равняйсь! Шагом -арш!» Ноги, печатавшие строевой шаг по брусчатке, болели и крепкие парни к отбою валились с ног и быстро засыпали -кто мертвецким, кто беспокойным сном, чтобы опять несколько часов, на другой день, греметь по мостовой. Кормили, как быков перед убоем. Аппетит был зверский. В лейб-гвардии выделяли и дополнительное довольствие на мясо, чай и сахар. Весь лишний вес улетучился, как облака при сильном ветре. Мышцы крепли, тела распрямлялись и фигуры стройнели. Унифицированная форма плотно облегала фигуры, а парадная из коптёрки каптенармуса примерялась на новых владельцах и шилась в мастерской, для того, на кого не было подходящего размера. Дальше отрабатывались действия в строю поротно, побатальонно и в составе полка. Для выработки ловкости и силы использовались игры и состязания. Несколько малограмотных дополнительно получали уроки. Усиленно, с утра до вечера, готовились к

принятию присяги, которая должна была состоятся в день полкового праздника, который приходился на 12 декабря в день преподобного Спиридона-епископа Тримифунтского и покровителя небесного полка Волынского. Драли глотку, исполняя полковую песню, написанную в честь столетнего юбилея старшинства полка, который вёл свое начало с 1806 года. Отвечающие за своего подопечного"дядьки» не давали покою, пока не убеждались, что дело идёт на лад. Голоса новобранцев вливались в дружный хор. На вечерней строевой прогулке волынцы давали сигнал всей округе к отбою. Что будет в городе когда на праздник полк пойдёт парадным строем? Задрожит земля под тяжёлыми коваными сапогами, заколышутся деревья и зазвенят стёкла от воздуха выдуваемого оркестром и лёгкими воинства. Подожмут хвосты собаки и на галоп перейдут лошади.

По царскому слову на север далёкий

Волынский наш полк боевой

Послал свою роту с Финляндцами вместе

Справлять юбилей вековой.

Вагоны нас быстро в столицу примчали,

По улицам долго мы шли,

Измайловцы маршем родным нас встречали,

Финляндцы хлеб-соль поднесли.

Волынцы одним лишь желанье сгорали

Скорее увидеть Царя

И вот мы пред царские очи предстали

В двенадцатый день декабря.

Царь вышел наследника на руки взявши

И с ним обошёл все ряды.

Заздравную чашу высоко поднявши

«Спасибо», сказал,«молодцы».

Тот царский приём, эту царскую ласку

Навеки в сердцах сохраним.

Про царский приём, как про дивную сказку

Мы внукам расскажем своим.

Мы новое знамя взамен получили

За старое знамя побед,

Чтоб новому знамени верно служили

И помнили предков завет.

Каждый вечер варшавские обыватели слышали эту песню, если полк не был в летних лагерях на учениях или на военных манёврах в поле. Усиленно новобранцам излагали славную историю полка. Взводный командир Тизенгаузен на этом деле набил руку и язык и, имея интерес к истории и за дополнительную плату, излагал её вдохновенно и интересно, заражая своих слушателей. Заставлял

слушателей делать короткие записи, чтобы остудить свой пыл и развивать у своих слушателей навыки письма, как он говаривал, чтобы домой письма грамотно писали и любимых радовали. Новые слова и имена он записывал на доске, подчеркивая их значимость. Каждое занятие «учитель истории» проверял память учащихся и, у кого она была слабой, то было указание «дядьке» заняться с отстающим, чтобы «мозги не усохли».

Деревенские увальни быстро превращались в прилежных учеников. Нерадивых принуждали словом и нарядом на работы. Ответственные за воспитание не только требовали послушания, но и отучал от сквернословия и дурных привычек, направлял усилия на зазубривание уставов и чтение нужных книг. Так нога в ногу шло обучение и воспитание элиты русской армии. Покой наступал лишь на время сна. Письма писать домой первое время не удавалось, да и что писать: «Служу!»

Степану всё давалось без больших усилий. К чтению и крепкой памяти его мать и школьный учитель приучил. К порядку и послушанию ещё отец путь указывал. Привычек дурных в семье не водилось. Чарку водки в неделю и чарку вина в день, положенные в лейб-гвардии по военному довольствию, отменили после Японской войны.

(Справка. Довольствие нижних чинов. Денежное жалованье в год при среднемесячной зарплата рабочего в 43 рубля:

рядовому чину в армии 11 рублей, в гвардии 20 рублей,

старшему офицеру и подпрапорщику 83 рубля,

нижнему чину на сверхсрочной службе 335—485 рублей в год — можно семью содержать.

При наличии работы в свободное время по хозяйственным нуждам полагалась зарплата.

За участие в смотрах и парадах полагалась надбавка.

За похвальные поступки единовременное пособие.

Семейным, выделялись квартирные деньги.

Горячая пища 3—2 раза в день плюс сухой паёк в учениях и походах. Обязательны щи и каша.

Ежедневно на солдата отпускалось 1230 граммов хлеба или 800 граммов сухарей, 205 граммов крупы, полфунта мяса.

В гвардии на день отпускалось 307 граммов мяса двух сортов. На овощи, масло, сало, пшеничную муку, перец, соль и сахар на руки выдавали приварочные деньги. Имели возможность солдаты вскладчину или индивидуально готовить себе и сами. Во время войны деньги

увеличивались, давая простор для интендантов и

расхищений если не вести контроль. До 1908

года было для всех и винное довольствие на время учений и сборов- три чарки в неделю. В военное время довольствие полагалось и членам семей ратников, солдат и унтер-офицеров. На одного члена семьи полагалось в месяц 28

килограммов ржаной или пшеничной муки,4 килограмма крупы, соли 1 600 грамм, масло растительное 409,6 грамм.

Обучение солдат делилось на зимний и летний период и делилось на несколько этапов. На первом этапе, длившемся

четыре месяца постигались основы воинской науки -программа молодого солдата. Индивидуальное, одиночное обучение включало: строевую и физическую подготовку, огневой и рукопашный бой, несение караульной службы и дозор, полевой караул, действия наблюдателя и связного. Методом обучения были — показ и беседа. Главное, в деле воспитания — преданность царю и долгу, выработку

дисциплины и стойкости в перенесении тягот и опасностей.

Из всех полков русской гвардии волынцы славились и образцовым внешним видом и выправкой и исполнением всех воинских приёмов и команд. Император Николай, будучи шефом полка, гордился этим и всегда мог отличить волынца по маршировке и ружейным приёмам. Твёрдый парадный шаг, идеальное равнение, когда тонкие чёрточки штыков при маршировке были совершенно неподвижны. Железная дисциплина и исполнительность врабатывались жесточайшими мерами.

Степана удивляло и возмущало когда он видел как

проштрафившиеся ходили гусиным шагом, бегали вокруг

конюшни с фуражками, котелками, портянками и сапогами в зубах и при этом умудряются вопить: « Я — дурак!»

Когда у своего дядьки Степан спросил отчего такие чудачества — тот объяснил, что такими «зверствами»

добиваются выработки инстинкта исполнения приказа- не раздумывая. Этот инстинкт в бою подавляет инстинкт самосохранения, подавляет трусость. Позднее в жестоких боях Степан убедился в этой жестокой правоте. Враг, видевший на обшлагах гимнастёрок жёлтую тесьму третьей дивизии и тёмно — зелёную Волынского полка знали что это «железные солдаты», которые исполнят любой приказ.

Занятиями руководил и проводил ротный командир, который должен был знать каждого своего бойца. На период зимних занятий ротный выбирал"учителей молодых солдат» из числа унтер-офицеров или старослужащих, из расчёта- один на 6—10 человек. «Дядька» должен был обладать многими качествами: спокойствием,

беспристрастием, разумной требовательностью,

добросердечностью, бескорыстием и наблюдательностью. «Учителям» молодых солдат предстояло заменять родителя и следить, чтобы подопечный был: весел, бодр, здоров, не имел дурных привычек и получал всё положенное довольствие. Ротный командир замечал и усердие Степана, внимательно присматривался к нему и как-то подозвал и похвалил, спросив — не из староверов ли он.

— Отец старой веры придерживается и сам меня крестил

и воспитывал, а я в верах не знаток, крепко об этом не думал, — чистосердечно сказал Степан.

— Служи верой и правдой, присягу чти- она тебе теперь указ.

Степан быстро усваивал премудрости гимнастики и строя и втягивался без натуги в физическую работу. Слушая лекции-беседы по истории полка проникся чувством гордости за геройские деяния совершённые поколениями волынцев, старался побольше успеть записать главное из сказанного. Заметив такое усердного слушателя, который карандашом строчил в тетради, Тизенгаузен в перерыве одной из лекций подошёл к одиноко стоящему в стороне и некурящему Степану и завёл разговор, обратившись к нему по имени, вместо привычного-«рядовой Драбков»:

— Степан, я заметил твой интерес и позволь дать совет. Ты не торопись писать, не думай, что я самый большой знаток. Советую тебе в библиотеку полковую записаться. Там жена нашего ротного работает и любознательных читателей,

особенно приветствует. И если есть желание и время, она подберёт книги и по делу военному, и по истории. Да и в житейских делах она советчик. У тебя то девушка есть? У нас во взводе половина женатых.

Степан смутился, но ответил:

— Имеется.

— Тогда, тем более, чтением займись, много полезного узнать успеешь и время службы быстрее пролетит. Зимой праздников много и время свободное есть, а летом в лагерях недосуг будет.

Степан удивился этому разговору- барон мужику- не ровня.

Совет пришёлся впору. Степан стал редким новобранцем-рядовым, кто зачастил в библиотеку, наряду со старожилами полка и офицерами. Симпатичная, с высокой аккуратной причёской, в белоснежной идеально отглаженной блузке с кружевным воротничком и широкой чёрной до пола юбке, улыбающаяся всем читателям, которых величала только по имени отчеству, для чего заглядывала в формуляр и всегда была в хорошем настроении и расположенной к разговору. Из общения было видно, что Вера Фёдоровна (так все называли среднего возраста симпатичную полковую даму) пользуется

уважением всех читателей. Никто не пытался вызвать расположение хранителя книг, зная ревнивый характер её супруга, который по молодости стрелялся из за неё на пистолетах, но избежал исключения из армии. Верочка, как называли её все принятые в круг полковых дам, была душой женского общества. В это общество офицерское собрание не допускало сплетниц и разлучниц. Оно устраивало спектакли для военнослужащих и русских жителей Варшавы. Пьесы Чехова и Толстого вместе с новомодными драматургами ставились в стенах дворца где квартировал полк. Актёры-любители искали себе славу на подмостках у своих сослуживцев. Степан писал письма на адрес Марии и в одном конверте отсылал два послания -лично Марии и своим родным, с расчётом, что это будет помогать крепнуть связи двух семейств. Писал коротко, слов открывающих его чувства не находил и внимательная, разговорчивая и многое примечающая, умеющая

проникнуть в любую тайну, Вера Фёдоровна, заметив затруднения молодого человека, который, сидя в библиотеке, долго мучился над очередным посланием своей

любимой, тихо подошла к нему. Ей приглянулся красивый и статный, любознательный, не по возрасту рассудительный

солдат, державшийся скромно и замкнуто. Ей даже показа- лось, что он стесняется, когда на него обращают внимание в

библиотеке девицы и женщины и старшие офицеры. Вера

Фёдоровна втянула Степана в разговор, узнав, в том числе, и о делах домашних. Откровенный и добродушный парень

подвинул её к стремлению помочь парню в духовном росте.

Помимо запрашиваемой литературы по военному делу и истории, стала рекомендовать ненавязчиво рассказы и повести и довела к концу срока близкого к окончанию службы до романов. Самое большое впечатление

на Степана произвёл роман артиллерийского офицера и графа Льва Толстого «Война и мир» и его рассказы о войне.

Роман одолел за три месяц, читая урывками и взахлёб, с нетерпением ожидая каждой встречи с книгой. От этого

самообразования письма Марии, стали длиннее и радушнее. Марию же порой охватывало сомнение -«Откуда Степан таких слов набрался? Уж не завёл он какую мамзель?» В смятение чувств пришла Мария и от поздравительной открытки на Рождество, где польская красавица дарила широкую улыбку всем почитателям Христа. Мария в ответных письмах извещала о делах семейных и деревенских. От себя коротко-«Жду». Как то Вера

Фёдоровна разговорившись со Степаном о домашних делах

и выпытав, что его ожидает в деревне невеста, осмелилась дать совет:

— Вы, если в увольнение почаще ходить будете, можете на польских мамзелей засмотреться, так знайте -они за

вашим братом симпатичным, особенно из нашего полка охоту настоящую по весне и летом устраивают. Знают проныры, что русский мужик семьянин хороший, не то, что

польские городские щёголи и липнут на статных гвардейцев как мухи на мёд. Зазнобе своей почаще пишите, девушке тяжелее милого ждать, чем воину службу нести.

Славный путь Волынского полка, ставшего ему родным из рассказов и лекций «учителя истории» барона

Тизенгаузена, обрастали фактами и примерами из книг, заставлявшими гордиться славными ратными делами. До ушей новобранцев довели, что первым шефом и создателем полка был цесаревич Константин Павлович, которого отец готовил к службе военной и послал в Альпийский поход с самим Суворовым. Константин должен был принять престол, но женился по любви на полячке не королевских

кровей и по настоянию семьи отказался от трона в пользу младшего Николая. В войне с Наполеонам он с армией до-

шёл до Парижа и от императора Александра Павловича получил в управление беспокойное Царство Польское, что стало частью Российской империи в период ее наивысшего могущества, когда она стала освободителем Европы от корсиканского тирана и её устроителем, возвращая троны свергнутым Наполеоном королям. С 1879 года шефом полка является ныне здравствующий император Николай Второй, а в первой роте полка числится его единственный сын и наследник Алексей, с момента его рождения в 1904 году.

Существование своё полк ведет с 12 декабря 1806 года, когда членами императорской семьи, под контролем

цесаревича Константина Павловича, был сформирован из крестьян удельных, числившихся за императорским домом, отряд милиции, получивший боевое крещение при взятии в Пруссии города Гуштадт во время войны с Наполеоном в союзе с Австрией.

За боевые заслуги под Фридландом в 1807 году причислен к гвардии и стал зваться Финляндским. Участвовали финляндцы и в Бородинком сражении и в «Битве народов» под Лейпцигом. За Бородинское сражение полк не имел себе равных по награде Георгиевскими крестами. Перед Бородинской битвой в полку числилось 50 обер — офицеров, 54 унтер-офицера, 1650 рядовых и 60 музыкантов. В разгар боя Барклай де Толли двинул полк вперёд у деревни Семёновка, где произвёл ряд атак и выдержал натиск тяжёлой элитной французской кавалерии и отбил атаку вестфальцев -пруссаков, сорвав последнюю попытку Наполеона сбить русские войска с позиций и, оставив на поле боя 56 человек убитыми,331 ранеными и 62 пропавшими без вести. В боях под Малоярославцем полк добавил новой славы, а в бою под селом Княжное уничтожил колонну французов в 1200 человек, в селе Добра выдержал вместе с Егерским полком атаку конных железных кирасир, захватил 350 пленных и весь обоз лучшего французского маршала Даву вместе с маршальским жезлом. В заграничном походе у французской деревни Гасса часть батальона была прижата французами к каменной, где рядовой Леонтий Коренной, с горсткой товарищей, перед толпой неприятеля помог офицерам и раненым укрыться и уйти и, когда остался один, отбивался штыком и прикладом, пока не упал, получив 18 ранений. Потрясённые мужеством российского богатыря, французы отправили Леонтия в госпиталь и, по излечении, с почётом отправили к своим. Когда Степан слушал этот рассказ, он представлял себя на месте героя и в его сознании складывалась картина боя, как в немом кино с которым он познакомился только в армии. 19 марта 1814 года полк, вместе с императором, вступил в Париж, где пользовался благосклонностью парижанок. В том же году первый батальон Финляндского полка, созданный на основе милицейского отряда Константином Павловичем, был

отмечен высшей наградой- Георгиевским знаменем и серебряными трубами с гравировкой «В вознаграждение отличных в храбрости и мужества, оказанных в сражении при Лейпциге 4 октября 1813 г.» Батальон был оставлен в Варшаве и пополнен излечившимися ранеными. 12 октября 1817 года был на основе этого батальона финляндцев сформирован полк для охраны управляющего Царством

Польским, своего создателя- великого князя Константина. Волынцы оказались единственным лейб-гвардии полком участником Крымской войны, сбросив в воды Балтийского моря английский десант у деревни Макеляке под Выборгом и защитив столицу от угрозы. За этот подвиг нижние чины полка получили невиданную для других награду -офицерский Орден Святого Георгия. Неувядаемой славой покрыл себя полк в освобождении Болгарии в Русско-турецкой войне 1877—1878 гг. В поход полк отправился со своей церковью и всеми священниками. Гора в Болгарии у деревни Тарнин названа Волынской. На глазах императора полк участвовал в штурме сильнейшей крепости на Балканах- Плевна. 19 декабря 1877 года при Ташкисене в снегу под огнём противника волынцы заняли ключевую очку обороны противника. Генерал Маркович — командир полка был ранен в шею, награжден Георгием и стал известен всей Болгарии. В последнем бою под древним Филипполем, полк геройски выбил турок с занимаемых позиций. До Константинополя оставался один шаг, когда Англия пригрозила России, большой европейской войной.

Бесчисленные жертвы россиян на Балканах принесли освобождение болгарам и вызвали недовольство Россией-защитницей славян, со стороны европейских держав. Благодарная Болгарская церковь подарила волынцам святую икону из оставшегося у турок Константинополя.

Из рассказов командира взвода и книг и газет, читанных в библиотеке, волынцы представлялись Степану былинными богатырями- неустрашимыми и стойкими в бою.. В начале декабря, во время послеобеденного отдыха, взводный командир подошёл к Степану и передал приказ явиться к командиру полка. На немой вопрос -«Зачем?» -ответ не получил. С непривычной дрожью в коленях и холодком в груди, с мощёной мостовой, присыпанной снегом, вошёл, через парадный вход, по невысокой мраморной лестнице, на первый этаж дворца, где находилась канцелярия, к которой вёл длинный алый ковёр. Степан глянул на сапоги, отряхнул плечи шинели, хотя ни снега ни дождя не шло, поправил на голове фуражку. потоптался у дверей, с начищенными до блеска медными ручками. Непривычная робость овладела им. «Что такое случилось, что сам гене-

рал вызвал его? Почему ни взводный, ни ротный командир не предупредили в чём я повинен?» Степан знал, что для рядовых дверь эта открывалась только в крайних случаях. Опытный служака и малоразговорчивый генерал Турбин, который раза два посетил занятия, до разговоров с рядовыми не доходил и не вмешивался открыто в действия подчинённых офицеров. Два года как командует полком и пользуется у солдат репутацией толкового начальника, не замеченного в излишней строгости, но не допускающий и панибратства с рядовыми солдатами, которым он казался недоступным. С крыльца и из окошка он часто наблюдал за строевыми упражнениями и почти каждое утро появлялся

на утренних построениях и разводах на занятия. Старая солдатская мудрость-«Подальше от начальства -поближе к кухне» работала и в лейб-гвардии полках. Глянул на сверкающую медную табличку с гравировкой -«Командир лейб-гвардии Волынского полка генерал-майор Турбин Александр Фёдорович». Вздохнул — выдохнул и открыл тяжёлую дверь. Доложился в приёмной штабс-капитану, с аксельбантами через плечо, глянувшего на Степана и вставшему навстречу:

— Рядовой первой роты Драбков прибыл.

Капитан подошёл к двери в кабинет, по ходу успокоив Степана:

— Проходи, голубчик, Александр Фёдорович тебя ждёт.

«За что ж такая честь?» — мелькнуло в голове Степана. Уже смелее Степан шагнул в кабинет. Напротив, за широким

массивным столом с серебряным прибором для письма и настольной электрической лампой, сидел генерал. Так близко командира полка Степан ещё не видел. Обычное мужицкое лицо с усами и короткой бородкой, в генеральском облачении, выглядело солидно и походил он на отца Степана. Не досчитав трех шагов до стола, Степан чётко доложился о своем прибытии, как учили по уставам и услышал то чего не ожидал:

— Садись, Драбков Степан Фёдорович.

Раньше Степан видел только стоявших навытяжку перед

генералом и старших офицеров и рядовых и растерялся от неожиданного обращения, которое не звучало как приказ.

На столе лежали бумаги раскрытые и, видимо, запрошенные к его приходу. Степан сел на самый дальний массивный мягкий стул, не зная куда деть руки… наконец, устроил их на коленях. Генерал ещё раз заглянул в бумаги, внимательным,

оценивающим взглядом прошёлся по складной фигуре и открытому, чистому лицу новобранца и сказал:

— И ротный и батальонный командиры рекомендуют

тебя с лучшей стороны и предложили мне тебя на полковом торжестве при принятии присяги от новобранцев присягу

зачитать. Согласия твоего не требуется, в армии приказом руководствоваться должно, а тебя твой взводный, а он

большой знаток в этом деле, определил в лучшие

кандидаты на эту роль. Тебя я к батюшке полковому отправлю. Он всё до совершенства доведёт. Ты уж, брат, своих командиров и товарищей не подведи и исполни мой приказ. Если что потребуется, не бойся, обращайся ко взводному, чтоб оплошки не было. Я на этот случай не тебя одного в кандидатах числю, но полагаю, что ты по всем статьям подходишь! Ступай с богом к батюшке. Исполняй приказ.

Степан встал и отдал честь: — Есть! — повернулся, тремя строевыми шагами достиг двери и, покинув приёмную,

ужаснулся от той мысли, что пронзила его: «Как к батюшке идти, если меня не в церкви батюшка крестил, а отец крестик повесил и матушка молитвой освятила? Вернуться назад?…Нет! Приказ есть приказ. Кто поможет? Опустив голову, Степан несколько минут посидел на скамейке в сквере у дворца и решился поговорить о своем несчастье с батюшкой Никоном: « Как решит -тому и быть, не я один у него.» Отец Никон, с большой осанистой бородой и

басовитым голосом, с длинной, чёрной с проседью

шевелюрой до плеч, крепкий и плотный в свои немолодые годы находился большей частью в полковой часовне, что находилась за казармой у строевого плаца. Полковая церковь находилась в Санкт- Петербурге. Степан, зайдя в часовню, снял фуражку и, как обычно делал дома, перекрестился двумя перстами. Священник, взглянув на Степана из под бровей и, видя его замешательство, отметив его крестоположение, повёл бровями, но

пригласил Степана присесть. Ещё раз, окинув стриженого новобранца оценивающим взглядом, священник спросил:

— С чем, служивый, пришел к богу и кем крещён?

— Прости, батюшка, отцом крещён, а веры православной.

Раньше Степан никогда не задумывался о вопросах веры. Жизнь текла сама по себе, по заведённым исстари порядкам и не располагала к сложным вопросам жития. То, что говорил отец было ясно и понятно. Тёмная икона на божнице представлялась как необходимая вещь в доме и- не более. Теперь же вопрос о вере взволновал его сознание.

— Приказ получил, а смелости не имел отказать, да и не сообразил вовремя.

— Что за приказ?

— Присягу читать перед строем за всех вновь прибывших и впросак попал… не знаю как быть теперь.

— Да, задал ты мне задачу? Крепко ли в бога веруешь?

— Заповеди библейские не нарушал, батюшка за всякую мелочь пакостную строго отчитывал и с малых лет почитать и бога и людей учил, а матушка молитвам обучала и старые

книги читать заставляла.

— Скажи мне, православный, как тебя величают?

— Степаном назван.

— А, по батюшке, как?

— Фёдоровичем.

— И какого же ты роду -племени?

— Мы с Черниговщины, что в Малороссии, переселенцы на Урал, крестьянствуем там седьмой год.

— Значит родителей почитаешь. Отец службу царскую исполнял?

— Да.

— И ты царя чтишь и на службу явился добровольно?

Веру защищать готов? Водку не пьешь и баловства не любишь… так что ли? Степан исправно кивал головой.

— Так точно, батюшка.

— И что же нам теперь делать?…Если тебя командиры выбрали, то это их оплошка, а тебе подводить их негоже. Они недоглядели, а мы промашки исправить должны.

— Никак нет, я виноват, батюшка.

— Не вини себя, сын божий. Все мы под одним богом ходим и веру ту имеем, что равноапостольный Владимир Святой нам от греков принёс. Раз тебя царь на службу принял, то значит верит тебе. В армии нашей и мусульмане служат, а взводный твой веры лютеранской

придерживается и все царю присягают, а бог разберёт кого отличить. Я и сам службу нёс и на войне бывал, и в священники явился, насмотревшись на весь ужас, что война несёт. И магометанин, и латинянин, и православный и всякий иной одному творцу молятся. Да и у нехристей такая же кровь и чувства с разумом, что и у нас. Всяк на земле своё счастье ищет, да не всякому найти его удаётся. Смерть в бою за отечество, за жену и детишек, за товарищей -великая честь и богом оценена будет. У мусульман, кто за веру гибнет, прямым ходом в рай отправляется. Много воинов отменных среди них и царь в этом их отмечает. Кто верит Магомету пять раз в день и на войне аллаха в помощь себе призывают. Всем страшно умирать. А что люди меж собой разругались не господь виноват, а праведник Ной, что от своих трех сынов: Иафета, Хама и Сима, человечество размножил и они разными путями бога искали, да не каждый до него доходит. Я нагляделся на смерти и тысячи убиенных отпел, что Азию воевали, братьев по вере от султана освобождали и с японцем бились и не было возможности у каждого спросить, как они крестятся. А там и язычники были и студенты бога отвергающие. Для меня все они люди, что должны быть с честью упокоенными. Грех- это не дать успокоиться их духу, а куда он отлетит одному богу и известно. Так что не печалься.

Калмыки, башкиры и татары Наполеона из России изгоняли. Родина у нас одна, бог один. Никто его не зрил, кроме святых. Тебе Степан перед знаменем присягу приносить и знамя приложить к губам и встать на колено. Бог всякий малый грех простит — он милостив. Страшно умирать- кто в бога не верует, стыдно умирать- кто присягу рушит. Я с командирами всегда договорюсь, а ты по вечерам ко мне являйся, взводный твой о том

предупреждён и тебе помочь обязан. Приказы в армии не обсуждают — умный он или глупый, а строго исполняют. А за глупый приказ, глупый начальник ответ держать должен. В тебя я верить хочу, что командиры не ошиблись. У меня глаз намётанный. Не дай моей вере рухнуть. Крепись в вере сам, а бог разберёт -кто у нас святой, а кто- грешный. Говорили мне, что ты смышлён, память крепкая, голос твёрдый, в чтении горазд. А что старые книги читал и молитвы- так это даже лучше. Читать будет легче текст присяги. Вот возьми, я приготовил текст на досуге и мне отчёт давай. Да и в душу твою мне интерес заглянуть есть. Случись беда, надо знать на кого положиться можно. Ступай с богом. Жду!

Степан с облегчённым сердцем вышел из часовни и лёгким, скорым шагом пошёл к казарме.

К полковому празднику и присяге готовились все тщательно. Новобранцы, чтобы предстать в лучшем виде в строю среди старожилов полка. Командиры отчитывались за свою работу на смотре и старались отыскать тех кто мог подвести на параде и своевременно отправить их в наряд на работы. Жены офицеров, вместе с мужьями, готовились к торжественному приёму, званому обеду и вечернему балу. Холостые тоже могли явиться и под пристальными взглядами мужей полковых дам на время побыть

галантными кавалерами (не зря же они постигали эту науку в учебных заведениях вместе с математикой и фехтованием,

как было заведено Александром Вторым при проведении военной реформы сильно переменившей многие стороны

русской армии). Степан несколько раз продемонстрировал отцу Никону умение читать громко и чётко длинный текст присяги. К парадной форме явились отличительные знаки. На чёрной бескозырке, на ленте, опоясывающей её золотой

лентой выделялась надпись"За Ташкесен 19 декабря 1877г.» За несколько дней до полкового праздника прибыл из Петербурга, с Монетного двора, новый знак полка, что был утверждён императором 7 декабря 1911 года. Первым с ним ознакомился командир полка и остался доволен. На праздник этот знак должен был торжественно вручаться всем присягнувшим шефу полка и Всероссийскому самодержавному императору. Золотой ополченский крест с

киверным гербом, времён основания полка, с серебряным всадником и гербом Волыни (серебряный крест на красном щите и надписью- «За веру, царя и Отечество») должен был украсить грудь гвардейцев и явиться с новым знаменем. На шёлке был вышит золотой крест; четыре угла были вышиты четырьмя гербами. В центре находился вензель Николая Второго с короной. С другой стороны был изображен Иисус с надписью-«С нами Бог». Офицеры полка, по традиции, все носили усы. У одних они были лихо закручены наверх как у императора и для большего форсу наверху закручены в нафабренное колечко чтобы не терять форму. Два или три офицера солидного возраста носили большие бакенбарды как у Александра Второго. Именно в его время они начинали свою службу, а ныне ещё отрастили длинные окладистые бороды и распушили усы. Офицеры среднего поколения были бородаты. Солдаты-старослужащие, в большинстве, по традиции, отпускали усы. Новобранцы в основе были гладко бриты и со времен Петра Великого коротко стрижены в гигиенических целях, чтобы вшам негде было на теле убежища искать. Офицеры, в парадной форме с аксельбантами и шитыми золотом стоячими

воротами и обшлагами рукавов, за несколько дней до праздника проверяли её, цепляли награды, так, чтобы они размещались по центру груди, чистили пуговицы и погоны. Для вечерних мероприятий доставали из тайников гардероба бережно хранимую форму старых образцов, что удивляла роскошью и шилась на деньги отпускаемые казной. Все это великолепие: аксельбанты, эполеты, золотое шитьё, ремни и портупеи, ткани самого высокого качества, не имеющие износу, обходились казне в копеечку, но видно, не сильно волновали казну. Ни одна армия мира не могла сравниться выправкой с русской лейб — гвардией. А эти большие деньги извлекались добровольно у людей за счёт монополии государства на алкоголь. Со времён

потешных игр Петра Великого, русские императоры и императрицы холили и лелеяли самую большую в Европе армию, а особенно гвардию, а ещё больше- императорскую лейб-гвардию, как опору трона и государства. У нижних чинов Волынского полка парадная форма была чёрного сукна из плотной ткани. Русско-японская война серьёзно ударила по такому роскошеству и рядовым чинам парадную форму отменили, да и офицеры стали поскромнее. По праздникам, для представлений, из старых полковых запасов доставали соответствующий реквизит.

Приставленные к новобранцам «дядьки» гоняли их нещадно, проверяя десятки раз исполнение всего того, что два года назад было предусмотрено и для них. Нервы были натянуты. Не дай бог кому-либо обмишуриться на полковом празднике! Вспоминать будут целый год и продвинуться к наградам будет затруднительно.

С утра 12 декабря, после двухкилометровой пробежки и гимнастики на свежем морозце, с непокрытой головой и без

пояса, умывания и уборки постели (лейб-гвардейцы спали на отдельных койках) прошёл утренний осмотр и завтрак.

Подходило время принятия присяги. В громадном зале дворца, предназначенного век назад для приёмов и балов великопольской знати, в полдень, должно было состояться торжество посвящения в солдаты -воинское звание, которое объединяло всех — от рядового до генералиссимуса, то есть в воина — защитника отечества. Забылось, что, когда-то, в средние века, словом этим обозначали нанятых на военную службу за деньги наёмников (сольдо -итальянская мелкая монета). Пётр Великий — реформатор армии и создатель флота, многое заимствовал из Европы. Многое оказалось

дельным, а был от этих нововведений и урон (завёл, к примеру, в армии табака курение). Иностранные наёмные

офицеры, воинские звания, мундиры, команды, названия,

уставы явились и расцвели при первом императоре, что стал теснить Европу и явил огромную Россию на европейскую политическую арену, где её никто не ждал. Сам службу начинал с рядового барабанщика в «потешном полку», набранном из мужицких детей двух сёл, давших названия его первым гвардейским полкам. Любимый им, швейцарец Лефорт, обучал его строю.