автордың кітабын онлайн тегін оқу  Созерцатель

Алексей Пехов

Алексей Пехов

СОЗЕРЦАТЕЛЬ

роман

Нет, мы не грозные орлы, но и не грязный скот,
Мы — те же люди, холостой казарменный народ.
А что порой не без греха — так где возьмешь смирней:
Казарма не растит святых из холостых парней!

Редьярд Киплинг.

Если вы идете сквозь ад — идите не останавливаясь.

Уинстон Леонард Спенсер Черчилль.

ПРОЛОГ

Привалившись к влажной, вонючей стене, Джим Пендантон без всяких эмоций произнес:

— Проваливай, Вилли.

Невыносимо болела правая рука, и он чувствовал, как кровь пропитывает рукав перепачканного мундира. Его друг, такой же старый вояка, не стал тратить время на споры, и Пендантон был благодарен ему за это. Оба знали, что один из них должен остаться. Кривой жребий на этот раз выпал тому, кто оказался ранен.

— Хорошо, Джим. Держи. Тебе это понадобится больше чем мне, — невысокий полковник отстегнул крепежи на правой руке, снял стальные пластины, протянул боевому товарищу тяжеленный шестиствольный флотский револьвер «Крушитель» и сумку с патронами.

— Уведите их и спрячьте хорошенько. Они не должны ему достаться. Сделаешь?

— Конечно. Мы еще поборемся.

— Все. Проваливай.

Им обоим было понятно, что произойдет дальше. Говорить еще что-то не имело смысла. Веллтон молча развернулся и побежал вдоль воды по узкой дорожке старого подземного коллектора, догоняя остальных заговорщиков.

Пендантон тем временем с трудом установил на левой руке крепежи компенсаторной системы, защелкнул карабины, чувствуя, как стальная пластина врезается в спину, становясь с оружием единым целым. «Крушитель» слишком мощен, чтобы из него можно было стрелять без особых приспособлений. Отдача попросту сломала бы запястье.

Он по старой привычке нажал на «собачку», откидывая стволы, и убедился, что в каждом из шести лежит золотистый пятидюймовый патрон.

От потери крови немного кружилась голова, и адмирал на несколько мгновений закрыл глаза, собираясь для последнего боя. За пятьдесят шесть лет своей жизни Джим Пендантон давно разучился бояться смерти. Но никогда не думал, что его путь закончится в канализации, в полумраке, рядом со смердящей водой, совсем недалеко от дворца того, кого он должен был защищать.

И не сумел.

Его угнетал высокий сводчатый потолок красной кирпичной кладки, забранные ржавыми решетками сливы, затхлые сквозняки, крысы и то, что могло скрываться во мраке древней подземной части города. Но сейчас главным было совсем иное — будущее. А чтобы оно стало реальностью, ему придется остаться и дать возможность товарищам уйти как можно дальше, затеряться в подземном лабиринте.

Пендантон собирался дорого продать свою продырявленную шкуру. У него была отличная позиция для стрельбы: здесь коллектор расширялся и соединялся с более узкой старой частью, отчего получался выступ — как раз такой, за которым может укрыться человек, а опытный стрелок получит серьезное преимущество.

Идеальная позиция. Последний привет от его ускользающей фортуны. Вентиляционный люк на потолке, висящий как раз над поворотом из-за которого должны были показаться преследователи, давал достаточно света для того, чтобы ни одна пуля не прошла мимо.

Наконец он услышал их — топот сапог, клацанье когтей. Первыми из-за поворота вылетели псы. Гладкие, коричневые, похожие на торпеды. Они чуяли его, знали, где он прячется, и были созданы лишь для того, чтобы хватать и рвать.

Пендантон помнил тот день, когда эта порода была завезена в Риерту. Он сам распорядился купить у искиров редких щенков императорской породы и оплатил найм инструкторов для тренировки и воспитания. Лучшие собаки для того, чтобы не только рвать, но и находить взрывчатку, и тех, кто недавно использовал ингениум [1]. Теперь же ему приходилось уничтожать реализацию собственных идей.

Он открыл огонь, когда с первым псом их разделяло всего четыре шага, а из-за поворота появились бегущие люди.

В подземелье грохот «Крушителя» был подобен залпу носового орудия броненосца. Ослепительная вспышка на мгновение уничтожила все тени, а пролетевшая по коллектору пуля, оставив после себя ярко-голубой росчерк с видимыми завихрениями в воздухе, врезалась в пса и взорвалась. Во все стороны брызнули ошметки плоти.

Несмотря на специальный механизм, отдача больно ударила в плечо, но Пендантон снова взвел курок, барабан крутанулся, сменяя пустой ствол на заряженный. Вторая пуля убила оставшегося пса. Третья голубой стрелой попала в человека, облаченного в начищенную кирасу гвардии, оторвав тому верхнюю половину туловища.

Джиму было не важно, с какой руки стрелять, и прежде, чем враги успели отступить, ему удалось ранить еще одного. И лишившийся ноги солдат, свалился в воду коллектора.

Выжил тот или нет, Пендантону было все равно. Он спрятался в укрытие, и тут же залязгали выстрелы револьверов.

Легкие пули не могли пробить толстую стену, и опасаться можно было только случайных рикошетов.

Адмирал высунулся лишь на мгновение. «Крушитель» снова рявкнул, разорвав одного из солдат надвое. Остальные бросились прочь, спрятались за углом.

Бывший начальник службы охраны дукса раскрыл пистолет и заменил пять все еще горячих латунных гильз новыми патронами. В сумке оставалась еще половина коробки [2]. Хватит для того, чтобы устроить себе веселые проводы.

Боль в руке снова дала о себе знать. Перед глазами закружилось, мягкие ладони надавили на уши, но адмирал справился с собой, ощущая во рту противный металлический привкус.

Он слышал, как люди поминают дьявола, как щелкают открывающиеся барабаны, и гильзы со звоном сыплются под ноги его преследователям. Не только ему требовалась передышка. Трое из них мертвы и остальные не слишком-то желают соревноваться в скорости с «Крушителем» и полагаться на создателя. Бог в этой зловонной дыре отсутствовал и сейчас его заместителями являлись Джим Пендантон и его пистолет. Во всяком случае, до тех пор, пока не подоспеют плакальщики.

Их задержку можно объяснить только тем, что заговорщики все провернули слишком внезапно, и Мергену пришлось действовать на ходу, затыкая брешь теми, кто попался под руку. По следу Джима отправили гвардейцев. Чтобы задержать бунтовщиков до прихода основных сил. Но тем удалось вырваться, пускай и с потерями.

— Эй! Ты! – крикнули ему, но, предусмотрительно не высовываясь из-за угла. – Лучше сдавайся! Мерген гарантирует тебе честный суд!

Адмирал не ответил. Быть может, шесть месяцев назад он был более наивным, но теперь никогда бы не клюнул на такую ерунду. Все суды у Мергена в кармане. И сделают то, что он им скажет. В лучшем случае Пендантона утопят, как изменника. В худшем – сбросят в кварталы Старой Академии, на корм контаги.

Ни одна из подобных смертей его не привлекала. Захлебнуться цветущей водой Совиного канала или быть разорванным голодными нелюдями? Ну уж нет. Если ему и предстоит попасть в ад, то пусть это произойдет здесь и сейчас.

Они что-то горячо обсуждали, а потом замолкли. И Джим понял, почему. Прищурившись, стал смотреть на воду. Темную, неспешную, сонную. Пендантон напрягся, ощущая теперь не только, как кровь течет по руке, но и как капли пота стекают по спине.

Начальник охраны не знал, сколько плакальщиков пришло за ним. Смотрел во все глаза и только поэтому заметил мимолетное дрожание воздуха в отражении канала. Он тут же выстрелил, пытаясь предугадать направление движения. Раз. Второй. Третий.

Адмирал забыл про боль в правой руке, взводя курок со всей возможной скоростью, и последняя попытка увенчалась успехом. Сверкнуло, точно магний алхимиков загорелся ослепительно-белым пламенем, из воздуха появился человек с громким всплеском упавший в воду.

Больше выстрелить Джим не успел. «Крушитель» вырвался из его руки, ломая пальцы, и улетел в сторону. Горло сдавили стальные тиски, голова ударилась об камень, все закружилось, и он на мгновение потерял сознание.

Когда Пендантон пришел в себя, левая рука была сломана в двух местах, правое запястье раздроблено. Он едва сдержался, чтобы вновь не провалиться во мрак. Посмотрел с ненавистью на человека, чье колено упиралось ему в грудь, прижимая к холодным камням.

На враге была полумаска в виде короткого стального клюва, закрывающая верхнюю половину лица, на голову накинут широкий капюшон маскировочного плаща. Пендантон видел лишь глаза плакальщика – ярко-коралловые, похожие на птичьи, с точечками черных зрачков размером с булавочную головку. Они, как и всегда, выглядели странно и пугающе.

Второй плакальщик, мокрый, с развороченным пулей плечом и висящей на лоскуте плоти искалеченной рукой, пошатываясь, выбрался из зловонного канала, встал рядом. Его словно бы и не заботила страшная рана. Кровь из нее почти не текла.

— Глупо, адмирал. Неужели вы рассчитывали на успех? — голос звучал глухо. В нем не слышалось никакой радости или торжества, ни боли. Одно лишь безразличие.

Тот, кто прижимал его к земле, встал и ничего не говоря, поспешил во мрак, туда, где скрылись остальные беглецы, на ходу извлекая из-под плаща клинок. Замерцал и исчез.

— Мы уже победили. Разве не видишь? — сказал Джим.

— Ты старый дурак.

— Я предпочитаю слово «патриот».

— Мы найдем их.

Подошли гвардейцы, в нерешительности остановились. Плакальщик глянул на них:

— Один из вас должен вернуться. Нужны еще собаки, и пусть два катера перекроют Змеиный канал, если преступники вздумают бежать по воде. Остальные — вперед.

— А с ним что? — спросил усатый сержант, хорошо помнящий Пендантона по службе во дворце. — Ему нужен врач. Иначе он не дотянет до суда.

Мужчина в маске извлек кривой нож и, склонившись, перерезал адмиралу горло. Он ощущал разочарование из-за своей раны и того, что его плащ оказался уничтожен.

— Я сам вершу суд, — выпрямляясь, сказал он потрясенным людям. — Поторопитесь. Больше просить не буду.

Через минуту рядом с телом не осталось никого кроме крыс.

ГЛАВА ПЕРВАЯ
СПЕЦИАЛИСТ ПО ПОИСКУ ЛЮДЕЙ

Ненавижу дождь.

Ненавижу так, как может не любить лишь человек, который смотрит на воду точно свинья, глядящая на мясника.

Не подумайте, что я ною. Просто в такие дни ничего не клеится. Я предпочитаю пореже выходить на улицу и, уподобившись медведю, торчать в берлоге.

Моей маленькой квартирке на Джордж-стрит великолепно подходит подобное определение. Я нахожу ее уютной, хотя те редкие гости, что здесь появляются время от времени, лишь корчат скорбные рожи, да вздыхают, словно на похоронах любимого дядюшки. Особо близкие знакомые, конечно же, говорят нечто вроде:

— Создатель тебя направь, Итан. Какого черта ты все еще живешь в этой дыре?

Они не верят, что мне здесь нравится. Как вообще приличного человека может привлекать район Сэфо?! Я же — обожаю эту часть города. Хотя бы потому, что отсюда далеко до реки и ее туманов, утром на улице пахнет выпечкой и корицей из южных колоний, а паб, который держит Уолли, мой бывший сослуживец, под потолок забит отличными айлэндами [3].

Дождь взял меня в осаду, и когда надоедало торчать дома, я спускался по лестнице на первый этаж, в контору, которую арендовал у владельца здания.

Здесь, в отличие от моей усыпальницы, не властвовал полумрак, а по углам не валялось барахло. Я старался не отпугивать потенциальных клиентов раньше времени. Впрочем, в последние месяцы дела шли не то что бы очень, так что пугать особо было некого.

Я часами торчал в глубоком кресле, рисуя на бумаге идиотские рожицы искиров, придумывая им имена.

Инь-ка-рю. Линь-унь-пу. Один хрен. Все равно я не прилагал усилий, чтобы их запомнить.

Какое-то количество лет назад я думал, что ненавижу их куда сильнее, чем воду. Но после той войны, когда мы, молодые парни, поняли почем фунт табака, прошло больше десяти лет и кое-что начинало смазываться, уходить, возвращаясь ко мне лишь в воспоминаниях. А вот дождь… в это время года он казался вечным и незыблемым, как власть премьер-министра. Мне оставалось лишь с отвращением смотреть на мокрое стекло, по которому стекали частые капли.

Иногда я подходил к книжному шкафу и брал какой-нибудь том. Сегодня же мне позарез хотелось почитать газету, но когда такая непогода, почтальон не особо чесался и доставлял прессу лишь после полудня, глядя на меня точно намокший бассет, которого хозяин пинком выгнал из дома.

В общем, я маялся и валял дурака, изрисовывая листы узкоглазыми рожами, до тех пор, пока не прозвенел дверной звонок. Можно было гордиться собой, я даже не шевельнулся. Доделал каску, наложил на нее тень, затем поставил в центре жирную кляксу, отмечая место, куда попала пуля.

К черту печальные взгляды почтальона. Сегодня мне не хватит совести даже на самого себя, не говоря уже о парне, выполняющем свою работу.

Когда напольные часы начали бить, я отложил перьевую ручку, встал, потянулся и открыл дверь конторы. В нее было вставлено матовое стекло, на котором я три года назад вывел с помощью трафарета: «Итан Шелби. Специалист по поиску людей».

По мне, получилось очень даже недурно. Я использовал тот же шрифт, которым когда-то расписал мою малышку «Матильду», многотонное чудовище, даже лишенное хода доставившее массу неприятностей искирам и приютившее в своем чреве разношерстную компанию неплохих парней.

Некоторые отмечали, что я занялся не тем делом. Мол, после того как война закончилась, мне стоило идти в художники, а не в полицейские. Дьявол его знает, как было бы лучше. Теперь-то уж точно поздно жалеть.

Я прошел по темному коридору в парадную и кивнул Джейкобу, вечно сонному консьержу в мятном с ванилью мундире.

Я сказал в мятном с ванилью?

Да. Со мной такое случается. Иногда в голове полный бардак и в такие моменты цвета я воспринимаю как вкусы, а вкусы, как цвета. Но если приложить некоторое умственное усилие, дать себе задание думать правильно, то мундир был все же выцветшего зеленого оттенка с кремовыми вставками.

— Привет, Джейкоб. Как жизнь?

— Паршиво, мистер Шелби, — он сделал попытку приложить руку к козырьку линялой фуражки того же мятно-ванильного вкуса, но рука поднялась всего лишь на пару дюймов и вновь оказалась рядом с чашкой теплого чая. — Думаю, я все же подхватил простуду. Нет клиентов?

— Не сыпь мне соль на раны, старина. В такой дождь, даже если пропадет любимый племянник, в первую очередь подумают о зонтике, а не обо мне.

Он сочувственно вздохнул, следя за тем, как я достал из почтового ящика корреспонденцию.

— В наше время на пенсию ветерана не слишком пошикуешь.

Это точно. Даже если Министерство обороны говорит газетчикам обратное.

В этот день, кроме свежего выпуска «Зеркал правды», мне пришли еще и конверты с пометкой «Последнее предупреждение».

От взгляда Джейкоба, каким бы сонным он не казался, подобное утаить было попросту невозможно, и тот вновь вздохнул, сочувственно сказав:

— Надеюсь, вы разрешите противоречия с мистером Тулли, мистер Шелби.

— Это не от него, — рассеянно произнес я, кинув счета в мусорную корзину рядом со стойкой консьержа. — С хозяином дома я расплачиваюсь честь по чести.

— Приятно слышать, сэр. Очень бы не хотелось, чтобы мы лишились такого замечательного человека.

В последние два месяца у меня были некоторые затруднения с финансами, и у моторической компании, телефонной станции, а также городских коммунальных служб кончалось терпение.

Ребята они все нервные и терпеть не могут, если на их счета перестают приходить веселые денежки.

Джейкоб вытянул шею, глянул в корзину, изучая цвет конверта:

— Телефон? Дьявольская придумка, мистер Шелби. Помяните мои слова, эти новомодные штучки еще принесут нам множество бед. Мало людям мотории и этих ужасных превращений. Так еще и разговаривать с аппаратом! В нем точно сидит сатана и только и ждет, чтобы шепнуть какую-нибудь пакость.

Консьерж был тем еще консерватором. Помню, два года назад он считал, что трамвай, начавший курсировать от Эйпл-Статла к Мабл-парку, утащит всех пассажиров в ад, стоит лишь полицейским отвернуться.

— Вполне возможно, что и так, — дипломатично ответил я ему. — Время покажет.

С этим он не спорил. Время все расставляло по своим местам. Следовало просто набраться терпения.

Я вернулся в офис, бросив газету на стол, провел рукой по щеке, отмечая, что стоит все же побриться на тот случай, если найдется идиот, решивший зайти ко мне в такую погоду. Глянул в зеркало и решил, что бритва подождет и до завтра.

Улыбнулся своему отражению. И тип с глазами вкуса пепла и коротко стриженными волосами забытого пряного карри с ананасом ответил мне тем же.

Не слишком весело. Я бы сказал даже — довольно мрачно.

Еще тот рыжий ублюдок, если честно. Можно сколько угодно быть милым, но когда у тебя сломан нос, а над правой бровью косой шрам от прилетевшего осколка, то тем, кто с тобой не знаком, ты кажешься громилой, занимающимся, по меньшей мере, выбиванием карманных часов и кошельков в темных подворотнях Слаудж-стрит.

Это по меньшей мере, как я уже говорил. И если осколок — эхо войны, которое не минуло никого из моего поколения, тех розовощеких двадцатилетних юнцов, какими мы были двенадцать лет назад, то нос — награда за участие в чемпионате по боксу. В тот год мои кулаки принесли победу «Королевскому колледжу полиции». Но не думаю, что моя переносица была им за это благодарна.

Битых полчаса я пытался читать газету. Кризис в министерствах, искиры получили квоты и право на ограниченное поселение в наших восточных графствах, премьер-министр посетил академию «Летной силы». Ну и вся та же муть в бесконечном количестве.

Я никак не мог сосредоточиться, темные строчки типографской краски расплывались перед глазами. Беда была в том, что я ощущал предвестников.

Снова.

И это просто выводило меня из себя. Так бывало, когда я делал перерыв, тянул слишком долго, неделями не отпирая верхний ящик стола. И знал, что за этим последует.

Ничего хорошего.

Никакими айлэндами нельзя залить тот пожар, что медленно, но верно разгорается в моей крови, бежит по сосудам, нещадно насилуя мозг.

Чертово, треклятое эхо войны и патриотизм наивных глупцов, вызывающихся добровольцами для того, чтобы порадовать чиновников из оборонной научно-технической лаборатории [4]. В итоге, спустя несколько месяцев испытаний, из всей партии придурков, шагнувших из строя вместе со мной, в живых остался только один недалекий кретин.

То есть я.

— Хрен вам всем, — пробормотал я, уставившись в газету и не желая замечать краем глаза проворную тень.

Я знал все ее повадки. Все, что она могла сделать и делала. Всю ту злобу, ненависть и тьму, которую способна принести за собой.

А еще огонь. Треклятый огонь, который пока еще только-только просыпается в моих капиллярах. Я покрутил в сознании приятную мысль, как ей, наверное, будет хреново, если я наполню ванну ледяной водой, кину в нее стоун [5] колотого льда, и залезу в этот арктический аквариум с головой.

Вот только следующие предвестники будут куда более болезненными. И так просто я от них не избавлюсь.

Она появлялась то под столом, то под шкафом, верхние полки которого были забиты книгами, а нижние папками завершенных дел. Еще под фикусом, растущем в большом глиняном горшке. И за тонкими, прозрачными занавесками. Но стоило мне посмотреть на нее, сконцентрировать взгляд, как тень тут же исчезала.

Беда в том, что твари не существует. Это всего лишь мое разыгравшееся воображение. Я знал это, как и то, что я Итан Шелби, но ничего не мог с собой поделать и все равно силился рассмотреть ускользающий от взгляда силуэт.

Ребята по проекту рассказывали всякое. Они тоже замечали ее. А некоторым удавалось увидеть. Никто из «счастливчиков» после этого не протягивал и пары суток. Так что я страшился того, что могло попасться мне на глаза. В общем, если говорить более понятным языком — тень как та ерунда, которую доктор сказал не чесать, но страшно хочется. И если нарушить приказ, то последствия будут воистину печальными.

Низко загудел телефон. Я вздрогнул, осторожно положил газету на край стола, покрытого зеленым сукном, уставился на новомодный аппарат. Снимать слуховую воронку не хотелось. В данный момент, чтобы нормально общаться, мне требовалось сделать над собой усилие.

К тому же, после теней появлялись голосовые предвестники. Это уже была грань, перед которой стоило принять лекарство. Иначе будет очень хреново. Несколько раз я слышал несуществующие голоса по телефону. Так что вы можете понять мое желание не спешить с ответом.

Возможно и прав консьерж. Телефон оружие дьявола и все-такое. Во всяком случае сейчас он мне именно таким и казался.

Но это мог быть какой-нибудь клиент. А упустить его, значит заставить кредиторов завалить мой почтовый ящик бумагами. Стоит сберечь продукцию целлюлозного завода хотя бы по этой причине.

Я протянул руку, снял с рычага блестящую воронку, поднес ее к уху, вторую, на аппарате, подвинул поближе к себе и хрипло произнес:

— Слушаю.

В ответ раздался лишь тихий треск, и мне показалось, что тень под шкафом порадовалась этому.

— Вот, черт! Что-то быстро на этот раз, — я повесил воронку обратно.

Придется поступить разумно.

Из кармана жилета я достал маленький ключик, отпер верхний ящик стола, вытащил самозарядный «Стук», отложил его в сторону, извлек деревянный футляр, повернул медную защелку, и, облизав губы, уставился на стальной шприц, набор игл и отделения, в которых покоились четыре ампулы с мутной, серой жидкостью. Уже четыре. Раньше их было десять.

Скоро придется покупать новые. Этого я не хотел почти точно так же, как и вгонять иглу себе в вену.

Чувствуя, что в желудке становится горячо, а к горлу подступает комок, и стараясь не спешить, я расстегнул пуговицу. Ненавижу себя за это предвкушение смерти.

Вновь загудел телефон.

Я и ухом не повел, закатал рукав и обнажил правое предплечье. Взял шприц, раскрыл его, вложил внутрь ампулу, закрыл со щелчком, ломая печать. Теперь следовало простерилизовать иглу, и скотч на дне стакана, что стоял на краю стола, вполне подходил для этого.

Телефон не умолкал и звенел, как бешеный.

Я скрипнул зубами:

— Твою же мать! …Слушаю!!

— Господин Шелби. Я уже хотела отменить звонок, — раздался в ответ мелодичный голос.

Я узнал телефонистку, работавшую в дневную смену. Девушка была общительной, вежливой и дружелюбной. Для меня она оставалась всего лишь чудесным голосом, и порой я гадал, как та выглядит в жизни.

— Простите, Хлоя. Я отходил. — Я отвернулся от футляра, заметив, что за покрытым каплями окном мелькнула зловещая тень.

— Вам звонит инспектор Юарт из Грейвплейса. Будете разговаривать?

— Да.

— Соединяю. И… господин Шелби. Мне неприятно говорить об этом, но моя компания обязала предупредить вас о задолженности.

— Спасибо. Я оплачу счета в самое ближайшее время, — ровным голосом ответил я.

Раздался тихий щелчок, а затем глубокий сочный голос произнес:

— Алло. Итан?

Мы были знакомы еще с колледжа. Учились на одном курсе, вместе патрулировали улицы Хервингемма и работали совместно с военной полицией. Затем Юарт пошел дальше, а я решил спрыгнуть с поезда и заняться частной практикой. В ту пору мне до смерти надоела политика Грейвплейса. Слишком часто нам приходилось покрывать богатых властителей этого города.

— Привет, Билли. Сколько лет.

— Клянусь Создателем, не так уж и много, — рассмеялся тот. — Как твои дела? Все еще гоняешься за похитителями?

— Время от времени.

— Ну, не прибедняйся. Газеты писали, как ты нашел дочь Баркстоуна. Ребята из отдела особых преступлений рассказывали, что ты был на высоте, когда перебил ту дюжину ублюдков. Отличная работа.

— Спасибо, — тень юркнула под шкаф, и я готов был поклясться, что успел рассмотреть лохматую обезьянью лапу. Поэтому ускорил разговор. — Что заставило тебя позвонить? Ну, кроме ностальгии по старым денечкам, разумеется?

На том конце трубки раздалось нечто напоминающее хмыканье:

— Собственно говоря, у меня есть три причины, старина. Первая, пропустить стаканчик в пабе. Приходи в «Синий шлем». Ребята соскучились. Собирается вся наша старая гвардия. Старик Хепсиба наливает одну бесплатно.

— Он все еще коптит небо? Заманчивое предложение. — Я, действительно, давно не видел никого из тех, с кем когда-то работал на благо закона и спокойствия мирных жителей Хервингемма.

— Вторая причина — капитан ушел на пенсию. Теперь в Грейвплэйсе новый начальник — Слэджен. Наверное, ты не помнишь его, но парень он неплохой. А отделу по борьбе с терроризмом нужна хорошая ищейка. Такая, как ты. Меня попросили тебе передать, чтобы ты подумал о возвращении. Не хочешь надевать мундир, работай как консультант. После того, как эти революционеры взорвали над парламентом «Бриз», твои акции резко взлетели до небес. Ты умеешь находить ублюдков. Что скажешь?

— Мне нравится подчиняться самому себе.

— Не спеши. Как надумаешь, просто позвони мне.

— Ну, а третья причина твоего звонка?

Юарт помялся:

— Один приятель моего приятеля попросил об услуге. Ему требуется надежный парень для непростой работы.

— Какого рода работы? Не юли, Билли. Говори, как есть.

— Он ищет человека. Я сразу вспомнил о тебе.

— А почему розыском не занимается полиция?

— Как я понял, за давностью лет. Наши не возьмутся. Да и не могут взяться. Работа предполагает выезд за границу.

Хм. Интересно.

— Куда?

— Не имею ни малейшего понятия, старина. Мне позвонили несколько минут назад, и я дал твой адрес. Клиент должен зайти в ближайшее время. Возьмешься?

Работа мне была нужна позарез, так что я ответил:

— Во всяком случае, выслушаю его. Спасибо, Билли. С меня причитается.

Мы еще с минуту говорили о всяких пустяках, затем попрощались. Я вытащил из шприца ампулу. Сейчас не время для ада.

 

Высокий седовласый старик с прямой осанкой, в шерстяном костюме-тройке для путешествий, вошел в контору, оставив мокрый от дождя зонт возле двери, повесил на крючок плащ и касторовую шляпу с узкими полями, сел на предложенный стул, поставив дорожный саквояж рядом. У гостя было узкое породистое лицо с тонким носом, лохматые пушистые баки, кустистые брови и темные глаза. От выпивки он отказался, несколько секунд изучал меня, затем представился, протянув визитку:

— Мое имя Джейсон Хенстридж.

— Вы из Риерты? — я легко определил акцент, с которым говорил гость, и почувствовал пальцами дорогую бумагу карточки.

— Все верно. Как вы, наверное, уже знаете, ваш друг рекомендовал вас. У вас серьезная репутация, господин Шелби. Такие громкие дела как спасение дочери Баркстоуна, находка украденного младенца в Тричестере, удачные переговоры с похитителями в Гроссенте, раскрытие убийства баронессы Мон, инсценированного под похищение. Не говоря уже об изящном расследовании в Вагуриде, где вы помогли поймать полиции того людоеда, работавшего в пансионе. И все это за неполные четыре года. Некоторые крупные сыскные бюро не могут похвалиться таким успехом и за срок более пяти лет.

Я склонил голову, принимая похвалу. Возможно, успехи выдающиеся, но… Люди пропадают каждый день, однако не всегда их готовы искать, а уж тем более платить за это. Ко мне за помощью обращаются довольно редко, иначе я не получал бы счета с пометкой «Последнее предупреждение! Оплатить до двадцать пятого числа сего месяца!».

— Вижу, вы навели справки.

— Конечно, — старик улыбнулся бескровными губами. — Я предпочитаю сотрудничать с профессионалами — это избавляет меня от безумного разбрасывания деньгами и бесконечных объяснений, чего я хочу. Ваши поступки, а также безупречная служба в полиции говорят о многом.

Его глаза вкуса молодой горчицы усмехались, и я понял, что этот Хенстридж знает не только о моей безупречной службе, но и о скелетах в шкафу. Я не стал уточнять, каких. И как у него появилась такая информация. Раз его это не смущает, не будем ворошить прошлое.

— Перейду к сути дела, — старик пару раз легко коснулся указательным пальцем своего подбородка. — Я достаточно богат. — Его губы тронула извиняющаяся улыбка, намекающая, что Хенстридж понимает, сколь неуместно должны звучать его слова для тех, кто «богат недостаточно». — И я готов платить за вашу помощь. Моя профессия… скажем так… изобретатель. Да. Пожалуй, это будет точное определение, мистер Шелби. Во всяком случае, самое простое из всех доступных. Я один из тех, кто придумал способ, как добыть, очистить и стабилизировать моторию, а также построил единственную фабрику для ее переработки.

Я посмотрел на этого человека новым взглядом.

— Я знаю Белджи, Баллантайна и Брайса. Но о Хенстридже слышу впервые, сэр.

Он понимающе улыбнулся:

— Троица «Б». Величайшие умы современности, как теперь утверждают газетчики и биографы. Конечно, я понимаю ваши сомнения. Но в отличие от моих друзей, я гораздо менее тщеславен и ненавижу упоминания в прессе. И назойливое внимание окружающих. Все, что я делал, я делал ради науки, человечества и прогресса.

— Но вместе с тем, вы не стали отказываться от денег, — усмехнулся я.

Его усмешка была зеркальна моей.

— Разумеется. Я не альтруист и не идиот, мистер Шелби. Когда твой банковский счет чувствует себя хорошо, это дает возможность продолжать исследования. Деньги, как вы понимаете, приносят возможности. А ученый не должен от них отказываться, если конечно хочет двигать науку и дальше. Я вижу сомнение в ваших глазах и как человек, привыкший доверять фактам, вполне понимаю его. Где доказательства, что сейчас какой-то старый идиот или мошенник не морочит вам голову? У меня есть патенты. Если они вам нужны, я пришлю копии. Есть моя чековая книжка, — еще одна мягкая улыбка. — Знающие люди из числа Академии Риерты могут подтвердить мою личность.

— А ваши соратники? Гении современности?

Он вежливо приподнял брови:

— Как видно вы не очень интересуетесь биографиями.

— Это так заметно? Признаюсь честно, история жизни ученых находится за пределами моих интересов.

Старик печально развел руками:

— Баллантайн погиб во время запуска конвеерной линии по зарядке капсул с моторией. Система все еще была нестабильна, и взрыв уничтожил многое. Белджи попал в плен к искирам во время оккупации Риерты и умер, не открыв им тайн моей страны. Брайс? Мы не общались уже девять лет. Он выбрал иной путь и предпочел дружбу с теми, кому я руки не подам. Что касается лаборантов и учеников… Они, как и я, возились с открытой субстанцией. Им повезло чуть меньше. Понимаете?

Я задумчиво кивнул:

— Понимаю. Мотория в открытой форме смертельно опасна. Могу позавидовать вашей удаче.

— Не стоит, — мягко попросил он. — Всех, кто работал с нестабильном веществом, удача обошла стороной.

Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза, и я сказал просто, констатируя факт:

— Вы умираете.

Он хохотнул:

— Мне нравится ваша прямота! Именно так. Я уже в могиле, просто сверху никто еще не закидал ее землей, сэр. Странный минерал поднимали со дна озера Матрэ еще наши далекие предки. Он не привлекал их внимания — тусклые кристаллы, которые не поддавались обработке, серели на воздухе, крошились. Сущий мусор. Баллантайн был самым гениальным из нас. В душе он настоящий алхимик и обожал эксперименты. Именно он получил из кристаллов первичную моторию. Никто не догадывался об опасности, исходящей от нее. Все мы были молоды и собирались жить вечно.

Я кивнул, вспоминая себя и моих друзей, добровольцами записывающимися на фронт. Кто из нас мог подумать, чем все кончится?

— Мы не ожидали от вещества, в котором, казалось, жили звезды, никакого подвоха. Люди поняли опасность через много лет, когда уже было поздно. Все, кто слишком часто контактировал с субстанцией, менялись. В той или иной степени.

— Грубо говоря, переставали быть людьми, — уточнил я. — Контаги. Вот как называют подобных существ. И вот почему другие страны не торопятся производить свою моторию, а предпочитает покупать ее у Риерты.

— Как и то, что мое правительство не горит желанием упускать из своих рук монополию по созданию топлива. Впрочем, причина, которую назвали вы, куда важнее. Ваш премьер-министр не желает волнений и появления чудовищ в Королевстве.

Не только премьер-министр. И парламент. И королева. Контаги опасны. Этого не понимают лишь чертовы либералы, продолжающие считать измененных людьми, и чертовы финансисты, которым все равно, как сильно смердят кровью и магией фунты.

— Я не вижу в вас изменений, — сказал я.

— Они незначительны. И не всегда есть фенотипические признаки. Не каждый пострадавший от мотории становится классическим контаги. К тому же существуют и иные вариации.

— Вы о том, что газеты привычно называют магией?

Он насупился:

— Среди журналистов сейчас одни лишь неучи. В мире нет никакой магии. Волшебства не существует, ибо оно противоречит законам мироздания. Есть законы физики, химии, математики, астрономии, биологии и прочих уважаемых наук. И даже если мы не понимаем их, это не означает, что они куда-то там деваются. Варвары Папаякты тому нам примером. Они не знают ничего об электричестве, притяжении тел, валентности, умножении и микромире бактерий, но это не мешает им с легкостью пользоваться резонансом, магнетизмом, окислительными реакциями и всем прочим, пусть дикари это и называют силой богов. Ингениум не магия. Это просто иная сторона жизни, пробудившаяся в некоторых из нас, благодаря мотории.

— Я слышал о людях, которые двигают предметы взглядом, создают щит из воздуха, спасающий от пуль, и переносятся на двести ярдов в пространстве. Куклы, Плакальщики и другие. Они довольно редки.

— Плакальщики и Куклы — да. Но ингениум не редкость. Один случай на тысячу, полагаю.

Я не стал скрывать своего удивления:

— Разве от мотории пострадало так много людей?

Хенстридж посмотрел сурово:

— Кварталы Старой Академии моего города тому подтверждение. И дно озера, куда сбрасывали тела. Первая фабрика до усовершенствования фильтров отправляла в воздух опасные пары. И не забывайте о перевернутых емкостях, конденсации, лопнувших и треснувших капсулах с уже казавшейся нам стабильной жидкостью. Мутации никогда не происходили мгновенно. Я сорок лет занимаюсь этой областью науки. Появление изменений — порой вопрос десятилетий. И когда случилась эпидемия, никто из нас не был готов к этому. Мы даже сперва не поняли, что произошло, а врачи на Лазарете сбились с ног. А потом началась война…

Я кивнул. Чтобы победить Империю, все средства были хороши. Искиров закидывали снарядами, начиненными нестабильной моторией. А они нас. Многие из тех, кто вдыхал эту хрень, теперь уже не дышат.

— Дьявольская дрянь.

— Все верно, мистер Шелби. Люди все время находятся в контакте с тем дьяволом, что мы создали, сэр. И за двадцать пять последних лет умерло и обратилось достаточное количество. Просто об этом не знают. Или не говорят. Или не пишут. Вы покупаете у Риерты моторию, а то, что творится в старых кварталах, никого не интересует. Моя страна получает баснословные деньги, но и рассчитывается за этот доход ничуть не менее серьезными последствиями. Многие из моих друзей и коллег, поняв, на какую дорогу они ступили, пускали себе пулю в лоб или совали голову в петлю.

— Не поручусь, что я поступил бы как-то иначе. Никто не хочет превращаться в чудовище. Мы заплатили цену за развитие цивилизации. Благодаря мотории, есть свет в наших домах, на ней двигаются поезда, трамваи, дирижабли, корабли, броне-коляски и танки. Она во много раз эффективнее угля, который используют и сейчас. Но ее производство опасно. И я не знаю, что будет с вашим городом еще лет через пятьдесят. Не превратится ли он в страну ужасов, где по улицам, вдоль каналов, рыскают мрачные тени?

— Не могу сказать. Знаю лишь, что наш мир шагнул в новую эру. А те, кто помог ему сделать шаг, оказались… в не самых лучших условиях. В общем, мой доктор посоветовал мне привести в порядок земные дела, — Хенстридж равнодушно улыбнулся, было видно, что он бы с удовольствием пожил еще.

— И вот вы здесь. Так кто же пропал?

— Три месяца назад из моей лаборатории украли прибор и мои записи к нему.

Мне показалось, что я ослышался:

— Простите?

Старик на мгновение прикрыл глаза, ему не понравился мой тон:

— Я знаю, что вы занимаетесь только поиском людей.

— Вот именно. Кражи вещей не моя специальность, — я начал подниматься со стула, но он поднял руку, прося меня остановиться.

— Понимаю, мистер Шелби, что это не ваш профиль. Я пытался обращаться к другим людям, но они не добились успеха. Исчез предмет, но украл его человек. Вы тот, у которого есть чутье, и ради дела пройдете по горящей земле. Мне больше не к кому обратиться.

Прежде чем ответить, я потянул время, перевел взгляд на часы, с которых исчезла тень, с досадой вздохнул. Люди, контролирующие производство мотории, богаты. Даже очень. Несмотря на то, что диктатура в Риерте забирает себе львиную долю дохода. Но… меня смущала эта история, так что я ответил нейтрально:

— Пока слишком мало информации, чтобы принять решение.

— Это случилось в двадцать шестой день месяца низкой воды… июль по летоисчислению Королевства. Мою лабораторию ограбили. Оба охранника убиты. А прибор и материалы украдены.

— Что за прибор?

— Экспериментальный образец. Опытная модель, если хотите.

— Мистер Хенстридж, вы же понимаете, о чем я спрашиваю?

На его лице появилось сомнение, но взглянув на меня, старикан понял, что если ему требуется помощь, то придется рассказать:

— В теории он должен лучше очищать моторию от примесей. Сейчас хорошим показателем считается семьдесят девять процентов.

— Чем чище мотория, тем она эффективнее. И дороже.

Он поморщился, словно я ткнул его иголкой:

— Вопрос не в деньгах. Я хочу обуздать дьявола, мистер Шелби. Свести все опасности производства к нулю. Или хотя бы попытаться это сделать. А для этого мне требуется прибор. И мои записи.

— Отчего вам не создать новый аппарат, чтобы не задерживаться в исследованиях?

— Хотел бы я, чтобы все было так просто, мистер Шелби. Но открытие и его воплощение принадлежали Белджи. Когда началась война, Белджи его только придумал и собирал лабораторную модель в первые дни оккупации Риерты искирами. Он не довел разработку до конца — но успел передать мне сделанное прежде, чем попал в руки императорской разведки. Все эти годы я пытался понять, как превратить недоделанный прототип в рабочую модель. И у меня почти получилось. Еще бы года два и…

— У вас нет этого времени, — закончил я за него.

— Верно. Но оно есть у других.

— У Брайса, с которым вы не общаетесь?

Старик посмотрел на меня печально:

— Это, действительно, важное открытие для человечества. Если его довести до ума. И ради будущего людей я попрошу помощи даже у дьявола, сэр, не то что у Брайса. Но я собирался передать все наработки ученым иной страны, когда придет время. В надежде, что им хватит ума закончить мои исследования. Однако лабораторию ограбили.

Я не стал спрашивать о какой стране идет речь.

— Брайс мог это сделать?

— Исключено! — отрезал тот. — О моих исследованиях он не знал. Я готов поручиться.

— Не спешите с этим. Тайна всегда куда менее надежна, чем мы думаем.

Хенстридж поджал губы, но в его глазах мелькнула и исчезла тень сомнения.

— Для понимания ситуации вы должны знать — Брайс работает на правительство нашего города. Он сейчас глава фабрики по производству мотории и близкий друг Мергена. В Риерте есть люди, которые не желают, чтобы прибор попал в руки к нашему правителю — возможно, искать его, в первую очередь, следует именно у них.

— Вы уже предпринимали какие-то действия?

— Обращался ли я к жандармам? Нет. Остальные не добились результата.

Я рассеянно повертел стакан, заметив в отражении стекла темный силуэт, стоявший за спиной. Потребовалась вся воля, чтобы резко не обернуться. Не хотел пугать старика своим странным поведением.

— Не буду вас обнадеживать, сэр. Если не нашли другие, то не высок шанс, что найду я. Вором мог быть кто угодно.

— Например? — Хенстридж склонил голову, став похожим на аиста.

Я пожал плечами:

— Дельцы, желающие разбогатеть. Революционеры. Они есть везде. Ваш гипотетический сосед, решивший отомстить. Не спрашивайте меня, за что. Кроме того, это могли быть ваши конкуренты. Или враги. Или обычное ограбление, и воры даже не поняли, что взяли. Вариантов бесконечное количество, сэр.

— В любом случае, узнать правдивый предстоит вам. Если, конечно, возьметесь. Или вас интересуют лишь мерзавцы, которые воруют детей?

Он прав. Интересуют. И даже очень.

Одного такого я поймал полтора года назад в доках. Он содрал кожу с пятилетней девочки и сделал из нее куклу. До сих пор помню, как мутузил тварь кулаками, пока не подоспели старые приятели из Грейвплэйса. Впрочем, они не очень-то хотели меня останавливать, следует отдать им должное, но надо же им было что-то отправить судье, чтобы потом это повесить.

Хенстридж расценил мое молчание иначе:

— Вне зависимости от результата, я заплачу вам тысячу фунтов прямо сейчас. Только за то, что вы приедете в Риерту. Если найдете пропажу, то получите еще десять тысяч. И расходы я оплачиваю. Мне кажется это хорошее предложение, сэр.

Плата была более чем щедрой. Столько я никогда не зарабатывал. Но стоили ли эти деньги того, чтобы я вновь отправлялся в Риерту? После того, как я спешно ее покинул много лет назад, никогда не думал, что снова вернусь в этот город.

Розовая жемчужина, крупнейший порт, место производства мотории. Сотни каналов, тысячи мостов, десятки островов. А еще осенние наводнения, туманы, сырые дома, приливы и отливы. Риерта стояла на воде, год от года медленно, но неотвратимо проигрывая ей бой. А я не большой поклонник воды, если она не сосредоточена в умывальнике или ванне. Поэтому старался держаться от нее как можно дальше.

Впрочем, не это главная причина для моего отказа. Вряд ли Старуха обрадуется моему приезду. У нас с ней возникли непреодолимые разногласия.

— Сожалею, мистер Хенстридж. В первую очередь за то, что отнял ваше время. Но я привык дорожить своей репутацией. Этот город моя вотчина и я хорошо знаю его дно. И умею находить похитителей. А вот вещи — не мой профиль. Я просто займу еще больше вашего времени, а результат будет нулевым. Лучше вам найти того, кто, действительно сможет помочь.

Несколько секунд он смотрел на меня тяжелым взглядом, затем его лицо разгладилось, и он кивнул:

— Вы хотя бы честны со мной. В отличие от других. Что же, не стану вас разубеждать. Но стариковская надежда вещь довольно прилипчивая, так что простите мою назойливость, — он встал со стула и положил мне на стол узкий белый лист, исчерченный мелким почерком. — Это чек на тысячу фунтов. Его можно будет обналичить в любое время, без моего подтверждения банку. Не возражайте. В конце-концов, если не передумаете, порвите и выбросьте в корзину. А это билет с открытой датой. Каюта первого класса. Надо лишь предупредить пароходную компанию за день, что вы желаете отправиться.

На билет я уставился, как на ядовитую кобру. Я всего лишь на мгновение представил всю ту толщу воды под стальной махиной, как мне стало дурно. Вот уж дудки.

— Заберите! — это получилось чуть резче, чем я думал, поэтому пришлось добавить. — Не доверяю кораблям. Если я когда-нибудь и отправлюсь в ваш город, то дирижаблем.

Хенстридж пожал плечами и убрал конверт со вкусом лимона обратно в саквояж:

— Как угодно. Вы безрассудно смелый человек.

— Простите? — не понял я.

— Ну, дирижабль. После теракта с «Бризом» летающие лодки Королевства уже месяц простаивают без пассажиров или идут полупустыми. Шутка ли, погибло столько людей. Газеты поговаривают, что это ненадежные машины, и летные компании несут большие убытки. Не каждый сейчас отважится лететь на таком, к тому же бомбисты обещали повторение трагедии.

— Ну, раз не все летают, билеты подешевеют, — усмехнулся я и встал, чтобы пожать старику руку. Решение я уже принял и не планировал от него отказываться. Но не собирался расстраивать Хенстриджа еще сильнее. Поэтому позволил чеку остаться на столе. Порвать его дело минуты.

Он все же попросил мою визитку, и когда дверь за посетителем закрылась, я вновь открыл ящик стола и посмотрел на шприц. Но подумать, стоит ли его использовать, мне не дали. Снова зазвонил телефон.

— Да?

— Шелби? Итан Шелби? — сквозь треск я различил слабый голос.

— Верно.

— Оставьте это дело. Иначе пожалеете.

Прежде, чем я успел ответить, раздался короткий щелчок. Линию разъединили.

Я крутанул ручку на аппарате и услышал голос Хлои:

— Да, мистер Шелби?

— Мне только что звонили. Не могли бы вы сказать откуда?

— Звонили? — озадаченно удивилась телефонистка. — Боюсь, что нет, сэр. Я с вами никого не соединяла с момента разговора с инспектором.

Вот сиди и думай — ты действительно с кем-то говорил или это предвестники.

— Простите, Хлоя. Наверное, я еще раз хотел услышать ваш голос, — нашелся я.

— Доброго дня, мистер Шелби, — я почувствовал, что она улыбается.

Когда я повесил слуховую трубку, то с отвращением бросил шприц в ящик стола. Гори оно все огнем.

Чек на тысячу фунтов стал чуть более привлекателен, чем минуту назад. Есть вещи, которые я страшно не люблю. Например, если какая-то свинья, даже не счетшая нужным представиться, угрожает и советует мне, чем стоит заниматься, а чем нет.

ГЛАВА ВТОРАЯ
БЕСОННИЦА

Я десять лет не был в Риерте. Уйма чертового времени, если подумать. За такой срок дети становятся взрослыми, старые друзья умирают, а город меняется.

Что происходит на восточной стороне континента, в свободном городе-государстве, я знал лишь в те редкие дни, когда заглядывал на третью страницу «Зеркал», в колонку зарубежных новостей.

Спустя год после того, как Королевство в коалиции со своими союзниками и «добрыми друзьями» — Риертой, Конфедерацией Отцов Основателей, Орденом Марка, Республикой и прочими — сокрушили Империю искиров, в Водном городе [6] случился переворот. Один из маршалов, герой войны, правая рука дукса, отстранил правителя от власти, и большинство офицеров, аристократии, промышленников и членов городской палаты встали на сторону мятежника.

Риерта еще до войны держалась за монополию создания мотории, вцепившись в технологию почище голодного клеща, оказавшегося на упитанной собаке. Это была их алмазная дорога. Они придумали переработку материала, конструкцию капсул для хранения субстанции и фабрику для утилизации побочных продуктов. А контаги стали сдерживающим фактором для других стран, чтобы те, видя, что случается с людьми, не только не открывали производство на своей территории, но и не вели разработок в данной области (во всяком случае, публично) на материковой части.

Риерта же постепенно начала поднимать цену на топливо, а затем использовать политический шантаж. В то самое время броненосцы искиров стали слишком сильно зависеть от поставок топлива из Водного города. И когда Империи перекрыли поставки из-за ее вторжения на Малую Плеяду [7], их военная машина в колониальной кампании начала давать сбои.

Поэтому у императора был довольно простой выбор. Или же полностью забыть о расширении своей страны, а также дать свободу колониям, бывшим под протекторатом Солнца [8] больше четырех сотен лет, или же вторгнуться в Риету, присоединить ее к своим землям, завладеть стратегическим сырьем и продолжить экспансию. А, вместе с ней, диктовку своей воли остальному просвещенному миру.

Разумеется, другим серьезным игрокам такой расклад совершенно не понравился. Никто, а уж тем более Королевство, не собиралось отдавать моторию в руки Империи. И как только искиры начали вторжение, организованный Союз [9] поспешил на помощь Риерте.

Что в итоге? Это всем известно — мы влезли в самую кровопролитную войну в истории человечества.

— Эй, ганнери [10]! — оклик Уолли заставил меня оторвать взгляд от стакана с толстым дном, на четверть заполненным пахнущим торфом, ванилью и морем напитком. — Что-то сегодня дождик погрузил тебя в меланхолию. Второй час ночи уже.

— Меня мучает бессонница, Дед. Когда льет, как из ведра, настроение нельзя назвать хорошим.

Уолли хмыкнул и стал неспешно снимать чистые пивные бокалы с подноса и расставлять их на полке. Владелец «Шарлотки» годится мне в отцы. Высокий, костлявый, с седыми пушистыми баками и большими печальными глазами. Всегда в клетчатой рубахе, казалось бы заставшей еще молодость короля Георга. [11]

Уолли второй человек с моей улицы, кто вернулся после войны в Хервингемм. Другим повезло чуть меньше, чем нам. Министерство обороны утверждает, что из десяти домой пришли пятеро. Мол, статистика и все-такое. В нашем случае эта наука была не так точна — из пятнадцати возвратились двое.

Мы познакомились под Марено, после траншейной схватки. Уолли получил штыком в легкое от какого-то не в меру проворного искира. Костехват, медик нашей роты, хоть и был жутким трусом, врачевать умел и залатал его. Потом была осень, окружение и страшная зимовка в Компьерском лесу. Такие вещи сближают. Так что в «Шарлотке» у меня неограниченный кредит.

— Ты сегодня слишком много думаешь, ганнери. О чем?

— Удивишься. О войне. И Риерте.

Он снова хмыкнул, и его руки на мгновение перестали мять полотенце:

— Горы замерзших трупов, голод, три патрона на пятерых, эпидемии брюшного тифа и кровавой капели. Сперва мы выигрывали, затем проигрывали, потом снова шли в наступление. И нас отбрасывали обратно, травя газами. И так продолжалось до бесконечности.

— Искиры, надо отдать им должное, сражались по-настоящему.

— От человека, который всей душой ненавидит желтозадых уродцев это почти что похвала. Четыре с половиной года мы бодались друг с другом, и Союз победил лишь потому, что ресурсов у нас было побольше, чем у Империи. А Риерта? Чертов город и чертова мотория. Не будь их, не было бы и войны.

— Я вспоминал о перевороте, который у них случился.

Уолли нахмурился:

— Что-то такое слышал. Людям перестал нравиться дукс.

— Все не так просто. Когда Союз победил Империю, и Риерта вновь стала свободной, дукс решил изменить привычный порядок вещей. Снизить цену на топливо для тех, кто помог его стране. Хотел позволить зарубежным концернам открыть на многочисленных островах свое производство. А некоторые считают, что и отдать технологии всем желающим.

— Ну да. Проще было просто плюнуть в лицо патриотам и коммерсантам. Проблем было бы меньше. Лишить свою страну главного источника дохода надо додуматься. Это все равно, что я буду каждый раз давать тумаков людям, которые привозят мне стаут и эль.

Я улыбнулся, просто чтобы показать, что не такой бука, каким себе порой кажусь:

— Ты прав насчет денег, старина. Но основная причина смены власти иная.

— И в чем же она, ганнери? Все зло в фунтах, шиллингах и пенсах. Остальное лишь фон. Так говорит мой папаня, а он в этом кое-что понимает, можешь мне поверить.

Про своего папашу Уолли может говорить часами. Дедок все еще жив, пару месяцев назад ему стукнуло сто пять и он планирует досидеть до второго пришествия.

— Контаги.

— Что? — опешил он.

— Ответ на твой вопрос, — сообщил я ему. — Контаги. Вот главная причина случившегося в Риерте переворота. Это гораздо серьезнее, чем лишение маленькой страны основного источника дохода. Открытие новых фабрик на их территории увеличивало риски появления опасных существ. Большие объемы мотории, большие выбросы, больше раздолбайства на производстве. И если свою ложку дегтя в бочке меда горожане готовы были терпеть, то чужие — отнюдь. Понимаешь? Одно дело, когда ошибаются они, а другое — платить здоровьем и жизнями за ошибки иностранцев. Никто этого не хотел. И без того в кварталах Старой Академии слишком много чудовищ.

Уолли задумался на мгновение:

— Логично. Не поспоришь.

— Люди боятся, а страх приводит их к решениям. Порой печальным. — Я сделал глоток виски. — Дукс и его семья были убиты. Как и большинство из тех, кто поддерживал правителя. Уцелевшие недовольные, объявленные врагами государства, отправлены в тюрьмы или на каторгу. Те немногие, кто избежал встречи с тайной полицией и плакальщиками, покинули страну, или же вступили в сопротивление.

— Сопротивление! — Бармен скривился так, словно кого-то стошнило ему за стойку. — Ублюдки, которые мутят воду. Вроде наших, взорвавших «Бриз». Всех на виселицу. Вот мое мнение, ганнери.

— Люди могут быть разными и сражаться за разные идеалы.

— Ты никак оправдываешь террористов? — удивился он.

— Я не одобряю взрывы в толпе. Но большая часть недовольных в Риерте, в те годы, когда я там жил — занималась лишь разговорами, да разбрасыванием по улицам листовок со стишками. Не уверен, что эти действия заслуживают виселицы.

— Мой папаня верно подметил. Совсем ты размяк после ухода из Грейвплэйса. Это как с хулиганьем — сегодня он бросил в окошко камешек, а завтра уже бомбу в экипаж королевы. Вольнодумство до добра не доводит. Только не в нашем обществе, сэр. Премьер-министр прав, что стальной рукой держит все, до чего могут дотянуться его пальцы.

— Ну риертцы уж как-нибудь без нас разберутся, кого им вешать, Дед. Одно знаю, шансов у недовольных свергнуть хоть кого-то — нет.

— Ты явно давно не читаешь новости.

— Эм?

— Да за последний год в этой обители воды все довольно сильно изменилось, ганнери! И сопротивление, как говорят, подняло голову. Их здорово прижали, неделю шли бои, пока дукс не победил, но шуму в новостях было много. Ну ты даешь! А про эпидемию слышал? Той весной. Какая-то посудина привезла из тропиков кровавую капель.

— Читал об этом, — подтвердил я. — Говорили, что двадцать пять процентов города опустело.

— В смысле перемерли. Во-во. А потом начались протесты рабочего класса. Забастовки на фабриках, требования улучшить условия труда, повысить выплаты и организовать профсоюзы. А когда простые парни начинают бузить, это до добра не доводит.

— И снова ты можешь сказать, что я размяк, но понимаю причину их недовольства. Нищета одних и богатство других слишком очевидны. А расслоение в обществе достигло своего пика. Люди вкалывают в Стальной хватке, как проклятые, а условиями их труда пользуются избранные. Тот, кто слишком затягивает гайки, получает в итоге собственным гаечным ключом промеж глаз. Злить работяг все равно, что лупить волкодава. Рано или поздно он вцепится тебе в горло. Объясняй ему потом, что ты хотел совсем иного.

Здесь ему было не резон возражать, так как я говорил правду.

— У нас все лучше, чем у них, ганнери. Слава королеве.

— Потому что премьер-министр понимает, если крепко сесть на шею простым ребятам, то они, конечно же, какое-то время потерпят, а после вспыхнет пламя. И черта с два его потушишь. Никому не нужна революция, как сто лет назад в Республике, когда неравнодушные граждане подхватывали богатеев и благородных под руки и с разгону разбивали им головы о ближайшую стену. Мне кажется, они до сих пор оправиться не могут от тех погромов и убийства короля.

— Эй, Уолли! — крикнули из темного угла, где напивалась троица незнакомых мне ребят. — Поставь «Крошку Сэнди»!

— Подними свою задницу со стула, Вудроу, и сам включи этот чертов граммофон. У нас сегодня самообслуживание, — даже не повернув головы, ответил владелец заведения. — Но если кокнешь пластинку, клянусь всеми громами, я очень расстроюсь.

Выбравшийся на свет детина, отличительным признаком которого были штаны и подтяжки докера, был в обхвате, по меньшей мере, как три Уолли. И лет на двадцать моложе. Но он явно не собирался злить моего сослуживца. Лишь недовольно буркнул:

— Хрупкое новомодное дерьмо у тебя, а не пластинки. Цинковые были лучше [12].

— Неужто ты не рад прогрессу? — с усмешкой спросил Дед, ничуть не обидевшись на «дерьмо», так как считал примерно так же.

Докер, прежде чем ответить, опустил иглу, и лишь услышав из рупора треск, отозвался:

— В гробу я видал такой прогресс, друг. Порт через месяц покупает шагающего грузчика у Конфедерации. Здоровая хрень, которой будет управлять какой-то умник, окончивший школу. Заменяет тридцать таких, как я. Представь, что будет через пару лет. Погрузка, выгрузка, кантование, перекатывание и подъем — все станут делать машины. А такие ребята, как я, отправятся на улицу. За это я что ли воевал? Лучше бы проклятую моторию косоглазые прибрали. Глядишь, и не дожили бы до механизмов, которые забирают работу у честных парней.

— Всему-то тебя учить надо, Вудроу. Сломай ее.

Заиграла музыка, и докер не стал отвечать. Показал Уолли пальцы, прося налить ему и его товарищам три пинты устричного стаута [13].

Дед сокрушенно покачал головой и принялся наполнять стаканы, а я глотнул обжигающего виски, слушая как Кэрби Кэт, популярная в этом году певица, глубоким и чувственным голосом поет про одинокую Крошку Сэнди, которой не везет в жизни, но она продолжает верить в чудо и ждет свою любовь.

Чушь полная, но людям нравится. Не поймите меня неправильно. Не то, чтобы я не верил в чудеса или любовь. Просто ни с тем, ни с другим в последнее время я как-то не в ладах. А, может, песня злит меня из-за дурного настроения. То ли дождь, захвативший город в осаду, виноват в нем, то ли вездесущая тень, то и дело мелькавшая на границе зрения. Сейчас эта тварь спряталась под стойкой, там, где Уолли держит набитый картечью обрез.

И спать я тоже не могу. Потому что станет только хуже.

Кто-то может сказать, что я упорный парень и пользуюсь уколами «Якоря» лишь в самых экстренных случаях, но предвестники в этом месяце явно решили свести меня с ума.

В едва приоткрытую дверь осторожно проскользнул невысокий крепыш с квадратной челюстью и тонкими усиками над верхней губой. Прищурившись, оглядел зал, увидел меня.

— Снимай свое барахло, Ди, — сказал ему Уолли. — Не заливай пол.

Тот, не споря, расстегнул пуговицы поношенного полосатого сюртука, намокшего от непогоды, повесил его на вешалку возле входа. Туда же отправился порядком помятый котелок.

— Уолли. Мистер Шелби. Приветствую полуночников.

— Привет, Ди, — сказал я. — Как обстоят дела с продажей краденного?

Ди лишь усмехнулся не зло и, сев через один стул от меня, заказал у Деда «Кузнечика». Мы оба с интересом следили, как в шейкер льются мятный и шоколадный ликеры, а также сливки. Через пару минут вновь прибывший получил пойло вкуса свежей зелени в стакане из-под мартини на тонкой ножке. Я и не знал, что у Деда есть такие штуки. Когда посетителей много, он не портит себе репутацию столь необычными предметами, больше подходящими для первого класса лайнера или дирижабля.

— Не понимаю я тебя, — хозяин «Шарлотки» не удержался от комментария. — Как ты его вообще пьешь?

— Так вкусно же, — ответил Ди, засосав через трубочку половину напитка.

Ди большой оригинал. В принципе он неплохой парень, хоть и промышляет порой грязными делишками. Он младше меня, а потому достаточно везуч для того, чтобы повзрослеть в тот момент, когда война закончилась и не надо было идти убивать. Так что можно сказать, я ему немного завидую. В хорошем смысле этого слова.

С Ди мы познакомились в тот неприятный для него день, когда я еще работал в Грейвплэйсе. Он попался на скупке краденого с арсенала в Бричвонде, и наказание получалось серьезным (шутка ли — два батальонных миномета «Единорог» и семь ящиков мин к ним).

Мы с Билли закрыли глаза на это «правонарушение» в обмен на то, что парень сдаст настоящих преступников. Теперь Ди нам должен и иногда помогает информацией. По сути дела, благодаря этому Билли и стал теперь инспектором.

— О вас спрашивали, мистер Шелби. — Он всегда обращается ко мне со всевозможной вежливостью.

— Надеюсь, прекрасная дама? — Мы не смотрели друг на друга и каждый потягивал свое пойло.

— Черта с два, мистер Шелби. Все прекрасные дамы обходят места, где я бываю, за милю. Какой-то тип. Интересовался, кто вы, да что.

— У тебя?

— Неа. Просто слышал краем уха. Сегодня, точнее уже вчера, вечером, на двенадцатом пирсе. Грузили баржу, а Ингрем беседовал с каким-то иностр

...