автордың кітабын онлайн тегін оқу  Правда о русской революции: Воспоминания бывшего начальника Петроградского охранного отделения

Константин Глобачев

«Правда о русской революции» — так озаглавил свои воспоминания последний начальник Петроградского охранного отделения Константин Иванович Глобачев. Он — один из первых представителей политической полиции, который начал описывать события тех лет сразу же по «горячим следам», закончив их в течение года (1922 г.), предполагая опубликовать. Очевидно, к этому его подтолкнули и та обстановка, в которой он находился, и те разговоры, споры среди эмигрантов, обвинявших друг друга в происшедшем в Феврале 1917 г. Возможно, не последнюю роль сыграла здесь и опубликованная работа А. А. Блока «Последние дни старого режима»[1], перепечатанная Г. В. Гессеном в издании «Архив русской революции». Участвуя в работе Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства по «расследованию действии бывших министров и прочих должностных лиц», Блок имел доступ к архивным документам последних дней существования Российской империи, присутствовал на допросах министров, руководителей политической полиции России. В своей книге он неоднократно ссылается на доклады К. И. Глобачева министру внутренних дел и в Департамент полиции, в которых сообщается о настроении в столице и необходимости приняли срочных мер против нараставшего революционного движения.

Сам Глобачев, сообщая о мотивах, побудивших его взяться за перо, пишет: «Предлагая настоящие воспоминания, я должен сказать, что опубликованием их я отнюдь не имел в виду излагать историю русской революции или разбирать в широком масштабе причины, вызвавшие это пагубное явление, — это задача слишком сложная в настоящее время и будет уделом будущего беспристрастного историка, а хотел лишь дать тот материал, который наравне с прочими материалами мог бы послужить к изложению таковой истории…». Далее он продолжает: «Мне, как лицу, близко стоявшему к правящим сферам, с одной стороны, и по роду своей деятельности имевшему непосредственное соприкосновение с разными слоями населения, — с другой, приходилось много беседовать, наблюдать и видеть такого, что могло ускользнуть от внимания простого обывателя или мало компетентного в вопросах внутренней политики лица…»

Воспоминания Глобачева интересны со многих точек зрения. Это и записки чиновника, непосредственно наблюдавшего нараставшую волну революционных событий, и свидетельства руководителя учреждения, призванного бороться с силами оппозиционного движения, хорошо знавшего настроение во всех слоях русского общества, видевшего, как рушится империя и пытавшегося в силу своих возможностей, прав и полномочий, противостоять этим силам. О том, что Глобачев остро чувствовал надвигавшуюся угрозу, видно из его донесений, а также документов, сохранившихся в Департаменте полиции[2].

Большое внимание в воспоминаниях уделяется организации политического сыска и общественным настроениям предреволюционного Петрограда, организации и деятельности Центрального военно-промышленного комитета, его взаимоотношениям с властями. При изложении событий, свидетелем которых он был, Глобачев не ограничивается констатацией фактов, но дает им и свою оценку.

Не менее важны и приводимые им сведения, касающиеся структуры охранного отделения, его численного состава и деятельности накануне революции. С этой точки зрения его мемуары будут полезны исследователям внутренней политики России, истории ее государственных учреждений, политического розыска, а также широким кругам читателей. Их значение возрастает и в связи с тем, что специалисты по истории Петроградского охранного отделения располагают лишь небольшим составом документов, сохранившихся в Февральские дни 1917 года.

В настоящее время фонд Петроградского охранного отделения (ПОО), хранящийся в Государственном архиве Российской Федерации, насчитывает 6058 ед. хр. Основная его часть — это дневники наружного наблюдения за оппозиционно настроенными лицами, а также по охране высокопоставленных лиц и зданий; документы, связанные с филерской службой (положение о центральном филерском отряде, программы и расписание занятий с филерами, маршруты их служебных командировок), отдельные материалы по охранной команде.

Дела общей канцелярии, через которую проходили основные документы за ранние годы (1866–1894), практически не сохранились, за более позднее время имеются лишь отдельные дела[3]. Масштаб утраченного можно оценить исходя из того факта, что фонд Московского охранного отделения, созданного спустя 15 лет после Петроградского и также пострадавшего в тот период, насчитывает 51 226 дел[4].

Каких-либо данных о том, что сотрудники Петроградского охранного отделения принимали участие в уничтожении своих документов, ни в архивных источниках, ни в воспоминаниях Глобачева обнаружить не удалось. Но, судя по тому, что существовал негласный циркуляр об уничтожении особо секретных документов в случае выступлений революционеров и возможности захвата ими учреждений политического сыска, часть документов, особенно тех, в которых содержались сведения о секретной агентуре, должна быть уничтожена самими чиновниками. Некоторые исследователи считают, что Охранное отделение было подожжено революционно настроенной толпой не без участия представителей политической полиции.

Материалов агентурного отдела не сохранилось совсем. Однако их отсутствие в какой-то мере восполняется отчетами и докладами Охранного отделения в Департамент полиции, которые хранятся в его фонде.

В связи с тем, что в настоящее время среди историков часто возникает спор о личности Г. Е. Распутина и наблюдении за ним, стоит упомянуть, что в воспоминаниях Глобачева этому сюжету посвящена небольшая глава. Автор высказывает свою точку зрения на личность Распутина, его отношения с царской семьей. «Влияние Распутина на императрицу объяснялось, — по мнению Глобачева, — исключительно верой ее в Распутина как в молитвенника и охранителя драгоценного здоровья ее сына, наследника престола…».

Пожалуй, Глобачев более чем кто-либо другой знал о поведении Распутина и его влиянии. Глобачев отмечает: «…отношения его к особам царской семьи, даже в моменты самого широкого разгула, были весьма корректны…»[5].

Глобачев не был ни другом, ни врагом Распутина, не состоял в круге его почитателей, он непосредственно отвечал за его охрану и одновременно организовывал наблюдение за ним. В ГА РФ сохранилось довольно много дневников наружного наблюдения за Распутиным за 1910–1916 гг., клички наблюдения за ним были «Русский», «Темный». Особенностью этих дневников является то, что они представляют собой машинописные копии филерских наблюдений. Оригиналов рукописных филерских дневников, которыми следовало бы пользоваться, обнаружить не удалось. Поэтому существует точка зрения, что эти дневники — более поздняя фальсификация. Некоторые исследователи считают, что наблюдение не велось, а все это — сочинение полиции. Что же нового вносят воспоминания в данный вопрос?

Глобачев недвусмысленно свидетельствует о систематической слежке за Распутиным, которая производилась ПОО. Они подтверждают показания других представителей политического сыска, в том числе директора Департамента полиции и товарища министра внутренних дел С. П. Белецкого, данных Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства в 1917 г. Как пишет Глобачев, практически ежедневно на стол министру ложился материал наблюдения за Распутиным со списком лиц, которых он посещал, с которыми встречался. Разумеется, министру подавался не рукописный материал филеров, как правило, малограмотных, а машинописные документы. То, что сейчас хранится в архиве, — это вторые, третьи экземпляры дневников, представлявшихся министру. Подобные машинописные копии дневников сохранились в архиве в связи с наблюдением и за С. Ю. Витте.

Важным дополнением к воспоминаниям К. И. Глобачева являются написанные в 50-х гг. записки его жены Софьи Николаевны Глобачевой (урожденной Поповой) «Прелюдия происходящих в мире событий», посвященные внукам Олегу и Владимиру. Женщина с сильным характером, преданная мужу и детям, она всеми силами стремилась выстоять в сложных условиях революции, Гражданской войны и эмиграции. Не теряя надежды, она предпринимала отчаянные попытки освободить мужа, арестованного при Временном правительстве, последовательно добиваясь встреч с министрами А. Ф. Керенским, П. Н. Переверзевым, следователем, который вел дело. Затем продолжала борьбу, когда находясь под арестом, ее муж оказался в руках ВЧК.

Председатель петроградской чрезвычайки М. С. Урицкий, на прием к которому ей довелось попасть, поразил ее тем, что отдавал, как ей показалось, «похоже, разумные распоряжения…».

Уже в эмиграции С. Н. Глобачева делала все возможное, чтобы ее внуки не забывали Россию и русский язык. Софья Николаевна сама в качестве преподавателя занималась с ними ежедневно. Недаром ее младший внук Владимир Георгиевич Маринич стал историком, профессором, преподавателем истории России. Помимо впечатлений, фактов, связанных с Февральской революцией, в ее воспоминаниях довольно много места уделено первым годам жизни семьи в эмиграции:

В заключительной части книги помещен очерк внука К. И. Глобачева Владимира Георгиевича Маринича, написанный им на основе рассказов своей матери Лидии Константиновны, а также документов Бахметевского архива Колумбийского университета (США), Государственного архива Российской Федерации и материалов семейного архива.

Система политического сыска России складывалась десятилетиями, и происходившие в ней изменения были связаны с внутренними событиями в стране, ростом оппозиционного и революционного движения. Создавались новые учреждения и их внутренние структуры.

Учитывая недостаток литературы и исследований по истории Петербургского охранного отделения, где в последние годы работал К. И. Глобачев, составители сочли целесообразным коротко осветить его историю, основные вехи эволюции, которые претерпело это учреждение, рассказать о его руководителях.

Петербургское охранное отделение и его руководители

Петербургское охранное отделение или просто «Охранка» было первым специализированным охранным ведомством в России. Оно было создано в 1866 г. после покушения Д. В. Каракозова на императора Александра II при канцелярии Санкт-Петербургского градоначальника и первоначально именовалось «Отделение по охранению общественного порядка и спокойствия в столице».

Спустя год стали организовываться губернские жандармские управления (ГЖУ), явившиеся основными учреждениями в деле борьбы с нараставшим революционным движением. На них возлагалась задача ведения политического розыска в губерниях, производство дознаний по государственным преступлениям.

Между новым учреждением и уже существовавшим Отделением по охранению общественного порядка и спокойствия в столице произошло некоторое размежевание функций. Предусматривалось, что охранное отделение будет заниматься политическим сыском, в то время как ГЖУ — производством дознаний. Наделе же эти учреждения порой дублировались. ГЖУ часто выполняло функции наблюдения, дознания и розыска, в то время как Охранное отделение, действуя в городе, порой занималось не только розыском, но и производством дознании. Наличие двух таких серьезных учреждений в столице оправдывало себя.

Основной структурой, через которую велась работа Охранного отделения и где накапливался материал о его деятельности, была общая канцелярия, делившаяся на столы. Каждый из них имел свою специфику и задачи. Так, был стол, занимавшийся личным составом Охранного отделения и одновременно учетом арестованных лиц. Номера столов и их функции порой менялись. Например, один из них вел переписку о благонадежности и устанавливал адресе отдельных лиц по запросам ГЖУ. Позднее, когда было создано Особое совещание об административной высылке, появился стол, ведавший этим вопросом, а также розыском лиц, упомянутых в циркулярах Департамента полиции, перепиской об арестованных в порядке охраны, осмотром вещественных доказательств. В канцелярии существовала архивно-справочная часть, где производилась регистрация документов, формирование дел, выдача справок, велась картотека. Со временем, с появлением партийных организаций, был создан стол, в котором осуществлялась переписка по политическому розыску (о политических партиях, общественных, студенческих организациях, профессиональном движении). Это подразделение и «агентурная канцелярия» (в последние годы — седьмой стол) являлись самыми важными в охранке, структура которой впоследствии стала еще сложнее (о чем пишет Глобачев в своих воспоминаниях), а численный состав вырос в несколько раз.

На Петербургское охранное отделение с момента его создания возлагались большие надежды. У нового учреждения, стоящего в Центре общественного движения, серьезные задачи и много работы. Предполагалось, что им будут управлять компетентные офицеры, обладающие широкими знаниями, способные померяться силами с революционными активистами, подпольем, террористами. Однако стоит отметить, что в течение первых лет Охранное отделение, призванное быть оплотом борьбы, оказалось во власти лиц, не сумевших выполнить поставленные перед ними цели. Оно мало чем проявляло себя вплоть до 1879 г., когда активизировалась деятельность организации «Народная воля». Начатая ею Кампания покушений и убийств известных государственных чиновников и охота на императора, заставили обратить на нее серьезное внимание. Слабость руководителей Петербургской охранки может быть объяснена еще и тем, что Третье отделение — орган высшей политической полиции России, который руководил учреждениями политического розыска на местах, столкнувшись с оппозиционными силами, сам стал терять главенствующие позиции.

В 1880 г. при реорганизации системы политического сыска с упразднением Третьего отделения и созданием Департамента государственной полиции' (позднее — Департамент полиции), Петербургское охранное отделение перешло в непосредственное его подчинение.

Какие же были предшественники Глобачева? На фоне всех руководителей Петербургского охранного отделения, пожалуй, первым, с момента его организации, кто обратил на себя внимание своей распорядительностью, смелостью, настойчивостью и организаторскими способностями, был Георгий Порфирьевич Судейкин, назначенный на этот пост в 1881 г. по рекомендации киевского военного прокурора В. С. Стрельникова. Их совместная работа в Киеве, определенная жесткость, порой неразборчивость в средствах, использование провокационных методов, вызывали обоюдное взаимопонимание[6].

Судейкин был родом из дворян Смоленской губернии, по окончании Смоленской гимназии поступил на правах вольноопределяющегося в 4-й пехотный Капорский полк рядовым. Затем, после присвоения чина унтер-офицера, был командирован в Московское пехотное юнкерское училище, которое окончил в 1870 г. 18 августа 1870 г. он получил чин прапорщика, а на следующий год — подпоручика и назначение на должность и. д. полкового адъютанта. В декабре 1872 г. «За отличие по службе» произведен в поручики.

В сентябре 1873 г. Судейкин изъявил желание перейти в Корпус жандармов. При переходе в корпус, как правило, велась проверка деловых, моральных, профессиональных качеств претендента. Генерал-майор Алхазов, командующий 4-м пехотным Капорским Его королевского высочества наследного принца Саксонского полком, писал о Судейкине: «Состояния родового не имеет, отзывы о нем лиц, хорошо его знающих как в служебном отношении, так и нравственном, вполне выгодные»[7]. И далее: «…способностей отличных, с первого дня производства в офицеры обращал особенное мое внимание усердием к службе, а с назначением в должность полкового адъютанта, кроме того добросовестно и усердно относился к своим обязанностям, которые исполнял примерно, по нравственным качествам достоин всякого уважения и пользуется в глазах всех репутацией безукоризненного офицера»[8].

Пожалуй, здесь уместно сказать, что в социальном плане большинство офицеров были безземельными дворянами, что означает их принадлежность к нижнему слою российской элиты. Часто амбициозные молодые люди из дворянских семей, которые не могли мечтать о карьере гвардейского офицера, надеялись поступить в жандармский корпус, служба в котором казалась им более притягательной, чем в обычной армии. Несмотря на то что престижность жандармского корпуса с начала XIX в. значительно снизилась, темно-голубая форма на рубеже веков все еще сохраняла свою привлекательность, особенно в кругу провинциалов. Так, А. И. Спиридович, начальник дворцовой агентуры в охране императора Николая II в 1906–1916 гг., писал в своих воспоминаниях: «Матушка моя не раз говорила мне…, что она хотела бы видеть меня или артиллеристом или жандармом, сестры же уже прямо убеждали меня идти в жандармерию. Воспитанные в архангельской провинциальной глуши, далекие от всякой политики, они были чужды обычных интеллигентских предрассудков, против синего мундира, и смотрели на жандармского офицера просто: офицер, служба серьезная, очень важная, жалование хорошее, форма красивая, чего же еще нужно для брата?»

Служба была действительно важна, по крайней мере для новобранцев. Как утверждал Спиридович, «в наших подразделениях нас учили, что солдат служит царю и отчизне и защищает от внешних и внутренних врагов». А на вопрос: «Кто внутренние враги?» — он ответил: «воры, мошенники, убийцы, шпионы, социалисты и вообще все, кто против государя и внутреннего порядка страны».

Большинство жандармов, обладали традиционно патриотическим мировоззрением, беспрекословно подчинялись власти и были верны идеалу абсолютной монархии и клятве верности государю. Несмотря на то что они имели военную подготовку, их нельзя назвать милитаристами. Это были, скорее, солдаты, давно привыкшие к условиям мира, главной ценностью в их понимании являлась честь, а не доблесть. Поэтому мало кто из жандармов чувствовал себя комфортно перед лицом новых задач, связанных с подавлением мятежа, поставленных перед Департаментом полиции и органами политического розыска в предреволюционные годы.

Но вернемся к личности Г. П. Судейкина. В 1880-е гг., не имея средств, он поставил перед собой цель добиться максимума возможного своим умением, старанием, трудолюбием. Первым шагом к будущей карьере стало поступление на военную службу, вторым — переход в Корпус жандармов. Он блестяще прошел обязательные испытания и «оказался способным к жандармской службе».

В феврале 1874 г. Судейкин был переведен в Корпус жандармов и назначен адъютантом Воронежского жандармско-полицейского управления (ЖПУ) ж. д. Эта должность предусматривала порой замещение начальника ЖПУ ж. д. при отсутствии у последнего помощника. Способности Судейкина не остались без внимания. В последствии его назначили помощником начальника Киевского губернского жандармского управления у генерала В. Д. Новицкого, а затем перевели в Петербург.

Высоко ценил Судейкина известный деятель, государственный секретарь А. А. Половцев, отмечавший, что тот носил жандармскую форму не по обязанности, а по убеждению, с воодушевлением. Битва с нигилистами была для него сродни охоте, со всеми ее ухищрениями. Умелая борьба, риск, удовлетворение от успеха — все это играло роль в попытках расследования Судейкина, попытках, увенчавшихся успехом. В этой должности он сокрушил «Народную волю», чем обратил на себя внимание.

После убийства императора Александра II правительство разработало Положение об усиленной охране от 14 августа 1881 г. на основании которого в ряде губерний России вводилось чрезвычайное положение. Это давало как общей полиции, так и политической довольно широкие полномочия. Одновременно рассматривались мероприятия по усилению последней, несмотря на недавнее создание Департамента государственной полиции. Возникает идея расширения сети охранных отделений, которых в России в это время было два: Петербургское и созданное 1 ноября 1880 г. по распоряжению министра внутренних дел М. Т. Лорис-Меликова Московское отделение.

3 декабря 1882 г. император Александр III утвердил Положение «Об устройстве секретной полиции в империи». Руководить деятельностью секретной полиции поручалось особому инспектору, назначаемому товарищем министра, заведующим государственной полицией. В Положении указывалось, что инспектор секретной полиции действует по особой преподанной ему инструкции 4. На эту должность был назначен Г. П. Судейкин. По мнению Ф. М. Лурье, изучившего его карьеру, должность инспектора столичной секретной полиции была создана специально для Судейкина, отличившегося при разгроме народнических кружков и 1879 года[9].

В январе 1883 г. в министерстве была разработана и утверждена товарищем министра П. В. Оржевским Инструкция инспектору секретной полиции, которая давала Судейкину широкие полномочия, дел ела его самым влиятельным офицером службы безопасности.

Очевидно, секретная полиции должна была стать в какой-то мере противовесом для недавно созданного Департамента полиции, который еще не успел себя проявить, но уже отстранялся от руководства новым учреждением. Сам инспектор назначался товарищем министра внутренних дел, заведующим полицией и действовал по его инструкции. Одновременно Судейкин подготовил циркуляр о изложением своих взглядов на методику сыска, которую предполагал проводить в жизнь. Она строилась на распространении в революционных организациях духа шпиономании, подозрений, ссор, ложных слухов, дискредитации подпольных изданий. Это были чисто провокационные методы борьбы, которые впоследствии взял на вооружение П. И. Рачковский.

Рост революционного движения, возрождение в ряде городов организаций «Народной воли», попытки террористических актов потребовали определенных реорганизаций. 5 августа 1883 г. в составе Петербургского охранного отделения создается специальная команда. В ее обязанность входила охрана путей в районах проезда императора, во время его прогулок, посещения театров, а также министров, иностранных послов и других лиц. Позднее была издана Инструкция о порядке службы охранной агентуры[10].

Профессиональный рост Судейкина, однако, на этом прекратился, В конце 1883 г. он был убит при участии его секретного сотрудника С. П. Дегаева[11]. Создание же секретной полиции в империи, как оно замышлялось по инструкции, практически приостановилось.

Действия Петербургского охранного отделения, несмотря на успехи в борьбе с революционным движением, в дальнейшем блестящими назвать было нельзя. В его руководстве отсутствовали яркие фигуры. В начале 1884 г. начальником отделения стал К, П. Вельбицкий, который хотя и был достаточно хорошо подготовлен к этой службе: имел военное образование (окончил Полтавскую военную гимназию, 3-е военное Александровское училище по первому разряду), восемь лет состоял на службе в Отдельном Корпусе жандармов, хорошо характеризовался, но в Петербурге не удержался. 12 октября 1885 г. товарищ министра внутренних дел Оржевский направил его в распоряжение начальника Одесского жандармского управления генерала Катанского, который в то время был тяжело болен. Вельбицкому пришлось практически исполнять его обязанности. Предполагалось его возвращение в Петербург. Вельбицкий ушел в четырехмесячный отпуск и уже не вернулся на место своей службы.

Временно исполняющим обязанности начальника Петербургского охранного отделения назначили Петра Васильевича Секеринского, который возглавлял его почти десять лет. Он был из солдатских детей, окончил Варшавское реальное училище, корпус топографов. В мае 1854 г. поступил на военную службу, был назначен унтер-офицером в главный штаб действующей армии, участвовал в подавлении восстания в Польше в 1863 г. В 1865 г. служил в Варшавском дивизионе, через год получил чин поручика, через шесть лет (в 1872 г.) — штабс-капитана. Потом восемь лет прослужил в Польше помощником начальника жандармского управления Варшавского, Новоминского, Радиминского уездов, затем начальником жандармского управления Лодзинского, Райского, Брезинского уездов.

Стоит отметить, что служба в польских губерниях была определенным трамплином и испытанием для наиболее способных офицеров Корпуса жандармов, которые затем переводились во внутренние губернии и, как правило, становились начальниками столичных охранных отделений. В Польше служил и предшественник Секеринского Вельбицкий.

Секеринский продолжал борьбу с народовольцами, за арест 18 января 1886 г. одного из них, С. А. Иванова, удостоен ордена Св. Владимира 4-й степени и 3 тыс. руб., как указывалось в документе, «за отличие в деле по розыску государственного преступника»[12]. Отличился он и на следующий год, когда был раскрыт заговор 1 марта 1887 г. (подготовка покушения на Александра Ш). Один из заговорщиков, П. И. Андреюшкин, похвастался в своем письме другу от 20 января 1887 г., что принимает участие в важном деле, и что ему надо быть осторожнее с полицией. За ним было установлено наблюдение, после чего Андреюшкин и его соучастники были арестованы. Только после этого полиции стал ясен масштаб операции. Дело, конечно, было раскрыто не благодаря каким-либо особым способностям Секеринского. Здесь сыграла роль перлюстрация переписки заговорщиков. Однако успешная операция дала ему преимущество над соперниками и позволила остаться в должности еще десять лет. За это Секеринский получил «орден Св. Станислава 2-й степени, штатные чины охранки 2750 руб., филеры — 3000 руб., каждому филеру по 1000 руб.»[13].

С апреля 1887 г. Охранное отделение стало именоваться Отделением по охранению общественной безопасности и порядка в Санкт-Петербурге.

Всего Секеринский прослужил руководителем ПОО двенадцать лет. Первые два года он числился прикомандированным к Петербургскому охранному отделению. Его утвердили в должности только в 1888 г. Наиболее активными были первые пять лет службы. В одной из записок, составленной для В. К. Плеве в декабре 1903 г. указывалось, что благодаря его «постоянной работе явился ряд задержаний весьма серьезных революционных деятелей и революционных организаций… в числе каковых арест нелегального террориста (1886), задержание на улице с метательными снарядами пяти лиц, злоумысливших на священную жизнь особы Его Императорского величества (1 марта 1887 год), арест членов народовольческой организации, имевшими связь с революционерами за рубежом (1889), задержание кружка террористов (1890)».

В декабре 1890 г. Секеринскому в награду за труды его «всемилостивейше» было назначено добавочное содержание 800 рублей в год.

В последующие годы Сексринский в основном жил старыми заслугами и не очень ладил с Департаментом полиции. Недаром его руководители II. 1–1. Дурново и С. Э. Зволянский в делах розыска все чаще прибегали к помощи Московского охранного отделения.

Несколько позднее в Петербурге и Москве были созданы отряды филеров. Московское и Петербургское охранные отделения как бы соревновались между собой в области наблюдательной деятельности своих филеров. Департамент полиции отдавал предпочтение московской школе, которой руководил небезызвестный Е. П. Медников.

В феврале 1890 г. директор Департамента полиции, обращаясь за помощью в Московское охранное отделение, писал местному обер-полицмейстеру о том, что «московские филеры усвоили себе приемы наблюдения несколько отличные от приемов, практикуемых в С.-Петербургском охранном отделении». В связи с тем что «эти приемы не были известны местным революционерам и зарекомендовали себя как весьма эффективные», директор Департамента полиции просил командировать в Петербург филеров Московского охранного отделения, возложив руководство ими на Медникова.

Когда встал вопрос об организации «Летучего отряда филеров» Департамента полиции, то он был создан при Московском охранном отделении и руководил им Медников. По указанию Департамента, он командировался в различные губернии империи для наблюдения за «революционным элементом».

В 1897 г. проходила проверка расходования секретных сумм Петербургского охранного отделения: оплаты секретной агентуры, конспиративных квартир. Обнаружилось много нарушений, в связи с чем Секеринского уволили с поста руководителя. Штаб корпуса, не согласный с таким решением, назначил его начальником С.-Петербургского губернского жандармского управления[14].

Следует отметить, что при всех проверках деятельности охранных отделений и губернских жандармских управлений особое внимание уделялось работе руководителя по набору секретной агентуры, «заагентуриванию» арестованных при допросах. Практически начальство часто оценивалось исходя из того, сколько имелось секретных сотрудников, особенно по каждой партии, движению. Очевидно, в случае с Секеринским сыграли и какие-то личные мотивы и сложные взаимоотношения по службе. Во всяком случае в выше упомянутой записке указывалось, что это назначение явилось как бы актом поощрения, что министр внутренних дел и шеф жандармов Горемыкин объявил «лично благодарность [Секеринскому] за отлично-успешную службу в должности начальника охранного отделения…».

Место Секеринского занял В. М. Пирамидой. Деятельность нового начальника Петербургского охранного отделения оказалась чрезвычайно неэффективной, в том числе в поиске и руководстве агентурой, организации наружного наблюдения. Остается лишь догадываться, благодаря какому сочетанию покровительства и снискания милости у вышестоящих чиновников он умудрился продержаться на этом посту четыре года. 11 ирам и до в погиб в результате странного несчастного случая в июле 1901 года.

Преемник Пирамидова Н. И. Мачалов (1901 г.) прослужил менее года. Позднее, в 1901 г., начальник Московского охранного отделения С. В. Зубатов (1896–1902) смог устроить своего помощника И. А. Сазонова на вакантное место руководителя отделения. Сазонов утверждал, что когда он принимал на себя это руководство, то получил лишь одного посредственного осведомителя. Пройдя хорошую школу Зубатова, он немедленно приступил к расширению агентурной сети и уже 3 января произвел несколько арестов активистов «Искры».

Успехи Сазонова были замечены. Его перевод в августе 1903 г. в Департамент полиции был связан с увольнением С. В. Зубатова с должности заведующего Особым отделом Департамента полиции. Ученик занял место учителя. Кандидатура Сазонова была одобрена в Министерстве внутренних дел.

В 1903 г. Сазонова сменил Л. Н. Кременецкий, который был назначен в спешке, он оказался недостаточно компетентным офицером безопасности. Судя по всему, у него не было надежных осведомителей, отсутствие которых он компенсировал провокационными методами, как уже это делал в Екатеринославе. По указанию С.-Петербургского генерал-губернатора Д. Ф. Треп она, он был уволен в январе 1905 г.

Практически до начала 1905 г. не было сильной фигуры в руководстве Петербургского охранного отделения. В феврале 1905 г. его начальником, по представлению директора Департамента полиции А. А. Лопухина, был назначен А. В. Герасимов, до этого возглавлявший Харьковское охранное отделение и, как указывалось в послужной характеристике, отличившийся «испытанною уже опытностью, глубоким знанием дела и редкой преданностью служебному долгу». Он оказался именно той фигурой, которая была необходима правительству в этот сложный период революционных потрясений. Сам Департамент полиции и его руководство находились в растерянности вплоть до июня 1906 г., когда его директором назначили М. И. Трусевича.

Вспоминая свои первые дни в Петербурге, Герасимов писал, что «первую ночь в охранном отделении я провел за пустым письменным столом — в то время как вокруг меня офицеры и чиновники занимались непонятной деятельностью, — отчаиваясь и кляня свою судьбу, поставившую передо мною такую задачу. Мне ничего иного не оставалось, как сказать находящимся под угрозой террора высоким особам: «Террористы замышляют против вашей жизни. Они нам неизвестны. Мы не можем ничего против них предпринять. Мы можем только одно рекомендовать- если вам дорога собственная жизнь, не покидайте своих жилищ»».

В Петербурге Герасимов активно берется за дело, наводя порядок в самом охранном отделении и занимаясь борьбой о революционным движением. Генерал-майор Трепов, чрезвычайно довольный его действиями, считал, что благодаря «исключительно умелой распорядительности и энергии были задержаны главные распорядители смуты», обнаружены «мастерские разрывных снарядов, предупрежден ряд акций», причем «вея работа проводилась при постоянной угрозе со стороны революционеров»[15].

В июне 1905 г. Герасимов «вне правил» получил чин полковника, в 1906 г. — орден Св. Владимира. На протяжении последующих двух лет он тесно работал с премьер-министром П. А. Столыпиным. другими должностными лицами, чтобы раскрыть, подорвать и в конечном итоге разрушить подпольные революционные организации в России. Под руководством Герасимова отделение проводило десятки арестов революционеров. За свои активные действия он в 1907 г. получил чин генерал-майора, в 1908 г. удостоен Высочайшей благодарности, а 1 января 1909 г. награжден орденом Св. Станислава 1-й степени.

Тайная полиция успешно раскрывала один заговор за другим. Тем не менее за этими действиями скрывалась мрачная действительность. Социалисты-революционеры планировали убийства всего правого крыла Госсовета, министра юстиции И. Г. Щегловитова, великого князя Николая Николаевича и самого императора. В эти планы, видимо, входило также покушение на Столыпина во время его полета на самолете. Трое матросов на разных судах готовы были застрелить императора, находившегося на кораблях в Ревеле 17 мая и в Кронштадте 24 сентября 1908 г. В центре проводимых полицией охранительных мер стоял А. В. Герасимов, а за ним Е. Ф. Азеф. Герасимов доверял последнему, хотя проверял и перепроверял его донесения. Однако Азеф не упоминал о заговоре в Кронштадте, и полиция ничего не знала о нем. Лишь по счастливой случайности Николай II был спасен: двое матросов не смогли заставить себя выстрелить в монарха. Позже Спиридович писал: «Мы понятия не имели о том, насколько близки мы были к катастрофе». В результате разоблачения Азефа в январе 1909 г. общественность была шокирована, правительство дискредитировано, социал-революционеры впали в отчаяние от стыда и ужаса, а высокопоставленные служащие полиции, включая самого Герасимова, оказались в опале.

В октябре 1909 г. последнего на посту начальника охранного отделения Санкт-Петербурга заменил Сергей Георгиевич Карпов. Уроженец области Войска Донского (р. 1864 г.), казак, получил образование в 4-м Московском кадетском корпусе и 3-м военном Александровском училище по 1-му разряду, что свидетельствовало о его больших успехах. Военную службу начал в 1886 г. подпоручиком в 131-м пехотном Тираспольском полку. В Штаб корпуса был принят в мае 1895 г. и в конце года получил чин штаб-ротмистра. В первое время служил на родине адъютантом Областного (Донского) жандармского управления, начальником отделения жандармско-полицейского управления, помощником начальника Областного жандармского управления в Ростовском округе. Продвигался по службе медленно, занимал в основном должности в ЖПУ ж. д.4 Спиридович кратко характеризовал его личностью, не соответствующей профессиональным требованиям[16]. Почему же в таком случае он был назначен начальником самого большого и важного в стране охранного отделения? Некоторые полагали, что Герасимов хотел, чтобы его сменила личность ничтожная, на фоне которой он выгодно отличался бы собственным профессиональным мастерством. Как бы подтверждая этот слух, Виссарионов признавал, что «Карпов не мог так легко занять его место». Начальник Московского охранного отделения А. П. Мартынов, встречавшийся с Карповым и его подчиненными, вспоминал: «…полковник Карпов едва ли был нормальным человеком. Он весьма сухо и высокомерно принял меня… Впечатление он на меня произвел странное. Он топорщился, силясь подчеркнуть свое значение среди руководителей политического розыска. Я быстро распростился с ним и в беседах с офицерами, состоявшими в этом отделении и хорошо мне знакомыми, заметил растерянность и полное непонимание причин, поведших к тому, что они приобрели такого странного начальника. Рассказывали, например, что Карпов принимал подчиненных для доклада в совершенно голом виде».

Судьбу Карпова решил эсер А. А. Петров. Арестованный вместе с О. С. Минором в начале 1909 г., он дал согласие стать секретным сотрудником, в связи с чем полиция посодействовала его побегу из тюрьмы. Затем он уехал за границу и сознался во всем своим товарищам по партии. Они потребовали, чтобы он «искупил грехи» путем убийства одного из полицейских чиновников. Карпов настолько слепо доверял Петрову, что оборудовал специально для него конспиративную квартиру на Астраханской улице, в доме № 25, в Выборгском районе. При их очередной встрече 17 декабря Петров подорвал установленную под столом в гостиной бомбу.

22 декабря 1909 г. начальником охранного отделения Санкт-Петербурга был назначен Михаил Фридрихович фон Коплен. (На него попытался совершить аналогичное покушение в апреле 1909 г. в Париже другой доносчик — Михаил Рнпс) Фон Котен учился в Полоцком кадетском корпусе, Павловском военном училище, Николаевской военной академии Генерального штаба в Санкт-Петербурге, что сделало его вместе с Глобачевым единственными высокопоставленными офицерами, начальниками охраны с высшим образованием. Возможно, поэтому К. Д. Кафафов вспоминал фон Котен а, как одного из очень немногих образованных офицеров политической полиции, которых принимали «в любом обществе». Губернатор Москвы, где фон Котен был начальником охранного отделения начиная с апреля 1907 го. на тал его «блестящим руководителем», который воспитывал у своих подчиненных преданность к работе и «корпоративистский дух». Спиридович считал его «умным, интеллигентным и способным», но полагал, что он «использовал рискованные методы». Тайный осведомитель характеризовал фон Котена как человека, «с которым трудно разговаривать, жесткого, рассказчика неприличных анекдотов и полного собачьей преданности к автократии».

Очевидно, фон Котен был весьма талантливым охранником, скорее всего не уступавшим Герасимову, но, возможно, такой умный, настойчивый профессионал, не чуравшийся любых методов полицейского сыска, не был правильным выбором для времени, когда завоевание общественной поддержки для правительства являлось более важной задачей, чем ликвидация остатков уже уничтоженного подпольного революционного движения. Во всяком случае, таково было решение товарища министра внутренних дел, заведующего полицией В. Ф. Джунковского, назначенного на этот пост в начале 1913 г. Человек с высоким чувством чести или, по крайней мере, производивший впечатление одержимого им, Джунковский посвятил много усилий и времени «зачистке» полицейских организаций. Он стремился защитить и поддержать государственный порядок, но не применял для этого традиционно использовавшиеся методы, запретив иметь секретную агентуру в армии и средних учебных заведениях. По этому поводу им был издан специальный циркуляр. Однако дальнейшие события показали, что действия Джунковского не были оправданными.

В планы Джунковского по чистке аппарата тайной полиции входило смещение фон Котена. В ноябре 1913 г. он организовал ревизию охранного отделения в Санкт-Петербурге. Созданная им комиссия, собравшая достаточно компрометирующего материала, обосновала необходимость этого увольнения. Она обнаружила наличие «слишком большого количества беспочвенных арестов» и «недостаточность перекрестной проверки» отчетов агентов, Судя по всему, такие погрешности свойственны были всем охранным отделениям, но говоря уже о жандармских управлениях.

Хотя градоначальник Д. В. Драчевский и предупреждал, что не может гарантировать обеспечение безопасности в столице без фон Котена, тому предложили «повышение» до главы жандармерии на периферии, от которого он вежливо отказался и в январе 1914 г. добровольно ушел в отставку из жандармского корпуса. Одно время он был начальником штаба Кронштадтской крепости, затем занимался укрепленном российской контрразведки, для чего выезжал в секретные командировки в Германию и Австрию, потом служил в Гельсингфорсе.

Преемником фон Котена стал П. К. Попов, пребывавший до этого на посту начальника Севастопольского жандармского управления. Сначала он просил Джунковского отклонить его кандидатуру, но после согласился на эту должность только «но три месяца», а прослужил в течение года. За это время мало что изменилось в деятельности охранного отделения. П. К. Попои был на хорошем счету в Департаменте полиции и Министерство внутренних дел, считавших его крупным специалистом в доле политического сыска. Да и сам он себя считал таковым.

Интересно отметить, что в 1913–1915 гг. Департамент полиции много занимался вопросом обновления инструктивного материала по политическому розыску. Эта работа была поручена подполковнику В. Э. Энгбрехту, который закончил он в декабре 1914 г. Документ имел заголовок «Наказ по ведению политического сыска» и содержал три основных раздела. «Наказ» Энгбрехта был послан на заключение полковнику Попову, которое, к сожалению, отыскать не удалось. В связи со смертью Энгбрехта Попов перехватил инициативу по подготовке этого документа, значительно доработал и расширил его уже в качестве штаб-офицера для поручений при министре внутренних дел.

С уходом Попова с должности начальника охранного отделения Джунковский приступил к поиску «человека, который, как он полагал, был безупречным жандармским офицером», способным возглавить Петроградское охранное отделение. Им стал К. И. Глобачев, с которым Джунковский познакомился во время своего визита в Нижний Новгород в 1913 г.

К. И. Глобачев — начальник Петроградского охранного отделения

Константин Иванович Глобачев родился в апреле 1870 г. в семье потомственных дворян. Окончил Полоцкий кадетский корпус (за год до фон Котена), затем Павловское военное училище. В 1890 г. был назначен младшим лейтенантом в Кексгольмcкий лейб-гвардии полк, размещенный в Варшаве. Дальнейшее образование продолжил В' Николаевской академии Генерального штаба (1890 г.) в Санкт-Петербурге, по окончании которой вернулся в свой полк на должность батальонного адъютанта. За обучение в академии, на основании приказа по военному ведомству, он обязан был срочной службой в нем.

Августейшим шефом Кексгольмского полка являлся австрийский император Франц-Иосиф. По Высочайшему повелению от 28 марта 1897 г. Глобачев был командирован в Санкт-Петербург для его встречи. В связи с этим событием, а также с 50-летием назначения австрийского монарха шефом полка Глобачеву были вручены кивалерский орден Франца-Иосифа и юбилейная серебряная медаль.

1 мая 1899 г. ему поручили исполнять обязанности делопроизводителя полкового суда. 25 сентября 1900 г. назначили заведующим учебной командой. Незадолго до этого он получил чин штабс-капитана.

В феврале 1903 г. Глобачев ИЗЪЯВИЛ желание перейти в Корпус жандармов. Как было сказано выше, при переходе в корпус обязательно собирались сведения об офицере, ого нравственных качествах, долгах, отношениях с товарищами. В фонде «Штаб отдельного корпуса жандармов», хранящемся в ГА РФ, сохранилось дело «О переводе в корпус штабс-капитана лейб-гвардии Кексгольмского полка Глобачева», где имеется характеристика, данная ему начальником Варшавского ГЖУ. Она невелика по объему, но достаточно интересна по содержанию: «… Константин Глобачев прекрасных нравственных качеств, весьма способный и усерден в службе, пользуется хорошей репутацией, как у своего начальства, так и в среде своих товарищей, частных долгов не имеет, за исключением долга в офицерский заемный капитал своего полка «…» названный обер-офицер представительной наружности «…» теоретически знает французский, немецкий и говорит по-польски…».

28 февраля 1903 г. К. И. Глобачев был внесен в список кандидатов на прикомандирование к Корпусу жандармов, приглашен на подготовительные курсы, обязательные для поступивших офицеров. В этом же году он был принят в Корпус жандармов и направлен в Петроковское ГЖУ адъютантом.

Надо отметить, что должность адъютанта определенное время исполняли все офицеры, принятые в корпус. Это была своего рода стажировка, когда офицеры знакомились с организацией делопроизводства в ГЖУ, присутствовали на допросах арестованных, поддерживали связь с представителями прокуратуры по тому или иному делу и входили в курс работы своей будущей профессии. Через несколько месяцев (1 апреля 1904 г.) Глобачева перевели в резерв Бакинского, затем (29 мая 1904 г.) Гродненского ГЖУ. 5 сентября 1905 г. его назначили начальником жандармского управления в Лодзинском и Ласском уездах. Это был небольшой, но самостоятельный участок работы.

В Польше организация службы жандармских управлений несколько отличалась от подобной внутри России. Жандармские управления находились в каждом губернском городе. Начальник губернского управления имел нескольких помощников, которые находились в уездах, где возглавляли местные жандармские управления. Что касается Привисленского края, то руководители уездных жандармских управлений именовались не помощниками, а начальниками, имели определенную самостоятельность, что вырабатывало большое чувство ответственности.

Однако с Глобачевым вышло несколько иначе: его назначили не только руководителем уездным жандармским управлением, но и начальником Лодзинского охранного отделения. Такое сочетание двух должностей в одном лице оказалось достаточно благоприятным для выполнения своих служебных обязанностей: не было обычных распрей между службами жандармского управления и охранного отделения, удалось справиться с таким неспокойным фабричным районом, как Лодзь, с его постоянными забастовками и объявленным локаутом. В одном из документов, связанных с событиями в Лодзи, в сообщении помощника варшавского генерал-губернатора от 25 сентября 1907 г. указывалось, что «после постоянных забастовок в Лодзи, когда объявленный локаут заставил 25 000 рабочих, под влиянием утраты до известной степени веры в своих преступных руководителей, встать на работы, спокойствию города и дезорганизации революционных деятелей много способствовал своею энергиею полковник Глобачев».

С рабочими выступлениями справиться было проще, чем с многочисленными нелегальными партийными организациями Лодзи — анархистами-коммунистами, Бундом, сионистами-социалистами, Национальным рабочим союзом, Польской социалистической партией, Социал-демократией Королевства Польского и Литвы. Проводились обыски, аресты, высылки, но не всегда представлялась возможность внедрения своей агентуры.

Местное начальство было довольно работой Глобачева. Недаром генерал-майор Казнаков возбудил перед министром внутренних дел ходатайство о производстве того в полковники[17].

После четырех лет службы в Лодзи Глобачева перевели в Варшаву. Когда в декабре 1909 г. начальника Варшавского охранного отделения П. П. Заварзина перевели на должность руководителя Московского охранного отделения, то первой и окончательной кандидатурой на освободившееся место был Глобачев. Он возглавил Варшавское охранное отделение и Привисленское районное охранное отделение. Это была большая ответственность за г. Варшаву и практически за все польские губернии, входившие в состав Российской империи.

Стоит подчеркнуть, что к числу основных задач районных охранных отделений (POO) относилось создание внутренней агентуры для «разработки» всех местных партийных организаций. Начальникам POO предоставлялись широкие полномочия по организации политического сыска на местах, но Департамент полиции предъявлял им и большие требования, касающиеся знания района, деятельности охранных отделений и ГЖУ, проведения инструктажа, ознакомления работников политического сыска с секретными инструкциями.

Районные охранные отделения стали создаваться в начале 1907 г. «в целях успешной борьбы с революционным движением». Положением о POO на них возлагалась задача объединения всех функционирующих в пределах района (охватывающего несколько губерний) органов политического сыска. POO, по замыслу их организаторов, должны были централизовать и направлять работу по политическому сыску в определенном регионе. Немалое значение придавалось знанию обстановки на местах, принятию быстрых решений, тесному сотрудничеству охранных отделений и жандармских управлений.

Переход Глобачева в Варшаву совпал со временем, когда шла серьезная проверка кадрового состава сотрудников политического сыска и их работы. В это время в Департамент полиции в качестве заведующего Особым отделом вернулся полковник А. М. Еремин. Его последнее место службы в Кавказском районном охранном отделении, знакомство с порядком в отдаленных ГЖУ вызывало много вопросов. Но именно им была разработана анкета[18] по ежегодной аттестации офицеров. Вопросы были очень серьезные, кроме обычных: возраст, где воспитывался, семейное положение, были ли взыскания, денежные дела, награды, образ жизни, имущественное положение, ставились вопросы: владеет ли иностранными языками и какими; как владеет пером; «степень твердости воли и нравственных правил»; каковы умственные способности; знаком ли с историей революционного движения и в какой степени; знает ли программы и уставы партий (социал-революционеров, РСДРП. Анархистов), а также национальных партий; знает ли инструкции по ведению внутренней агентуры и наружного наблюдения; отчетность по розыску; «сколько лично приобрел в отчетном году секретных сотрудников и по каким партиям»; каких сотрудников: интеллигентов или рабочих; «способен ли к самостоятельной полицейской деятельности»; умеет ли руководить подчиненными и пользуется ли у них авторитетом; не склонен ли к провокационным приемам и т. д.

В связи с этим начались проверки и инспекции Департамента полиции на местах, которые проходили под руководством его вице-директора С. Е. Виссарионова. (За три года, которые Глобачев возглавлял Варшавское охранное отделение, он дважды подвергался такой инспекции — в октябре 1909 г. и феврале 1911 г.) Их результаты были неутешительными. Как сообщалось в одном из отчетов, проверки привели «к самым грустным выводам», показали, что «офицеры были бездеятельны в деле политического сыска, некоторые не знали дела, а некоторые отрицательно-сознательно относились к нему».

Товарищем министра внутренних дел и Департаментом полиции по результатам проверки рассылались циркуляры, напоминавшие об обязанностях розыскных офицеров. В одном из них (от 3 апреля 1910 г.) отмечалось, «что начальники охранных отделений, не исключая и районных, совершенно не занимаются подготовкой к розыскной деятельности офицеров, занимающих должности в охранных отделениях». Это послужило причиной увольнения 14 начальников ГЖУ в Москве, Нижнем Новгороде, Смоленске, Рязани, Гродно, Минске, Херсоне и других центрах, признанных неспособными «к руководству розыскными органами».

Глобачева в его работе активно поддерживал помощник варшавского генерал-губернатора генерал-лейтенант Л. К. Утгоф. который видел ту серьезную для властей обстановку, сложившуюся в Привисленском крае. 9 марта 1912 г. он писал в Департамент полиции: «Усердно ходатайствую о том, чтобы представления мои [на] чинов Варшавского охранного отделения были уважены». Он делал представления и на полковника Глобачева к награде «по сокращенному сроку», указывая, что тот «несет непосильный труд по району и по отделению» и что награждение его является «не только заслуженным, но и необходимым поощрением для человека, столь обремененного работой».

Между тем Виссарионов, по результатам проведенной проверки, в своем отчете дал совсем не лестную характеристику начальнику Варшавского охранного отделения, который до тех пор был на хорошем счету. Глобачева упрекали в том, что он не знаком со всеми секретными сотрудниками, «лишен энергии и слишком мягок, не следит за работой и не интересуется, насколько каждый из чиновников… ревностно относится к своим обязанностям»[19], а также мало занимается укреплением численного состава секретной агентуры.

Это был серьезный недостаток с точки зрения Департамента полиции, который по этому поводу издал целый ряд циркуляров, требуя от начальников ГЖУ и охранных отделений активно создавать секретную агентуру во всех слоях общества. Но дело это было непростое, и некоторые коллеги Глобачева, чтобы не упасть в глазах руководства департамента, шли на прямой подлог, записывая в число секретной агентуры своих друзей, соседей, знакомых, об этом даже не подозревавших. Выяснилось же это только в 1917 г., во время деятельности комиссий Временного правительства, когда стали публиковаться списки секретных сотрудников в периодической печати. Об этом подробно писал С. Членов, работавший с материалами Московского охранного отделения и ГЖУ. В своей книге он сообщает, «что после категоричного приказания из Петербурга в 1911 г. иметь осведомителей среди населения, жандармы, поставленные между двух огней… начали составлять фиктивные списки, включая в них тех лиц, к которым они обычно обращались за разными справками. Таким образом, и у местных жандармов, и в губернских управлениях оказались списки их знакомых, волостных старшин, писарей, старост…». Глобачев, безусловно, не пошел по такому пути.

Утгоф, недовольный результатами ревизии, встал на его защиту. Он направил в Департамент полиции памятную записку, в которой ходатайствовал разрешить Глобачеву ходить на свидания только с теми сотрудниками, которых он «ведет», а с остальными, «когда он признает нужным». Очевидно, что при проверке была допущена определенная предвзятость, так как тон обсуждения Глобачева меняется. Резолюция на этой записке, доложенной товарищу министра внутренних дел, написана рукой Виссарионова и заканчивается следующими словами: «ему [Глобачеву] разрешается вести наиболее серьезных [секретных сотрудников], знать же он должен всех». В Департаменте полиции был решен вопрос о его переводе на другую должность.

Согласно приказу по штабу корпуса от 20 ноября 1912 г. Глобачев был назначен начальником ГЖУ в Нижнем Новгороде, куда он выехал 23 декабря 1912 г. Было ли это понижение?! Конечно, должность начальника Варшавского охранного отделения была престижной. Ведь когда говорили о трех столицах, то имели в виду Петербург, Москву и Варшаву. Но должность начальника ГЖУ в Нижнем Новгороде, известном своими ярмарками, также была достаточно важной. Кроме того, шла подготовка к 300-летию Дома Романовых, а Нижний Новгород в этих торжествах играл очень важную роль.

Очевидно, все перипетии, павшие на долю Глобачева в Варшаве, сильно задели его самолюбие, а может быть, его удаление из Варшавы имело и другую причину: слишком долго он оставался в Польше, что порой приводило к сращиванию с местным чиновничеством и населением, мешало принимать радикальные и жесткие меры.

С первых же дней своего пребывания в Нижнем Новгороде Глобачев ходатайствует об усилении унтер-офицерских пунктов и учреждении нового в с. Высокое Ардаговского уезда, об увеличении средств на наем помещения под ГЖУ[20].

Просматривая документы Московского районного охранного отделения (в сферу которого входил и Нижний Новгород), можно обнаружить, что Глобачев очень быстро вошел в среду местных чиновников и жандармов. Составленные им донесения в Департамент полиции и Московское POO[21], в том числе и интересная записка «о деятельности революционных партий в Нижегородской губернии и настроении населения в 1912–1913 гг.»[22] свидетельствуют о его активной деятельности.

Во время подготовки торжеств к 300-летию Дома Романовых товарищ министра внутренних дел В. Ф. Джунковский объезжал губернии, разрабатывая маршрут поездки императора Николая II по городам России, в числе которых был и Нижний Новгород. Здесь произошло знакомство Глобачева с Джунковским и состоялся серьезный разговор о мерах охраны императора и его свиты. Позднее в своих воспоминаниях Джунковский писал, что полковник Глобачев произвел на него «прекрасное впечатление, которое и подтвердилось вполне, когда я с ним познакомился поближе. Он оказался отличным во всех отношениях офицером, прекрасно разбиравшимся в розыскном деле; спокойный, мягкого характера, честный, он держался скромно и не старался выделиться. Я его выдвинул впоследствии на ответственную должность начальника С.-Петербургского охранного отделения, на каковой должности он оставался до самой революции, ни разу не уклонившись в сторону от преследуемого мною направления, которое, впрочем, вполне соответствовало и его характеру».

В начале февраля 1914 г. Глобачева перевели на достаточно престижную должность начальника Севастопольского жандармского управления 4. Именно тогда у него сложились хорошие отношения с генералом Спиридовичем, заведующим дворцовой агентурой. Их сближали общие задачи и совместная дружная работа на благо дела. Это сотрудничество продолжалось и в последующие годы, когда Глобачев работал в Петроградском охранном отделении.

Много позднее Спиридович в своей книге писал: «В последнее время охранное отделение помещалось в особняке, принадлежавшем принцу Ольденбургскому, на Мытнинской набережной. Громадные комнаты, много их, лепные потолки, зеркала, ковры. В огромном дубовом кабинете я беседовал с генералом Глобачевым. Не глупый, работящий, исполнительный и глубоко порядочный человек, Глобачев был типичный хороший жандармский офицер, проникнутый чувством долга и любви к царю и родине. Но он был мягок и не мог по характеру наседать на начальство. Для мирного времени он был хорош, для надвигающейся смуты — мягок. У него не было ничего от Герасимова, который когда-то с Дурново и со Столыпиным скрутили первую революцию… Глобачев находил политический момент очень серьезным. Катастрофа на фронте и в тылу почти полная. Вся левая общественность решила использовать момент и старается вырвать у государя «ответственное министерство». А куда это приведет, Бог ведает. Некоторые депутаты договариваются в своих мечтаниях до Учредительного собрания»[23].

Со Си при лови чем можно согласиться в том, что Глобачев был мягок и интеллигентен и в происходивших событиях он разбирался прекрасно, ситуация для него была ясна. Но в отличие от Герасимова, которого слушали и слушались и которому была дана carte blanch, Глобачев находился в другой ситуации. Его не слышал ни директор Департамента полиции Васильев, ни министр внутренних дел Протопопов, которого интересовало только одно — организация охраны Распутина. Рядом с Герасимовым были такие фигуры, как Столыпин, Дурново, Трепов, рядом с Глобачевым — совершенно ничего не понимавший в вопросах политического сыска Протопопов, безумно боявшийся депутатов Государственной думы и каждого решительного шага полиции. У Глобачева не было рычагов воздействия на высшее начальство, поэтому даже для того, чтобы арестовать рабочую группу Военно-промышленного комитета, ему приходилось испрашивать разрешение у министра внутренних дел.

То, что говорит Спиридович, это, безусловно, не упрек. Это просто не знание Спиридовичем тех возможностей, которые были в данной ситуации у начальника отделения и независимо от его личности. Сам Глобачев в своих воспоминаниях по этому поводу пишет: «Охранное отделение, как и все прочие органы политического розыска в империи, было прекрасно налаженным в техническом отношении аппаратом для активной борьбы с революционным движением, но оно совершенно было бессильно бороться с все нарастающим общественным революционным настроением будирующей интеллигенции, для чего нужны были другие меры общегосударственного характера, от охранного отношения не зависящие. В этой области охранное отделение давало только исчерпывающие информации, советы и пожелания, которые упорно обходились молчанием».

В делах Департамента полиции сохранился интересный доклад «О причинах дороговизны и мерах, направленных на борьбу с ней», составленный еще 27 января 1916 г. Это был серьезный аналитический документ с примерами и экскурсом в историю, автор которого как бы предвидел, во что может вылиться положение с продовольствием. Доклад был направлен в Министерство внутренних дел, откуда 31 января его переслали в Департамент полиции. Имеются пометы об ознакомлении с ним в Департаменте и пометы: «4/2; 5/2; К делу 6,11», сделанные разным почерком. Но были ли приняты какие-то важные меры, можно ли Глобачеву было в этой ситуации ждать реальных поступков от директора Кафафова К. Д., как впоследствии и от директора Васильева? В своих объяснениях, данных Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, Васильев А. Т. охарактеризовал свою задачу как руководителя следующим образом: «Я всегда считал, что Департамент