Энергия смерти

Двадцать минут спустя я, дрожа, закрываю за собой дверь и стою, обхватив себя руками. Понятия не имею, как долго остаюсь в таком положении – ничего не видя и не слыша, не двигаясь, не шевелясь. Максимум несколько минут, но кажется, что проходят часы. Безжизненное лицо Сандера снова и снова всплывает у меня перед глазами, и я, как ни стараюсь, не могу выкинуть его из головы. Тысячи вопросов появляются в моей голове, как растревоженный пчелиный улей. Больше всего на свете мне хочется снова долго кричать или сделать что-то, чтобы забыть это.

Сандер мертв, без сомнения. Я не врач, но когда я коснулась его лица, кожа была холодна как лед, а глаза пусты. И… я почувствовала ее. Почувствовала смерть в той комнате, будто тошнотворный смрад. Так же, как и моя семья. Никто не сказал этого вслух, но все они выглядели потрясенными и растерянными.

Ясно одно: смерть моего кузена не случайность. Он могущественный, влиятельный член сезонного Дома. У нас есть личные врачи, и за нашим здоровьем следят, наверное, более тщательно, чем за здоровьем королевской семьи. Значит, должна существовать веская причина, по которой его сердце перестало биться.

Я содрогаюсь от ужаса, все мое тело дрожит. Ноги начинают слабеть, и в любой момент я могу упасть. Стараясь успокоиться, делаю глубокий вдох и пересекаю комнату, добираясь до своей маленькой скамейки для чтения, что стоит у окна. Голый лес, раскинувшийся вокруг нашего поместья, словно угрожая, тянет ко мне свои пальцы. Обычно мне нравятся эти деревья, даже когда листва с них облетает и они кажутся унылыми и тусклыми. Но сегодня они представляются мне темными вестниками, словно бы терзающими меня вопросами, ответов на которые у меня нет.

Сандер мертв. Эти два слова снова и снова проносятся в моих мыслях, но в них по-прежнему нет никакого смысла. Мой кузен просто не может лежать мертвым в нашем подвале. Не может в самый обычный пятничный вечер случиться ничего подобного. Тем более – с членом сезонного Дома. Это совершенно невозможно.

Невозможно и то, что с десяток человек вокруг меня просто свалились в обморок. Из-за меня. Я быстро отгоняю эти мысли. Если сейчас буду думать еще и об этом, то, вероятно, окончательно сойду с ума.

Тихий стук заставляет меня испуганно подскочить на месте, так, как если бы кто-то с размаху выбил дверь ногой. Сердце пропускает несколько ударов, а потом начинает ускоренно биться, словно пытаясь наверстать упущенное. Я хватаю ртом воздух, поспешно выпрямляюсь.

– Да? – отзываюсь я, удивляясь тому, что мой голос почти не дрожит.

Дверь открывается. Это моя мама, но вместо того чтобы войти, она стоит в дверях, прислонившись к косяку плечом. Я знаю эту позу: обычно за ней следует проповедь о том, что я разбросала свои вещи, или что-то в этом роде. Но не сегодня.

Какое-то время мама просто молча смотрит на меня.

– Как ты? – наконец спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

– Не знаю. А ты?

Ее губы изгибаются в полуулыбке, которая, впрочем, тут же исчезает.

– Тоже не знаю. Доктор Серенсен уже в пути. Надеюсь, он внесет какую-то ясность.

Погруженная в собственные мысли, я только киваю. На острове у нас нет своего врача, но есть доверенное лицо на материке. Он знает о нас, и я почти уверена, что моя семья выложит ему кучу денег, чтобы он не поделился своими знаниями с первым попавшимся репортером. Визиты доктора Серенсена редки, и это только подчеркивает, насколько серьезно обстоят дела. Мое сердце вновь начинает бешено стучать.

– Мама, – нерешительно начинаю я. – Я видела его. Он выглядел… не очень хорошо.

Мама приподнимает брови и поджимает губы:

– Это, скорее, преуменьшение, Блум.

– Я имею в виду, что не выглядел так, будто просто ударился головой. По-моему, у него сломаны ноги, а руки…

– Хватит! – резко обрывает меня мама, на мгновение прикрывая глаза. Будто она раздражена. Будто я ребенок, который спорит с ней, не желая вовремя идти в постель. Словно мы сейчас обсуждаем не причину смерти моего кузена. – Бесполезно строить догадки, Блум. Мы ждем доктора, он и расскажет подробнее.

Мне хочется возразить, но я закрываю рот, не успев вымолвить ни слова. Я доверяю матери, и бывают моменты, когда она – мой единственный союзник в этой семье. Но я знаю, что иногда этот дом напоминает яму со змеями. Шепот и секреты за каждым углом. Так что иногда лучше просто промолчать и понаблюдать, прежде чем вмешиваться.

– Хорошо, но, пожалуйста, дай мне знать, если узнаешь что-то новое, – говорю я, пытаясь сохранить миролюбивый тон.

Мама кивает, глядя на меня.

– Мы обо всем поговорим, обещаю. Когда придет время. А теперь попробуй немного поспать, ладно? Предстоит несколько напряженных дней. Я скажу Мэрте принести чай.

Когда она закрывает за собой дверь, я устало прислоняюсь головой к стене и закрываю глаза. День и события последних нескольких часов до сих пор не дают мне покоя. Я использовала магию – впервые в жизни.

Обычно все прямые потомки Мастера, все потомки первого избранного богами Стража обладают магическими способностями. Эти способности являются частью нас, точно так же, как цвет глаз или личность. Как правило, они проявляются очень рано, в раннем детстве или во младенчестве. Вначале наши силы слабы и не поддаются контролю. Мы учимся управлять ими так же, как учимся ходить или говорить. Это естественный процесс.

Со мной все иначе. Во мне не было ничего исключительного, я даже никогда не подозревала, что могу обладать какими-либо способностями.

До сегодняшнего дня.

Понятия не имею, что это может означать. Никогда прежде я не слышала о человеке, чьи способности проявились бы так поздно. Это у меня в крови, но я всегда считала себя исключением из правил. Потому что мой отец не член ни одного из сезонных Домов, потому что он не может использовать магию. Я полагала, что унаследовала эту его нормальную сторону.

Но возможно, мои способности проявились лишь единожды. Может быть, эта крошечная сторона моей сезонной магии проявилась лишь однажды, в экстремальной ситуации. Может, я как те матери, которые внезапно оказываются в состоянии поднять в одиночку автомобиль, когда очень боятся за своего ребенка. Может, я все еще нормальная.

Через несколько минут прерываю свои размышления и иду в ванную. Я не ела уже несколько часов, но не чувствую голода. И соображаю с трудом, не говоря уже о том, чтобы представить, что завтра или через несколько дней жизнь вернется на круги своя и мы все вместе сядем за стол и будем ужинать. Обычно я включаю обогреватель на полную мощность и кладу на него несколько полотенец, чтобы они согрелись. Холод, который невозможно прогнать, въелся в мое тело, несмотря на то что я девушка из Зимнего Дома. Легенды гласят, что мы связаны с холодом и смертью, символизируя ее в круговороте времен года. Каждая семья представляет что-то свое: весна – жизнь, лето – силу и мощь, осень – старость, а зима – смерть. Покой после жизни. Я никогда не верила в это. Сейчас, в этот самый момент, я чувствую, как энергия смерти витает в воздухе, словно тонкая вуаль.

Отправив своей лучшей подруге Эмме короткое сообщение, в котором отменяю нашу встречу в кино, я раздеваюсь и встаю под горячий душ. Как только вода касается шеи, закрываю глаза и опускаю голову. Тепло и монотонное журчание воды успокаивают меня. Хочется просто остаться здесь. Вечно стоять под горячими струями воды, притворяясь, что всего этого хаоса вокруг меня не существует.

Что я – не его часть.

Если вчера я еще надеялась, что к следующему утру ситуация немного успокоится, то теперь мне известно другое: кругом все тот же странный хаос и неразбериха, что и накануне вечером. Никто не может найти времени, чтобы спокойно сесть и поесть, и я завтракаю в столовой за большим обеденным столом в полном одиночестве. Не то чтобы мне совсем нечем заняться, но, в отличие от остальных, у меня, по-видимому, нет никаких значимых дел. По воскресеньям я обычно сначала валяюсь в постели, потом встречаюсь с друзьями, сижу на своем ноутбуке в интернете или смотрю сериалы. Однако ехать в Осло или предпринимать что-то подобное мне сейчас кажется неуместным, а для Netflix мне просто не хватит терпения.

Мэрта, наша экономка, принесла мне порцию реммегрета, но я ковыряю кашу ложкой и почти ничего не ем. Очень тревожный признак, потому что манная каша с медом – одно из моих любимых блюд. Но вчерашний день никак не отпускает меня, и мысли постоянно вращаются вокруг смерти Сандера. Даже ночью я почти не сомкнула глаз.

После завтрака я сначала подумываю, не вернуться ли в свою комнату, но потом отказываюсь от этой мысли. Не могу думать в этом доме, иногда мне даже дышать здесь трудно. Поэтому я надеваю зимнюю куртку, наматываю на голову гигантский шарф и выскальзываю через боковой вход на улицу в холодное утро. Зима, может, и подходит к концу, но не на Калинойе, острове, где живет моя семья. Здесь зима царит круглый год. Время от времени, правда, становится немного теплее, но деревья всегда остаются голыми, а пейзаж каким-то ледяным. Но мне нравится. У зимы есть свое очарование: мне нравится настроение, которое она создает.

Прежде чем удалиться от дома, я на всякий случай еще раз проверяю свои карманы, желая убедиться, что взяла с собой телефон. Сегодня маму я увидела лишь мельком, и она сказала, что свяжется со мной, как только дедушка освободится, и тогда мы сможем поговорить о моих способностях. Что крайне необходимо. Хотя я все же надеюсь, что это был лишь разовый случай.

Пока иду по узкой тропинке, огибающей наш гигантский дом, мысли вновь возвращаются к Сандеру. Он был Стражем Зимы. Быть хранителем сезона – одна из величайших почестей, которые могут быть оказаны кому-либо в моем мире. Это своего рода прирожденное право, сравнимое с наследованием престола в королевской семье. Мой прапрапрапрапрапрадед был первым Стражем нашей семьи. Первым, кто – согласно легенде – был выбран богами, чтобы править в круговороте сезонов зимой. После этого Стражем стал его сын, потом сын его сына, и так далее. Мой дед тоже был Стражем, а после смерти своего отца стал Мастером, то есть главой нашего Дома и представителем зимнего клана. В моем поколении старшим ребенком и, следовательно, нынешним Стражем Зимы был Сандер. Позже у него могли быть неплохие шансы стать Мастером и главой Дома. Могли быть, если бы он не умер.

Невольно я задаюсь вопросом, кто теперь возьмет на себя его обязанности. Наверное, Зара, младшая сестра Сандера. Она хоть и младше меня, но у нее, по крайней мере, есть силы. Кузина может видеть будущее, хотя то, что она пророчит, не всегда сбывается. И все равно она всегда впереди меня.

Достигнув крутого скалистого берега, защищающего меня от неспокойного фьорда, я останавливаюсь и опускаюсь на большой камень, выступающий из обледенелой земли. Вода настолько темная, что кажется почти черной, волны мечутся в разные стороны, будто они злятся. Мой взгляд блуждает над поверхностью воды, находит размытый горизонт. Осло величественно возвышается над фьордом, но сейчас город едва различим из-за тумана и мелкого моросящего дождя.

Тоскливый вздох, который срывается с моих губ, тут же подхватывает и уносит ветер. В детстве мне часто хотелось жить не на этом острове, а на материке. Жители Осло, как и жители всего остального мира, не имеют ни малейшего представления о магии, которой владеет моя семья и другие сезонные кланы. Наши Дома разбросаны по всему миру, но люди и не подозревают, что это мы приносим им каждый год новые весну, лето, осень и зиму. И какая-то часть меня завидует им. Завидует тому, что они живут своей жизнью и понятия не имеют об обязанностях, которые несут Стражи, обязанностях, исполнение которых меняет мир. Потому что мне в этом магическом мире никогда не было места, несмотря на то что я родилась и выросла в нем. Не было – из-за отсутствия способностей и самого обычного отца. Поэтому я рано приспособилась к миру нормальных людей. Я хожу в обычную школу, у меня обычные друзья… я хочу нормальной жизни. Скорее бы выпускной – и тогда меня здесь уже не будет. Я уеду отсюда. Прочь от тайн, прочь от Стражей и Мастеров, прочь от магии, с которой мне никогда раньше не приходилось иметь дело.

Я снова созерцаю очертания города. В школе я узнала, что в Средние века в Осло располагались два замка и королевский двор. Я много раз задавалась вопросом, не принадлежало ли одно из этих поместий моей семье. Сегодня моя семья имеет большое влияние в городе: мы владеем крупными компаниями, у нас много денег, есть свои люди в городском совете, и мы имеем право голоса везде, где принимают решения. Иногда мне кажется, что мы что-то вроде мафии. Поэтому не удивлюсь, что мы имели определенное значение и при королевском дворе.

Вибрация телефона так резко прерывает мои мысли, что я даже подпрыгиваю. Это мама. Она сообщает, что вся семья через десять минут собирается в большом зале. Я без лишних слов уверяю ее, что уже иду, и вскакиваю с места. Когда я несусь обратно в дом, сердце замирает. Какая-то часть меня была уверена, что мама не позвонит. Меня так долго не замечали, что я с трудом представляю себе, почему сегодня все должно быть иначе.

Немного запыхавшись, я добегаю до дома, быстро заправляю растрепавшиеся волосы за уши и направляюсь в большой зал. Эта комната предназначена для представительских целей и, если не считать собраний и выступлений, нами почти не используется. Створчатые двери слегка приоткрыты, и гул голосов, доносящихся из зала, слышен уже в коридоре. Когда я вхожу, навстречу устремляются взгляды почти тридцати человек – моей семьи. Близкие и дальние родственники, но ни с кем из них меня не связывают по-настоящему теплые отношения. Мои тетя и дядя, родители Сандера и Зары, которые, как и все остальные, тоже живут здесь, в доме, почти не разговаривают со мной, потому что много лет назад поссорились с моей матерью. Мы с кузиной Зарой тоже постоянно ругаемся и просто терпеть не можем друг друга. С Сандером я ладила нормально, но не скажу, что мы были так уж близки.

Мне требуется несколько секунд, чтобы найти среди всех собравшихся маму. Торопливо подхожу к ней и как раз успеваю расположиться в небольшом кресле с подголовником, когда в зал входит мой дед. Как только остальные замечают его, разговоры стихают. Все, кажется, даже немного напрягаются. Члены моей семьи похожи на солдат, которые должны отдать честь своему начальству. Или на детей в школе, которые выстроились по струнке, приветствуя своего учителя. Как бы то ни было, сила, исходящая от моего деда, Мастера Зимы, почти осязаема.

Он останавливается за одним из кресел, опираясь большими руками на его спинку. Взгляд дедушки блуждает по комнате, на долю секунды задерживается на мне. Во рту становится сухо.

– Спасибо, что все вы смогли так быстро тут собраться, – говорит он громким твердым голосом, кивая нескольким людям. – Обещаю, это не займет много времени. Однако все вы имеете право узнать, что произошло. Моя дочь и ее муж пока еще на материке, им нужно закончить кое-какие дела. Они просили передать, что очень благодарны всем вам за ваши молитвы и мысли. – Мастер Зимы расправляет плечи, и его взгляд становится еще более серьезным, если это вообще возможно. – Я знаю, что у всех вас есть вопросы. Я сам в глубоком трауре, но и мне хотелось бы получить ответ на вопрос, с чем связана такая внезапная смерть моего внука. Вот почему еще вчера вечером мы вызвали с материка медика, который забрал тело Сандера и провел вскрытие.

В желудке болезненно все сжимается. Я поднимаю голову и смотрю на своего деда, который снова делает драматическую паузу.

– Примерно двадцать минут назад мне сообщили результат, и он меня очень огорчил. Сандер умер в результате аллергического шока. Его смерть столь же трагична, сколь и бессмысленна. Похороны состоятся в следующую субботу, и я хочу попросить вас всех…

Его следующие слова теряются в беспорядочном гуле в моей голове. Аллергический шок? Серьезно?

В моей голове, словно по команде, появляется образ Сандера, лежащего передо мной на полу со скрюченными конечностями. Аллергическая реакция точно не могла быть причиной его смерти, если, конечно, у Сандера не было аллергии на каких-нибудь головорезов.

Но зачем деду лгать?

Как заторможенная, я поворачиваю голову и смотрю на маму, стоящую рядом со мной. На долю секунды наши взгляды встречаются, затем она отворачивается, и снова все ее внимание фокусируется на моем дедушке.

Ложь

Эмма окунает ложку в молочную пенку, облизывает ее, кладет на маленькое блюдце и поднимает на меня взгляд широко распахнутых глаз.

– Жесть.

Я смотрю на свою лучшую подругу, с которой дружу с третьего класса, и безрадостно улыбаюсь.

– В общем и целом, можно сказать и так.

– Мои соболезнования, – поспешно произносит она, задумчиво склоняя голову. – Но правда, Блум, это же просто невероятно. Твоя семья живет как в плохой мыльной опере, скажешь, нет?

Не зная, что на это ответить, я пожимаю плечами. Потому что она права. Даже мне трудно переварить все эти драмы, а ведь я выросла среди них. Не представляю, как мои слова звучат для нее. Как и все прочие люди в Осло, Эмма думает, что мы – древний род богатых аристократов. Длинная родословная, внушительные суммы на банковских счетах, влиятельная позиция в городской жизни и политике. Семья Калино испокон веков была частью Осло и является почти неотъемлемой деталью городского пейзажа, как Осло-фьорд или наш королевский замок. Для Эммы, которая не имеет ни малейшего представления о магии и обязанностях, которые лежат на наших плечах, мы просто богатая семейка с причудами. Как часто я бывала близка к тому, чтобы рассказать подруге всю правду! Я доверяю Эмме, люблю ее как сестру и не боюсь, что она тут же помчится к журналистам или выкинет что-то в этом роде. Но я знаю свою семью, и мне известно, насколько безжалостными они могут быть. Если мои родственники поймут, что Эмма знает правду, то просто лишат меня головы. И никогда больше не оставят в покое Эмму, будут следить за ней, прослушивать ее телефон и все такое прочее. Поступать так со своей подругой я не хочу.

– Врачи говорят, что смерть произошла в результате аллергического шока, – повторяю я объяснение деда, чувствуя, как лживые слова оседают во рту, оставляя вкус пепла. После вчерашнего собрания мой дед, чтобы не вызывать лишних вопросов, выпустил пресс-релиз, в котором объявил о смерти своего внука. Однако мои вопросы никуда не делись. – Но мне все это кажется каким-то нереальным.

– Могу себе представить, – говорит Эмма с долей растерянности и сострадания. – А вы вообще знали, что у него аллергия?

Я нехотя качаю головой:

– Я – нет. Но это и неудивительно. Сандер никогда об этом не упоминал, а с Викторией и Аскджеллом меня никогда не связывали особенно теплые отношения.

Эмма кивает. Она знает, что моя мама вот уже много лет не разговаривает со своей сестрой и ее мужем, хотя настоящая тому причина подруге неизвестна. А дело в том, что мама связалась с совершенно обычным мужчиной и даже забеременела от него. Что, конечно, было огромным скандалом.

– Впрочем, это неважно. Как дела у тебя? – спрашиваю я, пытаясь сменить тему.

Мне нравится разговаривать с Эммой, но если я буду лгать ей слишком долго, то почувствую себя виноватой, а мне это сейчас совсем не нужно. Что мне требуется, так это перерыв. Эмма наверняка расскажет что-нибудь, что позволит мне переключиться на что-то другое. Мы не виделись почти две недели, потому что зимние каникулы Эмма проводила у своего отца в Броланде.

Издав стон, подруга качает головой, но потом улыбается мне из-за своей чашки кофе.

– Ну, мы с папой прекрасно провели время. Но гвоздем программы была сама поездка! Ты ведь помнишь, что раньше меня отвозила мама, но они с папой ссорились всякий раз, как виделись друг с другом. Поэтому я решила проехать первую часть пути на поезде, а остальную – на автобусе. Так вот. – Эмма набирает в грудь побольше воздуха и продолжает: – Первая часть пути прошла отлично. Но когда я оказалась на автовокзале и водитель отсканировал мой билет, выяснилось, что он недействителен. Папа перепутал даты и ошибся на целую неделю! И вот я стою в Уддевалле – поверь мне, ты ни за что в жизни не захочешь застрять в этом городе! – и только собираюсь позвонить маме или папе, как понимаю, что батарея моего телефона полностью разряжена!

Эмма смотрит на меня с таким потрясением, что я не могу удержаться от смеха. Мой громкий хохот даже заставляет пару за соседним столиком повернуться в нашу сторону. Спешно делаю глоток кофе и слушаю, как Эмма приукрашивает свой рассказ до такой степени, что он звучит как трейлер боевика. Минута течет за минутой, и я чувствую, как постепенно начинаю расслабляться. Эмма всегда оказывала на меня такое влияние. И школа, и… прочие обычные вещи. Зато в собственном доме, в окружении своей семьи, я постоянно нахожусь в напряжении.

Я смотрю сквозь окно на улицу, на людей, снующих снаружи. День сегодня серый и холодный, а вот город – нет. Мы с Эммой встретились в Грюнерлокке, одном из альтернативных районов Осло. Большая часть города так или иначе традиционна и излучает историческое очарование. Но этот молодежный район является его полной противоположностью – это место, где живет искусство в самых разнообразных его проявлениях, и это невозможно не заметить. Здесь расположены галереи, небольшие магазинчики-секонд-хенды и блошиные рынки. Все яркое, красочное: и стены домов, и украшения перед лавками, и даже скамейки в парках раскрашены во всевозможные цвета. Мне нравится приезжать сюда, особенно осенью и зимой, потому что местные городские пейзажи изгоняют тусклую серость холодных сезонов.

– Папа хочет, чтобы весной мы с ним поехали посмотреть колледжи, – говорит Эмма, прерывая поток моих мыслей. – Я подумала, может, ты захочешь поехать с нами.

Мои губы расползаются в улыбке.

– С удовольствием. Только мама не должна об этом знать.

Эмма хмурится, как бывает всегда, когда я отпускаю подобные комментарии.

– Она что, правда ожидает, что ты проживешь всю оставшуюся жизнь в Осло?

– Не обязательно в Осло, просто рядом с семейными предприятиями. Уверена, Голландия тоже подойдет, там у меня тоже есть родственники. – Это не совсем так. Члены Весеннего Двора мне на самом деле не родственники, но объяснить это Эмме было бы слишком сложно.

Эмма фыркает.

– Ты ведь даже не знаешь всех этих своих родственников. То есть, не пойми меня неправильно, иметь такую большую семью, конечно, круто. Сама я даже не знакома с кузенами своей матери. Но какая разница, поедешь ты в Голландию к каким-то там родственникам или будешь учиться в Стокгольме? Все равно ведь уедешь.

Я пожимаю плечами, не до конца понимая, как все это объяснить. Потомки Мастеров, коим в моем случае является дедушка, после окончания школы обычно либо берут на себя какие-то задачи в семье, либо работают в одной из многочисленных семейных компаний, либо выполняют другие обязанности, связанные с временами года. Время от времени людей отправляют в другие Дворы, разбросанные по всему миру. Это, можно сказать, нечто вроде посольской деятельности, но меня такая перспектива совсем не привлекает. Я почти не знакома с другими семьями, все, что я слышала, – это истории. Несмотря на то что сезонные Дворы делают, если можно так сказать, общую работу, отношения между ними совсем не близкие. Среди взрослых и Мастеров они сводятся прежде всего к конкуренции: кто обладает наибольшей мирской властью, у кого больше денег, чьи магические силы могущественнее, чей Двор величественнее и великолепнее? Молодое поколение впитывает этот соревновательный дух с молоком матери, но соревнуются они чаще в своих способностях. Лето, например, обладает необычайной физической силой, как у Геркулеса. Весна умеет залечивать раны, а некоторые представители осени могут убить одним прикосновением. Эта способность относительно редка и все же вызывает некоторый страх. Все это приводит к тому, что в результате мы, как правило, относимся к другим Домам довольно скептически. Поэтому если после школы я решу отправиться в Дом другого сезона, то буду там чужой. Совершенно чужой в окружении людей, часть которых обладает по-настоящему жуткими способностями.

Но провести всю жизнь здесь, в Осло? Далеко не предел мечтаний.

Больше всего на свете мне хочется уехать и поступить в колледж. Может, это будет что-то связанное со СМИ или с журналистикой. Моя семья довольно старомодна, и, возможно, именно поэтому меня привлекает идея выйти в мир и работать со всеми технологиями XXI века. Путешествовать по миру, рассказывать о нем – вот воплощение свободы.

Мне хочется отправиться в то место, в ту страну, которую выберу я. Потому что это место мне нравится или потому что меня приняли в хороший колледж, а не потому что там есть Дом одного из сезонов. Хочу сама определять свое будущее, быть независимой от своей семьи. Но это не так-то просто. Всякий раз, когда я заговариваю об этом с мамой, возникает спор. Нет, она никогда не запрещает мне принимать собственные решения, но ясно дает понять, что если я все же сделаю это, то поступлю вопреки ее ожиданиям и разочарую ее. Я знаю, что семейный клан Сезона способен отвергнуть своего члена. В таком случае ты перестаешь быть членом семьи, перестаешь быть частью их мира. И хотя порой эта перспектива кажется мне заманчивой, я не могу себе представить, что никогда больше не смогу поговорить со своей мамой или навестить ее. Ведь она все еще мой Дом.

Куда бы я ни двинулась, меня не покидает ощущение, что я делаю не то, что нужно. Если останусь и возьму на себя какие-то обязанности при Дворе, то всегда буду чувствовать себя словно в клетке. А если отвернусь от своей семьи и всего того, что знаю, то, боюсь, однажды пожалею об этом. А пути назад уже не будет.

Быстро отгоняю тревожные мысли и стараюсь сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас. Концентрируюсь на Эмме, на нашем с ней разговоре. Мы еще немного болтаем о школе, пересказываем друг другу новости и сплетни, о которых узнали из Instagram[1] и Snapchat. Так здорово, что можно переключиться на что-то другое, помимо убитых кузенов и невесть откуда взявшихся сил.

Когда мы прощаемся, я обнимаю Эмму и прижимаю ее к себе на мгновение дольше, чем обычно. Знаю, что уже завтра увижу подругу в школе, но какая-то часть меня просто не хочет ее отпускать. Мне хочется забрать Эмму с собой и спрятать у себя в шкафу. И тогда она была бы моим личным тайм-аутом. Представив это, я издаю смешок, потом поворачиваюсь и иду к главной дороге, где меня ждет мой водитель.

Дождя нет, но в воздухе витает влажный туман, который касается моей кожи и вызывает дрожь во всем теле. Натягиваю капюшон парки на голову и, стараясь защитить руки от холода, засовываю их в карманы брюк. На бордюрах и стенах домов еще лежат остатки последнего снега, хотя на вид он больше напоминает серо-коричневую грязь. Зима определенно приближается к концу, а значит, время моего Дома тоже близится к завершению. Мне нравится зима, но я все равно очень жду весну. В это время года моя семья всегда немного тоскует. Родственники даже кажутся чуть более нормальными, ведь их работа сделана, они могут немного отдохнуть.

Наши действующие обязанности ограничиваются в основном наблюдением и документированием. История называет мой Дом памятью мира. Мы – архивариусы и ведем учет почти всего. Все, что происходит в нашем мире и мире обычных людей, записывается и сохраняется для наших потомков. На Калинойе десяток библиотек, и все они под завязку набиты книгами. Иногда я думаю, для чего все это нужно. Ни один человек в жизни не смог бы прочесть все это. Для такого нужно как минимум сотня жизней.

Помимо обязанности вести архив, зимой мы должны следить за температурой воздуха, обращать внимание на поведение природы и вмешиваться, если возникнет такая необходимость. В этом-то нам, конечно, и помогают наши силы. Мой Дом олицетворяет смерть и энергию, а это значит, что некоторые члены моей семьи могут заглядывать в будущее, видеть силовые линии, а иногда даже общаться с мертвыми. Мы можем предсказывать изменения погоды, влиять на это или противодействовать. Если понимать, как работает энергия и как ею управлять, с ее помощью можно делать очень и очень многое. Способности и силы проявляются по-разному, однако лично я никогда не встречала никого, кто в самом деле мог разговаривать с мертвыми. Я даже не уверена, что в наше время существует хоть один живой человек, который на это способен. Иначе мой дед непременно вызвал бы его, чтобы пообщаться с Сандером, правда же? При всем желании я просто не в состоянии поверить, что кузен умер от аллергического шока. Но ни мама, ни дедушка не хотят об этом говорить.

Смахнув с лица намокшие пряди волос, я оглядываюсь по сторонам в поисках своей машины, но в этот момент в кармане вибрирует телефон. Достаю его и снимаю блокировку с экрана, чтобы прочитать сообщение, которое только что прислала мама.

Приходи в большой зал, когда вернешься.

Нужно поговорить.

Сердце в груди бешено колотится. Уверена, меня ждет что-то интересное.

После того как Матео забирает меня, а потом переправляет через фьорд в лодке, я бегу в свою комнату, чтобы переодеться. Одежда на мне вся мокрая от сырости, и так холодно, что помочь могут только мягкие спортивные штаны и теплые носки. Я быстро надеваю толстый свитер и направляюсь в большой зал. Дорога через дом, как обычно, напоминает маленькое путешествие. Стоя перед широкими створчатыми дверями, я делаю глубокий вдох и задаюсь вопросом, почему такие разговоры всегда происходят в этом зале или кабинете моего дедушки. Ведь есть же у нас обычная гостиная, и даже обеденный стол, как у нормальных семей.

Мама и дедушка уже на месте. Но больше всего меня удивляет то, что в зале присутствует Зара. Кузина в довольно напряженной позе сидит в одном из кресел и, похоже, не совсем понимает, для чего она здесь. При взгляде на нее я едва сдерживаю сокрушенный вздох. Разница между нами очевидна. В то время как я практически утопаю в своей одежде и, скорее всего, выгляжу так, словно только что встала с постели, Зара выглядит как с иголочки. Узкие темные джинсы, светло-голубая блузка и волосы, собранные в идеальный пучок. Она, как прежде и Сандер, демонстрирует безупречное воспитание и образование.

– В чем дело? – помахав рукой присутствующим, спрашиваю я, усаживаясь на диван как можно дальше от Зары.

Мама сурово смотрит на меня, потом вздыхает:

– Нужно разобраться с твоими способностями.

Я стискиваю зубы. Понятное дело, рано или поздно этот разговор должен был состояться, но я надеялась, что про мои пробудившиеся силы все забыли, учитывая события последних нескольких дней. Лично я планировала пока что игнорировать свои способности Просто подождать и посмотреть, проявятся ли они снова.

– Это случилось один-единственный раз, – замечаю я, бросая взгляд на дедушку, который смотрит на меня безэмоционально.

Этот человек может сидеть долгое время с каменным лицом. Мне кажется, дед, с его серебристыми волосами, всегда идеально выглаженным костюмом и серыми глазами, похож на короля, на плечах которого лежит все бремя его народа. Ему подходит это сравнение. Конечно, дед не настоящий король и мы не его подчиненные, но он своего рода монарх. Мудрый человек, чьи решения оказывают огромное влияние на будущее мира. По крайней мере, таково общепринятое мнение моей семьи. Мое собственное мнение находится на другой странице, которую, я уверена, никто не захочет читать.

– Одного раза достаточно, чтобы обдумать это, – тихо говорит дед, поднимаясь со своего места и приглаживая пиджак. Очки, на мой взгляд, были бы отличным дополнением к его образу, но зрение у деда, конечно же, великолепное.

– Я понятия не имею, как это сделала! – совершенно машинально сажусь чуть прямее и складываю руки на коленях. – Не представляю, с чем я должна разбираться.

– В том-то и дело, – вклинивается мама. – Ты не можешь себя контролировать, потому что никогда не училась этому. Нужно поработать над этим, пока ты снова не сделала то, над чем не властна.

Упрек в ее голосе не оставил меня равнодушной.

– Но ведь ни с кем ничего не случилось, – защищаюсь я. – Все пришли в себя.

– Возможно. Однако мы не можем рисковать и быть уверенными, что это не произойдет снова. Что, если это случится в школе?

Я прикусываю губу. На этот аргумент мне возразить нечего. Трудно будет объяснить, как так получилось, что я заставила упасть в обморок весь свой класс.

– Мы подумали, – говорит мой дед, бросая быстрый взгляд на Зару, – не лучше ли тебе учиться дома? Вместе с Зарой.

Мы с ней переглядываемся, и по нашим лицам довольно легко понять, что мы обе думаем о таком предложении.

– Что? – возмущенно спрашивает она, вытягиваясь, как струна.

– Нет! – одновременно с кузиной выкрикиваю я. – В этом нет необходимости. Я хочу ходить в школу.

– Это для твоего же блага, Блум, – пытается успокоить меня мама, но безуспешно. Я сердито смотрю на нее, однако она лишь поднимает бровь, добавляя: – Существует причина, по которой ты до сих пор посещала государственную школу, в то время как другие – нет, и тебе о ней прекрасно известно. То, что у тебя есть силы, меняет очень многое.

– Если у меня есть силы, – чуть ли не в отчаянии поправляю я. – Может, это было просто что-то вроде рефлекса, вызванного экстремальной ситуацией, – повторяю я теорию, которую вывела для себя. – Может, это больше не повторится. Если бы у меня действительно были силы, как у других, они должны были проявиться раньше.

– Мы этого не знаем.

– Поэтому тем более важно, чтобы ты научилась их контролировать, – строго добавляет дед.

Я смотрю на них обоих в недоумении. То, что речь о моих способностях рано или поздно зайдет, было ясно как день, хотя я и надеялась, что никто не обратит на это внимания. Однако я даже не предполагала, что меня могут забрать из школы. Это было хуже всего. Не видеть больше своих друзей и сидеть взаперти в этом доме вместе с Зарой… нет, этого я допустить не могу.

– Я буду тренироваться во второй половине дня, – говорю я, глядя на маму. – Обещаю, каждый день после школы. Если нужно, даже весь оставшийся день после школы. Но дома я учиться не хочу.

Она с сомнением смотрит на меня, затем тихо вздыхает и поворачивается к своему отцу.

– Думаю, стоит попробовать.

Зара фыркает:

– Да, обязательно. Ей придется столько наверстывать, что она будет только тормозить меня.

Одна часть меня хочет ответить Заре какой-нибудь дурацкой репликой, другая – благодарна ей за поддержку. Я понимаю, что она делает это не ради меня, а исключительно для себя. Мы с Зарой недолюбливаем друг друга, в основном потому, что, сколько я себя помню, она всегда смотрела на меня свысока. Раньше мы еще время от времени играли вместе, но по мере того, как разница между нами становилась все более очевидной, отношения менялись. Хорошо помню, как в детстве я подслушивала у дверей, как учатся и тренируются мои двоюродные братья и сестры. Когда рождаешься в одной из сезонных семей, когда ты прямой потомок главы, то вынужден проходить сложное обучение. Ты посещаешь занятия, на которых изучаешь все о нашей истории и правилах. Учишься контролировать свои силы и правильно их использовать. Но поскольку я, в отличие от остальных, никогда не проявляла никаких способностей, меня отправили в обычную школу, в то время как другие дети брали частные уроки и обучались дома. У меня же всего раз в неделю проходили занятия с мамой, на которых она в двух словах рассказывала, что происходило в моей семье в последние столетия.

Сегодня я сознательно ограждаю себя от остальных, но в этом нет моей вины. Это своего рода защитная реакция, созданная мною еще в детстве. Потому что тогда мне на собственном горьком опыте пришлось усвоить, что я не принадлежу к их числу. Слишком часто мне приходилось в одиночестве плакать в своей комнате, потому что все остальные были намного лучше меня. Но теперь с этим покончено.

Дед бросает на Зару еще один быстрый взгляд, словно и в самом деле обдумывает ее слова, а затем поворачивается ко мне:

– Мы пока не знаем, почему твои способности, Блум, проявились только сейчас. Но независимо от того, разовый это случай или нет, ты, я надеюсь, понимаешь, что несешь ответственность перед этой семьей.

Мне очень хочется фыркнуть в ответ, но я сдерживаюсь. В течение последних семнадцати лет моя задача в этом доме сводилась к тому, чтобы не шуметь и не мешать другим. То, что об ответственности сейчас говорит именно дед, просто смешно. Его внук мертв, а его, похоже, не очень-то интересует, как это произошло.

– Понимаю, – заставляю я себя сказать, игнорируя Зару, которая тихо и наигранно смеется.

– Хорошо, – кивает дедушка. – Тогда можешь пока продолжать ходить в школу. Пока. Посмотрим, как будут развиваться события, и если что-то изменится, примем новое решение.

С облегчением выдыхаю. Я не особенно заинтересована в каких-либо тренировках и уж точно не рада тому, что проведу ближайшие дни дома вместо того, чтобы тусоваться с друзьями. Но это все же лучше, чем домашнее обучение.

Дед начал было отворачиваться, но затем вдруг снова посмотрел на нас.

– Вам обеим следует научиться ладить друг с другом, – говорит он Заре и мне. – Мы одна семья и должны поддерживать друг друга, а не втыкать палки в колеса. – И, не дожидаясь ответа, он поворачивается и выходит из комнаты.

В недоумении смотрю ему вслед и едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Да, мы одна семья, но только биологически. И не больше. Я люблю свою маму, к ней я чувствую привязанность, но, честно говоря, испытываю больше семейных чувств к нашей экономке Мэрте, чем к своему деду или к Заре. Может, мы и семья, но отношения у нас паршивые.

Когда в зале остаемся только мама, Зара и я, кузина тоже встает и молча выходит из комнаты.

Задумчиво разглядываю свои сцепленные руки, лежащие на коленях.

– Ты и в самом деле считаешь, что это необходимо? – тихо спрашиваю я, кивая в сторону двери, за которой только что скрылся мой дед. – Или ты говоришь это только потому, что он так думает?

Мама садится рядом со мной.

– Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности. Если это действительно был единичный случай, мы поймем это и тогда сможем прекратить тренировки. Но на данный момент важно, чтобы мы подстраховались. Пока… – Когда она замолкает, я поднимаю голову. В голубых глазах матери плещется беспокойство и что-то, похоже на страх.

– Пока? – напоминаю я, когда мама не торопится закончить фразу.

Она пристально смотрит на меня, протягивает руку и убирает мне за ухо прядь волос.

– Пока мы не поймем, что происходит.

– Мама, – говорю я, пытаясь переварить сказанное. – Насчет Сандера… Я… я видела его тело. Это был точно не аллергический шок.

Взгляд матери становится каким-то… безучастным. Будто она отключила все чувства и мысли. Мама аккуратно поднимается, словно медлит с ответом. Когда она, наконец, начинает говорить, ее голос и интонация идеально сочетаются с выражением лица – гладким и бесстрастным.

– Не забивай себе этим голову, Блум. Об этом позаботится твой дедушка.

– Выходит, мне стоит заткнуться, хотя я знаю, что вы лжете?

– Я больше ничего не хочу от тебя слышать про это, – обрывает она меня так резко, что я рефлекторно отступаю назад. Заметив мою реакцию, она тихо вздыхает и проводит руками по лицу. И вдруг кажется какой-то невероятно усталой. – Я не со зла, Блум. Наоборот. Сейчас так много всего происходит, и ты уже достаточно натерпелась, когда нашла его. Тебе не стоит беспокоиться о таких вещах и не нужно волноваться. Договорились? Это все, что тебе нужно знать.

– Но…

– Никаких «но», – перебивает она меня, все еще строго, но уже не так резко, как до этого. – Ты просто должна мне доверять. Мне и своему деду.

Хочется поспорить, расспрашивать ее до тех пор, пока она, наконец, не скажет мне правду. Но я замолкаю. Я пробыла частью этой семьи достаточно долго для того, чтобы понимать, когда проиграла. Одно можно сказать наверняка: слепо доверять я не буду никому. Уж слишком много тайн и лжи витает в коридорах этого дома.

Избранная

Когда на следующий день я иду после школы в комнату для тренировок, то почти уверена, что на моем лице выражено разочарование. Надевая спортивный костюм и перекусывая перед тренировкой тефтелями, продолжаю ругать себя. Последние несколько часов в школе пролетели так быстро, что я почти уверена, что судьба замышляет сыграть со мной очередную злую шутку.

Не хочу этого делать. Во-первых, потому, что вся эта суета покажется чертовски неловкой, если мои пресловутые способности больше никогда не проявятся. Зара наверняка высмеет меня. Другая причина, по которой я предпочитаю проводить время иначе, заключается в том, что я попросту боюсь проявления своих сил, возможно, еще пробуждающихся, словно вулкан, который все считают спящим, но который может извергнуться в любой момент. Боюсь, что тренировки могут каким-то образом привести мои силы в действие. Если способности у меня есть, им требуется лишь нажатие на спусковой крючок. Но я не хочу обладать никакими магическими способностями. Что ж, может, у меня и есть силы, но я не хочу быть частью этого, не хочу заниматься семейным делом. Ведь это определенно будет означать только одно: мне придется распрощаться со своими планами на будущее. Я не смогу поехать за границу, чтобы изучать что-то, связанное со СМИ или, может, с журналистикой. Что бы я для себя ни выбрала, моей семье не понравится, если я захочу дистанцироваться от них ради собственной карьеры. А если окажется, что у меня действительно есть силы, семья просто сойдет с ума. Единственным положительным моментом, который принесла мне в прошлом нормальная жизнь обычного человека, было то, что меня оставили в покое. И я не стремлюсь этого изменить.

Вхожу в огромный тренировочный зал и быстро оглядываюсь. В детстве я часто бывала здесь – вообще-то, каждый раз, когда позволяли. Но позже меня уже не пускали туда, потому что комнату занимали Сандер, Зара и иже с ними. Я не была здесь уже много лет, но помещение ничуть не изменилось. Оно наподобие большого холла с высокими потолками и деревянными полами, которые почти сплошь выстланы тонкими циновками. Вдоль стен тянется гигантское зеркало, перед которым установлена длинная жердь. Я почти уверена, что это приспособление предназначено для балетной хореографии. Любопытно, как оно поможет мне контролировать силы.

Мой взгляд падает на Матео, моего личного водителя, телохранителя, няньку, а теперь, наверное, еще и тренера, который стоит в углу и хмуро смотрит на меня. Похоже, он немного удивлен, увидев меня здесь.

– Ты не знал, что я приду? – спрашиваю я, направляясь в центр зала.

– Знал, – приближаясь ко мне, говорит он. Сегодня Матео одет не так, как обычно. На нем джинсы и футболка, из-за чего он выглядит немного небрежно. Я знаю, что время от времени Матео занимался с Сандером и Зарой, но почему-то всегда предполагала, что он делает это в костюме. Глупость, конечно. – Чего я не знал, так это того, что вы придете в спортивной одежде.

Я поднимаю бровь, сдерживая свой комментарий о том, что ему стоит, наконец, начать называть меня на ты.

– А что я должна была надеть на тренировку?

– Все, что пожелаете. Однако заниматься спортом мы здесь не будем.

– А чем будем? – раздраженно спрашиваю я.

– Ваши способности, с большой долей вероятности, основаны на внутренней силе. На ней мы и будем концентрироваться.

Мне едва удается сдержать смех. К счастью, я успеваю взять себя в руки.

– Мы здесь, чтобы сконцентрироваться?

Матео кивает:

– Да.

И он говорит серьезно. Следующие два часа мы тратим на то, чтобы концентрироваться. Вернее, пытаемся это сделать, но, на мой взгляд, без особого успеха.

Матео объясняет мне, что мои силы должны работать с помощью энергии, так как она – источник моих способностей. Согласно легенде, каждый из Домов обладает определенной категорией способностей, в которую входят соответствующие силы и которые так или иначе связаны с их временем года.

Весна: целительные силы. Подобно природе после холодной зимы, члены этого Дома могут передавать свою энергию людям или иным живым существам, восстанавливая повреждения. Помощь в самоисцелении, так сказать.

Лето: физическая сила, потому что летом все цветет, жизнь бурлит и так далее.

Осень: способность к вырождению. Эта семья способна состаривать все и вся, иногда даже приводя к гибели. Если, конечно, верить слухам.

И, наконец, мы, Зима. Мы – Дом энергии. Большинство из нас могут видеть ауры, распознавать сущность людей, заглядывать в будущее и тому подобное. По словам Матео, силы, которые я использовала в подвале, вероятно, связаны со способностью обнаруживать силовые линии и подключаться к ним. Чтобы распознавать и отзывать энергию. Сила заключена практически во всем: жизненная энергия в людях и растениях, сила времени и истории в камнях и зданиях.

На словах все это звучит довольно доходчиво, но на деле ничуть мне не помогает. Моя мама может распознавать ауры и видеть, насколько испорчены души некоторых людей. Эта наука неточна и не всегда срабатывает автоматически. Дед умеет управлять потоками энергии, может ее блокировать или создавать. Примерно это означает то, что он может ослаблять или усиливать определенные способности других, хотя я не очень понимаю, как это работает. Матео и Зара могут предсказывать определенные события в будущем, но только в отдельные моменты времени. Эта способность тоже довольно неточная, потому что будущее постоянно меняется, а им дано увидеть лишь текущий результат настоящего. Все эти способности кардинально отличаются от моих, поэтому никто не может сказать мне, как использовать мои силы. Как их вызывать и контролировать. А это напрягает.

Тем не менее, эта сила – часть меня. Поэтому, по словам Матео, я должна уметь вызывать их с той же легкостью, с какой могу говорить или ходить. Но когда мне это не удается, Матео пытается объяснить, как он использует свои силы. Он дает мне советы о том, как собраться с силами, что представить, о чем подумать и так далее. Но ничего не работает. Единственное, чего я добиваюсь, – это пунцового лица и тонны проклятий, от которых прослезился бы даже мой дед.

Когда Матео, наконец, сдается, я расстраиваюсь. Часть меня испытывает облегчение от того, что я не превратилась в Суперженщину, а другая почему-то ощущает уязвленную гордость.

Едва я прощаюсь с Матео и выхожу из тренировочного зала, мой желудок напоминает о себе громким урчанием. Мне срочно нужно что-нибудь съесть. Перед тренировкой я слишком сильно нервничала, чтобы поесть как следует, и теперь просто умираю с голоду.

Погрузившись в собственные мысли, я бреду по коридору, уткнувшись в экран телефона, и читаю новые сообщения, как вдруг чуть не натыкаюсь на Зару, которая внезапно появляется из-за угла и, оступившись, останавливается.

– Смотри, куда ты идешь. – Она отшатывается от меня так сильно, словно я шириной не меньше двух метров.

– Не срывай на мне свое плохое настроение, Зара.

Она фыркает и насмешливо спрашивает:

– Как прошла тренировка?

– Отлично, – отвечаю я и иду дальше. Сейчас мне совсем не хочется с ней ссориться. Я очень голодна.

– А знаешь, что больше всего бесит? – кричит она мне вслед.

Выругавшись про себя, останавливаюсь. На миг закатываю глаза, а потом поворачиваюсь и смотрю на нее.

– Что?

Глаза Зары горят.

– Все заняты только тем, что беспокоятся о тебе.

– Я об этом не просила.

– И все же тебе почему-то всегда удается оказываться в центре внимания.

Я сжимаю руки в кулаки.

– А ближе к сути?

– А суть в том, что они просто забыли про Сандера, – бросает она мне в лицо. – Они снова строят планы, решают, что делать с очередной семейной проблемой, и никто больше не думает о моем брате и о том, что с ним случилось. И хуже всего то, что ты даже не ценишь этого.

– Зара, – тихо говорю я и делаю шаг ей навстречу. Я не люблю Зару, да и брат ее мне не особенно нравился. Но она потеряла его, и я больше чем уверена, что боль от этой утраты сильнее, чем она хочет признать.

– Забудь об этом, – фыркает Зара, распахивая дверь в тренировочный зал и исчезая за ней.

Какое-то мгновение я стою и смотрю ей вслед, а затем поворачиваюсь и иду в противоположном направлении. Настоящий сумасшедший дом.

Ближайшая неделя – это ад. Мой собственный, личный ад. Я хожу в школу, стараясь проводить там с друзьями как можно больше времени, а потом возвращаюсь домой, и меня вызывают прямо в тренажерный зал. Тренирует меня не всегда Матео. Иногда – мама, а порой даже дед. Все они пытаются объяснить мне, что я должна делать и как могу призвать свои силы.

Если они у меня вообще есть. К настоящему времени я почти совершенно уверилась, что та довольно впечатляющая вспышка в подвале была просто исключением. Не знаю, как это у меня получилось, и не могу этого повторить. Я – неудачница. Вот почему где-то внутри меня поселяется нехорошее предчувствие, когда в субботу меня вызывают в кабинет деда.

В том, что тебя вызывают в кабинет, не может быть ничего хорошего, особенно сейчас.

Слегка нервничая, я опускаюсь в кресло с подлокотниками напротив стола моего деда. Эта комната – типичный рабочий кабинет главы богатой семьи аристократов. Бесчисленные книжные полки, разумеется, без единой книги, которая была бы кому-то по-настоящему интересна. Приставные столики с трофеями и наградами, барная стойка в виде глобуса и картины с изображением влиятельных предков на стенах. Ну и собственные портреты. Каждый предмет в кабинете расположен в идеальном месте, как и все остальное в этом доме. Будь я пылинкой, ни за что бы не осмелилась осесть в этой комнате.

Ненавижу, когда меня вызывают сюда, потому что всегда чувствую себя при этом ребенком. Когда мама усаживается в кресло рядом со мной, у меня появляется ощущение, что сейчас придется оправдываться перед директором школы.

– В чем дело? – тихо спрашиваю я, озираясь по сторонам, хотя деда еще нет. Но я знаю, что у стен этого дома есть уши. Он слышит все.

– Давай подождем твоего дедушку, – говорит мама, и я, немного разочарованная, откидываюсь на спинку кресла.

Что бы я ни натворила, уверена, мне не было бы так неловко, если бы я поговорила об этом с мамой наедине. Она бывает строгой и немного отстраненной, но уж куда лучше, чем дед.

В этот момент дверь позади нас открывается, и в кабинет входит мой дед. И как всегда, едва он появляется в комнате, я борюсь с желанием отдать ему честь.

– Привет, дедушка! – подчеркнуто радостно восклицаю я и улыбаюсь, когда он останавливает на мне хмурый взгляд.

– Блум. – Он только коротко кивает и садится за свой стол. Как будто сесть рядом с нами – это что-то слишком личное, ну или я не знаю. – Как твои дела?

Мысли сосредоточены на Сандере, но я поспешно направляю их в другое русло. Сейчас мне нельзя об этом думать, иначе снова разозлюсь из-за того, что они до сих пор считают его смерть несчастным случаем. Мне немного страшно, я боюсь, что эти двое захотят забрать меня из школы. И определенно хочу этого избежать. Поэтому мне понадобятся все мои навыки ведения переговоров, и гнев мне тут не помощник.

– Все нормально, – по возможности спокойно пытаюсь ответить я, за что заслуживаю понимающую улыбку мамы.

– Мы много советовались друг с другом в последние несколько дней, как ты, наверное, можешь себе представить. В том числе и с Матео, – говорит дед, потирая глаза. Он и в самом деле выглядит более уставшим, чем обычно. Вероятно, потому, что за одну ночь потерял и своего внука, и действующего Стража Зимы, и с тех пор постоянно находится под большим давлением. – Приближается бал смены