Через год после нашей встречи Вильгельм за ужином при свечах, в ресторане, аккуратно подбросил мне обручальное кольцо (как же, будет он меня просить выйти за него замуж!), а потом заявил: «Попробуй откажись». Я нисколько не удивилась и ломаться не стала, сказала: «Да». Но поставила условие:
Ночью после этого мне впервые приснился рыжий кот. И Витька. Который упорно не отвечал на мои звонки и как будто вообще не существовал. Даже моя мама его не помнила. А его сестра и вовсе покрутила пальцем у виска – какой брат? Не было у нее никогда брата. Вик, ты чего?
И тут что-то странное случилось: его маска равнодушия сломалась, и разноцветные (ух ты, а я-то думала, почему они мне странными кажутся) глаза вдруг посмотрели с такой надеждой, что я застыла на месте.
– Ты… правда будешь меня ждать?
Я покосилась на Вильгельма, подумала, а не решиться ли и… Собралась спросить… потом снова повернулась к окну.
Да, Витька вернулся через две недели, забрал кота, получил медведем за то, что не предупредил, каков этот рыжий монстр. А я… я потом уехала на практику. И…
«Умница, – вздохнул в голове Кукловод. А потом тихо добавил: – С тобой было приятно работать. Прощай».
Я в ответ промолчала. Озиралась: неужели сейчас и правда все забуду? Как это будет? В обморок упаду?
«Подождешь», – подумала я и наклонилась, поцеловала Вильгельма в губы. Он неожиданно ответил, не просыпаясь, а потом улыбнулся и прошептал мое имя.
– Ночи. Наложенное на наш род. Сотни, великая сила, лет!
Я на всякий случай еще отодвинулась. Только не говорите, что…
– Но я ничего не делала!
– Да при чем тут ты? – Каламит все ощупывал лицо. – Было предсказано, что когда потомок нашего рода проявит жалость, ночь сменится днем. Только… Когда я получил корону и стал… таким…
– Проклятие спало.
– Какое проклятие?
Ночной король вздрогнул, и та часть его лица, которая была скелетом, вдруг поплыла, меняясь, обрастая плотью. Мгновение – и передо мной уже сидел привлекательный рыжий юноша, не старше Вильгельма, очень бледный и донельзя растерянный. Да, именно так Каламит и выглядел бы, не будь наполовину скелетом, – и таким он казался сейчас.
